CC BY
17
УДК 330.8 DOI 10.51608/23058641_2021_3_7
МЕСТО «ГАРВАРДСКОЙ ПАРАДИГМЫ» В СИСТЕМЕ КООРДИНАТ ИНВЕСТИЦИОННОЙ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТИ РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ. ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ
© 2021 В.М. Зубаков, И.В. Лагута*
Основная идея статьи связана с давним в теории экономики заочным спором между экономистами Э. Чемберлином и Дж. Робинсон на предмет их трактовки основ равновесия в общественных производственных отношениях. Если англичанка Робинсон считала, что базовым критерием устойчивости и долгосроч-ности экономического равновесия выступает факт максимального приближения со стороны рыночных агентов к заданным предельным нормам совершенного / несовершенного конкурентного обмена товарами и услугами (perfect / imperfect competition), то американец Чемберлин категорически был не согласен с такого рода нереальным по отношению к реальной экономике разрешением главного вопроса общего рыночного распределения и считал только монополистическую конкуренцию (monopolistic competition) на микроуровне в качестве основного гаранта долговременного равновесия в рыночном распределении на макроуровне. Авторы придерживаются научной правоты со стороны именно Э. Чемберлина и подтверждают верность этого мнения моделью равновесия Ф. Эджуорта. В данной части изложена постановка вышеуказанной проблемы.
Ключевые слова: совокупный продукт, предельный интерес, факторы производства, общее равновесие, совершенная / несовершенная конкуренция, производительность труда, экономический рост, «Гарвардская парадигма», институты и инновации, эффективность и результативность, финансовая разумность, инвестиционная привлекательность.
Введение
Английскому неоклассику А. Маршаллу принадлежит известная фраза: экономика - это наука о нормальной жизнедеятельности общества [1]. Понятие нормальности до последнего времени понималось как средне-медианное измерение уровня жизни для большинства людей в обществе - не хуже, но и не лучше, чем было. В данном случае, речь идёт об изменениях в пространстве и во времени совокупного продукта страны, который в итоге и является главным источником фондов накопления и потребления в любом обществе.
Интересно отметить статью О. Замулина, К. Сонина которая посвящалась лауреатам Нобелевской премии по экономике. Вот, что они писали в своей статье [2]: «Экономический рост - это стабильное увеличение производства и потребления из года в год». Так, «экзогенная» теория экономического роста Р. Солоу исходит из того, что подушевой продукт растёт за счёт инвестиций (или накопления) в основной капитал и соответствующего увеличения капиталь-
ных (или основных) мощностей из расчёта на одного работника - вплоть до достижения некоего стационарного состояния, после чего валовой продукт страны может увеличиваться только за счёт прироста населения. Откуда, по мнению указанных авторов данной статьи, производительность труда в этой модели объясняется, прежде всего, через механизм фондовооружённости (К / Ь) или иначе: через количество мощностей, приходящихся на одного работника. Модификацией этой теории служит «золотое правило» Э. Фелпса, когда этот подушевой валовой продукт страны прирастает, прежде всего, за счёт технического прогресса -но также находясь на некоем стационарном уровне (затраты и выпуск производства).
Таким образом, экономики с более низким уровнем производительности труда (или капи-талоотдачи) должны расти быстрее, чтобы догнать экономики более развитые [3].
Но, как отмечается в той же статье [2], конец ХХ века дал несколько иную картину: технологический разрыв между развитыми и раз-
* Зубаков Вячеслав Михайлович ([email protected]) - кандидат экономических наук, доцент, кафедра «Экономическая теория», ЧОУ ВО «Казанский инновационный университет им. В.Г. Тимирясова» (Казань, РФ); Лагута Ирина Владимировна ([email protected]) - старший преподаватель кафедры «Технология и организация строительного производства», ФГБОУВО «Самарский государственный технический университет» (Самара, РФ) .
вивающимися экономиками мира увеличился в пользу первых. В этой связи, авторы статьи приводят пример модели уже «эндогенного» экономического роста одного из лауреатов Но-белевки за 2018 год В. Нордхауза, где «передача» инноваций от одной отрасли производства к другой приводит к «торможению» фактора убывания отдачи от инноваций на уровне экономики в целом. В свою очередь, это приводит к сдерживанию темпов экономического роста страны в условиях требований технического прогресса и большей открытости национальных рынков [4]. Откуда, по мнению О. Замулина и К. Сонина, главной заслугой уже другого лауреата Нобелевки-2018 П. Ромера в этом обосновании условий для долгосрочного экономического роста было перенесение «обмена» инновационными внедрениями между рыночными агентами с макроуровня на микроуровень национальных экономик [5]. По расчётам того же П. Ромера, динамика производительности труда в фирмах явно коррелируете расходами на НИОКР - но при этом сам рост производительности труда напрямую слабо связан с этими внешними (для самой фирмы) расходами [2].
Откуда в нашем исследовании требуется уточнить два момента: место производительности основных факторов производства (труда и капитала) - как в пространстве (институты), так и во времени (инновации). В первом случае обратимся к авторитетному мнению в вопросах системного развития экономики Г. Клейнера, который в своей статье [6] поддержал дискуссию о мезоинститутах как факторе гармонизации взаимоотношений между макро- и микропроцессами на уровне институционального развития и управления национальными экономиками.
В пользу этого «третьего» пути в экономическом анализе Г. Клейнер приводит следующие доводы [6]:
а) эмпирические - формирование крупных социально-экономических систем (корпораций, кластеров и пр.) на уровне страны и её регионов;
б) управленческие - сложность в управлении гибридными социально-экономическими системами, выходящими за рамки предприятий;
в) теоретические - трудности в согласовании норм и правил поведения субъектов рынка на основе теории фирмы и пространственной экономики.
Но сам автор особо выделяет, что статус мезоэкономической организации должны получать исключительно социально ответственные субъекты рынка, от деятельности которых зависит жизнеобеспечение и безопасность страны на уровне её системных преобразований. Причём, это замечание относится и к так называемым «прорывным» функциональным направлениям, которые не всегда оказываются эффективными и прогрессивными - именно в силу отсутствия в них мезоэкономической системной самооценки. В связи с этим, Г. Клей-нер обращает внимание на опыт работы в рамках концепции СОФЭ (система оптимального функционирования экономики), разработанной в ЦЭМИ РАН в 1980 гг., где понятие оптимальности было актуализировано не как «сокращение», а именно как «соединение», что и является главной целью мезоэкономического развития экономической системы [6, с. 147].
С другой стороны, известный экономист Ю. Винслав уже в своих публикациях с позиций развития экономики на уровне терминов национальной инновационной системы (НИС) также включился в эту дискуссию: в мировых рейтингах социально-экономического развития отдельных государств всё больше получают актуальность не формальные (объёмные или продуктовые) показатели (как ВВП и пр.), а факты наличия и промышленного освоения общемировых научно-технических достижений, которые в первую очередь определяют прогресс и качество жизни населения в конкретной стране, а также способность государства адекватно реагировать на все изменения, происходящие в своём социуме. И здесь, по мнению автора, как государство, так и корпоративные менеджменты должны выступать в одной связке в качестве единого целевого начала во всех вопросах общейдля экономики страны конкурентоспособности на мировых рынках [7].
Поэтому Ю. Винслав отмечает ключевые элементы для реализации в отдельной стране сбалансированной общенациональной инновационной работы (НИР), представляющей собой цепочку создания ценностей особого рода, а именно [7, с. 9]:
а) идея как фундаментальная (или поисковая) НИР;
б) отраслевая разработка как прикладная (или продуктовая) НИР;
в) серийное производство как оптимальная «выжимка» из результатов НИР для нужд ко-
№ 3 (28)
нечных потребителей инновационных продуктов.
Постановка проблемы
Но возникают вопросы к последующим координатам взаимных интересов для участников рынка на уровне институтов и инноваций в условиях современной глобальной конкуренции и санкционного давления. Для российской экономики это особенно знакомо и актуально на протяжении всех тридцати лет её рыночного развития и интеграции в мировое хозяйство. Известный критик либеральных моделей для российского рынка М. Ершов вначале 2019 года отмечал: хотя лидер западного рыночного мира экономика США показывала у себя в стране позитивную динамику (в том числе, и благодаря снижению общей налоговой нагрузки на бизнес с 35% до 20% при прежнем хозяине Белого дома), развитые экономики не могут обрести у себя прежнюю уверенность по причине волатильности на фондовых площадках, где были налицо признаки явного «перегрева» на их вторичных денежных рынках [8]. В результате чего финансовые индикаторы стали не точно отражать динамику на первичных рынках реальных активов. Со своей стороны, когда начиная с 1980-х гг. по рекомендациям Банка международных расчётов (BIS) начал на практике претворяться в жизнь новый свод правил «Базеля» для Центральных банков, национальные финансовые регуляторы сфокусировали своё внимание на макро-пруденци-альном надзоре за денежным обращением, в ущерб задачам денежных и кредитных агрегатов. Откуда именно финансовая сфера стала главным фактором колебаний на уровне бизнес-циклов, что в свою очередь вызвало появление более объёмных финансовых «пузырей», которые и стали провоцировать финансовые кризисы на развитых рынках [9]. Если взять этот период для сравнения с российской практикой, то М. Ершов приводит пример экономик США и Японии, чей опыт длительного существования в условиях огромного внутреннего долга говорит о том, что проблема бюджетного дефицита (которая, кстати, в России искореняется в рамках исполнения Правительством Указа Президента РФ от 2018 года с помощью нерыночных механизмов роста накопительной базы бюджета через изъятия и стабильно низкую инфляцию) там разрешается довольно эффективно, а именно: их ЦБ покупают их же финансовые обязательства, выпущенные их же
Минфинами (на уровне 85-95% от всей эмиссии), что превращает эти внутренние долги обеих экономик в «длинные деньги» и целевые инвестиции: национальные ипотеки, помощь малому бизнесу и региональные программы развития [10].
Через год уже в другом издании всё тот же М. Ершов опять напомнил об этих своих выводах [11], указав на то, что и развивающиеся экономики также сталкиваются с раздутыми «пузырями» на финансовых рынках, когда в итоге формируется разрыв между реальной экономикой (на предприятиях) и экономикой виртуальной (на фондовых рынках). По его мнению, причиной таких масштабных «фиаско» рынка стала не столько пандемия, сколько накопившиеся «перекосы» в управлении мировой экономикой в целом и национальными экономиками, в частности, со стороны международных и национальных (или суверенных) регуляторов. Речь, как он считает, идёт о соотношении стоимости и цены прибыли (или отдаче капитала - P / E) среди ведущих компаний мира, которое уже многие годы держится на уровне ниже среднего по нормам финансового менеджмента. Откуда финансовые циклы в мире и в странах не всегда совпадают с циклами воспроизводственными на уровне товаров и услуг, что опять-таки требует от регуляторов часто отходить в своих странах от пруденциальности в целях оказания помощи реальному сектору в своих экономиках (см. табл. 1).
Таблица 1. Масштабы поддержки реального сектора экономики в США в 2020 году (в $ млрд. долл. и в % от общего объёма)
Направление Объём Доля в общем
помощи помощи объёме
Частные лица / до-
машние хозяйства 603,7 30,0
Крупный бизнес 500,0 25,0
Малый бизнес 377,0 19,0
Правительства штатов / графств 340,0 17,0
Государственные услуги 179,5 9,0
Итого: 2 трлн долл. 100
Источник: данные федеральных структур власти и управления США [11, с. 46].
В России Правительство также активно (хотя и не в таких объёмах, как в США) поддерживало тогда как бизнес, так и население - 34% от ВВП (или $60 млрд. долл.) и 10-15% от ВВП, соответственно [11]. В этой связи, М. Ер-
шов в рамках рекомендации по усилению помощи реальному сектору экономики в России со стороны государства без оглядки на рекомендации Базеля соглашается с мнением С. Глазьева, который справедливо отмечает о системных или глубинных провалах управления российской экономикой со стороны именно наших последователей «Гарвардской парадигмы» [12].
Поэтому мы хотим вспомнить российского автора А. Зайцева, который ещё на волне предыдущего финансового кризиса обратил внимание на факторы капитала, технологии и ренты в условиях их сравнительного анализа на примере российской экономики и её западных конкурентов. Это напрямую относится к вопросу о роли инноваций и институтов в повышении конкурентоспособности основных рыночных агентов - на макро-, мезо- и микроуровнях их взаимодействия.
Тогда А. Зайцев отмечал, что основной причиной 2-3 кратного отставания России по
технологического уровня (МФП / МБР), то он по нашей экономике в целом уступал западным аналогам - в 1,3-2,3 раза, а по несырьевым секторам был в 1,6-2,5 раза ниже, чем в развитых странах. Главная причина этого отставания, как он считает, заключается в том, что в России меньше не только физического капитала (в его натурально условных вещественных единицах) на одного занятого в промышленности работника, но и ниже его (капитала) качество или уровень технологических производственных процессов на российских предприятиях [13].
В этой связи, забегая несколько вперёд, мы здесь от себя добавим, что наверстать это отставание смогут только крупные многофункциональные и межотраслевые специализированные промышленные монополии: только они будут способны успешно выдерживать конкуренцию с промышленными гигантами западной индустрии как внутри страны, так и на мировых рынках. И сам же А. Зайцев предлагает в своей статье интересные данные (см. табл. 2).
Таблица 2. Часовая производительность труда, капиталовооружённость труда (на 1 час отработанного времени), человеческий капитал, уровень технологий в России и зарубежных
странах на 2011 год
Страна Природная рента, в % от ВВП Капиталовооружённость труда Человеческий капи-тал,уровень технологий С корректировкой на природную ренту
ППС / в $долл. Россия, в % от ] балл Россия, в % от ] LP в ППС, $долл. LP в % от j MFP в % от j
Китай 7,7 30 181 62,5 118 6,3 232 160
Россия 22,5 54 100 73,5 100 14,7 100 100
Венгрия 0,8 94 58 72,7 101 20,6 71 87
Чехия 0,8 104 53 73,8 100 24,6 60 78
Словакия 0,6 89 61 71,6 103 27,0 55 66
Канада 6,0 119 46 78,0 94 37,4 39 56
Германия 0,2 180 30 78,4 94 49,0 30 50
США 1,6 172 32 76,1 97 54,1 27 43
Финляндия 1,3 193 28 82,1 90 41,4 36 62
Норвегия 13,6 238 23 80,6 91 72,6 20 40
где ЬР - производительность труда, МБР - уровень технологий,} - страна, в процентах от которой сравнивается Россия [13, с. 80].
душевому ВВП от уровня развитых стран является более низкая производительность труда. Так, производительность труда в России, по его мнению, явно отставала от соответствующего показателя на западе: в целом по экономике - в 2,0-4,4 раза, по несырьевой экономике - в 2,55,0 раз, а по сырьевой номенклатуре положение у нас было несколько получше. Что касается
Как видно из данных, сгруппированных автором в табл. 2, по доле природной ренты в ВВП Россия опережает всех и наоборот уступает всем, кроме Китая, по капиталовооружённости. И основная причина здесь, как нам думается, связана не с низким уровнем этого показателя в России, а с неэффективной структурой её экономики, а если точнее: с отсутствием
№ 3 (28)
в её экономике (помимо ОПК) крупных монополизированных объединений - прежде всего, в ведущих на сегодня в мире отраслевых производственных сегментах. Мы эту проблему, взятую в координатах «догмы Смита» или закона стоимости, для себя формулируем как принцип распределения (или обмена) цены (или стоимости) рыночного интереса (или ренты), а именно:
а) доходность (или C) как равная прибыль на равный капитал (capital);
б) возвратность (или R) как тенденция нормы прибыли к понижению (return);
в) устойчивость (или A) как стоимость прибыли в цене актива (asset).
Откуда именно монополистическая конкуренция на уровне олигополии и будет, как мы считаем, теми мезоинститутами, речь о которых шла выше в оценках отечественных экспертов, которые органично соединят микро- и макроуровень управления производством в российской экономике.
И здесь надо уточнить ряд концептуальных моментов, на которых довольно подробно остановился А. Шаститко в одной из своих недавних статей [14], где данный автор сразу же отметил, что в мире новую институциональную экономическую теорию (или НИЭТ) эксперты обычно связывают с именами Нобелевских лауреатов разных лет, как то: Р. Коуз [15], Д. Норт [16], О. Уильямсон [17]. Первый внёс в концептуальный оборот такие теоретические понятия, как институциональная экономика и трансак-ционные издержки, а второй - институциональную среду и системообразующие правила. Третий из указанных «нобелевцев» разработал понятие «отношенческих контрактов» в рамках теории монополистической конкуренции.
И сам же А. Шаститко задаётся вопросом: насколько корректно будет трансформировать НИЭТ из концептуальной (т.е. привычной для исследователей и студентов) формы (институциональные соглашения, трансакционные механизмы, институциональная среда) в новые их содержания, которые несколько позже были изложены другими авторами (см. Menard, Shirley [18]) как макро-, мезо- и микро-институты? [14, с. 6].
Но сразу же у исследователей появилась проблема в системности формирования самой институциональной среды и с функционированием в ней неполных правил или оценочных контрактов [см. 19]. Или иначе: проблема с достаточностью для проведения в рамках нового институционального анализа имевшихся в нём
логических инструментов, что ещё больше осложнило задачу анализа [20]. Эта неполнота «оценочной контрактации» или неясности правил в рамках НИЭТ приводила не только к ограничению рациональности анализа, но и к присутствию мотивационности в поведении заинтересованных в этом анализе сторон (субъектов рынка) [21].
В любом случае, заключает А. Шаститко, концепция мезоинститутов пока ещё не дала однозначного ответа на вопрос о своём императивном научном обороте как инклюзивной институциональной категории - наряду с принятым понятием той же институциональной среды, но заявила о своей функциональности как способа измерения реалистичности НИЭТ. Откуда кон-цептная ось «индивид - отношенческие соглашения - институциональная среда» (если следовать по Уильямсону) может не только дать два концептуальных уровня в лице мезо- и макроинститутов, но и позволит мезоинститутам более эффективно строить формат отношений на уровне микроинститутов [14, с. 21].
Вот, и мы полностью согласны с приведённым выше мнением эксперта, где опять-таки под мезоинститутами рыночного пространства мы понимаем функционалы монополистической конкуренции между корпорациями. И это особенно актуально, если снова обратиться к инновационным процессам в российской экономике, где на сегодня данными Росстата [22] отмечается их «стагнирующее» состояние.
Так, по мнению того же Ю. Винслава, за период 2010-2017 гг. число действующих научно-исследовательских организаций уменьшилось в стране с 1840 до 1577 ед. (в 1,2 раза), конструкторских организаций - с 362 до 273 ед. (в 1,3 раза), проектно-изыскательских организаций - с 36 до 23 ед. (в 1,6 раза). За тот же период времени наблюдалось также и количественное сокращение самих исполнителей НИС в стране. И даже рост общего числа образовательных учреждений высшего профессионального звена вряд ли позволит быстро компенсировать эту отрицательную динамику в плане результатов НИР в силу загруженности преподавателей учебными и воспитательными задачами внутри вуза, а также недофинансирования со стороны государства научной активности учебных кафедр и студенческих НИРС в наших вузах [23].
И здесь мы снова возвращаемся к озвученному мнению о благотворности монополистической конкуренции в рамках программ как
«академического капитализма», так и на уровне государственного стимулирования частного инновационного активизма. Так, автор А. Лунькин отмечает в своей статье [24], что проблемами интегрированных корпоративных структур (ИКС) занимался исследователь В. Дементьев, по мнению которого именно официальные финансово-промышленные группы в России имеют заметные преимущества в организационной гибкости и демонстрируют более высокую интенсивность инновационной деятельности [25].
В целом, под управлением интеграцией понимаются процессы планирования и стимулирования, а также координации и контроля за совместной деятельностью заинтересованных сторон на всех стадиях этого единого системного процесса.
Здесь различают два типа интеграции [24]:
а) имущественный (или «жёсткий»), который предусматривает объединение активов участников интеграции (mergers&acqшsitюns);
б) неимущественный (или «мягкий»), где системным образующим началом и продолжением интеграции выступает сама совместная деятельность при сохранении юридической самостоятельности всех её участников.
Откуда, по мнению А. Лунькина, стратегический альянс (СА) является особой специфической формой добровольного интегрированного взаимодействия двух или более организаций в условиях свободного рынка [24, с. 77-78].
Да, звучит красиво, но сам же автор признаёт: различными исследованиями доказан факт, что от 60% до 80% от всех происходящих в мире формальных слияний и поглощений не приводят в итоге к созданию синергетического эффекта или создания от этой интеграции дополнительной стоимости (ценности). Для появления подобного внутреннего эффекта необходимо наличие у самих участников интеграции альянсоспособности [26]. С другой стороны, и этот факт также приводит А. Лунькин, теория стратегических альянсов активно и плодотворно развивается в последние 10-15 лет в условиях глобализации и концентрации мировых (прежде всего, отраслевых) рынков (см. работу [27]). В данном случае, уточняет А. Лунь-кин, речь идёт о создании стратегического партнёрства, которое предполагает (без участия в капитале друг друга) достижение взаимной выгоды в рамках совместной деятельности по реализации общих для всех сторон проектов на основе, прежде всего, взаимного доверия
между участниками альянса (см. работу Карпухиной [28]).
Опять же, звучит красиво, но факты говорят несколько иное. Так, по мнению экспертов [29], со времён А. Смита экономисты искали ключевые факторы роста показателей для своих национальных хозяйств, но только в ХХ веке сначала Р. Солоу [30], а затем П. Ромер [31] и Р. Лукас [32] подошли к научному объяснению этого феномена экономического развития наций - но на основе всё тех же классических факторов роста в лице труда, капитала и ресурсов. Но и они также не дали должного научного объяснения этой динамике по времени и по странам.
Наконец, в 1997 году вышла статья С. Нэка и П. Кифера [33], сразу же ставшая классикой жанра для сторонников понятия «социальный капитал». Там эти авторы эмпирически продемонстрировали положительное влияние соцка-питала - доверие плюс социальные нормы, на экономический рост.
И наши эксперты также выявили этот позитивный взаимный союз между доверием в обществе и ростом экономики [34].
И хотя начало изучению феномена «социального капитализма» положила статья Р. Пат-нема с соавторами [35], в которой анализировалась способность общества к коллективным действиям, что позитивно влияло на хозяйственные процессы - но при наличии доверия между социальными институтами (местное население, власть и бизнес-сообщества), исследования Е. Борисовой с соавторами [29] показали обратное. А именно: анализ взаимосвязи между доверием и ростом (как без различия стран по качеству развития их социальных институтов, так и с учётом этого компонента), проведённый по методике Нака-Кифера (здесь переменными выступают рост экономики и инвестиции в ВВП) и только в последние (доступные по статистике) годы, не дал однозначного присутствия положительной связи доверия с указанными выше переменными. Более того, даже с учётом общего доверия (вне зависимости от знакомства между людьми), эти наши авторы не обнаружили значимости влияния доверия на экономический рост и инвестиции.
Наконец, сам факт наличия этой взаимной связи между доверием в обществе и ростом экономики не несёт в себе «априори» высокого уровня этой взаимосвязи: в развитых экономиках она может быть даже ниже, чем в менее развитых [см. 36].
№ 3 (28)
Скорее всего, по мнению авторов, в этот парадокс внесли свою лепту глобализация и информатизация в современных обществах [29, с. 69-80].
Как видим, и в этом аспекте «мягкая» интеграция хозяйствующих субъектов и доверие между ними, вряд ли, смогут в должной мере обеспечить активный приток прямых инвестиций и стабильный рост в экономике отдельной страны.
Библиографический список
1. Маршалл А. Принципы политической экономии. - М.: Прогресс, 1983.
2. Замулин О.А., Сонин К.И. Экономический рост: Нобелевская премия 2018 года и уроки для России // Вопросы экономики. 2019. № 1. С. 11-36. DOI: 10.32609/0042-8736-2019-1-11-36
3. Jones Ch. The Facts of Economic Growth. In: J.Taylor, H.Uhlig (eds). Handbook of Macroeconomics. Vol. 2. Amsterdam, 2016. - pp. 3-69
4. Nordhaus W. Traditional Productivity Estimates are Asleep at the (Technological) Switch // Economic Journal, 1997, Vol. 107, No. 444
5. Romer P. Growth Based on Increasing Returns Due to Specialization // American Economic Review, 1987, Vol. 77, No. 2. - pp. 56-62
6. Клейнер Г. Мезоэкономическая Одиссея: между Сциллой макроэкономики и Харибдой микроэкономики (о книге «Мезоэкономика: элементы новой парадигмы» под ред. В.И. Маевского и С.Г. Кирдиной-Чендлер) // Вопросы экономики. 2020. № 10. С. 144-153. DOI: 10.32609/0042-87362020-10-144-153
7. Винслав Ю.Б. Научно-технологическое развитие и конкурентоспособность российской экономики: фактор гармонизации взаимодействия макро-, мезо- и микроуровневых управленческих механизмов формируемой национальной инновационной системы // Российский экономический журнал. 2020. № 3. С. 3-23. DOI: 10.33983/0130-9757-2020-3-3-23
8. UNCTAD Trade and Development Report 2018. Power, Platforms and the Free Trade Delusion. New York, Geneva, 2018
9. BIS: Annual Economic Report. 2018, June
10. Ершов М.В. Десять лет после глобального кризиса: риски и перспективы // Вопросы экономики. 2019. № 1. С. 37-53. DOI: 10.32609/0042-87362019-1-37-53
11. Ершов М.В. О провалах глобальных и российских финансовых рынков и о мерах поддержки экономики и населения в условия х пандемии // Российский экономический журнал. 2020. № 3. С. 4149. DOI: 10.33983/0130-9757-2020-3-41-49
12. Глазьев С.Ю. Российская экономика в начале 2020 года: о глубинных причинах нарастающего хаоса и комплексе антикризисных мер // Российский экономический журнал. 2020. № 2. С. 3-39 DOI: 10.33983/0130-9757-2020-2-03-39
13. Зайцев А. Межстрановые различия в производительности труда: роль капитала, уровня технологий и природной ренты // Вопросы экономики. 2016. № 9. С. 67-93.
14. Шаститко А.Е. Мезоинституты: умножение сущностей или развитие программы экономических исследований? // Вопросы экономики. 2019. № 5. С. 5-25. DOI: 10.32609/0042-8736-2019-5-5-25
15. Коуз Р. Фирма, рынок и право. - М.: Дело, 1993.
16. Davis L., North D. Institutional Change and American Economic Growth. Cambridge: Cambridge University Press, 1971.
17. Уильямсон О. Экономические институты капитализма. Фирмы, рынки, «отношенческая» контрактация. - СПб.: Лениздат, 1996.
18. Menard C., Shirley M. (eds). Handbook of New Institutional Economics. Berlin, Dortrecht, Heidelberg, New York: Springer, 2005.
19. Шаститко А.Е. Новая институциональная экономическая теория. 4-е изд. - М.: ТЕИС, 2010.
20. Круглова М.С. Теория мезо-институтов Клода Менара и её использование в институциональном дизайне // Journal of Institutional Studies. 2018. Vol. 9. No. 3. pp. 49-57. DOI: 10.17835/20766297.2018.10.3.049-057
21. Автономов В.С. Человек в зеркале экономической теории. Очерк истории западной экономической мысли. - М.: Наука, 1993.
22. Российский статистический ежегодник. 2018. - М.: Росстат, 2018. URL: www.rosstat.ru/
23. Винслав Ю.Б. Национальная инновационная система: актуальность формирования, контуры концептуальной модели и интеграционные механизмы реализации // Российский экономический журнал. 2019. № 2. С. 3-31.
24. Лунькин А.Н. Стратегические альянсы как разновидность «мягких» интегрированных корпораций (концептуальные подходы к анализу и рекомендации по оргпроектированию) // Российский экономический журнал. 2020. № 1. С. 74-107. DOI: 10.33983/0130-9757-2020-1-74-107
25. Дементьев В.Е. Российские финансово-промышленные группы: опыт интеграции сетевого типа // Менеджмент и бизнес-администрирование. 2007. № 1. С. 116-130
26. Иванов А.Е. Оценка синергетического эффекта в экономическом обосновании интеграции в промышленности: автореф. дис... канд. экон. наук. - Челябинск: Юж.-Урал. гос.унив., 2007.
27. Королёв В.И. Предпосылки образования и формы развития стратегических альянсов // Менеджмент в России и за рубежом. 2010. № 3. С. 3644.
28. Карпухина Е.А. Стратегические альянсы как фактор социально-экономического развития России в условиях глобализации: автореф. докт. дисс. - М.: АТиСО, 2005.
29. Борисова Е.И., Брызгалин В.А., Левина И.А. Доверие и экономический рост: есть ли связь?
// Вопросы экономики. 2020. № 10. С. 69-80. DOI: 10.32609/0042-8736-2020-10-68-82
30. Solow R. Contribution to the Theory of Economic Growth // Quarterly Journal of Economics, 1956, Vol. 70, No. 1. - pp. 65-94.
31. Romer P. Increasing Returns and Long Run Growth // Journal of Political Economy, 1986, Vol. 94, No. 5. - pp. 1002-1037.
32. Lucas R. On the Mechanics of Economic Development // Journal of Monetary Economics, 1988, Vol. 22, No. 1. - pp. 3-42.
33. Knack S., Keefer P. Does Social Capital Have an Economic Payoff ? A Cross-Country Investigation //
Quarterly Journal of Economics , 1997, Vol. 112, No. 4. - pp. 1251-1288.
34. Полищук Л., Меняшев Р. Экономическое значение социального капитала // Вопросы экономики. 2011. № 12. С. 46-65. DOI: 10.32609/00428736-2011-12-46-65
35. Putnam R., Leonardi R., Nanetti R. Making Democracy Work: Civic Traditions in Modern Italy. Princeton, NY: Princeton University Press, 1994.
36. Roth F. Does Too Much Trust Hamper Economic Growth? // Kyklos, 2009, Vol. 62, No. 1. - pp. 103-128.
Поступила в редакцию 27.05.2021
THE PLACE OF THE «HARVARD PARADIGM» IN THE INVESTMENT ATTRACTIVENESS SYSTEM OF THE RUSSIAN ECONOMY. PROBLEM STATEMENT
© 2021 V.M. Zubakov, I. V. Laguta*
The main idea of the article is related to a long-standing dispute between E. Chamberlin and J. Robinson in terms of their interpretation of the balance fundamentals in social production relations. While the British economist, Robinson, believed that the basic criterion of sustainability and long-term economic balance was that market agents were as close as possible to the ultimate limits of perfect/imperfect competitive exchange of goods and services (perfect/imperfect competition), the American one, Chamberlin, strongly disagreed with this unrealistic resolution of the main issue of general market distribution. He considered only monopolistic competition at the micro-level as the main guarantor of long-term balance in market distribution at the macro-level. The authors follow E. Chamberlin's scientific verdict and confirm the validity of this opinion with F. Edgeworth's equilibrium model. This part contains the statement of the above-mentioned problem.
Keywords: total product, ultimate concern, production factors, overall balance, perfect/imperfect competition, labor efficiency, economic growth, "Harvard Paradigm", institutes and innovations, efficiency and effectiveness, financial rationality, investment attractiveness.
* Zubakov Vyacheslav Mikhailovich ([email protected]) - Candidate of Economic Sciences, Associate Professor, Department of Economic Theory, Kazan Innovative University named after V.G. Timiryasova (Kazan, RF); Laguta Irina Vladimirovna ([email protected]) - Senior Lecturer, Department of Technology and Organization of Construction Production, Samara State Technical University (Samara, RF).
Received for publication on 27.05.2021
