CC BY
0
Вестник Томского государственного университета. История. 2024. № 91 Tomsk State University Journal of History. 2024. № 91
Научная статья УДК 94(47).083 doi: 10.17223/19988613/91/3
«Местная власть не соответствует действительным потребностям времени...»: имперская администрация Северо-Западного края России в условиях роста социальной напряженности начала XX в.
Максим Николаевич Крот
Южный научный центр Российской академии наук; Южный федеральный университет, Ростов-на-Дону, Россия, [email protected]
Аннотация. Рассматривается вопрос о способности имперской администрации Северо-Западного края России в начале XX в. эффективно отвечать на вызовы времени, к наиболее серьезным из которых относилось стремительное ухудшение социально-политической обстановки в регионе. Делается вывод о том, что в начале XX в. организация работы администрации Северо-Западного края не соответствовала реалиям времени и стояла перед необходимостью глобальной реорганизации, от степени эффективности которой зависело дальнейшее пребывание региона в составе Российской империи.
Ключевые слова: Российская империя, Северо-Западный край, русификация, рабочее движение, генерал-губернаторская власть, бюрократия, П.Д. Святополк-Мирский
Благодарности: Публикация подготовлена в рамках реализации проекта РНФ 17-78-20117 «Национальные окраины в политике Российской империи и русской общественной мысли».
Для цитирования: Крот М.Н. «Местная власть не соответствует действительным потребностям времени...»: имперская администрация Северо-Западного края России в условиях роста социальной напряженности начала XX в. // Вестник Томского государственного университета. История. 2024. № 91. С. 24-34. doi: 10.17223/19988613/91/3
Original article
"The local government does not correspond to the actual needs of the time...": the imperial administration of the North-Western Territory of Russia amid growing social tension at the beginning of the 20th century
Maxim N. Krot
Southern Scientific Center of the Russian Academy of Sciences; Southern Federal University, Rostov-on-Don, Russia, [email protected]
Abstract. At the beginning of the 20th century, the Northwestern Territory of the Russian Empire, which included the Vilna, Kovno and Grodno provinces, was a tangled knot of ethno-confessional, socio-economic and political problems and contradictions caused by the challenges of the new era and requiring an adequate and prompt solution from the local authorities. To the long-term and already familiar to the local administration problems associated with the need for Russification and depolonization of the region, new questions were added, caused by the growing labor movement, which had a special ethnic specificity in the region.
The purpose of this article is to identify the main problem points in the activities of the administration of the North-West Territory, isolating from them the shortcomings inherent in the bureaucratic apparatus of the Russian Empire at the beginning of the 20th century as a whole and the problems characteristic of this particular region.
The study is based on archival and published historical sources of various types, some of which are introduced into scientific circulation for the first time, allowing you to get an idea of various management practices in the region, conflict situations, many of which were due to the personal characteristics of local management personnel. An important source containing not only information about the state of the region, but also specific proposals to improve the efficiency of local authorities is the " All-Subject Report" of the Governor-General of Vilna, Prince P.D. Svyatopolk-Mirsky, some plots of which are still insufficiently researched.
The article examines the main problems of regional management of the north-western outskirts of Russia, which are characteristic of the empire as a whole, which include the lack of a legal framework that corresponded to the realities of the time, the short-term tenure of governors in their posts and the inconsistency of personnel policy in relation to the
© М.Н. Крот, 2024
regional administration, the low level of competence of regional officials at various levels, refusal to cooperate with local public forces, to which the regional authorities experienced a steady distrust. The proposals put forward by P.D. Svyatopolk-Mirsky consisted in developing a modern legal framework for local administration activities, and also defined decentralization of the management system through the transfer of some powers from central departments to managing departments. Based on the material studied, it is concluded that at the beginning of the 20th century, the organization of the work of the imperial administration of the North-Western Territory did not correspond to the realities of the time and faced the need for a global reorganization, the degree of its effectiveness depended on the further stay of the region within the Russian Empire.
Keywords: Russian Empire, Northwestern Territory, russification, labor movement, governor-general power, bureaucracy, P.D. Svyatopolk-Mirsky
Acknowledgements: The publication was prepared as part of the implementation of the RNF project 17-78-20117 "National Outskirts in the Politics of the Russian Empire and Russian public Thought".
For citation: Krot, M.N. (2024) "The local government does not correspond to the actual needs of the time...": the imperial administration of the North-Western Territory of Russia amid growing social tension at the beginning of the 20th century. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya - Tomsk State University Journal of History. 91. pp. 24-34. doi: 10.17223/19988613/91/3
Северо-западные окраины Российской империи в начале XX в. представляли собой сложный узел национальных, конфессиональных, социально-экономических проблем и противоречий. В крае происходило постепенное нарастание протестного движения, обусловленного как ситуативными обстоятельствами, такими как экономический спад начала столетия, так и долгосрочными факторами, связанными с неравноправием различных этноконфессиональных групп местного населения, бесправием и тяжелым экономическим положением рабочего класса, политикой русификации, проводимой имперскими властями. Указанные проблемы требовали оперативного решения, гибкого и компромиссного реагирования, к которому правительство и его агенты в лице местной администрации оказались не готовы в силу инертного характера своей деятельности, содержание которой во многом определялось реалиями предшествующей эпохи.
Правительственная политика в отношении СевероЗападного края затрагивалась исследователями как в рамках общих работ, посвященных имперскому измерению российской истории конца XIX - начала XX в. [1-5], так и в исследованиях, связанных с непосредственным изучением различных аспектов развития западных окраин Российской империи [6; 7; 8. Р. 43-44; 9. Р. 5054]. В целом ряде работ деятельность имперской администрации Северо-Западного края и степень ее эффективности оцениваются через призму решения местных конфессиональных вопросов [10. С. 167-186; 11; 12. С. 210-249]. Особенность всех указанных исследований состоит в том, что проблемы управления северозападными окраинами рассматриваются в них в контексте решения других задач и зачастую в отрыве от характеристики общего состояния российского регионального руководства, во многом не соответствовавшего уровню стоявших перед ним проблем.
Научная новизна представленного исследования заключается в выявлении на основании анализа конкретных ситуативных явлений основных проблемных зон в деятельности имперской администрации СевероЗападного края в условиях актуальных вызовов начала XX в., важнейшим из которых был рост социальной напряженности, вычленив из них недостатки, свой-
ственные бюрократическому аппарату Российской империи данного периода в целом, и проблемы, характерные для данного конкретного региона. Помимо этого, в статье рассматриваются конкретные предложения по повышению эффективности работы местных органов власти, выдвинутые генерал-губернатором П.Д. Святополк-Мирским. Если национальные и конфессиональные вопросы, излагаемые в его отчете, обращали на себя внимание как отечественных, так и зарубежных исследователей [13-15], то предложения князя, направленные на повышение эффективности генерал-губернаторской власти, являются малоисследованным аспектом его программы. Данный анализ не только продемонстрирует комплекс проблем, с которыми столкнулись имперские власти в Северо-Западном крае в рассматриваемый период, но и дополнит представления о степени эффективности российского регионального управления в целом в условиях вызовов наступавшей эпохи модерна.
Источниковую базу исследования составляет широкий круг архивных и опубликованных материалов различной видовой принадлежности, в том числе делопроизводственные документы, среди которых особое место занимают политические обзоры состояния северо-западных губерний, позволяющие получить представление о социально-политической обстановке в них и ее динамике, распоряжения центральных и местных властей, касающиеся Северо-Западного края, отчеты местных генерал-губернаторов И.С. Каханова, В.Н. Троцкого, П.Д. Святополк-Мирского, содержавшие не только фактографические данные, но и предложения по совершенствованию управления регионом, сформированные на основании анализа ситуации и основных проблем края. В качестве источника также привлекаются материалы местной и центральной периодической печати, освещавшие обстановку в регионе. Особое место среди источников занимает впервые вводимая в научный оборот аналитическая записка А.А. Плансона, содержащая общую характеристику регионального управления и связанных с ним проблем. Значительный информационный пласт, необходимый для раскрытия поставленной темы, включает источники личного происхождения - мемуары, дневники, пе-
реписку как сторонних наблюдателей (В.И. Гурко, А.В. Богданович), так и местных чиновников (П.А. Столыпин, М.М. Осоргин М.М., Н. Неверович, В.В. фон Валь), причем неопубликованные записки двух последних, содержащие ценную информацию о проблемах управления Северо-Западным краем в условиях роста социальной напряженности и задуманной верховными властями административной реформы регионального управления, также впервые вводятся в научный оборот.
Основной причиной социальной напряженности в Северо-Западном крае, который в начале XX в. включал в себя губернии, входящие в состав Виленского генерал-губернаторства - Виленскую, Ковенскую и Гродненскую, являлась политика русификации, активно проводимая в регионе после подавления Январского восстания 1863-1864 гг. Русификация представляла собой сложный комплекс процессов и правительственных мер, направленных на унификацию регионального административного устройства Российской империи, образовательной сферы, создание единого государственного правового поля, распространение русского государственного языка, аккультурацию инородческого населения национальных окраин. На практике же на западных окраинах русификаторская политика носила характер «затянувшейся репрессии» в отношении местного польского населения, соответствуя основным принципам программы, предложенной еще в 18641865 гг. одним из наиболее активных ее «архитекторов» и проводников - Виленским генерал-губернатором М.Н. Муравьевым [16, 17]. В течение последующих десятилетий имперская администрация Северо-Западного края с различной степенью интенсивности и рвения реализовывала данную программу, попытки отступления от которой и некоторого смягчения отдельных ее аспектов расценивались националистически настроенными бюрократами, прессой и общественным мнением едва ли не как предательство «русского дела» и содействие «польской интриге».
Новым обстоятельством, усложнявшим управление данным регионом, было активное формирование на рубеже XIX-XX вв. новой литовской идентичности, не вписывавшейся в традиционные имперские представления об этнополитической структуре края как арены борьбы исключительно польского и русского начал, которым другие, более «слабые» и не имеющие глубоких культурных традиций этносы неизбежно будут вынуждены подчиниться. Следует отметить, что в этот период российские власти считали «литвинизм» гораздо менее опасным и более управляемым явлением, нежели «полонизм», опиравшийся на мощную культурную традицию, отсутствовавшую у литовцев. Однако активно проводившаяся имперскими властями политика деполонизации Северо-Западного края, не имея выраженной антилитовской направленности, тем не менее существенно ущемляла и интересы данной этнической группы. Ярким примером такой «косвенной» дискриминации, вызванной стремлением оградить литовцев от польского культурного влияния, являлся запрет на печать литовских книг латино-литовским шрифтом, по замыслам его инициаторов, призванный «содействовать поддержанию национальности» литов-
цев, развитию самостоятельной литовской культуры и литературы, свободной от «полонизма» [18. С. 239240]. На практике же данный запрет вызывал резкое отторжение литовского населения Северо-Западного края, которое практически поголовно было вынуждено нарушать его, поскольку книги, напечатанные латинским шрифтом, массово распространялись нелегально и имелись в каждом доме [19. Оп. 101. 3-е делопроизводство. 1903 г. Ч. 1. 23 л., А. л. 4]. Попытки внедрить кириллицу в литовский язык закончились неудачей. Штрафы, конфискации и прочие административные меры пресечения вызывали недовольство и толкали литовское население, в целом довольно лояльно относившееся к российским властям, к разным формам антиправительственных выступлений.
Осознание неэффективности данной политики и проистекавшая из него трансформация характера управленческой деятельности тормозились инертным характером бюрократического мышления высших административных кругов империи и отдельных представителей регионального руководства, не желавших признавать ошибочность данной меры и сохранявших запрет во многом по инерции, несмотря на его очевидный вред [6. С. 386-387].
Еще одним источником социальной напряженности стало стремительно выросшее в начале XX в. рабочее движение, являвшееся неотъемлемым признаком индустриальной модернизации страны. Полицейские органы северо-западных губерний прослеживали в нем определенную эволюцию, отмечая, что если еще несколько лет назад выступления рабочих были чаще всего результатом внешней агитации, то теперь «рабочие в стачечной борьбе обходятся без воздействия интеллигенции, что указывает на рост самосознания самих рабочих, уже не нуждающихся в стороннем руководстве» [19. Оп. 101. 3-е делопроизводство. Ч. 1. 41 л. А. л. 4].
Росту революционных настроений в рабочей среде способствовал экономический кризис начала XX в., который привел к росту безработицы и ухудшению материального положения рабочих северо-западных губерний. Работодатели, используя массовую безработицу в своих корыстных целях, резко понизили заработную плату и увеличили продолжительность рабочего дня до 12 часов, нарушив установленную договоренность о 10-часовом рабочем дне, достигнутую в результате стачки виленских рабочих 1897 г. [20. Оп. 1. Д. 371. Л. 1 об.].
Рабочее движение в Северо-Западном крае имело ярко выраженную этническую окраску, поскольку значительная часть его участников были представителями еврейского населения. Лица иудейского вероисповедания составляли в среднем около 15% населения северозападных губерний, причем подавляющее большинство из них в силу существовавших административных ограничений концентрировалось в городах, составляя массу беднейших городских слоев - мелких кустарей, ремесленников, неквалифицированных рабочих [21. С. 28-29]. Виленский генерал-губернатор П.Д. Святополк-Мир-ский, выступавший за снятие ряда ограничений с еврейского населения, подчеркивал, что непродуманные административные запреты привели к его крайней
скученности в городских центрах северо-западных губерний, снижавшей ценность еврейского труда, ведущей к нищете, которая становилась благодатной почвой для распространения антиправительственных революционных настроений [22. Оп. 26. Д. 352. Л. 42 об.].
Вследствие этого рабочие выступления проходили не только в губернских центрах - Вильно, Ковно, Гродно, но и в Сморгони, Шавлях, Поневеже, Белостоке и других городах, где революционные агитаторы, пользуясь тяжелым экономическим положением рабочих и ремесленников, развернули в их среде активную пропаганду, призывая к «экономическому перевороту и ниспровержению существующего государственного строя» [19. Оп. 101. 3-е делопроизводство. Ч. 1. 42 л. А. л. 3 об.]. Показательным фактом было то, что в забастовочном движении, охватившем СевероЗападный край в 1901-1903 гг., принимали участие не только рабочие крупных заводов и фабрик, но и представители мелких полукустарных предприятий и ремесленных артелей - сапожники, кожевники, лесо-пильщики, портные, чулочницы и многие другие, не только выступавшие за улучшение экономических условий жизни, но и выдвигавшие требования культурного и политического характера [23. С. 624]. Градус напряженности и результаты данных выступлений были самыми различными: от нахождения компромисса между протестующими и хозяевами предприятий, шедшими на экономические уступки рабочим, как было в большинстве случаев, до вооруженных столкновений с воинскими частями и казаками, сопровождавшихся погромами и арестами [20. Оп. 1. Д. 1157. Л. 3].
Наиболее проблемным и неблагополучным в отношении общественного порядка пунктом Северо-Западного края являлся Белосток - уездный город Гродненской губернии. В начале XX в. по численности населения он превосходил губернский центр и являлся крупнейшим в России, да и во всей Европе местом концентрации еврейского населения, подавляющее большинство которого составляли неквалифицированные рабочие и ремесленники, существенно ограниченные в правах и полностью лишенные социальных перспектив. Именно в Белостоке в 1903 г. возникла первая анархистская революционная организация, получившая широкую поддержку в среде еврейского пролетариата, которая уже в 1904 г. провела целый ряд дерзких террористических акций: нападений на полицейских чинов, убийств штрейкбрехеров, покушений на местных предпринимателей и служащих [24. С. 109].
О «невозможном положении» в Белостоке вилен-скому генерал-губернатору докладывал местный уездный предводитель дворянства Н. Неверович, указывавший, что еврейские революционные организации терроризировали население города, угрожая физической расправой тем, кто пытался им противостоять. Картина жизни Белостока, описываемая им, была весьма удручающей: «Ряд взрывов бомб, револьверная стрельба, ножевые расправы, ряд смертей и увечий, уличные демонстрации с диким криком и пальбой» [20. Оп. 1. Д. 1127. Л. 3 об.]. Все эти эксцессы происходили при фактически полном бездействии полиции, служащие которой были деморализованы и находи-
лись в страхе за свою личную безопасность. Неверо-вич отмечал, что данные негативные явления отчасти были спровоцированы злоупотреблениями местных властей, среди которых он особо указывал на взяточничество, царившее в городском Воинском присутствии при освидетельствовании и увольнении запасных [20. Оп. 1. Д. 1127. Л. 1-2].
Следует заметить, что долгое время местные власти не придавали должного значения нараставшему социальному недовольству, не замечая его глубоких социально-экономических и классовых предпосылок и полагаясь на возможность их легкого подавления силовым путем. Антисемитские настроения были широко распространенным явлением среди представителей русской администрации самых разных уровней. Так, гродненский губернатор П.А. Столыпин заявлял, что беспорядки в Белостоке не имеют большой важности, представляя собой, по его словам, не более чем «выходки молодых, нахальных жиденят», которые могут продолжаться и далее, но «при наличности громадного в Белостоке гарнизона» не представляют никакой серьезной опасности [25. С. 84].
Управление краем и сдерживание растущего про-тестного движения в значительной степени усложнялось наличием в нем многочисленных политических образований и партийных групп, представлявших интересы различных социальных и этнических слоев местного общества. Наиболее многочисленными и влиятельными из них были еврейский Бунд, Литовская социал-демократическая партия, Социал-демократия Королевства Польского и Литвы. Наряду с польскими, литовскими и еврейскими партиями, которые были известны властям, в начале века возникают и первые белорусские политические партии - Белорусская революционная (позже - социалистическая) громада, а также объединение гродненской и минской интеллигенции под названием «Белая Русь», выступавшие за автономию белорусских земель и придерживавшиеся социалистической направленности [26. С. 12].
Местная администрация в лице губернаторской власти в том виде, в котором она существовала в начале XX в., была не в состоянии оперативно и адекватно реагировать на указанные проблемы и эффективно разрешать их. Многие представители имперской администрации, направляемые на окраины империи, не имели ни четкого представления о характере и особенностях местности, где должна была проходить их служебная деятельность, ни четких инструкций об общем направлении государственной политики в отношении конкретного региона.
На протяжении нескольких десятилетий российские имперские власти придавали огромное значение «де-полонизации» местной администрации, ограничивая присутствие в ней «лиц польского происхождения» и заботясь о наполнении ее выходцами из великорусских губерний, вводя для них дополнительные привилегии и материальные надбавки. Однако положение русских служащих, оказавшихся в инокультурной и зачастую враждебной среде, было очень непростым; любой промах сразу становился предметом обсуждения и критики местного польского дворянства и ин-
теллигенции [27. С. 84]. К тому же уровень компетентности прибывающих в северо-западные губернии православных служащих зачастую оставлял желать лучшего, что вело к высокой текучести кадров, негативно сказывавшейся на успешности административной деятельности местной бюрократии. Генерал-губернатор
B.Н. Троцкий в своем всеподданнейшем отчете отмечал не только низкий образовательный уровень многих служащих администрации северо-западных губерний, но и отсутствие у них необходимого опыта работы с людьми, требующей в специфических условиях региона определенного такта, культуры, терпимости [22. Оп. 22. Д. 222. Л. 15 об].
Предводители дворянства, которые в губерниях Северо-Западного края не избирались, а назначались правительством, не могли оказать эффективного содействия административным органам, поскольку в большинстве случаев были слабо знакомы с условиями местной жизни и предпочитали проживать не по месту службы, а в губернских городах среди русскоязычного населения [28. С. 257]. Отсутствие четкого представления о специфике региона и опыта работы в нем было свойственно и многим представителям высших звеньев местного руководящего аппарата.
В частности, гродненский губернатор М.М. Осор-гин в своих мемуарах откровенно писал о своей абсолютной неинформированности в отношении губернии, на должность главы которой он был назначен. Не без иронии он повествовал о тщетных попытках получить инструкции от имперских министров относительно политической линии, которую ему следовало проводить в окраинной губернии, однако кроме общих и довольно невнятных указаний ничего конкретного ему узнать не удалось [29. С. 580-582]. В подобной ситуации оказался и В.В. фон Валь, назначенный на пост главы Виленской губернии, о которой он имел самые смутные представления и куда ехал крайне неохотно, поддавшись на уговоры министра внутренних дел Д.С. Сипягина, предложившего ему щедрое денежное вознаграждение, существенно превышавшее обычное жалование губернаторов [30. Оп. 1. Д. 13. Л. 3-4].
Еще одной серьезной проблемой регионального управления была чрезвычайная краткосрочность пребывания губернаторов на своем посту и их частые перемещения из одного региона в другой, носившие зачастую бессистемный характер, не позволявшие глубоко вникнуть в проблемы управляемой ими административной единицы, сформировать устойчивые служебные связи. Так, например, в одной из наиболее неспокойных губерний Северо-Западного края - Гродненской, за 8 лет (с 1899 по 1907 г.) сменилось 8 (!) губернаторов. Причем только двое из них - Н.А. Добровольский и П.А. Столыпин - имели опыт предшествующей работы в крае и были знакомы с его спецификой [31.
C. 101-134].
О низком уровне эффективности губернаторской власти писал крупный помещик, предводитель дворянства, почетный мировой судья, имевший богатый опыт взаимодействия с региональной имперской администрацией, А.А. Плансон. Под воздействием волны крестьянских выступлений, прокатившихся по стране в 1902-
1903 гг., в ходе которых местная администрация продемонстрировала полную неспособность оперативного и гибкого решения возникавших перед ней проблем, в конце 1903 г. им была составлена записка, адресованная министру внутренних дел В.К. Плеве, посвященная необходимости реорганизации губернаторской власти.
Стремясь объяснить причины неэффективности управления губерниями, Плансон указывал, что в стране фактически отсутствует современная законодательная база, определявшая полномочия и обязанности губернаторов. Последние в своей деятельности были вынуждены руководствоваться «Общим наказом» гражданским губернаторам 1837 г., который и на момент своего создания был чрезвычайно сложен и запутан, а к началу XX в. безнадежно устарел и совершенно не соответствовал современным реалиям [32. Оп. 1. Д. 316. Л. 3 об.].
Так, согласно «Наказу», губернатор помимо ежедневного пребывания в губернском правлении был обязан регулярно присутствовать в 17 (!) учреждениях, не считая посещения торгов при казенной палате, палате государственных имуществ и удельной конторе [33. С. 9]. Многие губернаторы указывали, что реальное следование указанным инструкциям было в принципе невозможным. Саратовский губернатор А.М. Фадеев, занимавший данный пост еще в начале 1840-х гг., отмечал, что после безуспешных попыток использовать положения «Наказа» в практической деятельности он убедился, что «никакой человеческой силы не станет выполнить его в точности, и что большая часть указаний в нем суть фантазии, а дело в действительности почти никогда так не идет, как в нем указывается» [34. С. 158].
Несмотря на некоторую реорганизацию губернского правления в последующем, на рубеже XIX-XX вв. губернаторы по-прежнему были чрезвычайно загружены множеством малозначимых формальных обязанностей, были вынуждены вести объемную и запутанную переписку, что мешало им детально ознакомиться с реальным положением дел в губернии и своевременно удовлетворять ее насущные потребности. Плансон в своей записке писал: «Губернатор не деятель, а только председатель многих присутствий, то есть бюрократических автоматов, которые видят только бумагу, но не жизнь народную» [32. Оп. 1. Д. 316. Л. 4 об.]. Отмечалось, что ни губернатор, ни, следовательно, верховная власть зачастую не имеет никакого понятия о «житье-бытье» жителей губернии, «их невзгодах и обидах». Причина этого, по мнению Плансона, состояла в том, что правительство не имело в провинции собственных «агентов, которые были бы обязаны знать причины народных бедствий» [32. Оп. 1. Д. 316. Л. 4]. В данном замечании можно усмотреть завуалированную критику принципа бюрократического централизма, лежавшего в основе регионального управления, не допускавшего участия в нем представителей общественности, хорошо знакомой с потребностями и нуждами различных провинций страны. Недоверие, испытываемое властью по отношению к общественным кругам, препятствовало эффективному мониторингу ситуации в регионах
и вело к серьезному запаздыванию в проведении необходимых управленческих мероприятий.
На западных окраинах это недоверие усугублялось национальным составом местной элиты, где доминировали представители польской шляхты и интеллигенции, которые, согласно полицейским отчетам, и в начале XX в. «оставались преданы иллюзиям о восстановлении польской независимости, проникнуты стремлением к обособленности и нетерпимостью всего русского» [19. Оп. 101. 3-е делопроизводство. Ч. 1. 42 л. А. л. 2 об.].
Практически все современники указывали на чрезвычайную загруженность правительственных чиновников мелочной, рутинной работой. Государственный деятель и публицист В.И. Гурко, хорошо знавший изнутри бюрократическую машину Российской империи начала XX в., в своих воспоминаниях отмечал, что «работа в правительственных учреждениях, независимо от степени плодотворности, была огромная, причем работы этой было тем больше, чем выше была занимаемая человеком должность» [35. С. 365]. Нельзя не согласиться с мнением о том, что в бюрократической системе на всех ее уровнях - от столицы до провинции -одновременно происходили распыление и централизация власти, когда все решения, с одной стороны, принимались высшим начальством, которое, с другой стороны, в силу неохватного объема работы стояло перед необходимостью делегировать часть своих полномочий подчиненным, во многом завися от них. Все это вело к неизбежному «распылению» ответственности за принимаемые решения [36. С. 194].
Зачастую губернаторы вели свою управленческую деятельность, руководствуясь собственными представлениями, во многом зависевшими от их происхождения и опыта предшествующей деятельности. Плансон писал, что он лично знал 18 губернаторов, со многими из которых ему довелось активно сотрудничать, и среди них не было и двух, чья деятельность имела бы схожий характер [32. Оп. 1. Д. 316. Л. 14]. Отсутствие единой линии поведения было характерно и для руководства западными окраинами, среди представителей которого происходило постоянное и достаточно бессистемное чередование сторонников жесткой административной политики и умеренных администраторов, стремившихся к поиску компромисса с местным населением [6. С. 264-265].
Не имея точно указанных законом обязанностей и не получая четких инструкций от вышестоящих инстанций, соответствовавших общей политической линии правительства в отношении конкретного региона или групп его населения, губернаторы и другие региональные чиновники были вынуждены добывать необходимую информацию кулуарными путями, следуя неофициальным рекомендациям своих предшественников. Многие представители местной администрации в своих действиях зачастую стремились интуитивно предугадать «веяния», идущие сверху, дабы получить поощрение начальства. Так, во время рабочих выступлений в Белостоке в феврале 1903 г. начальник губернского жандармского управления Гродненской губернии полковник А.Н. Бекнев распорядился отпустить задержанных зачинщиков беспорядков, не полу-
чив прямого указания от вышестоящих инстанций, полагая, видимо, что такая мера будет соответствовать стилю управления нового генерал-губернатора П.Д. Свя-тополк-Мирского, а также «новым веяниям Департамента полиции». Но полковник просчитался, неверно интерпретировав «веяния» сверху, за что и получил строгое взыскание [25. С. 84].
Особо острой критике Плансон подвергал деятельность губернской полиции, которая в силу «чрезвычайно низкого интеллектуального уровня всех ее членов и общей неподготовленности к исполнению обязанностей» не только не была в состоянии предотвращать антиправительственные выступления, но и порой своими неумелыми действиями провоцировала их [32. Оп. 1. Д. 316. Л. 4 об.]. К этому необходимо добавить низкий уровень материальной заинтересованности полицейских чинов в исправном исполнении своих служебных обязанностей. На совершенно недостаточное жалование служащих губернской полиции неоднократно указывали генерал-губернаторы Северо-Западного края в своих отчетах, подчеркивая, что данное обстоятельство является «существенным тормозом для привлечения к службе более полезных деятелей» [22. Оп. 22. Д. 222. Л. 16; 37. Оп. 1. Д. 758. Л. 2-2 об.]. Однако, несмотря на неоднократные указания на столь удручающую картину, ситуация не изменялась в течение длительного времени. Так, накануне революции 1905-1907 гг. минские городовые получали жалование от 150 до 180 рублей в год, что в целом было ниже заработной платы квалифицированного рабочего северо-западных губерний [38. Оп. 2. Д. 13335а. Л. 6-7]. Данное обстоятельство не могло не вести к многочисленным служебным злоупотреблениям, а также низкому профессиональному и культурному уровню сотрудников полиции.
Грубость и прямолинейность, свойственные многим губернаторам, имевшим опыт военной службы, настороженность к любым формам общественной активности, отсутствие гибкости и склонность к силовому разрешению возникавших вопросов - все это зачастую провоцировало вспышки социального недовольства и ответные насильственные действия, дестабилизировавшие обстановку в регионах.
В этом отношении особо показательным является пример виленского губернатора В.В. фон Валя, занимавшего данный пост в 1901-1902 гг. Современники давали ему весьма нелицеприятные характеристики, указывая на отсутствие у него всяческого такта и на его крайний консерватизм.
Так, А.В. Богданович, хозяйка известного петербургского салона, в котором собирались представители высшей имперской бюрократии, в своем дневнике описывала фон Валя еще в бытность того столичным градоначальником как «очень дерзкого, нахального, заносчивого и грубого» человека, который при этом ловко «умел устроиться», пользуясь протекцией влиятельного и близкого ко двору консервативного издателя князя В.П. Мещерского [39. С. 176, 267].
С особой жесткостью фон Валь относился к лицам, участвовавшим в любых формах политических выступлений, видя в них преступников, покушавшихся на государственный строй империи и не заслуживав-
ших никакого снисхождения. Именно эта черта вилен-ского губернатора и привела к громкому инциденту в мае 1902 г., когда по его приказу была жестко разогнана первомайская демонстрация виленских рабочих, а задержанные были подвергнуты порке. Незаконная и унизительная экзекуция вызвала всплеск недовольства в рабочей среде и спровоцировала покушение на фон Валя, совершенное 5 мая 1902 г. активным участником еврейского рабочего движения, членом Бунда Хирщем Леккертом.
Рукоприкладство по отношению к нарушителям общественного порядка и всем, кто не подчинялся любым, даже незаконным, требованиям властей, широко практиковалось сотрудниками полицейского ведомства самого разного уровня, что раздражало общественность и народные массы, вызывая ответную реакцию в виде акций протеста и неповиновения властям. Характерный инцидент произошел в неспокойном Белостоке, где во время уже упомянутых февральских беспорядков 1903 г. местный полицмейстер П.У. Метленко потребовал от задержанных, виновность которых еще не была доказана, встать перед ним на колени. Когда один из них -местный корреспондент Щербаков - отказался это сделать, полицмейстер жестоко избил его [25. С. 84]. Гродненский губернатор П.А. Столыпин, хотя неофициально и указал полицмейстеру на недопустимость его «башибузуксих» приемов, тем не менее ходатайствовал перед генерал-губернатором П.Д. Святополк-Мирским о вынесении ему благодарности за усердие при подавлении беспорядков, а также за «личную отвагу и храбрость». Данная мера, по мнению Столыпина, стала бы не только справедливым вознаграждением полицмейстера за «ревностную службу», но и «громовым ударом для агитаторов», призывавших к его наказанию за превышение полномочий [25. С. 84-85]. Вполне закономерным было то, что вскоре Метленко стал объектом покушения, получил тяжелое ранение от рук террористов и был вынужден покинуть службу [29. С. 605].
Следует отметить, что именно ухудшение социально-политической обстановки в Северо-Западном крае и неспособность местных губернаторов совладать с ситуацией стала причиной отказа от планируемого упразднения генерал-губернаторской власти в регионе. О нецелесообразности сохранения данного института в крае еще в конце XIX в. заявлял министр внутренних дел И.Л. Горемыкин, мотивируя свою позицию тем, что генерал-губернаторство представляет собой архаичную и совершенно излишнюю административную инстанцию с чрезвычайными правами, замедляющую решение самых обычных дел и затруднявшую применение государственных законов в отношении окраины [1. С. 217-218].
Сменивший Горемыкина Д.С. Сипягин также был сторонником упразднения генерал-губернаторской власти и передачи значительной части ее полномочий министерству внутренних дел, активно отстаивая свою точку зрения перед императором. Министр указывал, что генерал-губернаторы, являясь в большинстве своем военными, часто становятся в оппозицию к министерству внутренних дел, опираясь на поддержку воен-
ного ведомства, что препятствует проведению единой правительственной линии в отношении национальных окраин. Помимо этого, Сипягин подчеркивался тот факт, что многие генерал-губернаторы сосредотачивались преимущественно на понятных и близких им военных вопросах, перепоручая гражданское управление своим управляющим канцелярией, которые по своему положению совершенно не соответствовали уровню решаемых ими вопросов [30. Оп. 1. Д. 13. Л. 1 об.-2].
Все указанные аргументы Сипягин излагал Николаю II, который, однако, отказался упразднить генерал-губернаторство в Северо-Западном крае, согласившись лишь на незамещение должности виленского генерал-губернатора в течение 3 лет в виде опыта. В особом распоряжении, вышедшем 21 июня 1901 г., подчеркивалось, что в этот период «все права и обязанности генерал-губернатора по всем особым установлениям, изданным как для всего западного края, так и по трем губерниям, находившимся в ведении виленского генерал-губернатора (Виленской, Ковен-ской и Гродненской), возлагаются на министра внутренних дел» [40. Оп. 190. Д. 91. Л. 1 об.]. Чиновники генерал-губернаторской канцелярии оставались на занимаемых ими должностях с сохранением жалования, однако откомандировывались частично в распоряжение министерства внутренних дел, а частично - в распоряжение глав трех северо-западных губерний «для усиления вообще недостаточного личного состава подведомственных им губернских учреждений». Денежные суммы, отпускаемые на содержание генерал-губернаторского управления, теперь должны были передаваться в ведение министра внутренних дел [40. Оп. 190. Д. 91. Л. 2 об.-3].
После смерти виленского генерал-губернатора Троцкого в мае 1901 г. должность верховного главы края более года оставалась вакантной. Сипягин был уверен, что по прошествии трех лет ненужность данного института в регионе станет очевидной и он будет окончательно упразднен. Однако дальнейшее развитие событий показало преждевременность данных устремлений. Попытка министра внутренних дел придать виленскому губернатору «исключительное» положение в крае и заставить ковенского и гродненского губернаторов подчиняться ему не имели никакого правового оформления и были нереализуемы на практике. Глава Виленской губернии В.В. фон Валь вспоминал, что каждый из местных губернаторов имел собственное представление о характере и методах реализации правительственной политики в отношении северо-западной окраины, что привело к противоречиям в деятельности администрации, крайне негативно сказавшимся на обстановке в крае. Помимо этого, управление губерниями осложнилось тем, что по множеству незначительных вопросов, разрешаемых ранее на уровне генерал-губернатора, главы губерний были вынуждены вступать в сношения с центральным ведомством, что еще более затруднило управленческий процесс и увеличило и без того громоздкую ведомственную переписку [30. Оп. 1. Д. 13. Л. 10-10 об.].
Незамещение должности генерал-губернатора в общественных кругах Северо-Западного края вызвало
толки об изменении государственной политики в отношении региона, об отказе от политики русификации. Газеты писали, что данное административное решение нанесло мощный удар «русскому делу» в крае и позволило «нерусским элементам» поднять голову [41. 1902. № 23. С. 1]. Стремительное ухудшение социально-политической обстановки в регионе в 1902 г., громкие резонансные инциденты, такие как выход циркуляра виленского католического епископа С. Зве-ровича [12. С. 468-469] или уже упомянутое покушение на губернатора фон Валя, вызванные непродуманными и жесткими мерами местных властей, привели к восстановлению генерал-губернаторства, в котором видели средство к нормализации ситуации путем консолидации всей региональной администрации. Генерал-губернатор самим фактом своего присутствия должен был символизировать русские государственные начала в крае, отвечая за поддержание общественного порядка и пресекая злоупотребления отдельных представителей администрации [5. С. 339-340]. На восстановленную должность виленского генерал-губернатора осенью 1902 г. был назначен князь П.Д. Святополк-Мирский, имевший репутацию либерального бюрократа.
Рост противозаконных действий, захлестнувших губернии Северо-Западного края в первые годы XX столетия, побуждал власти активно прибегать к внесудебным административным мерам их пресечения, демонстрируя бессилие законных мер сохранения общественного порядка.
В ноябре 1903 г. глава Северо-Западного края выпустил «Обязательное постановление», распространявшееся на жителей Виленской, Ковенской и Гродненской губерний, в котором объявлялось об ужесточении мер по охране общественного порядка. Постановление запрещало «всякие собрания без надлежащего разрешения», а также «сходбища для действий или же совещаний, направленных против общественного порядка и спокойствия». Запрещались хранение и продажа огнестрельного и холодного оружия лицам, не имевшим именного разрешения на содержание оружия, а также незаконное ношение форменной одежды, знаков различия, а также присвоение чужого звания. Особое внимание уделялось пресечению ложных слухов, «возбуждающих в населении тревогу или же опасение за личную или имущественную безопасность». За нарушение указанных требований помимо судебного наказания следовали внесудебные административные меры -арест сроком до трех месяцев или денежный штраф в размере до 500 рублей [42. 1903. № 79. С. 1].
Однако данные постановления носили ситуативный характер и не могли повлиять на общую ситуацию на окраинах империи, система управления которыми не отвечала насущным вызовам современности. За два года пребывания в должности генерал-губернатора князь П.Д. Святополк-Мирский на собственном опыте ощутил всю степень неэффективности постановки генерал-губернаторской власти в стране, выступив с инициативой ее немедленной реорганизации, изложенной им в его Всеподданнейшем отчете императору Николаю II.
Данный отчет, который был охарактеризован императором как «целая программа правительственной политики», представлял собой глубокий аналитический документ, содержащий многочисленные предложения, направленные на повышение эффективности управления краем.
Глава Северо-Западного края заявлял, что генерал-губернаторская власть не отвечает современным требованиям управления в силу ее основания на «законоположениях старого времени», не соответствующих современным реалиям. [22. Оп. 26. Д. 352. Л. 47 об., 49 об.].
Святополк-Мирский указывал на ограниченность компетенций губернаторов, вынужденных вступать в сношения с соответствующими министерствами по многим незначительным вопросам, имевшим исключительно местное значение, что неоправданно увеличивало и без того значительную служебную переписку. Смешение в общей массе «вопросов первейшей важности» и дел, утративших «после вхождения в определенные нормы» свою значимость, крайне обременяло как местный бюрократический аппарат, весьма незначительный по составу, так и центральные ведомства, задыхавшиеся от гигантского массива мелких дел, идущих с мест и требующих исключительного решения «сверху». Исходя из этого, Святополк-Мирский выступал за расширение полномочий генерал-губернатора Северо-Западного края и предоставление ему «права разрешать своею властью дела, не имеющие общего государственного значения и в отношении порядка разрешения которых... имеются точные указания или в самом законе, или в разъяснениях министров внутренних дел» [22. Оп. 26. Д. 352. Л. 47 об.-48].
Другим важным аргументом в пользу расширения полномочий генерал-губернаторской власти на северозападной окраине России являлось усиление социально-политической напряженности в регионе. Генерал-губернатор подчеркивал, что «с развитием в населении правосознания значение нравственного воздействия угасает. Заменить это воздействие должна власть реальная, имеющая право карать» [22. Оп. 26. Д. 352. Л. 49]. Святополк-Мирский, на собственной практике убедившийся в ограниченности реальных средств противодействия силам, нарушавшим общественный порядок, имеющихся в распоряжении местной администрации, предлагал предоставить генерал-губернатору право издавать обязательные постановления по предметам, относящимся к предупреждению нарушения всякого порядка, и устанавливать «особые взыскания» за нарушение данных постановлений [22. Оп. 26. Д. 352. Л. 49].
Стремясь подкрепить свою инициативу авторитетным мнением высших инстанций, виленский генерал-губернатор ссылался на мнение Комитета министров, высказанное еще в 1876 г., о том, что «органы административной власти должны быть снабжены необходимыми средствами для успешного исполнения возложенных на них (генерал-губернаторов. - М.К.) обязанностей по охранению общественного благочиния, порядка и безопасности». Комитет признавал, что законодательство не может предусмотреть всех обстоятельств, условий и случаев деяний, угрожавших государственному порядку, из чего, однако, не вытекало решения о предо-
ставлении местной администрации прав налагать взыскания за нарушение издаваемых постановлений, виновные в которых подлежали исключительно судебной ответственности. Святополк-Мирский считал, что такое решение во многом обесценивало значение административной власти, которая могла применить по отношению к лицам, совершившим деяния, подрывавшие авторитет имперских властей и угрожавшие общественному порядку, лишь незначительные взыскания, достигавшиеся посредством длительного судебного процесса. Данное обстоятельство позволяло нарушителям не бояться ответственности и фактически безнаказанно игнорировать постановления региональной имперской администрации, что вело к дестабилизации обстановки на окраинах. К тому же политическая и социальная обстановка на окраинах в начале XX в. значительно отличалась от ситуации 25-летней давности.
Обязательное постановление генерал-губернатора, по мнению Святополк-Мирского, должно было стать нерушимым законом для местного населения, за нарушением которого следовало бы молниеносное и жесткое наказание, исходящее от издавшей данное постановление власти. Глава Северо-Западного края настаивал на предоставлении генерал-губернаторской власти права подвергать нарушителей его постановлений краткосрочному аресту или денежному штрафу во внесудебном порядке, что должно было стать адекватным административным ответом на тот вал правонарушений и проступков, который был порожден «новыми формами общественной деятельности, труда и новыми запросами в жизни» [22. Оп. 26. Д. 352. Л. 49 об.].
Таким образом, Святополк-Мирский выступал за дальнейшее расширение права высших местных властей края в лице генерал-губернатора прибегать к административным, внесудебным методам борьбы с нарушениями государственного порядка и общественного спокойствия. Данная инициатива генерал-губернатора, имевшего репутацию «либерального бюрократа», свидетельствовала о стремительном ухудшении социально-политической обстановке в Северо-Западном крае, росте революционного и национально-освободительного движения в регионе, справиться с которым законными правовыми методами имперские власти были не в состоянии.
Общественно-политический подъем начала XX в. выявил многочисленные недостатки российской региональной администрации и ее общее несоответствие реалиям и вызовам начавшегося столетия. К основным проблемным точкам управления северо-западными окраинами, характерным для всей имперской бюрокра-
тии в целом, следует отнести устаревшую нормативно-правовую базу, не соответствовавшую реалиям времени, ситуативность кадровой политики, граничившую с бессистемностью, наиболее ярким проявлением которой была краткосрочность пребывания значительного числа губернаторов на своих постах и их причудливые межрегиональные трансферы, далеко не всегда обусловленные практической целесообразностью и вызванные зачастую сугубо субъективными интересами вышестоящего руководства. Данное обстоятельство вело к тому, что на ответственном посту главы губернии могли оказаться люди, совершенно не знакомые с особенностями региона, что в специфических условиях Северо-Западного края отрицательно сказывалось на эффективности управленческой деятельности. Начальники Северо-Западного края неоднократно указывали на невысокий уровень профессиональной компетентности местных чиновников различных уровней, обусловленный сохранявшимся этноконфессиональным критерием отбора служащих и сложностью адаптации приезжих из центральных губерний к местным условиям. Затрудняла работу региональной администрации и сохранявшаяся взаимная отчужденность имперских властей и местной общественности, к которой администрация испытывала устойчивое недоверие, усматривая в любых проявлениях ее активности антиправительственный подтекст. Все эти обстоятельства свидетельствовали о неспособности администрации СевероЗападного края в том виде, в котором она находилась к началу XX в., эффективно управлять регионом и побуждали к поиску новых форм и методов управленческой деятельности.
Передовые общественные круги и представители российской либеральной бюрократии выступали за скорейшую реорганизацию местного управления, которая могла осуществляться двумя путями - посредством активного привлечения к местному управлению общественных сил путем расширения прав земских органов и создания их в тех регионах, где они отсутствовали, либо путем частичной децентрализации административной системы через существенное расширения полномочий губернаторской и генерал-губернаторской власти. Необходимость данной реорганизации, в какой бы форме она ни осуществлялась, особенно актуальной на окраинах империи в начале XX в., осознавалась все большим количеством представителей имперской администрации, понимавших, что от ее успеха зависит не только поддержание общественного порядка на окраинах и в центральных губерниях империи, но и ее общая целостность в будущем.
Список источников
1. Дякин В.С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX-XX вв.). СПб. : ЛИСС, 1998. 1000 с.
2. Миронов Б.Н. Управление этническим многообразием Российской империи. СПб. : Дмитрий Буланин, 2017. 640 с.
3. Миллер А. Империя Романовых и национализм. М. : Новое литературное обозрение, 2006. 248 с.
4. Каппелер А. Россия - многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. М. : Традиция-Прогресс, 2000. 342 с.
5. Becker S. Russia and the concept of empire // Ab imperio. 2000. № 3/4. Р. 329-343.
6. Западные окраины Российской империи / науч. ред. М. Долбилов, А. Миллер. М. : Новое литературное обозрение, 2006. 608 с.
7. Горизонтов Л.Е. Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше. М. : Индрик, 1999. 271 с.
8. Rodkiewicz W. Russian Nationality Policy in the Western Provinces of the Empire (1863-1905). Lublin : Scientific Society of Lublin, 1998. 257 p.
9. Weeks T.R. Nation and State in Late Imperial Russia. Nationalism and Russification on the Western Frontier, 1863-1914. DeKalb, Il : Northern
Illinois University Press, 1996. 297 р.
10. Бендин А.Ю. Проблемы веротерпимости в Северо-Западном крае Российской империи (1863-1914 гг.). Минск : Белорус. гос. ун-т, 2010. 439 c.
11. Табунов В.В. Взаимоотношения римско-католического духовенства и церковно-приходских школ на белорусских землях в начале XX столетия // Весшк Мазырскага дзяржаунага педагапчнага ушверсггэта iмя I. П. Шамякша. 2007. № 1. С. 71-75.
12. Ганчар А.И. Римско-католическая церковь в Беларуси (вторая половина XIX - начало ХХ вв.). Гродно : ГГАУ, 2010. 510 с.
13. Jaskiewicz L. Polityka narodowosciowa caratu w swietle raporto w generalow-gubernatorow wilenskich z pocz^tk u XX w. // Dzieje Najnowsze. 1998. T. XXX, z. 3. S. 19-28.
14. Jurkowski R. Jeszcze raz o memoriale generala-gubernatora wilenskiego ksi^cia Piotra Swiatopelka-Mirskiego z 1904 r. (na marginesie pisarstw a historycznego Rimantasa Vebry) // Przegl^d Wschodnioeuropejski. 2010. T. 1. S. 527-541.
15. Крот М.Н. «Поставить литовскую народность на правильный путь развития...»: записка князя П.Д. Святополк-Мирского по вопросу о латино-литовском шрифте. // Quaestio Rossica. 2020. Т. 8, № 1. С. 205-221.
16. Муравьев М.Н. Записка, лично представленная Государю Императору в Петербурге 5 апреля 1865 года // Русский Архив. 1885. № 6. С. 197-199.
17. Муравьев М.Н. Записка о некоторых вопросах по устройству Северо-Западного края // Старина и новизна : исторический сборник. СПб. : Тип. М. Стасюлевича, 1898. Кн. II. С. 300-312.
18. Сталюнас Д. Идентификация, язык и алфавит литовцев в российской национальной политике 1860-х годов // Ab Imperio. 2005. № 2. С. 225-254.
19. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 102.
20. ГАРФ. Ф. 1729.
21. Розенблат Е., Еленская И. Динамика численности и расселения белорусских евреев в XX в.// Диаспоры. 2002. № 4. С. 27-52.
22. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 560.
23. Довнар-Запольский М.В. История Белоруссии. Минск : Беларусь, 2003. 678 с.
24. Пейч Д. Колыбель анархистского террора // Родина. 2012. № 12. С. 109-111.
25. Столыпин П.А. Переписка. М. : РОССПЭН, 2004. 704 с.
26. Турук Ф.Ф. Белорусское движение : очерк истории национального и революционного движения белорусов. М. : Гос. изд-во, 1921. 144 с.
27. Кузьмин А.Д. Конфессиональный и национальный состав чиновничества белорусских губерний в 1864-1914 гг. // Вестник Полоцкого государственного университета. Сер. А. Гуманитарные науки. 2018. № 1. С. 81-88.
28. Подорожняя Е.А. Институт предводителей дворянства в Беларуси во второй половине XIX - в начале XX в. // Беларусь у пачатку XX ст. : да 100-годдзя БДПУ. Мшск : БДПУ, 2014. С. 254-260.
29. Осоргин М.М. Воспоминания, или Что я слышал, что я видел и что я делал в течение всей моей жизни, 1861-1920. М. : Рос. фонд культуры, 2009. 999 с.
30. РГИА. Ф. 916.
31. Афанасьева Т.Ю., Горячева Р.Ф., Швед В.В. Гродненские губернаторы (1801-1917 гг.) : документально-биографические очерки. Гродно : Гродненская тип., 2007. 168 с.
32. ГАРФ. Ф. 586.
33. Алексеев С.А., Михеева Ц.Ц. Управление губерниями по «Наказу губернаторам» 1837 г. // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер. Юридические науки. 2008. № 2. С. 5-11.
34. Фадеев А.М. Воспоминания Андрея Михайловича Фадеева. Одесса : Тип Южно-рус. о-ва печ. дела, 1897. 256 с.
35. Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. М. : Новое литературное обозрение, 2000. 810 с.
36. Соловьев К.А. Хозяин земли русской? Самодержавие и бюрократия в эпоху модерна. М. : Новое литературное обозрение, 2017. 296 с.
37. РГИА. Ф. 1604.
38. Национальный исторический архив Беларуси. Ф. 299.
39. Богданович А.В. Три последних самодержца. М. : Новости, 1990. 608 с.
40. РГИА. Ф. 1284.
41. Свет : ежедневная политическая, экономическая и литературная газета.
42. Ковенские губернские ведомости : официальная газета.
References
1. Dyakin, V.S. (1998) Natsional'nyy vopros vo vnutrenney politike tsarizma (XIX-XX vv.) [The National Question in the Domestic Policy of Tsarism
(19th-20th Centuries)]. St. Petersburg: LISS.
2. Mironov, B.N. (2017) Upravlenie etnicheskim mnogoobraziem Rossiyskoy imperii [Managing Ethnic Diversity of the Russian Empire]. St. Petersburg:
Dmitriy Bulanin.
3. Miller, A. (2006) Imperiya Romanovykh i natsionalizm [The Romanov Empire and Nationalism]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie.
4. Kappeler, A. (2000) Rossiya — mnogonatsional'naya imperiya. Vozniknovenie. Istoriya. Raspad [Russia as a Multinational Empire. Emergence. History.
Collapse]. Moscow: Traditsiya-Progress.
5. Becker, S. (2000) Russia and the concept of empire. Ab imperio. 3/4. pp. 329-343.
6. Dolbilov, M. & Miller, A. (eds) (2006) Zapadnye okrainy Rossiyskoy imperii [The Western Outskirts of the Russian Empire]. Moscow: Novoe litera-
turnoe obozrenie.
7. Gorizontov, L.E. (1999) Paradoksy imperskoy politiki: polyaki v Rossii i russkie v Pol'she [Paradoxes of Imperial Policy: Poles in Russia and Rus-
sians in Poland]. Moscow: Indrik.
8. Rodkiewicz, W. (1998) Russian Nationality Policy in the Western Provinces ofthe Empire (1863—1905). Lublin: Scientific Society of Lublin.
9. Weeks, T.R. (1996) Nation and State in Late Imperial Russia. Nationalism and Russification on the Western Frontier, 1863—1914. DeKalb, Il: Northern
Illinois University Press.
10. Bendin, A.Yu. (2010) Problemy veroterpimosti v Severo-Zapadnom krae Rossiyskoy imperii (1863—1914 gg.) [Problems of religious tolerance in the North-West region of the Russian Empire (1863-1914)]. Minsk: BSU.
11. Tabunov, V.V. (2007) Vzaimootnosheniya rimsko-katolicheskogo dukhovenstva i tserkovno-prikhodskikh shkol na belorusskikh zemlyakh v nachale XX stoletiya [Relationships between the Roman Catholic clergy and parochial schools in the Belarusian lands in the early 20th century]. Vesnik Mazyrskaga dzyarzhaynagapedagagichnagayniversiteta imya I. P. Shamyakina. 1. pp. 71-75.
12. Ganchar, A.I. (2010) Rimsko-katolicheskaya tserkov' v Belarusi (vtoraya polovina XIX — nachalo XX vv.) [The Roman Catholic Church in Belarus (second half of the 19th - early 20th century)]. Grodno: GSAU.
13. Jaskiewicz, L. (1998) Polityka narodowosciowa caratu w swietle raporto w generalow-gubernatorow wilenskich z pocz^tk u XX w. Dzieje Najnowsze. 30(3). pp. 19-28.
14. Jurkowski, R. (2010) Jeszcze raz o memoriale generala-gubernatora wilenskiego ksi^cia Piotra Swiatopelka-Mirskiego z 1904 r. (na marginesie pisarstw a historycznego Rimantasa Vebry). Przeglqd Wschodnioeuropejski. 1. pp. 527-541.
15. Krot, M.N. (2020) "Postavit' litovskuyu narodnost' na pravil'nyy put' razvitiya...": zapiska knyazya P.D. Svyatopolk-Mirskogo po voprosu o latino-litovskom shrift ["To put the Lithuanian nationality on the right path of development...": A note by Prince P.D. Svyatopolk-Mirsky on the Latin-Lithuanian font]. Quaestio Rossica. 8(1). pp. 205-221.
16. Muraviev, M.N. (1885) Zapiska, lichno predstavlennaya Gosudaryu Imperatoru v Peterburge 5 aprelya 1865 goda [The note personally presented to the Emperor in St. Petersburg on April 5, 1865]. RusskiyArkhiv. 6. pp. 197-199.
17. Muraviev, M.N. (1898) Zapiska o nekotorykh voprosakh po ustroystvu Severo-Zapadnogo kraya [Note on some issues regarding the structure of the North-Western Territory]. In: Sheremetev, S.D. (ed.) Starina i novizna: istoricheskiy sbornik [Old and New: A historical collection]. Vol. 2. St. Petersburg: M. Stasyulevich. pp. 300-312.
18. Stalyunas, D. (2005) Identifikatsiya, yazyk i alfavit litovtsev v rossiyskoy natsional'noy politike 1860-kh godov [Identification, language, and alphabet of Lithuanians in Russian national policy of the 1860s]. Ab Imperio. 2. pp. 225-254.
19. The State Archives of the Russian Federation (GARF). Fund 102.
20. The State Archives of the Russian Federation (GARF). Fund 1729.
21. Rozenblat, E. & Elenskaya, I. (2002) Dinamika chislennosti i rasseleniya belorusskikh evreev v XX v. [Dynamics of the number and settlement of Belarusian Jews in the 20th century]. Diaspory. 4. pp. 27-52.
22. The Russian State Historical Archive (RGIA). Fund 560.
23. Dovnar-Zapolskiy, M.V. (2003) IstoriyaBelorussii [History of Belarus]. Minsk: Belarus'.
24. Peych, D. (2012) Kolybel' anarkhistskogo terrora [The Cradle of Anarchist Terror]. Rodina. 12. pp. 109-111.
25. Stolypin, P.A. (2004) Perepiska [Correspondence]. Moscow: ROSSPEN.
26. Turuk, F.F. (1921) Belorusskoe dvizhenie: ocherk istorii natsional'nogo i revolyutsionnogo dvizheniya belorusov [The Belarusian Movement: An Essay on the History of the National and Revolutionary Movement of Belarusians]. Moscow: Gos. izd-vo.
27. Kuzmin, A.D. (2018) Konfessional'nyy i natsional'nyy sostav chinovnichestva belorusskikh guberniy v 1864-1914 gg. [Confessional and National Composition of the Officialdom of the Belarusian Provinces in 1864-1914]. Vestnik Polotskogo gosudarstvennogo universiteta. Ser. A. Gumani-tarnye nauki. 1. pp. 81-88.
28. Podorozhnyaya, E.A. (2014) Institut predvoditeley dvoryanstva v Belarusi vo vtoroy polovine XIX - v nachale XX v. [The Institute of Marshals of the Nobility in Belarus in the Second Half of the 19th - Early 20th Centuries]. In: Belarus' u pachatku XX st.: da 100-goddzya BDPU [Belarus in the early 20th Century: The 100th Anniversary of the Belarusian Democratic Party of Belarus]. Minsk: BDPU. pp. 254-260.
29. Osorgin, M.M. (2009) Vospominaniya, ili Chto ya slyshal, chto ya videl i chto ya delal v techenie vsey moey zhizni, 1861—1920 [Memories, or What I Heard, What I Saw, and What I Did Throughout My Life, 1861-1920]. Moscow: Russian Cultural Foundation.
30. The Russian State Historical Archive (RGIA). Fund 916.
31. Afanasieva, T.Yu., Goryacheva, R.F. & Shved, V.V. (2007) Grodnenskie gubernatory (1801—1917 gg.): dokumental'no-biograficheskie ocherki [Grodno Governors (1801-1917): Documentary and Biographical Essays]. Grodno: Grodnenskaya tip.
32. The State Archives of the Russian Federation (GARF). Fund 586.
33. Alekseev, S.A. & Mikheeva, Ts.Ts. (2008) Upravlenie guberniyami po "Nakazu gubernatoram" 1837 g. [Governance of the provinces according to the "Instruction to the governors" of 1837]. VestnikRossiyskogo universiteta druzhby narodov. Ser. Yuridicheskie nauki. 2. pp. 5-11.
34. Fadeev, A.M. (1897) Vospominaniya Andreya Mikhaylovicha Fadeeva [Memories of Andrei Mikhailovich Fadeev]. Odessa: Tip Yuzhno-rus. o-va pech. dela.
35. Gurko, V.I. (2000) Cherty i siluety proshlogo [Features and Silhouettes of the Past]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie.
36. Soloviev, K.A. (2017) Khozyain zemli russkoy? Samoderzhavie i byurokratiya v epokhu moderna [The Master of the Russian Land? Autocracy and Bureaucracy in the Era of Modernity]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie.
37. The Russian State Historical Archive (RGIA). Fund 1604.
38. The National Historical Archives of Belarus. Fund 299.
39. Bogdanovich, A.V. (1990) Triposlednikh samoderzhtsa [Three Last Autocrats]. Moscow: Novosti.
40. The Russian State Historical Archive (RGIA). Fund 1284.
41. Svet: ezhednevnaya politicheskaya, ekonomicheskaya i literaturnaya gazeta.
42. Kovenskie gubernskie vedomosti: ofitsial'naya gazeta.
Сведения об авторе:
Крот Максим Николаевич - кандидат исторических наук, научный сотрудник Южного научного центра Российской академии наук; доцент Южного федерального университета (Ростов-на-Дону, Россия). E-mail: [email protected]
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
Krot Maxim N. - Candidate of Historical Sciences, Researcher at the Southern Scientific Center of the Russian Academy of Sciences;
Associate Professor, Southern Federal University (Rostov-on-Don, Russian Federation). E-mail: [email protected]
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 13.04.2021; принята к публикации 12.09.2024 The article was submitted 13.04.2021; accepted for publication 12.09.2024
