CC BY
507
II. КОГНИТИВНЫЕ АСПЕКТЫ ЛЕКСИКИ
Т. А. Фесенко
МЕНТАЛЬНЫЙ ЛЕКСИКОН: ПРОБЛЕМЫ СТРУКТУРЫ И РЕПРЕЗЕНТАЦИИ
В данной статье рассматривается специфика ментального лексикона, дискутируются варианты репрезентации лексических знаний, а также речевая деятельность говорящего в контексте функционирования его ментального лексикона.
1. При анализе ментального лексикона рассматриваются обычно его модели, дающие представление о речепорождении, поскольку в порождении речи роль лексикона является основополагающей, на что одним из первых указывал В. М. Левелт.
Специфика концепции В. М. Левелта проявляется в выделении им трех автономных «механизмов», осуществляющих процессы концептуализации, формулирования и артикуляции. «Механизм» концептуализации при помощи извлеченных из долговременной памяти знаний (и конкретной ситуации) строит модель дискурса. Носитель языка организует свои знания в концепты, выступающие единицами сообщений, которые, в свою очередь, представляют собой концептуальные структуры, соединяющие различные категориальные единицы. Формой репрезентации данных структур служат пропозиции.
Сообщение в форме пропозиции поступает в «механизм» формулирования, преобразующий его на уровне грамматического кодирования в синтаксическую поверхностную структуру, которая посредством своих синтаксических функций выражает семантические отношения.
В качестве центральной единицы «механизма» продуцирования речи выступает ментальный лексикон, содержащий всю необходимую информацию для преобразования на уровне грамматического кодирования невербального концептуального содержания в вербальные структуры. Каждое новое «поступление» в лексикон характеризуется семантической, синтаксической, морфологической и фонологической завершенностью [Фе-сенко 2002: 78-85].
При рассмотрении вопросов, связанных с ментальным лексиконом и когнитивными репрезентациями, невольно оказываешься перед достаточно сложной и неоднозначной проблемой: ментальный лексикон представлен обычно в различ-
ных концепциях как своеобразный «резервуар», часть нашей долговременной памяти, где хранятся знания о всех известных нам словах из всех известных нам языков [Кубрякова 2004: 381-389]. Иными словами, имеется столько ментальных лексиконов, сколько существует говорящих индивидов, и к заключению об общих (универсальных) свойствах этого феномена человеческой когниции можно прийти только путем изучения речевого поведения. Иначе говоря, проверка правильности высказываний находится в достаточно узких границах.
Высказывание представляет собой по сути «экстернализацию» мыслительного материала, вынесение его «наружу» посредством вербализации.
Говорение, на наш взгляд, - это вербальное выражение мыслительных фактов, их «словесное обрамление». Иными словами, внеязыковые реалии передаются говорящим в форме его вербаль-но опосредованного мышления. В основе каждого языкового высказывания лежит двухступенчатый процесс концептуализации. На первой ступени определенные признаки внеязыковой действительности оформляются в концепт (в понятие), и эта ступень концептуализации «задана» языком, т. е. говорящий, по сути, не создает понятия, ибо он выучил их через словесное оформление своего родного языка и «складировал» затем в своем ментальном лексиконе. Вторая ступень концептуализации - то есть собственно «высказывание» -заключается в том, что говорящий выбирает определенные концепты и составляет из них высказывание, например: «Преступник похитил ценную картину», «мужчина вынес из неохраняемого музея ценную картину», «мужчина украл для последующей продажи ценную картину». На данной ступени носитель языка реализует свой «вербальный» потенциал и «оформляет » известные факты под собственным углом зрения и доступными ему языковыми средствами; говорящий сам решает,
каким образом он категоризует известный ему материал, и, наконец, к каким «приготовленным» языком концептам он мысленно «отнесет» как данное действие, так и носителя этого действия, и как он все это интерпретирует.
В контексте заявленной проблемы релевантным представляется вопрос о соотношении «понятия» (по Ф. де Соссюру) и «смысловой стороны слова»: конгруэнтны ли понятия (как единицы нашего мышления) и слова?
Для иллюстрации этой проблемы зададимся вопросом: всегда ли в основе высказывания, например, из трех слов лежат три различных концепта, и, наоборот, всегда ли «разлагаемая» на три концепта мыслительная единица выражается тремя словами? По данному вопросу велась длительная научная дискуссия, пересказ которой не входит в задачи данной статьи. Мы хотели бы лишь заметить, что выразителями одной позиции являются такие ученые, как Дж. Фодор, М. Гаррет, В. Кинтч, поддерживающие тезис о соотношении 1:1 между единицами ментального (понятийного) языка и словами естественных языков. Иной позиции в дискуссии придерживались Ф. Джонсон-Лэрд и Дж. А. Миллер.
На конкретном примере нам хотелось бы показать возможные импликации такой постановки вопроса. Рассмотрим глагольную структуру «eine Entscheidung fällen» (выносить решение) и глагол «entscheiden» (решать) и сравним высказывания «Es wird heute darüber eine Entscheidung gefällt» и «Es wird heute darüber entschieden». Если придерживаться приведенного выше спорного тезиса, то в основе выражения «eine Entscheidung fällen» лежат два концепта, а в основе глагола «entscheiden» - один. Но какой концепт стоит за словом «fällen»? То есть глагол является здесь «семантически пустым», и это положение может распространяться на многие глаголы, поскольку «Entscheidung» можно «zurückstellen, überdenken, herbeiführen, rückgängig machen» и т. д.
Данные размышления отнюдь не новы, если вспомнить постулируемые Л. Виттгенштейном «Konzeptfamilie», или «semantische Intension/ Extension» М. Бирвиша.
Не означает ли это, что в данном спектре должны быть представлены все мыслительные контексты не только в вербальной, но и «абстрактной» форме, ибо с одной вербальной единицей могут быть связаны различные ментальные единицы, и, наоборот, одно ментальное содержание может стоять за разными вербальными репрезентациями.
Особенно наглядно вырисовывается данная проблема при переводе, когда двум (трем и т. д.) контекстуальным значениям одной и той же вербальной комбинации соответствует при переводе две (три и т. д.) различные формулировки на языке перевода. Иными словами, как обстоит дело с концептуальным содержанием вербальных единиц при переводе? Здесь необходимо подчеркнуть, что выразить вербальными средствами концептуальные различия достаточно сложно и проблематично, поскольку концепты - как ментальные единицы - репрезентируются носителями языка индивидуально.
Например, вербально оформленную мысль «Sie hat den Zusammenhang nicht durchschaut» нельзя выразить идентичным образом по-русски, поскольку нет точных соответствий для «durchschauen», да и для «Zusammenhang» тоже. Ментальное содержание этого высказывания можно передать по-русски как «Она не разглядела связи...», или «Она не увидела связь...», хотя эти глаголы не соответствуют в точности той ментальной «картинке», что стоит за словом «durchschauen», да и немецкое «Zusammenhang» воплощает, собственно, достаточно цельное («замкнутое») понятие, лишь отчасти передаваемое русскими «связь», «контекст». Возникает закономерный вопрос: каким образом, опираясь на выраженную средствами родного языка концептуальную основу интенции высказывания можно подойти к оптимальному выбору необходимых вербальных средств в языке перевода, поскольку в их основе лежит иная концептуальная структура?
Прежде чем перейти к рассмотрению данного вопроса, нам хотелось бы определить позиции в понятийном аспекте, поскольку до сих пор мы старались рассмотреть заявленные проблемы в их реальном представлении, т. е. в той реальной форме, когда язык и мышление четко не разграничиваются.
В теоретическом же плане следует разграничивать основные единицы человеческого мышления, т. е. ментальные единицы, обозначаемые в когнитивистике как «концепты», и единицы семантической организации языка, обозначаемые в лингвистике тоже как «концепты». Каким образом различаются ментальные и языковые концепты? Когнитивные концепты базируются на структурном содержании всего жизненного опыта индивида и являются базовыми единицами его ментальной репрезентации. Как подчеркивают когни-тологи, они (когнитивные концепты) достаточно расплывчаты и индивидуально маркированы, в то
время как единицы семантической организации языка, напротив, надындивидуальны и универсальны. По своему внутреннему характеру языковые концепты генерализированы, по сути, это передаваемые из поколения в поколение «конденсаты» когнитивных концептов.
Функция языковых концептов заключается в «экстернализации» индивидуальных ментальных репрезентаций. Языковые (обобщающие) концепты являются неотъемлемой частью того содержания человеческого опыта, которое определяет, собственно, всю систему когнитивных концептов индивида. Необходимо подчеркнуть взаимодействие между ментальной организацией содержания человеческого опыта и вербальной организацией содержания слов. Именно этим объясняется, на наш взгляд, неразрывная связь (=переплетение) между когнитивными и языковыми концептами.
А теперь вернемся к нашему вопросу: каким образом можно прийти - исходя из маркированной средствами родного языка концептуальной основы интенции сообщения - к необходимым для ее выражения средствам языка перевода, если в их основе лежит иная когнитивная структура? Эта проблема касается как концептуальной основы отдельных слов (первая ступень), так и второй ступени концептуализации, когда мы рассматриваем способ выражения фактического материала, ибо именно здесь мы сталкиваемся с тем, что речь идет не столько о том, на какие заготовленные языком категории опирается говорящий, сколько о том, что в своем выборе предоставленных комбинаций вербальных средств говорящий в значительной мере руководствуется языковыми образцами (формулами-клише), типичными для данного языка (что особенно характерно для спонтанной речи).
А теперь зададимся еще одним вопросом: в какой форме репрезентированы в ментальном лексиконе наши лексические знания?
Как показывает анализ, в одних контекстах отношение «ментальная единица - слово - комбинация слов» носит гибкий характер, в других -возникают прочные связи, не допускающие использование иных комбинаций. При рассмотрении данного вопроса необходимо, на наш взгляд, исходить из различий между декларативным и процедурным знанием, на что впервые было указано Дж. Р. Андерсоном [Anderson 1976].
Под декларативным знанием понимают обычно фактическое знание (т. е. знание конкретного положения вещей). Что касается лексики, то именно декларативное знание обусловливает дословный перевод. Так, русское «каждый второй
день недели» мы переведем как «jeden zweiten Tag der Woche» и т. д.
Декларативное знание активизируется только путем общих интерпретативных процедур (например, преобразованием и т. д.).
Процедурное знание, напротив, применяется без посредников, оно изначально «вплетено» в протекание речевых процессов, передается и приобретается вербально.
Характерология этих двух компонентов знания детально представлена в концепции Д. Вольфа [Wolf 1990]. Итак, каким образом репрезентирована лексика в ментальном лексиконе человека - декларативно или процедурно?
Достаточно четкий ответ на данный вопрос дает в своей концепции В. Левелт [Levelt 1989]. Согласно его утверждениям, каждое новое «внесение» в ментальный лексикон (как нами упоминалось выше) представляет собой как бы «список из четырех признаков», охватывающий семантику, синтаксис, морфологию и фонологию. В. Левелт подчеркивает наличие как внутренних, так и ассоциативных отношений между различными «поступлениями» в ментальный лексикон.
К внутренним он относит, например, связь между лексемами «нация, национальный, национальность», к ассоциативным же - отношения между лексемами «война и смерть», «истина и красота» и др. Фразы, идиоматические выражения и т. п. «вносятся» в ментальный лексикон, по мнению В. Левелта, как единое целое, хотя и используются по аналогии со словами с определенными ограничениями. В. Левелт оставляет без внимания формулировки-клише, с которыми говорящий неоднократно сталкивается в своей (иноязычной) практике и которые не требуют от него определенной креативности, например: быть в порядке - in Ordnung sein,
быть в хорошей форме - gut in Form sein, в нужный момент - im richtigen Augenblick и др. Эти примеры иллюстрируют различие между концептуальным фоном этих формулировок-клише в обоих языках, хотя их содержание, в принципе, одинаково. В данном случае речь идет не о креативности говорящего при их использовании, но о конвенциональной базе употребления этих клише, которая достаточно вариабельна, чем объясняется активная вербальная распространенность этих речевых формул. Итак, уточним, каким образом репрезентируется поступающий лексический материал в ментальном лексиконе (вначале - у носителей родного языка). Действительно ли можно говорить о декларативной репрезен-
тации вербальных единиц в едином «комплекте» с правилами их употребления?
Наиболее распространенная версия ответа на данный вопрос содержится в концепции Д. Мак-Нилла [McNeill 1979].
Ссылаясь на теоретические разработки русских ученых В. А. Кожевникова и Л. Л. Чистовича [Koz-hevnikov, Chistovich 1965], Мак-Нилл постулирует наличие особого вида основных мыслительных концептуальных единиц, так называемых «синтагм», которые, собственно, конституируют каждый процесс высказывания (речевой процесс). Автор подчеркивает, однако, что речь идет не о лингвистически дефинируемых языковых единицах, но о единицах функциональных (ментальных), которые могут быть (но не должны быть!) конгруэнтными с языковыми единицами. Д. Мак-Нилл отмечает, что данные синтагмы «развиваются» в раннем детском возрасте в процессе овладения языком. У маленьких детей вначале создаются сенсорно-моторные схемы (как повторяющиеся единицы), но эта линия познания ограничена присутствием существующей реальности (реальных предметов), и лишь затем постепенно осуществляется когнитивная «самостоятельность» ребенка, развивается его способность к репрезентациям (т. е. способность что-то представлять).
Наряду с возрастающим количеством сенсорно-моторных схем - и вначале независимо от них -развиваются также артикуляторные схемы; постепенно, в период произнесения первых слов, направления этих схем сближаются, и лишь затем устанавливается связь между артикуляторными и сенсорно- моторными схемами.
Когда ментальные репрезентации начинают осуществляться без опоры на реальные предметы, артикуляционные последовательности могут принимать характер языковых знаков (в смысле «знаки для чего-либо»).
Артикуляционные последовательности с этого времени действуют как «индексные» знаки и указывают на скрывающиеся за ними мысли. Языковое выражение предстает в этом случае выражением концептуально опосредованной формы реальности (но не самой реальности). К такому выводу нас подводят рассуждения Мак-Нилла. И еще одна не менее релевантная для нашей позиции консеквентность: поскольку в основе синтагмы (по Мак-Ниллу) лежит «слияние» когнитивных единиц и артикуляционных последовательностей, то именно репрезентация когнитивных единиц «запускает» артикуляционную программу. Это умозаключение позволяет нам прийти к выводу, что речевой акт базируется на единицах, ре-
презентированных в ментальном лексиконе не декларативно, но процедурно.
А теперь рассмотрим проблему репрезентации лексических знаний сквозь призму иноязычного речевого акта.
Ментальное (мысленное) оформление интенции высказывания «запускает» артикуляционную программу родного языка, на которую ориентируются наши иноязычные формулировки, если мы не можем спонтанно употреблять также процедурно репрезентированную иноязычную знаковую цепочку.
Из вышесказанного следует, что в основе интенций высказываний (т. е. содержательного и смыслового планирования высказываний) лежат ментальные концепты, создание которых обусловлено определенными ситуационными конфигурациями.
Концепты, находящиеся в нашем распоряжении, маркированы выразительными средствами того языка, в котором (и посредством которого) развивалось наше мышление.
Ментальные единицы и языковые средства, как показало исследование, имеют процедурную форму соединения. Спонтанное употребление иноязычных эквивалентных форм обусловлено соответствующей процедурной репрезентацией речевых средств. Таким образом, владение иностранным языком предполагает наличие не столько декларативных языковых знаний, сколько процедурных знаний и освоение «исполнительного» механизма.
Дополнительная проблема появляется тогда, когда отличаются концептуальные основы речевых средств родного и иностранного языков.
2. В рамках заявленной проблемы бесспорный интерес представляет так называемое «ситуативное» словообразование (то есть слова-конструкции) и его связь с ментальным лексиконом. В центре наших рассуждений, как и ранее, будут находиться пользователь ментального лексикона и проблемы понимания. При этом речь пойдет не о верификации (или фальсификации) определенных моделей ментального лексикона, но о базовых аспектах его моделирования в русле когнитивной психолингвистики на основе фактического языкового материала, называемого нами «ситуативным словообразованием».
Под «ситуативным словообразованием» нами понимаются «прагматические слова мира» [Schwarz 1992: 7], т. е. употребление (идентичных словам) языковых «конфигураций», смысловое конституи-рование которых в ментальном лексиконе возможно лишь в связи с ситуативным контекстом.
Ситуативные образования могут быть идентичны одной лексеме, нескольким лексемам или фразеологическим лексемам. Любопытные примеры обнаруживаются в так называемой «экспериментальной лирике» как стилистически доминантный способ (например, у Арно Шмидта) или в культурном дискурсе развлекательного легкого жанра, ср., например, граффити:
Beanz Meanz Heinz
Wir lassen uns nicht BRDigen!
Ситуативные словообразования можно сравнить с игрой слов или ситуативными фразами, которые в ментальном лексиконе носителя языка могут «вступать в действие» лишь в определенном (заданном) контексте.
С позиций когнитивной лингвистики эти прагматические единицы могут быть обозначены как «фреймы», ибо традиционные понятия морфем, концептов и других моделей не могут объяснить процессы семантизации, протекаемые у носителя языка в его «ментальном аппарате», когда тот пытается понять всю многозначность, например, словообразования «BRDigen». Чтобы понять ситуативные словообразования, пользователь языка должен креативно расширять языковую систему относительно контекста и активизировать наряду с лингвистическими также энциклопедические и ситуативные (контекстуальные) знания.
Конституэнты этих образований, способные вызвать семантические процессы, называются нами «формативами», которые только при наличии в ментальном лексиконе активизированных вербальных единиц языковой системы могут «заиграть» своими смысловыми гранями.
Без «нормальной» конвенциональной лексики, активизированной в ментальном лексиконе пользователя языка посредством сложных реля-цонных «сетей» (например, омофонии: BRDigen/ beerdigen), созданная формативами «игра слов» была бы непонятна.
Проблема создания и понимания вербальных «новообразований» представляется достаточно важной, поскольку существует множество ситуаций (отсутствие концептуальных вербализаций или дескриптивно «подходящих» слов для новых концептов, неадекватность смысловых компонентов у наличествующих вербализаций и пр.), «вынуждающих» носителя языка прибегнуть к новым словообразованиям. Как показывает анализ, при этом используются, как правило, две стратегии:
а) заимствование лексического материала, репрезентирующего данный концепт из другого языка или с другой вариативностью, что свойст-
венно многоязычным культурам или языкам для специальных целей;
б) комбинирование уже существующего лексического материала (т. е. деривации или сложные слова).
Как показывает изучение теоретического и иллюстративного материала, при понимании ситуативных словообразований невозможно автоматическое активирование лексем, поскольку пользователь языка должен при этом принимать во внимание ситуативный контекст и расширять свой лексикон. Необходимые для понимания мыслительные операции охватывают все уровни языковой системы - фонологию, синтаксис и лексикон.
Коммуникативные модели, включающие данные процессы мышления, обозначаются в лингвистике как «инференциальные» модели, и их преимущество заключается в том, что они интерпретируют употребление языковых средств как динамичный процесс и под знаком «размышление» кооперируют все отступления от языковых норм, т. е. новые вербальные комбинации, ср., например, инферециаль-ную модель по Т. Винограду [Winograd 1983: 15]:
Носитель языка
Что представляет собой «размышление» в контексте декодирования, восприятия и понимания лексических «новообразований»?
Под «размышлением» понимается все то, что происходит в «черном ящике» понимания, когда мы сталкиваемся с новыми языковыми проблемами, такими, в частности, как ситуативные словообразования. Лишь в том случае, когда мы задумались, стали размышлять и, благодаря этому, разработали с использованием формативов когнитивный сценарий, мы можем найти в нашем ментальном лексиконе именно те лексемы, с помощью которых можно осуществлять семантиза-цию. Таким образом, оптимальная интерпретация приведенных выше граффити «Wir lassen uns nicht ßRDigen» возможна на фоне когнитивного сценария объединения Восточной Германии и Западной.
Итак, на основе вышесказанного можно заключить, что речевая деятельность индивида обусловлена его ментальным лексиконом.
Ментальный лексикон дефинируется обычно как составная часть долговременной памяти, в ко-
торой хранятся лексические и концептуальные единицы. Если поиск слов в словаре является сознательным действием, то поиск лексем в ментальном лексиконе ведется бессознательно; иначе говоря, ментальный лексикон - это такая система знаний, которая активизируется нами автоматически, когда мы читаем или говорим. В обычном коммуникативном режиме говорящий «не замечает» активности своего мозга и обращает на это внимание в тех случаях, когда сталкивается с проблемой поиска и понимания новых слов и вариантов.
С помощью коммуникативных стратегий носитель языка пытается в этих «критических» ситуациях получить контроль над «доступом» в ментальный лексикон: путем описательных методик или ассоциативных цепочек ему удается / не удается активизировать необходимое слово. Положительно эта проблема решается в случае автоматической активизации (при новой конфигурации!) концептов, стоящих за этими словами.
Каким образом это происходит? Говорящий направляет свое внимание на лингвистические сигналы (например, «BRDigen»), при помощи которых он в так называемой «сверх»-кратко-временной рабочей памяти может активизировать «лексемы-кандидаты» и, опираясь на энциклопедические знания, индивидуальный опыт, контекстные знания, подвергает эти «вербальные кандидаты» тщательному отбору. Если в долговременной памяти «виртуальные» лексемы могут автоматически храниться или время от времени «вызываться», то в кратковременной рабочей памяти осуществляется актуальное смысловое конституирование.
И еще одно важное замечание. Если в ментальном лексиконе хранятся наши знания о всех словах, то кратковременная рабочая память выполняет свою контролирующую функцию в том плане, что ею не только осуществляется селекция конкретных лексем, но и активизируются также «близкие» значения (через ассоциативные цепочки и другие реляционные отношения, через лингвистические сигналы и формативы). Объем восприятия говорящим подобных значений данных вербальных сигналов зависит от его индивиду-
альных энциклопедических и эпизодических знаний, его языкового сознания, наконец.
Итак, подытоживая, отметим, что ментальный лексикон отождествляется нами с системой знаний, обозначаемой как долговременная память, с присущей ей двухкомпонентной (двухуровневой) системой: уровнем наличия знаний и уровнем их использования. В рабочей памяти осуществляется автоматическая активизация лексем, подвергаемых строгому контролю, а также конструирование актуального значения.
И, возвращаясь к типам репрезентаций языкового материала в ментальном лексиконе, заметим, что для понимания ситуативных словообразований необходимо дивергентное категориальное мышление и перекодировка репрезентированной языковой информации в специфическом контексте.
Список литературы
Кубрякова Е. С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке. Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. -М., Языки словянской культуры, 2004.
Фесенко Т. А. Специфика национального культурного пространства в зеркале перевода. -Тамбов: Изд-во ТГУ. 2002.
Anderson J. R. Language, Memory and Thought. -Hillsdale; N. Y.: Erlbaum, 1976.
Kozhevnikov V. F., Chistovich Z. F. Speech: Articulation and Perception. - Washington D. C., U. S. Department of Commerce, 1965.
Levelt W. J. M. Speaking: From Institution to Articulation. - Cambridge, Mass., Bradford and MIT Press, 1989.
McNeill D. The Conceptual Basis of Language. -Hillsdale; N. Y.: Erlbaum, 1979.
Schwarz M. Kognitive Sematiktheorie und neu-ropsychologische Realität. - Tübingen: Niemeyer, 1992.
Winograd T. Language as a Cognitive Process. Syntax. Reading. Mass. - Addison-Wesley, 1983.
Wolff D. Zur Bedeutung des prozeduralen Wissens bei Verstehens - und Lernprozessen im schulischen Fremdsprachenunterricht // Die Neuen Sprachen. - 1990. - № 89.
T. A. Fessenko
MENTAL LEXICON: THE PROBLEMS OF STRUCTURE AND REPRESENTATION
The article contains a complex position of structure and specification of mental lexicon, discusses the variants of representation of lexical knowledge and details of the speaker's activity in the context of his mental lexicon's functioning.
