CC BY
132
В. В. Химик
МЕНТАЛЬНАЯ ИНФАНТИЛЬНОСТЬ
В РУССКОЙ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ И РЕЧЕВОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
VASILIY V. KHIMIK
MENTAL INFANTELISM IN RUSSIAN SOCIO-CULTURAL AND VERBAL REALITY
Г
Василий Васильевич Химик
Доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой, Санкт-Петербургский государственный университет ► vvkhimik@mail.ru
В статье рассматривается идея инфантильности основного субъекта-типажа современной массовой культуры и речевого общения, устанавливаются два основных вектора массовой коммуникации: упрощённость и рекреативность, которые реализуются в популярных номинациях и типовых текстах, проникают в массовое сознание, формируют культуру, речевое поведение и влияют на политику.
Ключевые слова: массовая культура, педократия, возраст, молодёжный, инфантильная личность, упрощённость, рекреативность, ментальный, жаргон, номинация, текст, речевое поведение.
The article deals with the idea common subject — modern mass culture and verbal communication image. Two principal lines of mass communication are denoted — simplicity and entertaining nature — are implemented in popular nomination and typical texts and penetrate into mass mind, form culture, verbal behavior and influence politics.
Keywords: mass culture, pedocracy, age, youth, infantile personality, simplicity, entertaining nature, mental, jargon, nomination, verbal behavior
I. Ключевым словом современной культуры стало имя прилагательное массовый: массовая культура, массовая литература, массовое искусство, массовое потребление, массовая коммуникация, массовая информация, массовое сознание И это не просто высокочастотные синтагмы, это сочетания с явной тенденцией к устойчивости и терминологизации. А теперь стало очевидно, что изменился и основной субъект массовой культуры нового времени, ее массовый носитель и потребитель, который стал определяющим в развитии массовой культуры, а значит, и речевой действительности.
Кто же этот объект, или центральный типаж современной культуры, политики и речевой коммуникации?
Одним из первых задумался об этом в своем замечательном монологе «Исчезновение» М. М. Жванецкий — человек с удивительной социальной интуицией: «...У нас внезапно исчезло целое поколение. Мы делаем вид, что ничего не случилось. Пропадают женщины после пятидесяти. Они исчезли с экранов, они не ходят в кино, они не появляются в театрах...» [3].
Писатель Ю. В. Крупнов подходит к этому вопросу с другой стороны: «В послевоенные годы произошла инфантилизация и феминизация, или оженствование сильного пола. Вместо грубоватого, но ясного обра-
щения „Мужчина!" появилось неясное „Молодой человек", показывающее, что важно быть молодым, а остальное — и мужественность в первую очередь — вторично» [6: 12].
Другой автор, С. Ю. Яржембовский, отмечает феномен, который он называет пуэри-лизацией человечества (от лат. риёг — 'мальчик', или ршиШ — 'детский'): «Психология детского и юношеского возраста растягивается теперь на многие годы жизни человека. Если бы дело ограничивалось только моложавой внешностью, лихим молодёжным жаргоном и непринужденной манерой поведения, в этом еще не было бы беды. Увы, пауэрилизация — процесс более глубокий, процесс духовный: похоже, что человечество как некая целостность уже состарилось и впадает в детство» [15: 228].
Можно подумать, что здесь некоторое преувеличение. Но вот авторитетный голос известного поэта и мыслителя Н. М. Коржавина: «...В подсознании многих с юности сидит представление, что противостояние молодости и новизне есть проявление узости, скудоумие и вообще некультурно и позорно. Вспомним, однако, что авторы „Вех" еще в 1911 году называли это состояние пе-дократией, т. е. властью детей. Уже тогда началась эта капитуляция разума и опыта...» [5].
И. О. Шайтанов, проф. РГГУ, первый заместитель главного редактора журнала «Вопросы литературы» объясняет сложившееся положение следующим образом: «У культуры всегда есть оптимальный возраст, он разнится от эпохи к эпохе. Возраст классической культуры — зрелость, недавней „шестидесятнической" — молодость: „нам двадцать лет", „буду вечно молодым". Возраст нынешней культуры еще понизился, до планки от 14 до 16 лет. Этот возрастной биоритм пытается диктовать закон всей культуре, что и порождает опасность» [13: 11].
Как это происходит? Как возрастной биоритм, детский, подростковый, молодёжный, влияет на культуру и на язык? По двум основным и взаимодействующим каналам: СМИ и коммерция. С. Ю. Яржембовский поясняет на простом примере: «Если сто миллионов подростков купят компакт-диск за десять долларов, то один только
этот копеечный по себестоимости диск создаст оборот в миллиард долларов... „Маленький человек" превратился в диктатора и самодура. Он хозяин жизни — как массовый покупатель и как массовый избиратель1.» [15: 226].
Итак, центральный персонаж современной культуры, ее массовый носитель и потребитель, лингвокультурный типаж [4: 298-302], — это подросток, юноша или девушка, молодой человек в первичном понимании словосочетания. И это центральный персонаж современной культуры не только в прямом возрастном смысле, но и в метафорическом, ментальном, культурном: состояние массовой культуры, ее коммуникативно-речевые идеалы определяет инфантильная личность и её вкусы. Эти вкусы устанавливают два главных вектора, два основных качества массовой культуры вообще и ее языка в частности: упрощённость и рекреативность (развлекательность), которые в полной мере реализуются на всех уровнях языка и речи, начиная с номинативного.
II. Упрощённость в массовой культуре и речевой коммуникации реализуется разными способами. Наиболее очевидный — приёмы навязчивого сокращения, морфологического или семантического стяжения номинаций в обиходной и особенно подростково-молодёжной речи, которые тут же подхватывают и распространяют СМИ: нал/безнал вместо 'наличные/ безналичные деньги'; комп вместо 'компьютер'. В университетской среде широко распространились такие образования, как: препод, преп, уни-вер, фак, заочка. В молодёжной среде, а теперь и за её пределами широко гуляют: фан, шиз, азер, порца, бутер, инфа, накач2 и множество других аббревиаций и стяжений, которые можно встретить не только в бытовой речи, но и в публичной. Активный отклик в молодёжной речевой среде находят популярные сейчас универбаты: аномал, виртуал, реал, безысходка, бюджетка, некоторые из которых производят впечатление откровенно упрощённых и эпатирующих особенностями своей формы: веселяк, грустняк, крайняк, медляк, безвыходняк и т. п.
Но, разумеется, не только номинация. Упрощённость как вектор массовой культуры
и речевого общения нуждается в особом синтаксисе. Современные публичные тексты массовой коммуникации отторгают разного рода осложнения и распространения, причастные и тем более деепричастные конструкции, развернутые сложные синтаксические целые. Писатель Валерий Попов рассказывает: «Одна студентка мне сказала: „Мы читаем только Гарри Поттера и Довлатова". Наверное, Довлатов потому попал в литературу будущего, что догадался: она будет лёгкая, телеграфная, без междометий и сложных предложений» [9]. К текстам мы ещё вернёмся, а пока обратимся к другому вектору.
Второй коммуникативно-речевой идеал современной масскультуры — тотальная ре-креативность. Развлекательность сейчас едва ли не главное требование к публичной коммуникации со стороны массового носителя речи. Молодёжная субкультура интерпретирует и обозначает этот второй идеал массовой коммуникации обширным рядом характерных номинативных и семантических образований: прикол ('шутка, розыгрыш'), стёб ('насмешка, иронизирование, ёрничество'), расслабуха ('состояние удовольствия, приятной лёгкости'), понты ('бравада, действия на показ, уловки')3.
Успех и популярность каждого нового лексического образования жаргонизированной молодёжной коммуникации целиком зависит от соответствия идеалу развлекательности, провоцирующей экспрессии. И этот идеал порождает такие, например, экспрессивные субстантивы, как: вышибон, шизелово, депрессуха, безнадёга; глагольные образования: тащиться, улетать ('получать удовольствие'), ботанить ('интеллектуально напрягаться, учить что-л.; готовиться к экзаменам'), дЯтлиться ('работать на клавиатуре, печатать'), продуктивные наречия-реноминации: запростяк, внаглЯк. А также, разумеется, многочисленные эпатирующие игровые идиомы, такие, например, как: шнурки в стакане, прикинуться веником, по самые помидоры, кинуть мыло, скинуть на мыло4. Или чрезвычайно востребованные, но быстро устаревающие и обновляющиеся междометные экспрессивы: забытое ныне ништяк, еще недавно популярные среди студенчества отпаад
и балдёж, более поздние кайф, улёт, навязчивое блин, актуальное супер и совсем «свежее» жесть (в функции междометия и предикатива)5.
Упрощённость и развлекательность легко приобретают фамильярный и вульгарный характер даже в городской топонимии. Так, Петербургский Екатерининский садик (сквер перед Александринским театром, спланированный знаменитым К. Росси) в просторечном обиходе — Катька, Васильевский остров — Васька, Дворцовая площадь — Дворцовка. А началось когда-то с фамильярной клички города — Питер6.
Массовое влечение к номинативной упрощённости активно проявляется и в новых «продвинутых» формах межличностного общения и обращения. О. Б. Сиротинина в связи с этим пишет: «Журналисты ввели и широко распространили еще недавно чуждое русской традиции общения именование взрослого человека без отчества (Борис Ельцин, Владимир Путин), использование ты-общения и обращений по домашним именам не только в неофициальной, но и в официальной обстановке» [10]. Возможно, это некоторое воздействие глобализационной англо-американской культуры. Но не только. Настойчивое обращение по имени и «на ты» в официальных ситуациях приобретает в ментальных условиях русской культуры снисходительно патерналистский характер, по модели «родители — дети», и тем самым так или иначе стимулирует ментальную инфантильность адресата. В русской речевой среде начальник в знак снисходительного доверия, как правило, говорит «ты» подчиненному, офицер только так и не иначе обращается к солдату. К сожалению, школьный учитель говорит «ты» старшекласснику, и даже в университетской среде преподаватель нередко предпочитает фамильярно-патерналистское «ты» в адрес студента и аспиранта, забывая о воспитательной функции уважительного «вы», а может быть, и обращения по имени и отчеству.
Упрощённость массовой речевой коммуникации, рассчитанная только на молодых, особенно очевидна в сфере мобильной связи и Интернета. Операторы ведущих компаний и интернет-про-
вайдеры строят свою сетевую коммуникацию исключительно в фамильярном расчете на молодых и социально близких. Остальные, кажется, в расчёт не берутся. Автор статьи звонит в службу поддержки Билайн и слышит стереотипный отклик:
— Привет! Это Юля! Жаль, что ваш абонент недоступен. Позвоните еще раз! Ваш Билайн. Возникает ощущение, что разговаривают с кем-то другим.
Оплачиваю счет в системе Yandex-деньги, и последовательная процедура в Интернете завершается бодрым подростковым словцом на экране: — Класс! Деньги получены.
III. Но дело, разумеется, не только в выборе слов и форм общения. Коммуникативная упрощённость и развлекательность повлияла и на формирование типового вербального текста. Позицию речевых образцов в современной языковой действительности заняли короткие, простые тексты, типа дайджестов, которые напоминают литературу для младшего и среднего детского возраста. Массовый читатель ориентируется теперь в основном на быстрое просмотровое и ознакомительное чтение, как его называют в методике. Идеал такого текста находим в СМИ, в глянцевых журналах, в Интернете. И это в лучшем случае. А в худшем чтение массового потребителя письменной русской речи ограничивается SMS-текстами (эсэмэсками) со смайликами, рекламными текстами, объявлениями, короткими текстами-фразами в интернетовских блогах и комментах. Спектр текстов, которыми теперь оперирует современный массовый читатель, этим и ограничивается. Письменные сочинения на 6-7 стр., которые прежде писали в школе или техникуме, остались далеко в прошлом, нет таких заданий и в ЕГЭ. Вместо них тоже упрощённые (по композиции, по мысли и по языковым средствам) короткие «эссе».
Разумеется, в «толстых» литературных журналах есть и другие тексты, большие и серьёзные, с хорошей лексикой и полноценным синтаксисом. Более того, современная русская культура пока ещё рождает хорошую литературу, замечательные художественные и публицистические произведения, которые требуют изучающего чтения7.
Но кто их читает? Они не интересны тем, кому 14-16 лет физического или ментального возраста, поэтому толстые журналы терпят финансовое бедствие и всё более и более теряют читателя. Иначе говоря, проблема русской художественной литературы — это проблема не автора, а читателя. Молодой читатель потерян уже давно, и не только, впрочем, в России8.
Генеральная установка на упрощённость и развлекательность открыла путь бурному развитию новых или относительно новых жанров массовой коммуникации, из которых можно отметить три самых заметных: комикс, видеоклип, реклама.
Комикс — графический тип текста. Мы наблюдаем сейчас взрывную популярность комиксов, которая пришла вместе с глобализацией из американской массовой культуры. Но если раньше комиксы были в основном для детей, как раз до 14 лет, то теперь их рисуют для взрослых, по технологии комиксов делают мультфильмы, создают целые телеканалы (напр., «2'2»). А что самое характерное и ценное для потребителя в комиксах? Упрощённость и развлекательность, выраженные графическими средствами, понятными и смешными картинками9.
Видеоклип — второй заметный и востребованный массовый жанр, развлекательный аудиовидеотекст, также целиком ориентированный на тинейджеров, возрастных, ментальных. Как и комиксы, это ещё один популярный жанр коммуникации, телевизионный, который обходится без вербального текста: только музыка и изображение. Главное в клипе — фрагментарность и эмоция (а это и есть упрощённость и развлекательность!). В последнее время заговорили даже о клиповом (т. е. подростковом) мышлении массовой телеаудитории, суть которого и есть фрагментарность и эмоции, полное отсутствие линейной связи, сюжета, прежде всего мелькание и настроение10.
Реклама — ещё один популярный жанр, самый заметный, коммуникативно-речевой тип текста со всеми его разновидностями и подвидами. Как известно, реклама — жанр синтезированный по функционально-стилистической принадлежности: с одной стороны, это публицисти-
ческий (информационный и воздействующий) жанр, а с другой — официально-деловой, поскольку непосредственно обслуживает бизнес. Главный адресат и потребитель рекламных текстов — дети, подростки, молодёжь. Все остальные читатели/зрители рекламы для рекламного дела вторичны либо воспринимаются как дети. Американский журналист и историк Льюис Лэйпам пишет, что коммерческие СМИ обращаются со всей своей аудиторией, как с детьми, которые хотят купить рекламируемую игрушку. Это очень серьёзно, потому что, как пишет С. Янковская, с помощью СМИ «мы формируем инструменты, а потом эти инструменты формируют нас» [14: 191]. Совершенно очевидно, что инфантилизация массового сознания и массовой культуры наиболее интенсивно происходит через рекламу, с помощью рекламы. Достаточно вспомнить популярные слоганы: Новое поколение выбирает Пепси! Остановись, сникерсни! Или поощрительный рекламный текст 1990-х гг.: Бери от жизни всё! — т. е. фактически наставление молодому поколению, подталкивающее, кстати, и к экстремальному поведению. А поскольку основной адресат рекламы — дети, то для старшего поколения содержание рекламных текстов нередко оказывается недоступным, рекламисты старших часто и не берут в расчёт11. Некоторые рекламные тексты могут понять только «продвинутые» потребители, владеющие жаргоном. Вот реклама одного коммерческого банка: Очкуешь, товарищ?/ С наличкой тревожно?/ Сделай же вклад / В банке надежном! — первое слово, как мы убедились путём небольшого опроса, части взрослого населения совершенно непонятно, тем более, что текст сопровождается изображением мужчины, поправляющего очки на лице.
И вообще, авторы рекламных текстов, рекламодатели, очень любят использовать жаргонизмы, особенно молодёжные. А жаргон в публичной речи — это своеобразный маркёр возраста, как правило, выражение этической упрощённости и вульгарной развлекательности, т. е. несомненное проявление инфантилизма, но теперь уже ментального.
Польские лингвисты М. Надель-Червинска и А. Червински пишут: «... пристрастие к молодёжному жаргону, если оно проявляется в более зрелом возрасте, предполагает некоторую юве-нильную незрелость личности. Проявляется это на коммуникативном уровне в стремлении разговаривать на равных с молодёжью (что называется, говорить на ее языке) и тем самым как бы приравнивать себя к ней. принимая молодёжный стереотип мышления и поведения» [8: 126]. В бытовом сознании такое поведение характеризуется русским глаголом молодиться, в семанти-ко-прагматической структуре которого явственно ощущаются ироническая окраска и такой компонент значения, как 'тщетность усилий' (напр., в тексте Л. Улицкой: Взрослый сын подчеркивал ее возраст, и молодящаяся Эва Казимировна страдала [Путешествие в седьмую сторону света. 2000]). Есть в русском лексиконе и другие обозначения рассматриваемого явления: так, слово моложавый содержит поощрительную оценку, молодящийся — ироническую. Но наиболее точную номинацию подчёркнуто инфантильного речевого поведения приводил в своём знаменитом «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даль: «молодёжничать, прикидываться молодёжью, молодым» [1, т. 2], т. е. подражать молодёжи в одежде и поведении, что, естественно, выглядит нелепым. Именно так, иронически, как воплощение «тщетности усилий» прикидывающегося взрослого и воспринимается молодёжный жаргон в речи не очень молодых людей, фрондирующих молодёжными жаргонизмами в публикациях некоторых печатных СМИ и в популярных передачах радио (особенно радиостанции «Маяк») и телевидения.
IV. Инфантильную ментальную природу социоцентрического типажа массовой культуры, который в своём речевом поведении «молодится» и «молодёжничает», показательно иллюстрирует популярное в массовом обиходном общении нового времени словцо пацан, динамика его семантического и культурно-денотативного становления на протяжении целого столетия.
Как отмечают исследователи (см.: [2: 110111]), первоначально, на заре минувшего ХХ века,
пацан — это местное, южно-русское словечко, которое обозначало ребёнка, мальчика примерно до 10 лет в простонародной социальной среде12. Однако во второй половине ХХ столетия значение слова расширяется: так начинают называть мальчика возрастом от младенца до подростка в широком смысле, т. е. всякого невзрослого мужского пола. (Для женского, впрочем, утвердился ещё более сниженный суффиксальный вариант: пацанка.) Постепенно изменяется и функция: слово пацан начинают использовать в разговорной речи (точнее, в сниженной), притом уже по всей России и в широком денотативном ра-курсе13. Можно слышать такую, например, фразу: У нее очень славный пацан растет, ему 4 года (режиссер Динара Асанова сняла худ. фильм о трудных подростках, который назывался: «Пацаны» (1983)). А еще раньше писатель В. Аксенов в повести «Пора, мой друг, пора» (1963) пишет об одном из своих героев: Я будто заново стал шестнадцатилетним плохо одетым пацаном...
Но вот наступают памятные 1990-е гг., и содержание слова приобретает уголовную коннота-цию14: крутой пацан, правильный пацан, чисто реальные пацаны, конкретные пацаны, и это уже не подростки, даже не юноши, а молодые бандиты. Слово как будто бы взрослеет. От уголовников номинация попадает в армию: в художественных текстах о чеченской войне (например, в произведениях А. Бабченко, Вяч. Миронова, А. Карасева, и др.) пацаны — это солдаты, чаще всего контрактники, которым обычно далеко за 20 лет. Так «пацан» вырос, возмужал и, наконец, в обиходной речи последнего времени стал представлять еще и всякого молодого неженатого мужчину15. Например:
Ведущий Анатолий Тишин попросил главного партийного защитника зачитать приветствие Лимонова, адресованное съезду. «Девушки и пацаны!» — начал зачитывать послание Беляк [Р. Фаляхов. Слова Лимонова... // «Газета», 2003]; И какие-то малопонятные пацаны, кажется Васильев с Фоменко, ездили пару раз на неприличных Порше в Ле Мане... но это так — баловство, конечно... [Автогонки-2 (форум) (2005)]; [Костя. муж, 21] Да ладно [Артур. муж, 23]
Ладно / пацаны. Я поехал [Р. Гигинейшвили. Жара, к /ф (2006)]16.
Так что же, «номинация повзрослела» или впадает в детство социум? Скорее всего, и то и другое. Можно, очевидно, говорить о продолжающейся инфантилизации части общества, о его затянувшемся детстве, о расширении зоны социальной, ментальной невзрослости российского социума, которая отражается в динамике отдельного слова и русской речи в целом.
Таков и наш общий вывод: определяющее свойство массового сознания, массовой культуры и актуальной речевой действительности — инфантильность (в терминологии других авторов: «пуэрилизация», «ювенильность», «педократия»). Один из коммуникативно-речевых признаков затяжной инфантильности и заметной инфан-тилизации — функциональное расширение сферы употребления молодёжного жаргона: от устного общения молодых в обиходно-бытовой речи до активного использования в публичной коммуникации — в СМИ, в рекламе, в обыденной речи физически взрослых людей. Так педо-кратия из собственно возрастного социального явления становится ментальным, популярным речевым идеалом массовой культуры, скрытым механизмом формирования массовой культуры: упрощённой, развлекательной и непременно сниженной.
Главный персонаж массовой культуры, в частности культуры речевой, её социоцентри-ческий типаж — молодой человек, «пацан» в условно-расширительном смысле: от «подростка с улицы» (в нижних слоях общества) — до «молодого шоумена, типичного теле- или радиоведущего» (в СМИ, т. е. на верхних уровнях общества). В переносном, ментальном смысле — это, к сожалению, преобладающая у нас инфантильная личность — главный потребитель массовой культуры, основной субъект и носитель сниженной и жаргонизированной обиходно-бытовой речи. Вот на этого субъекта преимущественно и работает наша массовая культура: популярная литература, львиная доля кинематографа, СМИ и прежде всего телевидение. А инфантильная личность, как известно, — лёгкая добыча и очень
удобный объект для властных манипуляций, которые мы имеем возможность наблюдать на всём протяжении нашей отечественной истории.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Могут возразить: молодежь, дескать, не ходит на выборы. Это так, но молодые люди, несомненно, оказываются косвенными «избирателями», оказывая своими массовыми предпочтениями решающее влияние на вкусы, на культуру и даже на политику.
2 Значение этих и других приведенных в статье разговорно-сниженных или жаргонных экспрессивов см. в «Большом словаре русской разговорной экспрессивной речи» [12].
3 В воскресном (праймтайм!) эфире 29 января 2008 года ведущая радиостанции «Маяк» Ф. Толстая адресовала гостю передачи Влад. Пельшу «глубокомысленный» вопрос: — Насколько вы почтовый человек? В ответ последовала столь же «изящная» реакция: — Понты понтам рознь!
4 На университетскую кафедру в поисках преподавательской работы обратилась молодая женщина. Как это принято, её попросили представить резюме. Незамедлительно прозвучал бойкий ответ: — А давайте я вам скину на мыло.
5 Ср.: Сегодня не день, а просто жесть — 38 градусов. Жесть!!! Грузовик наехал на парней! Занесло, не рассчитал! «Жесть!» — эмоциональный возглас, выражение сильных чувств: ужаса, возмущения, досады, удивления и т. п. Образовано от слова «жестокий», но с ассоциативно-фонетической связью с сущ. «жесть». Возможно, под влиянием х/ф — психологического триллера «Жесть» (2006 г., реж. Д. Нейдман, сценарий К. Мурзенко).
6 Любопытное обстоятельство: сниженное образование Питер гораздо более распространено за пределами Санкт-Петербурга, москвичи и представители других городов используют этот фамильярный вариант названия города заметно чаще и активнее петербуржцев.
7 Среди таких авторов нового времени, заслуживающих внимания, напр.: В. Бенигсен, Н. Веревочкин; В. Маканин, В. Пелевин, Т. Толстая, Л. Улицкая и многие другие.
8 Редактор одного немецкого литературного журнала пишет: «.Совершился тайный переворот читательского круга. <новому> читателю нужны совершенно иные раздражители, резкие сигналы, короткие тексты, чтобы они трогали его, а еще лучше — захватывали.» [7: 190].
9 Генеральный консул Франции (!) в Санкт-Петербурге (!) М. Обри в одном из интервью признался, что очень любит и коллекционирует комиксы. От комментариев воздержимся.
10 Ради справедливости отметим, что клиповое мышление, по мнению некоторых авторов, «обладает не только недостатками — это просто развитие одних когнитивных навыков за счет других. которое более соответствует той информационной среде, в которой обитает подросток» [11: 187].
11 Взрослый читатель легко может проверить себя на «субкультурную некомпетентность» рекламной фразой: Отмочитос в стиле «Читос» (для непосвященных — реклама кукурузных чипсов).
12 В художественных текстах впервые встречается у М. А. Шолохова в «Тихом Доне» (в 1928 г.) и у А. С. Макаренко в «Педагогической поэме» (1935 г.).
13 Об укреплении и семантическом расширении номинации свидетельствует появление в живой молодежной речи и новых производных: наряду с известным пацанёнок — для младших, пацик — для «старших пацанов» (в Яндексе более 100 тыс. употреблений).
14 Сказывается, очевидно, социальное происхождение номинации, а также коннотация пренебрежительной оценки младшего, зависимого, подчинённого в уголовной иерархии.
15 М. Т. Дьячок: «Верхняя возрастная граница составляет примерно 30-35 лет» [2: 113]
16 Тексты из «Национального корпуса русского языка» — http://www.ruscorpora.ru/.
ЛИТЕРАТУРА
1. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. 2-е изд. Т. 1-4. СПб.; М., 1880-1882.
2. Дьячок М. Т. Пацан: слово и понятие // Политическая лингвистика. Вып. 2 (22). Екатеринбург, 2007. С. 110-116.
3. Жванецкий М. Исчезновение // Огонёк. 2006. 2-15 янв.
4. Карасик В. И., Дмитриева О. А. Лингвокультурный типаж: к определению понятия // Аксиологическая лингвистика: лингвокультурные типажи: Сб. науч. тр. / Под ред.
B. И. Карасика. Волгоград, 2005.
5. Коржавин Н. Свобода за границами своей применимости // Континент. 2003. № 117.
6. Крупнов Ю. Прекратите нас беречь! // Литературная газета. 17-23 янв. 2007. № 3.
7. Лёффлер З. Кто решит, что нам читать? // Знамя. 2003. № 11.
8. Надель-Червинска М., Червински А. Место уголовного жаргона в русскоязычной картине мира (шкала ценностей) // Политическая лингвистика. Вып. 2 (28). Екатеринбург, 2009.
C. 125-133.
9. Попов В. Довлатов: Главы из книги // Октябрь. 2010. № 8.
10. Сиротинина О. Б. Основные критерии хорошей речи // Сиротинина О. Б., Кузнецова Н. И., Дзякович Е. В. и др. Хорошая речь / Под ред. М. А. Кормилицыной и О. Б. Сиротининой. Саратов, 2001.
11. Фрумкин К. Откуда исходит угроза книге // Знамя. 2010. № 9. С. 184-194.
12. Химик В. В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. СПб., 2004.
13. Шайтанов И. Не требовать шедевров (Беседу вела Надежда Горлова) // Литературная газета. 2004. № 5. 4-10 февраля.
14. Янковская Т. Искусство в потребительском обществе // Нева. 2009. № 2. С. 191
15. Яржембовский С. Интересный век // Звезда. 2004. № 6.
