CC BY
32
ББК 84(4Пол)-49 YAK 82.09
Т.П. САВЧЕНКОВА
T.P. SAVCHENKOVA
МЕМУАРЫ КОНСТАНТИНА ВОЛИУКОГО КАК ИСТОЧНИК СВЕДЕНИЙ О КУЛЬТУРЕ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ 1830-х ГГ. И БИОГРАФИИ П.П. ЕРШОВА
MEMOIRS OF KONSTANTIN VOLITSKY AS A SOURCE OF INFORMATION ABOUT CULTURE OF WESTERN SIBERIA IN 1830s AND ABOUT BIOGRAPHY OF PYOTR ERSHOV
В научный оборот вводятся не опубликованные прежде на русском языке воспоминания польского композитора, руководителя тобольского казачьего оркестра К. Волиц-кого. Это новый источник сведений о культурной жизни Западной Сибири 1830-х гг. и о биографии писателя П.П. Ершова, создавшего театр при мужской гимназии.
We introduce in the scientific use the memoirs of the Polish composer and conductor of Tobolsk Cossack orchestra Konstantin Volitsky (they haven't been published before in Russian ). It is a new source of information about cultural life of Western Siberia in 1830s and about biography of the writer and creator of the boys' gymnasium's theatre Pyotr Ershov.
Ключевые слова: Волицкий, Ершов, Западная Сибирь, мемуары, культура, музыка.
Key words: Volitsky, Ershov, Western Siberia, memoirs, culture, music.
Мемуарная литература XIX века, этот значимый источник фактов о деятелях Тобольской губернии и их вкладе в развитие культуры данного региона, ещё недостаточно изучена.
Одним из таких примечательных документов являются воспоминания поляка Константина (Констанция) Волицкого, изданные через 13 лет после его смерти во Львове в 1876 году [14]. Долгое время эта книга оставалась почти неизвестной русским читателям, и только в середине XX века она привлекла внимание историка русской литературы Б.Я. Бухштаба, обратившегося к исследованию сибирских страниц жизни автора сказки «Конёк-Горбунок» П.П. Ершова [1]. Рассматривая письма П.П. Ершова за 1836 год, отправленные из Тобольска в Петербург университетскому товарищу Владимиру Тре-борну и опубликованные в книге другого приятеля поэта по Петербургу -Андрея Ярославцова, литературовед встретил в них криптограмму фамилии «В-лицкий». Писатель называл Волицкого «воспитанником Парижской консерватории» и «дирижёром здешнего оркестра, состоящего из шестидесяти человек, учеников Алябьева». По тону писем было ясно, что В-лицкий входил в число немногих душевно близких поэту людей, помогавших преодолевать чувство одиночества и тоски, возникшее у П.П. Ершова по возвращении из столицы в Сибирь [9, с. 45, 47-48, 50].
Под этой криптограммой, как установил Б.Я. Бухштаб, подразумевался поляк Константин Волицкий [1, с. 161], имя которого упоминалось в русской печати XIX столетия. Так, в книге «Сибирь и каторга» рассказывается о казачьем оркестре, сформированном в Тобольске и переведённом впоследствии в Омск: «Известный русский композитор, сосланный в Сибирь из Москвы, Алекс[андр] Александрович] Алябьев, автор пьес, ушедших в народ («Соловей», «Вечерком румяну зорю» и «Вечерний звон») довёл омский оркестр до замечательной степени совершенства. Поляк Волицкий, бывший офицер польской армии, образовавший себя в парижской академии музыки в превос-
ходного учителя и дирижёра, в значительной степени поддержал в омском оркестре алябьевскую славу, так что до сих пор дух этих талантливых людей не перестаёт жить в омском казачьем оркестре» [6, с. 34].
Другое упоминание - в «исторической записке» о Тобольской губернской гимназии, в части, посвящённой театральным представлениям пансионеров этого учебного заведения: «Нередко пансионеры в стенах гимназии устраивали спектакли, большею частью под руководством Ершова. <...> Сцена обыкновенно устраивалась на деревянных подмостках в актовом зале. Декорации для неё приготовлялись неким Циммерманом, бывшим декоратором Тобольской оперы, закрывшейся в конце двадцатых годов. Пьесы выбирались Ершовым с одобрения директора гимназии; заготовлением же костюмов, а также и гримировкой действующих лиц занимался сосланный в Сибирь по польскому восстанию 1830 г. граф Валицкий. На спектакль приглашаем был оркестр казачьей музыки» [2, с. 165].
Обратившись к польским источникам, Бухштаб нашёл в «Иллюстрированной энциклопедии» Тшаски, Эверта и Михальского (Варшава, 1928), ссылку на мемуары Волицкого «Wspomшeшa Konstantego Wolickiego z czasow роЬуШ w cytadeli Waгszawskiej i па Sybeгji» [14]. Обнаружив это издание, ставшее библиографической редкостью, в ленинградской Публичной библиотеке, исследователь включил в свою статью небольшие фрагменты воспоминаний Волицкого, свидетельствующие о его приятельских отношениях с П.П. Ершовым и поэтом-декабристом Н. Чижовым.
С тех пор минуло 65 лет, но мемуары Волицкого не переведены на русский язык и не освоены в полном объёме ни историками сибирской культуры, ни ершововедами, хотя эта книга - основной источник биографии польского приятеля писателя, она позволяет представить особенности культурного развития Тобольской губернии первой трети XIX века. Все цитаты из этой книги далее приводятся нами в собственном переводе.
Константин Волицкий родился в 1805 году в Королевстве Польском, был музыкантом и композитором, принимал участие в Ноябрьском восстании 1830 года. В 1833 году оказывал помощь и способствовал бегству через прусскую границу участнику партизанского движения Й. Заливского Калик-сте Божевскому, за что был арестован, заключён в Варшавскую цитадель и приговорён к сибирской ссылке с лишением всех прав дворянства. Отправленный в кандалах по этапу, он достиг Тобольска в августе 1834 года. Здесь генерал-губернатор Западной Сибири И.А. Вельяминов, знавший отца Волицкого, постарался смягчить ему наказание. По словам Волицкого, «после освобождения Алябьева стало свободным место капельмейстера, а заброшенный оркестр приходил в упадок. Вельяминов предложил мне занять место капельмейстера под названием «вольнонаёмного учителя» с тем, чтобы у меня было право остаться в Тобольске. В то время это было очень трудно сделать, так как было постановление расселять польских ссыльных в отдалённые сибирские места и не более пяти человек в одном месте» [14, с. 79].
Волицкий быстро приобрёл уважение местной интеллигенции, тосковавшей по хорошему исполнению музыки. Не без самоиронии он отмечал в своих воспоминаниях: «Я удачно завоевал себе репутацию и стал знаменитостью как азиатский Бетховен, и с таким авторитетом я продержался все семь лет моей капельмейстерской карьеры [14, с. 84].
Значительное место в мемуарах Волицкого занимает описание военного оркестра из казаков, поляков и поселенцев, которым он руководил почти шесть лет. Характеризуя этот музыкальный коллектив, состоящий из 48 человек, автор особо выделяет «первую скрипку» Цветкова, «поселенца, бывшего скрипача какого-то московского вельможи», и Хойнацкого, оказавшегося в Сибири после польского восстания 1831 г., а также контрабасиста Куприянова, флейтиста Бачурина, кларнетиста Кудальского, гобоиста Зло-бицкого, валторниста Добровольского. Называет он и казацкого офицера Леденёва, осуществлявшего «военное» управление этим оркестром.
Капельмейстерскую деятельность Волицкий сочетает с преподавательской. Он учит музыке детей тобольской знати, бывая в семьях начальника штаба генерала Голофеева, председателя уголовного суда Кукуронова, генерала-коменданта де Герве. В мае 1839 года в связи с переводом оркестра в Омск Волицкий оставил древнюю сибирскую столицу, а летом 1840 года, получив разрешение вернуться на родину, он навсегда простился со своими музыкантами.
18 июля 1840 года Волицкий, выехав из Омска, сделал короткую остановку в Ишиме, чтобы увидеться с находившимися там на поселении соотечественниками: Густавом Зелинским, Адольфом Янушкевичем, Павлом Чеплинским, Михалом Морачевским. Завершаются мемуары описанием этой встречи и пересказом популярного в XIX веке исторического анекдота о городничем, принявшем за пушку астрономическую трубу немецкого учёного Александра Гумбольдта, якобы заезжавшего в Ишим в июле 1829 года [14, с. 282-286]. Эта сочинённая Волицким история ввела в заблуждение краеведов, которые более ста лет воспринимали её как подлинную [8, 12].
Пётр Ершов в книге Волицкого упоминается дважды. Первый раз -в рассказе о подготовке жителей Тобольска к приезду наследника-цесаревича Александра Николаевича в 1837 году: «Был также проект представить на любительском театре оперу, приноровленную к случаю, под названием «Сибирский день», для которой текст написал учитель русской литературы в Тобольской гимназии Пётр Павлович Ершов, известный поэт, создатель народной песни «Конёк-Горбунок», а к этой опере, естественно, я приделал музыку; но, увы, наследник не захотел восхищаться нашими талантами, и опера моя осталась в портфеле, партитуру её, однако, вместе с прошением об освобождении, я отдал в руки действительному статскому советнику Жуковскому, бывшему в свите наследника. За это подношение получил 500 руб. ассигнациями (около 150 руб. серебром)» [14, с. 185-186].
Второй раз П.П. Ершов появляется в мемуарах К. Волицкого в описании путешествия из Тобольска к горе Сузгун самого автора и нескольких его друзей. Ершов, судя по всему, являлся инициатором этой поездки и своеобразным «гидом». Известно, что именно в это время он писал поэму «Сузге» и бывал в местах, связанных с походами Ермака и его дружины. Так, письмо к В.А. Треборну от 3 сентября 1837 года писатель заканчивает словами о своих прогулках «в разные стороны от Тобольска и о посещении Сузгуна, где жила одна из жён Кучума, по преданию красавица». В письме к тому же адресату от 26 ноября 1837 года Ершов пишет: «С нетерпением жду весны, с которою снова намерен начать мои прогулки по всем четырём сторонам, и особенно посетить холм Сузге, о котором ты, может быть, узнаешь из «Библиотеки для чтения», куда я отправил уже с месяц, небольшую повесть, под названием «Сузге» [9, с. 53-54]. И свидетельство Волицкого об одной из таких «экскурсий» даёт представление об окрестностях, вдохновлявших Ершова на создание ландшафтных образов этой романтической поэмы с её достаточно явственной топографической основой.
Из рассказа Волицкого становится известным, что на саму гору Сузгун путешественники подняться не смогли (помешали топи и болотистые луга) и остановились в большой татарской деревне с тем же названием. До этой деревни, расположенной в живописном месте, - на прииртышской равнине, «окружённой как будто венцом горами и ярами» - они добирались на тарантасе по главному тракту, проложенному в сторону Берёзова. Тракт этот «длиной только 20 вёрст до деревеньки Брониковой, а далее уже нужно плыть на лодке по Иртышу и Оби» [14, с. 250]. Миновав Завальную деревню и проехав яром 12 вёрст, путешественники достигли татарского поселения Сузгун. Как пишет Волицкий, в эти края их привели две интересные вещи: в первую очередь прекрасные окрестности и желание осмотреть место, где окончательно пресеклось царствование Кучума, а во-вторых - желание увидеть проживавшую здесь красивую девушку-татарку.
Волицкому интересен быт мало известного ему народа, потому он подробно живописует и дом, и двор Гелена, отца «Венеры татарской», и саму красавицу: «...Когда мы, вооружившись стаканами с чаем, сели единым кругом, появилась его красивая дочь. Её звали Сальма (Саломея), среднего роста, с необыкновенно стройным и тонким станом, точёными руками и ногами, волосами цвета воронова крыла и очень чёрными глазами, взглядом смелым и проницательным, с розовыми губами, между которыми виднелись два ряда прекрасных жемчужин, и с такой светлой кожей, которая могла поспорить своей белизной с мелом. При сравнении же её с отцом и матерью, лица которых напоминали торуньский пряник, в голове начинали блуждать странные мысли о европейском влиянии. Сальме могло быть лет семнадцать, её чёрные косы, украшенные монетками, спадали на спину и грудь, голова была покрыта муслиновой накидкой, расшитой золотом. Сквозь прозрачные рукава виднелись руки, а корсаж с пришитыми к нему разнообразными монетками закрывал грудь, на которую с шеи спускалось несколько коралловых нитей; жёлтая шёлковая юбочка подчёркивала талию и бедра, она была окаймлена несколькими чёрными полосками и не закрывала прелестных ножек в белых чулочках с клиньями, расшитыми с боков золотом. На ножках были красные черевички с голубой тесьмой...» [14, с. 253-254]. Эта зарисовка Волицкого перекликается с описанием внешности Сузге у Ершова и показывает, что наряду с романтическими истоками, каковыми являлись образы «гаремных» красавиц европейской и русской «восточной» поэмы, образ Суз-ге формировался и на этнографической почве, на основе конкретных наблюдений писателя над жизнью и бытом татарского народа.
Из последующих воспоминаний Волицкого выясняется, что Ершов, «дитя здешних стран», рассказывает приятелям, издали рассматривающим гору Сузгун, легенду о «сражениях и несчастьях последнего царя татарского». Легенда эта входит в мемуары на правах вставной истории с заглавием «Рассказ Ершова о царе Кучуме»:
«Царь Кучум царствовал, миллионы татар заселяли эту землю; под благотворным правлением возрастали благосостояние и свобода. Но подобно громоносной туче вторглась с запада стая всадников. Ермак, пресыщенный убийствами и грабежами, собрал шайку негодяев и явился с ними на эту землю. Аллах наложил свою тяжёлую длань на Кучума, воины его разбежались, имущество уничтожили пожары, он сам стал бездомным, без приюта скитался по степям; в это время всадники добрались до места, где соединяется Тобол с Иртышом. Быстро скачут ужасные разбойники вдоль Иртыша. Там, на горе, возвышающейся над Иртышом, стоял замок, в нём уже нет Кучума, но есть Сузге, его дочь, а с ней сто воинов, они с радостью отдадут свои жизни за княжну, спасут и сохранят её. Ермак пришёл в эти места и штурм замыслил; уже рушились валы и трещали ворота, вот-вот разбойник станет хозяином этой твердыни. Под вечер Сузге собирает воинов своих, приказывает посреди замка сложить костёр, а тёмной ночью отправляет воинов на другой берег Иртыша. После этого посылает она гонца к Ермаку, чтобы на рассвете отдать ему замок и себя. Едва заблистали первые лучи, нетерпеливый Ермак с дружиной устремляется к замку. Тихо и безлюдно в нём (...) входит во внутренний двор и видит зажжённый костёр, а на нём девушку со стрелой в руке. «Получай, Ермак, меня и мой замок». Сказав это, девушка вонзила стрелу в своё сердце. Пламя охватило её всю, и огненная ладонь вознесла её душу к небу. От дымящегося пепелища Ермак уходил в страхе и ужасе. Вскоре, желая соединиться с одним из своих наместников, ожидавших его с частью войска и лодками, он, перепрыгивая с берега на корабль, упал в воду и погиб жалкой смертью в волнах Иртыша. Сибирский народ в предании своём увековечил память о княжне, а её именем освятил место, где стоял её замок» [14, с. 254-255].
Несоответствие этой легенды основным моментам сюжета и самой концепции «Сузге» бросается в глаза и заставляет усомниться в том, что именно
в такой интерпретации она была услышана Волицким от П.П. Ершова, который, как известно, в своём «сибирском предании» рассматривал завоевание и присоединение Сибири к России как значимое явление всей русской истории. Изображая Сузге с большим сочувствием и восхищаясь её подвигом, писатель в то же время проводил идею о неизбежности гибели царства Кучума и завоевания сибирских земель Ермаком. Ермак и его атаманы - это не только очень храбрые, но и благородные воины, способные сочувствовать побеждённым. Один из примеров - эпизод вступления атамана Грозы с казаками в Сузгун. Увидев Сузге, Гроза говорит: «Будь спокойна ты, царица! / Мы казаки, а не звери, / Бог нам дал теперь победу, / Так грешно бы нам и стыдно, / Благость Бога презирая, / Обижать тебя, царица!» [4, с. 209].
Можно лишь догадываться о том, почему Волицкий в своих воспоминаниях так сильно изменил смысл рассказа П.П. Ершова. Не зная самой ершов-ской поэмы, он по возвращении на родину передал услышанную им некогда легенду о Сузге через призму своей неизжитой обиды на Россию, лишившую Польшу независимости и отправившую многих её сыновей в далёкий холодный край. С точки зрения Волицкого, узнавшего тюрьму и кандалы, история освоения Сибири Россией рассматривалась как несправедливый захват земель у исконных народов этих мест.
Столь различное отношение к прошлому Сибири, по всей видимости, не мешало дружбе двух творческих людей, которых объединяли любовь к музыке и живой интерес к природе этого края. Другими притягательными для Ершова и Волицкого местами живописных тобольских окрестностей были деревенька Жуковка (Жукова) и село Ивановское. В письме от 27 июня 1841 года жена Ершова Серафима Александровна, обращаясь к родственникам, проживавшим в Петербурге, сообщала о его прогулках с детьми, в частности с пасынком Александром Лещёвым, вокруг Тобольска: «В праздничные дни П.П. в 6 часов отправляется с ним за город пешком. Были в Сузгуне, в Жуков-ке, у заутрени в Ивановском» [7].
О посещении этих прииртышских селений в 1835 году, когда Ершов ещё находился в Петербурге, рассказывает в своих мемуарах и Волицкий: «Идя против течения Иртыша яром версты четыре, мы оказывались в Жукове, маленьком селении из нескольких домишек, в которых проживали изгнанные чухонцы. У них единственных можно было достать свежего масла по два рубля ассигнациями за фунт. Чудесное то было место...» [14, с. 236]. Далее он указывает на другие пункты маршрута: деревеньку Серебрянка, разместившуюся на пологом склоне горы, и Ивановск - «место, лежащее в 12 вёрстах от города, расположенное на главном тракте Иркутском в котловине между горами и яром. Село это, основанное самими москалями, выглядит богатым и опрятным, главной его достопримечательностью является женский монастырь с превосходной церковью.» [14, с. 239].
К сожалению, Волицкий в мемуарах почти не упоминает о собственной композиторской и дирижёрской деятельности в Сибири, музыкальных пристрастиях, характере сочинений. Но его воспоминания могут быть дополнены статьёй из газеты «Северная пчела», в которой анонимный корреспондент рассказывает о концерте классической музыки, состоявшемся в Тобольске в зале Благородного собрания 2 января 1838 года [5]. По нашему предположению, автор этой статьи, представленной в газете как «выписка из частного письма» петербургскому другу, - П.П. Ершов, который хорошо разбирался в музыке, брал в Петербурге уроки игры на флейте у композитора Осипа Карловича Гунке и, как указывалось выше, писал своим столичным приятелям о Волицком. Ершов и ранее проявлял себя как журналист в газетах Санкт-Петербурга [9, с. 77-78].
Статья в «Северной пчеле» свидетельствует о многосторонней деятельности Волицкого на музыкальном поприще в Сибири: «.Выбор пиес и особенно прекрасное исполнение их - вот что делало концерт этот замечательным. 50 человек казачьего оркестра и хор военных кантонистов знали своё
дело как нельзя лучше. Этим публика обязана была искусству капельмейстера Г. Волицкого <...>. Назову пиесы концерта. За увертюрою из оперы «Мельница в скалах», сочинение Рейзигера, следовал концерт для двух валторн: «Охота» Линдпайтнера, и был выполнен превосходно. Балет 2-го действия «Роберта» и увертюра из «Гугенотов» исполнены были тоже очень отчётливо. Между ними было концертино на трубе: «Сцена в лагере», сочинение Волицкого <...>. Я прежде писал тебе о других пиесах Волицкого: и в этой он не изменил себе, ни в целом плане, ни в частных подробностях инструментовки» [5, с. 101].
Далее автор письма воссоздаёт картины, которые рождает в его воображении музыка Волицкого: «Слушая эти тихие меланхолические мотивы, кажется, переносишься в лагерь, в то время, когда потухает вечерняя заря, и шум военной жизни замирает в безмолвном сумраке вечера. Это интродукция. Вдруг среди этого, так сказать, перелива движения в тишину, раздаётся призывный звук трубы. Лагерь постепенно оживает, голоса инструментов сближаются, перерывают друг друга и наконец сливаются в смутном шуме тревоги. Но это обман! Труба сзывает лагерь не для военной бури, а для милого, пленительного ноктюрна. Трудно, или лучше сказать, невозможно словами описывать музыку. Одно впечатление, произведённое ею на душу - вот всё, что можно выразить в подобном случае. Замечу только две вещи, особенно меня поразившие. Первое, - в середине концертино, когда оркестр повторяет живое аллегро трубы, вдруг следует перерыв, и труба из тона Dur переходит в Moli, а через несколько тактов снова продолжает в прежнем тоне. Второе - небольшое кларнетное соло, сопровождаемое piccicato квартета: это перл концертино! Я постараюсь прислать тебе полную партицию этой пие-сы» [5, с. 102].
Это подробное словесное описание музыки Волицкого особенно ценно ввиду утраты партитуры данного сочинения (как, впрочем, нотных записей и многих других произведений композитора).
В самом конце письма рассказывается о приглашении супругой генерал-губернатора П.Д. Горчакова княгиней Натальей Дмитриевной Горчаковой в свой дом накануне Нового года воспитанников гимназии, о весёлых развлечениях и радости детей на этом празднике. Это служит ещё одним подтверждением нашего предположения о принадлежности письма П.П. Ершову, в то время молодому преподавателю гимназии.
В число произведений Волицкого, созданных в Сибири, входили также одноактный водевиль «Удачный выстрел, или Гусар-учитель», поставленный на тобольской сцене в 1836 году (либретто к нему написали декабрист Николай Чижов и Яков Чернявский, родственник генеральши Голофеевой) и музыка к стихотворению «Здесь и там», автором которого был сосланный вместе с Волицким поэт Густав Зелинский; это была мазурка, написанная, по мнению польской исследовательницы Барбары Ендрыковской, в 1835 году» [3, с. 209]. Значим для нас факт постановки в Тобольске в 1837 году одноактного водевиля «Сибирский день» (либретто П.П. Ершова). Его сценическое воплощение было приурочено к моменту приезда в Тобольск 1-3 июня 1837 года цесаревича Александра Николаевича, но из-за недостатка времени у высокого гостя и его свиты премьера так и не состоялась. Но эта опера, как установил польский музыковед Корнель Михаловский, всё же была поставлена для тобольской публики в том же 1837 году [11, с. 181].
О музыкальной деятельности в Омске Волицкий в мемуарах не пишет, но после его отъезда в 1840 году на родину оркестр продолжал исполнять в этом городе мелодии из опер «Гугеноты», «Роберт-Дьявол» Мейербера, вальсы Иоганна Штрауса (отца), сочинения австрийского композитора Фердинанда Кауэра, то есть весь репертуар тобольского времени. Во главе оркестра, как сообщал из Омска в Ишим бывший ссыльнопоселенец Адольф Янушкевич в своём письме другу Густаву Зелинскому, был теперь Хойнац-кий, некогда первый скрипач оркестра Волицкого [10, с. 226].
Жизнь Волицкого после Сибири фактически неизвестна. В издании «Словарь польских музыкантов» указано, что Волицкий занимался творчеством в Варшаве, а умер в городе Коваль в 1863 году [13, с. 291].
Обращение к мемуарам К. Волицкого, сопоставленным с рядом других документов первой трети XIX века, даёт отчётливое представление об эстетических пристрастиях и творческих контактах польского композитора и русского поэта, их активном участии в культурном воспитании сибиряков.
Литература
1. Бухштаб, Б.Я. Констанция Волицкого [Текст] / Б.Я. Бухштаб, П.П. Ершов, Н.А. Чижов // Омский альманах. - 1947. - Кн. 6. - С. 159-163.
2. Замахаев, С.Н. Тобольская губернская гимназия. Историческая записка о состоянии Тобольской гимназии за 100 лет её существования. 1789-1889 [Текст] / С.Н. Замахаев, Г.А. Цветаев. - Тобольск, 1889. - 321 с.
3. Ендрыковская, Б. Музыкальная жизнь польских ссыльных в Сибири в XIX веке [Текст] / Б. Ендрыковская // Сибирь в истории и культуре польского народа. - М. : Ладомир, 2002. - С. 200-225.
4. Ершов, П.П. Конёк-Горбунок. Стихотворения [Текст] / П.П. Ершов. - Л. : Советский писатель, 1976. - 334 с.
5. Концерт в Тобольске (Выписка из частного письма). Тобольск, 3 января 1838 г. [Текст // Северная пчела. - 1838. - 1 февраля. - С. 101-102.
6. Максимов, С.В. Сибирь и каторга [Текст] / С.В. Максимов. - СПб., 1871. -362 с.
7. Музей-архив Д.И. Менделеева в Санкт-Петербурге (НАМ СПГУ).
8. Савченкова, Т.П. Истоки легенды об Александре фон Гумбольдте в Иши-ме [Текст] / Т.П. Савченкова // «Aus Sibirien - 2006». - Тюмень : ИПЦ «Экспресс», 2006. - С. 111-115.
9. Ярославцов, А.К. П.П. Ершов, автор сказки «Конёк-Горбунок» [Текст] / А.К. Ярославцов. - СПб., 1872. - 208 с.
10. Januszkiewicz, A. Listy z Syberii [Text] / A. Januszkiewicz. - Warszawa : Czytelnik, 2003. - 440 p.
11. Michalowski, K. Opery polskie [Text] / К. Michalowski. - Krakow, 1954. - 572 p.
12. Sawtshenkowa, T. Александр фон Гумбольдт в Ишиме [Текст] / T. Sawtshenkowa // Lomonossow. Damu - Hefte. - Berlin, 2007. - Nr. 1. - S. 21-32.
13. Slownik muzykow polskich. - Krakow, 1967. - 634 p.
14. Wspomnienia Konstantego Wolickiego z czasow pobytu w cytadeli Warszawskiej i na Syberji [Text] / K. Wolicki. - Lwow, 1876. - 288 с.
