CC BY
15
References
1. Aliyasova V.N. Muzenoe delo v Sevemom i Vostochnom Kazakhstane v kontse XIX - pervoy polovine XX veka [Museum business in North and East Kazakhstan at the end of the 19th and first half of the 20th century]. Izvestiya AltSU[News of AltSU], 2008, no. 4-1. (In Russ.).
2. Boltina V.D. Pavlodartsy na frontakh Velikoy Otechestvennoy voyny [Pavlodar residents on the fronts of the Great Patriotic War]. Istoricheskoe znachenie pobedy nad fashizmom: vkladpavlodartsev v Pobedu: materialy mezhdun-arodnoy nauchno-prakticheskoy konferentsii [The historical significance of victory over fascism: the contribution of Pavlodar residents to the Victory. Materials of the international scientific-practical conference]. Pavlodar, 2010, p. 8. (In Russ.).
3. Gosudarstvennyy arkhiv Vostochno-Kazakhstanskoy oblasti [State Archive of the East Kazakhstan region], F. 1151, Op. 1, D. 2, L. 10. (In Russ., unpublished).
4. Gosudarstvennyy arkhiv Pavlodarskoy oblasti oblasti [State Archive of Pavlodar region], F. 535, Op. 1. (In Russ., unpublished).
5. Kraevedenie Kazakhstana: k istorii izucheniya [Local history of Kazakhstan: to the history of study: access]. (In Russ.). Available at: https://e-history.kz/ru/news/show/28534 (accessed 10.10.2021).
6. Materialy XXII s"ezda KPSS [Materials of the XXII Congress of the CPSU]. Moscow, Gospolitizdat Publ., 1961. 464 p. (In Russ.).
7. Sokolkin E.D. Kul'tura i iskusstvo Pavlodarskogo Priirtysh'ya: Lyudi. Sobytiya. Fakty [Culture and art of Pavlodar Priirtyshye: People. Developments. Facts]. Pavlodar, I.P. Sytin Publ., 2016. 707 p. (In Russ.).
8. Temirov B.N. Oblastnoy istoriko-kraevedcheskiy muzey goroda Semey [VKO. Regional Museum of History and Local Lore of the city of Semey]. Semey, 2013. 287 p. (In Russ.).
9. Truevtseva O.N., Kozhokar V.A. Istoriya formirovaniya i deyatel'nost' muzeynykh sovetov v kraevedcheskikh muzeyakh severo-vostoka Kazakhstana v 40-50-kh godakh XX veka [The history of the formation and activity of museum councils in local history museums in the north-east of Kazakhstan in the 40-50s. XX century]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Kul'turologiya i iskusstvovedenie [Bulletin of Tomsk State University. Culturology and art history], 2021, no. 43, pp. 282-288. (In Russ.).
10. Tsentr dokumentatsii noveyshey istorii g. Semipalatinska [Center for documentation of the modern history of Semipalatinsk], F. 1406, Op. 1. (In Russ., unpublished).
УДК 008:001.8
Doi: 10.31773/2078-1768-2022-58-81-87
МЕМОРИАЛЬНЫЙ НЕЙМИНГ: ОСНОВНЫЕ ТРЕНДЫ В СФЕРЕ НАИМЕНОВАНИЙ ОБЪЕКТОВ ГОРОДСКОЙ СРЕДЫ СОВРЕМЕННОЙ ЧЕЧЕНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ (НА ПРИМЕРЕ ГОРОДА ГРОЗНЫЙ)
Ярычев Насруди Увайсович, доктор педагогических наук, доктор философских наук, профессор, член-корреспондент Российской академии образования, проректор по учебной работе, Чеченский государственный университет имени А. А. Кадырова (г. Грозный, РФ). E-mail: Nasrudiny@mail.ru
В статье рассматривается один из инструментов политики памяти и наиболее распространенная форма коммеморации - мемориальный нейминг. Под мемориальным неймингом понимается практика наименований населенных пунктов всех типов (города, села, поселки) и элементов селитебной (в том числе и городской) среды в честь значимых деятелей, мест, дат и событий прошлого. Особое внимание уделяется анализу ключевых трендов в сфере мемориального нейминга в современной Чеченской Республике (в частности в ее столице - городе Грозный), таких как 1) параллелизм процессов неймин-га и ренейминга с тотальным обновлением городского ландшафта (детерминированность процессов
нейминга реализацией инфраструктурных городских проектов); 2) свобода темпорального регламента (отсутствие обязательной временной дистанции между актом наименования и объектом нейминга); 3) сосуществование идей топонимической преемственности и топонимического обновления (одновременная ориентация на сохранение традиционных названий и на адаптацию топонимики к меняющимся историко-культурным условиям развития чеченского общества); 4) локально ориентированный характер нейминговых практик (ориентация на топонимические объекты, связанные с выдающимися гражданами Чечни и знаковыми событиями чеченской истории); 5) доминирование военного, религиозного и спортивного компонента в качестве идеологических оснований топонимической политики.
Ключевые слова: культурная память, мемориальные исследования, мемориальная культура, ком-меморация, мемориальный нейминг.
MEMORIAL NAMING: MAJOR TRENDS IN THE NAMING OF URBAN SITES IN THE MODERN CHECHEN REPUBLIC (THE CASE OF GROZNY)
Yarychev Nasrudi Uvaysovich, Dr of Pedagogical Sciences, Dr of Philosophical Sciences, Professor, Corresponding Member of the Russian Academy of Education, Vice-rector for Academic Affairs, Kadyrov Chechen State University (Grozny, Russian Federation). E-mail: Nasrudiny@mail.ru
This article deals with one of the most common and least studied instruments of memory policy: memorial naming. Memorial naming refers to the practice of naming the settlements of all types (cities, villages, towns) and elements of the residential (including urban) environment in honor of significant figures, places, dates and events of the past. The specificity of memorial naming in comparison with other commemorative practices lies in its regimented and procedural nature (it implies a multi-stage system of decision-making and their practical implementation, associated not only with ideological but also purely technical and administrative aspects); non-publicity (it involves the audience as a co-participant in the memorial action to a minimum extent); scale (at the implementation stage), memorial naming appeals to the widest possible range of recipients, the reach of the public and the public.
Of particular importance is the study of specific processes in the field of memorial naming in the contemporary Chechen Republic, where there is an active search for adequate relevance of national and ethnic identity, reinterpretation of past events, and adaptation to new, peaceful conditions of political, socio-economic and cultural life. In this context, memorial naming is an important representative component of those processes, enabling us to see the vectors of social, value, and mental transformations of modern Chechen society.
The most significant trends in memorial naming, identified on the basis of the naming processes of Grozny's urban environment, include:
1) the parallelism of the processes of naming and renaming with the total renewal of the urban landscape (the determinism of naming processes by the implementation of infrastructure urban projects);
2) the freedom of temporal regulation (no obligatory time distance between the act of naming and the object of naming);
3) coexistence of ideas of toponymical continuity and toponymical renewal (simultaneous preservation of traditional names and adaptation of toponymy to the changing historical and cultural conditions of Chechen society);
4) locally oriented naming practices (focus on toponymical sites associated with prominent Chechen citizens and landmarks of Chechen history);
5) the dominance of military, religious, and sports narratives as the ideological foundations of toponymical policy.
Keywords: cultural memory, memorial studies, memorial culture, commemoration, memorial naming.
Прошлое является основным строительным материалом для формирования коллективной идентичности. Именно поэтому оно давно перестало быть сферой интереса исключительно сообщества профессиональных историков, став объектом пристального внимания самого широкого круга акторов (от представителей политической элиты до общественных деятелей и журналистов) и эффективным ресурсом политики памяти. Суть политики памяти сводится к системе публичных взаимодействий данных акторов, «заинтересованных в особом понимании прошлого и анализирующих эти взаимодействия сквозь призму отношений власти и доминирования» [4, с. 309]. По мысли О. Ю. Малиновой, основное отличие политики памяти, скажем, от историографии или исторической политики заключается в обращении к «упрощенным нарративам» [4, с. 295], которое редуцирует сложные исторические процессы, их причинно-следственные связи и темпорально-пространственное протекание к простым, эмоционально насыщенным, доступным для восприятия «обычного человека», практически мифологическим схемам.
Мотивы практического применения инструментов политики памяти могут быть самыми разными: снижение социальной напряженности, обоснование требуемой исторической картины мира, легитимизация власти, обеспечение электоральной поддержки - или все вместе. Однако все они связаны с потребностью в актуализации прошлого, то есть его адаптации под конкретные, адекватные современности запросы. И в этом смысле, по словам М. Бернхарда и Дж. Кубика, «вспоминание прошлого, особенно коллективное, - это всегда политический процесс» [10, с. 3].
На сегодняшний день апробировано немало инструментов политики памяти. Коммемора-тивные практики - один из них. Под коммемо-рацией мы предлагаем понимать совокупность официально регламентированных, коллективных, публично ориентированных, сценарно подкрепленных форм мемориализации прошлого, транслирующих ценностно-нормативное содержание мемориальной культуры. Современные формы коммеморации достаточно разнообразны и включают в себя отмечание памятных дат, мемориальных праздников, воздвижение мемориальной скульптуры и мемориальных досок, произнесе-
ние публичных мемориальных речей и пр. Основная цель коммеморации, в какой бы конкретной форме она ни реализовывалась, заключается в целенаправленном и управляемом влиянии на общественное сознание: «Открытие мемориалов и музеев, установка и демонтаж памятников, выбор названий/переименование улиц и площадей, учреждение новых праздников и памятных дней и т. п. не только способствуют трансформации социально-культурной инфраструктуры памяти, но и стимулируют коллективное "вспоминание" и (пере)оценку исторических событий» [3, с. 13].
По словам А. Ассман, особая миссия ком-меморации (в ее терминологии - «вершинного уровня мемориальных ритуалов») заключается в том, что она формирует рамки для других уровней существования мемориальной культуры, главным образом, ее «низовых», спонтанных, стихийных форм: «Эти рамки заданы не для отдельных индивидуумов, а для коллектива граждан данного государства, составляющих "воображаемое сообщество" (Бенедикт Андерсон), которое таким образом перформативно удостоверяется в своем наличии и конкретизирует посредством национальной мемориальной культуры собственную идентичность. Политическими ритуалами исполняются репрезентативные функции, которые не могут быть реализованы иначе и которые по существу базируются на политическом представительстве» [1].
Одной из наиболее распространенных и одновременно плохо изученных форм коммемора-ций является мемориальный нейминг - практика наименований населенных пунктов всех типов (города, села, поселки) и элементов селитебной (в том числе и городской) среды в честь значимых деятелей, мест, дат и событий прошлого. Стоит подчеркнуть, что не каждый акт наименования является одновременно и актом коммемо-рации. Таковым он становится лишь тогда, когда наименование носит мемориальный характер, то есть фиксирует в культурной (социальной) памяти аксиологически наполненные фрагменты минувшего.
Специфика мемориального нейминга в сравнении с другими коммеморативными практиками заключается в том, что он:
1) носит значительно более выраженный регламентированный и процедурный характер (под-
разумевает наличие многоступенчатой системы принятия решений и их практического воплощения, связанной не только с идеологическими, но и чисто техническими, административными аспектами);
2) наименее публичен (в минимальной степени задействует аудиторию в качестве соучастника мемориального действия);
3) масштабен (на стадии реализации мемориальный нейминг апеллирует к предельно широкому кругу реципиентов, охватывает широкую целевую аудиторию);
4) официозен (напрямую ассоциируется с государственной культурной политикой и политикой памяти; его реализация невозможна без участия государственных инстанций);
5) консервативен и монументален (подвержен наименьшему влиянию сиюминутных факторов, отражает предельно значимые события и биографии).
При этом мемориальный нейминг соответствует трем универсальным требованиям, предъявляемым к любым коммеморативным практикам: эмоциональности (обращенность к наиболее острым и ярким страницам прошлого, вызывающим самую острую эмоциональную реакцию аудитории), инсценированию (ритуализирован-ность) и институциализации (воспроизводство устойчивых форм) [1].
В рамках данной статьи мы рассмотрим специфику мемориального нейминга в современной Чеченской республике на примере ее столицы, города Грозного. Актуальность обращения к данной теме продиктована почти полным отсутствием опыта ее научного осмысления при очевидной не только теоретической, но и практической значимости. Чеченская республика, лишь недавно пережившая страшные потрясения военного времени, находится в стадии оформления новой этнической и национальной идентичности, переосмысления событий далекого и недавнего прошлого, адаптации к новым, мирным условиям политической, социально-экономической и культурной жизни. И мемориальный нейминг - это лишь одна, но чрезвычайно репрезентативная составляющая данных процессов, позволяющая увидеть векторы социальных, ценностных, ментальных трансформаций и оценить их сущностное наполнение.
Стоит, пожалуй, оговориться, что в одной статье невозможно осветить все многообразие
процессов, имеющих место в сфере мемориального нейминга, поэтому мы обозначим лишь общие тренды его развития, оставив для последующих публикаций их более детальную характеристику.
В. Х. Тхакахов ситуацию с мемориальным неймингом в Чеченской Республике и в целом столицах Северного Кавказа называл «топонимическим переделом идентичности и памяти» [7, с. 40]. На наш взгляд, понятие передела обладает слишком драматичными коннотациями, хотя довольно точно фиксирует революционность нейминговых процессов, происходящих в Чечне и особенно в ее столице. Специфика этих процессов заключается в следующем.
Во-первых, параллелизм процессов неймин-га и ренейминга с тотальным обновлением городского ландшафта («пакетный урбанизм», при котором переименование и новые наименования годонимов сопровождаются реализацией инфраструктурных проектов в городах [7, с. 44]). Катализатором и историческим контекстом практики мемориального нейминга выступало масштабное градостроительное восстановление Грозного, связанное с его практически полным разрушением во время двух военных компаний. В таких условиях восстановлению и перестройке подверглись не только здания и улицы, но и культурная память и национальная идентичность чеченского народа. Их формирование и укрепление осуществлялось в том числе и за счет практик присвоения имен объектам городской среды, поскольку «городская топонимика в виде определенного корпуса урбанонимов, как нам представляется, - это символическая форма обустройства и закрепления в городском пространстве социальных практик по конструированию и деконструкции идентичности и памяти... Идеология и политика идентичности отбирают и закрепляют корпус имен-символов в городском пространстве» [7, с. 41].
Во-вторых, отсутствие темпорального регламента. Согласно нормативно-правовым параметрам процесс мемориального нейминга в Грозном не предусматривает наличие обязательной временной дистанции между актом наименования и объектом нейминга (личностью или событием). Другими словами, в отличие от других российских городов, где со дня смерти выдающегося человека или даты совершения события должно пройти какое-то время (в среднем - 10 лет, в Санкт-Петербурге - 7 лет), согласно «Положе-
нию о порядке наименования (переименования) улиц, площадей, скверов, парков, муниципальных учреждений и установления (демонтажа) памятников, бюстов, стел и мемориальных досок (памятных знаков) в городе Грозном» такое условие не оговаривается: «Присвоение наименований (переименований) объектам муниципального образования и установление (демонтаж) памятных знаков, связанных с событиями и гражданами новейшей истории, может производится независимо от времени прошедшего со дня события» [5].
В-третьих, сосуществование идей топонимической преемственности и топонимического обновления. С одной стороны, современная политика наименований объектов городской среды ориентирована не на смену названий (кроме отдельных случаев, когда такого рода смена объективно необходима), а на их присвоение вновь созданным элементам урбанистического пространства. Это лишает ее революционных интенций, ориентируя на идеи мемориальной дипломатичности. С другой стороны, в 90-е годы значительное количество улиц Грозного, названных еще в советское время в честь политических деятелей и транслировавших соответственно идеи советской и коммунистической идентичности, были переименованы: «До 1990-х годов в названиях улиц Грозного, его площадей, учреждений не было ничего, за редким исключением, национального. В городе было единственное кафе с названием на чеченском языке - "Дашо сай" ("Золотой олень"). После 1991 года и августа 1996 года началась волна переименований в Грозном и по всей республике. Так, проспект В. И. Ленина стал проспектом А. Авторханова, площадь Орджоникидзе - имама Шамиля, улица Коммунистическая - М. Д. Шерипова и т. д.» [6, с. 171].
В-четвертых, локально ориентированный характер нейминговых практик. Топонимическая политика в большей степени имеет центростремительные ориентиры, то есть нацелена на увековечивание памяти о выдающихся гражданах Чеченской Республики (участники ВОВ, участники боевых действий на Северном Кавказе, граждане, совершившие особо значимый подвиг в мирное время на территории города Грозного): «Забвение пошагово заполняется памятью о тех, кто воевал за Родину - Россию, Чечню, землю своих предков, землю и родину других стран (мухаджиры). Их имена увековечены в урбанонимах Грозного
и включены в тексты научного и образовательного процессов» [2, с. 544]. По мнению М. Л. Шуб, обращение к местной, национальной реальности как источнику поводов мемориализации может быть связано с двумя причинами: воспитательно-просветительской («желание увековечить память именно о фактах локальной истории, о выдающихся земляках, сделать их достижения достоянием общественности через закрепление их имен в названиях улиц, привлечь таким образом внимание к местным знаковым событиям и персоналиям, сформировать или усилить чувство патриотизма по отношению к родной земле» [9, с. 106]) и прагматичной, связанной с процедурами выбора и закрепления объектов мемориального неймин-га («гораздо проще обосновать предлагаемое название, если оно связано с местной историей» [9, с. 106]).
В. Х. Тхакахов, в свою очередь, так комментирует эту особенность нейминговой политики современной Чечни: «Российская идентичность в топонимическом разрезе, на наш взгляд, постепенно лишается своего общенационального содержания в исторической, современной и региональной перспективах. Федеральная культур-но-цивилизационная матрица покидает городские пространства Северного Кавказа. Поскольку запрос на современных героев общенационального масштаба в сегодняшней России не удовлетворяется, регионы вынуждены конструировать собственную модель знаковой реальности столичных городов. В итоге новое символическое обустройство пространства мест оказывается одной из основных задач топонимического передела» [8, с. 23].
В-пятых, идеологическими основаниями топонимической политики Чечни являются три компонента: военный (милитарный), религиозный и спортивный, - которые в совокупности отождествляются с идеей «нохчалла», своего рода чеченского кодекса чести. Более подробно этот аспект нейминговой политики был проанализирован В. Х. Тхакаховым в статье «Идентичность и память в топонимической политике Чечни» [7].
В качестве заключения хочется еще раз подчеркнуть значимость изучения мемориальной культуры, политики памяти и конкретных инструментов и форм их реализации для осмысления глобальных идеологических, мировоззренческих,
идентификационных процессов, происходящих в современной Чечне, находящейся на стадии обновления и обретения себя. Как справедливо отмечает М. Л. Шуб, «за каждым названием улицы. стоит нечто большее, чем простая фиксация исторического факта, значимого места или событий биографии. Не зря ведь сама технология присвоения таких названий является достаточно сложной, многоступенчатой, основанной на про-
цедурах инициирования, защиты, обсуждения, голосования и т. п. Вообще любой акт закрепления информации в коллективной памяти является достаточно ответственным (даже на уровне такого, казалась бы, формального жеста, как наименование улицы или переулка), поскольку за ним стоит решение: что признать важным для запоминания в конкретной исторической ситуации, а что пока -нет» [9, с. 117-118].
Литература
1. Ассман А. Новое недовольство мемориальной культурой [Электронный ресурс]. - М.: Новое литературное обозрение, 2016. - URL: https://culture.wikireading.ru/hD7PWSU85A (дата обращения: 25.01.2022).
2. История Чечни XX и начала XXI века / А. И. Хасбулатов и др. - Грозный: Книжное изд-во, 2008. - 830 с.
3. Малинова О. Ю. Коммеморация исторических событий как инструмент символической политики: возможности сравнительного анализа // Полития. - 2017. - № 4 (87). - С. 3-22.
4. Малинова О. Ю. Политика памяти как область символической политики // МЕТОД: Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин. - 2019. - № 9. - С. 285-312.
5. Об утверждении положения о порядке наименования (переименования) улиц, площадей, скверов, парков, муниципальных учреждений и установления (демонтажа) памятников, бюстов, стел и мемориальных досок (памятных знаков) в городе Грозном. Грозненская городская дума. Решение от 21 сентября 2017 года № 15. Приложение к Решению [Электронный ресурс]. - URL: https: //docs.cntd.ru/document/450382267 (дата обращения: 23.01.2022).
6. Осмаев А. Д. Грозный в 1999-2008 годах: Война и повседневная жизнь горожан // Вестник РГГУ - 2009. -№ 17. - С. 167-181.
7. Тхакахов В. Х. Идентичность и память в топонимической политике Чечни // Научная мысль Кавказа. - 2019. -№ 2. - С. 40-49.
8. Тхакахов В. Х. Карта города: символическая трансформация пространства на Северном Кавказе // Социологические исследования. - 2017. - № 5. - С. 17-25.
9. Шуб М. Л. Культурная память: сущностные особенности и социокультурные практики бытования: моногр. / Челяб. гос. ин-т культуры. - Челябинск: ЧГИК, 2018. - 303 с.
10. Bernhard M., Kubik J. Twenty years after communism: The politics of Memory and commemoration. - Oxford: Oxford University Press, 2014. - 326 pp.
References
1. Assman A. Novoe nedovol 'stvo memorial'noy kul 'turoy [New dissatisfaction with memorial culture]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie Publ., 2016. 232 p. (In Russ.). Available at: https://culture.wikireading.ru/hD7PWSU85A (accessed 25.01.2022).
2. Istoriya Chechni XX i nachala XXI veka [The History of Chechnya in the 20th and Early 21st Centuries]. Groznyy, Knizhnoe izd-vo Publ., 2008. 830 p. (In Russ.).
3. Malinova O.Yu. Kommemoratsiya istoricheskikh sobytiy kak instrument simvolicheskoy politiki: vozmozhnosti sravnitel'nogo analiza [The commemoration of historical events as an instrument of symbolic politics: possibilities of comparative analysis]. Politiya [Politiya], 2017, no. 4 (87), pp. 3-22. (In Russ.).
4. Malinova O.Yu. Politika pamyati kak oblast' simvolicheskoy politiki [The politics of memory as a field of symbolic politics]. METOD: Moskovskiy ezhegodnik trudov iz obshchestvovedcheskikh distsipline [METHOD: Moscow yearbook of works from the social science disciplines], 2019, no. 9, pp. 285-312. (In Russ.).
5. Ob utverzhdenii polozheniya o poryadke naimenovaniya (pereimenovaniya) ulits, ploshchadey, skverov, parkov, munitsipal'nykh uchrezhdeniy i ustanovleniya (demontazha) pamyatnikov, byustov, stel i memorial'nykh dosok (pamy-atnykh znakov) v gorode Groznom. Groznenskaya gorodskaya duma. Reshenie ot 21 sentyabrya 2017 goda № 15. Prilozhenie k Resheniyu [On approval of the regulation on the order of naming (renaming) streets, squares, public gardens, parks, municipal institutions and the establishment (dismantling) of monuments, busts, steles and memorial plaques (memorial signs) in the city of Grozny. Grozny city council. Decision No. 15 of September 21, 2017. Annex to the Decision]. (In Russ.). Available at: https: //docs.cntd.ru/document/450382267 (accessed 23.01.2022).
6. Osmaev A.D. Groznyy v 1999-2008 godakh: Voyna i povsednevnaya zhizn' gorozhan [Grozny in 1999-2008: War and the daily life of citizens]. Vestnik Rossiyskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta [Bulletin of the Russian state university for the humanities], 2009, no. 17. pp. 167-181. (In Russ.).
7. Tkhakakhov V.Kh. Identichnost' i pamyat' v toponimicheskoy politike Chechni [Identity and memory in the top-onymic policy of Chechnya]. Nauchnaya mysl' Kavkaza [Scientific thought of the Caucasus], 2019, no. 2, pp. 40-49. (In Russ.).
8. Tkhakakhov V.Kh. Karta goroda: simvolicheskaya transformatsiya prostranstva na Severnom Kavkaze [Map of the city: The symbolic transformation of space in the North Caucasus]. Sotsiologicheskie issledovaniya [Sociological Research], 2017, no. 5, pp. 17-25. (In Russ.).
9. Shub M.L. Kul'turnayapamyat': sushchnostnye osobennosti i sotsiokul'turnyepraktiki bytovaniya [Cultural memory: essential features and socio-cultural practices of existence]. Chelyabinsk, CHGIK Publ., 2018. 303 p. (In Russ.).
10. Bernhard M., Kubik J. Twenty years after communism: The politics of Memory and commemoration. Oxford, Oxford University Press, 2014. 326 p. (In Engl.).
УДК 008(571.151-25)
Doi: 10.31773/2078-1768-2022-58-87-95
МИФОЛОГИЧЕСКИ-РЕЛИГИОЗНЫЕ ОСНОВЫ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ АЛТАЙЦЕВ
Посконная Жанна Вениаминовна, учитель музыки, Гимназия № 25 (г. Кемерово, РФ). E-mail: pgv9@bk.ru
Данная работа посвящена сохранившимся до настоящего времени у алтайских этносов традициям рационального природопользования и связанным с ними религиозно-мифологическим установкам. Подробно описан такой аспект традиционного природопользования алтайцев, как занятие охотой, исстари имеющее у данных народов свою систему норм и обрядовых действий, построенных на принципах экстенсивности, неистощительности, оптимальности, а также невмешательства в природу и сохранения среды обитания. Выявлены сущностные моменты, связанные с духовным осмыслением природы вообще, приведшие, в конечном счете, к оформлению не только целого ряда взаимосвязанных явлений (обычаев, обрядов, ритуалов и т. д.), но и своеобразной культуры поведения в тайге, ее одухотворенного восприятия. Кроме того, описан существующий до сих пор у алтайских народов ряд табу-запретов, примет и поверий, сопряженных непосредственно с охотой, в основе которых лежит представление о божественном происхождении всех живых существ, а следовательно, и самой природы. Обозначена роль буддизма, внесшего весомый вклад в формирование экологических аспектов традиционного мировоззрения алтайцев, так как его религиозные идеи изначально, в своей доктринальной основе, были ориентированы на сохранение равновесия между всеми проявлениями деятельности человека и окружающей средой. Отмечено, что особенностью взаимодействия традиционной экологической культуры и буддизма в Алтае-Саянском регионе стало оформление синкретического вероучения -бурханизма, объединившего в себе отдельные экологические традиции буддизма (толерантное отношение ко всему живому, непричинение вреда окружающему миру, постоянная устремленность к добру и т. д.), ориентированность локального варианта анимизма на сохранение баланса с природной средой и шаманизм. В заключении работы автором высказывается мнение о необходимости претворения в жизнь новой экологической этики, в основе которой лежат моральные принципы, согласно которым человек выступает как часть природного целого и должен при любых обстоятельствах соизмерять свою деятельность с законами и ограничениями целого, заботиться о сохранении окружающего мира, а значит, и самой жизни на планете.
Ключевые слова: алтайский этнос, экологическая культура, природоохранные традиции, природа, одухотворение природы, культ охоты, запреты-табу, буддизм, бурханизм.
