CC BY
28
[взаимосвязь литературы и языка]
Р. К. Боженкова, Н. А. Боженкова
МЕХАНИЗМЫ РОЖДЕНИЯ И НАКОПЛЕНИЯ НОВЫХ ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫХ СМЫСЛОВ
В ПРОЦЕССЕ ТРАНСЛЯЦИИ ТЕКСТА
RAISA K. BOZHENKOVA, NATALYA A. BOZHENKOVA MECHANISMS OF BIRTH AND ACCUMULATION OF NEW LINGUISTIC AND CULTURAL MEANINGS
IN THE PROCESS OF TEXT TRANSLATION
В статье рассматриваются механизмы семантического преобразования содержания текстовых единиц в процессе его исторического функционирования. Будучи компонентом лингвосоциокультурного универсума, текстовое поле объективирует результаты предыдущей речевой деятельности субъекта, имеющие нормативно-регулятивное и ценностно-ориентационное значение, определяет значимость данного текста в системе всех остальных лингвокультурных феноменов общества и тем самым продуцирует новое смысловое единство неизменяющихся знаковых компонентов.
Ключевые слова: лингвокультурный смысл; внутри- и внетекстовые отношения; аксиологические доминанты; лингвосоциокультурное поле.
The article considers the mechanisms of semantic transformation of various text units' meaning in the process of historical functioning. Being a part of linguistic and social universe, text field objectifies the results of subject's previous speech activity, which have regulative and assessing value, defines the importance of the text in the system of other cultural phenomena in the society and thus produces a new sense unit using the same components.
Keywords: linguistic and cultural meaning; intra- and intertextual connections; axiological dominants; linguistic and sociocultural field.
Мир текстов, как и любое семиотическое поле, воспроизводящее социальную и этнокультурную реальность, иерархичен — «высокие» и «низкие» жанры, официальные и площадные речи, сакральные и научные изыскания. Тексты, предназначенные нести информацию (деловой документ, публицистика, личная переписка и дневники, наконец, художественное произведение), живут в человеческом обществе и выполняют особую социальную функцию: участвуют в столкновениях противоборствующих тенденций и во множестве конфликтных ситуаций, отражают и защищают позиции различных социальных групп и др. Каждая из этих речевых разновидностей, каждый жанр, будучи связанными с определенной экспрессивно-функциональной настроенностью и социальными, личными, эмоциональными отношениями субъектов [3], имеют в глазах сообщества и любого его члена специфическую культурную значимость. Вместе с тем ни нравственные, ни экзистенциальные, ни эпистемологические проблемы и парадоксы не могут порождаться
Раиса Константиновна Боженкова
Доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка
Московский государственный технический университет им. Н. Э. Баумана (национальный исследовательский университет) ул. 2-я Бауманская, д. 5, стр. 1, Москва,105005, Россия ► [email protected]
Наталья Александровна Боженкова
Доктор филологических наук, профессор кафедры общего и русского языкознания
Государственный институт русского языка им. А. С. Пушкина ул. Волгина, д. 6, Москва,117485, Россия ► [email protected] Raisa K. Bozhenkova Bauman Moscow State Technical University (National Research University) 5, str. 1, 2-ya Baumanskaya ul., Moscow, 105005, Russia
Natalya A. Bozhenkova
Pushkin State Russian Language Institute 6 ul. Volgina, Moscow, 117485, Russia
самой по себе повествовательной («предложенче-ской») структурой. Не тексты, а люди полемизируют и конфликтуют друг с другом, иронизируют, обижаются, преклоняются перед авторитетами, любят и ненавидят. Все эти проблемы и чувства могут возникать лишь в сфере человеческого бытия и познания, осознаваться людьми; результаты же этого осознания опредмечиваются в виде текстов. Возникающее между людьми посредством текстов взаимодействие реализуется в актах жизнедеятельности человеческого общества, в смыслопорождающих процессах, в том числе, разумеется, и в деятельности по созданию новых текстов.
В общей системе культуры тексты выполняют две основные функции: адекватную передачу значений и порождение новых смыслов. Первую — в полной мере выполняют тексты на искусственных языках. Тексты, осуществляющие вторую функцию, образуют нерасчленимое единство лингвокультурного смысла-содержания и лингв окультурного смысла-ценности, которое может включать как минимум два семиотически автономных субтекстовых образования и объединяющую их семиотическую метаструктуру1. Если в первом случае разница на входе (отправитель) и на выходе (получатель) информационной цепи возможна лишь в результате неких помех в канале связи и связана с техническим несовершенством системы, то во втором она составляет самую сущность «работы» текста на естественном языке. То, что с первой точки зрения — дефект, со второй — норма, и наоборот [6].
Из этого обстоятельства следует тот факт, что ни один текст, созданный на естественном языке, не остается тождественным самому себе не только в различные эпохи своего существования, но и в разных языковых и культурно-исторических контекстах, поскольку изменяется его (текста) социальный статус и общественно значимые функции2. Будучи инкорпорированным в более крупное произведение, он участвует в образовании его лингвокультурного содержания не только семантикой, заданной ему автором, но и своими прагматическими аспектами, которые определяются конкретными обстоятельствами его соци-
ального бытия. И если инкорпорированный текст соответственно авторскому замыслу вступает в конфликтные отношения и оппозиции с другими субтекстами произведения, то возникающие при этом новые смысловые образования оказываются не продуктами внутритекстовых отношений, а отражением и воспроизведением смысла реальных жизненных конфликтов, в которых участвуют тексты.
Иное дело, как строятся такие тексты, какие средства находит человек для передачи своего опыта и мыслей другим людям, своим потенциальным собеседникам, что можно сделать, используя лишь привычные средства естественного языка и стандартные речевые жанры. Однако возможности естественного языка, вопреки распространенному мнению, далеко не безграничны, многие новые смыслы с трудом поддаются вербализации, и попытки «втиснуть» их в устоявшиеся лингвистические формы, используя лишь имеющийся в наличии словарный багаж, неизбежно связаны со смысловыми потерями и искажениями.
В той или иной мере это справедливо для многих речевых жанров и видов текста, но к художественным произведениям отмеченный факт относится в наименьшей степени: хотя литературный текст и создается вербальными средствами, в образовании его лингвокультурного смысла принимают участие такие факторы, которые сами по себе не являются структурными элементами естественного языка. Лингвокультурный смысл их, как правило, богаче того массива значений, который обеспечивается используемым фрагментом естественного языка3.
Предметы, поступки, события, в силу своей вещественной природы, материальной телесности, а также временной и пространственной локальности существования, не могут быть непосредственно введены в текст в качестве носителей лингвокультурного смысла. Вместе с тем они получают в нем свое представительство в виде образов, дескрипций, знаков, намеков различного вида и неизбежно вступают в «диалогические отношения» с другими поступками и событиями, с высказываниями о них персонажей художественного произведения или автора текста. В ко-
нечном счете слово тоже несет в себе предметное значение, которое может исчерпывающе передавать мысль автора, но может и намекать на другой смысл, лежащий за пределами этого слова (что показано на примере, данном в сноске). Текст произведения, таким образом, множеством нитей связан с внетекстовой реальностью, частью которой являются другие тексты, и благодаря этим связям лингвокультурный смысл его оказывается гораздо богаче того, что выражено собственно вербальными средствами.
Особенностью невербального смысла является его в значительной мере имплицитность, субъективность, отсутствие определенности и четких границ, которая может рассматриваться как серьезный недостаток в текстах, тяготеющих к строгости и однозначности. Однако невербальный смысл оказывается необходимым этапом в осознании индивидуально накопленного опыта, превращении его именно в смысл, имеющий пока лишь предметную фиксацию, но затем, по мере подкрепления его опытом других индивидов, превращаемого в интерсубъективные значения естественного языка. Последний, в свою очередь, оказывается следующим необходимым этапом кристаллизации и кодификации нового лингво-культурного смысла [4].
Соответствующие феномены исследовались многими учеными (лингвисты, литературоведы), доказавшими, что искусство вырабатывает вторичную знаковую систему, свой особый язык, который в литературных произведениях надстраивается над обычным естественным языком: все вторичные, не предопределенные нормами естественного языка упорядоченности, а также их нарушения становятся в произведении искусства смыслообразующими факторами [1; 5; 6 и др.]. Тем не менее вопрос о носителях лин-гвокультурного смысла в тексте нельзя считать исчерпанным, и нам хотелось бы отметить некоторые дополнительные обстоятельства. Кроме того, данная проблема предполагает специфический подход к ранее описанным явлениям: нас интересуют каналы, по которым в текст могут проникать новые лингвокультурные смыслы и смысловые акценты, не заложенные автором,
а привносимые в актах понимания и в процессе трансляции текста.
Итак, слово своим значением не исчерпывает того, что хочет сказать автор, а выступает в роли проводника, который выводит сознание адресата из тесного пространства лингвистически упорядоченных знаков в широкий мир внеязыко-вых культурных смыслов. Но тем самым эти предметные смыслы, не сконструированные в рамках текста путем комбинации различных вербальных значений, а введенные готовыми извне, начинают работать на авторский замысел, становясь элементами того многообразия, которое в результате синтеза образует лингвокультурное смысловое единство целого текста.
Создавая текст, автор предполагает у своего потенциального читателя (зритель, слушатель) не только хорошее владение языком, он апеллирует к жизненному опыту и самосознанию адресата, которые предопределены и структурированы в конечном счете одной и той же лин-гвокультурой. В акте восприятия и понимания в сознании читателя (слушателя) продолжает действовать механизм, с помощью которого создавался, а затем усваивался лингвокультурный смысл произведения [2; 3]. Более того, и сам творец воспроизводит в создаваемом тексте модели понимания, усвоенные им в результате овладения современной ему лингвокультуры. Поэтому конструирование текста и понимание его следует рассматривать как два модуса, две ипостаси одной и той же деятельности [Там же]. Новаторство возможно в обеих сферах, однако в сфере понимания оно не всегда фиксируется знаковыми или другими зримыми средствами.
Необходимой предпосылкой понимания как творческой деятельности, не только воспроизводящей, продолжающей усилия автора по формированию лингвокультурного смысла произведения, но и обогащающей текст новыми смыслами, является сопоставление его с другими текстами и с новыми лингвокультурными ситуациями. Устанавливая новые, не предусмотренные автором межтекстовые связи, адресат продолжает достраивать смысл текста, не изменяя его графическую форму. Так происходит даже
при восприятии произведения современниками, ибо лингвокультурные контексты его создания и понимания никогда полностью не совпадают. Если же текст создан в иной лингвокультурной среде, то необходимой предпосылкой его понимания оказывается проникновение в смысл тех наиболее фундаментальных для данной лин-гвокультуры жизненных отношений, которые в силу своей устойчивости и воспроизводимости становятся конструктивными принципами смыслового синтеза, не переставая в то же время быть носителями данного коллективного опыта и смысла.
В случаях, когда то или иное произведение продолжает функционировать в историческом времени и изменять свое положение в пространстве лингвокультурных ареалов, контекст его понимания существенно изменяется. Изменяются, следовательно, его контакты с предметной средой, общественной ситуацией, с совокупностью новых и старых текстов. Такие контакты и порождаемые ими диалогические отношения — сомнения, вопрошания, несогласия, стимулирования, подражания, присвоения «чужого слова» — и есть видимый источник нового смысла.
Субъект, в границах личности которого складываются данные отношения, продолжает творческую деятельность автора по синтезированию лингвокультурного смысла текста. И он не может отказаться от этой деятельности, потому что такова его природа, потому что «всякое понимание есть соотнесение данного текста с другими текстами... и переосмысление в новом контексте» [1: 364], потому что механизмы понимания были включены автором и продолжают работать. Однако как только субъект понимания, овладев старыми приемами и средствами, сумел выработать новые способы для творческого осмысления старых текстов, его открытия немедленно поступают на вооружение создателей новых произведений. В конечном счете люди умны не потому только, что создали нечто принципиально новое, но и вследствие того, что сумели по-новому понять ранее созданное.
Обогащение лингвокультурного смысла текста в процессе его исторической трансляции
происходит уже не в результате работы внутритекстовых структур, а вследствие деятельности понимания всех поколений, которые стоят между автором и последним потребителем произведения и благодаря которым осуществлялась его трансляция. Тем самым модели понимания становятся моделями созидания, а сам результат понимания (если только он не остался достоянием отдельного индивида, а выражен каким-либо общественно значимым способом) оказывается новым фактом лингвокультуры.
Из сказанного вытекает, что диалогические отношения между текстами в лингвокультурно-социальном пространстве, за которым в конечном счете стоят отношения между людьми, осмысливаются и используются в искусстве как композиционные приемы построения художественных произведений. «Возникающая при этом в тексте смысловая игра, скольжение между структурными упорядоченностями разного рода придает тексту большие смысловые возможности, чем те, которыми располагает любой язык, взятый в отдельности»^: 152]. Главным фактором при этом оказывается постоянное, систематическое, непрекращающееся переосмысление предметного мира человека, связанное с его (универсума) практическим и духовным освоением. Дело не только в том, что человек переделывает окружающую его природу, создает новые вещи и отношения, он по-другому осмысливает и те природные и социальные процессы, которые еще не может подчинить себе практически.
Включение в предметную структуру мира новых значимых элементов приводит к более или менее глубокой перестройке всей системы отношений, сложившейся в рамках данной лин-гвокультуры, и к переоценке аксиологических доминант, вследствие чего происходит девальвация смысловой насыщенности одних предметных форм и возрастание ценности и актуальности других. Поскольку же старые и инокультурные тексты продолжают функционировать в изменившейся предметной среде и воспринимаются сознанием, соответствующим новой лингвокуль-турной ситуации, они неизбежно ассимилируют смысловые новообразования, связанные со ста-
рыми предметными формами, которые так или иначе представлены в этих текстах.
В связи с этим возникает теоретическая проблема способов фиксирования и трансляции индивидуально выработанного опыта и новых смысловых ценностей, не ставших еще общественным достоянием. Практически эту проблему успешно решает искусство, которое находит такие пластические средства выражения смысловых нюансов, которых лишена кодифицированная (вполне жестко) система естественного языка. Превращая все человеческие, символические, предметные отношения лингв окультурной действительности в текстообразующие факторы, художественные произведения, а вслед за ними в той или иной степени и остальные тексты, ассимилируют в своем содержании весь массив новых лингвокультурных смыслов, вырабатываемых в конкретных жизненных обстоятельствах и связанных с ними условиях (ценностно-целевые установки, оценки, настроения, переживания и пр.). Так, локальные события частного, второстепенного характера, послужившие в свое время источником новых идей и поводом для создания текста, могут приобретать глобальное значение в иной исторической ситуации, вследствие чего изменяется содержательная наполненность и социальная значимость всего произведения4.
Таким образом, с одной стороны, тексты аккумулируют лингвокультурный смысл, вырабатываемый за его пределами человеческой жизнедеятельностью во всех разнообразнейших формах ее проявления. С другой — в актах восприятия и понимания устанавливаются новые, не предусмотренные автором связи не только между структурными элементами понимаемого текста и другими текстами, но и между элементами самого понимаемого текста и изменившимся ситуационным контекстом. Эти связи обеспечивают в сознании читателя (слушателя) синтез нового лингвокультурного смысла, который вводится в текст самим творческим актом понимания. При этом данный новый смысл и порождающие его процедуры синтеза могут остаться индивидуальным достоянием субъекта понимания, но если они объективированы в виде новых текстов (ре-
цензии, комментарии, истолкования и даже простые оценочные суждения), то становятся общественно значимым фактором и создают новые предпосылки для последующих актов понимания. Тем самым постоянно расширяется контекст произведения, историческая перспектива его восприятия и понимания, вследствие чего действующие в общественном сознании эпохи механизмы синтеза лингвокультурного смысла обеспечивают повторение актов сотворчества со стороны новых субъектов понимания.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Высказанную мысль наглядно подтверждает опыт искусства (прежде всего художественной литературы, кино и театра), которое «научилось» превращать все виды и жанры текстов в структурный элемент художественного произведения. Нехудожественные тексты, включаясь в ткань художественного повествования, участвуют в формировании его содержания не только внутренним, но и внешним смыслом, своей социальной функцией, признаками, общественной ценностью. Например, фотография в глазах массового потребителя имеет признак документальности, достоверности, подлинности, обусловленный способом ее создания с помощью механического устройства и якобы минимальным вмешательством субъекта. Это ее свойство используют художники-дизайнеры, работающие в области рекламы: признак документальности переносится с фотографии на все рекламное произведение. Причем самым важным оказывается не содержание фотографии, поскольку оно могло быть легко передано живописными средствами, а именно ее социальная функция — статус документа. Такую же роль может играть включенный в литературное произведение подлинный документ или его имитация, в художественном кинофильме — кадры хроники и т. д. Во всех этих случаях ассимилированный текст выступает в двух ипостасях: с одной стороны, он является именно текстом, несущим определенное содержание, которое интегрируется с содержанием остальных частей произведения, а с другой — он оказывается знаком своего внешнего смысла, лингвокультурного смысла-ценности, который в составе целого произведения становится элементом его лингвокультурного содержания.
2 Лингвисты давно заметили, что смысл целого высказывания, как правило, больше суммы значений образующих его слов. Диалогические отношения между высказываниями и текстами тоже не приводят к простому суммированию их лингвокультурных смыслов, а создают нечто новое, чего вне этих отношений не было ни в одном из соотносящихся элементов. В результате такого расширения происходят любопытные трансформации: фраза, перенесенная из одного контекста в другой, неожиданно получает ироническое звучание; два противоположных высказывания об одном предмете — просто разные высказывания, но соотнесенные
[взаимосвязь литературы и языка]
друг с другом в сознании одного субъекта начинают выражать проблему; исторические документы, рассказывающие о разных предметах, вдруг приводят к научному открытию в совершенно иной области [1; 5; 6].
3 Приведем простейший литературный пример — описание А. С. Пушкиным статуэтки в кабинете Е. Онегина: «...И столбик с куклою чугунной Под шляпой с пасмурным челом, С руками, сжатыми крестом». Мы наблюдаем цепь опосре-дований, благодаря которым автор вводит в текст нужный ему лингвокультурный смысл. Общеязыковыми средствами создается образ «куклы чугунной», предметный смысл которой состоит в том, что она представляет собой статуэтку Наполеона. В свою очередь, статуэтка указывает на реальные исторические события. Но и это еще не все. Личность Наполеона используется Пушкиным как знак определенных социальных настроений, общественно-политических взглядов, личных иллюзий, связанных с «феноменом Бонапарта» и имевших место в духовной жизни России и на Западе. Именно этот последний смысловой пласт в конечном счете и нужен был автору для характеристики духовного мира своего героя. Если бы формирование этого смысла осуществлялось исключительно лексическими значениями, автору потребовалось бы немало слов и много текстового пространства, но Пушкин использовал другие средства, обладающие большей смысловой емкостью.
4 Вопрос «быть или не быть?» стоит сейчас не перед отдельной личностью, но перед человечеством в целом, и мы склонны его новые содержательные аспекты не относить на счет нашей эпохи, а приписывать гениальной проницательности автора. Кризис в математике начала XX века возродил у зарубежных ученых интерес к философии Платона, который, конечно, не мог предвидеть этой проблемной ситуации в современной науке. Но, перечитывая сегодня платоновские диалоги, мы уже не можем забыть их роль в борь-
бе современных философских концепций и направлений, их статус в новом, более широком лингвосоциокультурном контексте.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
2. Боженкова Н. А. Логико-синтаксические механизмы кодирования возможных культурных смыслов в тексте: Монография. Курск, 2005.
3. Боженкова Р. К. Понимание текста в аспекте лингво-культурологии (Comprehension of a text in the aspect of linguistics and culturology). Raleigh, North Carolina, USA: Lulu Press, 2015.
4. Иванов В. П. Человеческая деятельность — познание — искусство. Киев, 1977.
5. Левин Ю. И. Повествовательная структура как генератор смысла: текст в тексте у Х. Л. Борхеса // Теории знаковых систем. 1981. Вып. 14. С. 45-65.
6. Лотман Ю. М. Статьи по семиотике и топологии культуры. Таллин, 1992.
REFERENCES
1. Bahtin M. M. (1979) Ehstetika slovesnogo tvorchestva [Aesthetics of verbal creativity]. Moscow. (in Russian)
2. Bozhenkova N. A. (2005) Logiko-sintaksicheskie mekhanizmy kodirovaniya vozmozhnyh kul'turnyh smyslov v tekste [Logical and syntactic mechanisms of coding of possible cultural meanings in the text]: Monograph, Kursk. (in Russian)
3. Bozhenkova R. K. (2015) Ponimanie teksta v aspekte lingvokul'turologii [Comprehension of a text in the aspect of linguistics and culturology]. Raleigh, North Carolina, USA, 153 р. (in Russian)
4. Ivanov V. P. (1977) Chelovecheskaia deiatel'nost'—poznanie — iskusstvo [Human activities — cognition — art]. Kyiv, 1977. (in Russian)
5. Levin Iu. I. (1981) Povestvovatel'naia struktura kak generator smysla: tekst v tekste u Kh. L. Borkhesa [Narrative structire as a generator of sense. Borjes's text inside the text] In: [Sign system theories], 14th ed., pp. 45-65. (in Russian)
6. Lotman Iu. M. (1992) Stat'i po semiotike i topologii kul'tury [Articles on semiotics and topology of culture], Tallinn. (in Russian)
[ хроника]
ПРОБЛЕМЫ ЛИНГВОЭКОЛОГИИ: КУЛЬТУРА МЫСЛИ И КУЛЬТУРА РЕЧЕВОГО ОБЩЕНИЯ
(Начало на с. 25,34,52. Окончание на с. 72)
рактер. Коллегой из Польши в совместном докладе (А. Дудзяк, Варминско-мазурский университет, Польша; М. В. Паюнена, Санкт-Петербургский горный университет) был представлен интересный статистический материал, а также рассмотрена проблема сближения академической традиции в преподавании языка и разговорной практики, разграничения письменной и устной речи. Подытожило рассуждение о вопросах культуры речи выступление, в котором было показано, как «отрицательный» дидактический материал способствует развитию грамотности студентов (Т. И. Вострикова, Астраханский государственный университет).
В рамках традиционной на конференции секции «Риторика как учение об эффективной речи в условиях современного информационного сообщества» рас-
сматривалось понимание риторики как раздела более общей науки — науки о речевом воздействии (доклад Е. С. Зориной, Санкт-Петербургский государственный университет). В докладе О. Г. Згурской «Обучение защите от манипуляций в курсе риторики» (Санкт-Петербургский горный университет) были продемонстрированы элементы методики анализа речевого поведения оратора-политика. Профессор О. И. Марченко (Санкт-Петербургский государственный университет) представила теоретическое осмысление античного риторического канона, а далее в рамках мастер-класса по технике речи со студентами 1 курса нефтегазового факультета продемонстрировала его практическое применение.
Лингвоэкологические вопросы приобретают актуальность и при изучении иностранных языков. Об этом, в частности, развернулась дискуссия на сек-
