CC BY
31
список литературы
1. Деятели СССР и революционного движения России [Текст] // Энцикл. слов. Гранат. — М., 1989.
2. Крапивин, М.Ю. Противостояние: большевики и церковь [Текст] / М.Ю. Крапивин. — Волгоград, 1993.
3. Красиков, П.А. Кому это выгодно [Текст] / П.А. Красиков // Известия. — 1919. — 14 декабря.
4. Он же. Советская политика в религиозном вопросе [Текст] / П.А. Красиков // Революция и церковь. - 1919. - № 1.
5. Он же. Четыре манифеста патриарха Тихона [Текст] / П.А. Красиков // Революция и церковь. -1919. - № 3.
6. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК [Текст]. — Изд. 9-е. — М., 1983. - Т. 2.
7. Лацис, М.И. Государство и церковь [Текст] / М.И. Лацис // Известия. - 1919. - 2 декабря.
8. Он же. Приказ № 9 по ЧК чехословацкого фронта [Текст] / М.И. Лацис // Красный террор. -1918. - № 1.
9. Ленин, В.И. Полное собрание сочинений [Текст]. В 55 т. Т. 3 / В.И. Ленин. - 5-е изд. - М., 1965.
10. Одинцов, М.И. Государство и церковь в России. XX в. [Текст] / М.И. Одинцов. - М., 1994.
11. Он же. Государство и церковь. 1917-1938 [Текст] / М.И. Одинцов. - М., 1991.
12. РГИА. Ф. 831 (канцелярия патриарха Тихона и Священного синода). Оп. 1. Д. 25.
13. Русская православная церковь и коммунистическое государство. 1917-1941. Документы и фотоматериалы [Текст]. - М., 1996.
14. Хроника VIII отдела. Мощи [Текст] // Революция и церковь. - 1919. - № 6-8.
15. Цыпин, В. История русской церкви. 1917-1997 [Текст] / протоиерей В. Цыпин. - М., 1997.
УДК 94(47+57) «192»
И.В. Сидорчук
механизмы адаптации российской университетской гуманитарной науки В УСЛОВИЯХ социально-политического РАЗВИТИЯ 1920-х ГОДОВ*
Актуальность данной темы определяется тем, что в отечественной исторической науке недостаточно разработан вопрос о взаимодействии ученого сообщества с властью и его приспособлении к социально-политическим реалиям 1920-х годов. Целью данной статьи является краткий анализ проблемы адаптации «старой» университетской науки и ученых «старой школы» в новых постреволюционных политических условиях, роли ученого сообщества в становлении культурной политики исследуемого периода, проблемы механизмов реализации проектов, направленных на разви-
* Статья подготовлена при поддержке проекта «Университетское образование в контексте истории Советского государства и общества. 1922 г. -1930-е гг.» Федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы (Мероприятие 1.3.2), ГК № 14.740.11.1301.
тие антропологических дисциплин в контексте социально-политических изменений.
Одной из особенностей развития науки в России как в предреволюционный, так и в постреволюционный период было развитие университетской науки не параллельно, а в одном русле с академической. Это обеспечивало высокий уровень преподавания в высшей школе и активнейшее участие профессуры в различных научных проектах, на первый взгляд не связанных с высшей школой. Среди причин этого можно выделить невозможность развития некоторых научных направлений в рамках жестко регулируемой властью университетской деятельности, осознание особенностей истории развития науки. В частности, С.Ф. Ольденбург, один из ведущих ученых эпохи, полагал, что «XVIII век был для науки веком академий, XIX век стал веком университетов, а XX век будет веком исследовательских институтов» [Цит. по: 4, с. 98].
Острые дискуссии о путях развития высшей школы начались задолго до 1917 года. Многие представители ученого сообщества говорили о необходимости отказа от так называемой «чистой» науки и активного включения университетской науки в решение актуальных государственных задач. Так, рассуждая о задачах среднего и высшего образования, Д.И. Менделеев в известной работе «Заветные мысли» (1905) подчеркивал их разность: «В начальном и среднем образовании должно преследовать преимущественно развитие личное, а в высшем образовании — общественное и государственное» [9]. Современное образование, по его мнению, никак не связано с решением этих важнейших задач, что является его существенным недостатком: «Все наше образование направлено преимущественно в сторону индивидуалистическую, подобно древнему или средневековому, и на деле вовсе чуждо задачам жизненным и общегосударственным, для которых истинное знание состоит в уменье видеть действительность, уловить условия, принять их в расчет и сообразно со всем этим найти выполнимое или в данной частности пригодное разрешение, будет ли то постройка машины, или ведение предприятия, или исполнение поручения, личное ли или общественное дело» [Там же].
В постреволюционный период филолог и историк Н.С. Державин, принявший новую власть и ставший в 1922 году ректором Петроградского университета, в работе «Высшая школа и революция» утверждал, что нужно активно противодействовать идеям «чистой» науки, что на современном этапе наука в первую очередь должна служить народу и стране [2, с. 40]. Высшая школа, по его мнению, «должна быть профессиональной по преимуществу» [Там же. С. 43], и это станет гарантией полезности университетов в условиях нового государства: «Профессионализм высшего образования и наука не исключают, но естественно дополняют друг друга, образуя собою тот драгоценный синтез, на котором строятся и успехи чистого знания, и прогресс трудового общества» [Там же. С. 46].
Исследование успешных научных проектов, в реализации которых ключевую роль сыграли виднейшие представители университетской гуманитарной науки, показывает, что
важнейшей составляющей научной деятельности ученые видели ее практическую направленность, искренне или нет подстраиваясь под требования большевистского правительства.
Среди подобных проектов можно выделить Российскую академию истории материальной культуры, созданную в 1918 году на основе Императорской Археологической комиссии. Создатели этой академии задумывали учреждение, аналогичное Академии наук, но со специальной задачей исследования памятников материальной культуры. В организации ее работы активнейшее участие принимали многие университетские преподаватели: А.А. Миллер, С.Ф. Ольденбург, О.А. Добиаш-Рождест-венская, С.Ф. Платонов, Б.В. Фармаковский, С.А. Жебелев, Н.Я. Марр и др.
Адаптироваться под новые государственные задачи удалось во многом благодаря намеренной привязке задач академии к провозглашенному властью лозунгу «Науку и культуру — в массы!», что было закреплено в § 12 ее устава: «Академия всеми мерами способствует развитию и распространению в стране знаний, относящихся к памятникам древности, искусства и старины и правильного понимания их культурной ценности и значения. В этих целях Академия содействует просветительным организациям в устройстве ими публичных лекций и выставок и командирует своих работников для руководящих чтений или разъяснений по специальностям Академии» [14, с. 5]. В дальнейшем деятельность академии в этом направлении лишь расширялась. В пункте 4 Устава ГАИМК (1926) объявлялось, что «культурно-просветительная деятельность Академии состоит в распространении среди трудящихся масс теоретических и практических сведений по вопросам, входящим в круг ведения Академии» [15, с. 6].
Глава учреждения Н.Я. Марр в записке «О массово-просветительной работе ГАИМК», представленной в совет академии, писал, что нужно проявить активность в том направлении, «которого требует современная общественность, с одной стороны, увязка с произв. центрами, с другой — направление своей просветительской деятельности в сторону массовых потребителей» [6, л. 2]. Таким образом, идея о привязке работы академии к решению актуальных социально-политических задач го-
сударства неизменно проходит сквозь историю учреждения 1920-х годов, несмотря на то что до конца десятилетия ее руководство старалось всячески дистанцироваться от идеологии и политики. Академия, включившая в свой состав ведущие гуманитарные силы страны, главных ученых «старой школы», до последнего момента стремилась сохранить свободу от идеологических установок власти, лишь заявляя о соответствии своих задач государственным. Будучи искренне убежденными в определяющей роли науки для развития государства, ее сотрудники не подстраивались под него, и вплоть до конца 1920-х годов власть была вынуждена с этим считаться.
В рамках рассматриваемого вопроса нельзя обойти вниманием возникшее в 1921 году совершенно новое для отечественной науки учреждение - Яфетический институт, эффектная адаптация идеологии которого под запросы власти является уникальным примером в истории российской науки. Революционные представления его руководителя, автора яфетической теории и «нового учения о языке», Н.Я. Марра смогли начать серьезно воздействовать на «реальную жизнь» только после прихода к власти большевиков. Со стороны ученого это было не только стремлением к кардинальному переустройству, желанием жить и творить «в великую эпоху электричества и перестройки земного шара», но следствием особого авангардного стиля мышления, для которого характерны смелость, масштабность, неизменная направленность на практическую реализацию идей.
Среди проектов, разрабатываемых институтом, особое значение в контексте рассматриваемого нами вопроса имеет история разработки единого мирового языка. Эта идея слишком явно коррелировала с идеей мировой революции, что логично приводило к ее поддержке со стороны власти. При этом Н.Я. Марр не совсем ясно представлял процесс образования единого языка, но был убежден в его успехе. Для реализации проекта ученый указывал на необходимость организации специальной комиссии, «чтобы обеспечить наиболее целесообразное и наиболее скорое осуществление конечного результата» [5, л. 4]. При этом он полагал, что «ни латинский и ни русский алфавиты не должны лечь в основу еди-
ного мирового письма» [Там же. Л. 9], хотя допускал в случае необходимости переход на латинский алфавит [Там же. Л. 10].
Для «установления теоретических норм» будущего общечеловеческого языка в феврале 1926 года наметилась к учреждению группа по прикладной лингвистике, которая была призвана разрабатывать вопросы алфавитов, терминологии и транскрипции. По невыясненным причинам организационного оформления она так и не получила. Тем не менее и после этого в статье «К вопросу об едином языке» (1928) ученый писал о неизбежности осуществления проекта, теперь уже прочно привязывая его к социально-политическим задачам государства наравне с внеклассовым обществом и внеклассовой культурой.
В условиях «битвы за марксизм» 1920-х годов желание победы в борьбе с оппонентами не могло не привести к введению в науку политического момента. Н.Я. Марр уже с начала 1920-х годов активно участвовал в общественно-политической работе. В 1927 году он заявил о необходимости включить науку «в план индустриализации страны» [8, с. 23]. С конца 1920-х годов ученый уже не скрывал желания распространить свою теорию на большее количество научных дисциплин. Об этом, в частности, свидетельствует хранящееся в архиве Академии наук его письмо в Президиум Комакадемии, датированное мартом 1930 года, с предложением создания «специального кадра работников», которые смогли бы заменить его «в деле пропаганды яфетической теории на местах, обеспечивая тем самым освещение не только чисто лингвистической, но и общественно-политической стороны нового учения об языке» [7, л. 18].
К 1930 году теория Марра стала полностью марксисткой, что декларировалось в официальных документах института. В соответствующую сторону изменились цели и задачи учреждения, первая из которых звучала теперь следующим образом: «Яфетический институт, являясь научно-исследовательским учреждением Академии наук СССР, имеет своей целью разработку общего учения об языке, отвечающего требованиям современности в мировом масштабе (яфетическая теория), на основе методологии диалектического материализма и обеспечивает возможность практического
применения разрабатываемой им яфетической теории в социалистическом, политическом и культурном строительстве Советского Союза» [11, л. 56]. Отметим, что ничего подобного в Положении 1921 года не было [12, с. V—XV]. Марксизм занял важнейшее место в жизни института (причем с желания самого института), тем самым изменив не только масштаб исследований и поставив их на идеологический фундамент, но и окончательно встав на путь службы государственным интересам. Таким образом, автор яфетической теории и создатель Яфетического института, изначально стремясь к абсолютному лидерству в научном мире, смог успешно адаптироваться под постоянно меняющиеся марксистские каноны эпохи, что позволило ему и его учению торжествовать и в 1930-х годах.
О соответствии задач учреждения актуальнейшим государственным задачам неизменно заявлял и создатель Психоневрологического института В.М. Бехтерев. Во многом по этой причине в 1918 году состоявший при институте с 1916 года университет был преобразован во 2-й Государственный петроградский университет. В нем работали многие яркие представители университетской корпорации, среди которых можно выделить сотрудников Петербургского-Петроградского университета
A.С. Лаппо-Данилевского, М.Д. Приселкова, К.М. Тахтарева, П.А. Сорокина.
После революции В.М. Бехтерев усилил работу в направлении практической реализации своих гуманитарных проектов. Одним из них стал организованный Психоневрологическим институтом в 1918 году Университет для народа, имевший целью «распространение научных сведений в широких народных массах» [10, л. 16]. В его составе было четыре отделения: этико-гуманитарное, медицинское, естественно-историческое и искусств [Там же. Л. 17].
Значительно больших успехов достиг другой проект ученого — созданный в это же время Институт по изучению мозга и психической деятельности. Огромное место в его работе занимали проблемы труда и воспитания, что было явно нацелено на соответствие задачам большевистского правительства. Изначально
B.М. Бехтерев ходатайствовал о создании Института труда, но в условиях Гражданской войны этот проект не был реализован. Вместо него
в институте был создан отдел труда. В сферу внимания ученых входил не только труд рабочих, но и врачей, актеров, художников. Отдел воспитания, созданный весной 1919 года, ставил своей целью «всестороннее изучение детства и юношества человеческой личности и условий ее развития в целях установления правильных методов воспитания и обучения, а также распространение соответствующих знаний» [3, с. 151]. В 1920-е годы Бехтерев смог начать активную популяризацию «культуры социального героизма», которая подразумевала приобщение детей к социальной сущности человеческого общества, духу коллективизма, воспитанию у детей стремления трудиться ради общего блага.
В рамках нашего исследования большой интерес представляют изыскания в области евгеники, проводимые в институте. В первой трети XX века это учение находилось на пике своей популярности. Еще до того, как оно станет плотно ассоциироваться с нацизмом, было понятно, что учение не может существовать вне привязки к какой-либо идеологии. Не удивительно, что сторонники евгеники в России пытались привязать ее к марксизму и адаптировать под задачи большевиков. Активно проводились попытки противопоставить западной евгенике новую, советскую, социальную евгенику. В данном случае научные амбиции и интересы В.М. Бехтерева совпали с заказом новой власти. В архиве ученого находится разработанный им проект Устава Общества социальной евгеники, а также его записка «Основные вопросы социальной евгеники». Общество состояло при Институте мозга и имело основной целью «содействовать всеми доступными средствами усовершенствованию человеческой личности в смысле ее развития, поддержки и обеспечивания ее творчества в различных отраслях современной культуры и выяснения медицинских, биологических, бытовых, общественных и иных условий для выявления человека как инициатора, культурного деятеля, изобретателя и творца» [13, л. 2]. Общество занималось изучением и выяснением условий, препятствующих и содействующих «развитию человека вообще, включая его наследственные условия рождения и особенности условий воспитания, среды, быта, природы, физических факторов, влияние профессии
и иные общественные влияния, которые могут содействовать развитию и усовершенствованию деятельности человека в науке, искусстве, литературе, экономике и других отраслях человеческой культуры», а также вопросов одаренности [13, л. 2]. В черновике другой работы, посвященной первым мероприятиям советской власти, ученый предлагал: «В целях проведения в жизнь основных положений евгеники и в целях возрождения болезненных семей должно быть введено обязательное врачебное освидетельствование при вступлении в брак» [1, л. 1 об.]. Весьма показателен тот факт, что интерес В.М. Бехтерева к этой теме появляется именно в контексте реализации масштабных идей революционного переустройства общества, очередных попыток выведения «новой породы людей».
Таким образом, результаты проведенного в рамках заявленных целей исследования позволяют сделать следующие выводы. Для процесса адаптации университетской науки и
ученых «старой школы» в постреволюционных политических условиях было характерно стремление ученых выйти за границы университетов, распространить свои идеи в рамках новых научных проектов, ориентированных на интересы государства. Это требовало в первую очередь соответствия их идей социально-политическим задачам, решаемым советской властью. Гуманитарное знание в не меньшей степени, чем технические и естественные науки, включилось в этот процесс, что привело к росту влияния ученого сообщества на процесс становления и развития культурной политики исследуемого периода. Механизмы адаптации ученого сообщества в условиях 1920-х годов, степень успешности и востребованности их проектов, направленных на развитие антропологических дисциплин, напрямую зависели от политических пристрастий ученых, их амбиций, личностных убеждений и готовности сотрудничать с властью, адаптируя свои идеи под ее требования.
список литературы
1. Бехтерев, В.М. Отношение к 1-м мероприятиям Советской власти // ЦГИА СПб. Ф. 2265. Оп. 1. № 1038.
2. Державин, Н.С. Высшая школа и революция [Текст] / Н.С. Державин. - М.; Пг.: Гос. изд-во, 1923. - 48 с.
3. Институт по Изучению Мозга и Психической Деятельности (отчет о деятельности Института по 15 июля 1919 г.) [Текст] // Вопр. изучения и воспитания личности. - 1919. - № 1.
4. Кожевников, А. Первая мировая война, Гражданская война и изобретение «большой науки» [Текст] / А. Кожевников // Власть и наука, ученые и власть: 1880-е - начало 1920-х годов: материалы Меж-дунар. науч. коллоквиума. - СПб., 2003. - С. 87-111.
5. Марр, Н.Я. Записка об едином письме [В ответ на запрос Научного Отдела] от 7.11.1919 // СПФ АРАН. Ф. 800. Оп. 1. № 127.
6. Он же. [О массово-просветительной работе ГАИМК]. Записка в Совет ГАИМК // Там же. № 1538. Л. 2.
7. Он же. Письмо в Президиум Коммунистической Академии при ЦИК СССР тов. В.П. Милютину от 10 марта 1930 г. // АРАН. Ф. 350. Оп. 1. № 356.
8. Он же. Секция научных работников и советская общественность [Текст] / Н.Я. Марр // Научн. работник. - 1927. - № 3 (март). - С. 17-24.
9. Менделеев, Д.И. Заветные мысли [1905 г.] [Электронный ресурс] / Д.И. Менделеев // Электрон. б-ка Ин-та философии РАН. - Режим доступа: http ://iph.ras.ru/elib/Mendeleev_Zavetnye_mysli. html (дата обращения: 20.04.2012).
10. Отчет о деятельности Психоневрологического института с 1908 по 1918 г. // ЦГА СПб. Ф. 2555. Оп. 1 (1917-1930). № 1.
11. Положение об Яфетическом Институте АН СССР // СПФ АРАН. Ф. 77. Оп. 1 (1930). № 1.
12. Положение об Институте яфетидологиче-ских изысканий РАН [Текст] // Яфетический сб. -Пб., 1922. - Вып. I. - С. V-XV
13. Проект Устава Общества социальной евгеники // ЦГИА СПб. Ф. 2265. Оп. 1. № 975.
14. Устав Российской академии истории материальной культуры [Текст]: [утв. Гос. ученым советом 21 октября 1919 г.] [Пг.], 1919. - 30 с.
15. Устав Российской академии истории материальной культуры [Текст]: [утв. Гос. ученым советом 12 января 1926 г.]. - Л., 1926. - 28 с.
