CC BY
178
УДК 811.161.1'42:811.161.1'27
ББК Ш141.12-51+Ш141.12-006.21 ГСНТИ 11.25.25 Код ВАК 23.00.04
О. В.Рябов
Санкт-Петербург, Россия
МЕДВЕЖЬЯ МЕТАФОРА РОССИИ КАК ФАКТОР МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ1
АННОТАЦИЯ. В статье рассматривается роль метафоры «Россия-медведь» в международных отношениях. Автор останавливается на специфических чертах метафоры, которые обусловливают ее включение в международные отношения; анализирует историю и основные черты образа России как медведя в западной культуре; рассматривает использование медвежьей метафоры в российском внешнеполитическом дискурсе; отмечает современные тенденции ее эксплуатации в глобальной символической политике.
Автор делает вывод о том, что использование метафоры «Россия-медведь» оказывает влияние как на восприятие страны на международной арене, так и на принятие внешнеполитических решений. В западном дискурсе медвежья метафора используется, как правило, для проведения символической границы с Россией, будучи призванной промаркировать ее неевропейскую сущность и обусловленные этим агрессивность и отсталость. В статье рассматриваются такие последствия включения медвежьей метафоры России в международные отношения, как 1) мобилизация негативных значений, закрепленных за образом «русского медведя»; 2) эссенциализация нынешних противоречий между Россией и Западом, представление их в качестве сущностных и потому неустранимых; 3) гомогенизация россиян, что приводит к идее их коллективной ответственности за внешнюю и внутреннюю политику страны; 4) их дегуманизация, лишение человеческого лица. В российском внешнеполитическом дискурсе нынешняя ситуация в использовании медвежьей метафоры характеризуется значительным усилением самоидентификации Росси с медведем, что и отражает усилившиеся антизападные и изоляционистские настроения, и поддерживает их.
1 Работа выполнена в рамках исследовательского проекта РГНФ 15-03-00010 «Символ 'Родины-матери' в символической политике современной России».
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: концептуальные метафоры, международные отношения, политический дискурс, политическая ме-тафорология, образ России, метафорическое моделирование, метафорические модели, зооморфные метафоры.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ: Рябов Олег Вячеславович, доктор философских наук, профессор, консультант проректора по научной работе, Санкт-Петербургский государственный университет. Адрес: 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9. E-mail: riabov1@inbox.ru.
O. V. Ryabov
Saint Petersburg, Russia
THE BEAR METAPHOR OF RUSSIA AS A FACTOR OF INTERNATIONAL RELATIONS
ABSTRACT. The paper dwells upon the role of the metaphor «Russia is a bear» in international relations. The author traces specific features of metaphor which cause its using in international relations; analyzes the history of the image of the «Russian bear» and its main features; considers employing the bear metaphor in Russian discourse of foreign policy; investigates the contemporary trends in its application in the global symbolic politics.
The author points out that using the metaphor «Russia is a bear» influences both the representations of the country on the international arena and in political decision-making. In the Western discourse the bear metaphor is exploited to draw a symbolic border with Russia and represent the country as non-European, aggressive, and backward. The paper deals with analysis of consequences of employing this metaphor in international relations: 1) the mobilization of negative meanings of the image of the «Russian bear»; 2) the essentiali-zation of the current tensions between Russia and the West, representing them as everlasting and ineradicable; 3) the homogenization of Russians that holds them collectively responsible for the domestic and foreign policy of the country; 4) the dehumanization of Russia, the obliteration of its human face. As for the current Russian discourse on international relations, it employs the metaphor for self-identifying much more actively than earlier. This tendency, on the one hand, reflects growing anti-Western and isolationist sentiments, on the other, maintains them.
KEYWORDS: conceptual metaphor, international relations, political discourse, political metaphorology, image of Russia, metaphorical modeling, metaphorical models, zoomorphic metaphors.
ABOUT THE AUTHOR: Ryabov Oleg Vyacheslavovich, Doctor of Philosophy, Professor, Consultant of the Vice-Rector for Research, Saint Petersburg State University.
«Русский медведь» становится все более заметным персонажем дискурса международных отношений. Медвежья метафора России обретает визуальное воплощение в карикатурах и демо-тиваторах; к ней обращаются не только журналисты, но также представители экспертного сообщества и политики — то есть, те, кто готовит внешнеполитические решения, принимает их и проводит их в жизнь. Так, доклад Центра европейских исследований В. Мертенса о «российской пропаганде в Европе» (июль 2016) был назван «Медведь в овечьей шкуре»,1 а кандидат в вице-президенты США во время теледебатов, критикуя Россию, заявил, что существует древняя пословица: «Русский медведь никогда не умирает, он лишь впадает в спячку».2 Столь широкая представленность во внешнеполитической риторике метафоры «Россия — медведь» позволяет предположить, что она обладает высокой значимостью. Верифицируя данное предположение в настоящей статье, я остановлюсь вначале на специфических чертах метафоры, которые обусловливают ее включение в международные отношения. Далее предметом анализа становятся история и основные черты образа России как медведя в западной культуре, а также функции, которые медвежья метафора России выполняет в политике стран Запада. Затем речь пойдет о том, как эта метафора используется в международной политике, проводимой Россией. Современные тенденции ее эксплуатации в дискурсе международных отношений (прежде всего, в условиях укра-
© Рябов О. В., 2016
1 The Bear in Sheep's Clothing: Russia's Government-Funded Organisations in the EU. uRl.: http://www.martenscentre.eu/publications (accessed: 25.10.2016).
2 Волков К. Кандидат в вице-президенты США: Русский медведь никогда не умирает // Российская газета. 2016. 5 октября. URL.: https://rg.ru/2016/10/05/kandidat-v-vice-prezidenty-ssha-russkij-medved-nikogda-ne-umiraet.html (дата доступа: 25.10.2016).
инского кризиса) рассматриваются в следующей части статьи. В заключение анализируются последствия вовлечения медвежьей метафоры в мировую политику.
Метафора как фактор международных отношений
В последние годы язык международных отношений активно исследуется в качестве их значимого фактора; роль метафор в дискурсе внешней политики вызывает у исследователей особый интерес [см., напр.: Лакофф 2006; Lakoff 2003; Cohn 1993; Shimko 1994; Chilton 1996; Diemert 2005; Будаев, Чудинов 2006; Steuter, Wills 2008; Marks 2014]. В теории когнитивной метафоры было показано, что метафора — это важнейший элемент не только языка, но и мышления; она представляет собой основной когнитивный механизм, используемый человеком для того, чтобы упростить мир, приблизить его к собственному жизненному опыту. Подобно аналогии, она выступает формой «ментальной экономии» [Shimko 1994: 660]. В первую очередь этим объясняется широкое использование метафор при восприятии и описании вопросов политики и, особенно, политики международной1.
Вместе с тем необходимо принимать во внимание, что, позволяя нам сосредоточиться на одном аспекте понятия, метафора может мешать сосредоточиться на других аспектах, с ней несовместимых [Лакофф, Джонсон 1990]. По этой причине метафоры обладают значительным манипулятивным потенциалом, что объясняет их широкое использование в политической риторике, который тем более велик, что влияние метафоры на наше мышление — а потому и поведение — по большей части невидимо [Steuter, Wills 2008: 7].
В таком контексте можно согласиться с тем, что концептуальная метафора представляет собой «ценнейший инструмент геополитической борьбы» [Будаев 2015: 13]. Хорошо известно высказывание Дж. Лакоффа, который, анализируя репрезентации войны в Персидском заливе, отметил, что механизмы метафорического мышления активно используются в дискуссиях о внешней политике; подкрепленные бомбами, метафоры способны убивать [Лакофф 2006].
1 Более того — метафора оказывает влияние не только на репрезентации внешней политики политиками и журналистами и восприятие ее обычными людьми, но и на ее концептуализацию учеными в основных теориях международных отношений [Shimko 1994; Marks 2014].
Таким образом, привлечение метафоры становится одним из важных способов производства смыслов; оно, как показала К. Кон на примере гендерной метафоризации, выступает средством символического насилия [Cohn 1993]. Согласно П. Бурдье, символическое насилие как навязывание политическими акторами своих культурных и символических практик, внедрение в сознание граждан выгодной для себя иерархии норм и ценностей играет ключевую роль в воспроизводстве социального неравенства [Бурдье 2007]. Использование концептуальных метафор может быть рассмотрено в качестве составляющей символической политики, которая представляет собой деятельность политических акторов, связанную с производством различных способов интерпретации социальной реальности и борьбой за их доминирование в публичном пространстве [Малинова 2012: 180].
Медвежья метафора России в западной культуре
Метафоры, характеризующие отношения России на международной арене, многообразны; исследователи выделяют такие виды, как телесная, гендерная, природная, милитарная, спортивная, морбиальная, метафоры родства, дома [см., напр.: Чудинов 2001]. Метафора «Россия-медведь» — одна из самых примечательных — появляется в Западной Европе около пятисот лет назад и к XVIII в. становится признанной аллегорией страны как в Старом, так и в Новом Свете [Лазари, Рябов 2008; Россомахин, Хрусталев 2008]. Дань использованию медвежьей метафоры отдали выдающиеся представители западной культуры, среди которых известные писатели, художники, скульпторы, медальеры, режиссеры, публицисты. О значимости образа «русского медведя» говорит и то обстоятельство, что его «носителями» выступают газеты и сатирические карты, почтовые марки и открытки, медали и игрушки, художественные и анимационные фильмы [Lazari, Riabow, Zakowska 2013]. Особая роль в популяризации образа принадлежит карикатурам с «русским медведем», первые из которых появляются в 1730-х гг. [Россомахин, Хрусталев 2008].
В процессе метафорической проекции осуществляется перенос в сферу-мишень сформировавшихся элементов сферы-источника; поэтому, анализируя прагматический эффект медвежьей метафоры, необходимо принимать во внимание специфику концептосферы определенного лингвокультурного сообщества. Очевидно, наряду с инвариантами, в различных культурах есть
л
свои особенности восприятия медведя. Для понимания основных свойств и функций медвежьей метафоры России в дискурсе международных отношений необходимо принимать во внимание, что она утверждается в тот период, когда образ медведя как такового в западноевропейских культурах носил ярко выраженную негативную окраску. В дидактической литературе медведь олицетворял сразу несколько грехов, в том числе грехов смертных, включая гневливость и похоть, а также жестокость, мстительность, лень [Bieder 2005: 79; Shepard, Sanders 1982: 136]. Принимая во внимание все сказанное, не приходится удивляться, что медведь нередко символизировал сатану [Bieder 2005: 82]. Кроме того, медведь нередко иллюстрировал способность церкви укротить природу при помощи духа, привести язычников к христианству. Как отмечает П. Меллер, в текстах западных писателей русские, ассоциируемые с телесным и природным, противопоставлялись европейцам, ассоциируемым с разумом и цивилизацией; именно это, по мнению исследователя, и явилось отправной точкой представлений о России как об ursa major [См.: Neumann 1999: 80-81]. Медвежья метафора способствовала приписыванию русским черт, которые используются в дискурсе Модерности для маркировки Другого: варварства, лени, деспотизма, неспособности к прогрессу, непредсказуемости. Дж. Диттмер справедливо отмечает, что такие коннотации медвежьей метафоры, как грязь, отсталость, глупость, иррациональность, необходимость контроля со стороны Запада являются типичными для ориенталистского дискурса [Dittmer 2003]. Наконец, «медведь» был призван акцентировать такую характеристику России, как агрессивность. Этот образ имеет и позитивные коннотации; о медвежьей силе России вспоминают не только соперники, но и союзники [Lazari, Riabow, Zakowska 2013]. Однако в основном «русский медведь» вызывает на Западе такие чувства, как ощущение собственного цивилизацион-
1 Так, в латышской культуре медведь является, скорее, положительным персонажем, что находит отражение и в том, какое место в национальной мифологии занимает эпос «Лачплесис», и в том, что одним из самых светлых символов культуры является Laimes Lacis, «медведь счастья». Это, кстати, может служить объяснением тому факту, что на страницах латышских сатирических изданий образ «русского медведя» практически не встречается до второй четверти XX века: медвежий символ не мог в полной мере играть роль этноразличитель-ного маркера, отделяя латышей от русских и от России [Гайлите 2013].
ного превосходства, опасение разбудить свирепого хищника, желание приручить его, а то и посадить на цепь.
Анализируя функции, которые выполняет исследуемая метафора, прежде всего отметим, когнитивную: она помогает получить первоначальные представления о России как большой, сильной и потому потенциально опасной стране.
Кроме того, обозначая границу цивилизованности, образ российского Другого способствует укреплению позитивной коллективной идентичности европейцев [Neumann 1998: 239]. Сегодня страх перед «русским медведем», русофобия, помогает созданию общеевропейской политической идентичности и легитимации Евросоюза, будучи используемым в политике европейской идентичности [Рябов 2016].
Далее, исследуемая метафора выступает одним из инструментов внутриполитической борьбы в западных обществах. Обвинения политических соперников в пророссийских симпатиях иллюстрируются при помощи изображения их в медвежьем об-личии (скажем, в виде медвежонка на карикатуре 1924 г. из журнала «Punch» представлены британские коммунисты1).
Наконец, медвежья метафора помогает обосновать определенную внешнюю политику в отношении России. Она особенно востребована в пропагандистском обеспечении военных конфликтов, будь то наполеоновские войны, Крымская война, русско-японская война, Первая и Вторая мировые войны, Холодная война, «Пятидневная война» в 2008 г. в Закавказье [Ri-abov, Lazari 2009].
Медвежья метафора России в российской культуре
Таким образом, медвежья метафора занимает важное место в западном взгляде на Россию, выступая фактором международной политики. К вопросу о том, к каким последствиям приводит уподобление России медведю, вернемся в заключительной части статьи; пока же остановимся на проблеме использования этой метафоры в российской внешнеполитической риторике.
Вопреки достаточно распространенному сегодня мнению, медведь не является «исконным символом» России. Во всяком случае, в «высокой» культуре Российской империи — у писателей, философов, художников — не удается найти свидетельств
1 Raven-Hill L. Love me, love my cub // Punch. 15.11.1924. URL.: http://www.pictorialgems.com/1924-Labour-Party-With-Russian-Bear-British-Communist-Cub.39176. (accessed: 25.10.2016).
ни особо уважительного отношения к медведю, ни тем более идентификации России с ним. В советский период образ «русского медведя» продолжал активно использоваться на Западе, и в СССР этот образ был призван, по преимуществу, иллюстрировать специфику восприятия страны ее западными недоброжела-телями1. Изменение отношения к медведю как национальному символу в России происходит лишь в постсоветский период, прежде всего благодаря вовлечению этого символа во внутреннюю политику. Изображение медведя появляется на логотипе «партии власти» еще в 1999 г. и с тех пор используется в самых разнообразных формах политического брендинга как в процессе легитимации власти, так и ее делегитимации [см., напр.: Рябов, Константинова 2011; Ворошилова 2013]. Вместе с тем было бы упрощением видеть причины роста популярности медведя в качестве национального символа только в политической пропаганде. Интерес к этому символу обнаруживает себя уже после распада СССР, когда он включается в процессы создания постсоветской идентичности, основанной на противопоставлении как советскому периоду, так и западной цивилизации. В 2000-х гг. же культ медведя стал частью процесса изменения национальной идентичности, который можно обозначить как «ремаскулиниза-ция России», включающий наделение образа страны маскулинными коннотациями (сила, рациональность, автономность) и создание привлекательных образцов национальной маскулинности [Riabov, Riabova 2014].
Медвежья метафора набирает популярность и во внешнеполитическом дискурсе. Идея миролюбия занимает важное место в национальной мифологии россиян, и образ медведя помогает созданию соответствующей картины международных отношений. Воплощая огромные размеры страны, ее силу, мощь, заставляющую трепетать соседей, медведь в то же время добродушен и миролюбив. Он не хищник по своей природе, поэтому силовые акции всегда можно сопроводить фразами типа «разбудили мишку», «не надо было дразнить медведя», иллюстрируя вынужденность подобной реакции; он «дает отпор лишь тогда, когда его загоняют в угол» [цит. по: Михайлова 2015: 145]. Так, в 2005 г. «Аргументы и факты» публикуют фотоколлаж под названием «Русский 'мишка' добрый, но сколько можно его обижать?», который сопровождает материалы, посвященные «антироссийской
1 Напр.: Черепанов Ю. На потоке // Крокодил. 1982. № 35. С. 11.
политике» правительств Грузии и стран Балтии . Однако официальные лица старались избегать использования данного символа во внешнеполитической риторике, справедливо полагая, что тот выступает, прежде всего, средством делегитимации страны в глазах западной аудитории. Во всяком случае, если во время войны в Закавказье в 2008 г. в западных медиа образ «русского медведя» эксплуатировался активно, то российские СМИ и официальные лица старались дистанцироваться от него, указывая на русофобский, расистский, характер его применения [Riabov, Lazari, 2009]. Показателен первый случай обращения к нему В. Путина в сентябре 2009 г.: в интервью немецкой газете он высмеял попытки представителей стран ЕС создать образ России как «медведя,
2
который хочет всех поглотить» .
Вместе с тем в последние годы происходят примечательные изменения в использовании исследуемой метафоры как в российском, так и в западном внешнеполитических дискурсах, связанные с обострением отношений между Россией и Западом в условиях украинского кризиса.
Медвежья метафора России
в дискурсе украинского кризиса
Говоря о роли медвежьей метафоры в репрезентациях событий на Украине, необходимо принимать во внимание, что важнейшей чертой дискурса Евромайдана было своеобразное «бегство от России»; вступление в ЕС рассматривалось как освобождение от влияния восточного соседа, сущностная чуждость которого европейской цивилизацией активно подчеркивалась — и образ «русского медведя» играл в этом заметную роль. В западных медиа содержались призывы помочь украинцам освободиться от медвежьих объятий России3. Дальнейшие события расценивались как вполне естественная для России-медведя реакция.
1 Дорофеев А. <«Русский мишка» добрый... > // Аргументы и факты. 2005. № 20. С. 1.
2 Путин: Россия не медведь, который хочет всех поглотить // Newsland. 14/09/2009. URL.: http://www.gazeta.ru/news/lenta/2009/09/14/n_1403308 (дата обращения: 22.02.2014).
3 Напр.: Traynor I. Ukrainian protests show the European Union still offers hope to some // The Guardian. 1.12.2013. URL.: https://www.theguardian.com/world/2013/dec/01/ukrainian-protests-european-union-hope (accessed: 26.09.2016).
Так, в марте 2014 г. журнал «The Economist» опубликовал карикатуру «Ненасытный», изображающую, как Россия в облике медведя проглатывает Украину . Примечательно, что некоторое время спустя похожий рисунок был помещен в учебник по обще-ствознанию, предназначенный для школьников в Нидерландах2; это показывает, кстати, что медвежья метафора становится частью образовательного процесса в странах ЕС: юных европейцев с детства приучают видеть в России страшного хищного зверя...
Приведем еще пример использования медвежьей метафоры в манипулятивных целях. Уже 18 июля 2014 г., то есть на другой день после трагедии малазийского «Боинга» в небе над Донбассом, «The Chicago Tribune» печатает карикатуру под названием «Путинский питомец», на которой изображен огромный злобный медведь, челюсти которого перекусывают корпус самолета [Stantis 2014]. На тот момент существовали самые разные версии произошедшего; этот же образ призван ассоциировать гибель пассажиров именно с Россией.
Введение режима санкций сопровождалось широким привлечением медвежьей метафоры, когда использовалась типичная для портретирования «русского медведя» тема наказания зверя (сюжеты охоты на медведя, заточения его в клетку, посажения на цепь и т.п.). С большим интересом относится к анализируемому образу украинский политик Н. Савченко. Во время судебного процесса она приготовила выступление, в котором содержались следующие слова: «А медведь человеческого языка не понимает, он понимает только язык силы. Поэтому, если мы не станем более решительными и не определим вовремя верные приоритеты, то скоро будем иметь Третью Мировую Войну»3. Впрочем, в дальнейшем она смягчила свою позицию и, отвечая на упреки в готов-
1 Insatiable // The Economist. 19.04.2014. URL.: http://www.economist.com/news/leaders/21600979-cost-stopping-russian-bear-now-highbut-it-will-only-get-higher-if-west-does (accessed: 26.09.2016).
2 В голландских школьных учебниках Россия представлена в виде монстра // Ридус.ру. 28.07.2015. URL.: http://www.ridus.ru/news/189649 (дата обращения: 22.02.2014).
3 Несказанное «последнее слово» Савченко в российском суде (полный текст) // СЕГОДНЯ.ua. 3.03.2016. URL.: http://www.unian.net/politics/1282296-neskazannoe-poslednee-slovo-savchenko-v-rossiyskom-sude-polnyiy-tekst.html (дата обращения: 22.02.2014).
ности идти на компромисс с российской стороной, заявила: «Если мишка поддается дрессировке, ему дают кусок сахара!»1. Окровавленный медведь был изображен на обложке номера вышедшего весной 2016 г. «Foreign Affairs», в котором обсуждались перспективы российской экономики в условиях режима западных санкций; фотоколлаж сопровождала следующая подпись: «Путинская Россия — в нокдауне, но не в нокауте»2.
Медвежья метафора используется и в тех высказываниях, которые преследуют цель если не оправдать, то понять политику России: ее следует принимать такой, какой она якобы является — то есть, со всеми «неустранимыми медвежьими чертами». Лидер британских евроскептиков, выступая в Европарламенте по поводу украинского кризиса, обвинил ЕС в эскалации кризисной ситуации и посоветовал не дразнить русского медведя: «Ес-
3
ли тыкать в русского медведя палкой, он ответит» .
Таким образом, в период украинского кризиса для создания репрезентаций России политики, эксперты и журналисты активно эксплуатируют традиционные черты образа «русского медведя». В то же время обращает на себя внимание новая тенденция использования медвежьей метафоры. Последнее время все чаще обсуждается проблема вакуума силы на международной арене, который порождает геополитическую нестабильность и приводит к серьезному возрастанию угрозы со стороны международного терроризма . Эта слабость, которую, как утверждают многие, демонстрируют страны Запада, становится особенно заметной на фоне силы «русского медведя» и его готовности ее применять. Поскольку сила и власть воспринимаются, как правило, в качестве атрибутов традиционной маскулинности [Рябова 2009], то встает вопрос о том, соответствует ли нынешней непростой международной обстановке утверждаю-
1 Надежда Савченко: «Если мишка поддается дрессировке, ему дают кусок сахара!» // Новая газета. 5.07.2016. URL.: http://www.novayagazeta.ru/politics/73729.html (дата обращения: 22.02.2014).
2 Rose G. Putin's Russia. Down but not out // Foreign Affairs. 2016. May-June. URL.: https://www.foreignaffairs.com/articles/russian-federation/2016-04-20/putins-russia (accessed: 26.09.2016).
3 Деловые качества Путина восхищают британского политика // ИноТВ. 31.03.2014. URL.: https://russian.rt.com/inotv/2014-03-31/Delovie-kachestva-Putina-voshshhayut-britanskogo (дата обращения: 22.09.2016).
4 ВалльА. делль. Реванш Путина // Atlantico. 16.08.2016 URL.: http://inosmi.ru/politic/20160816/237561149.html (дата обращения: 22.09.2016).
щаяся в западных обществах новая маскулинность, включающая в себя многие фемининные качества. Иллюстрацией такого рода сомнений может служить карикатура голландского художника, опубликованная в 2014 г.1 Ее название цитирует известные слова Р Киплинга «Восток есть Восток, Запад есть Запад, и им никогда не встретиться»; подзаголовок «Столкновение цивилизаций» напоминает об идеях С. Хантингтона; само же изображение отсылает к противопоставлению «Американцы с Марса, а европейцы — с Венеры», сделанному американским политологом Р. Кэйганом [Kagan 2002], которое говорит о воинственности первых и миролюбии вторых. Однако, на анализируемой карикатуре, мы видим, что художник ассоциирует с Марсом Россию, которую олицетворяет Путин верхом на грозном медведе, в то время символом современной Европы служит «Кончита Вурст» — победитель конкурса Евровидение-2014, который стал одним из символов этой новой маскулинности. «Столкновение цивилизаций», таким образом, может быть прочитано сегодня и как «столкновение маскулинностей». Подобный скептицизм заметен и в американском обществе; Б. Обама как одно из воплощений этой новой политической маскулинности, подвергается серьезной критике, особенно в дискурсе Республиканской партии; сенатор Т. Круз сравнил того с котенком, противостоящим медведю-Путину2. Не удивительно, что близкий к республиканцам телеканал Fox News заявил, что Д. Трапм, их кандидат на президентских выборах-2016, поможет американским мужчинам вернуть утерянную мужественность в условиях, когда демократы «попытались феминизировать эту страну в культурном плане самым отвратительным образом»3. Таким образом, Россия-медведь изображается без особых симпатий, однако она представлена как воплощение качества, которое рассматривается как одно из наиболее ценных в современной ситуации — силы. В постсоветской истории такое, заметим, случалось нечасто.
1 Schot. Never the twain shall meet. URL.: http://www.cagle.com/2014/05/never-the-twain-shall-meet (accessed: 26.09.2016).
2 Howell K. Cruz: «Russian bear is encountering the Obama kitty cat» // The Washington Times. 30.08. 2014. URL.: http://www.washingtontimes.com/news/2014/aug/30/cruz-russian-bear-encountering-obama-kitty-cat/ (accessed: 26.09.2016).
3 Телеведущая Fox News: Дональд Трамп поможет американским мужчинам вернуть утерянную мужественность. 25.12.2015. URL.: http://mixednews.ru/archives/93662 (дата обращения: 22.09.2016).
Еще более значительными переменами отмечена российская внешнеполитическая риторика. Необходимо подчеркнуть, что они сопровождаются изменениями в самоидентификации, происходящими в массовом сознании. В ходе всероссийского опроса ^ = 1500), проведенного в сентябре 2015 г., в ответ на вопрос «С какими образами Вы ассоциируете Россию?» 12% респондентов назвали образ медведя (во время аналогичного опроса 2003 г. таковых было лишь 3%). Любопытно, что о медведе как символе России чаще говорили мужчины, представили молодежной возрастной группы, россияне с высоким доходом и жители Сибири1. Использование «русского медведя» для самоидентификации отражается в текстах публикаций, комментариях на интернет-форумах, демотиваторах, в риторике официальных представителей России2. Одним из наиболее заметных проявлений этой тенденции стало включение образа России как медведя в выступления российского президента. На встрече Валдайского клуба в октябре 2014 г. Путин, говоря о защите интересов России, вспомнил выражение «что позволено Юпитеру, не позволено быку» и заявил, что «медведь ни у кого разрешения спрашивать не будет» и «своей тайги никому не отдаст»3. В декабре 2014 г., во время ежегодной пресс-конференции, отвечая на вопрос о причинах обострения отношений с Западом, президент вновь сравнил Россию с медведем, который не должен расслабляться, чтобы не потерять зубы и когти и не стать охотничьим трофеем в виде чучела4.
Необходимо отметить появление новой ипостаси «русского медведя» — материнской, которая становится особо замет-
1 Образ Родины — в натуре // РОМИР. 29.09.2015. URL.: http://romir.ru/studies/ (дата обращения: 22.02.2014).
2 Например, А. Мигранян, руководитель нью-йоркского представительства российского Института демократии и сотрудничества, осудил страны «Новой Европы» за их провокационные, по его словам, действия по отношению к России и предупредил их: «Не надо лаять на большого медведя. Это опасно» (Чего на самом деле хочет Россия. URL.: http://inosmi.ru/world/20150624/228753745.html#ixzz3fyhRlH1x (accessed: 26.09.2016)).
3 Путин о политике РФ: русский медведь в другие земли не хочет // РИА новости. 24.10.2014. URL.: http://ria.ru/politics/20141024/1029951137.html (дата обращения: 22.02.2014).
4 Владимир Путин: как только русский медведь расслабится, из него сделают чучело // Вести.ru. 18.12.2014. URL.: http://www.vesti.ru/doc.html?id=2209651(дата обращения: 22.02.2014).
ной в дискурсе легитимации присоединения Крыма к РФ [Рябов 2014]. «Русский медведь», иными словами, превращается в «русскую медведицу». Материнский образ Родины является одним из наиболее древних, известных и влиятельных символов российской культуры. Образ России как матери Крыма, нередко дополняемый образом Украины как мачехи, активно использовался в репрезентациях событий украинского кризиса. Привлечение материнского символа способствовало легитимации присоединения Крыма в разнообразных формах; в частности, это позволило использовать символический потенциал «Родины-матери», накопленный за многовековую историю его существования. В ситуации противостояния с киевскими властями было особенно эффективным обращение к образам Великой Отечественной войны и практикам коммеморации послевоенного периода; этим, в частности, объясняется активнейшее использование знаменитого образа с плаката И. Тоидзе. Для нашего исследования имеет особое значение то, что в риторику, посвященную присоединению Крыма, включается такая модификация материнского символа, как образ России-медведицы, заботливо опекающей своего медвежонка — Крым [Рябов 2014].
Заключение
Попробуем подвести итоги. В западном дискурсе медвежья метафора используется, как правило, для проведения символической границы с Россией, будучи призванной промаркировать ее неевропейскую сущность и обусловленные этим агрессивность и отсталость. Какое влияние оказывает эксплуатация медвежьей метафоры на восприятие России на международной арене?
Прежде всего, она способствует мобилизации значений (по преимуществу, негативных), закрепленных за образом «русского медведя»: кровавая, агрессивная, деспотичная, варварская, отсталая, неевропейская страна.
При этом следует учитывать, что включение этой метафоры в дискурс международных отношений способствует эссенциа-лизации нынешних противоречий между Россией и Западом, представление их в качестве сущностных и потому неустранимых. Репрезентации Российской Федерации при помощи медвежьей метафоры способствует восприятию ее во фрейме «Империя Зла»; западную аудиторию тем самым стараются убедить в том, что Россия всегда останется враждебной «свободному миру». Американский историк М. Малиа использовал термин «веч-
ная Россия» (eternal Russia) для того, чтобы подвергнуть критике позицию тех западных политиков и экспертов, которые исходят из того, что Россия не способна меняться и, следовательно, враждебные отношения между двумя странами периода Холодной войны будут воспроизводить себя и в будущем [Malia 2000: 1].
Еще одно последствие эксплуатации медвежьей метафоры — гомогенизация россиян; все они — некая эманация большого «русского медведя», все они несут коллективную ответственность за внешнюю и внутреннюю политику страны. Дж. Лакофф показал, как метафора «государство — это личность» использовалась для легитимации внешнеполитических решений в период военной операции США в Ираке, которая начинала выглядеть таким образом, что единственным противником является С. Хуссейн; тем самым смерти и лишения сотен тысяч иракцев становились «невидимыми» [Lakoff 2003].
В случае с медведем ситуация усугубляется тем, что россиян репрезентирует не человек, а животное. Привлечение животных метафор в освещение проблем международных отношений — это, как правило, один из способов дегуманизации оппонента, лишения его человеческого облика. Эксплуатация животной метафоры приводит к тому, что оппоненту отказывают в способности испытывать человеческие эмоции (например, страх и боль), что позволяет быть по отношению к нему безжалостным [Steuter, Wills 2008: 39-40]. В случае с нашим героем примером может служить ситуация с публикацией в «The Korea Times» карикатуры «Очень расстроенный Русский медведь Путин», посвященного терактам в московском метро 29 марта 2010 г. В России публикация вызвала возмущение; МИД РФ даже потребовал извинений. Скорее всего, художник не имел намерения оскорбить память погибших, однако у образов есть своя логика;
действительно, ревущий в три ручья медведь способен вызвать
1
смех, но едва ли сострадание .
Говоря об аспектах прагматики использования метафоры в международных отношениях, необходимо принимать во внимание не только ее манипулятивный потенциал и влияние на восприятие ситуации, но и ту роль, которую она может играть в принятии решений. Анализируя символическую политику,
1 Корейская газета опубликовала оскорбительные карикатуры на теракты в московском метро // NEWSRU.com. 2.04.2010. URL.: http://www.newsru.com/world/02apr2010/cartoons.html (дата обращения: 22.09.2016).
О. Малинова подчеркивает, что элиты, конструирующие смыслы, сами действуют в рамках социально разделяемых систем смыслов и, участвуя в их производстве и воспроизводстве, подчиняются их логике [Малинова 2013: 13]; Г. Тульчинский справедливо отмечает, что акторы «информационных войн» сами оказываются продуктами интерпретаций [Тульчинский 2015: 27]. Очевидно, в глобальной символической политике, которая представляет собой символическую борьбу за производство смыслов в глобальном информационном пространстве, элита также оказывается заложником применяемых концептуальных метафор. Как заметил П. Чилтон, включение метафор в дискурс порождает ситуацию, когда они обеспечивают приоритет одного понимания реальности над другим; они становятся важным фактором в производстве политической реальности, в том числе реальности международных отношений [Chilton 1996: 74].
Например, использование животной метафоры в отношении оппонента вовлекает в дискурс также метафору охоты, что, в свою очередь, предписывая строго определенный набор ролей и вариантов поведения, существенно ограничивает автономию политика в принятии решений. Охотник может выслеживать, расставлять капканы, преследовать, ранить, убивать — но он не может договариваться [Steuter, Wills 2008: 73]. Не удивительно, что при описании отношений с Россией часто встречается фраза «Медведь понимает только силу» (выше мы цитировали подобное высказывание, принадлежащее Н. Савченко).
Показательным является связанное с исследуемой метафорой признание американского политического обозревателя Ч. Краутхаммера о том эффекте, который произвел в США запуск первого в мире спутника в 1957 г.: «Спутник стал для страны шоком, потому что до этого мы всегда считали Россию большим, чрезвычайно сильным, но неуклюжим медведем. Медведь измотал нацистов, медведь был способен в умопомрачительных количествах производить сталь, но у нас было то, чего у него не было ни капли, — ум и смекалка. И вот в один прекрасный день мы просыпаемся и видим, что он обогнал нас в космосе.»1.
Очевидно, убежденность в том, что оппонент является неуклюжим и недалеким может привести к весьма опасным для международной стабильности последствиям — поскольку это в
1 Krauthammer C. What Sputnik Launched // The Washington Post. 5.10.2007. URL.: http://www.washingtonpost.com/wp-
dyn/content/article/2007/10/04/AR2007100401922_pf. html (accessed: 26.09.2016).
большинстве случаев не соответствует действительности и затрудняет политическое прогнозирование. Не эта ли самоуверенность, порождаемая в том числе и представлениями о России как о медведе, в итоге обернулась демонстрацией беспомощности западных экспертов и политиков в ситуации украинского кризиса, которые подвели мир сегодня к опасной черте?
Можно спорить о том, в какой мере политика России дает основания для подобного рода оценок. Однако нельзя не обратить внимания на то, что использование животных аллегорий наций, рас и культур, достаточно распространенных в культуре XVNI-XX вв., в настоящее время практически табуировано. Граждане России вправе ожидать, что обязательное для респектабельных западных СМИ правило политкорректности с ее требованием ответственного использования языка должно распространяться и на них... Положение, однако, осложняется тем, что последние годы россияне сами готовы ассоциировать себя со зверем; вопрос о том, в какой степени такая идентификация представляет собой временное явление, вызванное обострением отношений с Западом в условиях режима санкций, нуждается в дальнейшем исследовании. Можно предположить, что использование медвежьей метафоры в подобном контексте отражает рост антизападных настроений, с одной стороны, и выступает фактором их поддержания, с другой.
ЛИТЕРАТУРА
Будаев Э. В. Концептуальная метафора на службе у разведки США // Политическая лингвистика. — 2015. № 2. С. 12-16.
Будаев Э. В., Чудинов А. П. Концептуальная метафора в политическом дискурсе: американский, европейский и российский варианты исследования // Политическая лингвистика. — 2006. № 17. С. 35-77.
Бурдье П. О символической власти // Бурдье П. Социология социального пространства. — СПб.: Алетейя; М.: Ин-т экспериментальной социологии, 2007. С. 87-96.
Ворошилова М. Б. Образ Винни-Пуха в современной российской политической карикатуре // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. — 2013. № 4. С. 116-125.
Гайлите Г. Медведь и Латвия: Образы латышско-российских отношений в карикатуре // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. — 2013. № 4. С. 29-40.
Лазари А. де, Рябов О. В. Русский медведь в польской сатирической графике межвоенного периода (1919-1939) // Границы: Альманах
Центра этнических и национальных исследований ИвГУ. Вып. 2: Визуализация нации. — Иваново: ИвГУ, 2008. С. 162-182.
Лакофф Дж. Метафора и война: Система метафор для оправдания войны в Заливе // Современная политическая лингвистика / под ред. Э. В. Будаева, А. П. Чудинова. — Екатеринбург: УрГПУ, 2006. С. 59-71. Режим доступа.: www.philology.ru/linguistics1/lakoff-06.htm.
Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры / под ред. Н. Д. Арутюновой, М. А. Журинской. — М.: Прогресс, 1990. С. 387-415. Режим доступа.:
http://www.philology.ru/linguistics1/lakoff-johnson-90.htm.
Малинова О. Ю. Конструирование смыслов: Исследование символической политики в современной России. — М.: ИНИОН РАН, 2013.
Малинова О. Ю. Политическое использование прошлого как инструмент символической политики: эволюция дискурса властвующей элиты в постсоветской России // Политическая экспертиза: ПО-ЛИТЭКС. — 2012. Т. 8. № 4. С. 179-204.
Михайлова Ю. Н. Медведь в политическом дискурсе // Вестник Кемеровского государственного университета. — 2015. № 4. Т. 4. Филология. С. 143-146.
Россомахин А., Хрусталев Д. Россия как Медведь: Истоки визуализации (XVI-XVIII века) // Границы : Альманах Центра этнических и национальных исследований ИвГУ. — Иваново: ИвГУ, 2008. Вып. 2: Визуализация нации. С. 123-161.
Рябов Д. О. Образ России в политике европейской идентичности ЕС: дисс. ... кандидата политических наук. — СПб., 2016.
Рябов О. В., Константинова М. А. «Русский медведь» как символический пограничник // Труды Карельского научного центра Российской академии наук. — 2011. № 6. С. 114-123.
Рябов О. В. Мать и мачеха: Материнский символ России в легитимации присоединения Крыма к РФ // Женщина в российском обществе. — 2014. № 4. С. 40-50.
Рябова Т. Б. Гендерные стереотипы в политической сфере современного российского общества: Социологический анализ: дисс. ... доктора социологических наук. — Иваново, 2009.
Тульчинский Г. Л. Историческая память в символической политике и информационные войны // Философские науки. — 2015. № 5. С. 24-33.
Чудинов А. П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование политической метафоры (1991-2000). — Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т., 2001.
Bieder R. E. Bear. — L.: Reaktion Book, 2005.
Chilton P. A. Security Metaphors, Cold War Discourse from Containment to Common House. — New York; Bern; Frankfurt/M.: Peter Lang, 1996.
Cohn C. Wars, Wimps, and Women: Talking Gender and Thinking War // Gendering War Talk / ed. by M. Cooke, A. Woollacott. — Princeton, NJ: Princeton University Press, 1993. Pp. 227-246.
Diemert B. Uncontainable Metaphor: George F. Kennan's «X» Article and Cold War Discourse // Canadian Review of American Studies. — 2005. Vol. 35. № 1. Pp. 21-55.
Dittmer J. N. European Re-Union: Representations of Eastern Europe in NATO and EU Expansion. — Florida State University, 2003. Режим доступа: http://etd.lib.fsu.edu/theses/available/etd-08312003-220800/.
Kagan R. Power and Weakness // Policy Review. — 2002. № 113. Режим доступа.: https://www.mtholyoke.edu/acad/intrel/bush/kagan.htm.
Lakoff G. Metaphor and War, Again. 17.03.2003. — Режим доступа.: http://www.alternet.org/story/15414/metaphor and war, again.
Lazari A. de, Riabow O., Zakowska M. Europa i Niedzwiedz. War-szawa: Centrum Polsko-Rosyjskiego Dialogu i Porozumienia, 2013.
Malia M. Russia under Western Eyes: From the Bronze Horseman to the Lenin Mausoleum. — Cambridge, MA: The Belknap Press of Harvard University, 2000.
Marks M. Metaphors in international relations theory. — Palgrave Macmillan, 2011.
Neumann I. B. Constructing Europe: Russia as Europe's Other // Political Symbols, Symbolic Politics: European Identities in Transformation / ed. by U. Hedetoft. — Aldershot; Brookfield: Ashgate, 1998.
Riabov O., Lazari A. de. Misha and the Bear: the Bear Metaphor for Russia in Representations of the «Five-Day War» // Russian Politics and Law. — 2009. Vol. 47. № 5. Pp. 26-39.
Riabov O., Riabova T. Remasculinization of Russia? Gender, Nationalism and Legitimation of Power under Vladimir Putin. Problems of Post-Communism. — 2014. Vol. 60. №. 2. Pp. 23-35.
Shepard P., Sanders B. The Sacred Paw: The Bear in Nature, Myth, and Literature. — New York: The Viking Press, 1985.
Shimko K. L. Metaphors and Foreign Policy Decision Making // Political Psychology. — 1994. Vol. 15. №. 4. Pp. 655-671.
Steuter E., Wills D. At War with Metaphor: Media Propaganda and Racism in the War on Terror. — Lexington books, 2008.
