CC BY
20
Литература
Древний город на Оби: История Сургута. Научно-художественное издание [Текст]. -Екатеринбург: Тезис, 1994. - 336 с.
История Ханты-Мансийского автономного округа с древности до наших дней [Текст]: учебник для старших классов / отв. ред. Д.А. Редин. - Екатеринбург: Волот, 1999. - 472 с. Куриков, В.М. Ханты-Мансийский автономный округ: с верой и надеждой - в третье тысячелетие [Текст] / В.М. Куриков. - Екатеринбург: Зевс, 2000. - 192 с.
итературоведение
3
ББК 83.3 (2 РОС=РУС)6-8 УДК.821.161.1.09<1917/1991>
Ю.А. ДВОРЯШИН Y.A. DVORYASHIN
МАТЕРИНСКОЕ СЕРДЦЕ РОССИИ MOTHER'S HEART OF RUSSIA
Статья посвящена осмыслению проблемы образного воплощения традиции М.А. Шолохова в современной отечественной литературе, в особенности, в творчестве В.Г. Распутина. Преемственные связи обнаруживаются на уровне фундаментальных художественно-методологических особенностей восприятия и отражения мира.
The article is devoted to understanding the problem figurative embodiment of tradition M.A. Sholohov in contemporary Russian literature, especially in the work of V.G. Rasputin. Successive relationship found at the level of fundamental artistic and methodological features of perception and reflection of the world.
Ключевые слова: национальная задача, общественное сознание, преемственность, традиция, М.А. Шолохов, духовно-нравственный контекст, самопожертвование.
Key words: national objective, social consciousness, continuity, tradition, M.A. Sholokhov, spiritual and moral context, self-sacrifice.
На рубеже ХХ-ХХ1 столетий русское общественное сознание вновь, как и много раз прежде, озабочено поисками ответа на вопрос, поставленный в свое время А.С. Пушкиным: «Куда ж нам плыть?» Однако теперь этот вопрос, отражая новый разворот отечественной истории, приобрел несколько иное звучание. В наше время особую тревогу вызывает состояние тех укрепов нации, которые могли бы обеспечить будущность России. Не случайно В.Г. Распутин - один из крупнейших современных писателей, художник и мыслитель, тонко чувствующий «гул подземной Руси», - столь последовательно призывает соотечественников к «поиску берега». В этих словах заключен чрезвычайно важный для писателя смысл, ощущаемый им как обозначение первостепенной для современности национальной задачи.
Именно этими словами - «в поисках берега» - озаглавил писатель свое выступление при вручении ему литературной премии имени А.И. Солженицы-
на 4 мая 2000 года. Так назван и вышедший в 2007 г. сборник публицистических произведений В. Распутина.
«Мы жаждем надежного берега» [8, с. 213], - провозгласил писатель, выражая тем самым, разумеется, не только свою собственную потребность и даже не потребность только своих единомышленников, но всеобщую, всенародную устремленность к «крепости устоев». Что это за устои, о которых столь упорно и самозабвенно беспокоится В. Распутин? Чувство тревоги у писателя вызывает то, что «честь, совесть, все эти "не убий", "не укради", "не прелюбодействуй", любовь в образе сладко поющей волшебной птицы, не разрушающей своего гнезда, а также и более нижние венцы фундамента -традиции и обычаи, язык и легенды, и совсем нижние - покойники и история -все это заметно перестает быть основанием жизни». И все же, несмотря на кажущуюся неосуществимость задачи, писатель не теряет надежды, он уверен, что «где-то этот берег должен быть, иначе чего ради нам поручены эти столь бесценные сокровища!» [8, с. 214].
Тревога В. Распутина о духовном состоянии общества более чем оправдана, и острота, драматизм ее не надуманы. Они отражают действительно дошедшую до края деградацию общественного сознания. Однако вряд ли в том, что именно В. Распутин сегодня возвысил свой голос в защиту национальных ценностей, есть что-то неожиданное.
Кто, как не он, «нравственник», по слову А.И. Солженицына, обладает особым доверием народа в диагностировании его нравственных устоев, ибо на протяжении всего своего творчества писатель свидетельствовал о гибельных тенденциях их разрушения.
«География» «поиска берега» у В. Распутина широка: она охватывает различные сферы общественной жизни, в том числе и литературу. Только перечисление имен писателей, упоминаемых им в статьях и выступлениях, может дать представление о тех идейных и эстетических ориентирах, которые обозначают для него «бесценные сокровища» в словесном художественном творчестве: Пушкин, Толстой, Достоевский, Платонов, Леонов, Шукшин, Вам-пилов... Особое место в этом ряду творцов - властителей народных дум - занимает и М.А. Шолохов. В. Распутин неизменно выделял его среди своих непосредственных предшественников и творческих учителей. Отвечая на вопрос о своих преемственных связях, писатель со свойственной ему последовательностью утверждал: «Мне бы хотелось назвать, конечно, в первую очередь Михаила Шолохова. Мы все у него учимся» [7, с. 146]. В скорбные дни прощания с Шолоховым в феврале 1984 года писатель сказал о том, что, очевидно, было для него в творческом опыте автора «Тихого Дона» самым сокровенным и плодотворным: «Шолохов навсегда войдет в наше ощущение Родины, духовной ее мощи, которая выказалась в нем именно тогда, когда больше всего это было необходимо. Когда потребовалось на весь мир подтвердить, что живо у нас народное слово, что не повредился в испытаниях и битвах здоровый природный нрав русского мужика и что по-прежнему на этой древней земле всему голова хлебушко, во имя которого приходится принимать и ратные труды» [9, с. 4].
Немаловажно и то, что, когда пришлось вступиться за честь Шолохова в одной весьма непростой ситуации, В. Распутин сделал это не колеблясь. Имеется в виду ситуация с вручением писателю премии А. Солженицына. Приняв премию, В. Распутин посчитал необходимым выразить свое несогласие с известной антишолоховской кампанией, инициированной А. Солженицыным. Он заявил: «Есть "пункты", позиции, по которым я продолжаю не согла-
шаться с А.И. Солженицыным. Не могу понять и принять его благословение книги «Стремя "Тихого Дона"», благодаря ему она разошлась по всему миру и на старых дрожжах выстряпала вновь подозрения против Шолохова. В России великая литература, и сколько бы ни было в ней великих писателей, им в ней не должно быть тесно» [11, с. 3].
По отношению к самой версии о плагиате писатель занимает однозначно отвергающую ее позицию. Когда найденная рукопись «Тихого Дона» в мае 2000 года была представлена общественности в Союзе писателей России, В. Распутин сказал: «Вот это чудо... не могло не произойти. Рукописи не только не горят, рукописи и не пропадают тоже, когда они необходимы для спасения честного имени художника, когда они необходимы в трудные времена для возрождения и спасения России... Можно подделать многое. Можно подделать слово, можно подделать даже архитектуру, конструкцию книги, но нельзя подделать сердце, нельзя подделать душу, нельзя подделать любовь к России, которая есть в этой книге. Вот только по этому качеству можно понять, что, как бы ни продолжалось злопыхательство, ничего из этого не получится. Ведь совершенно же ясно, что это настолько подлинная книга, настолько написана она кровью сердца и души» [10, с. 3-4].
В поисках нравственных опор в современной общественной жизни В. Распутин неизменно обращается мысленно к русской деревне, которая всегда была надежным фундаментом в судьбе России. По его убеждению, выпестованные в крестьянской среде русские гении возвышались всякий раз в переломные эпохи, когда требовалось подтвердить неизжитость духовной мощи народа. Именно в такой момент, когда «приповадились в послереволюционной России литературу склонять то к местечковому, то к комиссарскому языку -
и поднялся Шолохов с "Тихим Доном"» [8, с. 262].
Произведения В. Распутина, его знаменитые повести - от «Деньги для Марии» до «Дочь Ивана, мать Ивана», - составившие целый материк художественной прозы второй половины ХХ века, - столь органично вошли в сознание современников, что теперь уже трудно вообразить, что среди живущих никогда не было ни старухи Анны Степановны, ни учительницы Лидии Михайловны, ни Настены Гуськовой, ни пожертвовавшей собой для защиты чести
и достоинства человека Тамары Ивановны.
По-своему ключевой в творчестве В. Распутина в 70-80-е годы стала повесть «Последний срок». Сам писатель, по свидетельству критика И. Панке-ева, уже в начале 90-х годов, то есть после «Прощания с Матерой» и «Пожара», назвал ее «пока главной из своих книг» [6, с. 29].
Критики по-разному, но, в сущности, согласованно формулировали смысл главного открытия В. Распутина в «Последнем сроке». В. Курбатов отметил, что: «Распутин следом за лучшими русскими художниками слушал главное материнское, родовое, скрепляющее, без чего народ - не народ» [3, с. 93]. Ему вторила С. Семенова: «Анна... заглядывает за грани будничного, земного, ее волнует несказанное, тайны жизни и смерти. Для труженицы простого дела жизни оказываются важны вечные вопросы смысла индивидуального ее бытия» [12, с. 56-57]. И. Панкеев тоже отмечает, что «Анна в "Последнем сроке" - ярчайший пример художественного исследования человеческой души, показанной писателем во всей ее величественной неповторимости, единственности и мудрости, - души женщины, постигающей и уже даже постигшей то, о чем каждый из нас хоть раз в жизни думал»; «Анна в своих
размышлениях о смерти как о своеобразной нравственной ценности поднимается до философских обобщений, которые во многом являются открытием Валентина Распутина» [6, с. 29].
Нет оснований оспорить хотя бы одно из приведенных суждений, в той или иной мере отражающих действительный смысл повести В. Распутина. И все же не покидает ощущение, что во всех этих оценках содержания «Последнего срока» упускается нечто принципиально важное, составляющее неотъемлемую часть художественной самобытности В. Распутина. На наш взгляд, акцентировав внимание на философской стороне содержания повести, отметив ее онтологический смысл, критики не учитывают ее эмоционально-чувственную составляющую, ограничивают ее содержание исключительно вопросами этического свойства. М. Левина, например, писала: «Не судьба Настены, старухи Дарьи или Ивана Африкановича в центре образно-философских построений писателей-деревенщиков, но судьба вечных нравственных ценностей, вопрос о необходимости и возможности их сохранения, а, следовательно, и выживания человечества» [4, с. 10]. Конечно, задача для писателя и в такой формулировке - колоссального масштаба. Однако в рассуждениях критика не может не насторожить явно акцентированная мысль о некоем якобы равнодушии авторов «деревенской прозы» к конкретным судьбам своих героев. В действительности это не так. Категория «судьба человека» вовсе не является чем-то вторичным, функциональным в творчестве В. Распутина.
Ведь и старуха Анна предстает перед нами не только как природный мудрец, поражающий оригинальностью подлинно философских сентенций, но и как живой человек, обстоятельствами своей судьбы, изгибами характера, личностным обаянием, вызывающий у читателя яркое эмоциональное чувство, душевное волнение. Для В. Распутина чрезвычайно важно вызвать у читателя не только думу, но и переживание. Характерно, что в одной из бесед с С. Залыгиным он заявил об этом качестве своего художественного метода как определяющем его самобытность: «Если говорить о моих героях, я больше, видимо, их наделяю некоторой эмоциональной задачей, вы же наделяете философскими задачами» [14, с. 6]. Действительно, уход Анны Степановны
в иной мир в «Последнем сроке» - это не некий аналог рационального эксперимента, имеющего глубокий мыслительный заряд. Читатель сочувствует героине, испытывает к ней жалость, переживает вместе с ней. Да и сама она -человек тонко чувствующий, порывистый, страстный, ее жизнь вовсе не определяется точно расчерченными рациональными схемами. Сколько душевной теплоты в ее общении с маленькой внучкой, как душевно изящны ее отношения со старинной подругой Миронихой, как могла она со всем пылом натуры отдаться захлестывающему ее сердечному чувству!
В предельно сжатом виде эмоционально-чувственная сущность Анны Степановны проявилась в одном эпизоде повести, который, на наш взгляд, стал кульминационным в раскрытии внутреннего потенциала образа. Ценностный смысл личности и судьбы героини запечатлен здесь в уплотненном до символической картины вспоминании: «Неожиданно... перед ней высветился дальний-дальний день - и тоже с рекой.
Только что прошел дождь, короткий, буйный, окатный, из нечаянно подвернувшейся по-летнему единственной тучи, а уже опять солнце... все чисто и азартно блестит, пахнет остро, свежо, звенит от птиц и стекающей воды.
Земля, опьяненная дождем, раскрылась, распахнулась догола, дышит утомленно, с наслаждением, небо над ней снова глубокое, ясное, голубое.
Она не старуха - нет, она еще в девках, и все вокруг нее молодо, ярко, красиво. Она бредет вдоль берега по теплой, парной после дождя реке, загребая ногами воду и оставляя за собой волну, на которой качаются и лопаются пузырьки...
Она все бредет и бредет, не спрашивая себя, куда, зачем, для какого удовольствия, потом все-таки выходит на берег, ставит свои упругие босые ноги в песок, выдавливая следы, и долго с удивлением смотрит на них, уверяя себя, что она не знает, откуда они взялись. Длинная юбка на ней вымокла и липнет к телу, тогда она весело задирает ее, подтыкает низ за пояс и снова лезет в воду, тихонько смеясь и жалея, что никто ее сейчас не видит. И до того хорошо, счастливо ей жить в эту минуту на свете, смотреть своими глазами на его красоту, находиться среди бурного и радостного, согласного во всем действа вечной жизни, что у нее кружится голова и сладко, взволнованно ноет в груди». Здесь перед нами человек в момент не только эстетического потрясения, но и наивысшего и наиболее полного слияния с миром: и с его красотой, и с его сущностью, и с неостановимым процессом его творения. Едва ли не единственный раз в повести ее героиня предстает в этом эпизоде освобожденной от каких-либо внешних - семейных, хозяйственных, общественных -забот, она остается один на один с миром как неотделимая от него часть, но и неповторимая индивидуальность. Даже теперь тот день высветился в ее памяти, «перебивая воспоминания о ребятах».
Героиня В. Распутина не только переживает в памяти радостные мгновения бытия, но еще и дает им эмоционально-логическую характеристику: «И до того хорошо, счастливо ей жить в эту минуту на свете... Еще и теперь ... у старухи замерло сердце: было, и правда было, бог свидетель. Она подумала... ей стало обидно, грустно...»
Писатель достигает здесь предельной степени слияния мысли и чувства не только во всем произведении в целом, но и в отдельном элементе его текста. Эпизоды воспоминаний героини чрезвычайно важны для понимания ее сущностной, мировоззренческой природы. Для него чрезвычайно важно создать эмоционально-чувственный образ, способный запечатлеться в сознании читателя своими естественно-природными качествами.
В «Последнем сроке» В. Распутина воплощены характер мировосприятия, особый тип связи человека и природы, самобытное соотношение дня текущего и бытия. Образ Анны Степановны обретает в конечном итоге черты вечного образа матери человеческой. В. Распутин творчески осваивает этот новый «масштаб измерения характера» (Л. Киселева), находя при этом самобытные художественные решения. Его герои способны нести на себе груз ответственности за свои собственные деяния и за то, что происходит вокруг, перед людьми и перед судьбой. Они всегда открыты для «людского суда». В сущности, в книгах В. Распутина постоянно идет обсуждение жизни, а голос автора перестает быть только голосом создателя произведения, он вбирает в себя и голос чего-то несравненно более объективного, обладающего особым правом на истину - народа, истории, жизни.
В последнее время некоторые критики пытаются доказать, что в героях В. Распутина (как и всей «деревенской прозы») отсутствуют сознательные, интеллектуальные начала, что расценивается как свидетельство их «безличности». Утверждается, что «безличность» - это «ключевое для понимания философии деревенской прозы слово» (М. Левина).
Читая подобные рассуждения, диву даешься: до какой же степени нужно удалиться от нормальной жизни, от понимания души человека, от мук и страданий современников, воплощенных в художественных образах, чтобы увидеть в этих образах лишь голую схему, подтверждающую тенденциозную идею. Неужели критикессу не тронули последние страницы беловского «Привычного дела», повествующие о том, как «горе пластало на похолодевшей земле» («безличного» - ?!) Ивана Африкановича? И что же, это личностного начала лишена Анна Степановна из распутинского «Последнего срока»? Та самая Анна Степановна («безропотная» - ?!), которая решительно расправилась с Денисом Агаповским, отомстив за своего сына? Невозможно упрекнуть в отсутствии или даже сглаженности личности человека, способного мыслью и сердцем откликаться на боли и страдания окружающих. Именно такова героиня В. Распутина. Ее думы, воспоминания не ограничиваются пределами индивидуальных или семейных отношений, они всегда от частных деталей и замечаний перебрасываются к широким обобщениям. Способность на сопереживание ближнему свойственно ей накануне смерти точно так же, как и на протяжении всей жизни. Не зря ведь у «старуни» «захолонуло сердце», когда она узнала от задушевной подруги Миронихи, что у соседей Голубевых «медведь... телку задрал». Это соучастие героини в беде отдельному человеку, своему односельчанину, изображается писателем как естественное проявление ее готовности откликнуться на страдания всего мира: «Старуха любила слушать старинные песни... От ранешних протяжных она будто взлетала на крылах над землей и, не улетая, делала большие плавные круги, тревожась и втихомолку плача о себе и о всех людях, которые еще не нашли успокоения». Анну Степановну волнуют вопросы, непосредственно связанные с жизнью своих современников: «она хотела знать, как живут они сами, как одеваются в морозы и что едят, раз не держат ни коров, ни куриц, ни свиней» и «оне пошто так пьют-то? Какая им доспелася нужда?»
Конечно возможности проявления героиней «Последнего срока» личностного начала ограничены самой сюжетной ситуацией - старуха «дожидалась смерти», - однако то, что она является ярко выраженной индивидуальностью, не вызывает сомнения.
Еще более рельефно как раз в личностном плане предстала центральная героиня повести В. Распутина «Живи и помни». Критики немало спорили по поводу смысла главного деяния Настены: в годы Великой Отечественной войны она приняла, укрыла от общества и тем самым спасла от гибели своего мужа дезертира Андрея Гуськова. Характерно, что в первых критических откликах о повести чаще всего звучал мотив безысходности судьбы Настены: «Предположительно нечего посулить загнанной Настене,
не придумать ей иной доли - она обречена безнадежно» [5, с. 291]. Были и попытки втиснуть изображенную в повести трагедию в рамки уголовного кодекса. Критик С. Штут выразилась в этом смысле вполне определенно: «Вина [Настены. - Ю.Д.] и впрямь тяжелая, но не трагическая, с ее сложной, противоречивой природой, а вполне однозначная, не требующая ни смелости,
ни свободы для ее постижения. Преступление доказано, преступники установлены, соответствующая статья в Уголовном кодексе предусматривает соответствующую санкцию: самый осторожный и вдумчивый суд не засиделся бы в совещательной комнате, и ни один из присутствующих на процессе не пролил бы слезу сострадания» [15, с. 46].
Думается, что такого рода толкования существенно упрощают содержание повести В. Распутина, сводят его смысл к значению конкретной жизненной ситуации. Между тем типизирующий потенциал «Живи и помни» гораздо масштабнее обстоятельств, определивших фабульную канву произведения. Особенно отчетливо глубина и многозначность содержания повести проявилась
в образе Настены Гуськовой.
В «Живи и помни» В. Распутин поставил в центр произведения молодую, полную физических и душевных сил женщину (Настене - 27 лет), что позволило писателю показать внутренний мир, характер героини не статичным, как в «Последнем сроке», а действенным. Настена своими поступками, своей судьбой непосредственно участвует в жизненном процессе, вмешивается в складывающиеся обстоятельства, корректирует их развитие.
Дезертирство Андрея противоречит самой сути личностных установок Настены. Для нее самое страшное последствие преступления мужа состоит в том, что он оторвал и себя и ее от людей - не только односельчан, но и от всего людского мира, создал преграду, не позволяющую им жить и радоваться жизни вместе со всеми. Необходимость и естественность органической связи с людьми, пожалуй, одно из характернейших качеств Настены.
Писатель постоянно подчеркивает соотнесенность интимных переживаний героини с народными представлениями, что проявляется не только в прямых авторских оценках, но и непосредственно в поведении, душевных движениях Настены. То есть здесь перед читателем предстает столь неприемлемый для автора статьи «Апофеоз беспочвенности» и для ее единомышленников природный, общинный характер, определяемый ими как «безличность». Но поведение героини В. Распутина в трагических обстоятельствах, выбор ею пути «на Голгофу» свидетельствует совсем о другом.
С первых же минут нежданной встречи с дезертировавшим мужем Настена жила надеждой на то, что ей удастся вынести двойную тяжесть - и за себя, и за него. Но чем больше примеряла она свое горе к горю деревенских подруг, тем больше ощущала неизбывность вины Андрея, не только бежавшего с фронта, но и стремящегося уйти от людского суда. Она понимала: такую вину - вину перед народом, перед совестью - один человек искупить не в состоянии. Потому и приняла Настена на себя тяжесть преступления Андрея, что была убеждена: выйти к людям они могли только вместе: «Ведь она жена ему. А раз так, надо или полностью отказываться от него, петухом вскочив на забор: я не я и вина не моя, или идти вместе с ним до конца хоть на плаху».
Видимо для натуры эгоистической, не только осознающей, но и своей жизнью реализующей «нравственную ценность своей личности, развитость личного самосознания» [13, с. 30], то есть той, о которой так пекутся некоторые критики, наиболее логичным и естественным выходом из подобной ситуации было бы резкое отторжение от дезертира. При этом сохранялись бы благополучие и нерушимость принципов такой личности. Настена не такова. Она не может отвергнуть Андрея, но не из эгоистических, корыстных соображений (разве не мечта - сохранить живого и здорового мужа от всечеловеческой бойни?), она не может оставить его в беде один на один с судьбой. Больше всего она тревожится о том, «как его вызволить из этой беды, как жить, чтобы, не ошибаясь, не запутавшись, помочь? Что бы с ним теперь ни случилось, она в ответе».
В Настене чрезвычайно развито чувство ответственности за другого человека. Эту ответственность перед людьми, перед миром она воспринимает
как исполнение своего жизненного долга. Даже это страшное горе, нежданно свалившееся на ее плечи, Настена встречает как испытание судьбы, как, может быть, однажды в жизни, даваемую человеку возможность, проявив всю глубину своего духовного мира, сполна отдать себя людям: «Судьбой ли, повыше ли чем, но Настене казалось, что она замечена, выделена из людей -иначе на нее не пало бы столько всего. Для этого надо быть на виду... Без милости ее, наверно, не оставят и, когда понадобится, помогут, а там еще, глядишь, и вознесут за страдание - даром ничего не дается. Она потерпит, вынесет все, что придется на ее долю, но коптить небо ни на что не пригодной бабой она не согласна - тогда уж лучше и не жить».
Судьба Настены, ее путь страданий исполнены в повести высокого смысла, трагедийного звучания. Но и этим она не выделена из среды своих деревенских подруг. В самом деле, чем отличается Настена от той же Надьки, в двадцать пять лет оставшейся вдовой с тремя детьми, от Лизы Вологжиной, которой посчастливилось дождаться покалеченного мужа, или от Василисы, прозванной в деревне Премудрой. Разве не пошли бы и эти женщины на то, на что пошла Настена? Но в том-то и дело, что они могли бы пойти, а Настена уже пошла. И не потому она получает прощение у людей, что «отходчивы русские женщины, пожалели они Настену» [1, с. 219], а потому что трагической своей судьбой, в которой отразились страдания всех этих женщин, героиня В. Распутина показала их духовные и нравственные силы и способности в преодолении общей беды.
Нет сомнения в том, что в образе Настены Гуськовой воплощена личность человека в высшем своем развитии. Здесь нельзя не вспомнить Ф.М. Достоевского, который утверждал, что «самовольное, совершенно сознательное, никем не принужденное самопожертвование всего себя в пользу всех есть, по-моему, признак высочайшего проявления личности, высочайшего его могущества, высочайшего самообладания, высочайшей свободы собственной воли» [2, с. 79]. Именно таковы героини В. Распутина - Мария, Анна Степановна, Настена, старуха Дарья, Тамара Ивановна. В образах этих русских женщин с наибольшей глубиной и рельефностью запечатлелось самое сокровенное, по мысли В. Распутина, качество современной России - ее женская сущность.
Литература
1. Бочаров, А. И нет ему прощенья! [Текст] / А. Бочаров // Октябрь. - 1975. - № 6. -С. 216-219.
2. Достоевский, Ф.М. Зимние заметки о летних впечатлениях [Текст] // Достоевский Ф.М. Собр. соч.: в 30 т. / Ф.М. Достоевский. - Л.: Наука, 1973. - Т. 5. - С. 45-99.
3. Курбатов, В. Долги наши. Валентин Распутин: чтение сквозь годы [Текст] / В. Курбатов. - Иркутск: Издатель Сапронов, 2007. - 296 с.
4. Левина, М. Апофеоз беспочвенности («Онтологическая» проза в свете идей русской философии) [Текст] / М. Левина // Вопросы литературы. - 1991. - № 1Х-Х. - С. 3-29.
5. Литвинов, В. Характер - это судьба [Текст] / В. Литвинов. - М., 1976.
6. Панкеев, И. Валентин Распутин [Текст] / И. Панкеев. - М.: Просвещение, 1990. -144 с.
7. Распутин, В. Быть самим собой [Текст] / В. Распутин // Вопросы литературы. - 1976. -№ 9. - С. 142-150.
8. Распутин, В. В поисках берега [Текст] / В. Распутин. - Иркутск: Издатель Сапронов, 2007. - 527 с.
