CC BY
61
Примечания
1. Гуревич, А. Я. Исторический синтез и Школа «Анналов» / А. Я. Гуревич. — Москва: Индрик, 1993.
2. Культура // Культурология. ХХ век. — Санкт-Петербург: Университетская книга, 1998.
3. Культура // Всемирная энциклопедия. Философия. — Москва: АСТ, 2001.
4. Культура // Новейший философский словарь. — 3-е изд. — Минск: Книжный Дом, 2003.
5. Bloch, M. Apologies pour l'histoire ou métier d'historien / Marc Bloch. — Pars, Albin Michel, 1949 = [Блок, М. Апология истории, или Ремесло историка / М. Блок. — Москва: Наука, 1973].
6. Febvre, L. Combats pour l'histoire / Lucien Febvre. — Paris, Armand Colin, 1953 = [Февр, Л. Бои за историю / Л. Февр. — Москва: Наука, 1991].
Ж
АССОВАЯ КУЛЬТУРА И КАЗУС САМООПРЕДЕЛЕНИЯ, ИЛИ НОВЫЕ ИДЕНТИЧНОСТИ В ДРЕВНИХ ОДЕЖДАХ
И. В. Малыгина
Московский государственный университет культуры и искусств
Статья посвящена проблемам самоопределения человека в условиях массовой культуры. Вводится и раскрывается понятие «казус идентичности».
Ключевые слова: массовая культура, идентичность, казус идентичности, глобализация. The article is dedicated to the problems of self-determination in terms of mass culture. The concept of "identity casus" is introduced and revealed within the article. Key words: mass culture, identity, identity casus, globalization.
Сколько бы мы ни говорили о массовой культуре, сколько бы ни пытались осмыслить этот феномен с позиций «pro» et «contra», — одно обстоятельство остается бесспорным: массовая культура — порождение своего времени, его не очень здоровое, а потому не в меру избалованное и в чем-то порочное дитя. И это, заметил бы мудрый Сократ, так же очевидно, как если бы мы сказали: «птица летает в небе, а рыба плавает в воде». Перефразировав известное выражение, можно сказать: человек и человечество имеют такую культуру, которую они заслуживают.
Но вместе с тем хочется понять: а что,
собственно, не так с массовой культурой, почему интерес к этому явлению окрашен в такие тревожные тона и при всех ее видимых плюсах мы не перестаем упрекать массовую культуру в цинизме и бездуховности, деформации ценностных ориентаций и художественного вкуса.
Может быть, это лишь дань традиции, идущей из древности, — ругать нравы своего поколения и безутешно скорбеть об утраченных идеалах прошлого? Ведь во все времена представления о «золотом веке» человечества были обращены в прошлое (за исключением, разве что, идеи коммунизма). И уже в VII веке до Р.Х. древнегреческий
1997-0803 ВЕСТНИК МГУКИ 6 (50) ноябрь-декабрь 2012 21-25
21
ЖМ 1997-0803 * Вестник МГУКИ * 2012 * 6 (50) ноябрь-декабрь ^
поэт Гесиод, воспевая добродетели четырех поколений людей, населявших некогда землю, безутешно тосковал по безвозвратно утраченному золотому времени и категорически отказывался идентифицировать себя с современной ему культурой: «Если бы мог я не жить с поколением пятого века!» (4).
Так что же «не так» с массовой культурой? Что в ней такого, что не ведало прежде человечество, а потому, вероятно, и сейчас отказывается принимать? Она цинична и безнравственна? Но позвольте: разве древнеримский поэт Овидий не признавался на рубеже летоисчислений, за два тысячелетия до наступления эпохи массовой культуры: «Благое вижу, хвалю, но к дурному влекусь»?
И едва ли менее циничным выглядит откровение культового американского писателя 30-х годов ХХ века Фрэнсиса Скотта Фицджеральда накануне тотального вторжения массовой культуры в жизнь человека, который устами одного из героев размышляет о морали: «Человеку нельзя без морального кодекса. Мой состоит в том, что я против сожжения ведьм. Как услышу, что где-нибудь сожгли ведьму, просто сам не свой становлюсь» (10, с. 47).
Конечно, можно было бы попытаться объяснить эту тенденцию циничностью самосознания западной культуры, но не получается. Ведь и Восток признавался в склонности к пороку и отсутствии нравственной целостности личности, например, устами Омара Хайяма:
Несовместимых мы всегда полны желаний:
В одной руке — бокал, другая — на Коране.
И так вот мы живем под сводом голубым
Полубезбожники и полумусульмане.
Мы упрекаем массовую культуру в сомнительном вкусе и примитивности жанров? Но «Ромео и Джульетта» тоже, в общем-то, не что иное, как мелодрама, а «Гамлет» — нечто среднее между детективом и мистическим триллером (если вспомнить о мятущемся
Духе и бедном Ёрике).
Что же до болезненно повышенного внимания масскульта ко всему многообразию проявлений «культуры низа» (пользуясь лексикой М.М. Бахтина), то история культур человечества могла бы противопоставить ему такое количество выразительных примеров, что нам немедленно пришлось бы признать презумпцию добродетели массовой культуры.
Казалось бы, в современной массовой культуре нет ничего такого, что было бы неведомо человечеству до сих пор, а потому все тревоги, связанные с экспансией массовой культуры, безосновательны.
Однако этот аргумент оказывается бессильным, едва мы вспоминаем непреложное правило: судить о культуре можно лишь с точки зрения закономерностей ее собственного развития, а всякие оценочные суждения, полученные путем сопоставления культур столь отличных друг от друга, — не более чем казуистика.
А потому посмотрим на массовую культуру как на закономерный этап социокультурной динамики, связанный с необходимостью поиска новых способов адаптации человеческих сообществ к изменяющимся социокультурным условиям. И именно в этот момент обнаруживается ее самая серьезная уязвимость и, возможно, самый большой грех: в пространстве массовой культуры обнаруживает себя явление, которое мы позволим себе довольно условно и метафорично обозначить как «казус самоопределения», или «казус идентичности».
Под культурной идентичностью в самом общем виде имеют в виду осознание индивидом своего единства с культурой того или иного сообщества, глубинное, почти сакральное переживание этого единства и соответствующие культурные формы его манифестации. Что же касается термина «казус», то на уровне обыденной лексики им обозначают нелепую ситуацию, а в рамках специализированного дискурса, например в судебной практике — сложный, запутанный случай. В данной статье мы в понятии «казус» объе-
диняем и обыденный, и специализированный контексты.
Говоря о казусе идентичности, мы имеем в виду не ее кризис, который тоже сегодня имеет место и проявляется в том, что в меняющемся мире прежние идентичности (например, национальные) не реализуют больше своих базовых функций, в связи с чем индивид утрачивает чувство укоренённости и принадлежности, лишается такого необходимого чувства, как «и я этой силы частица», и в связи с этим происходит ломка старых и поиск новых или дополнительных оснований групповой солидарности.
Казус идентичности — история про другое. Это история о сложной и чрезвычайно запутанной ситуации с самоопределением современного человека, которая проявляется в его растерянности, экзистенциальном одиночестве, утрате сколько-нибудь устойчивой системы социальных и личностных координат, в результате чего сама идентичность, точнее, ее наличие ставится под вопрос. Чем обусловлен этот казус?
Сегодня все чаще говорят о том, что массовая культура, по существу, предстает как смысловой эквивалент глобальной культуры, как ее универсальный культурный проект (6, с. 227). Это значит, что по своей форме она транснациональна и космополитична, а сентенция Ф. Бока: «культура ... это то, из-за чего ты становишься чужаком, когда покидаешь свой дом» (5, с. 17), в пространстве массовой культуры утрачивает прежний смысл и объективность.
Массовая культура ставит человека «на границах» множества социальных и культурных миров. Эти границы все больше размываются в связи с высокой коммуникативностью и плюрализацией культурных языков и кодов. Благодаря этому человек чувствует себя частью глобального сообщества, возникает новая версия «человека мира». Но вместе с тем ослабевают осознание и чувство принадлежности к своей собственной культуре и народу. Эта тенденция проявляется по-разному: через дегероизацию истории собственного народа и ее искажение,
распространение феномена «альтернативной истории» и современных форм этногенети-ческого мифотворчества (13), имитативное и пародийное отношение к традиционным, народным основам культуры; через явление «сувениризации» народной культуры, коммерческое тиражирование национальной государственной символики.
В России это явление стало особенно заметным после распада СССР, но оно хорошо знакомо и остальному миру: «Сегодня Мао идет с молотка со всем размахом рыночной экономики — всего за 50 000 гонконгских долларов можно купить золотую в 24 карата статую Великого Кормчего от Sing Kwong Jewelry & Gold Co. Вы можете приобрести сервиз, который принадлежал Эрику Хонеккеру, или сувениры с изображением Энвера Ходжи», — пишут по этому поводу профессора Стокгольмской школы экономики Кьелл Нордстрем и Йонас Риддерстрале (9, с. 4).
Конечно, подобные явления характерны для многих современных обществ, но в России проблема утраты базовых иден-тичностей проявляется, возможно, наиболее болезненно. Это связано со многими обстоятельствами. Достаточно вспомнить, что в России на протяжении жизни всего лишь двух-трех поколений трижды происходила радикальная смена культурно-символического кода и оснований групповой солидарности — от системы ценностей, основанной на божественном откровении,
— к умозрительной коммунистической идее
— и до современного состояния полного распада общенационального, общеразделяемого культурно-символического кода и тотального релятивизма.
Эти трансформации происходили на фоне нарастающих глобализационных процессов, в рамках которых обозначился кризис прежнего устройства мира по национально-государственному принципу. Стало понятно, что национальные государства в современном мире не только утрачивают статус «единиц выживания» (Н. Элиас), но и перестают быть «главными действующими
ISSN 1997-0803 * Вестник МГУКИ . 2012 . 6 (50) ноябрь-декабрь ^
лицами глобальных событий» (11, с. 34). В этом же настроении и примерно в это же время выскажется Я. Пенроуз, утверждающая, что «традиционная основа геополитического группирования — нация — становится все более чуждой и неадекватной мировому порядку, который продуцируется глобализацией» (3).
И вдруг выяснилось, что человек утрачивает одну из своих базовых идентич-ностей — национальную или этническую. И поскольку реальное общество и реальный мир не готовы пока предложить полноценную замену, индивид в поисках идентичности стремится к единству с иными, альтернативными общностями, подчас заменяя реальные «единицы выживания» их симу-лякрами (Ж. Бодрийяр), продуцируемыми массовой культурой. Парадоксальный и отнюдь не гипотетический пример «казуса» идентичности в связи с этим демонстрируют данные последних переписей, в ходе которых выяснилось, что определенный процент российской молодежи идентифицирует себя с эльфами, хоббитами и другими представителями вымышленных народностей, описанных в популярных fantasy-романах Дж. Р. Р. Толкиена.
Другой, не менее показательный пример: в глобальной сети набирает силу международное сообщество — государство «Nova Roma» (1) — виртуальная реконструкция Древнего Рима в его доимперский, республиканский период. У этой виртуальной республики есть все необходимые атрибуты для формирования нового типа идентичности: конституция, сенат, консулы, что особенно важно — язык. Граждане Нового Рима говорят на латыни. Они проводятся выборы и народные собрания, на которых, в частности, обсуждается «новая римская» мода, которая позволила бы его гражданам и в реальной жизни адекватным образом манифестировать свою новую (приписанную) идентичность. Русскоязычный сегмент Nova Roma (2) обладает всеми «необходимыми и достаточными» признаки этнокультурной общности: имеет свой этноним — про-
винция Сарматия, язык, религию, коллективную мифологию. Ее граждане обладают сложными именами, указывающими на столь же сложную систему самоопределения: они включают родовое имя, имя собственное и фамилию—прозвище, указывающее на социальный статус гражданина. Так, мой друг — гражданин Nova Roma — присвоил себе имя Аппий Антоний Пиктор (Антоний из рода Аппиев, художник).
Таким образом, массовая культура демонстрирует феномены приписанной или сконструированной идентичности, обнаруживая вполне конкретные потребности и переживания человека в современном мире — потребность в самоопределении, тоску по утраченной укорененности и принадлежности. В условиях кризиса этнокультурной идентичности подобные казусы становятся ее имитацией, симулякром, которые, тем не менее, «предлагают» человеку хоть какую-то систему координат.
Характеризуя массовую культуру с точки зрения ее формы, можно заключить, что она выступает в качестве универсального культурного проекта глобализации, чем и обусловлены описанные казусы. Что же касается содержания массовой культуры, то оно во многом формируется под влиянием идей и принципов постмодернизма, и в частности
— принципа «деконструкции» (Ж. Деррида). Его главные приметы — признание правомерности существования многих истин; положительное восприятие «другого» — иных ценностей и точек зрения, в том числе не совпадающих с представлениями о социально допустимом.
Эта тенденция также обнаружила себя в массовой культуре, особенно отчетливо
— в сфере взаимоотношения полов в связи с проблемой гендерной идентификации. Именно в пространстве массовой культуры наглядно проявляются отказ от жесткой нормативности как женских, так и мужских социальных ролей; постепенное возрастание уровня толерантности социума в отношении маргинальных (социально неодобряемых) типов гендерного поведения и постепенного
их выведения из-под социального контроля.
Зачастую эти процессы принимают форму «карнавальности» — еще одного признака постмодернизма. Именно посредством карнавала разрушаются нормы и запреты, авторитет и социальные законы (7, с. 434— 435; 443). Возможно, именно с этим обстоятельством связано такое широкое распространение практик мужского переодевания в рамках массовой культуры: Верка Сердючка, пародийные женские образы, создаваемые Александром Песковым, Дмитрием Нагиевым, Юрием Стояновым и др. И наряду с этим — отнюдь не пародийная манифестация гендерной идентичности посредством одежды и моды. Сегодня не только женщины заимствуют элементы мужского гардероба, но и мужчины не пренебрегают традиционно женским в одежде, и если перед нами некто в жабо и леггинсах — не факт, что мы сможем идентифицировать этого некто как женщину.
Происходит расширение границ, и даже размывание, понятия «гендерная норма», а
Примечания
1. http://sarmatia.org
2. <http://www.novaroma.org>
3. Penrose, J. Globalization, fragmentation and a disfunctional concept of nation / J. Penrose // The ethnic identities of Europ. minorities / ed. By B. Synak. — Gdansk, 1995. — P. 17. Цит. по: Нарочницкая, Е. А. Национальный фактор в эпоху глобализации / Е. А. Нароцницкая // Процессы глобализации: экономические, социальные и культурные аспекты / РАН. ИНИОН. — Москва, 2000. — С. 132.
4. Гесиод. Теогония. Труды и дни. Щит Геракла / Гесиод. — Москва, 2001.
5. Ионин, Л. Г. Социология культуры / Л. Г. Ионин. — Москва, 1996.
6. Костина, А. В. Массовая культура: национальные варианты или культура без границ? / А. В. Костина // Вузы культуры и искусств в мировом образовательном пространстве: Новый «Шёлковый путь» к культуре без границ : сборник статей. — Москва ; Ёнгволь, 2009.
7. Кристева, Ю. Бахтин, слово, диалог и роман / Ю. Кристева // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму : пер. с фр. — Москва: Издательская группа «Прогресс», 2000.
8. Малыгина, А. В. Гендерные репрезентации как тексты культуры (на примере моды середины ХХ — начала XXI вв.) : дис. ... канд. филос. наук / А. В. Малыгина. — Москва, 2008.
9. Нордстрем, К. А. Бизнес в стиле фанк. Капитал пляшет под дудку таланта / К. А. Нордстрем, Й. Риддерстрале. — Санкт-Петербург: Стокгольмская школа экономики в Санкт-Петербурге, 2002.
10. Фицджеральд, Ф. С. Ночь нежна / Ф. С. Фицджеральд. — Санкт-Петербург: Азбука — классика, 2006.
11. Хантингтон, С. Столкновение цивилизаций? / С. Хантингтон // Полис. — 1994. — №1.
12. Хантингтон, С. Столкновение цивилизаций / С. Хантингтон. — Москва: АСТ, 2003.
13. Шнирельман В. А. Этногенез и идентичность: националистические мифологии в современной России / В. А. Шнирельман // ЭО. — 2003. — № 4. — С. 6—11.
как следствие — казус гендерной идентичности, который проявляется в том, что характерные черты женского в культуре становятся вариантом нормы мужского поведения и наоборот (8).
Таким образом, выступая, с точки зрения содержания, как постмодернистский проект, массовая культура выводит индивида «за флажки» социокультурных предписаний и запретов и признает право за индивидом на любую форму самовыражения, соответствующую его идентичности.
И до тех пор, пока в противовес социальной и культурной аномии не будет выработан внятный, общедоступный культурно-символический код, будут сохраняться казусы идентичности, поскольку основания для нее многие будут черпать именно в ценностно-смысловом пространстве массовой культуры, ведь отказать себе в идентичности человек не может, ибо, «поистине, идентичность подобна греху: сколько бы мы ни противились, избежать ее мы не в силах» (12, с. 49).
