CC BY
387
ДИАГНОСТИКА СОЦИУМА
М.А. Дедюлина
Маргинальность современного бытия
Статья посвящена проблемам культурной марги-нальности. Анализируются основные этапы становления концепции маргинальности, специфика ее типов (в особенности культурной маргинальности), высказывается необходимость корректного употребления понятия «маргинальность» в научном дискурсе. Проанализировано применение термина «маргинальность» в разных отраслях знаний. Культурная маргинальность фиксирует момент перехода от «неставшей» личности, существующей пока в чужой для нее культуре, к «ставшей» личности, сформировавшей собственную систему ценностей.
Ключевые слова: маргинальность, структурная мар-гинальность, концепция маргинальности, парадигма маргинальности, маргинализм, социальный статус, социальный транзит, этнокультурная маргинальность.
Концепция маргинальности может служить эффективным инструментом для изучения современных социальных процессов в российском обществе, позволяющим найти новые ракурсы в понимании современных проблем и расширить возможности их анализа. Это предполагает необходимость уточнения понятия маргинальности применительно к условиям переходного периода в обществе, охваченном системным кризисом, сопряженным с ходом радикальных реформ. Анализ основных концептуальных подходов в рассмотрении маргинальности в американской и западноевропейской науке показал, что это явление сложное и многоаспектное, а само понятие имеет междисциплинарный характер. Исследователи выделяют несколько типов маргиналь-ности, приобретающих свой смысл и значение в определенных исторических условиях, но, как правило, маргинальность во всех этих случаях рассматривалась в условиях достаточно стабильных, преемственно развивающихся социальных структур как следствие структурных изменений
© Дедюлина М.А., 2010
в результате научно-технического прогресса. В настоящее время в российской науке отмечается тенденция к определению новых концептуальных подходов в исследовании маргинальности в современных социальных процессах. Исходя из этого, можно предложить следующее уточнение понятия «маргинальность» — это состояние групп и индивидов в ситуации, вынуждающей их под влиянием внешних факторов, связанных с резким социально-экономическим и социокультурным переструктурированием общества в целом, изменять свое социальное положение и приводящей к существенному изменению или утрате прежнего статуса, социальных связей, социальной среды, а также ценностных ориентаций. Маргинальность рассматривается как минимум на двух уровнях: 1) в общем смысле как следствие общей для всей страны маргинальной ситуации, понимаемой как состояние общества в целом, индивида или группы на границе двух социальных структур; 2) как следствие нахождения в маргинальном статусе, в котором человек оказывается в силу своих особых, индивидуальных обстоятельств, но в конечном счете под влиянием маргинальности в вышеупомянутом значении.
Явление маргинальности открывает обширное поле для изучения природы современной цивилизации. Ломка прежних идеологических схем и духовных установок приводят к распространению состояния культурной дезориентации и неопределенности, что разрушает целостность и сбалансированность общественной системы в сфере соотнесенности ее социальной и культурной стратификации и ведет к смене культурных парадигм. Между тем в данной работе особое внимание будет уделяться проблеме маргинальности человеческого бытия в пределах культуры. Мы полагаем, что понятию «маргинальность» возможно вернуть аналитическую ценность, договорившись о его содержании и строго определив рамки его применения. Понятно, что при культурной плюралистичности современного общества каждый человек включен в различные социальные миры, во взаимодействие с различными эталонными культурными системами. Маргинальным человек становится в ситуации одновременного и однопространственного существования в контексте противоречащих друг другу социокультурных требований. Предполагаем рассматриеть маргинальность не как окраинное положение группы или «перекресток» двух культур, но как культурную инерцию, преодоление среды, исследуя формирование новых правил жизни, ценностей и, соответственно, границ новых социальных групп. Каждое время перемен уникально и рождает свои типы «маргинального человека». Они очень разные. Это иммигрант, борющийся за свое существование в чужой стране. Это изгой, отброшенный на обочину жизни на своей родине. Это бунтарь, интеллектуал-одиноч-
ка, восстающий против косных порядков. В нашей стране и в наше время это тип социально и экономически активного человека, потерявшего свое место, положение, статус под влиянием внешних обстоятельств: реформ, кризиса, смены общественного строя. При всем различии этих типов в них есть общее — существование на пределе, переломе цельности бытия. Следовательно, маргинальный человек — воплощение противоречий времени, символ трансформации общественных отношений. Трудно оценить эту конструкцию. С одной стороны, в ней проклятие эпохи перемен, поскольку это типизация наиболее болезненных проблем общества и страданий, попавших в «сдвиг времени» людей. Но с другой — это ее надежда, поскольку миссия маргинального человека — творить новые образцы социального поведения и социальной практики, связывая прошлое и будущее.
В настоящее время анализируется комплекс теоретико-методологических подходов к исследованию маргинальности в философском, социологическом и эстетическом аспектах. Среди специальных наук наибольшее внимание проблеме маргинальности уделяет социология. Возьмем концепции американской социологической школы 20-х годов ХХ века (Р.Э. Парк [16, с. 172—173], Т. Веблен, З. Бауман). Возникнув в 30-е годы в США как теоретический инструмент для исследования особенностей протекания культурного конфликта двух и более вступающих во взаимодействие этнических групп, концепция маргинальности рассматривалась в социологической литературе с разных точек зрения. Отправным пунктом для самой постановки проблемы маргинальности стало изучение процессов миграции. В частности, понятие «маргинальная личность» было предложено Р.Э. Парком [16, с. 172—173] для обозначения культурного статуса и самосознания иммигрантов, оказавшихся в ситуации необходимости адаптации к новому для них урбанистическому образу жизни, т.е. Парк говорил главным образом о «культурной маргинальности» и трактовал феномен маргинальности как промежуточность положения человека, волей судьбы обреченного одновременно существовать в двух разных культурных группах. С точки зрения Парка, необходимым условием возникновения маргинальных ситуаций является пространственное перемещение, мобильность, миграция. Однако сама постановка проблемы принадлежит, скорее, Г. Зиммелю [7], впервые рассмотревшему социальный тип «чужака» как социальную универсалию. Последующие исследования (У.Г. Самнер, Э. Стоунк-вист, Р. Мертон, Э. Дюркгейм) показали, что культурная маргинальность — всего лишь один из видов маргинальности. Кроме этого, выделяют социальную, структурную, ролевую и другую виды мар-гинальности. Поэтому возможно более широкое, формальное пони-
мание маргинальности как универсального культурного феномена, коренящегося в групповых ус-ловиях человеческого существования. Здесь анализируются теоретико-методологические обобщения М. Вебера [3], К. Маркса [10], П. Сорокина [20], Э. Тоффлера [25], Х. Ортеги-и-Гассета [15], Э. Фромма [29], коррелирующие с понятием «маргинальность» понятия «аномия», «отчуждение», «одиночество», «нетипичность», а также идеи французских и отечественных философов и культурологов (Р. Барт, Ж. Делез, Ф. Гваттари, К. Ле-ви-Стросс, Ж. Деррида, М.М. Бахтин, Л.В. Баткин, В.С. Библер, З.Х. Галлимулина, В.А. Шапинский, И.П. Попова и др.). В советской научной литературе проблема маргинальности изучалась недостаточно, главным образом в связи с проблемами адаптации, социализации, эталонной группы, статуса, роли. Это отразилось на разработанности понятия в применении к нашей действительности. Можно привести в качестве примера попытку описать марги-нальность социальной роли в работе М.В. Темкина [26, с. 40—45].
Интерес к проблеме маргинальности заметно возрастает в годы перестройки, когда кризисные процессы начинают выносить ее на поверхность общественной жизни. Концепция маргинальности становится ключом к поиску парадигмы плюралистичного, толерантного общежития. Особенно ярко тема маргинальности прозвучала в работах Е. Старикова [21], опубликованных в конце 80-х годов. В статье Б.Н. Шапталова маргинализация рассматривается в тесной связи с распространенной в то время сталинской темой [30, с. 168]. В 90-е годы появляются новые публикации, посвященные проблеме маргинальности, прежде всего ряд диссертационных работ (см. коммент.1) (В.А. Шапинский, Н.А. Фролова, И.П. Попова). Главными недостатками социологического подхода В. Шапинский считает сведение проблемы маргинальности к проблеме существования индивида или группы на границе двух или более социальных структур данного социума и локализации феномена маргинальности в рамках определенных групп, субкультур. По его мнению, это обедняет сущность понятия маргинальности, делая его характеристикой де-виантного поведения, а объектом анализа — маргинальность. Попытка показать еще одну грань теории маргинальности — взгляд на маргинальную личность — была сделана Н.О. Навджавоновым. Он рассматривает маргинальность как проблему личности в контексте социальных изменений [11, с. 149]. Интересна и оригинальна идея А.И. Атояна [1, с. 29] о выделении всего комплекса знаний о мар-гинальности в отдельную область знания — социальную маргина-листику как междисциплинарный синтез в широкой исследовательской области. Свою мысль автор строит исходя из того, что «будучи явлением многоаспектным и по самому своему определению погра-
ничным, маргинальность как предмет гуманитарного исследования выходит за строгие рамки отдельно взятой дисциплины», поскольку проблема переходных явлений актуальна во многих отраслях знания — социологии, культурологии, политологии, лингвистике. Таким образом, проблема культурной маргинальности еще не стала полноправной темой в теории культуры и смежных с ней областях.
Маргинальность — явление, возникшее в ХХ веке или сопровождавшее человеческие сообщества на протяжении всех веков существования? Маргинальный человек — это проклятие эпохи перемен, причиняющей страдания попавшим в «сдвиг времени», или надежда этой эпохи, поскольку именно маргинальные личности призваны творить новые образцы социального и культурного? В чем миссия маргинальной личности в культуре — разрушать или творить, разрывать или соединять? И если эта миссия существует, то остается ли она неизменной во времени? Но чтобы ответить на эти вопросы, необходимо разобраться, в какой степени маргинальность свойственна бытию человека.
Маргинальность — это понятие, традиционно используемое для анализа пограничного положения личности или группы по отношению к какой-либо социальной общности. Оно подчеркивает особый социальный статус (обычно — низкий), принадлежность к меньшинству, которое находится на границе или вне социальной структуры, ведет образ жизни и исповедует ценности, отличающиеся от общепринятой нормы. Так сложилось исторически, что маргиналь-ность в основном понимается как нечто негативное, второстепенное, онтологически вторичное, так как обычно сравнивается с нормой, любое отклонение от которой воспринимается как нарушение, угроза, преступление или болезнь. Но существует и другая точка зрения, акцентирующая ценность маргинальности. Эта позиция выражена в работах В. Тэрнера [24, с. 188—189] и М. Элиаде [32, с. 405]. В. Тэрнер пишет о том, что новые социальные структуры и отношения могут возникнуть только на границе, на периферии старых структур, их становление происходит на изломе, в революции, при переходе через хаотическое состояние, когда меняются нормы и ценности, переворачиваются иерархии и формируются новые устойчивые системы. М. Элиаде подчеркивает, что в человеческом бытии есть внутренняя разделенность и «всегда так или иначе есть брешь между сакральным и профанным и переход от одного к другому, и именно существование разрыва и перехода лежит в основе религиозной жизни [32, с. 405].
Вообще любой человек — существо многомерное, имеющее много свойств и качеств, функций и ролей, поэтому по одним критериям и параметрам он принадлежит к большинству, но по другим
попадает в одно из меньшинств — он молодой или старый, бедный или богатый, здоровый или больной, мужчина или женщина, был когда-то жертвой преступления или сам преступил закон. Поэтому каждый может считаться маргиналом — в силу неопределенности его социального статуса и необеспеченности завтрашнего дня, специфических качеств личности, неустойчивости здоровья и психики, случайностей в повороте судьбы; любая черта характера, профессия или хобби на фоне всех остальных, вместе взятых, составляет явное меньшинство и может считаться отклонением от нормы, а следовательно, поводом для репрессий. И в самом деле, нет и не может быть абсолютно здоровых и нормальных людей, благополучных во всех отношениях, соответствующих абстрактным представлениям о «нормальном человеке».
За абсолютный эталон принимается нечто, обусловленное конкретными социально-историческими и психологическими причинами, интересами власти и национальными традициями. Поэтому неизбежно норма и патология смешиваются, путаются и меняются местами, оставляя место для произвола врачей, воспитателей и политиков. Каждый может чувствовать себя ущербным, обделенным природой и обществом и испытывать на себе дискриминацию по одному из неустранимых личностных признаков.
Итак, наиболее распространено понимание маргинальности как отклонения от нормы, удаление от некоеого символического центра ценностной системы координат. Вроде бы всем интуитивно понятно, о чем идет речь. Однако оказывается, невозможно дать строгое определение отклонения через понятие нормы, которое в свою очередь потребует определения через понятие отклонения. Определение превращается в тавтологию. К тому же очень сложно провести четкую границу между нормой и отклонением от нормы, выбрать критерии их различения, а следовательно, указать, где кончается одно и начинается другое. Понятие нормы формулируется в рамках некоторой идеологической системы, задается как некая аксиома, привнесенная в мышление извне, определяемая культурно-исторически, привязываемая к конкретной традиции. Но в таком случае логическая категория нормы не может быть основанием для определения маргинальности, они равновесны, в одинаковой мере исторически изменчивы. В классических учениях о человеке норма определялась различными способами: как биологически оптимальное (здоровье), как психологически приемлемое, как рациональное (разум), как нравственно достойное (добро) или как эстетически привлекательное (красота). При этом норма выводилась не столько из реальных отношений, сколько из идеологических представлений. Таким образом, норма всегда определялась через должное, то есть идеаль-
ное и поэтому неизбежно абстрагированное, абстрактное, к тому же как нечто совершенное, предельное, абсолютное, то есть недостижимое.
Только в конце XIX века, вместе с критикой оснований европейской цивилизации (О. Шпенглер), стал появляться интерес к другим способам бытия человека [31]. Уничтожается сама идея нормы и отклонения, и возникает идея «различения», «инаковости», сосуществования множества не тождественных друг другу, но вполне равноправных инстанций. С исчезновением «центра», являющегося средоточием и символом власти, исчезает и понятие господствующей, доминантной культуры. Маргинальность выражает стремление к новому на пути отрицания всевозможных культурных стереотипов и запретов, унифицирующих власть всеобщности над единичностью и уникальностью. Таким образом, в современной философии происходит значительный сдвиг от попыток свести сущность человека к одному основному принципу или субстанции (обычно — разуму), к неклассическим представлениям о сложности и многообразии феноменов человеческого бытия и невыразимости (неуловимости, парадоксальности) природы человека. Показателен особый интерес к измененным состояниям сознания, экстремальным и пограничным ситуациям, телесным практикам, радикальному опыту, всему тому, что может обнаружить предел возможностей, показать масштаб человеческого в человеке [22, с. 90—93]. Некоторые ученые говорят о специфической маргинальной, «лиминальной (буквально: «пороговой») [33, с. 280] ментальности, характерной для ситуаций перехода (социальных ломок, реформ, катастроф), с ее типичными темами акцентированного (черного) юмора, тотальным пародированием и трансвестированием, повышенным вниманием к теме смерти, ка-тастрофизмом, сюжетом конца света, специальным интересом к социальным девиациям, маргиналам, сексуальной свободе, гомосексуальности, транссексуальности, отрицанием научной рациональности, мистицизмом, эзотерикой [27, с. 40].
Итак, в современной науке наметился переход от социального и психологического понимания маргинальности к гносеологическому и, особенно важно, к онтологическому взгляду на феномен маргинальности. Актуальность изучения проблемы маргинальности на сегодняшний день уже не нуждается в обосновании. Однако до сих пор не изучены онтологические основания маргинальных феноменов в обществе и культуре, отсутствует философская теория маргинальности. В качестве гипотезы, которую предстоит обосновать в дальнейшем, предложим представление о маргинальности как всеобщем онтологическом феномене, как универсальном свойстве человеческого бытия. В онтологии маргинальность может пониматься
как характеристика некоторых форм и способов бытия, становление и изменение бытия. В этом плане особый интерес, на наш взгляд, представляет идея неизбежных для человека маргинальных ситуаций на этапах становления («собирания», по выражению автора) идентичности [9, с. 27—32].
Социальная маргинальность связана с неопределенным статусом молодежи в обществе. Неполнота социального признания обнаруживается не только в правовом ограничении, а в отсутствии у молодых людей многих существенных социальных признаков: профессии, собственной семьи, своего жилья, авторитета среди взрослых и, как результат, собственной социальной ниши. Маргинальный комплекс обнаруживается, во-первых, в осознании собственной малозначимости, то есть социальной неполноценности, во-вторых, в необходимости себя определять через значимых других. «Я» есть «Мы». Идет поиск тех, кто есть «Мы», а в соответствии с этим отграничение «своих» и «чужих».
Личность становится местом встречи, корректировки, адаптации того культурного многообразия, которое составляет единое культурное пространство. Культурная маргинальность фиксирует момент перехода от «неставшей» личности, существующей пока в чужой для нее культуре, к «ставшей» личности, сформировавшей собственную систему ценностей. Вновь возникает цепочка «Я» — «Мы» — «Не Мы», в основе которой лежит идентификация со значимыми культурными признаками, а личность выступает в качестве полноправного культурного субъекта.
Кризис идентичности порождается дисгармонией между собственным представлением о целостности «Я» и растасканным по различным социальным ролям, разорванным социальным «Я». В этот период характерно обостренное ощущение отчужденности от мира, разорванности, забытости, заброшенности. Такая личностная ситуация, которая может быть понята как этап кризиса самоидентичности в период ее становления, в масштабе социальной группы приводит к существованию устойчивого социокультурного поля — маргинальной молодежной культуры, которая оказывается постоянным вызовом доминирующей культуре. Таким образом, маргиналь-ность предстает как внутренняя характеристика самого бытия, и в особенности человеческого бытия. Первоначальное представление о феномене маргинальности укладывалось в рамки бинарных оппозиций «норма — патология» и «центр — периферия». Современные философские исследования показали ограниченность такого взгляда. Отказ от такой схемы является переходом к более сложным представлениям о свойствах маргинальности и появлению нового раздела в современной маргиналистике — маргинальной антропологии [9].
Маргинальная антропология в первую очередь должна исследовать антропологические границы: во-первых, это границы каждого человека, границы его тела и сознания, границы индивидуального бытия, отличающегося от бытия других людей; во-вторых, это границы человеческого бытия, границы существования человека, мера человеческого в человеке. На границе индивидуального бытия человек встречается с другими людьми, а на границе, на пределе человеческого бытия он сталкивается с чем-то нечеловеческим. Маргинальная антропология должна изучать пограничные феномены человеческого бытия и пограничные фигуры, которые характеризуются пограничным состоянием, специфическими формами бытия и особыми способами существования. В истории антропологии есть понятие, выражающее некоторые смыслы, которые мы вкладываем в понятие маргинальности. Это понятие лиминальности, введенное В. Тэрнером. Оно обозначает переходность, буквально — поро-говость. В. Тэрнер [23, с. 193] анализировал ритуалы перехода — это обряды, сопровождающие всякую перемену места, состояния, социального положения и статуса. Он выделил три фазы в процессе перехода: разделение; открепление личности или целой группы от занимаемого ранее места и от определенных культурных обстоятельств; грань (margo), порог (limen); отсюда маргинальность и ли-минальность. В этой фазе «переходящий» субъект получает черты двойственности, поскольку пребывает в той области культуры, у которой очень мало или вовсе нет свойств прошлого или будущего состояния, восстановление целостности, образование новой структуры. Именно через маргинальность может быть обретен новый опыт, опыт истины, опыт сакрального.
Исследование в маргинальной антропологии может осуществляться в двух направлениях: во-первых, это пристальное рассмотрение феноменов обыденного бытия (сон, еда, любовь, опьянение, игра, праздник, драка), в глубине которых обнаруживается нетривиальное содержание, не схватываемое рациональным мышлением, проявляются древние архетипы и символы, просвечивают фундаментальные основания бытия, отражается сакральное начало; во-вторых, в центре внимания оказывается специфический и даже уникальный опыт, который переживается лишь в экстремальных и пограничных ситуациях (таких как рождение и смерть, болезнь и катастрофа, смех и плач, восторг и ужас, боль и удовольствие, гениальность и сумасшествие, самоубийство и преступление), и его главными чертами являются неповторимость и необратимость.
Сам человек «возник в ходе необратимой эволюции биосферы, связанной с трансформацией хаоса в порядок... в человеке сталкиваются силы Вселенной (хаос и порядок). он есть синтез вселен-
ного диалога» [4, с. 95]. «Само человеческое бытие — всегда между: между различными сферами бытия, между небытием и сверхбытием, хотя оба этих предела могут сливаться для взгляда из здешнего бытия, оказаться неразличимы. Кроме того, сверхбытие как предел человеческого сразу привлекает и отпугивает человека в силу своей запредельности, неопознаваемости и негарантированности. Однако все подлинное и по-настоящему ценное, способное насытить жажду Истины и Совершенства, может произойти только на пределе человеческих возможностей, по ту сторону норм и правил...» [5, с. 5]. Именно поэтому маргинальные феномены человеческого бытия неизбежно находятся в центре внимания всех религий, поскольку позволяют прикоснуться к нечеловеческому (сверхчеловеческому) бытию.
Философское понятие «маргинальность» характеризует специфичность различных культурных феноменов, развивающихся вне доминирующих в ту или иную эпоху правил рациональности, не вписывающихся в современную им господствующую парадигму мышления и тем самым довольно часто обнажающих противоречие и парадоксы развития культуры. Еще Стоунквист замечал, что индивидуум не становится маргинальной личностью до тех пор, пока он не воспринимает групповые конфликты как личную проблему. В такой ситуации, когда эталонная группа отвергает притязания личности стать ее членом, личность переживает дезориентацию и дезорганизацию. Так маргинальная личность оказывается в кризисной ситуации. В итоге этих кризисных переживаний индивид чувствует себя отчужденным от культуры, которой был затронут. Одной из характерных черт маргинальных людей считают часто встречаю -щийся у них комплекс неполноценности, который компенсируется комплексом превосходства над другими людьми, хотя у людей данной категории встречаются и другие компенсаторные реакции. Так, А. Налчаджян [12, с. 194—197] полагает, что «одни люди с различными личностными чертами реагируют на свою маргинальную ситуацию по-разному». А другие пытаются объяснить свою маргиналь-ность рационально, например обращая внимание на свою расовую либо национальную принадлежность. Так вырабатываются две основные стратегии поведения: в первой доминирует девиация, которая может реализоваться в виде насилия и неуправляемых действий; во второй будет заложена интеграция. Такой тип личности будет постоянно завоевывать сильные социальные позиции, и его точка зрения постепенно станет общепринятой. Маргинальные личности этого типа являются первопроходцами, реформаторами, проводниками новых социальных норм, направлений в искусстве и т.д.
В связи с тем что рамки данной работы ограничены, в анализе маргинальных личностей в истории культуры особое внимание об-
ратим на интеграционный процесс. «Пророки и художники имеют склонность к лиминальности и маргинальности, это «пограничные люди» [23 с. 198—199]. Маргиналы, как известно, противопоставляются истеблишменту. У тех и у других есть некоторое собственное существование, они являются носителями определенных идей. Чем различаются идеи истеблишмента и маргиналов, сразу понять трудно. Можно предположить, что идеи истеблишмента всегда по необходимости являются развитием предыдущих, предшествующих идей. В среде истеблишмента по этой причине вряд ли возможны гениальные прорывы к истине, к открытиям, впрочем, как и сами гении. Если же возникает такая ситуация, что не все, что вытекает из предыдущего, верно, то истеблишмент приходит к затруднениям, а маргиналы получают преимущество. Осмелимся высказать предположение, что маргинальные личности и есть основной двигатель науки и культуры. По-видимому, можно предполагать, что культурные маргиналы существуют в любой культуре. Однако в ситуации, когда культура жизнеспособна и в целом довольна собой, их, так сказать, не замечают. От прошлых культур осталось некоторое количество свидетельств, что в них присутствовали маргиналы. Например, древнегреческая культура V в. до н.э., казалось бы, была благополучной, но проблемы Сократа показывают, что сама эта культура рассматривала как маргиналов людей, которых можно было бы в иных обстоятельствах счесть вполне достойными. Судьба Сократа трагична, поскольку в его деле столкнулись две правомочные нравственные силы — принцип субъективной свободы (личный сократовский «даймоний», «гений» [14]) и объективный полисный порядок. Сократ высказал новый принцип духа — абсолютное право индивидуального сознания на внутреннее решение. Трагедия Сократа была одновременно и трагедией Афин, потому что сократовское преступление — это «преступление, совершаемое народным духом против самого себя» [14, с. 146].
Напрашивается мысль, что культурные маргиналы — продукт самой культуры. Говоря просто, это обычные люди, некоторым образом (впрочем, таинственным) оказавшиеся в положении, когда они реализуют «запрос бытия», отличный от того, что реализует доминирующая, истеблишментная культура. Из этого видно, что они по-своему правы. Весьма часто доминирующая культура карает их. В культурологическом смысле это означает, что культура карает собственную оборотную сторону, собственную альтернативу. Возможно, это признак некоторого упадка культуры. А может быть, наоборот, так бывает, когда культура молода. Тогда же она и особенно жестока, поскольку молодости свойственна жестокость. Вообще молодость культуры и молодость человека имеют, с
одной стороны, много общего между собой, а с другой стороны, выявляется интересная проблема: как сочетается возраст культуры и возраст ее жителя? Это наводит на интересную мысль: в молодой культуре важнейшую мыслительную роль играют старые люди, в старой культуре — на первом месте молодые (последняя мысль Ор-теги-и-Гассета [15, с. 137]).
Как бы то ни было, можно сказать, что доминантная культура сама порождает собственную маргинальную оборотную сторону. Создается такая ситуация, по-видимому, тогда, когда доминантная культура по каким-либо причинам отказывается учитывать некоторые стороны духовной (или даже материальной) жизни, существующие независимо от нее. Часто они имеют место в связи с другими, соседними культурами, или предшествующими культурами на этой же территории, или — по-видимому, реже — спонтанно. Вопрос, каким образом культура порождает собственные альтернативы, остается нерешенным. Этот вопрос крайне сложно решить, если принять как аксиому, что сознание целиком порождается культурой. Получается, что культура как-то порождает и сознание своих собственных носителей, и сознание тех, кто ей оппозиционен. Итак, в некоторой модели может изнутри порождаться культурная программа; извне человек получает положительную программу, а изнутри себя порождает отрицательную. По этой схеме происходит обычный бунт молодежи. Далее происходит сравнение силы программ: если положительная нежизнеспособна, тогда выживает личная отрицательная, процветает цинизм (нигилизм), человек становится культурным маргиналом (а культура, по мере возрастания числа таких людей, делается все менее жизнеспособной). Положительная культурная программа — это действие безоговорочно принимаемых ценностей. Важно поставить вопрос: какая — положительная или отрицательная — программа была в культурах разного типа? Это поможет решить проблему выделения культурных маргиналов. Можно предположить, что в античности была положительная программа. Есть много аргументов в пользу этого, достаточно привести одну идею канона прекрасного тела. Однако любая культура всегда громко сообщает о своей положительной программе, а об отрицательной — молчит. Что касается Средневековья, то это культура, для которой не характерно творчество установлений. Это культура интравертированного, духовного, религиозного типа. На протяжении длительного времени в Средневековье не наблюдается маргиналов. Сам по себе механизм покаяния и смирения весьма эффективно переводит протест извне вовнутрь. В конце Средневековья появляются маргиналы и признаки новых форм искусства, получивших название «куртуазные». Впервые в истории культивируются идеалы духовной любви к женщине,
Прекрасной Даме, возникает рыцарская лирическая поэзия трубадуров в Южной Франции, труверов в Северной Франции, миннезингеров в Германии, менестрелей в Англии. Наиболее известными трубадурами были Пейроль, Маркабрюн, Бернарт де Вентадорн. Не менее известен создатель куртуазного романа («Тристан и Изольда») Кретьен де Труа. Говоря о культуре Средних веков, следует выделить и таких маргиналов, какими были бродячие школяры-ваганты, сочинявшие еретические песни на латыни — языке церкви, науки и образования. Вообще, вся смеховая культура позднего Средневековья — маргинальная. Следовательно, то, что признаки отрицательной программы появляются и усиливаются в конце культуры, не вызывает удивления. Это находится в русле мышления типа философии жизни и культурологии циклического, шпенглеровского типа.
Возрождение — явление загадочное и по своей программе — смешанное. В изобразительном искусстве флорентийского Кватроченто легко прослеживались два направления, мало соприкасавшиеся друг с другом. В творчестве художников первого направления было ощутимо влияние античности: они стремились к созданию одухотворенных форм. Это скульптор Донателло, художники Мазаччо, Учелло, Андреа дель Верроккло и другие. Иное направление уходило корнями в традиции византийской иконы и средневековой миниатюры. Художники этого направления были прекрасными колористами, но декоративная привлекательность их искусства не всегда скрывала пустоту форм, их малую одухотворенность. Но на исходе века обе эти линии самым удивительным образом сплелись в творчестве двух величайших мастеров — Сандро Боттичелли и Леонардо да Винчи. Маргиналом можно считать и Донателло, сумевшего в скульптуре соединить античные идеалы с религиозной духовностью и утвердить нравственную и эстетическую ценность человеческой личности. В литературе раннего Возрождения самым ярким маргиналом был, на наш взгляд, Данте Алигьери. Двойственность мышления, присущая Данте как «последнему поэту средних веков и первому поэту нового времени», более всего ощущается в сочетании мистической религиозной концепции мироздания и реальных человеческих типов, глубоких чувств, жизненных картин, отраженных в «Божественной комедии».
Возможные маргиналы в XVII веке — Клаудио Монтеверди, создатель оперы как музыкально-драматического жанра, Микеландже-ло Караваджо, художник, сблизивший живопись с театром, отказавшийся ради суровой правды жизни от поисков прекрасного, Диего Веласкес, создатель жанровой картины нового (не библейского) типа, Рембрандт Харменс ван Рейн, сумевший удивительным образом соединить прекрасное с некрасивым и даже уродливым.
В XVIII веке маргиналов много, в XIX — очень много, XX, как уже указывалось, — торжество маргинальности. Следует обратить внимание на то обстоятельство, что в ХХ веке наряду с глубоко национальными произведениями искусства появляются и такие, национальное своеобразие которых обнаружить довольно проблематично. Это музыка авангардистов А. Шенберга и А. Вебера (австрийцы), Шнитке (русский). На том же основании можно было бы выделить длинный ряд имен живописцев и скульпторов авангардной ориентации. Здесь правомерно говорить об особой художественно-эстетической парадигме, вненациональной в своей основе, о маргиналь-ности. Многие творцы в силу ряда объективных и субъективных причин причисляют себя к гражданам мира. (В. Набоков и И. Бродский, Э. Неизвестный, М. Ростропович). Так, В. Набоков говорил о себе: «Я американский писатель, родившийся в России и получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу, прежде чем провести пятнадцать лет в Германии» [14, с. 568]. Он практически сам пишет о своей маргинальности. Это подтверждают его личные высказывания: «Вообще же я себя сейчас считаю американским писателем, который когда-то был русским». Например, в графических рисунках Э. Неизвестного к «Божественной комедии» Данте трудно угадать национальную принадлежность автора. Его же скульптурные работы в США, Италии, России больше указывают на их индивидуально-стилистические особенности, чем на национальную принадлежность их автора.
Таким образом, маргинал находится на пересечении разных культур и создает высокие творения вне четко очерченных национальных координат. В подобных случаях граница между феноменом маргинальности и космополитизмом весьма условна, их различие относительно. Весьма примечательно в этом смысле творчество нашего известного композитора А. Шнитке. Он говорил: «Я все время вижу висящий передо мной вопрос. Ищу ответ на него, но пока не нашел. И вопрос этот связан с тем, что, не будучи русским по крови, я связан с Россией, прожив здесь всю жизнь. С другой стороны, многое из того, что я написал, как-то связано с немецкой музыкой и с идущей из немецкого — логикой, хотя я специально и не хотел этого» [2, с. 13].
Феномен маргинальности, когда человек не может со всей определенностью отнести себя к конкретной культуре, во многом обусловлен усилением глобальной миграции населения и интенсификацией диффузных процессов в мировой культуре. Сама постановка вопроса о том, хорошо это или плохо, — некорректна. Естественно, что велик слой маргиналов в США, потому что это страна эмигрантов. В бывшем СССР и в современной России по причине много-
национального состава населения, множества языков, разнородных традиций и обычаев, нарастающих миграционных процессов человек все чаще оказывается на границе, в промежутке разных культур или их пересечении.
Итак, культурными маргиналами возможно считать тех, кто противостоит культуре истеблишмента. Однако сама культура истеблишмента может быть носительницей как положительной, так и отрицательной программы. При определении культурных маргиналов этот факт не учитывать нельзя. Культурные маргиналы появляются, как правило, в старой культуре, когда она не несет в себе необходимых ценностей, и они начинают рождаться изнутри индивидов. Таким образом, доминантная культура сама порождает собственную маргинальную сторону, формируя сознание своих носителей и сознание тех, кто ей оппозиционен. Только в этом конфликте возможен прорыв к чему-то совершенно новому. Культурные маргиналы, как правило, гении. Возможно выделение маргинальной личности в культуре по принципу национальной принадлежности. Осмелимся высказать гипотезу, что их можно классифицировать как «национальных», например Пушкин, Шекспир, межнациональных, например Шнитке и Набоков, и вненациональных, например создатели самых примитивных форм безликой масс-культур.
Хорошо известно, что сегодняшнее состояние культуры вообще (во всяком случае, европейски-центрированной) и философии в частности характеризуется усиленным акцентированием маргинальных аспектов. Причем в последнее время эта тенденция становится настолько всеохватным и принципиальным моментом любого проектного разворачивания, что впору говорить о возникновении тотальности маргинальных полей.
Может создаться впечатление, что весь ХХ век — это затянувшийся столетний переход. Однако представляется, что основой понимания историко-культурного (историко-философского) процесса последних полутора столетий должно служить представление о растущем многообразии альтернативных и взаимодополняющих программ, общая маргинализация, формально предстающая как дробление великих, классических систем предыдущих веков, ориентированных прежде всего на четко осознаваемую и многократно повторяемую монологичность традиции.
Одновременно с этим понятия и представления сближаются, начинают различаться смысловыми нюансами и интерпретациями, слабеют нормативные ограничения; жесткость формулировок, принципов размягчается, обретая вид прихотливо-причудливой этюдности. Размытость теоретических границ создает предпосылки свободной миграции понятий, идей, установок на всем поле философии. Пре-
жний статус маргинала становится некой эмблемой предпочитаемого, желаемого, не опробованного, а потому требующего наибольшего внимания. Маргинальность — это не только характеристика социальных групп, но и феномен социальных процессов, вызванный крупномасштабной маргинальной ситуацией. Фундаментальным, системообразующим типом социальных перемещений являются социально-профессиональные перемещения, связанные с изменениями в профессионально-должностном статусе — базовом статусе личности. Эти процессы создают новую ситуацию социальной маргинальности, являются импульсами для образования маргинального статуса, образующегося в процессе трансформации базового статуса личности. Все это и обусловливает значимость именно такого типа перемещений.
Маргинализация, с одной стороны, выступает признаком социальной мобильности и означает состояние пограничности, перифе-рийности (промежуточности) по отношению к каким-либо социальным общностям, а с другой — не является неким исключительным социальным феноменом, характерным как для стран индустриальных, так и для постсоциалистических (конкретно для России). Это позволяет выделить некоторые общие тенденции развития процессов маргинализации. Специфика маргинализации, которой подвергается современное общество, состоит в том, что в ее процессе на окраинах социальной структуры появляются наряду с традиционными маргиналами — люмпен-пролетариатом с низким образовательным уровнем, упрощенной системой потребностей, отстраненностью от общественных процессов — новые маргиналы, имеющие образование и квалификацию, развитую систему потребностей, большие социальные ожидания и политическую активность. Важную часть процессов маргинализации составляет нисходящее перемещение социальных групп, еще полностью не отторгнутых от общества, но постепенно «сползающих» со своих социальных позиций. По мере деклассирования маргинальные группы меняют систему ценностей, которая сложилась у них прежде. Для вновь приобретенной системы характерны нетерпимость по отношению к существующим социальным институтам, крайние формы проявления асоциального поведения, индивидуализм, моральный релятивизм, отрицание любых форм организованности. Углубление маргинализации приводит к тому, что свойственная маргиналам система ценностей выходит за рамки групповой и распространяется на другие социальные слои, таким образом проникая в традиционные мировоззренческие структуры. Отчуждение и отторжение различных слоев и групп на периферию социальной структуры общества приводят к появлению маргинальных субкультур и контркультур, которые могут оформ-
ляться в альтернативные движения самого разного направления. Постоянный рост и воспроизводство маргинальных групп влекут за собой существенные сдвиги в расстановке социальных и политических сил, которые в конечном счете становятся источником социальных конфликтов. Крупные потоки маргинализации создают безработные; лица, вынужденные заниматься трудом, не требующим полученной квалификации; национальные меньшинства (иностранные рабочие).
Будущая культура информационного общества — это культура молодых людей. В информационном обществе молодые люди имеют реальное действенное преимущество. Они быстрее осваивают новые языки программирования. Они также быстрее адаптируются к новым условиям в компьютерной среде. Люди старшего возраста попадут в очень тяжелые условия. Даже сейчас видно, что они не в состоянии угнаться за прогрессом в программировании. А поскольку пока конца прогресса в этой области не предвидится, видимо, в течение минимум нескольких десятков лет люди после сорока будут оказываться не только на задворках культуры, но и производства: они будут проигрывать молодежи экономически! Подобной ситуации в истории еще не было. По-видимому, следует ожидать трагической маргинальной культуры исключенных из жизни стариков. Впрочем, видимо, политика будет оставаться в руках старшего поколения дольше (в этой связи возможно появление надуманных законов, сдерживающих обновление языков программирования). Смещение ценностей в сторону молодого возраста, по-видимому, будет затрагивать устройство научного истеблишмента, и будет внедряться система обязательного ухода на пенсию. Скорее всего, те, кто таким образом окажется выведен из культуры, будут писать горькие маргинальные книги, однако не исключена более экзотическая ситуация: дома престарелых станут оплотами альтернативной культуры. Еще одной тенденцией культурной маргинальности в современном обществе является так называемая «черная культура» — порождение средств массовой коммуникации (СМК). Не подлежит сомнению тот факт, что СМК в настоящее время стали важным институтом социализации личности. На фоне «размытости» нравственных ориентиров и неустойчивости переходного периода весьма заметной становится властная сила современной демократии и современного индустриализма, стремящихся удержать основную массу людей, и без того ущербную в культурном отношении, на как можно более низком уровне духовности. «Черная культура» (термин М.М. Князевой) — это явление, которое возникло «на стыке трех источников: больных проблем, которые были выполнены классическим искусством, форм, которые были изобретены авангардом, и специальных
средств воздействия на сознание и подсознание людей. Именно в точке их соединения сложился особый, отдельный комплекс явлений черной культуры» [8, с. 97—101].
Основными объектами изображения становятся пограничные, криминальные или патологические обстоятельства: акты насилия, вандализма, смерти. Такая прицельная демонстрация ужасов и насилия приводит к кризису сочувствия: многократно перейдя поры восприимчивости, человек растрачивает природную сострадательность, в него закладывают тотальное равнодушие к проявлениям зла. О влиянии средств массовой коммуникации на молодого человека — биологического, или возрастного, маргинала — пишет А.Ю. Дроздов [6, с. 62—67]. Автором статьи в течение двух лет был проведен комплекс исследований по выявлению социально-психологических факторов агрессивного поведения молодежи. «Результаты проведенных исследований позволяют утверждать о наличии взаимосвязи между склонностью к просмотру телевизионных сцен насилия и дальнейшим агрессивным поведением лиц подросткового и юношеского возраста» [6, с. 62—67]. Каждая культура стремится к созданию системы ролей человека, принципов его поведения и переживания этого мира. Главенствующий принцип «черной культуры» — принцип «тотального отторжения, всеобщей неслиянности человека с человеком, с миром и с самим собой» [6, с. 100]. Разрывая нити естественной связанности людей, она развивает в личности чувство отчужденности, эмоционального оскудения и, как следствие, порождает вывод: «если связи и чувства так непрочны, то их можно отбросить в любой момент, нарушить и разрушить. Каждый человек постоянно чувствует эту опасность: быть отброшенным» [8, с. 100].
Изменения на рубеже ХХ—XXI веков носят глобальный характер и на языке культурологии именуются сменой культурных парадигм. Процессы маргинализации в этот период тесно связаны с процессами глобализации и фрагментации (Уткин [31] и Д.Н. Розенау [19]).
Русская культура находится в настоящее время «на перепутье», в неком «культурном промежутке» — пространстве между концом чего-то определенного и началом чего-то неизвестного, маргинальном по своей сущности. Эта ситуация порождает изменение картины мира. Человек «культурного промежутка» — не логически ориентированный субъект европейской культуры Нового времени, не авангардист ХХ века, создающий новые эстетические и социальные утопии, его точнее всего можно охарактеризовать в терминах культурной идеологии постмодерна. Он живет в радикально изменившемся пространстве и времени, он перестал ощущать себя центром Вселенной, перестал быть на месте Бога, как это было со вре-
мен Возрождения, ибо центр мироздания перестал сводиться к нему одному. Вследствие этого вокруг человека возникли разнообразнейшие возможности. Оказалось, что нет одной-единственной точки зрения на проблему, нельзя абсолютно однозначно ответить на один и тот же вопрос. «И то, что ощущалось однолинейным, прямолинейным, абсолютно адекватным, связанным с поиском абсолютной истины, вдруг обернулось неким театрализированным игровым поиском одного из возможных ответов. Возникло нечто вроде голографии: множество планов, ракурсов, точек зрения на один и тот же предмет» [17, с. 64]. Такова картина мира в постмодерне, и человек в ней — «играющий», вступивший в некую игру с миром, испытывающий варианты новых культурных возможностей. И в этой «игре» выделяются три типа поведения людей. Один тип поведения условно можно назвать «пассивно-деструктивной реакцией на ненорми-рованность культурной ситуации» [18, с. 31]. Для этого типа поведения характерен поиск точек опоры в том, что уже хорошо известно, в прежних культурных образцах. Второй тип поведения — «активно-деструктивный, или агрессивный». Состояние деструкции и агрессии направлено на новое и культурно не освоенное.
Третий тип поведения в период «культурного промежутка» ориентирован на конструктивное освоение нового и неосвоенного, его условно можно назвать адаптивным. Эта ситуация дает им уникальную возможность внедрять культурные инновации, формируя будущие культурные нормы и образцы. Мобильность и быстрая адаптация — черты третьего, конструктивного типа реагирования на стрессовую культурную ситуацию. Маргиналы могут переходить в консолидационное с доминирующей культурой состояние, могут изменять свой былой статус, могут вновь обретать его. В настоящее время много групп «новых маргиналов» в российской ситуации: людей первого традиционного типа реагирования, утративших социальную закрепленность (безработные, переселенцы, беженцы). Есть и другой вариант — группы, ощущающие себя маргинальными по отношению к господствующей культуре, агрессивно-деструктивные, стремящиеся свою культуру или субкультуру (национальную, сексуальных меньшинств, рок-культуру) утвердить как стабильную и обладающую приоритетными ценностями и нормами. Это еще одна тенденция культурной маргинальности на современном этапе. Инновативные, игровые маргиналы на рубеже ХХ—XXI веков заметно отличаются от маргиналов 70—80-х годов, какими были диссиденты. Новая литература привлекла читателя утратой этических критериев как доминирующего качества художественного сознания. Этика в постмодерне ситуативна, и человек ведет себя ситуативно. Для игрового, стилизаторски-актив-
ного варианта постмодерна вся предыдущая культура и культурные стили — лишь материал для «собственного языка». Эта тенденция, пожалуй, самая опасная, на наш взгляд, так как вслед за разрушением незыблемых для российского менталитета духовных ценностей следовало разрушение и социальных структур. Впрочем, некоторые исследователи современной маргиналистики высказывают предположения, будто «на горизонте российской художественной культуры появились признаки того, что наступает новый период. В искусстве, этой вечной лакмусовой бумажке культуры, есть ожидание и предощущение новых культурных идеологий, обладающих, судя по всему, гораздо большей этической проявленностью, деми-ургичностью и ригиоризмом. А это значит, что «культурному промежутку» в России наступает конец». Если даже признаки этого «нового периода» неочевидны, не проявлены, то, на наш взгляд, он неизбежно должен наступить, потому что это в логике развития культуры, существующей по своим законам, имеющей свои механизмы, своих «культурных героев».
Комментарии
1. См: Шапинский В.А. Культурная маргинальность как социально-философская проблема. Дис. ... канд. филос. наук. М.,1990; Фролова Н.А. Маргинализация как социальный феномен / Дис. ... канд. социол. наук. М.,1994; Попова И.П. Маргинальность и особенности ее проявления в современном российском обществе / Дис. ... канд. социол. наук. М., 1994; Шапинский В.А. Культурная маргинальность как социально-философская проблема / Автореферат дис. ... канд. филос. наук. М., 1990.
Литература
1. Атоян А.И. Социальная маргиналистика. О предпосылках нового междисциплинарного и культурно-исторического синтеза // Политические исследования. 1993. № 6. С. 29.
2. Беседы с Альфредом Шнитке. М., 1994. С. 13.
3. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.
4. Волков Ю.Г., Поликарпов В.С. Интегральная природа человека: естественнонаучный и гуманитарный аспекты. Ростов-н/Д., 1994. С. 95.
5. Турин С.П. Маргинальная антропология. Саратов, 2000.
6. Дроздов А.Ю. Агрессивное телевидение: социально-психологический анализ феномена // Социальные исследования. 2001, № 8. С. 62—67.
7. Зиммель Г. Избранные произведения. М., 2000.
8. Князева М.Л. Черная культура и светлый человек // Педагогика. 2001. № 3. С. 97-101.
9. Качкин А.В. Кризис идентичности как способ самореализации пространства социального взаимодействия // Маргинальность в современной России. М., 2000. С. 27—32.
10. Маркс К, Энгельс Ф. ПСС. Т. 7, Т. 23.
11. Навджавонов Н.О. Проблема маргинальной личности: постановка задачи и определение подходов // Социальная философия в конце ХХ века. Деп. рук. М., 1991. С. 149.
12. Налчаджян А. Этнопсихологическая самозащита и агрессия. Ереван, 2000. С. 194—197.
13. Нерсесянц B.C. Сократ. М., 1977.
14. Набоков В.В. Интервью в журнале «Playboy» // В.В. Набоков. Собр. соч.: в 5 т. СПб., 1997. Т. 3. С. 568.
15. Ортега-и-Гассет Х. Эстетика. Философия культуры. М., 1991.
16. Парк Р. Культурный конфликт и маргинальный человек // Общественные науки за рубежом. РЖ. Серия 11. Социология. М., 1998. № 2. С. 172—173.
17. Полтавцева Н.Г. Социокультурная модернизация в России. М., 1994. С. 64.
18. Полтавцева Н.Г. Модернизация в России и конфликт ценностей. М., 1993. С. 31.
19. Розенау Дж. Новые измерения безопасности: взаимодействие глобальных и локальных динамик // Социально-гуманитарные знания. 2001. № 2.
20. Сорокин П. Социокультурная динамика. СПб., 2000.
21. Стариков Е. Маргиналы и маргинальность в советском обществе // Рабочий класс и современный мир. 1989. № 4. С. 142—155. Стариков Е. Маргиналы или Размышления на старую тему: «Что с нами происходит?» // Знамя. 1989. № 10. С. 133—162. Стариков Е. Маргиналы // В человеческом измерении. М., 1989. С. 180—203.
22. Тайбаков А.А. Преступная субкультура // Социологические исследования. 2001. № 3. С. 90—93.
23. Тернер B. Символ и ритуал. М., 1980. С. 193.
24. Тернер B. Символ и ритуал. М., 1983. С. 189—199.
25. Тоффлер Э. Шок будущего. М., 2002.
26. Темкин М.В. Линейные руководители в традиционной системе управления (к вопросу о статусной маргинальности): методологические и методические проблемы социологических исследований социальной активности личности // Вестник Харьковского университета. Харьков, 1988. С.40—45.
27. Тульчинский Е.Г. Слово и тело постмодернизма // Вопросы философии. 1999. № 4. С. 40.
28. Уткин А.И. Глобализация: процесс и осмысление. М.: Логос, 2001.
29. Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990.
30. Шапталова Б.Н. Маргиналы и социализм // Рабочий класс и современный мир. 1990. № 6. С. 168.
31. Шпенглер О. Закат Европы. М., 1996.
32. Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения. М., 1999. С. 405.
33. Ярская-Смирнова Е.Р. Социокультурный анализ нетипичности. Саратов, 1997.
34. Современный философский словарь. М., 1996. С. 280.
