CC BY
1МАЛЫЕ ОДЫ
Небо сохранит (II, I, 6)
1
Небо Тебя укрепит, сохранит, И от утрат, и от бед защитит. Многие милости будет дарить, Как тут великому счастью не быть? Славу, богатство Тебе ниспошлёт, Ведать не будешь вовеки забот.
2
Небо Тебя укрепит, сохранит, Блеском успеха сполна наградит. Верен будь долгу, чти предков обряд, — Небом воздастся за это стократ, И от печалей оно оградит, Жизнь на долгие годы продлит.
3
Небо Тебя укрепит, сохранит, Будешь для радости вечной открыт. Будь как скала, что взирает на плёс, Будь как гора, как курган, как утёс, Будь как река при разливе большом, Знать Ты не будешь ущерба ни в чём.
4
Встретишь постом новолуние, род Древний одаришь, четырежды в год В жертвенном зале обряд совершишь, Преждерождённых тем ванов почтишь. Молвят их духи: «Тебе предречём: Будешь на долгие годы царём».
5
Явятся духи, щедрот не тая, Счастьем обильным осыплют Тебя.
Люди, устроено так уж творцом, Пищу себе добывают трудом, Чинный народ и простой также люд Свято Твои добродетели чтут.
6
Ты как на небе луна, что растёт, Ты как слепящего солнца восход, Ты — вечность вечная Южной горы, Всё, что вовек не разрушится — Ты. Вечно зелёные — туя с сосной, Вечности той — Ты наследник прямой.
Вывожу колесницу (II, I, 8)
1
Свою колесницу на сбор вывожу, Пропел над страною походный рожок, Приказ Сына Неба — оставить межу, Прибыть, как предписано, к месту и в срок. С постоя возниц созывают, велят Скорее собраться под шёлком знамён, Служить у царя — тяжкий труд, без наград, Здесь каждый обязан быть скор на подъём.
2
На сбор вывожу колесницу, нужны Не дома мы ныне, нас ждут вожаки. Значки черепах, змей на флагах видны, Свисают с полотнищ, пестря, бунчуки, И с соколом стяги блистают — да как Не реять им гордо, не славить поход?! Сжимается сердце в предчувствии драк, Томятся возницы, ждут взмаха — вперёд!
3
Нань Чжуном получен приказ от царя, Чтоб в Фане он выстроил град, вырыл ров.
Летят колесницы; на солнце горя, Над ратью колышутся стяги полков. Сын Неба приказом своим повелел В Шо Фане град-крепость за год возвести, Нань Чжун — полководец, величествен, смел, Изгнал он сяньюнь, нет сюда им пути.
4
Когда уходили мы в дальний поход, В цвету было просо, и цвёл гаолян, Теперь — каждый думой о прошлом живёт, И хлещут нас дождь, колкий снег по щекам. Да, царская служба — не мёд, про покой Тут надо забыть, тяжкий труд без прикрас, И как не мечтать о возврате домой, Но страх в наше сердце вселяет приказ.
5
Рои насекомых жужжат, высоко Кузнечики прыгают в нежной траве, А где ж благороднейший муж, далеко? — Не видно, тоскливо и горестно мне. Завижу его вдалеке, в тот же миг И сердце ликует, и свет белый мил. Преславен Нань Чжун, благороден, велик, Походом на запад врагов устрашил.
6
Весенние дни всё длинней и длинней, И кроны деревьев пышнее растут, А иволги песнь всё звончей и звончей, Уже артемизию горькую рвут. Пленили врагов мы и их главарей, Из далей к родному порогу спешим. Преславен Нань Чжун, есть ли воин храбрей! Сяньюнь покорил он, победа за ним.
Буйно-пышно разрослась полынь (II, III, 2)
Как разрослась полынь степная на холме, Её метёлки в жёлтом облаченье. Завижу мужа благородного... — и мне Так радостно, готовлю угощенье. На острове речном полынь в златых тонах Заполнила весь остров без остатка. Завижу мужа благородного... и, ах! — Так радостно на сердце и так сладко.
Полынь густа, пышна, в метёлок желтизне Цвет трав других на склоне гор неярок. Как мужа милого завижу., будто мне — Сто драгоценных раковин в подарок.
Чёлн деревянный по речной воде несёт, То вверх, то вниз его волна швыряет. Завижу мужа благородного... — и вот Покой желанный сердце обретает.
Собираем салат (II, III, 4)
1
Рвём да рвём у предгорий, сбираем салат В новом поле и в том, где всего год назад Мы пахали сохой, нарезали межу, Здесь с войсками пристал полководец Фан Шу. Тридцать сотен его боевых колесниц Служат крепким щитом для охраны границ. В бой ведёт всех Фан Шу против варваров злых Впереди на четвёрке своих вороных. Мерна поступь коней полководца, плавна, Колесница его боевая красна, Верх её из бамбука, из кожи колчан, Повод нужен вознице, нагрудник — коням.
2
Рвём да рвём у предгорий, сбираем салат Как и в новых полях, так и в тех, что лежат Меж селений, приткнувшись к подножию скал. Полководец Фан Шу здесь с войсками пристал. Тыщи три боевых колесниц поднял он, Реют гордо над ними полотна знамён. В бой ведёт всех Фан Шу, в коже втулки колёс, А в ярмо вороных герб-узор словно врос. Цзинь — звенят бубенцы, их по два у коня, Сам Фан Шу восседает в одежде вождя. Фартук князя — из кожи тиснёной, в обхват, А на поясе княжьем подвески звенят.
3
Сокол быстр, как ветер, лишь миг — и исчез, Взмыв, касается крыльями края небес, Но садится и он, птицам нужен привал, Полководец Фан Шу здесь с войсками пристал. Тридцать сотен его боевых колесниц Служат крепким щитом для охраны границ. Обратился с призывом к воякам Фан Шу, Он отечеству верен, а войско — ему. Бах... — гремят барабаны из кожи тугой, Барабаны грохочут, зовут в ратный бой.
4
Цзиньцы, вы непокорны, вы злобы полны, Стали вражьей ордой для великой страны. Воевода Фан Шу — мудрый в ратных делах, Сила замыслов князя — в победных боях. К схватке он подготовил отряды свои, Вот уж схвачены варвары, их главари. Как волна за волной колесницы идут, Храп коней, лязг мечей, стоны..., ярости зуд, Столкновение ратей — раскат громовой... Князь отечеству верен, преславен собой, Алтари от набегов сяньюнь защитил, Цзиньцев-варваров он, усмирив, покорил.
Крепки колесницы (II, III, 5)
1
Крепки колесницы и радуют взор Прекрасные кони — любой на подбор! Впрягайте коней, что мощны и резвы, Восточной дорогой отправимся мы. 2
Стоят колесницы, найти ли прочней? Четвёрки отобраны рослых коней. В угодья охотничьи нам — на восток, Впрягайте коней, вот уж слышен рожок.
3
Охота — погоня и выбор засад, Загонщики пешие шумно кричат, Взметнулись бунчук, флаг с узором-змеёй, Пошла травля зверя под Ао-горой.
4
Несут колесницы четвёрки коней, Как кони огромны, найти ли сильней! Ал фартук, злачён сапожок, знать, князья, Сбираются гости, ранг строго блюдя.
5
Наперстник, наплечник не слаб и не туг, Друг к другу подобраны стрелы и лук. Бьют залпом стрелки, в небе стрел колкий дым, Укладывать в груды трофеи спешим.
6
В упряжках четвёрки буланых коней, Бегут пристяжные — куда уж ровней! Возницы посыл — коренные храпят, Разящею молнией стрелы летят.
7
Ржут кони гостей; над спиной рысаков Стяг реет, блестят острия бунчуков.
Возницы, носильщики, к пиру быстрей! Пора уже потчевать мясом князей. 8
Все гости вкусили азарта сполна, Разъехались с пира, вокруг тишина. Ты — муж благородный и званью под стать, На всём твоих славных свершений печать.
Двор светом факелов залит (II, III, 8)
А много ль ночи миновало? На исходе Лишь половина, звёзд не счесть на небосводе. Охвачен светом двор, то факелы горят. Мужи достойные съезжаются сюда, Динь-динь луяяи-колокольчики звенят.
Ну, как там ночь? Пока царит, и сумрак длится, Ещё восточный край небес не золотится. Владыки двор сияньем факелов объят, Мужи достойные съезжаются сюда, Цин-цин луяяи-колокольчики бренчат.
А много ль ночи миновало? Уж светлеет, Заря всё ярче на вершинах гор алеет. Двор в бликах факелов, курятся их дымы, Мужи достойные съезжаются сюда, Уже и княжеские вымпелы видны.
Белый жеребёнок (II, IV, 2)
Чисто-белый жеребёнок, я тебя не потревожу,
Вдоволь ешь в моей усадьбе всходы.
Средь душистых трав медовых, привяжу тебя, стреножу,
Чтобы это утро длилось годы.
Тот, о ком сейчас пою, вдыхает
Аромат блаженства, в неге тает.
Чисто-белый жеребёнок, я тебя не потревожу,
Вдоволь ешь, ведь ты не на чужбине.
Средь душистых трав шелковых, привяжу тебя, стреножу,
Чтобы длился вечер дольше ныне.
Тот, о ком мой слог благоуханный,
Здесь, в моей усадьбе, гость желанный.
Чисто-белый жеребёнок, ты пасёшься в лоне сада,
Прибежал в красе неповторимой.
Ты мой князь и повелитель, ты души моей услада,
Радости тебе неизмеримой.
Загуляешь!? — сердца стук пугливый,
Всё отдам, чтоб ты остался, милый.
Чисто-белый жеребёнок на хлебах в широком поле, Где ласкает ветра плеть тугая.
Для тебя пучок духмяных сочных трав на вольной воле, Что для девы яшма дорогая. Голос твой чарующий смолкает... Душу жало горести пронзает.
Иволга (II, IV, 3)
Иволга, иволга, певчая птица, На шелковицу мою не садись. Собраны зёрна, к крупице — крупица, Ты их не клюй, над зерном не кружись. В этой стране все живут по-иному, Счастье найти мне они не дают, Что же, обратной дорогою к дому Я возвращусь и найду там приют.
Иволга, иволга, певчая птица, В тутовых зарослях не хоронись. Собрано сорго, к крупице — крупица, Зёрна не клюй, над зерном не кружись. В этой стране все объяты тревогой, С ними достичь понимания тщусь,
Что же поделать, обратной дорогой К братьям я старшим домой возвращусь.
Иволга, иволга, певчая птица, Ты на раскидистый дуб не садись. Собрано просо, к крупице — крупица, Зёрна не клюй, над зерном не кружись. В этой стране — мне чужой, непонятной — Как не усердствую, не приживусь, Что же поделать, дорогой обратной В племя родное к дядьям возвращусь.
Горный ручей (II, IV, 5)
1
Журчит ручей меж круч, льёт песнь земли,
Синеет Южная гора вдали.
Встал дом, он прочен, как бамбука ствол,
Как пышная сосна украсил дол.
Здесь братья встретятся, пусть дружба вас
Навеки вечные соединит,
Убережёт от козней и обид.
2
Наследуя отцам и матерям,
Стостенный дом воздвиг — просторный храм.
Врата на запад смотрят и на юг,
Здесь будет день за днём он жить без бед,
В веселье, задушевности бесед.
3
Каркасы закрепили меж собой, Утрамбовали землю в них, стеной Загородились от ветров с дождём, Мышам и птицам не проникнуть в дом, Найдёт свой кров муж благородный здесь, Как бы на цыпочках, воздушный весь,
Как точно в цель летящая стрела, Как крылья распростёртые орла, Как птицы ярко-красочной полёт, — Так благородный муж сюда войдёт.
4
Чист двор, что у излучины реки, Прямы колонны дома, высоки. Наполнен светом и весельем днём, Но тёмен и безмолвен в час ночной, Находит благородный здесь покой.
5
Из камыша циновки сплетены, В опочивальне — царство тишины. Когда встаёт он рано поутру, Разгадывать велит, не медля, сны:
— Пророчит счастье мне из них какой: Медведи — чёрный с бурым, иль другой, Где змей клубок? Ответить, кто горазд?
Гадатель главный толкованье даст:
— Медведи — чёрный с бурым, добрый сон, Рожденье сыновей пророчит он.
А если выпал сон — клубок из змей, — Знамение к рожденью дочерей.
Высока ты, Южная гора (II, IV, 7)
1
На светлой лазури, за Южной горой, Чернеют утёсы высокой грядой. О, Инь, ты наставник, ты — посох царя, С надеждой взирает народ на тебя. Сердца обжигает и гложет тоска, Не шутим мы, шутка для слуха горька. Дни мира Отчизны почти сочтены, Но ты безучастен к судьбине страны.
2
Утёсы за Южной горой тмят закат, Тушуют горы изумрудный наряд. О, Инь, ты наставник, велик, знаменит, Так что же твоя справедливость молчит? Нам Небо шлёт мор, скорбь рекою течёт, И ширится хаос, и смута растёт. Звук радостных слов средь народа угас, Никто не спасёт от страдания нас!
3
О, знатнейший Инь, в Чжоу ждут перемен, Стань вестником мира ты — птицею Пэн. Так властвуй, себя не держи взаперти, Все царства, что нас окружают, сплоти, Надёжей будь Сыну Небес и избавь Народ от мороки — взлелей и направь. О, Небо жестокое, ты не карай Наставника царского, сил не лишай!
4
К делам равнодушен, ты губишь царя А с ним и народ, он не верит в тебя, И службы не ищешь, как заперся в клеть, В тебе благородного не разглядеть. Следи за моралью, в отставку уйти Должны все мерзавцы, сметай их с пути, К тебе зачастят ходоки из родов, Не жалуй ты клянчащим хлебных постов.
5
Великое Небо, где правда твоя? — Несчастья да бедствия день изо дня. О, Небо, чем край наш тебе не пригож, За что ты нам кары нещадные шлёшь? Да будь благородный из тех, кто терпим, Тогда бы народ был покоем храним, Да будь благородный муж миролюбив, Пришли бы и радости, злобу смирив.
6
Жестокое Небо, мы в путах обид, По-прежнему смута клокочет, бурлит. Бездолье и пагуба с каждой луной, В сердцах у людей не гнездится покой, Застыла душа, словно лёд холодна, Под чьими же стягами встанет страна? Ты сам уж не правишь, и в вихрях невзгод Истерзан, измучен угрюмый народ.
7
Четвёрки все в упряжи, ветра резвей, И выи дрожат у могучих коней. На царства пределы наш взор устремлён, Стянулись в кольцо тучи вражьих знамён.
8
Дыханием злобы границы полны, У недругов копья остры и длинны. А ты так доволен: за праздным столом Как будто испил чашу мира с врагом.
9
Великое Небо, тяжёл твой оброк — Отнял передышки у царских тревог. Боль в сердце остра, в немоте мудрецы, И правду на кривду меняют лжецы.
10
Слагаются песни отцами, чтоб вся Вражда опочила, сплотились князья, Желают, чтоб помыслы ты изменил И царств мириады вспоил и вскормил.
В первой луне (II, IV, 8)
1
В первой луне выпал иней обильный, Сердцу тоскливо, не мил свет очам.
О, клевета, душ губитель всесильный, Злостные слухи ползут по углам. Память гнетёт одиночество стылое, Разум немеет от горьких обид, Грусть и печаль, словно песня унылая, Сердце щемящею болью язвит. 2
Мать и отец дали жизнь мне в надежде — Буду счастливым, продолжу наш род, Так почему не рождён я ни прежде И ни поздней этих тяжких невзгод? Слово радушное с уст ли сорвётся, Брань ли окатит меня, как волна, Эхом горючим душа отзовётся — Всё, как издёвку, воспримет она.
3
Вспомню лишь только о нашей юдоли, — Сердце в смятенье, под спудом оков. Нет за народом вины, но в неволе Жить нас заставят, презренных рабов. Ворох превратностей людям дарован, Где же путь к счастью? — так ждут эту весть, Только над ними завис чёрный ворон, Целит, на чьё бы жилище присесть?
4
Взор обращаю на лес пред собою, Вижу — всё хворост один да щепа, Гибнет народ, умываясь слезою, К Небу взывает, но милость скупа. Если б унять оно смуту решило, Все б подчинились, не сеяли тьму, О, Государь, превеликая сила, Ненависть, злобу питаешь к кому!?
5
Низким гора — господин всемогущий, Властный правитель буграм да холмам.
Ложь для души, словно камень гнетущий, Кто же от лжи даст спасение нам? Сны разъяснять просят старцев веками, Всякий из них — предсказатель, мудрец, Только вот ворон, что кружит над нами, Кто угадает... он самка, самец? 6
Небо, внушают, — владыка высотам, Спину нельзя не согнуть пред царем, Увещевают: Земля — царь щедротам, Шаг непродуманно делать не смей. Эти слова на слуху повсеместно, Правдою стали, обычной из нош, Как не сказать люду прямо и честно — Что ж ты, как червь, извиваясь, ползёшь?
7
Горное поле мой взор привлекает, Радует пышным цветеньем своим, Небо на прочность меня искушает, Но я незыблем и неодолим. Душат законом, моей же свободы Им не отнять, как рассвета черёд, Путами вяжут неистовой злобы, Сил на меня всё ж им недостаёт.
8
Сердце моё в глубочайшей печали, Стонешь, ты будто в когтях западни. Эти, что ныне к рукам власть прибрали, Что ж так нещадно свирепы они!? Ширится, высится пламя пожара, Где тот, кто б вынес страну из огня? Чжоу! — Во блеске величья держава, Род Сы из Бао разрушил тебя.
9
Ноет душа, думы всё о кончине, Дождь моросящий в сердечной пустыне.
Если воз доверху кладью нагружен, Но скрепы нет у его боковин, Валится наземь поклажа, и нужен Ты лишь тогда — просят: «Выручи, сын!»
10
Коль при извозных делах не ленивцы — Скрепы осмотрят, проверят и спицы Да на возницу глаз вперят колючий — Грузу при этом надёжно лежать, При переправе тяжёлой, на круче Думать не надо, что свалится кладь.
11
Пусть в полноводный пруд рыба попала, Всё-таки плыть в нём, ей радости мало. В толще воды, хоть у донного ила Луч её высветит там, в глубине. Мается сердце, на сердце немило, Думы терзают его о стране.
12
Вина у них льются нощно и денно, В яствах заставленный стол неизменно. Дружат с соседями, родичей стаю Тешат пирами — им можно, изволь. Я ж в одиночестве заперт, страдаю, В сердце моём нестерпимая боль.
13
Дом — у ничтожных, все подлые — сыты,
Их закрома выше крыши набиты.
Только народ без жилья и без пищи,
Кары небесной бичом поражён.
Всласть богачам жить, хоть в гроб ложись — нищим,
«Жаль, горемычных!» — не вздох мой, а стон.
Началась десятая луна (II, IV, 9)
1
То первый день луны десятой был — Синь-мао день, над тихими полями Нависла тьма, мрак солнце поглотил, Зловещий знак ниспослан небесами. И растворился лунный свет во мгле, И солнечный — в зияющем провале. Пришли ко всем народам на земле Злосчастия, невзгоды и печали.
2
Беду пророчат Солнце и Луна, Меж звёзд дороги выбрали иные. В разлад, хаос страна погружена, На службе не прямые, а кривые. То, что луны затмился бледный круг, Не невидаль, случалось, не забыто, Но чтоб Луна погасла с Солнцем вдруг! Не пагуба ли в том для нас сокрыта?
3
Сверкают молнии, грохочет гром, В сердцах — ни мира, ни добра — руины, И воды рек в неистовстве своём Кипят, бурлят; в разломах — скал вершины. Где брег высокий был, теперь там лог, Где лог тянулся, появилось взгорье. О, бедный люд! За что так рок жесток, Да где же тот, кто выкорчует горе?
4
Вот Хуан Фу — советник, мыслит быстро; Фань — ведает делами просвещенья; Цзя-бо — на службе в должности министра; Чжун Юнь — ответственный за угощенья К столу владыки; Цзоу-цзы — как уши,
Так и глаза царя, а Гуй — конюший; Наставник юных — Цзюй; интриг полна Наложница — на трон возведена.
5
О, этот Хуан Фу приказ отдаст, — И выполняй его без промедпенья, От важных дел нас отвлекать горазд, Его волнует разве наше мненье? Гнезда не свить в селенье журавлю — Дома разрушены, сорняк на поле, А Хуан Фу одно: «Не я гублю, Так ритуал вменяет, и не боле».
6
О, Хуан Фу, мудрец из мудрецов! Возвёл столицу в Шан, стратег глубокий — К себе на службу взял троих дельцов, Богатством одарил, дал чин высокий. Они теперь ему других верней, Им запретил в охрану вана влиться, В повозки приказал запрячь коней И в Шан отправил всех — свою столицу.
7
И хоть все силы службе отдаёшь, — Не жалуйся, усталость одинока, Нет за тобой вины, но в сердце дрожь — Злых языков молва, ох, как жестока. Народ — страдалец, с горестной судьбой, Вина в том чья, не воля Неба это! О карах свыше — спор наперебой, Но люди мир творят: мир мглы и света.
8
С печалью вспоминаю дом родной, Гнетёт его немолчное страданье, Достаток вижу в стороне чужой, Меня ж печаль язвит, душа в стенанье.
У всех есть отдых, я лишь не могу Сыскать его, вздыхаю обречённо. Не угадать небесную судьбу: Я подражать не смею никому, Мои ж друзья живут непринуждённо.
Лживая речь (II, V, 4)
1
Великое Небо простёрлось над нами, Отцом его, матерью нашей зовём. Чисты мы, открыты, как дети, сердцами, А смута растёт и растёт с каждым днём. Великое Небо пугает расправой, А я не злодей, я — покорности брат. Великое Небо грозится мне карой, Ни в чём я, воистину, не виноват.
2
Едва лишь проклюнуться смута готова, Начало безмерное кроет в себе, — И всех оглоушит неправедным словом, Как только доверится царь клевете. О, если б ты, царь, гнев явил, прекратилось Смутьянов неистовство, пыл их угас. О, если бы, царь, ты явил свою милость, Смутьяны в стране затерялись бы враз.
3
Союзы ты, царь, заключаешь, а рядом Ползучая смута шипит и растёт. Поверил ты, царь, подлецам, казнокрадам, А бунта волна всех накроет вот-вот. Сладка речь воров, что во власть вгрызлись роем, Питают мощь смуты вещанья ворья. И коль сообща мы её не поборем, К погибели выберем путь для царя.
4
Воздушен Храм Предков, высок и прекрасен, По воле правителя он возведён. Как замысел строен, величествен, ясен, Умом мудрецов предначертан был он. Намеренья кто-то другим выражает, Даю им оценку, с себя строже спрос. Проворно бежит хитрый заяц, петляет, Но сможет его ухватить гончий пёс.
5
Деревья всё лето в наряде зелёном, Взрастить царь велел их, далёки те дни. Расхожие истины — в слове знакомом, Ты сердцем проверь, столь ли прочны они. Звучат восхвалений немолчные трели, Как настежь ворота — распахнуты рты. Речь лживая схожа с напевом свирели, Напялила маску святой доброты.
6
А этот-то кто, чьи так речи красивы? Из тех он краёв, где болотная гать. В нём мужества нет, а в руках нет и силы, Призванье его — к смуте путь указать, С надутыми, словно у жабы, щеками, Да разве отвага даётся таким? Насыпал ты ворохи планов пред нами, Но кто же сторонником станет твоим?
Дворцовый евнух (II, У, 6)
1
Роскошен, чуден сотканный узор, Витком к витку лежит на шёлке штор. Язык клеветников острей меча, В плетенье козней вы — ловчей ткача.
2
О, как прекрасны звёзды и ярки В созвездье Цзи — живые огоньки. А вы, клеветники, слились со злом, Кто вам глава, живёте чьим умом?
3
Порхаете и, как вас не держи, Затащите любого в сети лжи. Попасть к вам на язык — не пустячок, Сродни то рыбе заглотить крючок.
4
Проворна, лицемерна ваша рать, Всё страждете ужалить — оболгать. А не боитесь, что придёт тот час, И обратится эта ложь на вас!?
5
Надменны гордецы во все лета. Для тех, чей день в трудах, жизнь — маета. О, Небо! Как чиста твоя лазурь! Пошли на гордецов ненастье бурь, Но милосердным будь к сынам труда.
6
Эй вы, лжецы с поганым языком, Кто вам глава, живёте чьим умом? Схватил бы этих я клеветников И бросил в пасти тигров и волков. Не стали б звери есть такой отброс, — Прогнал бы их на север, на мороз. А север бы отверг их телеса, — Забросил бы лгунов на небеса. 7
Из парка, где вольготно тополям, Бежит дорожка меж полей к холмам. Я, евнух Мэн-цзы, вырос при дворцах, Сложил я песню о клеветниках. Вы, благородные, других мудрей, Своё внимание явите к ней.
Восточный ветер (II, V, 7)
Веял уветливый ветер с востока, Землю поил благодатным дождём. Ты так боялся, ждал словно упрёка, Но от кого... мы же были вдвоём. Рад ты теперь, я же — горести сын, Бросил меня, я остался один.
Веял уветливый ветер с востока, Вихри сливаясь, неслись к вышине. Ты так боялся, ждал словно упрёка, Но всей душою открыт был ко мне. Рад ты теперь и спокойно зловещ, Бросил меня, как ненужную вещь.
Веял уветливый ветер с востока, Вихрем кружился над горной грядой. Нет той травы, что не вянет; без срока И дерева не колышут листвой. Ты совершенства не помнишь мои, Носишь пустые обиды в груди.
Дух скорби неизбывной (II, У, 8)
1
Полынь заполонила пустыри, То не полынь, то духа скорби лик. О, бедные родители мои! Взрастили вы меня, ваш труд велик.
2
Полынь заполонила пустыри, То дух печали, не полынь-трава. Вам, бедные родители мои, Взрастить меня хватило сил едва!
3
Коль чаша для вина стоит пуста, Позор кувшину винному и стыд. Что прозябать среди людей? — тщета, Что ж смерть меня упрятать не спешит? Коль нет отца, опору в ком найду? Нет матери, с кем грусть развеять мне? Я от чужих таю свою беду, А дома слёзы лью наедине.
4
Отец, ты даровал мне жизни нить! О, мать моя, взлелеян я тобой! Вам доля выпала меня вскормить И воспитать по мудрости людской. Мне жаловали нежность, благодать, Заботу ваши чуткие сердца. За добродетель вам хочу воздать, Она, как Неба ширь, ей нет конца.
5
Нет выше южных гор в округе всей, Там облачные клочья у вершин. Несчастных не найдёшь среди людей, За что же так страдаю я один?
6
На кручах южных гор и ветер злей, Меж пиков вихрь могуч, неудержим. Несчастных не найдёшь среди людей, Лишь я один невзгодами томим.
Великий Восток (II, V, 9)
1
Для жертв поминальных был щедрым Восток, Черпак полный проса — примета тех лет. Как ровен путь предков, велик и широк, Прямой, как лучи золотистых комет.
Мужи шли достойные этим путём, Взирали им все с восхищеньем вослед. Теперь на него, занесённым песком, Смотрю я, и слёзы мне тмят белый свет.
2
О, малый Восток! О, великий Восток! Безмолвствуют ткацких станков челноки. На утреннем инее жёлтых дорог Темнеют следы башмаков из пеньки. Былое величие, гордость храня, Потомки князей по дорогам пешком Идут, вёрсты меряя, день изо дня, И боль неуёмная в сердце моём.
3
Бьёт ключ из земли, как вода холодна, Под хворост пусть струи её не текут. Я мучаюсь, плачу, очнувшись от сна, Так больно глядеть на измученный люд. Вязанками хворост уложен во двор, Его так сподручнее перенести. Дать людям бы, видевшим голод и мор, Возможность на время покой обрести.
4
Востока сыны с незавидной судьбой, Вы рангом не вышли, вы не при чинах. Сыны, что на Западе, — в неге земной, В роскошных одеждах — парче и шелках. Вон лодочник в сыне не чает души, Сын в шубу одет на медвежьем меху. У частника сын не слюнявит гроши — На важном посту, знать, не тянет соху.
5
Такие ведут себя, словно цари, Вином угостишь — вкус вина им пустой,
Подвески на пояс ты им подари, — Едва ли довольны их будут длиной. Как высветлен Млечной рекой небосвод — Из россыпи звёзд наткала полотна Ткачиха, что в Небе степенно плывёт, Неспешно семь «смен» в день проходит она.
6
Пусть даже семь «смен» и пройдёт, но шелка С узорной отделкой она не соткёт. На Небе сияет созвездье Быка, Вот только Бык тяжести не повезёт. Она на востоке с рассветом — Цимин, На западе в небе вечернем — Чангэн. Би смотрит на Землю из звёздных глубин, Не знает его яркий блеск перемен.
7
На юге виднеется Цзи, только чрез Него не провеять зерно, не продуть. Ковш светит на северной части небес, Но только вина им нельзя зачерпнуть. Где юг, ночью скрыт горизонта обрез, Там вытянул Цзи серебристый язык. Ковш светит на северной части небес, На запад своей рукоятью поник.
Не правь большою колесницей (II, VI, 2)
Не правь большою колесницей, Иначе будешь весь в пыли. Не дай печалям в сердце влиться, А то наполнишь скорбью дни.
Не правь большою колесницей — Закроет пыль дороги след. Не дай печалям в сердце влиться, А то не выедешь на свет.
Не правь большою колесницей — Себя под пылью погребёшь. Не дай печалям в сердце влиться, Иначе душу надорвёшь.
Недолго нам светило солнце (II, VI, 3)
1
Блистает в немой вышине голубой небосвод, Льёт свет, не скупясь, на долины, как щедрый хозяин. Ходили на запад мы в трудный и долгий поход, Вели нас дороги до самых далёких окраин. Был тягостен путь, как явилась вторая луна: Нещадной жары, холодов жернова нас мололи; Сердца обдавала великой печали волна, И в горестном плаче они заходились от боли. Как вспомню о тех, с кем был связан военной судьбой, Так сами собой по щекам льются слёзы ручьями. Не жили мы разве мечтой возвратиться домой, Да только страшились закона карающей длани. 2
Когда в прошлый раз уходили мы в дальний поход, Четвёртый уж месяц явился по солнцу с луною. Вернусь — не вернусь, мог ли я загадать наперёд, Год быстро прошёл, пролетел день за днём чередою. Подумаю лишь о себе, так мне жизнь свою жаль, Заботы мои бесконечны, но кто их отсрочит? На сердце истерзанном — камнем могильным печаль, Без отдыха червь безнадёжности душу мне точит. Как вспомню о тех, с кем был связан военной судьбой, Так внемлю желанью помочь им, облегчить страданья. Не жили мы разве мечтой возвратиться домой, Да только мучителен слишком был страх поруганья. 3
Когда уходили другой раз в далёкий поход, По солнцу с луною уж время тепла наступило.
Вернусь — не вернусь, мог ли я загадать наперёд, Забот государевых бремя меня придавило. Год быстро прошёл, дни его догорели дотла, Настала пора собирать чернобыльник с бобами, На сердце изнывшее — гнётом печаль возлегла, В наследство себе оставляю я скорбь со слезами. Как вспомню о тех, с кем был связан военной судьбой, Так с ложа ночного встаю я, слетает сон махом. Не жили мы разве мечтой возвратиться домой, Да только прослыть ненадёжными мучились страхом.
4
Ты, муж благородный, ты пользу постиг и тщету, Не полно ль в покое скучать средь прохлады садовой! Порядок в делах наведи, ты ж на важном посту, Прямых отыщи, им быть надо твоею опорой. И духи прослышав, что ты справедливый в деяньях, Дарами осыплют тебя за труды и старанья.
5
Ты, муж благородный, ты пользу постиг и тщету, Не полно ль покоем дышать средь прохлады садовой! Порядок в делах наведи, ты ж на важном посту, С прямыми дружи, избери их своею опорой. И духи прослышав, что ты справедливый в деяньях, Великое счастье тебе ниспошлют за старанья.
Широкие поля (II, VI, 8)
1
Поля широкие опять посева ждут, Готовы мы к работе, нам привычен труд: Зерно просеяли — отброшена труха, Как должно, остро, наточили лемеха. С угодий южных мы за пахоту взялись, Зерном засеяли, земля ему даст жизнь. Взойдут хлеба благодаря заботе рук, Доволен будет урожаем княжий внук.
2
Хлеба взросли уж и стоят стеной густой, Под солнцем силы копит колос золотой. Мы с корнем вырвали всю сорную траву, Собрали гусениц, дырявящих листву, Червей, что могут корни злаков подъедать, И тем вредить колосьям спелость набирать. Ты, Предок поля, мощь духовную яви, Всё вредоносное сожги, испепели.
3
Сгущайтесь в Небе облака ещё тесней. Ты, туча чёрная, — предвестие дождей, — На поле общее сперва пролей дожди, Делянки личные уж после напои. Как повелось, там позднеспелый хлеб не жнём, Здесь раннеспелый оставляем на потом, В пучках колосья там бросаем в полосе, Не подбираем здесь колосья на стерне — То помощь вдовам, что с бедой наедине.
4
Я государя правнук, я сегодня здесь, Смотрю, как жёны и юнцы — дол виден весь — В наделы южные с обедами спешат. Полей надсмотрщики чинными стоят. Заклали духам четырёх сторон быка, Животных чёрных, с налитого колоска Ячмень отборный мы для жертвы поднесли, Чтоб духи счастьем одарили и спасли.
Пред взором Ло могучая течёт (II, VI, 9)
Могучая Ло перед взором, под брегом высоким Несёт величавые воды потоком широким. Вот наш государь! Образец для людей, не иначе, Сияют на царском челе благородство с удачей. Его наколенники алого цвета; на дело —
Для ратных свершений — поднял он шесть армий умело.
Могучая Ло перед взором, под брегом высоким Несёт величавые воды потоком широким. Вот наш государь! Волей Неба он стал именитым, Сверкают на ножнах правителя яшма с нефритом. Да здравствует наш государь, его промысел божий, Домам он и семьям, всем подданным верным надёжа!
Могучая Ло перед взором, под брегом высоким
Несёт величавые воды потоком широким.
Вот наш государь! Не допустит разброда, бесчинства,
Он доблести, чести, удачи и силы единство.
Да здравствует наш государь, его промысел божий,
Он мудрый правитель, отечества щит и надёжа!
Пичуги (II, VII, 1)
Порхают пичуги средь тутов, галдят, Их яркие крылья — узора свеченье. Мужи благородные радуют взгляд, Пусть Небо подарит им благословенье!
Порхают пичуги средь тутов, галдят, Их шеи блестят, как узор из нефрита. Мужи благородные радуют взгляд, Державам опора они и защита.
Они и защита, они и столпы, Царям образец, сберегут от напасти. Не видно в них чванства, безволья толпы, Ниспослано им безграничное счастье.
В изогнутый рог носорога нальём Вино молодое — в нём пыл и отвага. Мы друг перед другом с открытым челом, Ударим же в чаши за вечные блага!
Мандаринки-уточки (II, VII, 2)
Мандаринки-уточки парою летают, Их в силки хотят завлечь, сети расставляют. Мужу благородному — здравия вовеки, На его челе лучи почестей блистают.
Селезень без уточки дня пробыть не сможет, Плавают крылом к крылу, гладь пруда тревожат. Мужу благородному — здравия вовеки, Каждый миг да будет им только в счастье прожит!
На конюшне царевой лошади ретивы, Кормим вдоволь их зерном, чешем гребнем гривы. Мужу благородному — здравия вовеки, Слава и почёт при нём долго будут живы!
На конюшне царевой лошади холёны, Кормим вдоволь их зерном, сечкою зелёной. Мужу благородному — здравия вовеки, Радости ему большой, славою рождённой!
Под скрипы колёс (II, VII, 4)
1
Под скрипы колёс колесницы летящей О деве прекрасной лелею мечты. Что голод и жажда пред тайной манящей? Ждёт дева меня — плод земной чистоты. Пусть с нами друзей нет, стол сами накроем И пир новобрачный, веселый устроим.
2
Равнинный лес пышен, фазаны пугливо Мелькают в ветвях, блеск их перьев цветаст. О, юности время, в нём дева счастлива, Урок добродетели мне преподаст. Устроим пирушку, весельем сам стану: «Люблю тебя, деву, любить не устану!»
3
Пусть будет вино в наших чашах простое, Мы выпьем, вкушая хмельной аромат. Пусть яства не те, что на царском застолье, — Обычной еде, как и ты, буду рад. Пускай, нет во мне добродетелей девы, Споём мы и спляшем под ритмов напевы.
4
Взберусь на вершину холма: лес лучистый,
Охапку дубовых ветвей нарублю,
Охапку дубовых ветвей нарублю,
Лист дуба чуть влажный, резной, бархатистый.
Тебя повстречал я, мне выпало счастье,
И сердце запело в груди в одночасье.
5
Я горы высокие преодолею, Осилить смогу сто дорог, сто морей. Четвёрка летит — удержаться сумею, Как струны на цине — три пары вожжей. Все радости встречи, наполненной сказкой, На сердце прольются мне благостной лаской.
Пышная ива (II, VII, 10)
Вот ива растёт, с пышной кроной из нежных ветвей, Да разве не чудно присесть, сил набраться под ней! Великий владыка неровного нрава, крутого, Подальше бы быть от него до скончания дней. Но если не сближусь я с ним, дня дождусь грозового — Боюсь, что тогда мне придётся ещё тяжелей.
Вот ива растёт, с пышной кроной из нежных ветвей, Да разве не мило прилечь, сил набраться под ней! Владыка весьма переменчив, и в гневе горячий, Себе наврежу, коль я с ним на сближенье пойду, Но как не пойти, не такой уж умом я незрячий: Боюсь, хуже будет, — в немилость тогда попаду.
Вон птицы в безбрежность лучистую дружно взвились, Но выше небес не взлететь им в бездонную высь. А сердце людское мечтою живёт многоликой, И где залегает его устремлений предел? Зачем избегать мне сближенья с великим владыкой? Лишь зло наживу — вот упрямой гордыни удел.
Столичные учёные мужи (II, VIII, 1)
1
Жили когда-то служилые люди в столице, Рыжие шубы носили из меха лисицы. Их благородство незыблемо, прочно в основе, Честь соблюдали они и в поступках, и в слове. Вот бы вернуться им — и просветлилась б столица, Людям они помогли бы от бед оградиться.
2
Помнит служилых людей ещё Чжоу-столица, Шляпы на них, чтоб от солнца с дождём защититься. А благородных мужей тех красавицы-жёны С пышной причёской ходили, меняя фасоны. Только теперь их не встретишь, те годы умчали, Вот оттого-то и сердце в глубокой печали.
3
Жили служилые люди в столице да были И самоцветы в подвесках на шапках носили. У благородных мужей дней тех, что отдалённы, Из Инь и Цзи — молодые красавицы-жёны. Только теперь их увидеть уже невозможно, Вот потому так на сердце моём и тревожно.
4
Жили в столице служилые люди меж нами, Пояс носили с висящими с боку концами, Чтили мужья благородные силу закона, Локоны вились у жён их, как хвост скорпиона.
Только в столице не встретиться ныне с такими, Я бы иначе, не медля, пошёл вслед за ними.
5
И пояса удлиняли — не то чтоб хвалиться, Было с избытком материи всякой в столице, Да и не то, чтобы волос тогда завивали, — Локоны кольцами сами на плечи спадали. Нет, не увидеть таких уж на улицах ныне, Ох, как же гложет тоска, словно я на чужбине!
Песня иволги (II, VIII, 6)
Песню иволга льёт, звуки грусти полны, Села с боку холма на вершину сосны. Путь далёк по извилистым лентам дорог, Как же я обессилил, как я изнемог! Напоите меня, накормите меня, Посоветуйте и укрепите, Да обозным, как только займётся заря, Взять в повозку меня прикажите.
Песню иволга льёт, звуки грусти полны, Села с краю холма в зелень пышной сосны. Разве страшен мне путь, что ещё впереди? Я боюсь — не смогу быстрым шагом идти. Напоите меня, накормите меня, Посоветуйте и укрепите, Да обозным, как только займётся заря, Взять в повозку меня прикажите.
Песню иволга льёт, звуки грусти полны, Села с боку холма на вершину сосны. Разве страшен поход мне, что ждёт впереди? Я боюсь одного — не осилю пути. Напоите меня, накормите меня, Посоветуйте и укрепите, Да обозным, как только займётся заря, Взять в повозку меня прикажите.
Распустились текомы цветы (II, VIII, 9)
Распустились на ветках текомы соцветья, Лепестки их желты, к свету тянутся жадно. Грусть—печаль — с нею, видимо, встречу и смерть я, Гложет сердце моё день и ночь беспощадно.
Распустились на ветках соцветья текомы, Листья пышные зелены, с тёмным отливом. Если б знал я судьбы безотрадной изломы, Лучше б я не родился и был бы счастливым.
У овец вот уж головы стали большими, На запруде трёх звёзд отраженье в мерёже. Людям надобно есть, чтоб остаться живыми, Только мало таких, кто насытиться может.
Какая трава не желтеет (II, VIII, 10)
А есть ли травы те, что не желтеют? День есть ли без войны? Есть ли мужи, Что защищать отчизну не умеют? Страну всю обойди и расскажи.
А есть ли травы те, что не буреют? И есть ли старый воин — не бобыль? Скорбим, вояки мы, нас не жалеют, Не видим мы в себе людей — мы пыль.
Не злые тигры мы, не носороги, Что в страхе держат весь звериный род. Вояки мы и в кровь сбиваем ноги: Не знает передышек наш поход.
Лиса вдали хвостом пушистым машет, Мышкует, прячась в зарослях травы. Скрипят гружёные повозки наши, Кочуют меж морей, и с ними — мы.
