CC BY
0В.В. Самошин
ЛИРИКА ЧЖОУ БАН-ЯНЯ (1056—1121)
Аннотация. В статье приводятся краткое описание биографии и некоторых особенностей творческой манеры знаменитого сунского поэта и музыканта Чжоу Бан-яня (1056— 1121), а также переводы пятидесяти его стихотворений в жанре цы.
Ключевые слова: Чжоу Бан-янь, китайская поэзия, цы, перевод на русский язык.
Автор: САМОШИН Владимир Васильевич, Москва. E-mail: vladimir-samoshin@yandex.ru
Vladimir VSamoshin
Lyrics of Zhou Bang-yan (1056—1121)
Abstract: The article provides a brief description of the biography and some features of the creative manner of the famous Song poet and musician of Zhou Bang-yan (1056— 1121), as well as translations of fifty of his poems in ci-genre.
Keywords: Zhou Bang-yan, Chinese poetry, ci, translation into Russian. Author: Vladimir V. SAMOSHIN, Moscow. E-mail: vladimir-samoshin@yandex.ru
Жанр городского романса M (цы), возникший в период правления династии Суй (589—618), не снискал особой популярности в период правления династии Тан (618—907): из множества поэтов, творивших в этот период, лишь некоторые обращались к этому жанру. Своего расцвета жанр цы достиг в период правления династии Сун (960—1279), и среди плеяды блестящих поэтов, сочинявших свои стихи в этом жанре,
таких как Лю Юн ЙЖ (987—1053), Синь Ци-цзи ФШ^ (1140—1207) и Цзян Куй ШШ (1155—1221), достойное место занимает и Чжоу Бан-янь ШШШ (1056—1121)— знаменитый северо-сунский поэт и музыкант, родившийся в Цянтане (совр. г. Ханчжоу, пров. Чжэцзян).
Несмотря, однако, на знаменитость поэта, сведений о жизни Чжоу Бан-яня почти не сохранилось. Некоторые факты из его жизни приведены в «Истории династии Сун» Например, в разделе «Жизнеописаний» этого собрания говорится следующее:
Чжоу Бан-янь, второе имя Мэй-чэн человек из Цянтана.
Был небрежен, мало ограничивал себя, не пользовался в округе уважением, однако был широко начитан в книгах ста авторов. В начале годов под девизом Юань-фэн приехал в столицу империи, сочинил «Оду столичному граду» из десяти с лишним тысяч слов, [император] Шэнь-цзун поразился ею, так что даже повелел придворному чину прочитать [оду] во Дворце приближенных талантов, а [сам Чжоу Бан-янь] был призван трудиться в Палате управления делами Запретного дворца, и из учащегося Высшего государственного училища был назначен его начальником. Прожил в столице пять лет, не меняя местожительства, полностью отдавая все свои силы написанию поэтических и прозаических сочинений. Позже был направлен обучать учащихся в округ Лучжоу ЙМ, затем правителем уезда Лишуй ^Ж, затем был возвращён в столицу на должность регистратора учащихся в Императорском училище. [Однажды] был вызван на аудиенцию к императору Чжэ-цзуну Йж, который повелел ему прочитать вслух прежнюю «Оду» и даровал должность корректора текстов в Приказе учёта податного населения и карт. Поочерёдно занимал также должности сверщика текстов, внештатного помощника директора департамента личного состава учреждений, начальника охраны ворот императорского дворца, помощника начальника приказа по делам императорской родни, инспектором в управлении по внесению изменений в правила этикета <...>, умер в возрасте шестидесяти шести лет [Сун ши].
В другом месте «Истории династии Сун», говорится о том, что «в год под знаками жэнь-сюй [император Шэнь-цзун] повелел назначить наиболее успевающего учащегося первой ступени Высшего государственного училища Чжоу Бан-яня инспектором учебных заведений» [Сун ши].
Некоторые подробности о жизни Чжоу Бан-яня, правда, без ссылок на источники, можно найти в современном издании «Критического обзора танских и сунских цы» [Тан Сун цы цзяньшан 1988, с. 2471]. В частности, в нём приводятся годы жизни Чжоу Бан-яня (1056— 1121), называется его прозвище — ^Жё^ (Цин-чжэнъ цзюй-ши), перечисляются различные чиновничьи должности, которые тот занимал на протяжении своей жизни, без указания, однако, на конкретные годы, в которые это происходило, ограничиваясь расплывчатыми словами: «при императоре Чжэ-цзуне» или: «при императоре Хуэй-цзуне». Сообщается, также, что Чжоу Бан-янь был не только поэтом, но и сочинителем мелодий для своих стихов, отмечается его мастерство в этих искусствах. Говорится также и о том, что произведения Чжоу Бан-яня были собраны в «Собрании литературных сочинений Цин-чжэня цзюй-ши» ^Жё^^^, уже утраченном. Сохранился сборник цы Чжоу Бан-яня под названием «Собрание Цин-чжэня» ^Ж^.
Впрочем, для статьи, которая посвящена творчеству Чжоу Бан-яня, а не его личности, сведений этих вполне достаточно. Единственное, что можно добавить, уже прочитав его поэтические произведения, так это то, что он был, по-видимому, очень большим любителем певичек, которым посвятил множество своих стихотворений в жанре цы. Но Чжоу Бан-янь был, искусен в сочинении не только лирических стихотворений этого жанра, благодаря которым, он и снискал себе славу знаменитого поэта. В сохранившихся его поэтических сочинениях есть и несколько пяти- и семисловных четверостиший-цзюэцзюй Ш^ и несколько пяти-и семисловных восьмистиший-люйши и длинные стихи-
пайлюйШШ, а также стихи, написанные в стиле гуфэн ^Д. Но всех вместе их немного, основной же корпус поэзии Чжоу Бан-яня составляют именно стихи в жанре цы. Темы их в общем-то традиционны для подобного рода сочинений, но в лирике Чжоу Бан-яня преобладают такие, в которых он чаще говорит о своих собственных переживаниях от разлуки с певичкой, вспоминает о радостях, испытанных им от общения с нею. Даже когда он пишет о своих скитаниях вдали от дома, он почти всегда упоминает и какую-либо из своих любимых певичек. Кстати, эта особенность отличает любовную лирику Чжоу Бан-яня от подобной многих других авторов цы: в своей лирике он чаще говорит о собственных чувствах, а не о чувствах певички, как это делали многие поэты. Хотя, разумеется, есть в его лирике и стихи, написанные от лица певички.
Очень часто Чжоу Бан-янь прибегает к приёму, зачинателем которого был танский поэт Цуй Ху ШШ, который в стихотворении «Пишу на стене сельского дома, что к югу от столицы», говорит о том, как он посетил места, где в прошлом встречался с красавицей, которую теперь не нашёл:
ПИШУ НА СТЕНЕ СЕЛЬСКОГО ДОМА, ЧТО К ЮГУ ОТ СТОЛИЦЫ
В прошлом году, в этот же день, у этих же самых ворот,
Девичье личико и персик в цвету — оба светились румянцем.
Девичье личико, не знаю, куда отсюда оно ушло,
Персик, по-прежнему, здесь цветёт, весенним ветрам улыбаясь1.
Подобного рода стихотворений у Чжоу Бан-яня немало. Он вообще не стеснялся использовать в своих стихах образы, строки или отдельные фразы своих «собратьев по перу» предшествующей эпохи.
Примечательно ещё и то, что к своим цы Чжоу Бан-янь, в отличие, скажем, от того же Цзян Куя, предисловия которого нередко сопоставимы, а то и превышают по объёму само стихотворение, предисловий почти никогда не предпосылает, ограничиваясь краткими подзаголовками: «Зимняя слива», «Ива», «Осенние думы».
Прежде чем обратиться непосредственно к лирике Чжоу Бан-яня, хотелось бы сказать несколько слов о принципе, которого я стараюсь придерживаться при переводе китайской поэзии, будь то в жанре цы или шиШ.-- Принцип этот — перевожу, а не сочиняю. Я считаю в корне ошибочным утверждение Василия Жуковского (1783—1852) о том, что «переводчик в прозе есть раб, переводчик в стихах — соперник». На мой взгляд, и в первом, и во втором случаях переводчик — это переводчик, а не раб, и уж тем более не соперник. Переводчик — это человек, который взял на себя труд перевести текст переводимого им автора, неважно — прозаический или поэтический — на русский язык. Перевести, а не сочинить по мотивам оригинала, да ещё и соперничая с автором! Причём перевести таким образом, чтобы читатель имел возможность читать перевод стихотворения, а не стихотворение переводчи-
1 Здесь и далее перевод с кит. В. Самошина.
ка. На мой взгляд, перевод можно сравнить с прорисовкой на тонкой полупрозрачной бумаге, на которой читатель видит словесный рисунок оригинала. Да, рисунок этот не столь отчётлив, как самый оригинал, но он в точности передаёт все его линии и не добавляет тех, которых не было изначально, разве что цвета не так ярки, как в оригинале.
Я не стараюсь строго придерживаться в переводе тех стихотворных размеров, которые традиционны для русской поэзии потому, что эти размеры были не только чужды старой китайской поэзии, но не были ей даже известны.
На русском языке были опубликованы переводы четырёх цы Чжоу Бан-яня [Голос яшмовой флейты 1988, с. 156—159]. В настоящей статье приводится перевод пятидесяти его стихотворений с необходимыми пояснениями. Все переводы выполнены по изданию «Критический обзор танских и сунских цы» [Тан Сун цы цзяньшан 1988, с. 969—1054], упрощённые иероглифы которого преобразованы в полные.
50 ЦЫ ЧЖОУ БАН-ЯНЯ
Щ%Ш (1056 — 1121)
1.
тшшш. жшшр.
ш, шжшм, -шмш.
НА МЕЛОДИЮ «ЖУЙЛУН ИНЬ»
Чжантайский тракт...
Ещё видны
На кончиках веток увядшие белые цветы мэйхуа,
А персик уже начинает цвести.
Тихо-спокойно в доме певичек в квартале соседнем —
Лишь ласточки приводят гнёзда свои в порядок,
Вернувшись на старое место.
Стою, словно застывший —
Вспоминаю глупышку маленькую,
Ту, что тогда из ворот как раз выглядывала, На рассвете.
Головка её была бледно-жёлтым украшена, Заслоняясь от ветра рукавами яркими, Она улыбалась очаровательно.
Как когда-то господин Лю, Вновь сюда я пришёл. Разыскивая ту, Навестил соседку,
Вместе с которой она пела и танцевала: Старый дом Цю-нян стоит, как прежде, Да и молва о ней идёт всё та же.
Взяв кисть, напишу стихи на бумаге,
Снова вспомню яньтайские строфы,
Да, кто узнает об этом, чтоб компанию мне составить?
В известном парке напьюсь под открытым небом,
Шагом неспешным пойду к стене восточной —
Что было в прошлом,
Всё улетело с лебедем одиноким.
Проведал весну, да всюду Сердце ранит горечь разлуки: Казённые ивы
К земле золотистые нити склонили.
Под вечер, верхом на коне, возвращаюсь обратно — Тонкий-тонкий, над прудом дождь пролетает, А в дом, что душу мне разрывает, За занавеску ивовый пух под ветром влетает.
«Жуйлун инь» — мелодию сочинил сам Чжоу Бан-янь.
Как когда-то господин Лю — аллюзия на легенду о том, как Лю Чэнь и Жу-ань Чжао, отправившись в горы собирать травы, заблудились, и повстречали волшебных фей. Прожив с ними некоторое время, затосковали по дому, а вернувшись в родное село, захотели вновь увидеть тех волшебных фей, но не смогли найти их следов. Цю-нян — имя знаменитой танской певички.
Яньтайские строфы — аллюзия на стихи Ли Шан-иня (813 — 858) «Янь-тай», в которых тот восхищается певичкой по имени Лю-чжи (Ветка Ивы).
2.
итк
НА МЕЛОДИЮ «СЫ ЮАНЬ ЧЖУ»
Плывущее облако прикрыло луну,
Не позволяя ей светом своим двери, красные, заливать.
Мышь копошится в тёмном углу,
Светлячки сквозь прореху в окно летят —
Украдкой проникают за книжный полог.
В осенних думах тяжёлых, Долго стою, ничем не занят, В тени деревьев во дворе, Заранее зная, Что полы и рукава халата Наполнит ветерок приятный.
Какая ночь!
Дорога в Цзяннань
Вьётся среди нагроможденья гор.
С подружкой сердечной тогда
Напрасно условливались о встрече.
Что теперь у светильника слёзы ронять,
Хоть и рвётся душа к Су-нян,
И слова, что когда-то
На бумаге писала она
Сохранились ещё у меня.
Но пролётные гуси письма носить перестали,
И ясными ночами,
Сны о ней вновь редкими стали.
Красные двери — двери, покрытые красным лаком. Су-нян — здесь иносказательно о любимой певичке.
Гуси письма носить перестали — перелётный гусь считался в Китае символом письмоносца. По легенде о Су У (140? — 60?), дипломате времён династии Западная Хань (206 г. до н.э. — 24 г. н.э.), который девятнадцать лет находился в плену у сюнну, которые, на запросы китайского императора У-ди (156 — 87) отвечали, что Су У погиб. Но однажды император, будучи на охоте, подстрелил перелётного гуся, к лапке которого было привязана письмо, в котором было написано, что Су У жив («Хань шу», цз. 54).
3.
шпж
шиш, к®
НА МЕЛОДИЮ «МАНЬ ЦЗЯН ХУН»
Полуденное солнце двигает тени. Взяв в руки платье, встала с постели, Выспавшись за пологом ароматным. В зеркало драгоценное посмотрела — «Чёрные тучи» перепутались в беспорядке, Но радости нет наряжаться.
«Чешуйки бабочки и жёлтый пушок пчелы» Блёклыми стали, На лице остались, Словно нити красные, От подушки следы.
К расписным перилам прислонилась,
Смотрю с любовью,
Но безмолвно,
Ни слова не говорю,
А только
Взглядом ищу
Шахматную доску.
Вновь увижусь ли с ним Ещё я не нагадала,
Хотя заветные мечты Границ и не знают — Опутали сердца закоулки самые тайные.
Циньский чжэн вспоминаю я — Кажется, будто бы, до сих пор, В палатах золотых звучит ещё он.
Протянулись до неба травы душистые — Блуждаю взглядом, устремлённым вдаль: Драгоценными ароматами одеяло пропитано, Но ночь провожу в одиночестве я.
Всего же горше,
То, что бабочки, сад полонив, порхают, Но ни одну прихлопнуть Нет у меня желанья.
Чёрные тучи — иносказательно о причёске красавицы.
Чешуйки бабочки и жёлтенький пушок пчелы — образно о косметике: пудру («чешуйки бабочки») наносили на лицо и грудь, а жёлтой краской («жёлтеньким пушком пчелы» ставили точку на лбу. Шахматную доску ищу — за которой вчера играла с любимым. Циньский чжэн — струнный музыкальный инструмент (в двенадцать, также тринадцать струн), был изобретён Мэн Тянем (Ш'Ш) в княжестве Цинь — отсюда название).
Золотые палаты — иносказательно о спальне красавицы. 4.
шш, ттт, тткш, ^жшшт,
НА МЕЛОДИЮ «ЦЗУЙ ТАО ЮАНЬ»
Зимнее платье только что покрасила В цвета далёких зелёных гор, В две шёлковых нити выткан на нём Облаков и гусей перелётных узор. Ночь холодна, рукава намокли,
Скоро льдинками станут —
Из-за того всё, что жемчужные слёзы
На них
Каплют.
Чувства — тёмные, мрачные,
Скука — ленивая, томная,
Тело — как у мухи поздней осенью.
Если позволят мне, вслед за конём, за милым погнаться, Много иль мало пути, всё равно, проскакать я согласна!
Две последние строки — аллюзия на строки из «Исторических записок» Сыма Цяня, гл. «Жизнеописания Бо И»: «Янь Юань, хотя и был прилежен в учёбе, но лишь следуя за хвостом быстроногого скакуна, добродетельные поступки его ясно проявлялись» (0ШШШФ-, о ). Янь Хуэй или Янь Юань
(521 — 481) — ученик Конфуция. Сыма Чжэнь (679 — 732), толкуя эту фразу, писал:«Зелёная муха, прилепившись к хвосту быстроного скакуна, покрывает путь в тысячу ли; точно так же и Янь Хуэй, благодаря Кун-цзы, получил известность и славу (^«МДШ^Ж, ЙШМ® М^Ш = ).
5.
тттт, ттм%,&7Ш, ммтш, ШШфпМо шш^итшт^т.
НА МЕЛОДИЮ «ЧЖУ ИН ЯО ХУН»
Душистое лицо румянами подкрашено ровно, Искусно очерчены брови краскою чёрной — Как у дворцовой служанки, неброский её наряд. Будто дыханием ветра, Где-то рядом с небом, Душу свою обрела:
Вся в прелестном, как волны, взгляде она.
Давно сердца наши связаны были, Так что друг к другу уже мы привыкли: За кубком хмельным
Часто-часто
Бросали друг на друга взгляды, Несколько раз горели желаньем увидеться, А увидевшись, вновь расставались — Уж лучше бы не видались!..
Тени свечи качаются красной,
Пир ночной окончен — весенняя ночь коротка.
Тогда,
Кто мог заранее знать «Песню о Янгуань» —
Досада разлуки протянулась до края небес вдали, Что теперь делать, коль тучи разошлись И дождь перестал!
Стою, прислонившись к перилам — Под ветром восточным слёзы лью: После того как яблони расцветут, Ласточкам время придёт прилетать, Ая,
В сумерках жёлтых, в тенистом саду, Всё буду стоять.
Янгуань — пограничная застава, располагавшаяся на далёкой северозападной окраине Китая. Песня об этой заставе символизировала разлуку. Тучи разошлись и дождь перестал — иносказательно: закончилось любовное свидание.
6.
Жм^
шш, мтт^штш»
№ шшптшт,
^ аш^шм^, шташш,
НА МЕЛОДИЮ «ХУАНЬ ЦЗИН ЛЭ»
Близится день, когда нельзя разводить огонь: Везде и всюду
Плывущие ароматы и красота цветов
Помогают друг другу — Сейчас как раз время, когда цветы опьяняют. Но, что поделать, если ты гость на чужбине И дни, и ночи попусту тратишь!
Долго смотрю, как стрелою проносятся волны, И нет им предела,
Как под ветром играют на ряби блики солнца, А в небе
Проплывают жёлтые облака — Пускай уносятся вдаль, А с ними И десять тысяч
Чистых слёз моих в тоске о любимой.
Брожу у реки Хуай — Там, где когда-то, С теремом рядом, Любезно и мило Ей говорил я, Что весной на чужбине Жить мне придётся. Как же мог я
Случайного уговора нарушить срок! Теперь вот, У края небес,
Гляжу одиноко на персик и сливу — Тоскую ныне:
Должно быть, она, в досаде, Тушью лист письма покрывает, И облик её печальный В речной воде отражается.
Эх, как получить бы
Зелёного феникса крылья,
Чтоб к ней полететь,
На личико её исхудалое посмотреть!..
День, когда нельзя разводить огонь — имеется ввиду День холодной пищи,
когда для приготовления еды запрещалось разводить огонь.
УрекиХуай — т.е., у реки Хуайхэ на востоке Китая, между Янцзы и Хуанхэ.
«-йш-.^ш«®, штшмш^. жтхш
НА МЕЛОДИЮ «ГУАНЬ ХЭ ЛИН»
Осенний хмурый день прояснел, склонившись к сумеркам неторопливо. На постоялый двор проникли холода. Озябших крыльев шум надеялся услышать, Но — нет, на небе лишь ночные облака.
Далёко за полночь все разошлись, но в полной тишине Ещё горит светильник на стене. Хмельной угар давно уже прошёл, Но бесконечна ночь - как скоротать её?..
8.
пжмш
м птшшшшш, вмвш^я, /шшш, *
иф^ тжш» ^»т
НА МЕЛОДИЮ «БАЙ СИН ЮЭ МАНЬ»
Краски ночи торопят стражу ночную, Промыв, всю пыль собрала роса, Над улочками кривыми и глухим переулком Тускло светит луна.
Бамбуковые перила, светильник в окне — Узнаю дом и сад Цю-нян. Улыбалась, когда встретились мы с ней, Ая
Почувствовал, словно ветви из нефрита алого С яшмового дерева прикоснулись ко мне, Или тёплым днём светлая заря засияла ярко. Глаза её — словно волны, чувства — что орхидея, За целую жизнь редко такую встретишь!
Лишь на рисунке
Весеннее личико прежде мне было знакомо, Кто мог подумать,
Что сам окажусь я возле нефритовых чертогов?
Вспоминаю с любовью, как «дождём проливалась тёплая тучка»,
И горько, что яростный ветер
Ту тучку развеял.
Думаю, как же пустынно и холодно — Будто бы стал на ночлег в безлюдном подворье: Двойные ворота плотно закрыты, В стенах, разбитых, Сверчки осенние плачут.
Но, как так случилось,
Что ниточка дум моих о любимой,
Не рвётся,
Хоть нас разделяют и реки, и горы?..
Стражу торопят — в древности в Китае, начиная с семи часов вечера до пяти часов утра, с промежутком в два часа, сторожа били в колотушки. Здесь в значении «торопят рассвет». Цю-нян — иносказательно о певичке.
Дождём проливалась тёплая тучка — со времени написания Сун Юем своей оды «Горы высокие Тан», едва ли не самая частая аллюзия на любовное свидание в китайской поэзии.
9.
щж
ттмк.тит, тттшт
шш. ж^нш,
шшт,
НА МЕЛОДИЮ «ЦЗЕ ЮЙ ХУА» НОЧЬ ПРАЗДНИКА ФОНАРЕЙ
Пламя свечи погасло под ветром,
От росы намокли красные лотосы-фонари —
На рынке цветочном ярким блеском Друг на друга светят они.
«Коричник» сияет — свет льётся на черепицу крыш, Редкие облака разошлись — Ясная-светлая, Белая Дева, Кажется, хочет спуститься на землю.
Платья красавиц просты, но изящны — Любуюсь чускими девами с тонкой талией, Такими, что поместятся на ладони. Кругом — шум флейт и барабанов, Колышутся тени прохожих, А над улицей Ароматы мускуса Ветром разносит.
Вспомнилась вдруг «разрешённая ночь» в столице: Долго глядел на тысячи ворот, словно то было днём — Смех и веселье, гулянье и чаровницы, В золочёном экипаже заметил шёлковый платок.
Да. От места, где встретились мы,
Осталась лишь тёмная пыль, что вслед за конём летит.
Годы идут, как и прежде,
Да, только смотрю —
Прежние чувства мои в упадок пришли, одряхлели — Ведь часы водяные вперёд двигают время. В экипаже крытом, домой поспешу — Не стану ждать, когда кончатся танцы И песни допоют.
Коричник— согласно мифу, на луне растёт коричное дерево, отсюда «коричник» — иносказательно о луне. Белая Дева — то же иносказательно о луне.
Чуские девы — аллюзия на стихотворение Ду Му (803 — 853) «Разгоняю тоску»:
Ш!
РАЗГОНЯЮ ТОСКУ
С увядшей душой, по озёрам и рекам брожу, нагрузившись вином, Здесь «чуские талии» так легки — поднимешь одной рукой! Лет десять прошло, и вдруг озарило: то был лишь Янчжоуский сон! Гуляки теперь в теремах зелёнык я славу себе приобрёл...
Чуские талии — аллюзия на пассаж в «Хань Фэй-цзы» (III в. до н.э.): «Чус-кий Лин-ван (? — 529 до н.э.) любил [девушек] с тонкой талией, и в княжестве многие [из них] сидели на голодной диете, [в надежде стать наложницами правителя]» МНФ^МА- ). Здесь иносказательно о местных проститутках.
Поднимешь одной рукой — намёк на другого любителя женских прелестей, ханьского Чэн-ди (51 — 7). В «Жизнеописании Летящей ласточки» Ж^^ЬШ говорится, что «телом она была так легка, что могла танцевать на ладони»(ШЙ, ).Тоже похваламестным«певичкам».
Лет десять прошло. На самом деле, поэт провёл в Янчжоу всего три года, с 833 по 835 г.
Янчжоуский сон — т.е. развлечениями в Янчжоу. В теремах зелёных — иными словами, в публичных домах. Разрешённая ночь — в древности людям запрещалось ходить по городу в ночное время. Исключением была праздничная ночь пятнадцатого дня первого лунного месяца, когда этот запрет снимался.
10.
яж
НА МЕЛОДИЮ «ФАН ЦАО ДУ» ДОСАДА РАЗЛУКИ
Прошлой ночью снова В «Персиковом источнике» ночевал — Попьянствовать «феи волшебные» пригласили. За окном с кисеёй изумрудной ветер быстрый свистал, За занавеской редкой, полуоткрытой,
Дождь шёл печальный — Насколько ж горька разлуки досада, Что, не в силах расстаться, Жалуясь, в голос рыдала.
За пологом с фениксами — рассвет, Вновь пришёл быстро-нежданно, Ая,в одиночестве, Домой возвращаюсь.
Смотрю печально —
Вся грудь в пудре и слезах,
Тощая кляча месит грязь,
Разыскивая путь обратный.
Неспеша оглянулся назад —
Сквозь смутный туман гляжу во все глаза,
Словно помешанный или пьяный.
От мрачной досады устав, Стою,
Прислонившись к перилам, Не в настроенье, В сумерках тихих слежу Как вороны, на ветках гнездясь, В беспорядке кружат.
Персиковый источник — здесь иносказательно о тереме певичек. Волшебные феи — иными словами, певички.
11.
В!«;©, ФШ^Я. ш-й&м. «Й®
ж*, тшш. шшм, шшга, штт^, ж,
НА МЕЛОДИЮ «СО ЧУАН ХАНЬ»
В тёмных ивах вороны кричат. В летней одежде долго стою
Возле маленькой занавески у красных ворот.
Цветущийутун захватил сада половину му.
Неслышно закрыл этот двор тоскливый дождь —
На пустые ступени льёт,
И ночью глубокой не перестаёт:
С любимой, когда,
Сняв со свечей нагар,
Поговорить мы сможем у западного окна?
Похоже на то, как тогда, на чуской реке, Ночью, на постоялом дворе, Пламя свечи под ветром металось — Когда в юности по свету скитался.
Теперь, на склоне лет, Гуляю ради забавы. Хотя сейчас, Над двором постоялым, Не видно ни дымка —
В Запретном городе сто пятый день отмечают — Но флаги над павильоном зовут выпить вина С гаоянскими друзьями.
Вспомнил восточный сад.
Персик и слива в нём сами весну встречают.
А та,
С маленькими губками и ямочками на щеках, Ныне всё та же?
Когда я вернусь, Непременно она соберёт Цветов увядших, Ожидая гостя, мне поднесёт Вина и мяса.
Утун — название дерева, вид платана.
Му — старинная китайская мера земельной площади, приблизительно 0.07 га.
С любимой, когда... — аллюзия на стихотворение Ли Шан-иня^ЙВ (813 — 858) «Ночью, в дождь, пишу на север»:
«мадь
НОЧЬЮ, В ДОЖДЬ, ПИШУ НА СЕВЕР Если спросишь: вернусь я когда, то отвечу: не знаю срока. Пруд пустынный в ночных горах наполняет дождями осень. Так, когда же с тобой опять посидеть у окна мы сможем, И, снимая с свечей нагар, вспоминать этот дождь и осень?
Чускаярека — здесь иносказательно о Янцзы.
Запретный город — центральная часть столицы, где расположен императорский дворец.
Не видно ни дымка — потому что в течение трёх дней перед праздником цинмин запрещалось разводить огонь для приготовления еды. Сто пятый день отмечают — иносказательно о дне Холодной пищи, который отмечали на сто пятый день после зимнего солнцестояния. Флаги над павильоном зовут выпить вина — в старину над питейными заведениями вывешивали флаги, чтобы неграмотный люд мог понять, что здесь продают вино.
Гаоянские друзья — аллюзия на эпизод из «Исторических записок» Сыма Цяня, в котором упоминается один из сподвижников основателя династии Хань Лю Бана (256/247 — 195) — Ли И-цзи (ок. 68 — ок. 204), который, в ответ на вопрос о том, кто он, ответил: «Я — гаоянский пьянчужка, а не учёный!».
Гаоян — сейчас уезд городского округа Баодин провинции Хэбэй. 12.
ш
.и»«. щжш«, шж». штт, т
ш/шм,
МШ®. ШШМЖо ШЯШй,
НА МЕЛОДИЮ «ЦИ ТЯНЬ ЛЭ» ОСЕННИЕ ДУМЫ
Густая зелёная поросль
Поблекла совсем вдоль дороги к Тайчэну —
В чужой стороне
Вновь встречаю позднюю осень.
К вечеру — дождь, и почувствовал холод.
Стрёкот сверчков
Ткать полотно зовёт,
В тайных покоях, изредка слышу,
Платья ножницами кроят.
За окнами в узорах облаков, тихо —
Закрыты.
Вздохнув, пыль вновь стряхну
С подстилки шелковой,
Ночь проведу
На циновке узорной.
Холщовый мешочек есть у меня —
Светлячки ясной ночью
Книгу будут мне освещать.
Дольше всех задержался в Цзинцзяне, Там, где со старым другом, Смотрели мы друг на друга — Сколько дум передумал я После разлуки!
Над Вэйшуй дует западный ветер, Кружит листва над «Чанъанью», Что вспоминать о поэтическом чувстве — Сломалось.
Вдаль погляжу, поднявшись на башню, «Яшмовый сок» вновь процежу, Вино закушу клешнёю краба, Подобно Горному Старцу, Свалюсь я пьяным — Только б тоску Закатное солнце С собою забрало.
Тайчэн — старое название города Цзинлина (совр. Наньцзин, пров. Цзянсу). Цзинцзян — округ (совр. пров. Хубэй).
Вэйшуй — река в пров. Шэньси.
Чанъанъ — здесь иносказательно о столице сунского Китая, г. Бяньцзине. Яшмовый сок — иносказательно о вине.
Горный Старец — он же цзиньский Шань Цзянь, большой любитель выпить вина («Цзинь шу», цз. 43).
13.
»шш
ШлШ, да^ ш»шш, тшт, ттж.
НА МЕЛОДИЮ «ЦЗЕ ЛЯНЬ ХУАНЬ»
Обиду тайную некому мне поверить,
Как жаль, что любимая куда-то исчезла —
Весточки-письма где-то далёко-далёко.
Пусть бы даже был я искусен,
И сумел разомкнуть соединённые кольца,
Но ведь после того, как ветер затих и дождь перестал,
Остаётся лёгкая дымка и редкие облака...
Терем Ласточки опустел,
Тёмная пыль замок покрыла.
На подставке лежит музыкальный инструмент —
Похоже, «пересадили корень, сменились и листья».
Повсюду — всё, как и прежде,
Даже пион, что посадила рукой своею.
На отмели песчаной, мало-помалу,
Разрослись ароматные травы.
Наверное, в лодке она плывёт
Вдоль извилистых берегов,
И теперь уж у неба в углу самом дальнем.
И вспоминать мне о ней напрасно:
Тех дней письма её и слова —
Всё это речи пустые, да праздная болтовня —
Уж лучше б дождалась, когда я сгорю дотла.
На станцию почтовую у реки вернулась весна,
Жду, что пришлёт мне она
Из Цзяннани бутон мэйхуа.
Жизнь эта мне не нужна —
Среди цветов, за вином —
Слёзы роняю я из-за неё.
Разомкнуть соединённые кольца — аллюзия на эпизод из «Планов сражающихся царств» ЩДЖ'ЙЖА.
Терем Ласточки — здесь иносказательно о доме, где жила любимая. Пересадили корень, сменились и листья — иными словами, любимая уехала.
14.
<жмт»
ж.тт^ -гая,
НА МЕЛОДИЮ «ХУА ФАНЬ» МЭЙХУА
Над низкой стеной белёной,
Блеск цветов мэйхуа ослеплял —
Они, так же как прежде, были прекрасны:
Остатки росы
Чуть украшали цветы,
Как будто бы это, смыв белила с лица,
Стояла предо мной совершенная красота —
Прошлый год налюбовался ею сполна,
В одиночестве к ней прислонившись,
Когда луна — плошка ледяная —
Вместе со мной на пиру веселилась.
Ещё больше меня восхищало,
Что под снегом деревья высокие стояли,
Словно это — под белым душистым одеялом
Корзинка для насыщения платья ароматом.
А в этом году смотрю на цветы небрежно-поспешно, Встретился с ними, и как будто в досаде на это: Нежные-слабые, словно они от печали завяли. Гляжу я на них, и долго вздыхаю — Мох зелёный вверх ползёт по стволу, Снова и снова смотрю, И вижу — цветы облетают.
Когда вновь увидимся мы,
Хрупкие шарики жертвенным вином уже станут, Ая,
Буду тогда, На пустынной реке Плыть по волнам туманным. Но даже во сне, В грёзах,
Буду видеть ветку безотрадно-печальную, Что в сумерках жёлтых, Склонившись, В реке отражается.
«Хуа фанъ» — мелодия, которую сочинил сам Чжоу Бан-янь. Хрупкие шарики — здесь иносказательно о плодах мэйхуа, которые использовали в качестве бескровного жертвоприношения.
15.
^л-
шшт, шмж^ ттжж.
ш^щ, штшл, штштшт, ваша, тм^ шмт,
НА МЕЛОДИЮ «ЦИН ЧУНЬ ГУН»
Облака касаются плоских вершин, Горы окружили холодную равнину, Дорогой петляющей, мало-помалу, К сирому городку свернув, приближаюсь.
В дряхлых ивах вороны кричат, Яростный ветер гусей вереницу гонит — Волнуют меня все эти звуки осени.
Устав от дороги, остановил коня.
Сквозь бледный туман,
Едва различаю неясные тусклые звёзды.
От пыли дорожной я исхудал,
И больше всего боюсь сумерек жёлтых —
Так сильно опутала душу
Разлуки горечь.
В разукрашенном зале, однажды, встретил её — Цветок прекрасный, не ровня другим. Витал повсюду ароматный дым, Звуки струн и флейт плыли над головами — Влюбился в эту милую птицу-феникс нежданно: Ночью глубокой язычок шэна нагрела — Мелодия чисто звучала.
Взглядом, как волны, прозрачным,
О чувствах своих говорила.
Жалею, что о свидании тайном,
В спешке,
Не договорился —
Сколько в этом досады и огорчения:
Ведь только в тот раз,
За миг один,
Чувствами моими
Она завладела!..
16.
Аг
. тштж*
, шда. шштт да
шштш. ттшт, ттжш, шшш, ш
НА МЕЛОДИЮ «ЛЮ ЧОУ»
СОЧИНИЛ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ОБЛЕТЕЛИ ЛЕПЕСТКИ РОЗЫ
Время надеть лёгкое платье,
Нового испробовать вина,
Да вот досада —
На чужбине гостем живу,
Время впустую трачу.
И хотел бы весну
Удержать хотя б на чуть-чуть,
Но весна ушла —
Словно на крыльях унеслась,
Ушла, не оставив следа.
Спросить бы её: где цветы сейчас?
Ночь настала. Под ветром с дождём Похоронили ту, что рушила царства, Ту, что жила у чуского князя: Упали на землю брошки и шпильки, Оставив благоухание нежное, Лепестки точками рассыпались На тропе вдоль персиков, Летая легко у межи, над ивами.
Найдётся ль кто, в ком столько чувств, Чтоб пожалел о прошлой красоте? Лишь пчёлы, словно свахи, Да мотыльки-посланцы, По временам в окно моё стучатся.
Уныло и тихо в парке восточном, Мало-помалу зеленью тёмною он зарастает. Вкруг прекрасных густых кустов брожу я безмолвно, Тяжко вздыхая.
Длинные ветви платье моё Задевают,
Словно тянут за подол, Поговорить собираясь: Горечь разлуки границы не знает.
Подниму увядший маленький цветок — Головную повязку через силу им украшу, Не похож он на тот,
Что колышется нежно в шпильках красавиц, И к тебе наклоняется.
О, цветок, уплывать по теченью, Не надо на волнах прилива! Ведь, боюсь, и увядший багрянец, Всё же может ещё рассказать О тоске разлуки с любимой, А иначе, откуда об этом узнать?
«Лю Чоу» — мелодия для цы, сочинённая самим Чжоу Бан-янем. Ночь настала — в следующих нескольких строках иносказательно говорит о цветке розы, сравнивая его с неотразимой красавицей древности. Увядший багрянец, всё же может ещё рассказать о тоске разлуки — аллюзия на стихотворение Гу Куана ШЯ (ок.725 — ок.814) «Стихи, написанные на багряном листе»:
СТИХИ, НАПИСАННЫЕ НА БАГРЯНОМ ЛИСТЕ
Цветы опадают в тайных покоях, иволги тоже скорбят, Когда в Шанъянском дворце у красавиц душа обрывается. Как стерпеть: от имперского града на восток убегает вода — На багряном листе стихи написала — кому их отправить?
Шанъянский дворец — дворец в Лояне, построенный во времена танского императора Гао-цзуна (628 — 683), в котором жили дворцовые наложницы.
ВШШ, Шт, ^й
НА МЕЛОДИЮ «ДУЦЗЯНЪЮНЬ»
Прозрачная дымка опустилась на земли чуские, К теплу возвращаются перелётные гуси — С песчаной отмели В боевом порядке взлетают.
Вдруг с испугом увидел — весна уже пред глазами,
Но, позвольте спросить: когда
По тропинкам кривым-извилистым
Доберётся она
До селенья в горах?
Над дорогою — аромат, кружат голову краски: На цветах обильные румяна — Соперничают друг с другом в блеске и очарованье, А в мириадах тонких нитей На ивах у межи,
Скоро смогут вороны укрыться. Увы и ах!
Река прозрачная на восток убегает, А ладья расписная на запад плывёт — Прямо к «Чанъани», Туда, где солнце опускается — Печальный пир окончен, Ветер треплет флажок,
Волны прилива забрызгали чёрный шёлковый платок —
Эту ночь проведу под ущербной луной,
На станции почтовой на берегу речном,
Причалив к берегу, заросшему рогозом-тростником —
Таком унылом месте —
И буду то и дело Нагар снимать со свечей я.
Чуские земли — по названию древнего царства Чу, располагавшегося на юге Китая.
Чанъанъ — здесь иносказательно о столице сунского Китая, городе Бянь-цзине.
18.
тшт, даш^&.ш
НА МЕЛОДИЮ «ГО ЦИНЬЛОУ»
В воде купалась «чистая жаба»,
Под ветром прохладным листва шуршала,
В переулках и улочках шум повозок стихать начинал.
У колодца открытого она тихо стояла,
Улыбаясь, светлячков прихлопнуть старалась —
Да так, что тонкий шёлковый веер умудрилась сломать.
Всё затихло.
Глубокою ночью,
Стою, прислонившись перилам,
Печаль не даёт уснуть мне —
Стою, пока вода не иссякнет в клепсидре,
Вздыхаю о том, что годы цветущие
В мгновение ока проходят,
Что ныне она от меня за тысячи ли,
Что только во сне глубоком
Пишу письмо ей, далёкой.
Что толку, что ходят слухи,
Что волосы её стали гребня яшмового бояться,
Что лицо исхудалое в зеркале бронзовом отражается,
Что лениться стала вовремя прихорашиваться.
Под «сливовым ветром» — земля влажная, Под радужными дождями Мхи разрослись и лишайники, Алые лепестки, что над полкою танцевали, Уже завяли.
Кто поверит, что в тоске и унынье О ней вспоминаю,
Что иссяк уж талант мой, как у Цзян Яня, Что, как у Сюнь Цяня, чувства мои изранены.
В тени ясной Реки Небесной, Понапрасну,
Всё смотрю, да редких звёздочек точки считаю. Чистая жаба — иносказательно о луне.
Сливовый ветер — ветер, который часто дует в период созревания дикорастущей сливы.
Радужные дожди — иносказательно о летних дождях. Цзян Янь (444 — 505) — поэт, живший в княжестве Лян в эпоху Южных династий (420 — 588). В «Истории Южных династий» ША приводится «Жизнеописание Цзян Яня», в котором, среди прочего есть такой фрагмент: «Однажды Цзян Янь ночевал в узорном павильоне, и во сне увидел человека, назвавшегося Го Пу, который обратился к Цзяну, сказав: «У меня была кисть для письма, которая находится, сударь, у вас уже много лет. Можно мне вновь взглянуть на неё?» Цзян тогда поискал у себя за пазухой, вытащил оттуда пятицветную кисть, и отдал её ему. Но после этого в его стихах не появилось ни одной прекрасной строфы. Поэт называл это «талант иссяк» («Нань ши», цз. 59).
Го Пу (276 — 324) — учёный, литератор, мыслитель, автор множества классических произведений.
Сюнь Цань (209? — 238?), второе имя Фэн Цянь — знаменитый учёный-мистик эпохи Троецарствия (220 — 280), уроженец царства Вэй. Сохранилось предание, что вскоре после того, как скончалась его жена, умер и он сам. Небесная Река — иносказательно о Млечном пути.
штт*
НА МЕЛОДИЮ «МАНЬ ТИН ФАН»
Под ветром подрастают иволги птенцы, Под дождями спеют плоды дикой сливы, Полуденные тени прекрасных деревьев прозрачны и круглы. А в потных лугах вблизи гор,
Мокнет одежда — приходится сушить над очагом.
В домах людей — тишина,
Вороны и коршуны сами себя веселят,
Под маленьким мостом прозрачные воды бурлят-шумят.
Долго стою, прислонившись к перилам,
Всюду — пожухлый тростник да стройный бамбук,
Кажется — будто, по Девятой реке на лодке плыву.
Год за годом, Сную,
Ласточке подобен:
То по волнам ношусь Безбрежного моря, То остановлюсь под чужим навесом. Но всё же, не стоит думать о внешнем, А за кубком хмельным сидеть почаще.
Измождённый-увядший, Я в Цзяннани скиталец уставший, Не в силах я слушать
Страстных флейт напевы и цитр многострунных.
Уж лучше я на пирушке,
Где певички распевают,
На циновке бамбуковой лягу,
Чтоб, захмелев от вина,
Немного поспать.
А в потных лугах вблизи гор — аллюзия на стихотворение Бо Цзюй-и (772 — 846) «Строфы о пипа» ШШт СШЙЙ^ШШ). Всюду— пожухлый тростник... — аллюзия на стихотворение Бо Цзюй-и «Строфы о пипа» ШШт
Безбрежное море — здесь иносказательно о пустыне Гоби, безбрежной, как море.
Цзяннань — общее название областей Китая, лежащих к югу от реки Янцзы.
20.
ИМ
ШНШШШ, ШШШо
лж, штт^,
НА МЕЛОДИЮ «СИ ХЭ» В ЦЗИНЬЛИНЕ РАЗМЫШЛЯЮ О ДРЕВНЕМ
Прекрасные места. Но, помнит ли кто Южных династий великие дела?
Горы окружают прежнюю столицу, река её огибает прозрачная, Вершины гор — словно узел волос красавицы.
Бурлящий поток — скучно-тоскливо — Бьётся о стены города сирого. Ветер в мачтах — и парус у неба уже На самой далёкой окраине.
С крутых берегов деревья Всё так же к реке наклоняются, Здесь, когда-то, Мо Чоу лодку свою привязывала, Но там, где остались следы былого, Всё заросло травою зелёной.
В тумане тонет половина старого вала, Ночью глубокой луна над стеной проплывает, Долго смотрю на восток, на реку Хуай, Сердце изранив.
Флажки над трактирами, веселье под барабаны, В каком нынче месте? Думаю, верно,
К домам Ванов и Се прилетев,
Ласточки не узнают, какое время теперь —
Будут искать, как обычно,
По улицам и межам людские жилища,
Друг другу, словно бы говоря, в косых лучах заката:
Был расцвет, но настал упадок.
Цзинълин — совр. г. Наньцзин (пров. Цзянсу).
Мо Чоу — имя девушки, жившей в период Южных династий (420 — 588). Здесь аллюзия на одноимённое стихотворение в жанре юэфу. РекаХуай — река Хуайхэ на востоке Китая. Дома Ванов иСе — иносказательно о домах знати.
21.
Ш
ш&ж, мттшт. ий«, ШжиШ^Й.
, тт, т««! шш
ж®, мт шда
НА МЕЛОДИЮ «ЛАНЬЛИН ВАН» ИВЫ
Тени от ив — прямые, как линии,
В мареве тонкие-тонкие — цвета яшмы зелёной —
Ветви играют под ветром.
Сколько уж раз бывало,
Над суйскою дамбой,
Воду эти ветви подметали,
И парила в небе шёлковая вата,
Путника в дорогу провожая.
Поднявшись на башню высоко, долго смотрю я вдаль — Туда, где сторона родная.
Кто узнает
В цветущей столице уставшего путника, меня? Ая,
У дороги, с Павильоном разлуки рядом —
Уйдёт ли старый год, или наступит новый —
Должно быть, снова
Сломлю нежные ветви,
Что на тысячу чи
Отросли.
Напрасно искать следы былого, Вином напившись, скорбных струн вновь касаясь: Светильник озарял прощальную циновку, А груши цветы, и огонь из вяза Торопили дни пищи холодной.
Печаль — что стрела под ветром сильным: На половину шеста волны в реке прогрелись, Назад оглянусь — в далёкой дали, Сколько ещё почтовых станций! А тот, кого проводили — уже у неба, На северном крае.
Горюю-печалюсь, Досады скопился ворох! Когда прощались,
У берега вода кружилась в водовороте, А на мостках у переправы было тихо-безмолвно.
Неспешно-неспешно скользили Косые лучи закатного солнца — Весне, казалось, не было предела. Я помню:
Луна над павильоном, И мы — рука в руке — У моста, что был весь в росе, Слушаем флейты напевы.
В раздумьях глубоких о прошлом, О том, что было, как будто во сне, Роняю я слёзы втайне от всех.
Суйская дамба — на реке Бяньхэ вблизи Бяньцзина (совр. г. Кайфэн, пров. Хэнань). Была возведена во время правления императора Янь-ди (569 — 618) династии Суй (581 — 618). Шёлковая вата — иносказательно об ивовом пухе.
Павильон разлуки— почтовая станция. Располагались через каждые 5—10 ли по тракту.
Сломлю нежные ветви — по старинному обычаю, провожающий дарил на память тому, кого он провожал, веточку ивы. Чи — единица измерения длины, около 30 см.
Груши цветы и огонь из вяза — здесь приметы весны. Груша зацветает как раз ко Дням холодной пищи, когда запрещалось разводить огонь. Однако во времена династий Тан и Сун, чиновникам разрешалось делать это, но только используя для розжига сухие веточки вяза, а огонь следовало добывать их трением.
На половину шеста волны в реке прогрелись — т.е., время уже далеко за полдень.
Тот, кого проводили — здесь иносказательно поэт о себе. 22.
шйй.^Ш^Ш,
НА МЕЛОДИЮ «СУ ЧЖУН ЦИН»
Из абрикосовой рощи упали на золотую тарелку, Но боится попробовать — кислые, ломит зубы. Жалеет, что надкусила один абрикос незрелый — Оставил он след на её маленьких алых губках.
На южной меже
Опадают цветы понапрасну —
Словно алыми каплями дождь.
Не говорит, не молвит,
Но всё равно весна утомляет —
Видно, как хмурит бровь.
Ш&Л.
НА МЕЛОДИЮ «ЮЙ МЭЙ ЖЭНЬ»
Слабый дождь моросит повсюду над прудом, Смотрю на мелкие капли на ковре из ряски. Пара ласточек ворота красные охраняет как будто ... В сравнении с прошлым, жёлтые сумерки рано настали.
В Ичэнском вине плавает ароматная вата, Тихим голосом до поздней ночи проговорили с тобою. У обоих, как облака, перепутаны думы скитальца, И вновь у окна — светильника тени, и опечаленных двое.
Красные ворота — иносказательно о доме богача.
Ичэнское вино — от названия города Ичэн (совр. пров. Хубэй).
Ароматная вата — иносказательно о пузырьках пены на поверхности вина.
24.
НА МЕЛОДИЮ «ЮЙ МЭЙ ЖЭНЬ»
Светильник горит. Собираюсь уйти, но не в силах расстаться, Душа обрывается: красные двери останутся далеко. Но не нужно красным дождём щёки мочить ароматные — Подожди: на розах цветы опадут, И я снова к тебе вернусь.
Танцы и песни под кастаньеты, на время, пока отложи, Пусть даже другой На тебя обратит вниманье. Смотри: в курильнице золотой —
Старый, истлевший, фитиль: Не дай нашим тёплым чувствам Легко остыть, В подобье холодного пепла Не дай превратиться им!..
Красные двери — иносказательно о доме, где живёт певичка, с которой расстаётся Чжоу Бан-янь.
Красный дождь — иносказательно о слезах певички. 25.
ШАЙ ШМФВ1,
шш, ^^ шрШЙ. а»
теш. ^еадм. ХЖ^Йш,
ШШ. ЙШМ^ ФШж, «тл
ж, ШЙЙШ.
НА МЕЛОДИЮ «ИН ТЯНЬ ЧАН»
Весенний ветер принёс тепло, Туман разогнал — небо прояснело, На террасе возле пруда повсюду — Весенние краски. Сейчас над ночными покоями Луна не сияет,
Ночь глубока-глубока, и мрачен Холодной пищи праздник.
Под стрехою — ласточки гнездятся, Те, что раньше праздника прилетели. Похоже, смеются надо мною, В печали унылой, закрывшим двери. Хаотично цветы облетели,
Через двор доносится руты душистой аромат — Вся земля в лепестках.
Воспоминаньями часто в то время я возвращаюсь, Когда встретился с нею случайно — В предместье увидел её, в лакированном экипаже.
Вновь ныне смотрю на ханьский дворец, свечу зажёгши, Туман проплывает над жилищами пяти хоу. Травы кругом зеленым-зелены — На меже даже сбился с пути.
Нагрузившись вином, стараюсь найти Былого следы.
У торжка вдалеке вижу мост, Под сенью ив — чей-то дом, Как будто бы, он мне знаком.
26.
тш, «Ш^, ^
«в«. Ш ЖШ-&, «йШ. и«!Л.
НА МЕЛОИЮ «ЛАН ТАО ША МАНЬ»
Рассвет был тёмным, тяжёлым,
Под инеем травы прибрежные увядали,
Зубцы городской стены скрывались в тумане.
Колёса повозки смазаны были, ждала отправленья на южной меже — Прощальный пир, в шатре у ворот восточных, Только что был окончен.
Гладили по лицу тонкие ветви ивы — Их даже в узел связать можно было; Спрятав красные слёзы, Яшмовой ручкой с любовью Веточку отломила. Ханьский вспоминаю берег — Куда улетел разлуки лебедь? Время прошло, и писем больше нету.
Так печально. Перед глазами —
Далёкие земли, да небо без края: Роса холодна, и ветер свеж, Но её со мной нет.
Тревожно-тревожно
Часы водяные, озябшие, плачут,
От горя словно бы задыхаясь.
Увы, десять тысяч дел трудно забыть —
Так опрометчиво расстались мы.
Зелёной яшмы кубок ещё не выпит до дна, Ия
Хотел бы обрывками туч задержать Над западным теремом ущербную луну.
Блеск потускнел пояса шёлкового, И одеяло узорное скомкано — Соединённые кольца распались, И прежний аромат свежесть утратил.
Вечно теперь мне Петь песни обиды —
Чайник из красной яшмы вдребезги разбил я: Так досадно — весна ушла, А с нею
Так и не встретился я.
В красках ночи играет, Досужий,
Всю землю устлавший, Грушевый цвет — Белый, как снег.
«ДОШШ, МММ, Ж&ШШ-
т¥- ш« штт* шшй,
жт« юшж,^®
тт.
НА МЕЛОДИЮ «ФЭН ЛЮ-ЦЗЫ» ПЕЧАЛЬ И ОБИДА
Поздние листья роняет кленовая роща. К заставам и рекам далёким, Чускому гостю,
Как ни печально, возвращаться уж скоро.
Смотрю на поток в дымке вечерней, Слышу гусей жалобы горькие; Под холодной луной ущербной, Тени людские неровные.
После того, как очнулся от хмеля, Слезами истаяли фениксовые свечи, А полог, золочёный, качался под ветром.
Громкие стуки вальков о камень, Остатки сна обратно позвали — Узорного шёлка рассеялся аромат, Вновь притянув скорбь и печаль.
Павильон на берегу — место, где мы расстались,
Нелегко было нам расставаться,
Закрывали лицо рукавами платья.
Тем больше обидно душе,
Что после разлуки долгой,
Вновь свидеться не доведётся.
Хотел бы отправить в письме свою досаду, Серебряными крючками пустоту листа заполнив: От звуков её голоса душа разрывалась —
Ещё и сейчас струятся яшмовые слёзы. Сколько сокровенных желаний и грусти затаённой! Одно только Небо знает, Одно оно только.
28.
аш^ мшжм^? тпшш, ж ттж* шшт, р^я,
шмш, шттш,шш
НА МЕЛОДИЮ «ФЭНЛЮЦЗЫ»
Воды зелёные вновь наполнили Маленький пруд. Ветер занавеску качнул — Ломаные тени затанцевали В косых лучах заката.
Как хочу я снова входить в золотые чертоги,
Словно ласточка в старое гнездо.
Свежий мох опоясал
Стену, прежде покрытую мхом.
А в узорных покоях,
Насколько тёмен
Вышитый фениксами полог?
Словно слышу: играет на струнах и флейтах, Будто хочет сказать что-то, и не говорит, Письмо душистое и хочет отправить, и медлит, Ещё не запела,
А уже захлебнулась от плача — Печаль нахлынула за светлой чашей.
Отсюда, издалёка, знаю — на лицо нанесла свежие румяна, Открыла дверь, выкрашенную красным лаком, Должно быть, сама
Стоит в западном флигеле — луну ожидает.
Самое горькое, что душа и во сне, Этою ночью не сможет к ней полететь. Узнать бы, когда смогу с ней поговорить, Приятную новость иль тайную весть от неё получить. Послать хотел бы я ей зеркало Цинь Цзя, А взамен получить Хань Шоу аромат.
О, Небо, позволь мне, Как можно быстрее Снова увидеться с нею! Что мешает тебе Ускорить встречу эту?..
Зеркало Цинь Цзя — иносказательно: нечто, свидетельствующее о глубоких чувствах. По легенде о восточно-ханьском поэте Цинь Цзя, который был назначен послом, но жена которого, Сюй Шу, по болезни, не могла следовать за ним. Чтобы хоть как-то утешить её, Цинь Цзя подарил ей зеркало, дорогую шпильку для волос и проч.
Аромат Хань Шоу — то же, что и «зеркало Цинь Цзя», т.е., подарок, свидетельствующий о любви. По легенде о цзиньском Цзя Чуне, младшая дочь которого, Цзя У, влюбилась в красавца Хань Шоу и подарила ему ароматную воду, доставленную из Западного края.
29.
й»,»^ шшш. ^тл^ шштш^н
НА МЕЛОДИЮ «ЮЙЧИ БЭЙ» ГОРЕЧЬ РАЗЛУКИ
На дороге вдоль суйской дамбы День вечереет, мало-помалу, Рождается дымка густая в гуще деревьев. Свет бледной луны, тусклый-тусклый, Накрывает берег песчаный —
Я снова ночую
У моста через реку, в укромном месте.
Равнодушна узорная лодка — Всё равно ей,
Что волны в тумане разделяют меня и берег дальний. Вот если бы подождала, Когда путник, захмелевший, Закутается в двойное одеяло,
Да погрузила бы горечь разлуки, и вернула её обратно.
И вспомнил, как прежде гостил в столице цветущей,
Как часто гулял возле дальней рощи,
Как в маленьком палисаде веселились, встречаясь:
«Пышные ветви, прелестные листья» — все были со мной знакомы,
И привычно мне было видеть их изумрудные танцы,
И жемчужные песни их слышал я не однажды.
А ныне,
В деревушке рыбачьей, у реки, на дворе постоялом,
Ночь тянется, словно год,
Ароматные свечи зажигаю,
В одиночестве говорю сам с собой:
Есть ли хоть один человек на земле,
Кто вспомнил бы обо мне,
Утратившем радость?
А душа и во сне
Всё об «уточке-мандаринке» мечтает.
Суйская дамба — насыпь вдоль канала, прорытого во времена суйского (569—618) императора Ян-ди. Путник — здесь автор о себе.
Пышные ветви, прелестные листья — иносказательно о певичках. Изумрудные танцы — быть может, иносказательно о танцовщицах в изумрудно-зелёных платьях?
Всё об «уточке-мандаринке» мечтает — игра слов: уточки-мандаринки — это уточки- неразлучники, всё время держатся парой. Герой стихотворения тоже мечтает о своей «уточке».
30.
«ж®
Ш
шш, ш
йт« ФШш.ШЖШй, л
шш. шш, тж,штлщ» ишт^т, ш жшт, ЙМ^И
НА МЕЛОДИЮ «Е ФЭЙ ЦЮЭ» ГОРЕЧЬ РАЗЛУКИ
На реке, у моста — место, где её провожал я,
Как же та ночь была холодна!
Склонившись вдали, луна лучи остатние роняла,
В подсвечнике медном уже пролила
Все слёзы свои свеча,
Густая-густая холодная роса
Намочила платье.
Собрались и разошлись после пира прощального, Под ветром прислушивались к звуку барабана на переправе, А звёзды Шэньци показались уже над макушкой деревьев. Мой конь чёрно-пегий будто мысли мои понимает — Даже если взмахну я плетью, всё равно он бредёт еле-еле.
Далёкая-дальняя дорога по тихим просёлкам петляла, Говор людской постепенно становился чуть слышен, По пустынным местам я возвращался в печали: К чему вновь идти туда, где прежде бывали? Потерянную брошь не найти — Кривые тропинки туман все укрыл.
Актиния, да овёс. В косых лучах заходящего солнца Тени их с человеческой тенью вровень. Бесцельно брожу по травам разноцветным, В слезах лью вино на землю, Вдаль гляжу на запад неба.
Звёзды Шэньци — созвездие Шэньци, которое в начале осени появляется на небосклоне перед рассветом.
Потерянная брошь — иносказательно о любимой. 31.
АШ
#М
ТМ^Ш. шш
ЙШ. «ей», ЙЯ^ЙШ«. ш^млш, шш®^
^ жттш- ^^ ш-ш, мшь
НА МЕЛОДИЮ «ДА ПУ» ВЕСЕННИЙ ДОЖДЬ
Ближе к ночи рассеялся туман, Весенние птицы затихли, Когда дождь начал стучать По высоким крышам.
Над стеной — словно стяги, цвета яшмы зелёной,
Смыты с них начисто белила свинцовые,
Нежные ветви друг друга касаются.
Сырость струнам циня угрожает,
Холодок проникает за ширму,
На подушку,
Ветер сорвал паутину —
Приклеилась к занавеске бамбуковой.
На станции почтовой — никого.
Слышу, как капли дождя
По стрехе беспрерывно стучат,
Усталый, собрался лечь спать.
Но, что делать, коли печаль меня сильно тревожит,
Чуток сон — проснёшься, его трудно и вспомнить.
Жалею себя, свою одинокость.
В думах своих, путник домой спешит, Но прежде них —
Мысли о том, что дождя потоки Мешают колёсам повозки. Но что поделаешь, коли я, Как Лань-чэн, измождён-исхудал, Как Хань Цзе, худощав и слаб, И всегда
Легко мне ранить сердце своё и глаза.
Не удивляюсь тому, что пинъянский гость,
Слёзы свои проливал,
Когда слышал флейты скорбный напев.
А мне — каково здесь,
В унылых-пустынных,
Заросших бурьяном местах!
Лепестки,
Словно красный рис, устилают землю,
За воротами, на вишнях плоды —
Словно горох.
Ночью в пути,
Кто со мной
Будет держать свечу?..
Словно стяги, цвета яшшмы зелёной — иносказательно о молодых ветвях бамбука.
Лань-чэн — детское имя поэта Юй Синя, отличавшегося худобой. Хань Цзе (286 — 312) — обладал красивой внешностью, с лицом, белым, как яшма. Служил конюшим наследника престола, но умер молодым. Пинъянский гость — имеется ввиду Ма Жун (79 — 166), учёный, комментировал «Лунь юй», «Ши цзин», «И цзин», «Шан шу». Сочинил печальную «Оду продольной флейте».
Кто со мной будет держать свечу — иносказательно: с кем вместе смогу продолжить день за счёт ночи, чтобы продолжить путь.
шшшп, шм, ш&ШФ. штш, шмте, аШ иш.шжт, гш^ шш? штт, шшв,
«ФШ^,
Шпл^ ЯШХ, =
^ ШФВШ.
НА МЕЛОДИЮ «ДИЧЖОУ ДИ И» ОСЕНЬ
Волны затихли. Холодная отмель. На переправу, рядом с деревней, Опускается вечер.
Вдаль гляжу, вижу — несколько точек Парусов редких.
Листья кружат в беспорядке, словно воронья стая, Под яростным ветром, гусей караван распался. Где-то, у неба на самом крае, Одинокая тучка виднеется смутно-неясно.
На ивах, рядом с управой, листва поредела — Висит ещё кое-где,
В лучах заходящего солнца последних. Всё вокруг будит чувства в душе, Дороги и реки мелькают перед глазами — И к старости незаметно меня толкают.
Понимать начинаю:
Радости от безумств с друзьями становится мало —
Что поделать! Неотвязные мысли сковали,
Чувства опутали сердце.
Сяду, заиграю на цине, в звуках передавая
Своё настроенье.
В маленьком столике — парчовые письмена: Открыл в них самые нежные чувства. Знаю, что и она, Беспокоясь,
Вдаль смотрит подолгу. Когда роз лепестки облетят, Вернусь — и она улыбнётся.
Так хочу я во сне увидать Горы высокие Тан — Да сон не идёт никак, А в небе заиндевелом Стало уже рассветать.
Цинь — струнный музыкальный инструмент.
Парчовые письмена — иносказательно о нежном письме жены.
Горы высокие Тан — аллюзия на одноимённую оду Сун Юя (ок. III в. до
н.э.). Здесь намёк на любовное свидание.
33.
жтт, шад,
Äff!
НА МЕЛОДИЮ «ШАО НЯНЬ Ю»
Бинчжоуский нож, как вода, сияет, Уская соль — снега белее. Нежными пальчиками нарезала Апельсины свежие.
За пологом парчовым стало теплее, Курильниц аромат нескончаем, Друг против друга сели — На шэне играем.
Спросила меня шёпотом: «К кому пойдёшь ночевать? Ведь над стеной городской третью стражу отбили уже. Конь поскользнётся — иней густой, не лучше ль не уезжать? Поистине, мало людей по улицам ходит теперь!»
Бинчжоуский нож — по названию округа Бинчжоу (совр. г. Тайюань, пров. Шаньси). Отличался необычайной остротой и блеском.
Уская соль — соль из южно-китайского княжества У, очень мелкая и очень белая.
Шэн — язычковый музыкальный инструмент, губной органчик. Третья стража — время с11 часов вечера до 1 часа ночи.
34.
НА МЕЛОДИЮ «ШАО НЯНЬ Ю»
Утренние тучи безбрежны-бескрайни, тонкими нитями сеялся дождь,
Бледен весенний вид был вкруг терема за окном:
Ивы беззвучно плакали, цветы рыдали навзрыд,
Грязь толстым слоем лежала на всех улицах девяти,
Ласточки за ворота улететь не могли.
А ныне — яркое солнце, светло в золотых покоях, Весна окрасила ветви персиков — Совсем не так всё, как было тогда, В маленьком тереме, Под пеленою дождя,
Когда оба узнали мы затаённую в сердце печаль.
Девять улиц — иносказательно об улицах города.
35.
шт шптшшш^ жш»
И,--ХШШ* 5ЯЙ
НА МЕЛОДИЮ «СУ МУ ЧЖЭ»
Свечи жгу ароматные,
Чтоб влажной жары стало меньше,
А птахи кличут погоду ясную:
На рассвете, заметил — под стрехою щебечут.
На листьях, под солнцем,
Капли дождя ночного начали высыхать.
Чистые, круглые — над водою,
Один за одним, под ветром, лотосы стоят.
Родные места далеко,
Когда ещё поеду туда я!
Семья в Умэне живёт,
А я уже долго — гостем в «Чанъани».
В пятой луне,
Тот, с кем рыбачили вместе, Вспоминает ли обо мне? С коротким веслом, да в маленькой лодке, К берегу, лотосами заросшему, Поплыву я во сне.
Умэнь — совр. г. Сучжоу (пров. Цзянсу).
Чанъань — здесь иносказательно столица. Имеется ввиду столица северной Сун, город Бяньцзин (совр. г. Кайфэн, пров. Хэнань). Пятая луна — пятый месяц по лунному календарю.
36.
шжш
тттшш* шшш&штт.
НА МЕЛОДИЮ «ЮЙ ЦЗЯ АО»
Пепел тёплый смешался с ароматами благовоний — Долгий день тает.
Виноград на шпалерах — прелестны весенние лозы,
Возле угла балюстрады
Воробьёв дерётся стайка.
Дни миновали «чистого света» —
Ветер причёсывает тысячи нитей
На ивах перед беседкой.
Солнце озаряет гребень шпильки, луч вот-вот с неё соскользнёт, Пыльцой бамбука, цветущего возле ступеней, испачканы рукава.
Ветер чуть веет на красное, словно от хмеля, лицо,
В глубоком раздумье долго стоит —
Минувшим вечером, как раз в это время, он приходил.
Дни «чистого света» — весенний праздник цинмин. 37.
шп, шм,
НА МЕЛОДИЮ «Е Ю ГУН» Листва опадает.
Скользят по воде косые лучи закатного солнца, И словно свитки — лёгкие волны Широкой-широкой, на тысячи ли, реки.
На мосту, ветер, острый, как уксус, Словно стрелой, глаза мне колет. Долго стою одиноко, Смотрю на сумерки жёлтые, На огоньки над городом.
В старом доме, под окном холодным, Слышу: сутуна, что у колодца, Листья слетают и падают.
Не люблю я это тонкое одеяло — Вставал уже три раза. Узнает ли кто, Что Сяо-нян Писал я письмо?..
Сяо-нян — иносказательно о любимой певичке.
38.
ШШ
штт. шш, шж^иШ.ШШ®, мтш
шшшш, жж-й
ж, ШЙМШ.
НА МЕЛОДИЮ «ЧАН СЯН СЫ МАНЬ»
Краски ночи светлы и прозрачны,
Улицы столичные луна
Светом своим, словно водой, залила.
Ветер слабый, чуть прохладный, веет за шторой — На свидании тайном снова мы оба, Долго сидим, друг на друга смотрим: Только порадуемся, как тут же вздохнём, И опять на душе тревога.
Глаза от хмеля снова прояснели,
Смотрим — густой бамбук на перила резные тени бросает, Несколько светлячков возле него летают.
Тихая речь плавна и изящна, Лишь на «серебряной башне» Подвешенная свеча Тайком слушает нас.
С тех пор как её узнал я, Сейчас же и полюбил Её прелесть и очарованье, Красоту, чарующий взор и чувства нежные — Не замечаешь, что давно изменился мир, Когда ты «у ручья, где расцветают персики»! Даже если феникс в небесную высь воспарит, Страстно хочу, чтоб остались С нею мы парой!
Хотя она и «летучая паутинка иль ивы пушинка»,
Пускай распутники молодые
Стремятся узлом завязать с ней отношенья,
Но соединённые кольца Разъединить не можно, И лишь на восток течёт в Реке вода — Клятву нашу прочную Нарушить нам нельзя!
Серебряная башня — здесь иносказательно о подсвечнике. Не замечаешь, что давно изменился мир... — аллюзия на легенду о Лю Чэ-не и Жуань Чжао, которые отправились однажды собирать травы в горах Тяньтайшань, заблудились, повстречали двух волшебных фей, с которыми вступили в отношения. А когда, соскучившись по дому, вернулись, оказалось, что сменилось уже семь поколений. См. «Записи о тьме и свете» ШЩШ Лю И-цина ШШШ. (403—444).
У ручья, где расцветают персики — в сунских цы иносказательно о жилище певичек.
Если феникс в небесную высь воспарит — аллюзия на легенде о Нун Юй, дочери циньского Му-гуна (ум. 621 г. до н.э.) времён «Вёсен и осеней» (770 — 476/403), которая была выдана замуж за Сяо Ши, искусного в игре на флейте. Однажды Сяо Ши научился на флейте подражать голосу фениксов, и Му-гун повелел соорудить Башню фениксов, где бы они могли жить. Впоследствии муж и жена, оседлав фениксов, вознеслись на небо («Жизнеописания небожителей» У'НШШ Лю Сяна (77 — 6). Летучая паутинка иль ивы пушинка — иносказательно о певичке. Река — имеется ввиду река Янцзы.
39.
шттшш, тштттт,
НА МЕЛОДИЮ «МУ ЛАНЬ ХУА ЛИН»
Пела она... Переливчатый голос, манеры и облик — изящны, Будто бы иволги в яшмовой роще, звучали звонкие трели. Душу мне надорвав, ушла, вслед за луной, в третью стражу, Когда протрезвел от лёгкого хмеля, печаль опутала сердце.
Сирый светильник тускло горит, темно, как в тумане,
Лежу на подушке, и кажется мне, что смех её, будто бы, слышу.
Обижен и зол на весенний свой сон за то, что был он неясен — Где именно видел её наяву, и то, как назло, позабыл я!
40.
шша. шшт, тжшшш,ж»тт,
шк^и. ШЮ*, ШШ
НА МЕЛОДИЮ «ЖУЙ ХЭ СЯНЬ»
Унылое предместье Начинается прямо от городских ворот. Проезжая дорога бесконечна, Уехал гость —
Лишь пыль клубится за повозкой.
Закатное солнце,
Склон горы озаряя, заходит,
Алой зари остатки забрав.
Но цепляется всё же
За кривые перила башенок на стенах
Захолустного городка.
Льдинкой по волнам Мягко ступая,
Шла она мимо почтового яма. «К чему, непременно, — сказала, — Сговариваться нам было заране?» Словно трелями иволги меня убеждала Седло расшитое снова снять, И не торопясь, Весеннего выпить вина.
Не помню, но вернулся когда, Уже ранние сумерки пали, Кто подсадил меня на коня — не знаю: Очнулся от сна я в красных палатах, Страшный ветер полог раскачивал,
Хмель оставшийся прогнать помогая, Вкруг пионов кружил. Вздохнул я у западного окна — Цветов густых уже нету. Восточный ветер, зачем ты опять Зло такое наделал?
Впрочем, пускай течёт себе время, уходит, Но всё же,
Буду радоваться, в пещере бессмертных себя веселя.
Почтовая станция — в древности, через каждые пять ли от города стоял павильон для отдыха проезжающих. Красные палаты — т.е., дом певички.
Пещера бессмертных — так приверженцы даосизма называли места обитания бессмертных. Здесь иносказательно о своём мирке.
41.
НА МЕЛОДИЮ «И ЛО СО»
Брови — с горами весенними соперничают в красоте, Жаль только — хмурит их часто.
Но не желает слезами чистыми орошать цветущих ветвей — Боится, что и цветы, как она, тоже увянут.
Чистая, нежная флейта из яшмы давно уж лежит без дела — Того, кто музыку понимает, редко встретишь. Хотела б узнать,
Сколько дней ей ещё печалиться у перил? Разве только о том спросить, Иву, что у павильона стоит?..
Того, кто музыку понимает, редко встретишь — здесь иносказательно о любимом.
Спросить иву, что у павильона стоит — по древнему обычаю, провожающие дарили на память тому, кто уезжает, веточку ивы. Здесь намёк на то, что любимый уехал.
42.
шпш-шшш
ШШШ, тШИЙ.^ШЖ/КЙ, шшшвши.
НА МЕЛОДИЮ «ВАН ЦЗЯН НАНЬ»
Гуляки и девицы разошлись, Один брожу вокруг пруда. Душистые травы упрятал туман, Над водой расстилается пелена. В тучах тяжёлых прячется дождь — Потемнело на западе от стены городской, Но девять межей не покрылись грязью пока.
К сливе и персику Весенним вечером Тропу ещё не протоптали.
Над чьей-то стеною увидел цветок — стал искать дорогу обратную:
Вдоль тенистых ив погоняю коня —
Лишь иволги всюду кричат,
И нет нигде места,
Где б не печалилось моё сердце.
Девять межей — первоначально иносказательно об улицах. Здесь о просёлочных дорогах.
К сливе и персику <...> тропу ещё не протоптали — аллюзия на слова из «Жизнеописания полководца Ли» из «Записок иторика» Сыма
Цяня: «Слива и персик не говорят, но к ним сама собой пролегла тропа»
(Й^Ш, ТЙШШ* ).
43.
НА МЕЛОДИЮ «ДЕ ЛЯНЬ ХУА»
Сиянье луны всполошило ворон — Беспокоятся на ветвях, В часах водяных вот-вот Иссякнет уже вода,
Колодезный ворот скрипит за окном — Открыть светлые-ясные очи всё это зовёт. Вдруг брызнули слёзы — каплют на изголовье, На красную парчу Одинокую.
Холодный ветер дул на тени висков,
Когда за руки взявшись, стояли,
Прогнать не решалась тогда
Мысли о расставанье,
Слова о разлуке, печальные,
Как было трудно слушать!
Над перилами терема
Рукоятка Ковша протянулась —
Роса холодна,
Он уже далёко,
Крик петуха
Издалека донёсся.
Рукоятка Ковша — пятая, шестая и седьмая звёзды созвездия Большая Медведица.
44.
ш»
ШШт, Ш®^,
НА МЕЛОДИЮ «ДЯНЬ ЦЗЯНЬ ЧУНЬ»
На башне стою, распахнув халат, Резвый ветер в мгновенье остатки дождя собрал. Тонкие ветви ив легко под ветром взлетают, Паутинки приклеились к пушинкам ивы летящим.
Смотрю, докуда достану взглядом — Повсюду равнина, заросшая травами:
Должно быть туда Вернулась весна.
В печали стою, словно застывший — Чуских песен звуки горькие слышу. А над деревней, в сумерках жёлтых, Стража ночная в колотушки колотит.
Чуские песни — песни народностей, населявших земли, где в древности располагалось царство Чу (совр. пров. Хунань и Хубэй).
45.
НА МЕЛОДИЮ «ЮЙ ЛОУ ЧУНЬ»
Ручей, где персики цветут, на миг один, и то не остановишь, Осенний лотос, от корней отрезав, к корням уже ты не привяжешь снова. Бывало, ждали мы друг друга возле моста с ярко-красными перилами, А ныне в одиночестве ищу тропу, что жёлтою листвой усыпана.
В тумане — зеленеют горы, нет им числа, их не пересчитаешь Лучи заката за спиной гусей — вечерняя заря вот-вот погаснет. И человек — он, как под ветром облака, что утонули в реках, А чувства — ивы пух после дождя, к земле который прилипает.
46.
«ш
ттттм,ттт,?жш° шштв, ш шшит,шшт. шшш, шшш,
а®, жш» -ш^я, ш
шрй^жжгаш, ттштт»
НА МЕЛОДИЮ «И ЦЗЮ Ю»
Помню, печаль сковала брови в краске поблекшей, Слёзы смочили румяна и пудру,
Заперты двери были ночью осенней. Листва, опадая, тревожила мысль о разлуке.
Озябших цикад слышался плач ночной, Дождь шумел моросящий. Шпилька-феникс едва не выпала из тучи волос, За окном, в свете свечи, тени качались.
Мало-помалу, во мраке, бамбук застучал холодный, Редкие светлячки ночь освещали. Сегодня поврозь мы, И душу, как будто бы потеряли.
Далеко он далёко. Вестей бы о нём узнать, Да цветами укрыты дороги и тропы, Лишь изредка слышу, как звенят удила.
Хотела бы возле красных ворот постоять, Вздыхая, что из-за любимого чахну, И стыжусь я самой себя, Если любимый снова поманит.
Ивы мост у реки подметают ветвями. В старые гнёзда снова ласточки прилетели, Но взор застилает пыль городская, А ветер восточный целыми днями, С цветущего персика росу сдувает.
47.
ш
НА МЕЛОДИЮ «ПУСА МАНЬ» ДИКАЯ СЛИВА ПОД СНЕГОМ
Река серебрится, петляет — три тысячи в ней поворотов, Купаются утки, цапли летят — прозрачны зелёные волны. А где то сейчас лодка обратная?
Над теремом у реки — вечернее солнце сияет.
Небо злится, что мэй безудержно цветёт — Поэтому снегом засыпало все ветви её. В тенистом дворе смотрю, занавеску подняв: Остаётся только жалеть, что над рекой — холода.
Мэй — дикая слива. Зацветает ранней весной, когда нередки обильные снегопады.
48.
шгаш
шшш, ^
фШ, йШЬЙШ. ^ж^ш^аг.
НА МЕЛОДИЮ «ГЭ ПУ ЛЯНЬ ЦЗИНЬ ПАЙ» СОЧИНИЛ В УЕЗНОМ ПАРКЕ БЛИЗ ГОР ЧЖУНШАНЬ, В ПАВИЛЬОНЕ ГУШЭТИН, СПАСАЯСЬ ОТ ЖАРЫ
Бамбук молодой листвой изумрудно-густою качает, Извилистой тропкой иду в глухое укромное место, Чтоб летних плодов набрать свежих-хрустящих.
«Золотые шары» опадают, Пролетающих птиц пугая.
В тумане густом еле видны прибрежные травы, Лягушки, квакая, галдят,
Под шум дождя, что вдруг пролился над прудами.
Невелик на пруду павильон. Там, где ряски разорван ковёр, Занавески цветные И тень от карниза В воде отразились.
С веером в руке, в повязке головной, Утомлён,
Лежу у северного окна на рассвете.
До горы Ушань, что на ширме, во сне я дошёл,
А проснувшись в испуге, Понял вдруг ясно, Что, по-прежнему, я В Цзяннани.
Золотые шары — плоды хурмы (Оювругов агта1а) напоминающие по форме шары.
49.
шш
НА МЕЛОДИЮ «ДЯНЬ ЦЗЯНЬ ЧУНЬ» МУЧИТЕЛЬНЫЕ ЧУВСТВА
Как тот «ляодунский журавль», я вновь вернулся сюда — Как ранят мне сердце родные эти места! Короткого письма, ей и то не отправил — Рыбка в волнах тысячу ли проплыла напрасно.
Могу лишь Тао Гэн попросить,
Передать ей безотрадные чувства мои.
Нет предела печали:
Как прежде, на рукава халата,
У восточных ворот,
Вновь слёзы свои она льёт.
Ляодунский журавль — иносказательно о человеке, который после долгого отсутствия вновь вернулся на родину. По притче из «Продолжения 'Записок о поисках духов'» Тао Цяня (365 — 427), в которой говорится о некоем жителе Ляодуна по имени Дин Лин-вэй, который ушёл из дома, чтобы постигать дао. По прошествии многих лет он, обернувшись журавлём, вернулся в родное село, и бесцельно парил в небесной пустоте. Рыбка в волнах — иносказательно о письме.
Тао Гэн — первоначально имя сестры жены каллиграфа Ван Сянь-чжи (344 — 388). Смысл строки в том, что Чжоу Бан-янь, вернувшись, не встретил
свою прежнюю возлюбленную, и надеется теперь, что её сестра, которую он иносказательно называет Тао Гэн, передаст ей о его грустных чувствах. Восточные ворота — иносказательно о месте разлуки. Она — его прежняя возлюбленная.
50.
лшл, шаШф. шт
шшшш. ШЙЯ,
ЯШ. Щ*®»!^, ШШ^Ш,
ШШШ, ИШ^ЙШЖАЙ ШИШ, Ш
ш*, ^ШЙА, я
тшщ, йШ^, т^-шш*
НА МЕЛОДИЮ «СИПИН ЛЭ» МЕЛОДИЯ «СЯО ШИ»
В начале годов [правления императора Чжао Сюя под девизом] «юань-фэн», я, в холщовой одежде, отправившись на запад, проходил по Тяньчанскому тракту. Спустя сорок лет, в первой луне года под знаками «синь-чоу», спасаясь от мятежников, вновь прошёл по тем местам, где бывал прежде. Вздыхая под ущербной луной, случайно, сочинил эти строфы.
Зелёные ивы, под небом ясным,
Проснулись от спячки,
Над старым ручьём дождь прекратился,
Поток убегает вдаль,
Не замечая, что пришла уж весна.
Под верблюжью сермягу Холодок пробрался, И поистине, жалко,
Что встающее солнце облаков лёгкие тени Заслоняют всё ж беспрестанно.
Вздыхаю о том, что минувшее Вслед одинокому перелётному гусю, Безвозвратно умчалось.
Тело моё и тростник у пруда —
Вместе встречаем свой вечер,
Почём было мне знать,
Что путь окажется таким далёким!
Долго стою в пыли на песке,
Вспоминая румянец щёк и волос чёрный —
Когда-то уже
Бывал я здесь,
И знакомые эти места
Заставляют меня вздыхать.
Дорога протянулась до трёх Чу, Небеса нависли со всех четырёх сторон, Высокие деревья стоят, как и прежде, Нагнувшись-склонившись вдоль дорог.
Всей душою мечтаю-стремлюсь Следы свои спрятать в Дунлине, Или в Пэнцзэ возвратиться, Чтобы хоть как-то, за книгой и цинем, Самому повеселиться,
Там, где сосна с хризантемой склонились друг к другу. К тому же,
От «ветра с потоком» не поседели ещё виски. Весьма благодарен я старому другу, Что лично примчался сюда, подобно Чжэн-и, И тогда ж опрокинул кубок Кун Жуна.
Что просил меня задержаться надолго,
Провести с ним вместе
Время,
Когда цветы начинают благоухать, Но это, напротив, Утомлённого гостя, Заставило ещё больше О доме своём тосковать.
«Сяо ши» — одна из двенадцати типовых мелодий в ладу гун (и). Юань-фэн — букв. «начало расцвета», девиз правления императора Чжао Сюя (1048 — 1085), соответствует периоду с 1078 по 1085 г.
Тянъчанский тракт — дорога на Тяньчан (совр. г. Тяньчан, пров. Аньхой). В первой луне года под знаками «синъ-чоу» — т.е., в первом месяце по лун-номукалендарю 1121 г.
Три Чу — по названию древнего царства Чу, располагавшегося в период Борющихся царств (476/403 — 221 до н.э.) на огромной территории. В эпоху Хань (206 до н.э. — 220 н.э.) было разделено на Западное, Восточное и Южное Чу (совр. пров. Аньхой, Хубэй, Хунань, Цзянси, Чжэцзян и Цзянсу). Следы свои спрятатъ в Дунлине — т.е., сделаться отшельником, подобно Шао Пину, носившему титул дунлинского хоу, который после падения династии Цинь (246 — 207 до н.э.), жил в уединении у восточной стены Чанъани. В Пэнцзэ возвратитъся — иносказательно: подобно древнему поэту Тао Юань-мину (365 — 427), который не хотел служить «за пять доу риса» и возвратился к себе в Пэнцзэ (совр. уезд, пров. Цзянсу), сделавшись отшельником. От «ветра с потоком» не поседели ещё виски — иносказательно: от пережитого ещё не состарился.
Чжэн-и — имеется ввиду Чжэн Дан-ши (годы жизни неизвестны), министр времён правления династии Западная Хань (206 до н.э. — 24 н.э.), славившийся гостеприимством по отношению к своим друзьям. Кун Жун (153—208) — поэт и чиновник времён династии Восточная Хань (25—220), так же славился своим гостеприимством.
Библиографический список
Голос яшмовой флейты. М.: Художественная литература, 1988. С. 156 — 159. Сун ши цюань вэнь [Полный текст «Истории династии Сун»], цз. 12. URL: https://ctext.org/wiki.pl?if=gb&chapter=719918 (дата обращения: 17.04.2020). (На кит.).
Тан Сун цы цзяньшан [«Критический обзор танских и сунских цы]. Шанхай: Шанхай цыдяньшу чубаньшэ, 1988. (На кит.)
