CC BY
41
Малиа М.
РОССИЯ ГЛАЗАМИ ЗАПАДА: ОТ МЕДНОГО ВСАДНИКА
ДО МАВЗОЛЕЯ ЛЕНИНА
(РЕФЕРАТ)
Malia M. Russia under Western eyes:
From the Bronze Horseman to the Lenin Mausoleum. -Cambridge (Mass.), 1999. - XVI, 514 p.
Книга известного американского историка и советолога Мартина Малиа посвящена изучению одного из важных аспектов взаимоотношений России и Европы. Автор прослеживает эволюцию восприятия России на Западе на протяжении 300 лет.
Восприятие России как «антитезы» европейской цивилизации, указывается во введении, претерпевало на Западе существенные колебания: в разные исторические периоды враждебное отношение сменялось ощущением родства и даже низкопоклонством перед ней (с. 7). Эти колебания отнюдь не совпадали с реальными процессами конвергенции и дивергенции национальных интересов России и западных держав. Автор отмечает, что позиция Запада по отношению к России никогда не являлась «рациональной реакцией на конфликты интересов» и что «периодические всплески русофобии в Европе нельзя отнести на счет объективной угрозы со стороны России». Напротив, Запад не всегда бил тревогу в действительно тревожные моменты и зачастую не испытывал доверия к России тогда, когда она этого как раз заслуживала (с. 7-8).
Как считает М.Малиа, Россия воспринималась европейским обществом сквозь призму его собственных кризисов и противоречий. Отношение Европы к России, колеблющееся от «демонизации» до «обожествления», автор связывает не столько с ее реальным положением в мировом сообществе в тот или иной период, сколько с теми «страхами и разочарованиями, надеждами и устремлениями, которые возникали в европейском обществе в ответ на собственные внутренние проблемы» (с. 8). Указывая, что предметом исследования является восприятие Западом России в первую очередь как цивилизации, автор так формулирует свою цель:
рассмотреть культурный и социальный контекст, тот эмоциональный и интеллектуальный климат, в котором строились политические отношения Европы с Россией в разные исторические периоды. В постановке проблемы подчеркивается иррациональный характер суждений о России и ее цивилизации на Западе и, соответственно, колоссальная роль субъективизма в выработке этих суждений (с. 9).
В центре внимания автора находится не общественное мнение или же менталитет широких социальных слоев, который, как он пишет, до начала ХХ в. играл незначительную роль в формировании представлений о России на Западе. Первостепенное внимание он уделяет «культуре элиты», тем основополагающим идеям, которые традиционно изучаются интеллектуальной историей, считая, что это «именно тот уровень дискурса, который управлял репрезентациями России на Западе» (с. 11).
В книге рассматриваются такие культурные течения, как Просвещение, романтизм и символизм, а также интеллектуальные основы ведущих идеологий - либерализма, национализма, демократии, социализма, фашизма и коммунизма. По мнению Малиа, идеология лежит не только в основе представлений Запада о России, но и в основе российского исторического процесса. Особое внимание автор уделяет тому, что он называет «модернити» - формированию в ходе процесса модернизации современного демократического общества, ориентированного на либеральные ценности. Этот процесс, получивший развитие сначала в Англии и Франции и распространившийся позднее на восток Европы, захватил и Россию. При этом Россия, по наблюдениям автора, отставала в своем развитии от ведущих европейских держав приблизительно на пятьдесят лет в течение всего исследуемого периода.
Изложение в монографии начинается с эпохи Петра I и делится на несколько хронологических периодов: 1700-1815 гг. («Россия как просвещенная деспотия»), 1815-1855 гг. («Россия как восточная деспотия»), 1855-1914 гг. («Возвращение в Европу»), переходный период войн и революций 1914-1917 гг., советский период 1917-1991 гг.
Традиционное для эпохи Средневековья отношение европейцев к России как к экзотической азиатской стране, пишет М.Малиа, круто изменилось после Полтавской битвы, победа в которой в конечном итоге позволила России занять место Швеции в качестве пятой великой державы в Европе (с. 17). С этого времени и вплоть до Венского конгресса 1815 г. европейские интеллектуалы рассматривали Россию как просвещенную деспотию, управляемую «исключительно дальновидными и мудрыми монархами», проводившими прогрессивные реформы, чего так явно недоставало современной им Франции. Восхваление просвещенных и динамичных правителей России давало французским философам во главе с Вольтером политическое оружие в их борьбе со «Старым режимом». В этом контексте Россия представлялась достойным подражания образцом, и несмотря на радикаль-
ные изменения в отношении к просвещенному деспотизму по мере приближения революции 1789 г., образ России, а точнее Екатерины II и ее внука Александра I, продолжал оставаться привлекательным в глазах европейских мыслителей вплоть до конца наполеоновских войн.
В период 1815-1855 гг., когда Запад продолжал двигаться к достижению либеральных и конституционных идеалов, казалось, что в России под властью все более консервативного Александра и в особенности Николая I отрицаются прогрессивные ценности. Николай стал мишенью для протестов либералов и прославился как «жандарм Европы», враг свободы, конституционализма и национальной независимости, опасный агрессор. В глазах Запада Россия стала «восточной деспотией», монархией, которую сравнивали с презираемой Турцией, а не с цивилизованной Европой. Смерть Николая и поражение России в Крымской войне завершили этот период крайней «дивергенции» (с. 157).
Маятник качнулся назад в период 1855-1914 гг., пишет М.Малиа. Великие реформы, в особенности отмена крепостного права, были восприняты на Западе как крупные прогрессивные шаги (с. 168). Одновременно расширялись знания о России, ее культуре, социальном строе и институтах. Центры славянских исследований появились в Германии и Франции еще до середины XIX в., а многочисленные переводы познакомили Европу с русской классической литературой. К концу века имена Тургенева, Достоевского, Толстого и Чехова поистине вошли в обиход, и их идеи, в особенности это касается Толстого и Достоевского, стали оказывать серьезное влияние на западную мысль.
В начале ХХ в. русская философия, литература и искусство, музыка завоевали европейские столицы, стали существенным элементом проявления модернизма и заняли центральное место в культуре Западной Европы. В эти же годы Россия, глубоко вовлеченная в европейскую политику, внесла свой вклад в стремительное развитие событий, которые привели к Первой мировой войне и в результате - к падению Российской империи. Война и революция обусловили установление режима большевиков, что означало насильственный конец процесса конвергенции. Начался период максимальной дивергенции России и Запада, который закончился лишь в 1991 г.
В главе о войне и революции М.Малиа сосредоточивает внимание на марксистском социализме как революционной доктрине. Он доказывает, что волюнтаристский подход Ленина и созданное им коммунистическое государство были вполне созвучны мыслям Маркса, в особенности в последние годы его жизни, о возможности социалистической революции в слаборазвитой стране и о том, что эта революция должна уничтожить не только все сохранившиеся феодальные пережитки, но также и либеральные или буржуазно-демократические институты, построенные в ходе модернизации в недрах Старого режима (с. 282-283). Это было осуществлено настолько успешно, что через 75 лет в России, в отличие от Герма-
нии, Италии или Испании, отсутствовали основы для построения современного либерального, конституционного демократического общества.
Построенное партией Ленина государство, пишет Малиа, было тоталитарным, так же как и нацистское гитлеровское, однако между ними существовала громадная разница: целью национал-социалистического движения был пересмотр итогов Первой мировой войны. Внутренняя перестройка Германии в соответствии с принципами национал-социализма должна была начаться лишь после достижения окончательной победы и, соответственно, не была проведена (с. 332). Таким образом, в Германии уже через два года после смерти Гитлера оказалось возможным создать либерально-демократическую республику во главе с президентом Аденауэром. В России это стало возможным только в 1991 г., после горбачёвской перестройки.
Малиа также указывает, что между большевистскими лидерами не существовало значительных различий: независимо от того, кто стоял во главе Советской России — Ленин, Сталин, Троцкий или Бухарин, она двигалась бы тем же курсом. Автор считает, что террор определялся идеологией не в меньшей степени, чем паранойей Сталина, и что именно идеология объясняет, чем стала Советская Россия, точно так же как доктрины открытого общества сформировали современный Запад.
Межвоенный период отмечен доброжелательным отношением к Советской России в прогрессивных кругах Запада. Социалисты и демократы, желая видеть исполнение своих утопических мечтаний, с энтузиазмом сообщали о том, что делается для построения нового общества в СССР, а трезвые голоса эмигрантов игнорировались общественным мнением якобы из-за их предубежденности. Привлекательности образа новой России добавила и Великая депрессия, обнаружившая слабость современного капитализма, а также сталинская конституция 1936 г., которую воспринимали как сигнал о возникновении новой формы демократии. И хотя сообщения о политических процессах и голоде, вызванном насильственной коллективизацией, ставили серьезные вопросы, тем не менее реальное положение дел в России оставалось неясным, и для преобладающего большинства на Западе СССР представлял собой пример прогрессивных достижений в развитии общества.
Начало Второй мировой войны и вторжение Гитлера в Советский Союз дали новые основания для отношения к СССР как к союзнику Запада, пишет Малиа. Однако этот энтузиазм «не пережил победы 1945 г.»: агрессивная политика Сталина в Европе и создание социалистических республик-сателлитов в первые послевоенные годы резко изменили общественную атмосферу (с. 355). Что бы ни представляла собой Советская Россия на самом деле, она стала врагом западного мира. Враждебность к коммунизму стала разменной монетой для западных политических партий, как либеральных и демократических, так и консервативных. В годы «холодной войны» лишь «бессердечные коммунисты» и ученые либералы могли говорить что-либо позитивное об СССР. Колесо совершило свой оборот, и в запад-
ном общественном мнении Россия стала трактоваться как полная противоположность, «антитеза» либерально-демократической западной цивилизации.
В послевоенные годы на Западе были созданы две теории, имевшие целью объяснить ход мирового развития в ХХ в. - теории тоталитаризма и модернизации. Применение к СССР теории тоталитаризма усилило представление о фундаментальной противоположности российской цивилизации западной. Малиа полностью поддерживает тезис о том, что коммунистическое государство было тоталитарным (с. 369).
Теория модернизации, сосредоточившаяся на процессах трансформации отсталых обществ, имела свои особенности в приложении к России. Согласно одной из ее версий, централизованное государство и плановая экономика представляют собой легитимную альтернативу капиталистическому развитию, основанному на свободных рыночных отношениях. Проводившаяся Петром I вестернизация, великие реформы, программа промышленного развития Витте и сталинская социалистическая индустриализация дают подходящий материал для подобных обобщений. Сторонники этой концепции утверждали, что советские лидеры, как и их дореволюционные предшественники, выступали как модернизаторы и способствовали построению в России современного общества. Однако, как указывает Малиа, достоверность этой концепции была подорвана крушением СССР, ясно продемонстрировавшим Западу катастрофическое состояние социалистической промышленности, торговли и сельского хозяйства.
Другая, более поздняя версия теории модернизации утверждает, что в рамках модернизирующегося коммунистического общества возникают социальные, экономические и даже политические структуры, сопоставимые с институтами открытого общества. В СССР этот процесс отмечается с эпохи Хрущёва и трактуется западными наблюдателями как процесс конвергенции с Западом. Политика разрядки подтверждает эту концепцию с точки зрения международных отношений.
Однако идея конвергенции СССР и Запада полностью отвергается автором, который в своих интерпретациях процесса модернизации в России склонен подчеркивать ту ужасную цену, исчисляемую в миллионах человеческих жизней, которую страна была вынуждена платить за свое развитие. Представления об истинной степени репрессивности советского государства формировались на Западе благодаря деятельности диссидентов. Автор указывает на «титанические фигуры» Бориса Пастернака, Анны Ахматовой, Александра Солженицына и Андрея Сахарова, а также отмечает вклад молодого поколения - диссидентов, целиком являвшихся продуктом советской эпохи, в понимание полярной противоположности России и западной цивилизации (с. 399).
После распада СССР и провала «коммунистического эксперимента» в западном общественном мнении (правда, с большой долей сомнения) утвердились представления о возобновлении процесса конвергенции возрожденной России с Запа-
дом, появились надежды на продвижение страны к построению рыночной экономики и гражданского общества (с. 411). Оценивая перспективы построения в России «рынка и демократии», М.Малиа полагает, что, если нынешняя ситуация в стране продлится достаточно долго, преобладание частной собственности и рыночных отношений в конце концов непременно окажут свое воздействие, способствуя возникновению гражданского общества. Однако с учетом многовековой российской традиционной отсталости и деспотизма, этот процесс может занять достаточно долгое время. В целом же, заключает автор, шансы России на конвергенцию с западной цивилизацией значительно увеличились (с. 419).
О.В.Большакова
