CC BY
146
УДК : 792.5(=951):316.7.081 /.084(571.6-2) ББК 85.313(2 Рос)
Валентина Алексеевна Королева,
кандидат исторических наук, Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН
(690950, Россия, г. Владивосток, ул. Пушкинская, 89)
e-mail: koroleva_val@ mail.ru
«Маленький Китай» и его зрелищные представления в социокультурном пространстве улиц русского дальневосточного города (вторая половина XIX в. - 1920-е гг.)
В статье рассматривается появление китайских кварталов в российских дальневосточных городах на примере знаменитой владивостокской «Миллионки», влияние этого «Маленького Китая» и его феноменов -уличных зрелищ - на формирование городской культурной (и в частности музыкальной) среды. Показано значение деятельности китайских артистов и музыкантов в праздничной и повседневной жизни дальневосточного русского города и воздействие многочисленной китайской общины на формирование образа Владивостока, складывавшегося у современников в течение второй половины XIX - первых десятилетий XX вв.
В центре авторского внимания важный ритуал (для азиатов) и одновременно грандиозное праздничное зрелище (для всех горожан) - Новогоднее шествие с драконом по улицам Владивостока и Хабаровска, представляемое артистами и музыкантами Китайского театра. А также бытовые зарисовки повседневности -уличные представления китайских артистов (жонглёров, акробатов, шпагоглотателей и проч.), прозванные русскими очевидцами «восточными забавами».
Большое значение для современников изучаемых событий имел тот факт, что оценки своего восприятия зрелищ Восточного уличного театра высказывали литераторы, журналисты, учёные на страницах столичной и местной печати, мемуаров, исследований, способствуя, таким образом, возрастающему интересу со стороны российского общества к культуре стран Дальневосточной цивилизации.
Ключевые слова: городская музыкальная среда, культурный диалог, искусство, Китайский (Восточный) уличный театр, зрелище, Дальний Восток России, китайцы.
Valentina Alekseyevna Koroleva,
Candidate of History,
Institute of Archaeology and Ethnography of the Peoples of the Far East, FEB RAS,
(89 Pushkinskaya St., Vladivostok, Russia, 690950) e-mail: koroleva_val@ mail.ru
"Chinatown" and its Performances in the Social and Cultural Space of the Streets of Russian Far Eastern City (The Second Half of the XIX - the 1920)
The article covers appearance of Chinatowns in the Russian Far Eastern cities on the example of the famous "MiNionka" (Chinatown of Vladivostok), influence of this "Small China" and its phenomena - open-air performances -on the formation of the city cultural (in particular, musical) environment. It shows significance of the activity of Chinese artists and musicians in the festive and day-to-day life of the Far Eastern Russian city and influence of the vast Chinese community on the image of Vladivostok forming within contemporaries during the latter half of the nineteenth century - first decades of the twentieth century.
The author focuses on important ritual (for the Asians) and simultaneously a tremendous festive show (for all the city people) - the New Year procession with dragon through the streets of Vladivostok and Khabarovsk performed by artists and musicians of the Chinese theatre; as well as on the sketches of day-to-day life - street performances of the Chinese artists (jongleurs, acrobats, sword-swallowers etc.), which Russian spectators called "oriental fun and frolic".
It was of great importance for the contemporaries of the events under consideration that men of letters, journalists, scientists expressed their appreciation of the shows of the Oriental Street Theatre in the metropolitan and local press, memoirs, researches, thus expediting the interest of Russian society to the culture of the Far Eastern civilization countries.
Keywords: city musical environment, cultural dialogue, art, Chinese (Far East) street theatre, show, Far East of Russia, the Chinese.
Как известно, после заключения с Китаем Айгунского (1858) и Пекинского (1860) договоров территория Приамурского и Уссурийского краёв вошла в состав российского государства, и её освоение характеризовалось стре-
мительным ростом новых русских городов -Благовещенска, Хабаровска, Владивостока1.
1 Благовещенск основан в 1856 году как Усть-Зейский военный пост; в 1858 преобразован в город; Хабаровск основан в 1858 году как военный пост Ха-баровка, с 1880 г. - город, в 1893 году переименован
© Королева В. А., 2015
Пространственное положение самого молодого российского региона, ставшего «окраиной Европы», близкое соседство со странами Дальневосточной цивилизации и присутствие в составе местного населения значительного по численности «азиатского элемента» определили его исторически важную роль - «перекрёстка цивилизаций», «культурного пограничья» 1.
Пионерному характеру освоения новой российской территории соответствовал механизм экстраполяции переселенцами с Запада и Востока исторического опыта художественной деятельности, накопленного в «культурных метрополиях», на новую почву созидаемого регионального культурного пространства, что определило содержание и сложную динамику формирования дальневосточного регионального многополярного художественного мира в рамках отечественной культуры.
Процесс зарождения общественной музыкальной среды на Дальнем Востоке России отличался охватом музыкальных феноменов разного рода. От звуковых сигналов военной музыки (в гарнизонах и на палубах кораблей) или музыкальных элементов ритуалов разных этнических групп населения, музыки повседневного быта и праздников, образцов народного музыкального творчества до авторских музыкальных произведений разных культурно-исторических периодов, концертной и театральной музыки различных жанров.
В научном дискурсе последних десятилетий нашли отражение многие аспекты генезиса музыкальной среды на российском Дальнем Востоке, связанные с единовременным становлением фольклорной, любительской и профессиональной форм русской музыкальной культуры, а также с музыкальной деятельностью российских корейцев. Но вне аналитического поля исследователей ещё остаются важные составляющие структуры
в Хабаровск; Владивосток основан как военный пост в 1860 году, в 1880 году получил статус города.
1 Население Русского Дальнего Востока формировалось за счёт миграции, в том числе иностранной, причём масштабы иммиграции вполне сопоставимы с притоком российских переселенцев. Удельный вес иностранных подданных здесь был значительно выше, чем в других городах страны. На Дальнем Востоке России проживали представители более чем 20 стран, причём преобладали подданные соседних азиатских государств По данным переписи 1897 г., доля иноподданных в европейской России составляла 0,27 %, в Сибири - 1,08 %, на Кавказе - 1,69 %, в Амурской области этот показатель равнялся 10,1 %, а в южных районах Приморской области достигал уже 24,2 %( в городах - 36,3 %). В дальневосточных городах к началу ХХ в. выходцы из Китая составляли 82,6 %от общего числа иностранцев, из Японии - 8,3 %, Кореи - 7,6 %, тогда как подданные стран Европы и Америки - всего 1,5 % [12, с. 219].
общественной музыкальной среды как объекта познавательной деятельности и в том числе проблема русско-китайских межкультурных контактов в музыкальном пространстве российского дальневосточного города. Это обстоятельство актуализирует попытку автора статьи рассмотреть культурную (музыкально-театральную) деятельность китайцев в демократических условиях городских улиц и определить её роль в процессе генезиса городской музыкальной среды и регионального многополярного социокультурного пространства в целом; в связи с чем возникает необходимость выявления специфики местоположения китайской общины в ландшафте русского города и её традиционной жизни; выяснения значения и функций визуального начала уличных зрелищных представлений китайцев и вербального - в звучании музыкального инструментария, а также моделей восприятия русской публикой китайских зрелищных представлений.
Нужно отметить, что историками, этнографами и востоковедами рассматривалась жизнь китайских общин в городах Русского Дальнего Востока [4; 8; 11; 12; 17; 18]. Исследователи пришли к единодушному выводу о том, что иммигранты из Китая образовывали замкнутые сообщества. И, несмотря на сравнительно быструю и успешную интеграцию в экономическую структуру России, стремились к сохранению этнокультурной идентичности [2, с. 54-55, 94-95; 6; 8; 19; 10; 12, с. 206; 13; 17; 18].
Китайцы стали частью населения Владивостока едва ли не с самого основания. С утверждением города в качестве главного морского порта России на Тихом океане началось его более активное развитие. И численность китайского населения стала заметно увеличиваться.
Жили китайцы в условиях замкнутой, недоступной чужим общины, что с одной стороны являлось неотъемлемым атрибутом адаптации на новой территории; а с другой, - как полагают исследователи, подобная привязанность к традициям связана не только с тоской по родине, но и с чувством превосходства по отношению к народам - «варварам», которое сформировалось в значительной степени под влиянием конфуцианства, ставшего национальной этико-философской доктриной [9, с. 76]. (Аналогичная ситуация складывалась во всех странах, где проживали крупные группы китайских иммигрантов). Напомним также, что до начала ХХ в. китайцы жили, избегая контроля со стороны русской администрации
и подчиняясь старшинам, которые назначались цинскими властями1. Внутри общины существовало самоуправление, основанное на строгой дисциплине, действовала круговая порука [17, с. 74-77; 18, с. 51].
С ростом города стремительно разрасталось и китайское поселение. В самом начале Семёновской улицы расположилось крупнейшее домовладение зажиточного китайского подданного Ван-И-Нана. Здание заняло целый квартал трёхэтажных строений (ул. Семёновская, 3 /8 - ул. Корейская,12). Длинные сводчатые ворота вели в узкий коридор, по обе стороны - китайские лавочки, ресторанчики с висящими при входе цветными цилиндрическими фонарями и лотки. По всей длине дома на высоте второго и третьего этажей -крытые галереи, маленькими и узенькими мостиками сообщающиеся с флигелями. Масса входов и выходов. Это огромное сооружение получило от горожан ёмкое и выразительное название «Миллионка» благодаря способности вместить буквально неподдающееся счёту китайское население Владивостока2.
Кроме «Большой Миллионки» существовала ещё и «Малая» - из каскада зданий по Пекинской и Корейской улицам, соединявшихся переходами, арками и галереями. Помимо собственно «Миллионок» китайцы владели несколькими домами по улицам Последней, № 8; Батарейной, № 2, 8, 10; Набережной, № 26; Пекинской, № 4; Алеутской, № 32, 35 и другими менее крупными зданиями. Объединение всех домовладений «Большой Милли-онки» и «Малой» с собственностью из восьми домов на нескольких улицах, представляло, в конечном счёте, Китайский квартал.
Всё пространство китайского поселения обрисовывалось контурами, соответствующими направлению улиц: Алеутская,
1 После запрещения в 1897 году китайского самоуправления как несовместимого с суверенностью Российского государства цинское правительство стало добиваться создания в местах проживания китайцев обществ и союзов не политического характера. В соответствии с законом от 1906 г. об общественных организациях была разрешена деятельность коммерческих обществ в различных точках Дальнего Востока - Хабаровске, Никольске-Уссурийском, Спасске, Имане, Ольге, Сучане, Посьете и др. - которые подчинялись Главному Владивостокскому торговому обществу, основанному в 1881 году. Помимо заботы о развитии китайской торговли оно занималось благотворительностью, материально поддерживало нуждающихся соотечественников, устраивало приюты для престарелых. Общество также выделяло средства на культурные нужды: открывало школы, библиотеки, которые снабжались книгами и газетами, поступавшими из Китая, оказывало поддержку клубам и увеселительным заведениям.
2 См. подробнее: Государственный архив
Приморского края (ГАПК). Ф.Р-25. Оп. 6. Д. 4.
Пекинская (ныне Фокина), Корейская (ныне Пограничная), Китайская (ныне Океанский проспект), Последняя (ныне Уткинская), Батарейная, Набережная3. Как видно из названий, векторы Китайского квартала нашли своё отражение в топонимике Владивостока. Несколько позже Миллионкой горожане стали называть весь Китайский квартал, численность жителей которого всегда была весьма высокой и практически не поддавалась учёту.
В планировке Китайского квартала существовала своя система, отражавшая специфику владивостокского ландшафта и природных климатических условий. Многие дома, как уже отмечалось, имели крытые галереи, защищавшие обитателей и посетителей от частой промозглой приморской мороси, дождей с ураганным ветром или душного солнцепёка. Галереи проходили по периметру внутреннего двора и позволяли быстро попасть в любую часть дома либо двора. Весь квартал так же соединялся множеством проходов, позволявших пройти все дома и выйти на другую улицу. Благодаря чему здесь находили пристанище отходники-нелегалы и представители криминального мира [11, с. 158-159]. Большинство помещений ночью использовались как ночлежки, там же располагались опиекурильни, дома терпимости, комнаты для азартных игр [17, с. 38, 73-74; 18, с. 49]. Внутренний двор служил эпицентром повседневной жизни обитателей квартала и днём превращался в китайский базар с множеством лавок и харчевен, отчего над ним всегда висело облако дыма и смрада.
На улицах, как и во двориках Китайского квартала, было сосредоточено множество магазинов и магазинчиков, лавок китайских торговцев, харчевен, разного рода мастерских, ателье и парикмахерских салонов. Хотя небольшие кофейни и чайные находились чуть ли не в каждом строении, китайские повара ежеминутно бегали в разных направлениях с переносными кухнями. Одетые в халаты, длиннокосые или с шишкой из волос на голове мужчины - уличные гадальщики, а также парикмахеры, врачеватели, готовые к работе тут же, в любой подворотне, наперебой предлагали свои услуги прохожим.
Днём и ночью Китайский квартал «гудел как пчелиный рой», привлекая внимание русских горожан, европейцев или американцев, к заметным особенностям жизни многочисленной самобытной этнической общины. Ведь в сущности «Миллионка» для внимательного наблюдателя не только являлась территори-
См. подробнее: ГАПК. Ф. П-68. Оп. 1. Д. 462.
ей проживания инокультурного сообщества, но и возбуждала интерес как особое место локализации «другого» и его влияния на социокультурное пространство Владивостока. Тем более, что с ростом города Китайский квартал оказался расположенным в центре, и непривычная для российского обывателя жизнь стала выплёскиваться за пределы границ, очерченных городскими властями, заполняя всё городское пространство [10, с. 54].
Совершенно особенная, ни с чем не сравнимая атмосфера опускалась на эту часть Владивостока с началом сумерек. Особенность вечерней и ночной жизни этой территории города определялась восточной прелестью волшебных красок: когда смеркалось, окна зданий квартала освещались красивыми китайскими бумажными фонариками, придавая особое очарование облику этого «маленького Китая» внутри стремительно растущего русского города на побережье Тихого океана.
Уже в конце XIX в. местные газеты отмечали, какой «яркой экзотикой поражает всякого приезжающего во Владивосток китайская часть города» [15]. Своеобразие города определялось именно восточным компонентом, скрыть, замаскировать или хотя бы минимизировать влияние которого было невозможно. «По улицам города снуют по всем направлениям китайцы, корейцы, японцы. Особенно много китайцев, русских почти совсем не видать, да их здесь-таки довольно мало, по сравнению с сынами Небесной империи», -писал корреспондент солидной столичной газеты, находясь в трёхлетнем путешествии по Дальнему Востоку России1 [19, с. 6, 12].
Экзотические одежды и причёски бесчисленного множества китайцев, их непонятный гортанный говор, колониальные товары в лавках, необычная пища и сильные чужие запахи словно убеждали в пребывании в «чужой стране». И понятно, почему в русских газетах Владивосток уже с конца XIX в. частенько называли «китайской Одессой».
Яркое подтверждение особому культурному колориту российских дальневосточных городов придавали китайские праздничные театрализованные представления в открытом пространстве городских улиц. Из немногочис-
1 Давид Ильич Шрейдер, будучи сотрудником газеты «Русские ведомости», в 1891-1893 гг. совершил путешествие по Дальнему Востоку. Итогом трёхлетнего путешествия стал труд «Наш Дальний Восток. (Три года в Уссурийском крае)», считающийся наиболее значительным этнографическим исследованием о быте и нравах народов, населявших Приморский край в рассматриваемое время.
ленных восточных праздников самым ярким событием был отмечавшийся по лунному календарю Китайский Новый год - праздник Весны, который начинался в конце января или в феврале и продолжался в течение целого месяца. Поручившись за сохранение в городе общественного порядка, благополучия и безопасности для населения старшины китайской общины Владивостока в 1888 году получили от городских властей разрешение на проведение «национально-общественных игр и представлений с употреблением ракет (хлопушек)» [10, с. 53]. И китайцы приложили все силы и умения, чтобы городские улицы стали красочным сценическим пространством новогодних театрализованных праздников. Значительная часть праздничных церемоний и развлечений проходила внутри китайских жилищ, за закрытыми дверями, вдали от чужих глаз [1, с. 33-34; 13, с. 126]. Но кульминацией праздничной встречи Нового года, приходившейся на пятнадцатый день первого месяца по лунному календарю, служило грандиозное многоактное красочное действо, разыгрывавшееся от восхода до заката в природных декорациях городских улиц и сопровождавшееся мощным и непривычным для «европейского уха» звучанием оркестра китайских музыкальных инструментов. Этот яркий и шумный праздник, который вполне уместно именовать Восточным карнавалом, производил поистине ошеломляющее впечатление на всё «многоязыкое» городское население: утром - красочными процессиями с искусно сделанным бумажным драконом; вечером - эффектными иллюминациями, а ночью - «смотром» фонарей [1, с. 35; 13, с. 126].
Грандиозные уличные зрелищные представления во Владивостоке и Хабаровске надолго оставались в памяти очевидцев и были описаны в конце XIX - начале XX века на страницах местных и столичных газет, в путевых заметках журналистов и писателей (Д. И. Шрейдера, Г. Т. Мурова и др.), личных дневниках именитых горожан (супруги приамурского генерал-губернатора В. Ф. Духов-ской).
Яркое художественное впечатление создаёт наиболее полное и подробное описание китайского новогоднего уличного праздника во Владивостоке начала 1890-х гг., составленное Д. И. Шрейдером: «К этому дню ман-зы (китайцы - прим. В. К.) усиленно готовятся уже несколько дней, фанзы убираются, чистятся, моются, украшаются китайскими фонарями, драпируются разноцветными
флагами. ...Улицы, и без того людные все эти дни, теперь буквально переполнены толпами народа. С самого раннего утра начинается движение процессий. Вот плавно движется по кривому переулку "процессия дракона". Резкие звуки китайского гонга, трещанье там-тама, лязг железного треугольника уже за два-три квартала дают публике знать о приближении "дракона". ...Под хаотические звуки ракет, петард и там-тама, образующие собой невыносимый для европейского уха концерт, посредине улицы важно выступают два длиннокосых знаменосца: один из них несёт на длинном древке национальный флаг Небесной империи, изображающий цветного дракона, вышитого на ярко-жёлтом фоне; другой - русский коммерческий флаг. Позади знаменосцев - труппа бродячих китайских актёров, прибывших специально для этого праздника во Владивосток из Китая, на высоких ходулях. Шествие замыкает актёр, изображающий мандарина. Пергаментно-жёл-тое лицо - последствие злоупотребления опиумом, длинные, чуть не до пояса, усы на безобразном лице, неимоверно широкая и длинная курма - род горячечной рубашки, -волочащаяся почти до самой земли, мандаринская шапка, резко выделяющаяся своим ярким верхом при свете зимнего уссурийского солнца и, наконец, высокие ходули, сильно затрудняющие движения актёра, - всё это делает его похожим на манекен, а не на живой организм. Позади мандарина, сгорбившись, чтобы казаться ниже, шествует на ходулях же китаец, переодетый китаянкой: нарумяненное, набелённое лицо его ярким пятном выделяется в морозном воздухе февральского утра, и он кажется огромной куклой, механически приводимой в движение посредством скрытой пружины. Но ещё более странны сопровождающие китаянку грозные воины. Их увешанные допотопными бердышами и алебардами фигуры и остроконечные шапки положительно царят над всей многоголовой толпой, испускающей крики ликования и восторга. Все эти актёры, не прекращая своего медленного движения вперёд, тут же, во время шествия, дают представления. Шествие замыкается двумя огромными цветными фонарями. Впереди несут гигантский круглый фонарь, высоко возвышающийся над идущими впереди на ходулях актёрами, а позади его нагоняет, на спинах двадцати-тридцати человек, ещё более колоссальный фонарь в виде дракона, который как бы стремится его поглотить. Это и есть тот дракон, которому посвящена вся процессия»... [19, с. 107-108].
В воспоминаниях Варвары Фёдоровны Духовской также упоминается процессия с драконом в описании китайского новогоднего празднества в 1895 году в Хабаровске, что подтверждает точное следование неизменному порядку элементов китайского театрализованного праздничного новогоднего действа. В то же время В. Ф. Духовская уточняет детали: «Представлена большая торжественная процессия с развевающимся бумажным драконом длиной более 30 метров, внутри его открытой пасти горели фонари» [5, с. 118].
Интересный опыт художественной реконструкции описываемого В. Ф. Духовской новогоднего шествия с драконом в Хабаровске представлен исследователями А. С. Байдак, Т. В. Мельниковой и художником Д. Н. Байдак [1, с. 32а].
Рис. 1. Празднование китайского Нового года в Хабаровске на рубеже Х1Х-ХХ веков (по воспоминаниям В. Ф. Духовской). Реконструкция Д. Н. Байдака.
2011 г. Источник: [1, с. 32а]
Но В. Ф. Духовская вспоминает и другой сюжет: «Также на празднике появлялись китайцы в костюмах зелёных львов и под музыку "устраивали драки"» [5, с. 118].
Ещё один - третий сюжет в новогодних зрелищных представлениях в Хабаровске был отмечен местной газетой в следующем, 1896 году. Корреспондент подробно рассказывал, как по улицам китайского квартала передвигались «искусно сделанные лодки с сидящими женщинами. Музыканты били в барабан, медные тарелочки, щёлкали кастаньетами, а участники маскарада в костюмах ходили на высоких ходулях, с зажжёнными разноцветными фонарями в руках. Утомившись и замёрзнув, маски уходили погреться в какое-нибудь жилое помещение, а на "сцене" появлялись лодки с сидящими женщинами. Форма лодок представляла собой обычную форму джонки, и только посредине в ней было сделано отверстие для человека, который изображал сидящую женщину и в то же время носил саму лодку. Игра лодок состоя-
ла в том, что они также под шум барабанов и гонгов "плавали" вокруг, одна за другой, или расходились и, встретившись, делали крутые повороты, чтобы избежать мнимого столкновениях» [14].
Зарисовку празднования Нового года по восточному (лунному) календарю в конце XIX в. оставил и сибирский писатель Г. Т. Му-ров, путешествовавший от Владивостока до Xабаровска: «...Вечером зажглись фонари, «затрещали ракеты, хлопушки», заиграла музыка. Внимание прохожих привлекали ряженые в масках «страшных чудовищ» [7, с. 55].
Всеми очевидцами отмечалось, что уличные новогодние праздничные процессии китайских артистов и музыкантов, называемые «хождениями», «всегда сопровождались неистовым гамом огромной толпы китайцев и русских».
Если сопоставить данные из публикаций конца XIX - начала XX века [5, с. 118; 7, с. 155; 14; 19, с. 107- 108] с результатами культурологических аспектов изучения Новогоднего празднования в Китае от древности до наших дней, представленными в трудах отечественных учёных последних десятилетий [4], можно с уверенностью утверждать следующее. Новогодние театрализованные представления во Владивостоке и Xабаров-ске воспроизводили издавна сложившуюся в Китае структуру китайского Нового года -праздника весеннего обновления природы и плодородия.
Театрализованные представления, как правило, включали несколько традиционных сюжетов, основанных на древних мифах и легендах. Прежде всего, это процессия с «драконом», в которой принимали участие артисты и /или любители в маскарадных костюмах и масках чудовищ во главе с шутовским правителем праздника и его «супругой» в экстравагантных нарядах, которых описал Д. И. Шрейдер1.
Как известно, в китайской мифологии и культуре дракон более двух тысячелетий является великим символом чести и достоин-
1 Карнавальная стихия заявляла о себе в обычае назначать шутовского правителя праздника. В Северном Китае его когда-то называли «фальшивым чиновником» или «гнилым чиновником», впоследствии его стали именовать «чиновником фонарей». В дни праздника «чиновник фонарей» отправлялся «инспектировать» освещённый огнями город. Он носил вывернутый наизнанку кафтан, летнюю шапку и старомодные большие очки. Шутовского чиновника сопровождали комично одетые воины и дети, изображавшие учёных старцев; позади ехала верхом на лошади его супруга. Каждый вечер «чиновник фонарей» объезжал город и с тех домов, где не соблюдали обычай праздника, брал штраф лепёшками юаньсяо [4].
ства, доброго начала «ян», китайской нации в целом. Дракон прочно ассоциируется со стихией воды, дождя, что связано с культом плодородия. Шествие с драконом, который пытается настичь и проглотить «солнце» (в описании Д. И. Шрейдера это - крупный фонарь, который несут впереди процессии), требовало от участников спортивных и хореографических навыков, чтобы «тело» «дракона» во время процессии не развалилось на части. В шествии (в настоящее время специалистами чаще называется «танцем с «драконом») принимали участие 20-30 актёров или любителей, несущих на шестах длинное извивающееся «тело» «дракона», сделанное из гибких прутьев бамбука и покрытое тканью или бумагой.
В карнавальной процессии заметное место занимала группа артистов, передвигавшихся на ходулях с использованием элементов акробатики и хореографии, что всегда приковывало внимание окружающей публики.
Танец львов - один из традиционных в китайском новогоднем представлении - используется для отпугивания злых духов и привлечения удачи и благосостояния. Двое людей, находящихся внутри фигуры льва, управляют её движением. Таких фигур может быть две и более. Танец назван В. Ф. Духов-ской «дракой львов» [5, с. 118] вероятно потому, что основные движения этого танца находятся в арсенале китайских боевых искусств. Как отмечают этнографы, на Севере Китая танец львов более тяготеет к спорту, нежели к хореографии. Участники своими действиями олицетворяют яростный нрав и ловкость могучего животного [4]. Судя по впечатлениям В. Ф. Духовской, китайцы в Xабаровске были мигрантами из северных провинций Китая, что подтверждается и другими исследователями [17].
Другим традиционным сюжетом новогоднего празднества была так называемая «сухопутная лодка». В XIX в. молодые китайские крестьяне, приезжавшие на праздник в города, разыгрывали целое представление, навеянное карнавальной темой «сухопутной лодки». Вот как этот полный народного юмора сюжет описывают этнографы: «Несколько веток, покрытых свисавшим до земли куском красной материи, изображали некое подобие лодки. Один юноша, наряженный девушкой, стоял посередине конструкции, другой становился позади него и выступал в роли лодочника. Нижняя часть тела актёров была закрыта занавесом, так что создавалось впечатление, будто они плывут; для большего
эффекта на носу «лодки» иногда помещали пару миниатюрных женских ножек, высовывавшихся из складок занавеса-юбки. «Девица» пела песню, а её спутник отвечал ей репликами, полными грубоватого народного юмора. В Центральном Китае такую импровизированную «лодку» называли «лодкой сбора лотосов» [4].
Все эти сюжеты, представленные на новогодних празднованиях в русских дальневосточных городах и вызывавшие любопытство, удивление и даже восхищение у русских горожан, воплощались в синтетических жанрах, включавших совокупность элементов различных видов искусства (театра, цирка, хореографии), спорта (акробатики, гимнастики, китайских боевых искусств и др.). Яркий каскад зрелищных сценок, «нанизываемый» на стержень пульсирующего ритма музыкально-шумового сопровождения, и общая линия движения карнавального шествия придавали театрализованному представлению целостный характер.
Исходя из осознания ритуальной основы праздника весеннего обновления жизни, обратимся к осмыслению координат открытого театрального пространства и вектора «сценического перемещения» по городским улицам. Судя по данным Д. И. Шрейдера, процессия дракона «плавно передвигалась по кривому переулку». С достаточной уверенностью можно уточнить, что процессия перемещалась от центра Миллионки - с улицы Семёновской - наискось, по так и называемому Косому переулку, достигая верхней границы Китайского квартала - Китайской улицы1. И таким образом траектория движения «Дракона» от центра Китайского квартала - квадрата уличной сцены Земли - к верхней границе, имела форму овала Неба. Такой вектор движения процессии соответствовал неизменному канону древнего ритуала, призванного упорядочить и гармонизировать отношения земного и небесного [16, с. 106].
Также в соответствии с ритуальной природой празднества важные функции имело музыкальное сопровождение новогоднего представления. Как показывают источники, в процессе карнавального шествия и отдельных жанровых элементов действа постоянное участие принимали музыканты с бубнами, барабанами, треугольником, гон-
1 В центре Владивостока до сих пор сохранилась часть Косого переулка, который по диагонали соединял Семёновскую базарную площадь (центр «Миллионки») с Китайской улицей. С 60-х годов ХХ века носит название -улицы имени красноармейца Алексея Михайловича Мор-довцева.
гами, медными тарелками и кастаньетами. Необходимо подчеркнуть, что очень громкое звучание ударных музыкальных инструментов не только выполняло важную ритуальную функцию - отгонять витавших в воздухе злых духов, но и выполняло важные социальные и художественно-эстетические функции. Напомним замечание Д. И. Шрейдера, явно указывающее на информационную и коммуникативную функции этой «театральной музыки»: «...резкие звуки китайского гонга, трещанье там-тама, лязг железного треугольника уже за два-три квартала дают публике знать о приближении "дракона"...»
К тому же этнографы отмечают, что китайцами «голос» «дракона» отождествляется с мрачным, грозным, зловещим тембром гонга [4], что отвечает задаче иллюстративной функции театральной музыки. Но важно помнить о том, что ведущую, организующую роль «невыносимой для европейского уха своеобразной китайской музыке» в данном зрелищном представлении обеспечивал ритм, задаваемый оркестром ударных инструментов. Ритм являлся смыслообразующей и структурообразующей доминантой музыки и всего карнавального шествия, который, по верному замечанию востоковеда С. А. Серовой, как Универсум подчиняет себе все виды жизнетворчества и искусства [16, с. 47].
К вечеру, как отмечал далее Д. И. Шрей-дер, на смену длившимся целый день процессиям и представлениям приходил черёд красочной иллюминации и шумных фейерверков из петард и хлопушек, сквозь который прорывался громкий гомон толпы, опьянённой нескончаемыми развлечениями и обильными возлияниями. Красочные иллюминации, фантастические фейерверки превращали в публику всё городское население дальневосточников, неизбалованных достатком и разнообразием развлечений. Но эстетическая функция визуальной стороны фейерверков, оказывается, не была главенствующей. В соответствии с ритуальной природой празднества важная функция принадлежала и вербальной, звуковой, являемой, как правило, на пределе динамики. Звуки от различного рода хлопушек и петард имели конкретного индивидуального адресата из множества различных демонов и умели нейтрализовать их негативную для человека и природы силу и возможности. И, наконец, Д. И. Шрейдер откровенно любуется представленным «праздником фонарей»: «...на улицах зажигаются фонари самой разнообразной и причудливой формы, и туземные кварталы залиты морем
огней: красных, фиолетовых, голубых, зелёных, оранжевых, жёлтых ...» [19, с. 109].
Китайский новогодний праздник с его игровой основой обладал магией массового раскрепощения людей, вовлечения их в действо на открытых пространствах улиц, соединявших «Китайские кварталы» с остальными частями дальневосточных городов. Здесь хаос карнавальной жизни будоражил и веселил толпу горожан, позволял выплеснуть сдерживаемые прежде правилами поведения эмоции. И восхищаясь многогранным мастерством артистов, городская публика погружалась в яркое, шумное и весёлое зрелище. Так, древний ритуал, призванный установить контакт между Небом и Землёй, обретал новую жизнь, воплощаясь в эстетике карнавального шествия, в сосуществовании сакрального и профанного уровней бытия [16, с. 106].
Богатые китайские купцы устраивали праздничные званые обеды с обилием всевозможных дорогостоящих блюд, приготовленных из специально привезённых китайских продуктов русскими поварами [14]. В круг приглашённых входили и русские (соседи или знакомые, деловые партнёры) [1, с. 36-37; 13, с. 127]. И хотя в славянской традиции отсутствует празднование Нового года по лунному календарю, в российских дальневосточных городах русское население, особенно детвора, были невольно вовлечены в этот процесс, с большим любопытством наблюдая внешние атрибуты китайского праздника. Однако отметим заслуживающий внимания факт: до сих пор наступление Нового года во Владивостоке, Xабаровске, Благовещенске и даже Чите некоторыми русскими жителями отмечается трижды. Во-первых, в ночь с 31 декабря на 1 января; во-вторых, по старому календарю, с 13 на 14 января. И в третий раз по лунному календарю - в Китайский Новый год - ближе к началу весны, когда наступает постепенное потепление, но вдруг неожиданно возвращаются последние зимние морозы, прозванные дальневосточниками «китайскими».
Уличные зрелища, устраиваемые китайскими артистами и музыкантами, были самым доступным удовольствием для всех разноязыких дальневосточников-горожан, особенно детей и подростков, и оставались в памяти русских и европейцев как «восточные забавы» [18, с. 53]. В 1920-х гг. такие повседневные уличные зрелища были зафиксированы профессором Дальневосточного университета А. П. Георгиевским: «Собравши вокруг себя небольшую толпу, китайцы-фокусники с шутками и прибаутками проделывают раз-
личные фокусы. с мячиками, которые то исчезают из-под чашек, перевернутых вверх дном, то снова появляются; заставляют проделывать фокусы мышей и свинок; заставляют плясать обезьяну или медведя; перевёртываются через голову на обеих руках. нагибаются назад через спину так, чтобы достать зубами брошенную кем-либо на землю монету» [3, с. 111].
Исходя из анализа свидетельств очевидцев, можно заключить, что в условиях далёкой провинциальной российской окраины для абсолютного большинства русской и европейской публики и масштабные праздничные зрелища, и «повседневные сценки» Китайского уличного театра представляли собой экзотический (инокультурный), но постепенно становившийся для горожан привычным элемент развлечения. Разумеется, все представленные на городских улицах виды и жанры многоликого Искусства Востока рассматривались «разноязыкой» публикой, прежде всего, с оценочной позиции искусства («своего» -«чужого»; приятия или отторжения). Причём проявленное любопытство при визуальном восприятии нередко сменялось эффектом отторжения при вербальном воздействии, что можно охарактеризовать как культурный шок [6, с. 171-172].
Такие «противоречивые» впечатления от уличных театрализованных представлений китайцев, получаемые массовым слоем горожан, несведущих в особенностях культуры и искусства Китая, побудили к просветительской деятельности писателей, журналистов, специалистов-востоковедов. Для современников изучаемых событий большое значение имел тот факт, что оценки своего восприятия Восточного уличного театра, его экзотических зрелищ и развлечений высказывали литераторы, журналисты, учёные-востоковеды на страницах столичной и местной печати, мемуаров, исследований, способствуя, таким образом, возрастающему интересу со стороны российского общества к культуре стран Дальневосточной цивилизации. Эти незаурядно мыслящие, владеющие «пером» корреспонденты оказывали значительное влияние на формирование общественного мнения по многоаспектной «жёлтой» проблеме. И, как свидетельствует исторический опыт, мотивировали читающую и просвещённую российскую аудиторию к попыткам постижения искусства и культуры другого народа как средства открытия загадочного и многогранного «чужого» мира в реалиях единого, но
многополярного и «многоязыкого» культурного пространства далёких русских городов.
Большая роль в просветительской деятельности среди российского населения от Москвы и Санкт-Петербурга до Владивостока, Хабаровска и Харбина принадлежала Обществу русских ориенталистов. Оно было создано в 1909 году в Харбине выпускниками владивостокского Восточного института. Публичные лекции востоковедов по истории китайской музыки и театра, об особенностях музыкальных инструментов, опубликованные затем в печатном органе общества журнале «Вестник Азии», стали ценным пособием для изучения культурных феноменов Дальневосточной цивилизации1.
Подводя итоги, нужно подчеркнуть, что культурная деятельность китайцев в контексте их традиционной жизни в социокультурном пространстве русских дальневосточных городов выполняла множество разных, но весьма важных функций. Устраиваемые китайскими артистами и музыкантами при поддержке всей китайской общины уличные массовые театрализованные зрелищные представления, актуализируя основные смысло-жизненные ценности человека, вовлекали в праздничное действо городское население, активизировали культурную жизнь складывавшегося дальневосточного общества.
Регулярный характер зрелищных представлений китайцев в демократическом пространстве городских улиц служил средством художественной коммуникации, механизмом
усиления интегративных процессов в жизни полиэтничного городского общества и способствовал формированию межкультурного диалога на самых разных социальных уровнях. Сущностным качеством массового зрелища, как театрализованного представления, становилось игровое действие, которое вовлекало в атмосферу карнавальности, наполняя жизнь горожан художественными и эмоциональными впечатлениями и в некоторой степени стирая грани сословного, этнического и проч. разобщения.
Уличная театрально-музыкальная деятельность китайских артистов и музыкантов в течение второй половины XIX в. - 1920-х гг. послужила одним из способов непрерывного преобразования и обогащения музыкальной среды дальневосточного русского города включением новых феноменов: звуковых сигналов «своеобразной функциональной музыки» восточных ритуалов и музыки синтетических театрализованных праздничных представлений, открывая русской публике новый звуковой мир красок китайского музыкального инструментария.
Таким образом, вбирая самые разнообразные пласты и элементы, в том числе традиционные формы культуры азиатов (ритуал, празднество, игра) музыкальная среда дальневосточного русского города складывалась как единое и неразрывное, хотя и дифференцированное целое, отражавшее региональную специфику Дальнего Востока России.
Список литературы
1. Байдак А. С., Мельникова Т. В. Празднование китайского Нового года в Хабаровске на рубеже XIX-XX веков // Актуальные проблемы изучения истории стран АТР в XIX-XXI вв. Хабаровск: КГБНУК «Хабаровский краевой музей им. Н. И. Гродекова», 2012. С. 32-37.
2. Ващук А. С., Чернолуцкая Е. Н., Королева В. А. [и др.]. Этнические миграции в Приморье в ХХ веке. Владивосток: ДВО РАН, 2002. 228 с.
3. Георгиевский А. П. Русские на Дальнем Востоке. Вып. 4: Фольклор Приморья. Владивосток, 1929. 230 с.
4. Джарылгасинова Р. Ш., Крюков М. В. [и др.]. Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Новый год [Электронный ресурс]. М.: Наука, 1985. 276 с. URL: http://magazeta.com /tag /obryadyi-v-kitae / (дата обращения: 26.10.2014).
5. Духовская В. Ф. Из моих воспоминаний // Бурилова М. Ф. Общество Старого Хабаровска (конец XIX -начало ХХ в.): по семейным фотоальбомам и прочим раритетам. Хабаровск: РИОТИП, 2007. С. 93-119.
6. Королёва В. А. Музыка Дальнего Востока в условиях межцивилизационного диалога: история и современность // Россия и АТР. 2012. № 3. С. 164-175.
7. Муров Г. Т. Люди и нравы Дальнего Востока: От Владивостока до Хабаровска (путевой дневник). Томск, 1901. 168 с.
8. Нестерова Е. И. Русская администрация и китайские мигранты на Юге Дальнего Востока России (вторая половина XIX - начало XX в.). Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2004. 372 с.
9. Нестерова Е. И. Китайцы в Приморье: некоторые аспекты социальной адаптации (конец XIX - начало ХХ в.) // Адаптация этнических мигрантов в Приморье в ХХ в. Владивосток: ДВО РАН, 2000. С. 69-82.
1 Российский государственный архив Дальнего Востока (РГИА ДВ). Ф.Р-2480. Оп. 1. Д. 1. Л. 34-73. Рукопись журнала Вестник Азии. 1923. № 51. Тема выпуска журнала - китайская музыка.
10. Нестерова Е. И. Атлантида городского масштаба: китайские кварталы в дальневосточных городах (конец XIX - начало ХХ в.) // Этнографическое обозрение. 2008. № 4. С. 44-58.
11. Петров А. И. История китайцев в России. 1856-1917 годы. СПб.: Береста, 2003. 960 с.
12. Позняк Т. З. Иностранные подданные в городах Дальнего Востока России (вторая половина XIX -начало XX в.). Владивосток: Дальнаука, 2004. 316 с.
13. Позняк Т. З. «Азиатская специфика» досуговой сферы в дальневосточных городах во второй половине XIX - начале ХХ в. // Российский Дальний Восток и интеграционные процессы в странах АТР: политико-экономические и социально-культурные проблемы: материалы VII Международ. науч.-практ. конф., посвящ. 120-летию морского образования в Приморском крае. Владивосток: Изд-во Морского гос. ун-та им. Г. И. Невельского, 2010. С. 121-128.
14. Приамурские ведомости. Хабаровск. 1896. 25 февраля. № 113.
15. Приамурские ведомости. Хабаровск. 1899. 20 июня. № 286.
16. Серова С. А. Религиозный ритуал и китайский театр. М.: Восточная литература, 2012. 158 с.
17. Соловьёв Ф. В. Китайское отходничество на Дальнем Востоке России в эпоху капитализма (18611917 гг.). М.: Наука, 1989. 127 с.
18. Фетисова Л. Е. Чтобы лучше узнать друг друга: Культурно-бытовые контакты русского и китайского населения на Дальнем Востоке России (вторая половина XIX - начало XX в.) // Россия и АТР. 2001. № 4. С. 45-53.
19. Шрейдер Д. И. Наш Дальний Восток. (Три года в Уссурийском крае). СПб.: Изд. А. Ф. Девриева, 1897. 468 с.
References
1.Baidak A. S., Mel'nikova T. V. Prazdnovanie kitaiskogo Novogo goda v Khabarovske na ru-bezhe XIX-XX vekov // Aktual'nye problemy izucheniya istorii stran ATR v XIX-XXI vv. Khaba-rovsk: KGBNUK «Khabarovskii kraevoi muzei im. N. I. Grodekova», 2012. S. 32-37.
2. Vashchuk A. S., Chernolutskaya E. N., Koroleva V. A. [i dr.]. Etnicheskie migratsii v Primor'e v KhKh veke. Vladivostok: DVO RAN, 2002. 228 s.
3. Georgievskii A. P. Russkie na Dal'nem Vostoke. Vyp. 4: Fol'klor Primor'ya. Vladivo-stok, 1929. 230 s.
4. Dzharylgasinova R.Sh., Kryukov M. V. [i dr.]. Kalendarnye obychai i obryady narodov Vo-stochnoi Azii. Novyi god [Elektronnyi resurs]. M.: Nauka, 1985. 276 s. URL: http://magazeta.com /tag /obryadyi-v-kitae / (data obrashcheniya: 26.10.2014).
5. Dukhovskaya V. F. Iz moikh vospominanii // Burilova M. F. Obshchestvo Starogo Khabarovska (konets XIX -nachalo KhKh v.): po semeinym fotoal'bomam i prochim raritetam. Khabarovsk: RIO-TIP, 2007. S. 93-119.
6. Koroleva V. A. Muzyka Dal'nego Vostoka v usloviyakh mezhtsivilizatsionnogo dialoga: is-toriya i sovremennost' // Rossiya i ATR. 2012. № 3. S. 164-175.
7. Murov G. T. Lyudi i nravy Dal'nego Vostoka: Ot Vladivostoka do Khabarovska (putevoi dnevnik). Tomsk, 1901. 168 s.
8. Nesterova E. I. Russkaya administratsiya i kitaiskie migranty na Yuge Dal'nego Vostoka Rossii (vtoraya polovina XIX - nachalo XX v.). Vladivostok: Izd-vo Dal'nevost. un-ta, 2004. 372 s.
9. Nesterova E. I. Kitaitsy v Primor'e: nekotorye aspekty sotsial'noi adaptatsii (konets XIX - nachalo KhKh v.) // Adaptatsiya etnicheskikh migrantov v Primor'e v KhKh v. Vladivostok: DVO RAN, 2000. S. 69-82.
10. Nesterova E. I. Atlantida gorodskogo masshtaba: kitaiskie kvartaly v dal'nevostochnykh gorodakh (konets XIX - nachalo KhKh v.) // Etnograficheskoe obozrenie. 2008. № 4. S. 44-58.
11. Petrov A. I. Istoriya kitaitsev v Rossii. 1856-1917 gody. SPb.: Beresta, 2003. 960 s.
12. Poznyak T. Z. Inostrannye poddannye v gorodakh Dal'nego Vostoka Rossii (vtoraya polo-vina XIX -nachalo XX v.). Vladivostok: Dal'nauka, 2004. 316 s.
13. Poznyak T. Z. «Aziatskaya spetsifika» dosugovoi sfery v dal'nevostochnykh gorodakh vo vtoroi polovine XIX - nachale KhKh v. // Rossiiskii Dal'nii Vostok i integratsionnye protsessy v stranakh ATR: politiko-ekonomicheskie i sotsial'no-kul'turnye problemy: materialy VII Mezhdunarod. nauch.-prakt. konf., posvyashch. 120-letiyu morskogo obrazovaniya v Primorskom krae. Vladivostok: Izd-vo Morskogo gos. un-ta im. G. I. Nevel'skogo, 2010. S. 121-128.
14. Priamurskie vedomosti. Khabarovsk. 1896. 25 fevralya. № 113.
15. Priamurskie vedomosti. Khabarovsk. 1899. 20 iyunya. № 286.
16. Serova S. A. Religioznyi ritual i kitaiskii teatr. M.: Vostochnaya literatura, 2012. 158 s.
17. Solov'ev F. V. Kitaiskoe otkhodnichestvo na Dal'nem Vostoke Rossii v epokhu kapitalizma (1861-1917 gg.). M.: Nauka, 1989. 127 s.
18. Fetisova L. E. Chtoby luchshe uznat' drug druga: Kul'turno-bytovye kontakty russkogo i kitaiskogo naseleniya na Dal'nem Vostoke Rossii (vtoraya polovina XIX - nachalo XX v.) // Rossiya i ATR. 2001. № 4. S. 45-53.
19. Shreider D. I. Nash Dal'nii Vostok. (Tri goda v Ussuriiskom krae). SPb.: Izd. A. F. Devrieva, 1897. 468 s.
Статья поступила в редакцию 20.02.2015
