CC BY
16М. Бетц
ЧТО СОЦИОЛОГИ МОГУТ СКАЗАТЬ О МОРАЛИ?
ПОЛЯ ОБЩЕСТВЕННОЙ ПРАКТИКИ И ИХ ТРЕБОВАНИЯ МОРАЛЬНОЙ КОМПЕТЕНЦИИ
Михаэль Бетц (научный сотрудник социологического факультета Университета им. Фридриха Шиллера в Йене, ФРГ) делится своими размышлениями о социологическом смысле морали и о значимости эмпирических исследований морали для современной теории общества. По Дюрк-гейму, общую постановку проблемы которого автор разделяет, «мораль» как форма смысла непосредственно касается условий взаимосвязи индивида и общества. Следовательно, индивидуальное «моральное суждение» (в определении психологии развития) и социальная «моральная коммуникация» (в определении конверсационного анализа) могут рассматриваться в качестве наблюдаемых форматов морального смысла. Эти логические допущения расширяют возможности, на взгляд автора, содержательных интерпретаций отношений моральной компетенции и общественной практики. Особый интерес в данной перспективе вызывает выявление зависимости между уровнем компетенции (признаками которой служат «соблюдение правил», «перспектива восприятия другого», «социальное поведение») и такими коммуникативными практиками, как «скандал», «конфликт» и «социальное поле».
Выход в свет сборника статей Н. Лумана «Мораль и общество» (2008) дал повод еще раз задуматься о невнимании социологов к моральной тематике [3]. Любая попытка взвешенного суждения о ней как о культурном феномене кажется невыполнимой, даже 100-летие спустя после Ницше. Предостережение, высказанное на этот счет Луманом, вытекает из проверенной на опыте, известной точки зрения, что морализирующая коммуникация в ситуациях конфликтов лишь повышает их накал [4, с. 41]. Оно, однако, вовсе не означает огульного недоверия к вопросам справедливости, прав человека или конформного поведения. Чтобы оценить, как обстоит дело с «моралью общества», какие функциональные и дисфункциональные последствия она вызывает и какие моральные обязательства
305
ввиду этого накладывает на социологию, нужны, на взгляд автора, некоторые понятийные уточнения. Следует определить, в каком смысле некоторые социальные феномены относят к разряду «моральных» и существует ли необходимая связь между различными социологическими аспектами морали?
Согласно Бетцу, признанными являются три социально-теоретических подхода к определению морали. Один, идущий от практики экономических отношений, касается так называемых «социальных вопросов», вызванных проблемами распределении ресурсов. Его защищает теория рационального выбора (Дж. Хоманс, М. Олсон, Р. Аксельрод, М. Хорк-хаймер, М. Вальцер) [1, с. 250]. Из дивергенции частного и общего понятий рациональности и справедливости ее адепты дают свой социологический диагноз времени. Экономическую рациональность капиталистической системы можно с равным успехом критиковать как с позиции насущных потребностей жизненного мира, так и с общественно-нормативной позиции социальной безответственности индивидуальных стратегий максимизации пользы. Другой, «нормативный» подход к морали (А. Хоннет, Ч. Тейлор, Ю. Хабермас, А. Макинтайр, Р. Белла, П. Селзник), возникший в русле социологического осмысления «норм и ценностей», ставит в центр обсуждения принципы совместной жизни. Конкурирующие ценностные образцы под влиянием отношений власти расшатывают нравственные устои, что приводит к коррупции, конфликтам и массовому насилию и остро ставит проблему социальной интеграции [1, с. 250].
В отличие от марксистской традиции открытой критической оценки общественных отношений, оба обозначенные выше направления уходят от эмпирики конкретных моральных суждений, тяготеют к абстрактным обобщениям. Наряду с этими тематически классическими трактовками морали существует также распространенный подход, развиваемый в рамках конверсационного анализа, для сторонников которого важно наблюдать феноменологию морали как смысловой конструкции самой практики (Й. Бергман, Т. Лукман, М. Файн, Н. Луман) [1, с. 51]. Обширный исследовательский ландшафт представляет самые разнообразные способы подобного конструирования. Предметом изучения становится здесь коммуникативная модель морали, анализирующая, преимущественно, различные виды неодобрения - упреки, жалобы, ожесточение или негодование. Вместе с тем подобные формы коммуникативных проявлений моральных установок можно идентифицировать независимо от конкретного содержания и, следовательно, описывать безоценочно. Согласно Луману, мораль играет роль коммуникативного кода, основу которого составляет приписывание значений внимания / невнимания. В данном случае мораль - строго социологически - причисляется к социальным фактам, как бы представляя «сторону общества».
В целях систематики к данному подходу автор присоединяет также психолого-педагогические толкования морали, заложенные традицией,
306
близкой к психологии развития (Ж. Пиаже, Л. Кольберг). К ней же примыкают и исследования проблем социализации в социологии и педагогике (Р. Дёберт, Г. Линд и др.) [1, с. 251]. Они, наоборот, подчеркивают индивидуальную способность морального суждения и таким образом переносят область моральных определений на «сторону индивида».
Недостаток этой позиции автор усматривает в том, что она не учитывает субстанциональное содержание моральных суждений. Ее приверженцев интересуют скорее фигуры обоснования моральных решений и выводимый из них когнитивный уровень. Смысловая парадигма морали на свой манер оправдывает теоретическую дистанцию по отношению к конкретному содержанию, методически контролируемых пониманием моральных перспектив жизненного мира. Аморализм научного наблюдения компенсируется уверенностью в высоком уровне эмпирической восприимчивости. Однако в отличие от двух других упомянутых выше подходов, общественно-теоретические ориентиры многочисленных конструкций морального смысла неочевидны, по крайней мере на первый взгляд.
Чтобы их прояснить, следует для начала вернуться, предлагает автор, к социологическому понятию функции морали Э. Дюркгейма. В его представлении мораль является той силой, которая без принуждения вовлекает человека в коллективную деятельность, делает его «интегрированной частью целого». Она ответственна за обеспечение жизненно-практического единства человека и общества. Поэтому необходимо постоянно воссоздавать смысл этого единства. Однако в условиях разделения труда и «культа» автономного индивида добиться этого особенно трудно, поскольку сегодня невозможно просто «механически» дисциплинировать людей, принуждать к конформному поведению посредством репрессивного права. Они включаются в социальную жизнь «органически», каждый ради самого себя и, принимая взаимно ответственные роли, обретают свою индивидуальность. Успешность проекта развития личности становится, таким образом, моральным масштабом общественного порядка. И все же мораль остается в значительной мере социальным вектором индивида, поскольку и сейчас гарантом его внутреннего единства является устойчивая связь с социальным окружением. Моральный авторитет общества особенно ощутим там, где случаются кричащие отклонения в поведении и ущербные, патологические понятия о нравственности, дающие повод для наказания и открытого осуждения. Когда, в ходе общественных преобразований, моральная норма достигает состояния «аномии», рассуждения о нравственном долге вызывают скорее обратное, дисфункциональное действие.
В свете этой мысли Дюркгейма можно и случаи активной коммуникативной морализации расценивать как дефицит морали. Функция моральной рефлексии в кризисных социальных ситуациях состоит именно в том, чтобы оправдать значение индивидуальной позиции в общественном целом, так же как прояснить смысл общественной допустимости конкрет-
307
ного поведения. Разнородность опытов определения морали в социальных науках подводит к вопросу о возможности их синтеза. По прагматическим соображениям автор предлагает объединить базовые понятия социологических и психологических исследований морали в рамках смыслового подхода. Это поможет, по его мнению, найти новые аналитические средства для прояснения моральных импликаций социального неравенства и коллективных идентичностей. Создание комплекса дисциплинарных исследований будет также хорошим поводом обсудить специфику моральной компетенции самой социологии.
Сначала, по логике автора, следует объяснить, служит ли моральный смысл «компасом» для выбора конкретных правил поведения или воспринимается как результат генетического взаимодействия? Возник ли он, став социальной иммунной системой, вследствие бдительной заботы общества о возмездии (Луман) или является отражением антропологически заложенной потребности в трансцендировании (Лукман) [цит. по: 1, с. 253]?
Поскольку субстанциональное отождествление морали с конкретными нравами, ценностями или нормативными претензиями уходит в прошлое, о ней (как о критерии наблюдения и преодоления несогласованности индивидуальных ожиданий и коллективной практики) можно судить в равной мере и в коммуникативном ключе, и в психо-когнитивном ключе. Достаточно специально оговорить методологические различия в истолковании морального смысла. До морализации дело доходит тогда, когда появляется (внутрикоммуникативная) проблема жесткого размежевания между отдельным моральным суждением и фикцией единства частного и общего социального смысла. Тот, кто не принимает те или иные общественные стандарты, обязан, по крайней мере логически, поддерживать идеализированные единства, иначе он подвергается опале.
Таким образом, моральный код совпадает с разграничением включения / исключения, внимания / невнимания. Конечно, он применим только в пределах (изменчивого) смыслового горизонта, который определяется самой коммуникативной ситуацией. Поэтому важнейшей задачей социологического исследования морали автор считает выявление структурных условий закрепления коммуникативного исключения (неприятия), например посредством стигматизации, санкций или социализации. Примерами, представляющими формы подобного закрепления, могут служить «скандал» и «конфликт», а также то, что Бурдье назвал социальным полем -системой отношений, складывающихся под действием механизмов моральной дисфункции. Все эти виды столкновений на этической почве любопытны своим свойством контрфактически поддерживать общественное единство [2].
В схеме скандала всегда есть виноватый, которому окружающие приписывает моральный проступок. Возмущение здесь вызывает нарушение очевидных нормативных ожиданий. Провинившемуся достается при этом пассивная роль «козла отпущения». Всякое возражение и оправдание
308
бессмысленно именно потому, что только подтверждает типичность проступка. Нравственные акценты, таким образом, четко расставлены.
В конфликте, наоборот, симметричная ситуация, поскольку враждующие стороны чувствуют за собой моральное право на претензии. Предполагается, что противник дискредитирует именно ту нравственную норму, в соответствии с которой он выстраивает собственное поведение. Оппоненты апеллируют к одному и тому же общественному идеалу, обвиняя друг друга в его попрании. Действия противоборствующей стороны квалифицируются как в высшей степени аморальные, позволяющие оправдать применение любых средств воздействия. Морализация, таким образом, углубляет конфликт.
Однако чаще общественные конфликты остаются латентными. «Классовые противники», хотя риторически признают друг друга, втайне испытывают скорее презрение и чувство превосходства. «Моральный смысл» обнаруживает себя здесь исключительно в виде хитроумного маркирования общественного статуса, исподволь принижающего. Возникающие вследствие структурной моральной аномии линии напряжения образуют определенный контекст отношений - «социальное поле» [1, с. 255].
Независимо от того, осознаются ли приведенные примеры моральных столкновений как разновидности коммуникации - эти формы единства контр-позиций нужно, отмечает автор, учитывать в социологии морали. Социально выраженное этическое напряжение выдвигает моральные стандарты и воздействует через них на общие обязательства. «Чужим» (по Зиммелю) считают кого-то не потому, что он совершает неблаговидные поступки, но потому, что он непричастен к тому глубинному состоянию солидарности, которое вырастает просто из симпатии подобных [цит. по: 1, с. 255-256].
Далее Бетц обращается к рассмотрению психо-когнитивной стороны морального смысла. Моральное содержание индивидуального поведения осознается, как правило, лишь тогда, когда возникают реальные трудности, некая моральная дилемма. Из (теоретически простого) различения добра и зла (эмпирически) вырастают структуры морального смысла. Исследования, ориентированные на психологию развития, позволяют эмпирически реконструировать разные уровни образования моральных суждений, их статистическое распределение и генезис. Исследования моральной социализации также нацелены на объяснение влияния социальных условий на развитие моральной способности суждения.
Чтобы связать социологическую постановку проблемы с психологической ее разработкой, следует, полагает автор, прежде всего найти ответ на следующий вопрос: как соотносится психическая компетенция с практическим единством индивида и общества. Можно ли из наблюдений фактического поведения и гипотез мотивации индивидуальных действий заключить о добрых или злокозненных намерениях? Верно ли, что люди с высоким уровнем морального суждения лучше остальных или, наоборот,
309
совершенно нормальный образ действий приобретает у них аморальный характер [1, с. 256]?
Намеченный план описания смысловых форм морали позволяет автору перейти к более детальному обоснованию связи общественной практики и требований моральной компетенции. Каждый социальный контекст, утверждает он, имеет особое, доминантное для него моральное содержание. Так, моральной доминантой плоскости интеракций будет, по-видимому, взаимность; на институциональной плоскости - исполнительность; на плоскости культуры - общезначимые ценностные ориентиры. Свой тезис он иллюстрирует примерами поведенческих ситуаций в игре, в любви и в стилях потребления. Их анализ дает ему основание сделать вывод о том, что для осмысленного участия в определенных общественных взаимодействиях необходимы такие виды моральной компетенции, как «знание правил», «восприятие перспективы другого» и «общественное поведение». Первый из них подразумевают все те социальные практики, которые базируются на определенных конститутивных правилах, четких нормативных ожиданиях и последовательном ролевом поведении (Э. Гидденс). Второй необходим во всех случаях межличностных интеракций, когда отношениям взаимности придается наибольшее значение (Дж.Г. Мид, А. Щюц). Третий важен там, где речь идет о социальном статусе и символическом капитале (Бурдье).
Опираясь на эти выделенные фасеты моральной компетенции и шестиступенчатую шкалу уровней морального сознания Кольберга, автор устанавливает также корреляцию между ними и практическим контекстом социального поведения (отношение к закону, договору, общности, организации, искусству, политике, религии), для наглядного изображения которой составляет таблицу [см.: 1, с. 262]. Ее интерпретация показывает, например, что верхняя ступень морального суждения: «следовать правилу, дабы избежать самоосуждения» - достижима для немногих, и что она может быть релевантной, по-видимому, для наиболее ответственных общественных ролей - политических лидеров, религиозных деятелей, социальных мыслителей.
Итог умозаключений автора сводится к тому, что синтезированный смысловой подход к морали точнее улавливает смещения центра общественного внимания с субстанционального понимания морали (тематики прав человека, нравственной ответственности и социальной справедливости) к вопросам семантики и индивидуального восприятия. Под этим углом зрения, то, что социологи могут сказать о морали, распространяется и на соответствующие накопленные знания психологии, теории социализации, социологии культуры, конверсационного анализа и теории коммуникации. Поэтому вместо классических представлений методологического индивидуализма социологическая критика идеологии и общества должна была бы вновь вернуться к эмпирически содержательному генеалогическому пониманию морали.
310
Список источников и литературы Источник
1. BeetzM. Was können Soziologen von Moral verstehen? Gesellschaftliche Praxisfelder und ihre moralischen Kompetenzerfördernisse // Berliner J. für Soziologie. - Wiesbaden, 2009. -Jg. 19, H. 2. - S. 248-267.
Литература
2. Bourdieu P. Die feinen Unterschiede: Kritik der gesellschaftlichen Urteilskraft. - Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1987. - 910 S.
3. LuhmannN. Die Moral der Gesellschaft. - Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 2008. - 402 S.
4. Luhman N. Paradigm lost: Über die ethische Reflexion der Moral. - Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1991. - 73 S.
Л.В. Гирко
311
