CC BY
23
2012.01.002. ДАЛЛИНГЕР У. СОМНЕНИЯ В ВОЗМОЖНОСТИ СОЛИДАРНОСТИ.
DALLINGER U. Zweifel an der Möglichkeit von Solidarität // Dallinger U. Die Solidarität der modernen Gesellschaft: Der Diskurs um rationale oder normative Ordnung in Sozialtheorie und Soziologie des Wohlfahrtsstaats. - Wiesbaden: VS, 2009. - S. 21-37.
Урсула Даллингер (университет г. Трира, ФРГ) осуществляет историко-социологическую реконструкцию понятия «солидарность» в свете оценки его значения для современной социальной теории. Прилагаемое к множеству контекстов, но семантически нечеткое, оно грозит выродиться в пустую формулу и потому нуждается, полагает автор, в прояснении дефиниции и уточнении содержательного соответствия критериям актуальной социальной аналитики.
Солидарность, очевидно, - многомерный феномен, и каждое измерение имеет свои собственные социальные механизмы. Потребность в его понятийном оформлении возникла не столь давно (со второй половины XIX в.) и была продиктована прежде всего политической практикой, столкнувшейся с фактом ослабления традиционных регуляторов общественного порядка - обычая или религии. В этом смысле «солидарность» - несомненно, современное понятие, т.е. рожденное эпохой модерна. Именно в дифференцированном обществе возникает вопрос о том, как возможна и какой должна быть интеграция индивидов, освободившихся от принудительной общинной связи. Неотступной становится проблема признания инаковости других и, соответственно, переключения «формы солидарности с равенства на неравенство» (с. 22). Ее решение не найдено и по сей день остается открытым, поскольку распадаются сами социально-структурные основы солидарности, вследствие чего социальные единства расцениваются исследователями часто как конструкции, а сама их общая «история» - как воображаемая. Фикции единства играют важную роль в современных проявлениях солидарности, но преимущественно в качестве опорных средств коммуникации1.
1 Alexander J.C. Core solidarity, ethnic outgroup and social differentiation: A multidimensional model of inclusion in modern societies // National and ethnic movements / Ed. by J. Dofny, A. Akinsola. - Thousand Oaks (CA); L.: SAGE, 1980. -P. 5-28; Fuchs P. Vaterland, Patriotismus und Moral: Zur Semantik gesellschaftlicher Einheit // Ztschr. für Soziologie. - Stuttgart, 1991. - Jg. 20, H. 2. - S. 89-103; Bayertz K. Solidarität: Begriff und Problem. - Frankfurt a. M. : Suhrkamp, 1998.
Согласно старому лексикону Фирканда «солидарность» характеризует поведение множества как единства, которое проистекает из сходства взглядов или из внутренних связей. Речь идет не просто об общности интересов или объединении ради практической цели, но, скорее, о специфическом (остающемся абстрактным) чувстве сплоченности, управляющем социальными отношениями1. Незнакомых друг другу и даже неравных членов группы объединяет признание общих целей и ценностей. По Кауфману, солидарность ориентирует на коллективные интересы, приводя в действие механизм санкции социального одобрения. Однако они имеют силу только в рамках плотных социальных связей, позволяющих контролировать вклад отдельного члена. В сложных обществах складываются другие механизмы устойчивого социального сцепления -такие ценностные векторы, как права человека, равенство прав, гражданский и социальный статус члена общества (с. 23).
Этимологическое ядро значений солидарности («зоИёш» в римском праве - твердые гарантии) образует основу и его проблемного ядра - взаимных обязательств между общественным целым и отдельным индивидом. Только в конце XVIII в. сугубо правовой контекст этого понятия - долговых отношений - перерастает в широкое социальное обобщение. Автор посвящает свою статью анализу двух аспектов этого обобщения - социально-политического и социологического.
Решающее воздействие на политическое переосмысление феномена солидарности оказали события Французской революции. Декларация об ответственности государства за обеспечение средств существования превращала принцип солидарности в основу гражданского права. Новое понимание солидарности выводило за пределы узкого круга эмоциональных «родственных» связей» или микроотношений и нацеливало на абстрактные обязательства между обществом и гражданами. Позже оно детализировалось в понятии «гражданская религия», затем - в понятии «солидаризм». В середине XIX в., с оформлением рабочего движения в европейских странах, оно приобрело оттенок борьбы с бедностью, решения
1 Vierkandt A. Solidarität // Wörterbuch der Soziologie / Hrsg. von W. Bernsdorf. - Stuttgart: Lucius & Lucius, 1969. - S. 944-946.
«социального вопроса», институционального регулирования условий труда и создания системы защиты обездоленных.
Современное толкование солидарности в известной мере вернулось к исходному значению - долговых обязательств, что нашло отражение в политике государства всеобщего благосостояния. В этом определении политическое измерение сомкнулось с измерением социальных отношений, с пониманием (позитивным или негативным) коллективной ответственности. Внятной стала также связь солидарности с идеей справедливого распределения, подразумевающей готовность делиться собственными доходами с другими. Но одновременно именно эта интерпретация, подчеркнув внутреннее смысловое напряжение понятия «солидарность», вызвала острые споры, поскольку обнажила конфликт интересов, в том числе и политических (с. 25). Кроме того, проект солидарного перераспределения отчасти противоречит принципу ответственности за себя или законности достигнутого успеха.
Описанные содержательные изменения понятия «солидарность» указывают на его особую контекстуальную зависимость от экономических, институциональных и культурных факторов, которая подразумевается самой установкой «ответственности за другого». Таким образом, смысловой акцент делается на «этической обоснованности взаимосвязи индивида и конкретных социальных групп», на моральных опорах социального компромисса. Общественная кооперация обретает черты солидарности тогда, когда допускает и несбалансированный (т.е. не требующий взаимности) обмен. Отсюда неизбежно возникает вопрос о том, на чем базируется согласие: на коллективной пользе для «всех» или на культурных ценностях (с. 26). Размышления над ним естественным образом перерастают в социологический дискурс по поводу общественной интеграции.
Автор выделяет две дискурсивные линии развития данной темы. Одна, идущая от Сен-Симона и О. Конта, сосредоточена на перспективах системной интеграции, несмотря на явную тенденцию к дифференциации элементов порядка. Другая, заложенная Э. Дюркгеймом, исследует возможности социального синтеза дивергентных интересов и ценностей. Обе не утратили дискуссионный запал вплоть до настоящего времени, поскольку упование на солидарный эффект с самого начала представлялось сомнительным
и социологам, и политологам. В доказательство автор приводит и комментирует некоторые авторитетные суждения (а именно -Ф. Тённиса и Н. Лумана) относительно сплоченности в обществе модерна, а также останавливает внимание на современных дебатах о социальных последствиях процессов индивидуализации и плюрализации. Сквозная задача всех видов теоретизирования по данному поводу состоит в том, чтобы объяснить возникновение кооперации без отсылки к незыблемым общим ценностям.
Оппозиция общины и общества, морального императива и эгоистического расчета, моделируемая Ф. Тённисом, была влиятельной, но одновременно сомнительной типизацией, замечает автор. Диагнозам ослабления солидарности в современных обществах она поставляла удобные шаблоны. Тённис считал производимую рыночным обобществлением связь искусственной ввиду принципиального антагонизма участников обмена. Вместе с тем он признавал, что «борьба всех против всех» развила в конечном итоге институты, которые обеспечили мирный характер рыночных отношений, но сделали возможным только маргинальное пересечение стремлений к общности. Чисто внешние механизмы согласования разнонаправленных интересов и формальное выражение политических процессов не содержат в себе никакого морального императива. Лишь в общине, освященные преданием, укорененные в «сущностной воле», договоры и обычаи обладают подлинной силой. Однако уже современник Тённиса Дюркгейм опровергал мнение, что общество менее интегрировано, чем община. Именно в развитых обществах формируется органическая солидарность в отличие от механической солидарности простых социальных образований.
Отголоски скепсиса Тённиса относительно возможностей морального единения в современном обществе слышны и в новых диагнозах времени. Постоянное экономическое расширение индивидуального пространства выбора и в конечном счете культурная эрозия общей коллективной среды осложняют, по наблюдениям социологов, поддержание устойчивых связей1. Защитники комму-нитаризма также пессимистически смотрят на перспективы интеграции и предлагают, вслед за Тённисом, восполнить ее дефицит
1 Honneth A. Individualisierung und Gemeinschaft // Kommunitarismus in der Diskussion / Hrsg. von Ch. Zahlmann. - B.: Rotbuch, 1992. - S. 18ff.
опытом общинной жизни1.В поисках средств поддержания социальной общности они обсуждают ценностный базис солидарности, которая, с одной стороны, способна противодействовать деструктивным тенденциям индивидуализма, с другой - не идти вразрез с плюрализмом либеральных обществ. Перераспределение может быть справедливым лишь в том случае, если те, кто что-то отдает, считают себя частью сообщества.
Культура «самореализации», замечает Белла, один из сторонников теории коммунитаризма, несет в себе неписанные, но до сих пор действенные правила «договора дающей и принимающей сторон», который определяет, что в рамках общины, труда или брачных отношений адекватно условиям взаимного обмена дарами (цит. по: с. 30). В основе взаимного признания лежит общая идентичность и политическая культура одобрения. Формальные государственные проекты не могут закрепить никакие отношения, если они не получают морального одобрения. Здесь параллели с Тённи-сом очевидны.
Автор по этому поводу замечает, что государство, институты, право, регулирующие социальные отношения, никоим образом не исключают коллективное чувство. Оно - или, иначе говоря, правила взаимоотношений граждан - вовсе не является прямым следствием традиционной общинной морали. Поскольку общество представляет собой устойчивую связь ценностей, умственного склада, производства и распределения, границы отдельных областей перекрещиваются (с. 31). Таким образом, современное общество генерирует и переопределяет ценности в ходе политических процессов, договоров, публичных дискурсов и социальных действий. Если солидарность понимать как многомерный феномен, то на уровне государственной организации ее едва ли может объяснить «альтруистическое побуждение». Кооперация многих требует другого теоретического приема анализа - например такого, как социологический дискурс о социальном порядке в современных обществах, который успешно развивают институциональные теории.
1 MacIntyre A. After virtue. - Notre Dame (IN): Univ. of Notre Dame press, 1981; Taylor Ch. Aneinander vorbei: Die Debatte zwischen Liberalismus und Kommunitarismus // Kommunitarismus: Eine Debatte über die moralischen Grundlagen der modernen Gesellschaften / Hrsg. von A. Honneth. - Frankfurt a. M.; N.Y.: Campus, 1993. - S. 111ff.
Не только современные диагнозы распада общности оспаривают мнение о том, что ценности перед лицом рыночного обобществления еще играют какую-то роль. Вдохновленная идеями Лума-на системная теория также расстается с проблемой объяснения «социальной связи» самой по себе. Отсутствие солидарности, по Луману, - признак позитивного определения современной социальной интеграции. Членение социального в функционально дифференцированной, следующей только внутренней логике воспроизводства социальной системе делает излишней заботу о единстве своих частей. Это повышает степень свободы.
Парадокс идеи общественной интеграции в эпоху модерна состоит, по Луману, в том, что ее нужно выводить не из централизованного порядка, но из «динамики воспроизводства самодостаточной социальной системы»1. Интеграцию Луман объясняет механизмом присоединения (инклюзией). Так, в практику потребления люди включаются благодаря потребительским возможностям; так же и в социально-государственные производственные системы они включаются в качестве граждан, на основе социальных законов. Понятие инклюзии, однако, не содержит, на взгляд автора, важного аспекта социальной интеграции, заключенного в вопросе о справедливости форм включения. Ответ на него нужно искать, скорее, в лумановской концепции семантик, средств самоописания общества, представляющих информационную ценность.
С помощью семантик общество в ходе коммуникации осознает условия своего единства и того, что должно (или не должно) быть. Семантики служат рамками восприятия. Но описание семантики единства, морали или солидарности еще не означает, что они «имеют место быть» (с. 33). Отношение между частями системы и семантиками подобны отношению между знанием и реальностью. Семантики достаточно автономны. Множественность контекстов модерна делает введение семантик самоописания необходимым для достижения перспективы понимания других смысловых систем. Таким образом, общество может сообщать о своем единстве посредством семантик самоописания, не достигая его фактически (цит. по: с. 33). В результате возникает устойчивый дискурс, кото-
1 Luhmann N. Die Gesellschaft der Gesellschaft. - Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1997. - S. 605.
рый, как и моральный дискурс, сохраняется, хотя «в действительности» не объединяет.
Социальный порядок становится проблематичным именно тогда, когда происходит и продолжает углубляться дифференциация сфер деятельности. Поэтому концепция семантик Лумана, на взгляд автора, в полной мере соответствует ситуации, в которой многообразие ценностей, претендующих на значимость, втягивается в круг длительного публичного обсуждения. В данном контексте семантику солидарности также можно рассматривать как составную часть коммуникации общества по поводу самого себя.
С этой точки зрения знаковыми являются дебаты об индивидуализации, снижающей, как доказывает социальная аналитика, «значение институционального единства» (с. 34). Обсуждение касается не только кризисных симптомов сознания, но и новых общностей, локализации связи с ближними для нового - реального и идеального - размежевания с дальними. Наблюдения показывают, что специфический порядок, складывающийся в группах и средах, не генерирует ответственных отношений между индивидом и об-ществом1. При нынешней острой конкуренции норм продолжительные конфликты становятся типичным состоянием, а согласие -преходящим2. Поэтому неудивительно, что и радиус действия споров о новых формах солидарности и новых социальных движениях невелик. К тому же они часто мотивированы личным выбором и желанием самореализации. Сегодняшняя повседневная солидарность представляет собой смесь индивидуализма, гедонизма и рассудочно выверенных отношений с другими. У. Бек по этому поводу заметил, что в настоящее время место традиционных связей и социальных форм занимают «вторичные инстанции и институты», значимые, скорее, для регулирования приватной жизни, чем для совокупности общественных сфер в целом (с. 35).
1 Münch R. Soziale Integration als dynamischer Prozess // Konflikt in modernen Gesellschaften / Hrsg. von H.-J Giegel -. Frankfurt. a. M.: Suhrkamp, 1998. - S. 190201; Göbel A., Pankoke E. Grenzen der Solidarität: Solidaritätsformeln und Solidaritätsformen im Wandel // Begriff und Problem der Solidarität / Hrsg. von K. Bayertz, E. Pankoke. - Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1998. - S. 463-494.
Beck U. Risikogesellschaft: Auf dem Weg in eine andere Moderne. - Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1986; Klassiker der Soziologie / Hrsg. von D. Käsler. - München: Beck, 2000.
Обзор классических и современных социологических суждений о солидарности подводит автора к следующему выводу. Процессы умножения социального многообразия и сопутствующий им спад объединительных тенденций затрагивают преимущественно частный образ жизни. Современные ценности интегрируют человека только в какую-то одну ограниченную общественную область. В остальном он может вполне отстраниться от общества и заниматься любимым делом. В то же время общественные отношения граждан, как и прежде, регулируются определенными общими стандартами, олицетворяющими равенство, справедливость, свободу. Нормы такого ранга не растворяются во фрагментарных жизненных мирах и требуют широкой коллективной поддержки. Это не значит, что они повсеместно укоренены и осознанны, но важно то, что они создают порядок.
Л. В. Гирко
2012.01.003. ЧЭН Ч., МА С.К. ВЗАИМОСВЯЗЬ СОЦИАЛЬНОЙ СОЛИДАРНОСТИ И СОЦИАЛЬНОЙ ГАРМОНИИ В ГОНКОНГЕ. CHEUNG CH., MA S.K. Coupling social solidarity and social harmony in Hong Kong // Social indicators research. - B., 2011. - Vol. 103, N 1. -P. 145-167.
В статье исследователей из Городского университета Гонконга Чау Чэна и Стивена Кана Ма на основании теории обмена ресурсами (resource exchange theory) анализируются различные формы социальной солидарности и их связь с социальной гармонией. Под социальной солидарностью обычно понимается социальное взаимодействие людей во имя общей цели, в то время как социальная гармония - это здоровое состояние межличностных отношений в обществе. Высокая степень социальной солидарности и социальной гармонии в обществе способствует улучшению качества жизни на-селения1. Как отмечают авторы статьи, содействие социальной гармонии и согласию является официальным идеалом развития Китая2.
1 Phillips D. Quality of life: Concept, policy and practice. - L.: Routledge, 2006; Sturm D. Solidarity and suffering: Toward a politics of relationality. - Albany: State univ. of New York press, 1998.
Ho S.S.M., Chan R.S.Y. Social harmony in Hong Kong: Level, determinants and policy implications // Social indicators research. - B., 2009. - Vol. 91, N 1. - P. 3758; Pramod C.R. The spectacle of the Beijing Olympics and the dynamics of statesociety relationship in PRC // China report. - L., 2008. - Vol. 44, N 2. - P. 111-137.
