CC BY
13
УДК 821.161.1
DOI: 10.31249/litzhur/2022.57.02
Т.Н. Красавченко
«ЛЮДИ ОДНОЙ ПОРОДЫ»: ЧТО ЗНАЧИЛА СИГРИД УНСЕТ ДЛЯ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
Аннотация. Анализ высказываний Марины Цветаевой в письмах, дневниках, воспоминаниях ее современников, а также изучение биографии и творчества норвежской писательницы Сигрид Унсет (Нобелевская премия, 1928) убеждает в том, что, несмотря на все национальные и религиозные различия, они были людьми «одной породы» (Цветаева), отмеченными одной печатью - гениальности и кармического трагизма. В 1930 г., будучи в эмиграции во Франции, Цветаева прочитала в немецком переводе эпическую трилогию Унсет «Кристин, дочь Лавранса» (1920-1922), ставшую «ее книгой» на всю жизнь. Отношение Цветаевой к Унсет выявляет ее отношение к литературе как к экзистенциальной сфере человеческого опыта, как к спасительному источнику жизни.
Ключевые слова: русская поэзия; норвежская литература; межкультурная коммуникация; М.И. Цветаева; Сигрид Унсет.
Получено: 20.05.2022 Принято к печати: 14.06.2022
Информация об авторе: Красавченко Татьяна Николаевна, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН, Нахимовский пр-т, 51/21, 117418, Москва, Россия. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-5479-7957
E-mail: [email protected]
Для цитирования: Красавченко Т.Н. «Люди одной породы»: что значила Сигрид Унсет для Марины Цветаевой // Литературоведческий журнал. 2022. № 3(57). С. 28-47. DOI: 10.31249/litzhur/2022.57.02
Tatyana N. Krasavchenko
"PEOPLE OF THE SAME KIND": WHAT SIGRID UNDSET MEANT FOR MARINA TSVETAEVA
Abstract. Analysis of Marina Tsvetaeva's statements in her letters, diaries, memoirs of her contemporaries as well as a biography and works of a Norwegian writer Sigrid Undset (Nobel prize, 1928) proves that both authors, despite all national, cultural differences, were people of "the same kind", "the same breed" (Tsvetaeva), they were marked with the same seal - genius and karmic tragedy. In 1930, being in France, Tsvetaeva read (in German translation) Undset's epic trilogy "Kristin, Lavransdaughter" (1920-1922) which became "her favourite book" for life. Tsvetaeva's attitude towards Undset reveals her attitude to literature as an existential sphere of human experience, as a saving source of life.
Keywords: Russian poetry; Norwegian literature; intercultural communication; Marina Tsvetaeva; Sigrid Undset.
Received: 20.05.2022 Accepted: 14.06.2022
Information about the auther: Tatyana N. Krasavchenko, DSc in Philology, Leading Researcher, Institute of Scientific Information for Social Sciences of the Russian Academy of Sciences, Nakhimovskii Prospect, 51/21, 117418, Moscow, Russia. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-5479-7957
E-mail: [email protected]
For citation: Krasаvchenko, T.N. "'People of the Same Kind': What Sigrid Undset Meant for Marina Tsvetaeva". Literaturovedcheskii zhurnal, no. 3(57), pp. 28-47. (In Russ.) DOI: 10.31249/litzhur/2022.57.02
17 октября 1930 г. из Медона, юго-западного пригорода Парижа, расположенного на южном берегу Сены, Цветаева написала чешской писательнице Анне Антоновне Тесковой, своему близкому другу со времен пражской эмиграции 1922-1925 г.: «Сигрид Унсет - читали ли Вы ее? - Замечательная книга. Норвежский эпос. Трилогия: Der Kranz - Die Frau - Das Kreuz1. <...> Вся вещь называется: Kristin Laurinstochter. Когда-нибудь да эту книгу приобрету. После нее долго ничего не хотелось читать» [9, т. 6, с. 388]. С тех пор трилогия Унсет стала постоянным сюжетом в письмах Цветаевой. Так, в письме из того же Медона 31 марта 1931 г. Раисе Николаевне Ломоносовой (1888-1973), переводчице, меценатке,
1 Венец - Женщина - Крест (нем.).
жене известного русского инженера-железнодорожника, изобретателя тепловозов Юрия Владимировича Ломоносова (1876-1952), Цветаева комментировала ее планы на отдых: «От мысли о Вашей автомобильной поездке через всю Европу - физически - обмираю. Нет, лучше где-нибудь на море или в горах, в тишине. Со своими, без чужих. С какой-нибудь одной книгой на все лето. Такая у меня была прошлым летом - знаете ли? - Sigrid Undset - три части: Der Kranz - Die Frau - Das Kreuz. <...> Кажется за нее именно получила нобелевскую премию. Наверное переведена на английский, я читала по-немецки, так все лето и прожила - в Норвегии» [9, т. 7, с. 336].
Позднее, 27 января 1932 г., Цветаева писала А. А. Тесковой из Медона: «Сигрид Унсет. Sigrid Unsed. Der Kranz - Die Frau -Das Kreuz. И вот - внезапное озарение: кто же мне подарит эти книги, как не Вы, которая их - почти что писали или совсем жили?! Не все. Вторую часть: Die Frau. Первую мне, я почти уверена, подарит один здешний молодой поэт, к<отор>ый был в VII кл<ассе> Тшебовской гимн<азии>, когда Аля поступила в 1 кл<асс>2. <...> на этого рильковского читателя (горячо любит мои стихи) у меня и надежда, что подарит I ч<асть> Der Kranz. Хочу непременно по-немецки, на франц<узском> эта вещь просто
2 Мнения комментаторов об этом «молодом поэте» расходятся. Ирма Куд-рова полагает, что это был Алексей Владимирович Эйснер (1905-1984), с 1925 г. живший в Чехии, а с 1930 или 1931 г. - во Франции, где подружился с Цветаевой и Сергеем Эфроном [8, с. 171, 174; 6, с. 463]. Но он не учился в Тшебовской гимназии, а окончил в 1925 г. кадетский корпус в Сараево и затем учился в Праге в Карловом университете [8, с. 171; 5, с. 463]. Цветаева называет в письме «молодого поэта» «еще не совсем поэтом: только начинает учиться рифмовать, но -благородное сердце, без чего поэта - нет. У нас с ним общая любовь - Рильке» [9, с. 400]. Эйснеру в 1932 г. - 27 лет, он член «Скита поэтов», печататься начал с 1926 г., а после публикаций в 1927 - 1930-х годах в «Воле России» стал известным в эмигрантской литературной среде. Интереса к Рильке не проявлял, зато увлекся идеями евразийства и публицистикой С.Я. Эфрона [6, с. 463]. По мнению Льва Мнухина, «молодым поэтом» был Анатолий Штейгер [1907-1944]: он учился в Русской гимназии в чешском городке Моравска-Тшебова (что упоминает Цветаева; в ней училась и его сестра Алла, в замужестве Головина, а их отец - барон С.Э. фон Штейгер работал при гимназии [9, т. 7, с. 625]; потом А. Штейгер жил во Франции, с 1931 г. - в Швейцарии. Биография Штейгера недостаточно прояснена, но версия Л. Мнухина о «молодом поэте», упоминаемом Цветаевой, кажется более реальной.
не мыслится. Читала я трилогию два года с лишним назад, жила ее. А просила подарить уже два раза - и оба раза безнадежно: первый человек просто не отозвался, второй пообещал - и все. Знаю, что все три тома продаются отдельно, глазами видела здесь, в немецком магаз<ине>, и естественно не могла купить. Мы в полной нищете, за кв<артиру> не плачено <...>. Но вот потому-то, из-за того-то и хочу трилогию, чтобы рядом с этой жизнью шла другая жизнь: моя! О Kristin Laurinstochter мечтаю третий год, сейчас эта мечта дошла до тоски. Половину бы своих книг (у меня есть очень хорошие) за нее отдала» [9, т. 6, с. 400-401].
А.А. Тескова прислала Цветаевой вышедшую во Франкфурте--на-Майне в 1930 г. Die Frau - с дарственной надписью: «Дорогой Марине Ивановне Цветаевой на радость. с любовью. A.A. Teskova. 24. III. 32. Прага». Получив бесценную книгу, Цветаева сразу же, 17 апреля 1932 г., откликнулась - уже из городка Кламар, расположенного километрах в десяти к юго-западу от Парижа: «Пишу Вам наспех, по горячему следу радости и благодарности <...> Die Frau для меня - огромное счастье, сбывшаяся мечта двух, если не трех лет. Смотрю - и не верю (что - моя, что не нужно отдавать). Главная же радость - Вы будете, а может быть не будете - смеяться: что почти 600 страниц, что на так долго -радости. Так книгам я радовалась только в детстве.» [9, т. 6, с. 498-499].
Насколько важна для Цветаевой книга Унсет, видно и из письма 12 мая 1934 г. из Кламара поэту Юрию Иваску в Эстонию (он жил тогда в Ревеле, а потом в городке Печоры): «Теперь -просьба. Вы можете меня сделать наверняка - счастливой. У меня есть страстная мечта, уже давно: а именно III том трилогии Sigrid Undset "Kristin Lawranstochter" - У меня есть I ч<асть> и II ч<асть> (Der Kranz, Die Frau), но III ч<асти> - Das Kreuz нет» [9, т. 7, с. 388]. При этом она называет немецкое издательство: Herausgegeben von J. Sandmeier, Rutten und Loening Verlag Frankfurt am Main, в котором вышла трилогия, и добавляет: «Но книга дорога и просьба нескромна, и, чтобы быть вполне нескромной - в переплете, ибо две другие у меня в переплете сером полотняном, с норвежским сине-красным орнаментом - душу отдать! Это, именно эта III ч<асть>, моя любимая книга в мире. И Вы бы мне ее надписали. Только - не сделайте так, как сделал один здешний
молодой поэт: с радостью обещал, каждый раз встречаясь говорил, что выписал - вот-вот придет, я ждала полгода (".. .ich bin leicht zu betrügen"3 - Goethe) <далее на полях:> и наконец он признался, что никогда и не заказывал4. Правда - низость? (дважды)» [9, т. 7, с. 388]. И 25 мая 1934 г. Цветаева написала Иваску из Кламара, что получила посланную им книгу. А 4 июня прокомментировала его ответ: «Переоценила подарок? Этим словом Вы его обесцениваете. Нарочно? Нарочно или нечаянно, - все равно и равно жаль - за Вас. (Мы с Унсет не пострадаем. Мы - союз)» [9, т. 7, с. 392].
24 августа 1934 г. из деревни Эланкур (Elancourt), недалеко от Парижа (вторая станция за Версалем), где Цветаева жила с сыном Муром, она написала Тесковой, что с собой «взяла Kristin Laurinstochter, к<оторую> перечитываю каждое лето, - вот уже пятый раз. Т.е. пятый раз живу ее жизнь. Второй том - с Вашей надписью, - помните? Значит и Вас взяла с собой в Elancourt.» [9, т. 6, с. 414].
И вот уже 7 июня 1939 г. - в предпоследнем письме А.А. Тесковой, за несколько дней до отъезда в СССР Цветаева благодарит ее за все: «Так, как Вы, меня - никто не любил. Помню все и за все бесконечно и навечно благодарна», - но даже в такой момент Цветаева не забывает то, что так важно для нее: «Спасибо за LawrenceTochter, увожу, не расстанусь никогда» [9, т. 6, с. 479]. Цветаева сохранила любимую книгу с дарственной надписью Тесковой - не потеряла, не продала ее в дни крайней нужды.
Что же привлекло Цветаеву в Сигрид Унсет? Обладавшая тонким литературным вкусом и точным словом, она сразу оценила эпический масштаб и эстетические достоинства трилогии «Кристин, дочь Лавранса»: «Норвежский эпос. Лучшее, что написано о
3 «... меня легко обмануть» - Гёте (нем.).
4 Речь вновь об А.С. Штейгере [9, т. 7, с. 414]. Эта история имела продолжение. 16 сентября 1936 г. Цветаева написала Тесковой, что месяца два назад получила из Швейцарии письмо (и небольшой сборник стихов под названием «Неблагодарность», Париж: Числа, 1936) от брата поэтессы Аллы Головиной -Анатолия Штейгера, безнадежно больного туберкулезом: «Письмо было отчаянное: он мне когда-то обещал, вернее я у него попросила - немецкую книгу -не смог - и вот, годы спустя - об этом письмо - и это письмо вопль. Я сразу ответила - отозвалась всей собой» [9, т. 6, с. 440]. Завязалась бурная переписка. Цветаева посвятила А. Штейгеру цикл «Стихи сироте» (1936).
женской доле. Перед ней - "Анна Каренина" - эпизод» [в письме А.А. Тесковой 17 октября 1930 г.; 9, т. 6, с. 388]; «Всего около 2000 стр<аниц> и - ни одной лишней строки. Норвежский эпос - и женский эпос. Вся страна и вся судьба» [в письме 31 марта 1931 г. Р.Н. Ломоносовой; 9, т. 7, с. 336]. А дальше начинает звучать уже личный мотив: Цветаева пишет А.А. Тесковой о своем желании вернуться в Чехию: «и непременно - к Вам <...> К Вам бы я приехала домой, в мир Сигрид Унсет и ее героев, не только в их мир и в их век, но в их особую душевную страну, такую же достоверную, как Норвегия на карте. Я знаю, что я оттуда. Я там все узнаю. Я знаю, что и Вы оттуда, я и Вас там узнаю, я это там в Вас узнаю. Мы с Вами люди одной породы, без всякого иносказания: горной. Люди гор. Суровые. Как было в России суровое полотно, суровый холст - из которого кому-то (не нам!) паруса. Которые не рвутся» [в письме Тесковой 27 января 1932; 9, т. 6, с. 400].
А 21 ноября 1934 г. - из пригорода Парижа - Ванва: в тяжелом душевном состоянии, одолеваемая мыслями о сведении счетов с жизнью, Цветаева в письме Тесковой замечает: «Подымаю глаза, совершенно горящие от слез (целые дни!) и сквозь слезную завесу вижу лицо Сигрид Унсет из серебряной рамки, недоумевающее, укоризненное, не узнающее (меня)» [9, т. 6, с. 416]. В письме от 10 января 1935 г. из Ванва она признается Вере Николаевне Буниной: «Дома мне тяжело, даже <.> нестерпимо - у меня нет Вашего дара окончательного отрешения. наш дом слишком похож на сумасшедший. Всё - деньги: были бы - разъехались бы, во всяком случае поселила бы отдельно Алю, ибо яд и ад - от нее. Но у меня над столом карточки Рильке и З. Унсет, гляжу на них и чувствую, что я - их» [9, т. 7, с. 282].
Настроение Цветаевой со временем все более ухудшается, надвигается вероятность отъезда в СССР. 15 февраля 1936 г. из Ванва она пишет А.А. Тесковой: «Буду там одна, без Мура - мне от него ничего не оставят <...> там он - их, всех: пионерство, бригадирство, детское судопроизводство, летом - лагеря, и все - с соблазнами, барабанным боем, физкультурой, клубами, знаменами и т.д. и т.д. <...> Сейчас, случайно подняв глаза, увидела на стене, в серебряной раме, лицо Сигрид Унсет - un visage revenue du tout5 -
5 Лицо человека, отрешившегося от всего (фр.).
никаких самообманов! И вспомнила - Kristin, как от нее постепенно ушли все дети и как ее - помните, она шла на какое-то паломничество - изругали чужие дети - так похожие на ее!» [9, т. 6, с. 434]. И снова Тесковой - оттуда же 26 января 1937 г.: «А помните Кристин - под старость лет - когда ее ругали мальчишки, а она, улыбаясь, вспоминала своих - когда были маленькими. Точно со мной было» [9, т. 6, с. 449].
Цветаева хранила у себя портрет Унсет в серебряной рамке и в минуты отчаяния искала у нее поддержки. 29 марта 1936 г. из Ванва - «под тучей отъезда» в СССР, в колебаниях ехать - не ехать, она написала Тесковой: «Всё думаю, что сделала бы на моем месте <. > Сигрид Унсет, которая <. > для меня - образец женского мужества» [9, т. 6, с. 437].
Записи в дневниках Цветаевой свидетельствуют о том, что она писала Унсет. Так, в дневниковой тетради, заполнявшейся в основном в 1932-1933 гг. [10, с. 583], сказано, что Унсет не ответила на ее письмо (о ней же) [10, с. 350]. А в лиловой записной книжке летом-осенью 1932 г. в Кламаре Цветаева записала: «За последнее время мне на письма, равняющиеся событиям» не ответили «Зигрид Ундсет (die Frau, die keine Blume war6 - лейтмотив) и Мак-Орлан7 (на мою хвалу его человечности) - писатели, цену такому, т.е. цену души такого письма (как в Библии - цену крови)
знающие. Кому же не отвечать - как не им - мне?» [10, с. 481].
* * *
Что могла знать в 1930-е годы Цветаева об Унсет, учитывая ее международную известность - в 1928 г. она получила Нобелевскую премию - «за мощное, выразительное изображение скандинавской жизни в Средние века» [11]. В судьбе Сигрид Унсет, в ее отношении к жизни, к миру, в ее явном предпочтении прошлого настоящему Цветаева безошибочно почувствовала нечто близкое своим переживаниям.
Сигрид Унсет родилась 20 мая 1882 г. в датском городке Ка-луннборг, ее мать была датчанкой, отец - известный норвежский
6 Женщина, которая не была цветком (нем.).
7 Пьер Мак-Орлан (1882-1970) - французский поэт и романист.
историк и археолог Ингвальд Унсет (1853-1893), автор книги «Ранний железный век в Северной Европе» (1882, на нем. яз.). В 1884 г. семья переехала в столицу Норвегии - Христианию (с 1925 г. - Осло), где отец Сигрид стал работать в Музее древностей при университете. Унсет и Цветаева были «профессорскими детьми»: в мемуарном очерке «Пленный дух» (1934) Цветаева вспомнила обращенные к ней слова А. Белого: «Мы - профессорские дети. Вы понимаете, что это значит: профессорские дети? Это ведь целый круг, целое Credo» [7, с. 280].
Унсет, как и Цветаевой, свойственно поощренное родительским воспитанием критическое отношение к общепринятым мнениям, «школьному» знанию, нежелание принимать явления как данность, как априорную истину, что позднее назвали «честностью мировосприятия». У Унсет с юности - «толстовски ясный» взгляд на жизнь - она не приемлет фальши, аффектированности, «обманов». От отца ей передался интерес к истории, особенно к Средним векам. Отец умер, когда Сигрид было одиннадцать лет, но на всю жизнь у нее сохранилась память о счастливом детстве, которое она описала в автобиографической книге «Одиннадцать лет» (1934). Конечно, принадлежавшие разным культурам, они читали разные книги, но для обеих чтение и любимые книги значили очень многое.
После смерти Ингвальда Унсета его семья - вдова и три дочери - жили на скудную пенсию. Сигрид училась в школе и мечтала о занятиях живописью и литературой, но по настоянию матери после седьмого класса сделала «практический выбор» [4, с. 40]: поступила в Коммерческое училище и за год получила профессию секретаря. С шестнадцати лет (с февраля 1899 по май 1909 г.) она работала в Христиании секретарем в фирме «Инженер Кр. Висбек», представлявшей Общегерманский электрический концерн, у нее был девятичасовой рабочий день и двухнедельный летний отпуск [4, с. 45]. По ночам она писала, а днем слушала горячие дискуссии немецких инженеров об «использовании норвежских водопадов» как «источнике электроэнергии» [4, с. 47] Она была «романтичной, современной» и вместе с тем «консервативной» [4, с. 44]. В 1907 г. состоялся ее успешный литературный дебют - роман «Фру Марта Оули» - исповедь женщины, открывавшаяся шокирующим сенсационным признанием: «Я была не-
верна своему мужу» [5, с. 25]. А после выхода второй книги -сборника новелл «Счастливый возраст» (1908) - о девушках в поисках любви и мечтах о счастье - о мире чувств и эроса - она получила государственную стипендию на поездку за границу, в мае 1909 г. ушла с работы и по «стопам любимого отца» поехала в Италию - во Флоренцию, затем в Рим.
В Риме на Рождество она встретила и страстно полюбила норвежского художника Андерса Кастуса Сварстада (1869-1943). Он был на тринадцать лет ее старше. В ту пору Унсет во многих отношениях воплощала собой миф о художнике, презирающем условности, ее счастью не препятствовало то, что она жила с женатым мужчиной, отцом троих детей. Через три года Сварстаду удалось развестись. В 1912 г. он женился на Сигрид, и у них родилось трое детей - Андерс, Тулла (Марен Шарлота) и Ханс Бенедикт. Тулла была красивой, но умственно отсталой девочкой. Очень ее любившая Сигрид звала Туллу enfant de Dieu («Дитя Бога»): она жила в собственном мире, радовалась всему - цветку, красивому платью, приходу мамы. У нее была своя няня, что позволяло Сигрид писать. (Умерла Тулла перед войной - в январе 1939 г. - 20 лет от роду.)
Согласно договору о разводе Сварстад взял на себя содержание и образование дочерей от первого брака, а его бывшая жена -Рагна - стала опекуном сына. Сигрид «твердо решила, что трое детей от первого брака мужа желанные и полноценные члены» ее семьи [4, с. 170]. Она не позволяла оставлять их в интернате, и дети много времени проводили в ее доме в Христиании, а потом и вовсе переселились к ней [4, с. 147]. Однако со временем Сигрид поняла, что взвалила на себя неподъемную ношу - сочетать «писательскую карьеру с воспитанием шестерых детей было невозможно» [4, с. 195]. Пришлось признать очевидное: «Страстная творческая натура и большой талант не давали ей жить той жизнью, которую она считала правильной, - не давали быть прежде всего женщиной-матерью, хранительницей домашнего очага» [4, с. 215]. Постепенно она пришла к выводу, что главное место в ее жизни должны занять «свои, а не чужие дети - и творчество» [4, с. 187], хотя она опекала дочерей мужа всю жизнь и они относились к ней как к матери. Более того, она пересмотрела свои отношения с Сварстадом. По мнению норвежского биографа Унсет Сигрун
Слаппгард, Сигрид осознала, что «одной только великой любви, всепоглощающей страсти, нарушающей все законы, все-таки недостаточно [4, с. 184]. И сделала для себя открытие, что «ребенок для нее важнее мужа» [4, с. 156]. Ее счастье стало казаться ей «украденным», а Сварстад по характеру не подходящим для роли ответственного отца семейства, которую требовала от него жизнь; он был слишком непрактичным, склонным к одиночеству и концентрации на своей работе. И в конце концов она решила отказаться от любви и уйти от отца своих детей [4, с. 486].
В 1919 г., забрав своих детей, Унсет уехала в Лиллехаммер (130 км от Христиании), где сначала арендовала, а потом купила усадьбу Бьёркебек (Березовый ручей). Но о падчерицах продолжала заботиться: она тайком посылала помощь старшей дочери Сварстада от первого брака - семнадцатилетней Эббе, которая взяла на себя ведение хозяйства в доме отца: Унсет знала, что Эббе «не каждый день удавалось наскрести денег на обед» [4, с. 211].
Сварстад сопротивлялся разводу - он любил Сигрид и очень страдал. Но в 1919 г. (год разрыва) в послесловии Унсет к ее сборнику статей и заметок «Точка зрения женщины», вышедшему в норвежском издательстве «Аскехауг», прозвучала новая «нота» -Soli Deo Gloria - писательница не только расставалась с прежними иллюзиями, у нее зарождались иные надежды [4, с. 191]. Она начала работать над романом «Кристин, дочь Лавранса» и, окунувшись в средневековую жизнь, погрузилась в учение католической церкви, пережила состояние благодати, назвав его «голосом», который «живет в нас». Новое мироощущение привело ее к вере в то, что между людьми существует общность и человек, который чувствует себя выше других (как нередко случалось с ней), предает эту общность [4, с. 229]. Католицизм был естественным для писательницы выбором, учитывая ее критическое отношение к протестантству - прежде всего к принятому в Норвегии лютеранству. В конце концов, она признала правоту отношения католической церкви к неправомочности брака с разведенным мужчиной, пока жива его первая жена. И сразу после того, как епископ аннулировал ее брак с Сварстадом (хотя она понимала различие между недействительным и непроизошедшим), Унсет 1 ноября 1924 г. приняла католичество [4, с. 242].
* * *
В Лиллехаммере Унсет создала свое главное произведение -трилогию «Кристин, дочь Лавранса» («Венец» (1920), «Хозяйка» (1921), «Крест» (1922)), выявившую яркое дарование и творческий масштаб писательницы, сочетавшей поэтическое воображение с глубоким психологизмом, с точным, основанным на знании средневекового быта описанием усадеб, церквей, монастырей, городов, свадеб, похорон и тонким изображением норвежской природы -гор, ущелий, фьордов. Искусство Унсет привлекает своей «безы-скусностью». Ее метод близок хронике или даже саге с ее достоверностью, непосредственностью, рождающими у читателя чувство того, что все так и было.
Историзм Унсет специфичен. Действие ее трилогии происходит в 1310-1350 гг. - наименее изученный период истории средневековой Норвегии. Она создает живое чувство истории не путем «реконструкции» подлинных исторических фактов и событий, а посредством эпического тона повествования и изображения того, что достоверно известно: деталей быта, обычаев, речи, манеры поведения, одежды, домашних обычаев, обрядов, еды, напитков, их приготовления, нравственных представлений, т.е. на основе «точной этнографии». В изображении персонажей она руководствовалась законами психологической достоверности. Может показаться, что она перенесла в прошлое героев ХХ в. и даже спроецировала в него саму себя, точнее те чувства, которых ей не хватало в настоящем, но произошло чудо - ее персонажи органично вписались в исторически достоверное окружение. И едва ли тут можно говорить о модернизации прошлого, ибо Кристин - это и средневековая, и вечная женщина, а об ее избраннике Эрленде в норвежской критике справедливо пишут: он жил как язычник и умер как язычник. Унсет избежала фальсификации истории и художественной фальши, присущих многим современным историческим романистам, которые нередко вкладывают в уста исторически существовавших лиц далекие от исторической правды речи, соответствующие уровню знания и воображения автора.
В центре психологической драмы трилогии - своевольная Кристин, дочь Лавранса. Ее мироощущение, основанное на индивидуальном чувстве, личностном начале, противостоит требова-
ниям рода, общины. Но добившись своих целей, она сталкивается с оборотной стороной свободы - ответственностью за свой выбор и его последствия. Унсет занимала тема слабости и несовершенства человеческой натуры в столкновении с сильными чувствами. Трилогия о Кристин основана на убеждении автора в том, что монашеская добродетель не важна, целомудрие ничто, если человек не познал искушения плоти, а его доброта - борьбы со злом. Важнейшие события в жизни Кристин связаны с ее отцом, мужем, сыновьями и определяют формирование ее как личности. Первое испытание для нее - появление в ее жизни Эрленда, который как возлюбленный, а затем как муж внес в ее жизнь неуправляемую страсть, беспокойство и тайную вину, заставил Кристин переоценить ее ценности. Но когда она стала матерью, у нее возникло новое отношение к Эрленду уже не как к возлюбленному и мужу, а как к отцу ее детей, который должен защищать их, обеспечить безопасность и стабильность их жизни. Теперь она увидела его неадекватность: его веселая безответственность, ранее так привлекавшая ее, превратилась в недостаток; она осознает, что он не способен быть хозяином и защитником семьи. Когда дети выросли, возникла новая ситуация: Кристин больше нечего делать как женщине и матери, она обретает покой и счастье в смирении и уходит в монастырь.
Унсет обнажает в трилогии о Кристин глубинные механизмы жизни, в которой правят как силы судьбы, так и воля человека. Ей нравились те времена, когда «не существовало ни малейшего сомнения в том, что человеку не удастся избежать последствий своих поступков» [4, с. 194]. 7 декабря 1923 г. в одном из писем своей давней подруге Дее она писала: «Я вообще не верю в "развитие" человечества на протяжении истории. <...> средневековое мышление мне потому близко, что его законы созданы для людей, какие они есть, а религия - для людей, какими они должны быть» [цит. по: 4, с. 225]. Книгу о короле Артуре (Fortellinger om Kong Artur og ridderne av det runde bord, 1915), где страсть, чувственное влечение изображаются как судьбоносные силы, яростно вторгающиеся в человеческую жизнь, Унсет завершает фразой, в которой формулирует свое кредо: «Проходит время, и меняются обычаи рода людского, появляются новые верования, и почти обо всем начинают люди мыслить иначе. Не меняется
лишь сердце человеческое, и в прошлом, и ныне, и во веки веков» [цит. по: 4, с. 169].
Цветаева считала трилогию С. Унсет не только лучшим произведением о женской и материнской доле, но и одним из лучших романов о любви. Об этом вспоминает писательница и литературовед Мария И. Белкина (1912-2008): «Как-то у нас на Конюшках зашел разговор о той самой книге Сигрид Унсет "Кристин, дочь Лавранса", которую Марина Ивановна так любила. Мы все тогда читали этот роман, и я сказала, что любовь Кристин кажется несколько надуманной: эта безумная страсть, убийство, колдовство -все ради того, чтобы любимый мужчина был с тобой! Марина Ивановна возразила, что в наш век любовь просто выродилась и люди разучились любить... Это как если бы художник рисовал не красками, а водой, которой он смыл палитру. И добавила, что, по ее мнению, образ Кристин - самый яркий из женских образов, созданных во всей мировой литературе за все века. Кто-то заметил, что в этом романе, собственно говоря, и есть только одна Кристин, а мужчины там, как тени и играют подобную роль, они статисты.
- Как и в жизни! - сказала Марина Ивановна. - В любви главная роль принадлежит женщине.» [1, с. 78].
Конечно, повышенное внимание Цветаевой к трилогии о Кристин открывает для исследователей и особенно читателей, казалось бы, благодатное поле для сопоставлений. Именно в этом направлении довольно смелый шаг сделала Лина Кертман, российская исследовательница из Перми, ныне живущая в Израиле. Она написала книгу «Душа, родившаяся где-то: Марина Цветаева и Кристин, дочь Лавранса» (2016), в которой «глазами Цветаевой» прочла трилогию Унсет и таким образом попыталась объяснить, чем же она так приворожила Цветаеву. Книга Л. Кертман написана явным «фанатом» Цветаевой (есть такая категория ее поклонников, точнее поклонниц). Книга или, скорее, эссе - живое, порой трогательное, занимательное, несколько наивное.
Несколько примеров. Л. Кертман пишет об особом чувстве, которое могло бы вызвать у Цветаевой описание дружбы Кристин с монахом - братом Эдвином, дорогим для героини человеком. «Кристин казалось, что она еще никогда в жизни не встречала такого веселого и ласкового человека, как этот монах; словно он носил в себе какую-то светлую и тайную радость, и о ней-то де-
вочке и хотелось узнать, когда отец Эдвин начинал говорить» [2, с. 34]. Л. Кертман полагает, что Эдвин, возможно, напомнил Марине Макса Волошина: «Светлая и тайная радость. Веселье. Ласковость. Полный взаимопонимания смех. Могла ли не вспомнить (курсив мой. - Т. К.) Марина Цветаева человека, научившего ее - далекую от всякого такого мироощущения в романтически грустном одиночестве своей ранней юности - всему этому!» [2, с. 34]. По мнению Л. Кертман, не могла Цветаева не узнать черты личности своего отца - Ивана Владимировича Цветаева, филолога и искусствоведа, основателя и первого директора Музея изящных искусств имени императора Александра III в Москве (ныне ГМИИ им. А.С. Пушкина) - в образе Лавранса - отца Кристин. Подробное сравнение характеров этих, казалось бы, разных людей убеждает в «родственности их коренных подходов к жизни» [2, с. 52, 56-57]. В главе «Мать и сын. Уход матери» Л. Кертман раскрывает тяжелую тему цветаевского материнства [2, с. 74 и др.], ее отношений с сыном Георгием (Муром) и выявляет параллели с материнской судьбой Кристин. Анализируя тему ухода матери (уход в монастырь Кристин и трагический уход из жизни Марины Цветаевой), Л. Кертман старается объяснить причины этих поступков и защитить всех [2, с. 114]. В главе «Муж и жена» она находит много перекличек в отношениях Кристин с ее мужем Эрлендом и Марины Цветаевой с Сергеем Эфроном и замечает: «И еще одно 'совпадение' делало историю Кристин и Эрленда такой родной Марине: когда в непростую жизнь семьи врывались внешние опасности - все обиды, все трагические внутренние сложности -отступали, и герои как бы возвращались к своему Началу, к лучшему, к главному, что их связывало. <...> Это осталось неизменным во всех испытаниях» [2, с. 147-148].
Параллели между событиями и людьми в жизни Цветаевой и персонажами трилогии Унсет о Кристин, которые выявляет Л. Кертман, иногда интересны, иногда кажутся надуманными, но они всегда недостоверны, потому что в книге царит сослагательное наклонение: Марина могла вспомнить, подумать, ощутить (а могла и не вспомнить, не подумать, не ощутить), т.е. это мир домыслов, догадок, предположений, не подтвержденных никакими свидетельствами.
Тут важно понимать еще и то, что Унсет, по ее собственному признанию, «вживалась в персонажей до такой степени, будто покидала свое тело и становилась другим человеком. И сильнее всего она прочувствовала это, когда создавала образ Кристин, дочери Лавранса.
- Никто не значил для меня столько, сколько значила она» [4, с. 338]. Самые близкие и старинные друзья писательницы сравнивали ее с Кристин. Так, последнее письмо, которое отправил ей ее друг историк-медиевист Фредрик Поске, было адресовано: «Кристин Ул4ве Лаврансдаттер» [4, с. 512]. Сигрид наделила Кристин своими печалями и чувством вины, показала, как за старый грех приходится расплачиваться все новыми бедами, хотя Кристин всегда была самой собой, не тождественной своему автору. Замечу, что и в своих письмах Цветаева пишет в основном об Унсет, она
не склонна «путать» автора с персонажем.
* * *
В 1938 г. Цветаева в число литературных произведений, которые могут быть спутниками всей жизни, «чтобы не так тошно было жить», включила, наряду с Гомером, Эккерманом, Прустом, «Кристин, дочь Лавранса» и еще одну «средневековую трилогию» Унсет - «Улав, сын Аудуна из Хествикена» (1925) [9, с. 430-431], хотя лучшей книгой норвежской писательницы она считала «Кристин». Читала она и книги Унсет о современности. 16 июля 1937 г. она написала Тесковой о том, что, будучи в курортном местечке Лакано (Lacaneau-Ocean) в Жиронде, департаменте на юго-западе Франции, она прочла в немецком переводе роман Унсет «Ида-Элизабет» (опубл. на норвежском в 1932 г.): «Ida. Правда - пустое, дамское, лжепоэтическое и не старинное, а старомодное - имя? (Что бы: Anna-Elisabeth!) А дальше и разочарования не было, п. ч. я знала, что 1. второй Kristin ни ей, ни мне, никому не написать, 2. читала Jenny8 и не полюбила. Кто эта Ida-Elisabeth? Что в ней такого, чтобы Undset о ней писать, а нам читать - 500 стр<аниц>? Где-то она сама о себе говорит, что она Durchschnittmensch9.
8 «Йенни» (1911) - ранний роман С. Унсет.
9 Средний человек (нем.).
Durchschnittmensch - и есть. Никакой личности, никакого очарования, - только хорошее поведение. Этого - для героини - мало. И дети бесконечно лучше даны в Kristin, чем здесь. Хороша, конечно, природа, но мне - как в жизни - в ней мешает Auto и Moto: ее героиня полкниги ездит на автомобиле. <...> Но я все-таки никогда не думала, что Unset способна на скучную книгу!!!» [9, т. 6, с. 454]. Замечу, в романе «Ида-Элизабет» Унсет писала о весьма характерном для нее «сюжете» - отношениях в семье: мать -дети - безответственный отец. И идеализировала героиню как образец того, какую ношу способна вынести женщина, находя радость в самопожертвовании ради других.
Но Цветаева очень точно заметила: «Ей <Унсет> дано только (!!!) прошлое, гений только на прошлое» [9, т. 6, с. 454]. Среди 36 книг, написанных Унсет, - современные романы о Христиании (Осло), литературные эссе и статьи - все они свидетельствовали об ее литературном даре. Но когда читаешь ее произведения о современной ей жизни, то возникает впечатление художественного вымысла, литературности, неорганичности. Главное в творчестве Унсет - проза о Средневековье и прежде всего трилогия «Кристин, дочь Лавранса» - именно она сделала Унсет
писателем мирового масштаба.
* * *
Современный мир был чужд Унсет, как и Цветаевой, но что бы там ни было, жизнь именно в этом мире определила их судьбу.
Унсет, публиковавшая в Норвегии и Швеции резкие статьи против нацизма, с 1933 г. попала в Германии в черный список - ее книги, прежде широко известные там, были запрещены. Она выступала в защиту евреев - «ночь кромешного ада и позора» еврейских погромов в Германии 9-10 ноября 1938 г., вошедшая в историю как Хрустальная ночь, потрясла ее [4, с. 382].
В отличие от норвежских левых радикалов, у Унсет не было иллюзий и по поводу сталинского режима. После начала советско-финской войны (1939-1940) она продала нобелевскую золотую медаль и все вырученные за нее деньги (25 000 крон) передала в фонд помощи Финляндии. Она приютила у себя трех финских детей-беженцев.
В ночь с 8 на 9 апреля 1940 г. нацисты вторглись в Норвегию. Унсет пешком ушла в нейтральную Швецию, где к ней присоединился младший сын Ханс Бенедикт и где она узнала, что ее старший сын - Андерс - 27 апреля погиб в бою с гитлеровцами -недалеко от Лиллехаммера. В Швеции, где в основном концентрировалась норвежская эмиграция, преобладали левые радикалы, Унсет со своими религиозными и монархическими взглядами была «белой вороной». Она перебралась в СССР, пробыла четыре дня в Москве (где-то в мае-июне-июле), т.е. теоретически существовала вероятность встречи с Цветаевой, но, учитывая все обстоятельства (10 октября 1939 г. НКВД арестовал мужа Цветаевой -С.Я. Эфрона, 5 сентября 1940 г. - ее дочь Ариадну [3, с. 233], контакты советских граждан с иностранцами были запрещены и т.д.), встреча была совершенно невозможна, даже если бы они были знакомы.
В книге «Возвращение в будущее» (Tilbake til frimtiden, 1942, опубл. 1945) Унсет написала о том, что увидела в СССР своими глазами: теплушки, забитые заключенными, на железнодорожном вокзале в Сибири, убогий быт; диктатуру [4, с. 434, 469]. Через Японию в конце августа 1940 г. она добралась до США, где провела пять лет, возглавляла общество «Свободная Норвегия» [4, с. 429], выступала с антифашистскими лекциями и докладами. После возвращения из США Унсет наградили высшим орденом Норвегии -Большим крестом Святого Улава «за выдающиеся заслуги в области литературы и верную службу отечеству» [4, с. 497]. Она жила и умерла в Лиллехаммере 10 июня 1949 г. - ей было 67 лет.
Цветаева и Унсет жили в разных мирах со всеми вытекающими из этого последствиями: Унсет была успешной, признанной при жизни; конечно, это не спасало ее от нее самой: ей были свойственны напряженность, обнаженность, безыллюзорность мировосприятия, и, возможно, от отчаянных крайностей ее уберегло то начало в ее мироощущении, которое, в конце концов, привело ее от атеизма к христианству и католицизму. Но многие близкие Унсет говорили, что сама писательница даже после принятия католичества не нашла утешения [4, с. 239]. Она чувствовала себя усталой, одинокой и чужой - и своим детям, и миру, который «преклонялся перед ней». Ее называли «одной из величайших женщин современности», включали в списки самых прославлен-
ных писателей мира, к 1935 г. ее книги были переведены на четырнадцать языков [4, с. 346]. Но как заметила шведская писательница Алиса Лютткенс (1897-1991), «откуда взялась эта вечная печаль, эта тоска у нее, такой преуспевающей и именитой писательницы? Все ее существо пронизано грустью, и этот тихий голос, и тяжелый, обращенный внутрь взгляд» [4, с. 362]; кажется, будто в какой-то миг ее жизни на нее посмотрел «ангел смерти», но все-таки она прожила достойную жизнь и умерла в своем доме в Лиллехаммере.
У Цветаевой все было по-иному. 11 декабря 1933 г. из Кла-мара она писала Тесковой: «Во Франции мне плохо: одиноко, чуждо, настоящих друзей нет» [9, т. 6, с. 409]. Но во Франции ее еще защищал от кошмара жизни «щит литературы». Когда 17 ноября 1937 г. ее пригласили в полицейский участок одной из парижских префектур в качестве свидетельницы по делу об убийстве Игнатия Рейса, агента ГПУ, в котором был замешан ее муж - Сергей Эфрон, то она, как известно, отвечала на безупречном французском стихами - Расина, Корнеля, потом стихами из своей поэмы «Молодец» в собственном переводе. На бытовом уровне это, возможно, производит странное впечатление, на уровне бытия - такая реакция поэта на действительность, тем более в ее полицейском варианте, - была глубоко символична как естественная реакция самозащиты на чуждое начало и осознанная или бессознательная вера в спасительную силу поэзии. Так же спасала ее и фотография Сигрид Унсет в серебряной рамке. Но в советском зазеркалье, в безвоздушье эти силы поддержки, эти талисманы поэта утратили свою магическую силу: там Цветаева попала в ад и в Елабуге как последнем его круге ощутила крайнюю степень покинутости и безнадежья, приведших к трагическому исходу.
Но сколь различными ни были судьбы Цветаевой и Унсет, несомненно близких друг другу по масштабу личности, мироощущения и дарования, их объединяет еще и то, что они не вписываются в драму или даже трагедию ХХ в. - им адекватна лишь греческая трагедия - Эсхил.
Список литературы
1. БелкинаМ.И. Скрещение судеб. М.: Рудомино, 1992. 544 с. URL: https:// libking.ru/books/nonf-/nonf-biography/1125211-78-mariya-belkina-skrechenie-sudeb.html (дата обращения: 14.05.2022).
2. Кертман Л. Душа, родившаяся где-то: Марина Цветаева и Кристин, дочь Лавранса. М.: Возвращение, 2016. 160 с.
3. Лосская В. Марина Цветаева в жизни. Неизданные воспоминания современников. М.: Культура и традиция, 1992. 348 с.
4. Слаппгард С. Сигрид Унсет. Королева слова: перевод с норвежского. М.: ОГИ, Б.С.Г.-Пресс, 2009. 600 с.
5. Унсет С. Фру Марта Оули. М.: Прогресс-Традиция, 2003. 496 с.
6. Фрезинский Б.Я. Эйснер Алексей Владимирович // Литературная энциклопедия Русского зарубежья (1918-1940). Писатели Русского зарубежья / гл. ред. А.Н. Николюкин. М.: РОССПЭН, 1997. С. 463-464.
7. Цветаева М. Пленный дух // Цветаева М.И. Сочинения: в 2 т. / сост., подг. текста, коммент. А. Саакянц. М.: Художественная литература, 1980. Т. 2. С. 250-313.
8. Цветаева М. Письма к Анне Тесковой / подг. изд., предисл., и коммент. И. Кудровой. СПб.: Внешторгиздат, 1991. 189 с.
9. Цветаева М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 6-7: Письма / сост., подгот. текста и коммент. Л. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1995. Т. 6. 800 с.; Т. 7. 848 с.
10. Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради / подг. текста, предисловие и примечания Коркиной Е.Б., Шевеленко И. Д. М.: Эллис Лак, 1997. 640 с.
11. Sigrid Undset. The Nobel prize in literature 1928 // URL: https://www.nobelprize. org/prizes/literature/1928/summary/ (дата обращения: 10.05.2022).
References
1. Belkina, M.I. Skresheniye sudeb [Crossing of fates]. Moscow, Rudomino Publ., 1992, 544 p. Available at: https://libking.ru/books/nonf-/nonf-biography/1125211-78-mariya-belkina-skrechenie-sudeb.html (date of access: 14.05.2022). (In Russ.)
2. Kertman, L. Dusha, rodivshayasia gde-to: Marina Tsvetaeva i Kristin, doch' Lavransa [The soul born somewhere: Marina Tsvetaeva and Christine, Lavrans-daughter]. Мoscow, Vozvrasheniye Publ., 2016, 160 p. (In Russ.)
3. Losskaya, V. Marina Tsvetaeva v zhizni. Neizdanniye vospominaniya sovremen-nikov [Marina Tsvetaeva in life. Unpublished memoirs of contemporaries]. Moscow, Culture and tradition Publ., 1992, 348 p. (In Russ.)
4. Slappgard, S. Sigrid Unset. Koroleva slova [Sigrid Undset. The Queen of Word], transl. from Norwegian. Moscow, OGI, B.S.G.-Press Publ., 2009, 600 p. (In Russ.)
5. Unset, S. FruMarta Ouli [UndsetS. FruMarta Oulie]. Moscow, Progress-Traditsia Publ., 2003, 496 p. (In Russ.)
6. Frezinskii, B.Ya. "Eisner Aleksei Vladimirovich". Literaturnaya Encyclopedia Rus-skogo zarubezhiya (1918-1940). Pisateli Russkogo zarubezhiya. Ed. Nikoliukin A.N. Moscow, ROSSPEN Publ., 1997, pp. 463-464. (In Russ.)
7. Tsvetaeva, M. "Plennii duh" ["Captive spirit"]. Sochineniya [Works]: in 2 vols. Ed. Saakiants A. Moscow, Khudozhestvennaya literatura Publ., 1980, vol. 2, pp. 250-313. (In Russ.)
8. Tsvetaeva, M. Pis'ma k Anne Teskovoi [Letters to Ann Teskova], publ. and comm. I. Kudrova. St Petersburg, Bneshtorgizdat Publ., 1991, 189 p. (In Russ.)
9. Tsvetaeva, M. Sobranie sochinenii [Collected Works]: in 7 vols. Vols. 6-7: Pis'ma [Letters], comp., text prep. and comm. Mnikhin L. Moscow, Ellis Luck Publ., 1995. Vol. 6. 800 p; Vol. 7. 848 p. (In Russ.)
10. Tsvetaeva, M. Neizdannoye. Svodniye tetradi [Unpublished. Summary notebooks], text prep., introd. and notes Korkina E.B., Shevelenko I.D. Moscow, Ellis Luck Publ., 1997, 640 p. (In Russ.)
11. Sigrid Undset. The Nobel prize in literature 1928. Available at: https://www. nobelprize.org/prizes/literature/1928/summary/ (date of access: 10.05.2022).
