CC BY
346
ЗАМЕТКИ О КНИГАХ
Ляушева С.А. Эволюция религиозных верований адыгов: история и современность (философско-культурологический анализ). Ростов н/Д, 2002.184 с.
В последнее десятилетие заметно активизировалось изучение социальных и культурных процессов, происходящих на Северном Кавказе. Увидели свет и привлекли внимание научной общественности исследования историков, философов, политологов, культурологов, религиоведов. Сама логика времени требует пристального научного внимания к этому региону -ареалу бурных и противоречивых экономических, политических и социальных процессов, в основе которых зачастую лежат культурные и религиозные факторы. В этом отношении монография С.А. Ляуше-вой представляется актуальной, содержательно насыщенной и, несомненно, будет востребована.
Автор предпринимает попытку дать через историю становления этноса адыгов философско-культурологический анализ их религиозных верований, мифологических представлений, роли христианства и ислама в социальной и духовной жизни. Отталкиваясь от понятий «адыгагьэ» и «адыгэ хабзэ», она выстраивает логическую цепочку размышлений и умозаключений, философской рефлексии в отношении весьма непростых вопросов и проблем.
Таким образом, именно этно-этические ориентиры адыгской культуры стали отправной точкой авторского анализа. Ляушева подробно и всесторонне рассматривает феномен адыгагьэ, его интерпретацию в трудах различных исследователей, дает свое понимание феномена как концентрированного выражения национальной (этнической) психологии адыгов, их национального характера, духовности, склада ума (с. 23). Чрезвычайно важным компонентом адыгского этнического самосознания является также этикет «адыгэ хабзэ», правил которого придерживаются представители всех групп адыгов - за рубежом и на основной исторической территории - Северо-Западном и Центральном Кавказе. Действительно, где бы ни находились адыги, они отчетливо осознают свое этническое родство, принадлежность к единому этносу.
Само по себе понятие «хабзэ» как в его узком социальном, сословном аспекте - «уэркъ хабзэ», так и в более широком общенациональном - «адыгэ хабзэ», является насыщенным и всеохватывающим. Здесь подразумеваются явления не только этикетного характера, но и обряды, традиции, общественные институты, нормы обычного права, духовные, этические и моральные ценности адыгов. Так, к примеру, черкесское дворянство, девизом которого было «Хэбзэрэ зауэрэ» - «Честь и война», выработало свой рыцарский моральный кодекс уэркъ хабзэ (уэркъ - рыцарь, дворянин; хабзэ — кодекс правовых норм). Многие его положения вытекают из военного образа жизни и свя-
занных с ним норм поведения, проникнуты духом рыцарской чести и жесткой воинской дисциплины. В качестве примера аналогии такой культурной модели, связанной с войной, можно привести кодекс чести японского самурая «Бусидо» («Путь воина»), с которым уэркъ хабзэ имеет некоторые параллели (об этом, к примеру, пишет Б. Бгажноков).
Обращая особое внимание на характер взаимодействия традиционных форм общественного сознания и быта адыгов, отраженных в системе адыгагьэ, автор вычленяет основные детерминанты развития и функционирования этого феномена: а) наличие священного хронотопа - земли предков, из которого исходили и через который переосмыслялись представления о мире и богах, религиозные обряды, правовые и поведенческие нормы; б) память о роде, о зависимости каждого от жизни своего рода; в) религиозная терпимость адыгов и соответственно отсутствие у них религиозного фанатизма. Не менее интересной представляется авторская трактовка структуры адыгагьэ, где выделены, во-первых, мировоззренческие, религиозные и эстетические представления, основывающиеся на космизации и сакрализации родовых и этно-генетических связей и исходящие из священного этнического хронотопа - «земли предков», во-вторых, этические нормы, правила поведения, институционализированные в адыгэ хабзэ, в-третьих, художественное выражение и трансляция этнического хронотопа в символике народного творчества, в языке и фольклоре, в-четвертых, религиозные ритуалы и действия, воспринятые из мировых религий, но переосмысленные в соответствии со священным хронотопом, в-пятых, правовые нормы, определяющие законы жизни общества (с. 33).
Рассматривая далее проблемы традиции и инновации, автор разделяет неутешительное мнение большинства исследователей о кризисе, который ныне переживают адыгский этнос и адыгская культура, что обусловлено противоречивым и болезненным ходом российской модернизации. Существенно изменилось функционирование адыгагьэ. Изменились традиционные представления о нравственности, об эстетике жизни, о культуре поведения. Изменилась и сама личность (с. 50). Адыгский социум достиг критической точки в своей судьбе и ныне стоит перед выбором. Все это приобретает важное значение для будущего адыгского этноса. Но, как представляется, автору следовало бы коснуться и адыгов в диаспоре. Живя раздельно, в окружении других народов, они сохранили особенности культуры, этикет, язык, хотя не избежали определенной трансформации, так как в условиях диаспоры интеграционные и ассимиляцион-
ные процессы разной степени интенсивности неизбежны. Процесс интернационализации, т.е. всемирной интеграции культуры, шел и будет идти с тех пор и дотоле, пока существует сама культура, и он состоит в постоянном приобщении всего человечества к наиболее прогрессивным культурным инновациям.
Однако в современном мире в процессе усвоения и адаптации тех элементов культуры, которые поднялись на интернациональный уровень, происходит нередко и утеря отдельными этническими культурами своих положительных и ценных компонентов, а иногда и полная утеря локального и этнического своеобразия, и это нельзя объективно воспринимать как положительное, закономерное явление. Тем более, что пик процесса интеграции, ассимиляции малых групп и прогрессирующего укрупнения наций в общемировом плане уже пройден, и в высокоразвитых странах речь идет все более и более не о консолидации, а наоборот, о путях оптимизации этнического и культурного плюрализма. Поэтому логично ожидать в будущем определенного «разукрупнения» крупных наций, переноса центра тяжести этнообразующих связей с общенациональных, тяготеющих к столичным округам уровней, на уровни тех локальных областных групп, из которых эти нации сложены.
Текст насыщен размышлениями автора по таким проблемам, как дихотомия «человек - бог» в традиционных представлениях, «священное» и «мирское» в культуре адыгов, миф и религия. Принятие адыгами христианства и ислама интерпретируется через приобщение к «осевым» культурам. Рассматривая религию в качестве составного компонента системы ады-
гагьэ, автор анализирует взаимодействие религиозного фактора и этнической психологии.
Интересен раздел, посвященный современным конфессиональным ориентирам адыгов. Опираясь на социологические исследования, автор убедительно показывает, что в Республике Адыгея практически отсутствует межконфессиональная напряженность и нет тотальной исламизации. Только 35 % опрошенных заявили, что являются приверженцами ислама, а выполняют предписания ислама 10 % респондентов. Недаром автор пишет о довольно часто встречающемся парадоксе - люди считают себя приверженцами той или иной веры, но при этом находятся как бы вне этой веры - не соблюдают строго предписанных культовых норм поведения, плохо знают или совсем не знают вероучение и т.п. (с. 152). Что же касается адыгов в Кабарде (кабардинцев) и Карачаево-Черкесии (черкесов),-то, по оценке автора, большинство из них в такой же степени далеки от ортодоксального ислама. Вместе с тем непредсказуемость некоторых внешних и внутренних факторов не исключает возможности значительного расширения влияния ислама на общественно-политическую жизнь.
Несомненно, авторские выводы и положения, высказанные в работе, будут способствовать объективному осмыслению национально-религиозного наследия адыгов, более глубокому пониманию их духовной культуры. Монография С.А.Ляушевой вносит заметный вклад в изучение современной духовной ситуации на Северном Кавказе. К числу пожеланий отнесем то, что автору следовало бы дать в заключении более развернутый обзор выводов.
В.11. Шевелев
Клычников Ю.Ю. Российская политика на Северном Кавказе (1827 -1840 гг.). Пятигорск, 2002.494 с.
Рецензируемая монография доцента Пятигорского филиала СКАГС Ю.Ю. Клычникова хронологически и тематически продолжает его исследования, отраженные в предыдущей книге «Деятельность А.П. Ермолова на Северном Кавказе (1816 - 1827 гг.)» (Ессентуки, 1999).
В последние годы проблемы Кавказской войны -установление на Северном Кавказе российской администрации в ходе подавления освободительных движений народов Северного Кавказа в 20 - 50-е гг. XIX в. — освещается с диаметрально противоположных теоретических, точнее оценочных позиций, возлагающих ответственность за драматические и трагические события либо на агрессивную политику Российской империи, либо на такие же агрессивные набеги горских народов, характерные для эпохи «военной демократии», ранних феодализационных процессов. В крайних проявлениях подобные подходы заводят историческое кавказоведение в тупик, исключают возможность конструктивной дискуссии, диалога между различными исследовательскими парадигмами.
В новейших публикациях наметилась тенденция или по крайней мере стремление к преодолению односторонних, а часто откровенно политизированных подходов к сложным, многофакторным и неоднозначным проблемам истории русско-северокавказских взаимоотношений, включая события Кавказской войны. В этом ряду стоит и исследование Ю.Ю. Клычникова. Он комплексно рассматривает российскую политику через призму геополитических факторов и противоречивой интеграции народов Северного Кавказа, формирование «российскости» (В.Б. Виноградов), под которой понимается поиск путей «межэтнического, социально-экономического, политического и культурного сближения, выработка такой модели отношений, при которой основной упор делался на мирное сосуществование различных народов» (с. 9), хотя в различные периоды взаимного «притирания» этот процесс сопровождался затяжными военными конфликтами. Данный исследовательский принцип может быть оспорен, но он предполагает своего рода «презумпцию невиновности» для всех субъектов ис-
