CC BY
50
ЭКО. - 2012. - №4
ЗУБАРЕВИЧ Н.В.
Рассмотрены проблемы российской региональной статистики, обусловленные объективными и субъективными факторами: масштабами теневой экономики, недостаточной региональной выборкой обследований Росста-та, дефектами методик дооценки, статистическими искажениями с целью получения желаемого результата, слабой разработанностью методов учёта различий в региональных уровнях цен.
Ключевые слова: региональная статистика, доходы населения, дооценка, валовой региональный продукт
«Лукавые цифры» на карте Родины
Н.В. ЗУБАРЕВИЧ, доктор географических наук, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
Российская региональная статистика - пожалуй, самая проблемная сфера, если не считать совсем уж немощной муниципальной. Её сравнение с общедоступной и полнейшей американской статистикой городов показывает, что мы все ещё в позапрошлом веке. Только в последние годы наметился сдвиг, на сайте Росстата появились доступные данные по бюджетам, занятости, развитию социальной инфраструктуры муниципалитетов, но этого всё равно мало, да и качество, а также достоверность данных далеки от желаемых. В отечественной региональной статистике можно выделить четыре группы проблем достоверности. Далеко не все из них зависят от деятельности Росстата, многие проблемы имеют более глубокие корни.
«Не учите жить, лучше помогите материально»
Первая группа проблем - неточности, обусловленные объективными трудностями сбора информации. Это в первую очередь касается данных о доходах и занятости населения. В России с 1993-1994 гг. используются современные методики выборочных обследований, рекомендованные международными организациями и апробированные в развитых странах. Обследование бюджетов домашних хозяйств (ОБДХ) обеспечивает данные о доходах населения, а обследование
населения по проблемам занятости (ОНПЗ) даёт информацию об экономической активности, занятости и безработице, измеряемой по методологии Международной организации труда. Проблема обоих обследований - ограниченный объём выборки: для ОБДХ это около 60 тыс. человек на всю страну, а для ОНПЗ - единовременно около 55 тыс., хотя состав респондентов меняется, и в сумме за год их набирается более 220 тыс. человек. При объёме общероссийской выборки в 5060 тыс. человек регионы с небольшим населением имеют в обследовании квоту в 300-500 респондентов. Этого мало, отсюда - неожиданные скачки показателей. Для ОНПЗ они обычно сглаживаются с помощью усреднения за несколько месяцев, но всё равно репрезентативность исходных данных относительна.
Причина ограниченного объёма выборки Росстата тривиальна - дефицит финансовых ресурсов, эти обследования стоят дорого, и для расширения выборки нужны дополнительные средства. Для ОБДХ можно выделить ещё одно объективное искажение - в обследованиях соглашаются участвовать, мягко говоря, небогатые домохозяйства, поэтому выборка смещена относительно генеральной совокупности. Результаты обследований приходится корректировать с помощью математических методов, чтобы сделать распределение населения по доходу близким к нормальному. Очевидно, что последующие корректировки также влияют на достоверность полученных региональных данных.
К объективным трудностям можно отнести и разную степень распространения теневой экономики. В северных ресурсодобывающих регионах её масштаб существенно меньше, поскольку преобладают крупные компании и бюджетный сектор. В результате доля легальной заработной платы в доходах населения этих регионов заметно выше (51-83%), чем в среднем по стране (41%). В подавляющем большинстве регионов Южного и Северо-Кавказского федеральных округов доля легальной зарплаты минимальна - от 11% (Дагестан) до 33%. Это - следствие более широкого распространения теневой экономики и неформальной занятости. Соответственно, и доля так называемых «других доходов» (в основном это
скрытая оплата труда) различается от 49-43% в Ингушетии и Дагестане до 1-6% в Чукотском, Ямало-Ненецком и Ханты-Мансийском АО.
«Один пишем, два в уме»
Вторая группа - методические проблемы. Они наиболее наглядны на примере тех же доходов населения. Помимо математической корректировки распределения населения по доходу, Росстат также использует механизм дооценки данных, полученных с помощью ОБДХ. Дооценка проводится с учётом объёма розничной торговли и платных услуг в регионе, обмена валюты. На выходе получаются те самые данные о доходах населения, которыми мы пользуемся. Но насколько корректна методика дооценки? Например, можно ли поверить Росстату, что в 2008 г. реальные доходы москвичей рухнули на 18% к предыдущему году (падение пришлось на сентябрь-ноябрь), а жителей Санкт-Петербурга - на 11%? При этом в среднем по стране доходы населения выросли на 5%. Вспомним, что осенью 2008 г. рубль резко ослабел, и жители федеральных городов, которые внимательно следят за обменным курсом, бросились покупать валюту, что повлияло на динамику их доходов. Для других регионов это второстепенный фактор, их население живёт на рубли.
Еще одна особенность методики дооценки доходов проявляется в структуре доходов населения некоторых регионов. Как уже отмечалось, в Дагестане и Ингушетии легальная заработная плата составляет очень малую часть доходов населения, а скрытая - оценивается как половина всех доходов. Возникает вопрос - почему только в двух республиках Северного Кавказа Росстат готов на большую дооценку, а в других он не обнаруживает столь развитой теневой экономики? Для сравнения: доля «других доходов» (т.е. скрытой заработной платы) в Северной Осетии и Калмыкии составляет только четверть всех доходов населения, что ниже даже средней по стране (28%). Денежные доходы жителей Чечни и их структуру российская статистика благоразумно не измеряет.
Масштабные дооценки приводят к тому, что Дагестан оказался лидером по душевым денежным доходам населения (15,1 тыс. руб. в 2010 г.) в Северо-Кавказском федеральном
округе, опередив Ставропольский край (12,8 тыс. руб.), а среди регионов Южного федерального округа он незначительно уступал только Краснодарскому краю (16,5 тыс. руб.). Вот вам и слаборазвитая республика... Ингушетии не помогли даже масштабные дооценки Росстата, доходы населения республики минимальны (9,7 тыс. руб., а без дооценки на скрытую заработную плату - около 5 тыс. руб.). Ниже душевые доходы только в Калмыкии (7,7 тыс. руб.). Проведённый анализ, как и «внутренний голос» эксперта, подсказывают, что вся статистика доходов населения южных республик - виртуальная реальность, методические погрешности играют второстепенную роль1.
Те же методические вопросы возникают и по поводу статистики доходов москвичей. В столице покупают товары и получают платные услуги не только её жители, но и множество жителей Подмосковья, гостей столицы, до недавнего времени существовали мелкооптовые рынки вроде Лужников и Черкизона, куда автобусами направлялись челноки из других регионов. Всё это статистика относит на счёт жителей Москвы. Никто не сомневается, что душевые доходы населения Москвы выше, чем в других регионах, но насколько? По данным Росстата, они в 2,5 раза выше среднего показателя по стране. Обычно этому верят, полагая, что в столице живёт подавляющее большинство российских богачей, но ведь они-то точно не попадают в выборку обследований бюджетов домашних хозяйств. Картина, которую показывает статистика, основана на масштабных дооценках, а к ним масса вопросов.
«Если звёзды зажигают — значит, это кому-нибудь нужно?»
Третья группа проблем - влияние институциональных факторов. Под этим термином понимаются как реальное воздействие законов, меняющихся норм и правил, так и попытки, мягко говоря, сделать более привлекательной картину жизни или извлечь дополнительные выгоды. Приведем наиболее интересные примеры.
1 Более детальные особенности статистики в республиках Северного Кавказа см.: Северный Кавказ: модернизационный вызов/ И.В. Стародубровская, Н.В. Зубаревич, Д.В. Соколов и др. - М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2011.
Прямое влияние институциональных факторов на статистику проявляется в данных о промышленном производстве Москвы. Вряд ли кто-то из читателей думает, что Москва -крупный центр добычи нефти и газа. Но по статистике это так: в 2008 г. на столицу страны приходилось 10% всей добывающей промышленности России, а в этой самой столичной добывающей промышленности 99% составляла добыча нефти и газа. Не стоит надевать очки и искать на Тверской улице нефтяные вышки и качалки или газовые факелы. В Москве просто юридически «прописаны» добывающие подразделения крупных нефтегазовых компаний, чтобы снизить издержки двойного налогообложения при переводе прибыли в их штаб-квартиры. Чудеса статистики объясняются нерешённой законодательной проблемой налогообложения холдингов.
Сверхцентрализация российского бизнеса искажает и статистику прямых иностранных инвестиций: в разные годы от 25 до 45% таких инвестиций приходилось на Москву, по месту прописки штаб-квартир крупных компаний, хотя реально инвестиции могли направляться в другие регионы (эта и другие проблемы статистического измерения прямых иностранных инвестиций подробно рассмотрены А.В. Кузнецовым2).
Институциональные факторы влияют и на статистику доходов населения. В Москве структура доходов населения стремительно изменилась за 2000-е годы. По данным Росстата, в начале 2000-х годов доля легальной заработной платы составляла всего лишь 18% денежных доходов москвичей (при этом скрытая заработная плата достигала 40%), а в 2009 г. доля легальных заработков выросла до 43% всех доходов. Одна из причин в том, что власти страны усилили борьбу со страховыми схемами выплаты заработной платы, которые позволяют минимизировать налоги. В Москве такие схемы были наиболее распространены: в 2005 г. треть всех социальных выплат её населению составляли страховые возмещения (в основном страховые зарплатные схемы). Но уже к 2009 г. их доля сократилась до 11%, т.е. в три раза. Москва всё равно впереди остальных регионов по умению оптимизировать налоги, в среднем по стране страховые возмещения составляют
2 Кузнецов А.В. Интернационализация российской экономики: инвестиционный аспект. - М.: КомКнига, 2007.
менее 5% социальных выплат. Институциональные (точнее, административные) меры борьбы с серыми схемами, наряду с выводом из тени части бизнеса, позволили увеличить долю легальной заработной платы в доходах населения столицы, хотя темпы её роста удивительно высоки.
Достоверность данных о заработной плате и её динамике в период последнего кризиса также вызывает вопросы. Рос-стат измеряет зарплату иначе, чем доходы: не с помощью ОБДХ и последующих дооценок, а по ежемесячной отчётности крупных и средних предприятий и организаций (малый бизнес отчитывается реже и иначе). То есть ежемесячно заработная плата измеряется не по всей экономике, а только по её самому легальному сектору. Насколько достоверны эти измерения? Статистика фиксирует, что в кризисном 2009 г. снижение реальной средней заработной платы было очень небольшим (-2,8% к 2008 г.), а в номинальном выражении средняя заработная плата выросла на 8,5%. Все крупные и средние предприятия и организации платят налог на доходы физических лиц (НДФЛ), который исчисляется от фонда оплаты труда. Несмотря на рост номинальной средней заработной платы, объём НДФЛ за 2009 г. составил 100% к 2008 г. (данные Федерального казначейства). Ставки налога не менялись, а снижение общей численности занятых было небольшим -на 3% за период с ноября 2008 г. по декабрь 2009 г., т.е. им можно объяснить только часть недополученных налогов. Значит, снижение реальной средней заработной платы в кризисный период должно быть более существенным. Так кто же прав - Росстат или Минфин?
При таких вопросах к общероссийской динамике заработной платы про региональные показатели нет смысла даже упоминать - там «кто в лес, кто по дрова». Тем не менее логика в этих «дровах» есть. Номинальная заработная плата за 2009 г. сильнее всего выросла в слаборазвитых республиках, живущих за счет федеральных трансфертов (Ингушетия, Калмыкия, Дагестан, Тыва, Северная Осетия - рост на 18-20%), а наихудшие показатели имели регионы с самым сильным промышленным спадом (Свердловская, Самарская, Челябинская, Вологодская области - 99-103% к 2008 г.). С учётом более чем десятипроцентной инфляции это сильный спад. Оказалось, что
региональная статистика более адекватно отражает кризисные процессы.
Сами регионы также изобретают простые институциональные решения для улучшения собственного имиджа. Две области - Тамбовская и Кемеровская - соревнуются за лидерство в достижении самого низкого значения прожиточного минимума. Этот показатель везде должен измеряться по единой методике Росстата, но нет предела совершенству... Прожиточный минимум в Тамбовской области самый низкий в стране (4,0 тыс. руб. в 2010 г.) и на 17-20% ниже, чем у её соседей -Липецкой, Курской и Пензенской областей (4,8-4,9 тыс. руб.). Кемеровская область имеет самый низкий прожиточный минимум в Сибири (4,6 тыс. руб.), что на 16% меньше, чем у гораздо более бедного соседа - Алтайского края (5,5 тыс. руб.), и на 20% ниже, чем в Новосибирской области. Такая политика позволяет лучше выглядеть в глазах высокого начальства: в обеих областях уровень бедности ниже среднего по стране. Но при этом покупательная способность доходов населения Тамбовской области, измеряемая отношением душевых денежных доходов к прожиточному минимуму, почти такая же, как и в значительно более богатой Московской области. Кроме того, заниженный прожиточный минимум позволяет тратить меньше бюджетных средств на социальные выплаты населению, например, на детские пособия, которые выделяются только малоимущим семьям. Противоположный пример - Чечня, в которой прожиточный минимум самый высокий на Северном Кавказе (5,5 тыс. руб. в 2010 г., на тысячу рублей больше, чем в других республиках). Это позволяет повышать масштабы бедности и требовать всё больше дотаций на социальные выплаты населению.
Игры с прожиточным минимумом ведёт и Москва. Как известно, московские пенсионеры получают специальную «московскую» надбавку к пенсии, которая до 2011 г. рассчитывалась от прожиточного минимума пенсионера. Сначала из бюджета доплачивали разницу до 1,5 прожиточных минимумов, а с 2010 г. планировалось доплачивать до двух минимумов. Но в кризис доходы московского бюджета сильно сократились, а доля социальных выплат населению выросла до 20% всех расходов бюджета, в том числе «московских»
надбавок к пенсии - почти до 10% расходов. Отказаться от обязательств невозможно, это политическое самоубийство... Но частичное решение было найдено ещё при Лужкове: прожиточный минимум пенсионера значительно ниже прожиточного минимума трудоспособного населения столицы и всё сильнее отставал от него, что ясно видно на рисунке.
РФ Санкт- Московская Москва
Петербург обл.
Отношение прожиточного минимума пенсионера к прожиточному минимуму трудоспособного населения региона, %
Институциональным фактором можно объяснить и удивительное соотношение в республиках Чечня и Ингушетия двух показателей безработицы - зарегистрированной и по методологии Международной организации труда (МОТ). Почти во всех регионах страны уровень зарегистрированной безработицы примерно втрое ниже, чем безработицы по МОТ. И только в Ингушетии различия гораздо меньше (соответственно 29% и 52% в 2010 г.), а в Чечне уровень зарегистрированной безработицы (61%) даже выше, чем по методологии МОТ (43%), чего не может быть в принципе. Но при большом желании получить дополнительные субсидии на поддержку занятости возможно всё.
Ещё одна хорошо известная демографам проблема - низкая достоверность показателей ожидаемой продолжительности жизни в некоторых республиках Северного Кавказа. Сверхвысокие показатели (78 лет в Ингушетии, 74-75 лет в Чечне и Дагестане) не стоит полностью относить на счет здорового
образа жизни горцев. В значительной степени это следствие недоучёта младенческой смертности, особенно в сельской местности.
Влияние институциональных факторов проявляется не только в текущей статистике, но и в переписях. Самый яркий пример в переписи 2002 г. - удивительный рост численности населения Чечни: после двух войн, массового миграционного оттока населения и отделения Ингушетии в республике насчитали такое же количество жителей, которое имела Чечено-Ингушская АССР в конце советского периода. Численность населения Ингушетии увеличилась, по данным переписи 2002 г., более чем на четверть, но хотя бы отчасти это можно объяснить неразберихой с беженцами на территории республики. Однако власти Ингушетии упорно держались за переписные цифры, несмотря на то, что они очевидно неточны. Например, число детей, посещающих школы (ведомственная статистика Министерства образования) в середине 2000-х годов было почти вдвое меньше, чем число детей школьного возраста по переписи. Куда подевались все остальные дети и почему они не учатся? Ответа не давали ни статистические органы, ни власти республики. Напомним, что федеральные трансферты распределяются с учётом численности населения региона. Тем удивительнее, что в переписи 2010 г. ошибку всё-таки исправили, поэтому численность населения Ингушетии сократилась почти на 12%.
Иное дело - Чечня и Дагестан. В этих республиках население выросло на 15% за межпереписной период 2002-2010 гг. Чечню обсуждать бессмысленно, реальной статистики в ней не существует, но в Дагестане демографическая статистика всё же есть. Она показывает, что суммарный коэффициент рождаемости в 2007-2009 гг. составлял 1,8-1,95 на одну женщину, что ниже уровня простого воспроизводства, и даже в сельской местности он равнялся 2,3, ненамного превышая этот уровень. При этом из республики идёт устойчивый миграционный отток, коэффициент миграционного прироста отрицательный и составляет в среднем 24 на 10 тыс. человек населения (или ежегодно 0,24%) за 2003-2010 гг. Как при этом численность жителей Дагестана могла расти почти на 2% в год - объяснить невозможно. Данные переписи вызывают вопросы не только в этих республиках: рост населения
Москвы почти на миллион человек (на 11%) за восемь лет также выглядит завышенным, тем более с учётом проблем и огрехов проведения переписи в столице.
«Учиться, учиться и учиться»
Четвертая группа проблем - недостоверные или некорректные оценки - в основном зависят не от самой статистики, а от неумения её правильно использовать или интерпретировать. Росстат иногда буквально предостерегает от таких ошибок, например, не публикуя душевые показатели валового регионального продукта (ВРП) по нефтегазодобывающим автономным округам с относительно небольшой численностью населения. Их показатели чрезвычайно высоки и в пересчёте на доллары опережают почти все развитые страны. Населению автономных округов поверить в такое трудно - жизнь показывает иное. Росстат честно предупреждает, что душевые расчёты некорректны, так как значительный вклад в ВРП вносят трудовые мигранты-вахтовики, а они не учитываются в численности постоянного населения Ненецкого, Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского АО.
Но сравнение уровня развития регионов по показателю душевого ВРП некорректно и по другой причине. Регионы, в отличие от стран, - открытые экономические системы, значительная часть произведенного ими продукта перераспределяется государством, поэтому фактическое конечное потребление домашних хозяйств, измеряемое в системе национальных счетов, в ведущих регионах добычи нефти и газа составляет всего лишь 10-24% от объема ВРП. Благодаря перераспределению фактическое конечное потребление домашних хозяйств в некоторых слаборазвитых регионах выше, чем объем их ВРП.
Корректные сравнения регионов - большая проблема. В прессе и в политических кругах очень популярны оценки регионального неравенства с помощью простейшего сопоставления душевых показателей ВРП самого богатого и самого бедного регионов. Получив результаты, обычно хватаются за голову, ведь разрыв между Ненецким АО и Республикой Ингушетия превышает 80 раз, нигде в мире такого нет. Но эти оценки некорректны по целому ряду причин. В Ненецком АО с постоянным населением 43 тыс. человек добывается 13 млн т
нефти, в основном с помощью вахтовых работников, тогда как в Ингушетии сильно завышена численность населения, а в легальной экономике есть только бюджетные отрасли, всё остальное в тени. Такие регионы сопоставлять бессмысленно, их статистика - кривое зеркало. Кроме того, в большинстве стран нет таких маленьких регионов. Разные методы сопоставления регионального неравенства рассмотрены автором в одной из последних работ3.
Важно также учитывать, что статистические показатели субъектов РФ, измеряемые в рублях, при сопоставлении требуют корректировки на региональные различия в уровне цен. Росстат с 2002 г. разрабатывает необходимый индикатор -стоимость фиксированного набора товаров и услуг для межрегиональных сопоставлений, он различается по регионам до 2,7-2,8 раз. Если его использовать, неравенство душевого ВРП Ненецкого АО и Республики Ингушетия сокращается вдвое, примерно до 40 раз. Показатель Росстата для измерения ценовых различий - региональный прожиточный минимум -различается до 3 раз. Минфин рассчитывает свой показатель -индекс бюджетных расходов (ИБР), его региональная дифференциация намного выше и достигает 7 раз. В ИБР включены не только потребительские расходы, но и затраты на содержание инфраструктуры, сильнее зависящие от природных, климатических факторов, удаленности и др. И если для корректировки показателя душевых доходов населения можно использовать стоимость фиксированного набора Росстата или прожиточный минимум, то как корректировать, например, показатель инвестиций в регионах?
Для душевого ВРП также необходим коэффициент, учитывающий различия не только в стоимости жизни для населения, но и различия для производителей, бизнеса. Единственный известный автору метод корректировки ВРП предложили А.Г. Гранберг и Ю.С. Зайцева4, но это достаточно
3 Зубаревич Н.В. Регионы России: неравенство, кризис, модернизация. -М.: Независимый институт социальной политики, 2010. (Книга доступна в Интернете - URL: http://www.socpol.ru/publications/)
4 Гранберг А.Г., Зайцева Ю.С. Производство и использование валового регионального продукта: межрегиональные сопоставления. Статья 2. Корректировки ВРП с учетом территориальных различий покупательной способности денег // Российский экономический журнал. - 2002.-№ 11-12.
сложные расчеты, по-разному корректирующие отдельные компоненты ВПР и использующие не только общедоступную статистику. Сделаны эти расчеты однократно и больше не повторялись. Более простых, воспроизводимых в любом анализе способов корректировки ВРП и инвестиций не разработано, поэтому сопоставления регионов по важнейшим экономическим показателям не вполне точны.
Приведённые выше примеры могут сильно разочаровать читателя - как же можно работать с такой статистикой? Руководитель Росстата А.Е. Суринов, намного лучше других знающий проблему изнутри, на одном из обсуждений заявил, что региональной статистики в России нет. Позволим себе с ним не согласиться, и не только потому, что, занимаясь региона-листикой, не хочется подписывать себе профессиональный «смертный приговор». Проведённый в статье анализ показывает, что зоны, мягко говоря, статистической неопределенности в основном локализованы в республиках Северного Кавказа, причём даже не во всех, а также в Москве и, по ряду показателей, в ведущих нефтегазодобывающих автономных округах. Но ведь страна намного больше, и если «минное поле» обозначено флажками, за его пределами можно работать.
Ещё одно маленькое дополнение: даже если методики измерений не очень корректны, но они не меняются, то полученные статистические данные позволяют выявить тенденции и понять, как развиваются регионы России. Заходите на сайт «Социальный атлас российских регионов» Независимого института социальной политики5 и посмотрите, что получается.
5 иЯЬ: http://www.socpol.ru/atlas/overviews/social_sphere/kris.shtml
