CC BY
49
ЗОЛОТОЙ ФОНД МГИМО
Лица и поколения
А.В. Шестопал
Геннадий Константинович Ашин (1930-2011). Окончил МГИМО. Основоположник отечественной школы элитологии. С1974 по 2011 г. - профессор МГИМО (с 1974 по 1985г. - заведующий кафедрой философии). Заслуженный деятель науки РФ. Почетный профессор МГИМО.
Само наше знакомство с Геннадием Константиновичем было символичным и очень «ашинским». В 1970 г. «Вопросы философии» опубликовали мою аспирантскую статью об «интегрально-элитарной» школе в латиноамериканской социологии. Вскоре мне позвонил Ашин, сказал, что узнал мой телефон в редакции, хотел бы встретиться и обсудить вопрос об элитах. Мы договорились о встрече в Доме ученых. Мне было 25, ему - 40 лет. Я был накануне защиты кандидатской, он - накануне защиты докторской. Но разницы в возрасте я при встрече не почувствовал. Передо мной стоял молодой человек, невысокий, худощавый, с живыми глазами и, как оказалось, крепким пожатием руки.
Ашин сказал, что занимается теориями «массового общества». Но проблемы масс нельзя изучать в отрыве от проблем лидерства, правящих группировок, элит. Отечественных работ по элитам тогда практически не было. Его заинтересовал опыт латиноамериканцев, приспосабливающих европейскую и североамериканскую методологию к местным реалиям. Мне было важно, что он поддержал идею сравнительного анализа обществ Восточной Европы и Латинской Америки как стран среднего уровня. В то время, по официальным формулировкам, между странами «развитого социализма» и «зависимого капитализма» лежала пропасть.
Впоследствии темы наших исследовательских интересов не совпадали. Я от региональной элитологии перешел к общим проблемам латиноамериканской социальной теории. У Ашина тема элит из побочной по отношению к «массовому обществу» стала центральной, определяющей во всем его научном творчестве. Но наше знакомство продолжалось. Через несколько лет почти одновременно
Шестопал Алексей Викторович - д.филос.н., профессор, заведующий кафедрой философии МГИМО(У) МИД России. E-mail: [email protected]
Продолжение. Начало в «Вестнике МГИМО-Университета». № 6 (15) 2010, № 2(17) 2011.
Ашин стал заведующим кафедрой философии МГИМО, а я заместителем Юрия Александровича Замошкина, заведующего кафедрой философии Института общественных наук. Замошкин хорошо помнил Ашина по студенческому кружку, сложившемуся вокруг легендарного мгимовского ректора Францева - «папы Юры», воспитавшего плеяду академиков и профессоров, основателей научных школ и академических институтов. Многие из францевских кружковцев читали в ИОН спецкурсы, в том числе по новой для советской науки проблематике - Араб-Оглы по глобалистике, Бес-
Золотой фонд МГИМО
тужев-Лада по футурологии, Ермоленко по моделированию международных отношений. Ашин стал читать спецкурс по элитологии, пользовавшийся большим успехом у лидеров левых партий, обучавшихся в ИОН.
Помимо ИОН, мы встречались на многочисленных семинарах, круглых столах, конференциях возрождавшейся социологии и политологии. Научная жизнь в 1970-х была насыщенной, бурной, порой небезопасной, но интересной. Никакого «застоя», как мы потом не раз с Ашиным вспоминали, не было. Было ощущение борьбы, что как нельзя более подходило Ашину с его бойцовским темпераментом. Он ведь был боксером и, как рассказывал потом один из его старых друзей, уже в преклонном возрасте, встретив на улице хулиганов, встал в боевую стойку и отпугнул наглецов.
Я познакомился с его семьей - обаятельной Маргаритой Федоровной и их детьми: сыном - студеном МГИМО и дочерью - школьницей. Мы любили гулять и беседовать в Главном ботаническом саду рядом с его домом. Мне хорошо помнятся рассказы Геннадия Константиновича о философской профессуре МГИМО эпохи Францева - этике Александре Федоровиче Шишкине (основателе кафедры философии МГИМО), эстетике Михаиле Александровиче Лифшице, историке философии Юрии Константиновиче Мельвиле, логике Павле Сергеевиче Попове, - о тех, кто составлял живую свзяь между русской философией серебряного века и философской, социологической, политологической мыслью второй половины XX в.
Мы сдружились, и после моей защиты докторской (где Ашин выступал оппонентом) перешли, по его предложению, на «ты». При этом по характеру мы были разными. Однажды в конце 1980-х гг. мы одновременно оказались в Берлине. В Москве уже все кипело, перестройка переходила в «ката-стройку» (по выражению Александра Зиновьева), и Ашин мучительно решал для себя вопрос: с кем быть? С Горбачевым или с Ельциным? Мне были не по душе ни тот, ни другой, и я пригласил Ашина на концерт Баха, чтобы отвлечь его и успокоить. Но он не успокоился, ушел после первого отделения и все повторял мне: «Ну как ты можешь быть спокойным?!»
Тогда он выбрал Ельцина, но вскоре разочаровался и в нем, и в «младореформаторах». Его возмущение достигло пика в октябре 1993 г. Он кипел и снова выговаривал мне: «Ты что, не видишь, что происходит? Как ты можешь быть спокойным?!» По счастью, он умел реалистично и с чувством юмора относиться к своему характеру и способностям. После неудачной попытки «хождения во власть» (он выдвигался кандидатом в депутаты перестроечного Верховного Совета) он сказал: «Не мое. Я не политик и не политический советник. Я политический философ. Не надо пытаться превзойти Аристотеля, Макиавелли и Федора Бурлацкого».
В 1991 г. я вернулся в МГИМО. Два человека активно этому содействовали: И.Г. Тюлин на уровне ректората и Г.К. Ашин на уровне кафедры. В 1995 г.
я был избран заведующим кафедрой философии. Ашин был старейшим из преподавателей кафедры, 10 лет руководил кафедрой после Александра Федоровича Шишкина. И он стал настоящим дуайеном нашей команды, хранителем ее традиций, образцом отношения к делу и к людям.
1990-е гг. оказались серьезным экзаменом для всей системы преподавания философии в России и для нашей кафедры тоже. Думаю, что мы выдержали его достойно. Почему я так думаю? Потому что ситуация внешней свободы выявила то, что всегда существовало на кафедре и чем мы обязаны Александру Федоровичу и Геннадию Константиновичу, -ситуацию внутренней свободы. Они не были ни диссидентами, ни оппозиционерами - они были порядочными людьми и настоящими философами. Их ориентиры выходили далеко за рамки политической и идеологической конъюнктуры.
Шишкину и Ашину мы обязаны также главным направлением наших научных и педагогических поисков последнего периода - проблемам духовно-нравственных основ современного мирового сообщества. Ашин не раз вспоминал, что еще в 1960-х гг., когда мы были захвачены философскими проблемами высоких технологий, Александр Федорович спокойно, но настойчиво повторял, что все возможности и опасности высоких технологий зависят от морального состояния общества. Прошло полвека - его прогноз подтвердился (причем на фоне крушения многих и многих прогнозов).
При всей приверженности кафедральным традициям и личной дружбе с ветеранами кафедры, Геннадий Константинович с большим вниманием и теплотой относился к новым людям, пополнявшим состав кафедры, к темам их исследований, к их увлечениям. Помню, как его обрадовал интерес к поэзии двух наших молодых талантливых коллег - Светланы Лютовой (как говорил Ашин, «она изменила мое отношение к Цветаевой») и Элины Колесниковой («она открыла для меня Бродского»).
Вскоре после нашей встречи в Alma Mater Геннадий Константинович предложил мне совместно поработать над обновлением курса философии (потом мы почти 20 лет читали лекции на параллельных потоках факультета международных отношений). В 1990-х гг. мы вышли к новой аудитории молодых людей со свободным обменом информацией, свободным выбором мировоззренческих позиций. Нам хотелось дать нашим студентам представление об основных моделях мировой философии - от античности до современности, включив философские традиции разных регионов.
Мы выбрали для себя и предложили кафедре взять как основой учебник принципиально новую для отечественной учебной философской литературы работу - четырехтомник под редакцией Нелли Васильевны Мотрошиловой «История философии: Запад - Россия - Восток». Работа Мотрошиловой и ее соавторов привлекла нас обилием фактического материала и широкой постановкой вопроса о кризисе современной цивилизации, что оставляло свободу для преподавательских интерпретаций в ходе чтения лекций и проведения семинаров. Не
А.В. Шестопал
скрою, свою роль в этом выборе сыграло и то, что Нелли Васильевна, одна из блестящих представителей философской школы МГУ, также была аспиранткой Францева. Как говорил Ашин, «папа Юра» с большим уважением относился к своей юной подопечной, ставил ее в пример мгимовским аспирантам, хотя и звал за глаза «спорщицей».
Отправной точкой нашего курса мы с Геннадием Константиновичем сделали размышление о глобальном кризисе модерна и постмодерна как кризисе духовно-нравственных основ Просвещения. При этом европейская классика Нового времени - немецкая (от Канта до Шеллинга) и русская (от Чаадаева и Хомякова до Лосева) рассматривалась как единое поле поисков выхода из этого кризиса. Здесь же обнаружились различия наших позиций. Ашин признавал немецкую классику вершиной Просвещения (особо выделяя Канта) и рассматривал русскую философию как драматическую эпопею находок и потерь моральных ориентиров индивидуального и коллективного развития. Я рассматривал немецкую классику как выход за пределы Просвещения, восстановление христианской априористики философии и культуры (что нашло свое наиболее полное выражение у позднего Шеллинга), а русскую философию как противостояние патриотических традиций утопиям Нового и Новейшего времени.
Иногда к нашим беседам и спорам, которые мы по-прежнему любили вести в Ботаническом саду, присоединялся Борис Сергеевич Старостин, вернувшийся из Индии и ставший профессором кафедр востоковедения и философии. Борис был учеником Ермоленко. Много лет он провел в Бирме и в Индии, способствовал спасению архива Рерихов. Мы с Ашиным приглашали Старостина читать лекции по философии Востока в рамках нашего курса, участвовать в студенческих семинарах и дискуссиях на кафедре. Геннадий Константинович с глубоким интересом относился к философским традициям и современным философским течениям стран Востока, настаивал на том, что недопустимо ставить знак равенства между глобализацией и унификацией, отказом от национальной идентичности. В своей итоговой монографии он писал: «Нетерпимость к иному, стремление сделать мир единообразным, униформистским - это путь к энтропии, к регрессу. Не задумываться об ином, о его плюсах и минусах, начисто отметать иное - значит отказаться от развития, от прогресса; напротив, соотнести себя с иным - значит открыть себе путь к выработке новых, более высоких ценностей» (Г.К. Ашин. Элитология: история, теория, современность. М.: МГИМО-Университет, 2010. С. 267).
Другим сюжетом, часто обсуждавшимся нами вместе со Старостиным, была проблема возрождения мировых религий и вообще религиозного сознания во второй половине ХХ в. Старостин в тот период был рерихианцем и сторонником экуменизма. Я пришел в начале 1990-х гг. в Церковь и разделял философские позиции христианского реализма. Ашин оставался светским гуманистом, всецело полагавшимся на совесть и разум человека.
Вместе с тем он считал, что подъем мировых религий представляет огромный нравственный ресурс для решения современных проблем разного уровня: глобального, регионального, национального. Он расспрашивал Бориса о роли конфуцианства в успешном проведении реформ в Китае. Рассматривая в своей книге вопрос о формировании элиты в постсоветской России, Ашин приводит развернутую выдержку из статьи митрополита (ныне- Патриарха) Кирилла под знаменательным названием «От социальной элиты к аристократии духа» (Там же. С. 248-250).
Тема элит, центральная тема в научном творчестве Ашина, носила глубоко личностный характер. Драму первых поколений советской элиты Ашин переживал как свою собственную. Его отец, секретарь Нижегородского горкома партии, был арестован, чудом уцелел, был освобожден и реабилитирован в один из коротких отливов волны террора в 1930-х гг. Но травма у сына и у всей семьи осталась. Ашин прямо говорил, что если бы отец тогда погиб, вряд ли бы он смог критически оценивать позиции революционеров и что он понимает тех шестидесятников (он называл их «марленами»), которые не смогли отступиться от позиций погибших отцов. Сам он смог произвести эту переоценку и вскрыть моральные изъяны «ленинской гвардии», приведшие ее к самоуничтожению.
Для последующих поколений советских и постсоветских руководителей он предпочитал использовать термин «правящие группировки», отказывая им в той избранности, которая, по его мнению, была связана не только и не столько с профессиональной компетентностью, сколько с высоким нравственным уровнем. Главным средством успешного проведения реформ в современной России он считал не усилия правящих группировок, расколотых на соперничающие кланы, а создание подлинного гражданского общества, которое базируется на дифференциации функций общества и государства, повышении роли населения как субъекта власти и собственности.
Вместе с тем он считал, что перед современным социумом (не только российским) остро стоит задача формирования элиты, соответствующей масштабу проблем постиндустриального общества и глобального кризиса. Центральную роль в решении такой задачи он отводил Университету, академическим традициям, философскому компоненту в университетском образовании. Недаром, повторял Ашин, Аристотель называл философию «царской наукой». Философия требуется для того, чтобы управлять другими, но прежде всего, чтобы справляться с собой при тех перегрузках и искушениях, которые испытывает человек, поднимаясь по пирамиде власти.
Геннадий Константинович Ашин не только ставил эту задачу, он до последнего дня жизни трудился для ее решения, он сам являлся примером человека новой элиты новой России.
Shestopal A.V Persons and generations. Gennady Konstantinovich Ashin.
