CC BY
196
[взаимосвязь литературы и языка] Н. И. Ли К 100-летию со дня кончины Льва Николаевича Толстого
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПОРТРЕТ Л. ТОЛСТОГО
(НА МАТЕРИАЛЕ «ВОСПОМИНАНИЙ» И. А. БУНИНА)
NATALYA I. LEE
L. TOLSTOY PENCILING (ON I. A. BUNIN'S "MEMOIRS")
В результате лингвистического анализа очерка Ив. Бунина, посвященного Л. Н. Толстому, становится очевидным не только восхищенное отношение автора к своему персонажу, но и способность увидеть черты характера, далеко выходящие за стереотипные представления о нем.
Ключевые слова: художественный текст, литературный портрет, Л. Н. Толстой, И. А. Бунин, образ, динамика образа, читательская рефлексия.
The linguistic analysis of I. A. Bunin's short story, devoted to L. N. Tolstoy, demonstrates not only the implied author's admiration of his character, but also the ability to see the character traits far off from a common view of him.
Keywords: fiction text, penciling, L. N. Tolstoy, I. A. Bunin, image, image dynamics, reader's reflection.
Личность Л. Н. Толстого вызывает интерес в современных литературных, философских кругах, о чем свидетельствует постоянное обращение филологов, историков, публицистов к биографии писателя, осмыслению мотивов его «ухода», философским, этическим, эстетическим взглядам писателя1.
На этом фоне представляется важным обращение к жанру литературного портрета — «Воспоминаниям» И. А. Бунина2, тем их частям, которые посвящены Л. Толстому, где личность персонажа концептуализируется в соответствии с видением и ценностными установками выдающегося писателя, способного средствами языка и композиции текста представить образ гениального человека в его целостности.
Толстой для Бунина был своего рода легендой, он еще в детстве узнал о нем из домашних разговоров. Задолго до появления в качестве действующего персонажа его творчества, образ Толстого прорисовывается как «некоторое представление», которое сформировалось у Бунина-ребенка. Мы узнаем об особом отношении автора к нему, «восторженном удивлении», о том, что Бунин «чуть не с дeтства жил в восхищении им», «выдeлил его из прочих», «был по-настоящему влюблен в него», в им «самим созданный образ», «который томил ... мечтой увидeть его наяву». Как и всех великих писателей, он считал Толстого «существом. особого рода». Экспозиция текста формирует ореол загадочности, при-
Наталья Ирсеновна Ли
Ассистент Петербургского государственного университета путей сообщения ► [email protected]
сущий образу Толстого в авторском восприятии. Этот ореол в ходе дальнейшего повествования поддерживается описанием первой встречи и дома Толстого в Хамовниках, куда отправляется герой-повествователь, его переживаний, вызванных ожиданием встречи. В этот момент все, что он наблюдает, идя на долгожданную встречу, — дом, окружающая обстановка, внешность Толстого, — поэтизируется, кажется Бунину необыкновенным, и порождает особые чувства: «сказочно-прелестные зимние звезды», «все вокруг сказочное», «особый сад», «необыкновенный дом», «таинственны и полны значения эти освещенные окна; ведь за ними — Он, Он!», «совершенно необыкновенный дом». Внутреннее состояние героя также эксплицировано лексемами и словосочетаниями «радость», «колотится сердце», «перевожу дыхание», «страшный», средствами синтаксического построения: предельно подробный способ фиксации деталей окружающего предметного мира (цепочка номинативных предложений) отражает особенности восприятия героя в движении, его обостренное внимание ко всему, что окружает Толстого и связано с ним: «Лунный морозный вечер... Кругом глушь и тишина, пустой лунный переулок. Передо мной ворота, раскрытая калитка, снежный двор. В глубине, налево, деревянный дом, некоторые окна которого красновато освещены. Еще левее, за домом, сад и над ним тихо играющие разноцветными лучами сказочно-прелестные зимние звезды... Прямо передо мной крутая лестница, крытая красным сукном. Правее, под нею, запертая дверь, за которой слышны гитары и веселые молодые голоса, удивительно беззаботные к тому, что они раздаются в таком совершенно необыкновенном доме.» (с. 73).
Современные междисциплинарные исследования, посвященные словесному образу, говорят о том, что яркость образа определяется глубиной впечатлений, составляющих его, или «индивидуальной способностью интеллекта запечатлевать тот или иной „объем" воспринимаемой информации в качестве моментально схваченной»3. В приведенном выше небольшом текстовом фрагменте содержится значительный «объем» перцеп-
тивной информации, источник которой — визуальное наблюдение: переулок, калитка, двор, дом, окна, при котором сам порядок перечисления отражает напряжение приближения к заветному месту, над которым играют разноцветными лучами сказочно-прелестные звезды. И на этом фоне, контрастом — гитара и веселые молодые голоса, что неожиданностью обостряет ожидание встречи. Яркость впечатлений, которые сохранила память рассказчика, порождает ощущение значимости описываемого события и для читателя.
Принцип объемного воспроизведения, придающий динамику образу, используется Буниным и при описании впечатления от внешности Толстого во время их первой встречи. Оно динамично — брошен беглый взгляд — отмечает признаки, кажущиеся особенными, значимыми: «. быстро, с неуклюжей ловкостью выдергивает ноги, выныривает . кто-то большой, седобородый, слегка как будто кривоногий, в широкой, мешковато сшитой блузе из серой бумазеи, в таких же штанах, больше похожих на шаровары, и в тупоносых башмаках. Быстрый, легкий, страшный, остроглазый, с насупленными бровями. И быстро идет прямо на меня, быстро (и немного приседая) подходит ко мне, протягивает, вернее, ладонью вверх бросает большую руку, забирает в нее всю мою, мягко жмет и неожиданно улыбается очаровательной улыбкой, ласковой и какой-то вместе с тем горестной».
Автор, фиксируя самые яркие черты образа, соединяет то, что известно читателю по живописным, ставшим стереотипными, узнаваемым портретам Толстого (седобородый, в мешковато сшитой блузе из серой бумазеи. с насупленными бровями), с тем неожиданным, увиденным при реальной встрече: быстрота и легкость движений, большой, страшный, ласковая и вместе с тем горестная улыбка и др. Далее в очерке конкретизируется, укрупняется изобразительный план, вскрывая механизм поэтапного процесса человеческого восприятия, движения от общего к особенному. Так, приглядевшись, рассказчик выделяет «по-звериному зоркие» «маленькие глаза», «бугры бровных дуг надвинуты на глаза» и т. п. Эти детали включаются в последующие
^^^ [взаимосвязь литературы и языка]
портретные детали как неотъемлемые черты образа, запечатленного в сознании Бунина.
Отмечая неординарность Толстого, его выдающуюся внутреннюю силу4, созданный Буниным портрет не мог не отразить того представления, которое существовало и существует в массовом сознании. Известно, что к началу 1890-х, по словам П. Басинского, Толстой стал «колоссальной духовной величиной, влияние которой в России сопоставимо с властью царя и православной церкви ... (он превратился. — Н. Л.) в философа уровня Лао-Цзы и Концуфия, Шопенгауэра и Ницше»5. Но на этом фоне Бунин выделил несколько неординарных черт внешности и поведения писателя: трагичность («горестная» улыбка, «темная грусть» в глазах, «несчастный вид») и «неловкость», «смущение» Толстого при обращении к собеседнику, особенно когда разговор заходил о его достоинствах как писателя и общественного деятеля, что придавало еще большее очарование его личности («извиняющаяся», «чуть виноватая улыбка», «смущенно улыбнулся», «покраснел», «неловко. смущенно» бросил свою книгу). Очень простой, деликатный, обаятельный, уважаемый всеми писатель и вместе с тем неловкий, старческий, жалкий и несчастный — таково представление, которое сформировалось у Бунина после нескольких личных встреч с Толстым. Так автор предпринимает попытку проникнуть в содержание увиденного, осмыслить особенности мировосприятия и характера Толстого. В тексте формируется динамика восприятия образа Толстого — из смутно представи-мого, существа «особого рода», он превращается в реального, физически воспринимаемого человека, которому оказываются присущи человеческие особенности и даже слабости.
Далее описание переводится в область психологического портрета. Вторая встреча памятна ему тем, что «лицо у него <Толстого> было в этот вечер худое, темное, строгое, точно из бронзы литое» (с. 76). Причина тому известна Бунину: «Он очень страдал в те дни — незадолго перед тем умер его семилетний Ваня...» (Там же). Читая это, читатель может вспомнить о том, что Ваня — это любимый сын Л.Толстого, в котором писатель
видел продолжение себя и на которого возлагал самые большие надежды. С. А. Толстая писала в своих воспоминаниях, что со смертью этого сына «Левочка согнулся совсем, постарел, ходит грустный с светлыми глазами, и видно, что и для него потух последний светлый луч его старости. На третий день смерти Ванечки он сидел рыдая и говорил: „В первый раз в жизни я чувствую безвыходность"»6. Боль и безысходность, резко отразившиеся во внешнем облике писателя, наблюдает самый близкий человек — его жена, и эта черта не уходит от внимательного взгляда Бунина. Пессимизм Толстого отмечен и в его речевом портрете, в кратких наставлениях Бунину: «Не ждите многого от жизни, лучшего времени, чем теперь, у вас не будет... Счастья в жизни нет, есть только зарницы его» (с. 74) и др.
Описание последней встречи, состоявшейся спустя 10 лет, вынесено в сильную позицию текста — абсолютный конец — и Бунин здесь снова фиксирует актуализированные выше детали образа: «Старческое лицо его так застыло, посинело, что имело совсем несчастный вид. <.> Поговорив, он крепко и нежно несколько раз пожал ею мою, опять глядя мне в глаза горестно, с поднятыми бровями» (с. 77). Они становятся некой абсолютной чертой образа, что имплицитно заключает оценочные смыслы, выводя на философские размышления
Так по мере чтения текста процесс читательской рефлексии смещается с личности повествующего автора, который охвачен восторгом предстоящей встречи с великим человеком, на конкретный образ Толстого, «горестного», «несчастного», на внутренний процесс его духовных страданий. К моменту описываемых встреч Толстой уже испытывал комплекс внутренних противоречий, осознавал неспособность совместить расписанную им же самим программу жизни и семейного счастья с высшими идеалами, с христианской верой. Человеческое страдание, так приковывавшее внимание Толстого, воспринималось им как особенность русского народа, как явление, перешедшее в привычку, о чем он писал в письме своей жене в 1882 году: «И везде страдания и зло, и привычка людей к тому, что это так и должно быть»7.
Вместе с тем и сам Толстой, как мы видим, носил в себе эту «темную грусть», затаенное страдание, которые он приписывал национальному характеру. И итогом того, что происходило в России того времени, стали «горестные чувства» Толстого, его ясное понимание того, что стране грозит революция, которую он предсказывал в своей статье 1885 года «Так что же нам делать?»8.
Современные исследования в области анализа текста признают важность аналитической рефлексии над смыслами, порождаемыми в процессе чтения, отводя ей большую роль по сравнению с выявлением готовых авторских ценностей и смыслов9. Литературный портрет Л. Толстого, созданный Буниным, реализует эту установку, вызывая размышления читателя об обоих персонажах: он вскрывает особенности бунинского восприятия мира, способность автора зафиксировать средствами языка характерные черты своего героя, выходящие за пределы «внешнего стереотипа», проникновение в его внутренний мир, что проливает свет на тот поступок Толстого, который вызвал бурю непонимания и попытки даже через 100 лет объяснить его причины И в то же время созданный Буниным образ предоставляет нам возможность интерактивного включения, появляется почва для размышлений о Толстом как носителе свойств русского характера, не только писателя, но и незаурядного мыслителя, своего рода провидца в контексте эпохи и социальных процессов.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См., например: Бирюков И. П. Биография Л. Н. Толстого: В 4 т. М., 2000; Сливицкая О. В. «Повышенное чувство жизни»: Мир Ивана Бунина. М., 2004; Варфоломеев Ю. В. О духовном завещании Л. Толстого // Вопросы литературы. 2007. № 6; Никитина Н. А. Повседневная жизнь Л. Толстого в Ясной поляне. М., 2007; Басинский П. В. Лев Толстой: Бегство из рая. М., 2010 и др.
2 Бунинъ И. А. Воспоминан1я. Парижъ, 1973. Далее цитаты из «Воспоминаний» приводятся по этому изданию; в скобках указываются страницы.
3 Шульга Е. Н. Феноменология восприятия и проблема фантазии // Визуальный образ (Междисциплинарные исследования) / Отв. ред. И. А. Герасимова. М., 2008. С. 36.
4 О Толстом в изображении Крамского П. Басинский отзывается как о русском богатыре, в потрете которого «энергетическим центром» «является глубокий междубровный вертикальный ровчик, отвлекающий взгляд зрителя от слишком пристальных, испытывающих на честность глаз. Этот ровчик говорит о невероятной концентрации воли и мысли, способных собраться в одной точке, чтобы, подобно рычагу Архимеда, перевернуть весь мир» (Басинский П. В. Лев Толстой: бегство из рая. М., 2010. С. 246).
5 Басинский П. В. Указ. соч. С. 421.
6 Там же. С. 519.
7 Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. Т. 19. Избр. письма. М., 1984.
8 В этой статье Л. Толстой писал: «Рабочая революция с ужасами разрушений и убийств не только грозит нам, но мы на ней живем уже 30 лет и только пока, кое-как разными хитростями на время отсрочиваем ее взрыв» (Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. Т. 16. Избр. публицистические ст. М., 1983. С. 379).
9 Венедиктова Т. Д. Философия и литература: проблемы взаимных отношений (Матер. «Круглого стола») // Вопросы философии. 2009. № 9. С. 56-96.
[хроника]
круглый стол ропрял «русский язык как неродной: педагогические достижения»
В апреле 2010 года РГПУ им. А. И. Герцена при поддержке РОПРЯЛ в 3-й раз провел Круглый стол в Санкт-Петербурге, посвященный теме «Русский язык как неродной: педагогические достижения». Заседание Круглого стола открыла член Правления РОПРЯЛ проф. И. П. Лысакова, которая рассказала об истории изучения проблемы преподавания русского языка в полиэтнических школах Санкт-Петербурга и подчеркнула, что в этом году делается акцент на достижениях педагогов в школах с полиэтническим составом учащихся.
Первое слово было предоставлено директору научно-методического центра Адмиралтейского района Санкт-Петербурга С. И. Петровой. Она поделилась с собравшимися результатами экспериментальной работы по русскому языку,
которую проводит НМЦ совместно с кафедрой межкультурной коммуникации в школах района.
Профессиональный интерес у участников Круглого стола вызвали сообщения об оригинальных авторских проектах и программах обучения русскому языку как неродному.
В ряде выступлений была затронута проблема сохранения, развития и распространения русского языка в странах ближнего зарубежья.
Все выступления сопровождались презентациями и демонстрациями учебных материалов и пособий.
А. И. Якимович, доц. каф. межкультурной коммуникации, член оргкомитета конференции
