CC BY
37
ЛИТЕРАТУРА КАК НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД НА МИР (ОБ ОДНОЙ ЗНАКОВОЙ МОНОГРАФИИ)
М.М. Голубков
Golubkov, M.M. Literature as the nation’s outlook on the world (on one monograph as a landmark). The review analyses and grasps the idea behind the conceptual principles of N.Y. Zheltova’s monograph ‘Early-20th-Century Prose: the poetics of the Russian national character’ published in 2004 by Tambov University Press.
Монография Н.Ю. Желтовой [1] представляет собой безусловно знаковое явление современного отечественного литературоведения. Тому есть две причины.
Во-первых, предмет исследования:
Н.Ю. Желтова изучает русский национальный характер, как он отражен в прозе первой половины столетия. Следовательно, литература мыслится автором монографии как явление национальное, выражающее национальный взгляд на мир, национальную концепцию мира и человека. Если в 1980-е годы высказывание подобного взгляда на русскую литературу требовало смелости и было доступно личностям склада В. Кожинова или Л. Гумилева, то в 1990-е годы оно стало куда более распространенным, утратив, правда, научную содержательность и обретя пафос, скорее, эмоциональный. В первом десятилетии нового века требуется уже не столько эмоционально-лирический взгляд на национальную проблематику, сколько строго научный. В этом смысле работа Н.Ю. Желтовой очень современна: национальная сущностная основа русской литературы первой половины XX века ставится здесь как научная проблема.
При этом глубокое сочувствие вызывает пафос монографии, заявленной автором в самом начале первой, методологической, главы: «Необходимо преодолеть последствия рокового невнимания к органичной русскости и национальной оригинальности творческого почерка отечественной литературы, состоявшейся как непревзойденный мировой художественный феномен. Необходимо с учетом новейших достижений гуманитарных наук в области этнологии сформулировать принципы новой литературоведческой идеологии, базирующейся на изучении русской словесности как национальной» (с. 28). В
самом деле, это одна из насущных проблем литературоведения.
Второе обстоятельство, делающее работу актуальной, современной, знаковой, вытекает из первого. Монография обладает современной методологической оснащенностью. Нет, наверное, ни одного сколько-нибудь заметного и продуктивного течения современной гуманитарной мысли, мимо которого прошла бы Н.Ю. Желтова. При этом методологический арсенал современного литературоведения используется весьма рачительно, автор создает свой собственный тонкий инструментарий изучения национального сознания, отраженного в литературе. Именно поэтому методологическому основанию исследования посвящена добрая его часть - вся первая глава.
В первую очередь, автор обращается к теории фракталов и к концептному анализу литературы. Важнейшие для себя методологические принципы автор почерпывает из арсенала лингвокультурологии, динамично развивающейся молодой науки, оперирующей понятием «культурного концепта», ставшим центральным для монографии. Плодотворность подхода к явлениям национальной культуры с точки зрения концептов, содержащихся в языке и являющимися категориями национального сознания, на сегодняшний день почти не подвергается сомнению. Его актуальность для изучения национального восприятия мира демонстрирует хотя бы фундаментальный труд Ю. Степанова «Константы: словарь русской культуры», обретший за несколько лет абсолютный научный авторитет. Категории концепта там посвящена обширная вводная статья.
Забегая вперед, скажем, что именно категория концепта становится базисной в монографии Н.Ю. Желтовой. И самые, на наш взгляд, интересные ее главы посвящены ана-
лизу именно концептосферы русского сознания, отраженной литературой, в частности, «Тихим Доном» М. Шолохова. Сами названия глав, посвященных анализу романа, не могут не вызвать пристального, заинтересованного внимания коллег: «Простор и даль», «Воля и свобода», «Феномен русской удали». По этому же пути идет Н.Ю. Желтова, обращаясь и к другим авторам: «Русская жалость в рассказе М. Горького «Страсти-мордасти» или же «Сподручница грешных» Е.И. Замятина: лик и образ». Представляется, что именно в концептосфере русской литературы первой половины века Н.Ю. Желтова ищет путь научного постижения русского национального сознания и самосознания, а кон-цептный анализ становится одним из основных (если не основным) методологических принципов исследования.
А вот обращение к фрактальной поэтике не представляется столь же бесспорным. В самом деле, «Фрактальная поэтика» пока еще не является общепризнанной. Ее основные принципы были сформулированы Е.Г. Му-щенко, очень ярким и самобытным ученым, ныне, увы, покойным. Обратившись к новейшим открытиям физики, которые мгновенно находят свое отражение и в системе философских взглядов, Е.Г. Мущенко попыталась перенести их в сферу литературоведения. Не место сейчас обсуждать плодотворность этой попытки, но если говорить о диссертации, то нам показалось, что обращение к фракталам дало не так уж много. Фракталы, части целого, подобные целому, способные отразить в себе целое, и «теория фрак-тальности» и «фрактальная поэтика» подробно описываются в первой, методологической, главе, но далее автор о них почти забывает, лишь изредка обращаясь к этому понятийному терминологическому комплексу. Это, в общем, и понятно. Думается, что «фрактальная поэтика» еще слишком мало теоретически разработана, поэтому не очень понятно, какие результаты практическому литературоведению она может принести. По крайней мере, ее отсутствие в основных главах монографии вовсе не ощущается как какой-то методологический пробел, который может обеднить исследование или исказить его результаты. Нужен ли он был автору?
И еще одно замечание методологического характера. В процессе обоснования мето-
дологической базы исследования с неизбежностью появляется категория ментальности, автор предлагает вслед за В.В. Колесовым определить ментальность как «миросозерцание в категориях и формах родного языка, синтезирующее в процессе постижения его культурного кода духовные, интеллектуальные, волевые качества национального характера в наиболее типичных его проявлениях» (с. 55). Не совсем только понятно, почему Н.Ю. Желтова обошла своим вниманием школу нового историзма, сложившуюся во Франции в 1930-е годы вокруг журнала «Анналы». Без школы нового историзма, представленной именами Л. Февра, М. Блока, Й. Хейзинги, наверное, было бы невозможно научное бытование категории ментальности в современной науке. Обращение к этим трудам могло бы предопределить новые повороты исследовательского сюжета. Это упущение тем более удивительно, что в отечественной науке последних полутора-двух десятилетий эта школа активно развивается, ее ярчайшим и старейшим представителем является А.Я. Гуревич, автор труда «Категории средневековой культуры», в 1990-е годы выходил альманах «Одиссей», в начале XXI века начал издаваться альманах «Историк и художник» под редакцией профессора С.С. Секеринского (которого, кстати, очень заинтересовала монография Н.Ю. Желтовой).
Конечно же, главный интерес в монографии представляет конкретный историколитературный анализ, который базируется на нескольких базовых принципах. Один из них -рассмотрение русской литературы первой половины XX века как единой сложившейся системы, включающей в себя все три подсистемы, в рамках которых и развивалась литература: метрополии, диаспоры, потаенной литературы. Очень интересно и убедительно аргументируется понятие «проза 1918 года», которая рассматривается как целостное историко-литературное, философско-художественное явление. В его притяжение попадают как произведения, созданные в этот год, так и произведения об этом годе. «Проза 1918 года» обозначает важную веху в осмыслении русской литературой национального характера, концентрируя в себе широкий спектр его оценок и способов художественного изображения. Подобное явление еще предстоит осмыслить в литературоведении, но очевид-
но, что оно будет введено в научный оборот с легкой руки автора монографии.
Еще раз повторим, что наиболее удачной и плодотворной стороной работы оказывается анализ концептов, обнажающих национальный взгляд на мир. Так, в четвертой главе «Феномен «русской любви» в прозе первой половины XX века: этическое и художественное своеобразие» представлено исследование национального литературного любовного канона и особенностей художественного воплощения русской любви, особое внимание обращается на этическую категорию жалости, которая является высшим проявлением русской любви. Этот концепт, как он явлен в прозе Куприна, Бунина, Набокова, Шмелева, выражает одно из противоречий русского национального характера: взыскание идеала и невнимание к реальности, которая всегда шире и богаче идеала. Поэтому и в любви русский человек чаще предается любовным мечтам, чем поискам любви в реальной жизни. Неизбежное противоречие воображаемого идеала и жизненных обстоятельств обуславливает трагический пафос, который несет в себе этот концепт. Именно поэтому Куприн однозначно отвергает семейную идиллию как идеал русского счастья, поскольку она не соответствует национальной любовной аксиологии.
Не случайно увенчивает монографию глава, целиком посвященная «Тихому Дону». С точки зрения Н.Ю. Желтовой, «Тихий Дон» содержит своеобразный «код русскости», заключенный в аксиологии национального пространства. Концептосферу русского пространства в «Тихом Доне» составляют в большинстве своем языковые национальные концепты, содержащие «пространственные» семы: простор, даль, дорога, удаль, правда, воля, тоска, песня. Их анализ составляет, быть может, самую замечательную часть работы.
Так, например, очень интересным и обоснованным оказывается соотнесенность двух сугубо русских концептов, не представленных, насколько нам известно, ни в английском, ни в немецком, ни во французском языке: воля и свобода. Наверное, только нам известно чувство тоски по воле и мало и весьма невнятно артикулируемое сомнение,
недоверие в отношении к свободе. Оказывается, показала Н.Ю. Желтова, эта коллизия присутствует и в сознании Мелехова, и однозначно решается им в пользу воли. Свобода не принимается и не понимается внутренним нравственным законом Григория, но связывается в сознании Мелехова со слабостью, индивидуалистической отторгнутостью, са-мовольничанием и самоуправством. Воля же всегда выражается через причастность человека к общине, через включенность в нее. По оценке Григория, народ не принял большевиков в свой коллектив, следовательно, прямо отвергает искусственно навязываемые ими ценности. В русской воле безусловно наличествует сема отсутствия любых ограничений и запретов, но в тоже время в ней есть родовое, надличностное начало, включающее человека в национальное родовое целое. В романе проводится мысль, что воля антиличностна, но не античеловечна. Григория нельзя назвать свободным человеком, а вольным - можно. Воля, настаивает автор монографии, нравственно детерминирована, близка внутреннему убеждению человека, на котором базируется и русская правда. При некоторой спорности этих суждений Н.Ю. Желтовой, им нельзя отказать в убедительности, научной обоснованности и нравственной притягательности.
Из сказанного очевидно, что огромная по замыслу и исполнению работа состоялась. Очевидно, что теперь ни один исследователь русского национального сознания не сможет пройти мимо нее. Сделанные замечания нисколько не снижают высокой оценки труда Н.Ю. Желтовой, они, скорее, являются следствием того, что большая и сложная работа и страстный научный и личностный пафос ее автора взывают читателя к активному диалогу.
1. Желтова Н.Ю. Проза первой половины XX века: поэтика русского национального характера / науч. ред. Л.В. Полякова. Тамбов, 2004. Далее цит. это издание с указанием страниц в тексте статьи.
Поступила в редакцию 5.09.2005 г.
