CC BY
23УДК 81'282.2 (571.54/55)
ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКАЯ РЕФЛЕКСИЯ РЕЧЕВЫХ ПОРТРЕТОВ ШИЛКИНСКИХ ХАМНИГАН ЗАБАЙКАЛЬСКОГО КРАЯ
© Сундуева Дина Борисовна
кандидат филологических наук, доцент кафедры теоретической и прикладной лингвистики Забайкальского государственного университета 672039, г. Чита, ул. Александро-Заводская, 30 E-mail: dina-sundueva@ yandex.ru
На примере языковой культуры ассимилирующейся малой этнической группы шилкинских хам-ниган Забайкальского края в работе актуализируется лингвокультурологический подход к анализу речевого портрета, обнаруживающий отражение культуры в языке исследуемой группы. Основное внимание автор акцентирует на говоре шилкинских хамниган как явлении «остаточной» культуры, являющейся главной ценностью исследуемой группы, формирующей сердцевину ее культуры. Сохранению «фрагментарных» остатков говора шилкинских хамниган способствует бурятско-русское двуязычие, характерное для сельской местности. Длительное проживание среди родственного в языковом отношении бурятского этноса способствовало консервации реликтов говора, сохранившихся в речи старшего поколения, постепенно наполняющихся символическим содержанием, становящихся напоминанием о связи с прошлым этнической группы.
Ключевые слова: речевой портрет, малые этнические группы; лингвокультурологическая рефлексия, этническая самоидентификация, говор шилкинских хамниган.
LINGUOCULTURAL REFLECTION OF TRANSBAIKAL SHILKINSKY KHAMNIGAN'S SPEECH PORTRAITS
Dina B. Sundueva
PhD, A/Professor of Department of theoretical and applied linguistics, Transbaikal State University 30 Alexandro-Zavodskaya Str., Chita, 672039 Russia
The article contains the speech portraits characteristics of Shilkinsky khamnigan who live in Aginsk Buryat circuit. The linguistic and cultural approach aims at study the Shilkinsky khamnigan dialect functioning, which helps to detect the sub-ethnic group identity status and peculiarities. The local sub-ethnic groups members' dominant peculiarities are revealed to preserve their ethnic identity as the behavior within their own ethnic group rather than external one.
Keywords: speech portrait, a local sub-ethnic culture, an ethnic self-identity, Shilkinsky khamnigan, Shilkinsky khamnigan dialect.
Актуальность исследования языковой культуры ассимилирующих малых этнических групп (АМЭГ) обусловлена динамичностью современных процессов межкультурной коммуникации, особенно в контексте усиления когнитивного диссонанса субъектов культурного взаимодействия. Включение лингвистического термина «речевой портрет» в операциональное поле междисциплинарного исследования, ориентированного на выделение и описание типов культурной идентичности, репрезентирующих ассимиляционные процессы забайкальского трансграничья, обосновывается взаимосвязью между социокультурными и языковыми факторами изменения, что подчеркивалось во многих исследованиях [4, с. 356]. Признание социальной природы языка, речевого взаимодействия, когда высказывания отбираются в соответствии с социально признанными нормами и ожиданиями, позволяет анализировать языковые явления «как в контексте собственного языка, так и в более широком контексте социального поведения» [2, с. 84].
Начало разработки речевых портретов в лингвистике связано с именем М. В. Панова, работы которого являются образцом описания речевых проявлений, началом их социолингвистического осмысления. Речевой портрет определяется как «совокупность языковых и речевых характеристик коммуникативной личности или определенного социума в отдельно взятый период существования», как «функциональная модель языковой личности» [17]. Речевой портрет, как и языковая личность, может быть индивидуальным, а также коллективным, присущим определенной группе людей [12;
* МЭГ определяется как «часть каких-либо этносов, их внутренние подразделения, обладающие культурно-бытовыми особенностями, отличающими их от основного ядра этноса» [14].
15]. В центре внимания исследователей индивидуальные (Е. В. Осетрова, В. Д. Черняк) и коллективные речевые портреты (Е. А. Земская, Л. П. Крысин, С. В. Мамаева, Т. П. Тарасенко, Б. Я Шарифул-лин и др.). Представляют интерес тексты произведений художественной литературы, в которых речевые портреты рассматриваются как средство создания художественного образа (Л. Н. Чурилина, Е. А. Гончарова). При характеристике речевого портрета анализируются особенности использования языковых единиц разных уровней, обращается внимание на характер речевого поведения отдельных людей и групп. Отметим, что в работах лингвистов материалом исследования служат как устные, так и письменные источники. В целом, во всех исследованиях подчеркивается, что речевой портрет как воплощенная в речи языковая личность обнаруживает возрастные, гендерные, психологические, социальные, этнокультурные, лингвистические характеристики личности, а также общие черты, присущие ему как представителю определенной группы [9; 21].
Так, М. В. Китайгородская и Н. Н. Розанова, определяя речевой портрет как «функциональную модель языковой личности», предлагают взять за основу уровни анализа языковой личности [11, с. 26]. В работе М. Н. Гордеевой предлагается следующая схема анализа речевого портрета: 1) особенности языковых единиц разных уровней; 2) особенности речевого поведения, включающее этикетные формулы, речевые клише, прецедентные феномены, языковую игру; 3) лингвокультурологи-ческие особенности, обнаруживающие отражение культуры в языке; 4) рефлексию персонажей и ме-таязыковые пометы [3, с. 12]. Подытоживая степень научной разработанности исследуемого феномена, следует подчеркнуть, что, несмотря на отсутствие универсальной модели описания, «изучение речевых портретов все более распространяется в науке» [8, с. 100].
В данной статье актуализируется лингвокультурологический подход к анализу речевого портрета, обнаруживающий отражение культуры в языке, существенно дополняющий сложившиеся подходы в исследовании феномена культурной идентичности. В настоящее время, как справедливо заметил Р. Билз, «несмотря на предположение, что лингвистические исследования могут дать нам количественные показатели аккультурации, эта область изучения не получила серьезного развития и ...кажется весьма перспективной» [1, с. 363]. Лингвокультурологическая рефлексия речевого портрета как «функциональной модели языковой личности» обнаруживает тенденции, детерминирующие и сопровождающие перемены в структуре культурной идентичности. Речевые портреты являются тем материалом, который проливает свет на содержание этнической самоидентификации с его общими механизмами, усредненными критериями и самой интенцией идентифицировать себя с каким-либо этносом [16].
В центре нашего внимания - АМЭГ шилкинских хамниган, проживающих в с. Зугалай Агинского Бурятского округа Забайкальского края. Исследуемая группа входит в состав «субэтнической группы хамниган в составе монголов Хэнтэйского и Восточного аймаков Монголии, Хулунбуирского аймака Автономного района Внутренней Монголии в КНР, в России - бурят Бурятии и Забайкальского края» [23, с. 300]. Сложившаяся практика деления хамниган Забайкалья на отдельные группы - кыринские, ононские, акшинские, шилкинские и другие группы является свидетельством сложности этногенеза исследуемой группы [5, с. 32].
В настоящее время население с. Зугалай, в котором компактно проживают представители АМЭГ, составляет 1522 чел., из них шилкинские хамниганы составляют 0,3% [20, с. 35]. Выделение столь малочисленной группы с целью лингвокультурологической рефлексии обосновывается рядом причин. Во-первых, в отличие от других групп хамниган, например, ононских, исследуемая группа практически полностью утратила связь с монгольским миром. Представители АМЭГ являются православными по своему вероисповеданию, основным языком внутрисемейного общения является русский язык. Еще в середине XIX в. М. Кастрен, собравший богатый материал по говору тунгусов Нерчин-ской Даурии, писал, что «язык тунгусов отличен от бурятского языка». Исследователь отмечал, что «урульгинский говор несколько обурятился» [10, с. 231]. Как пишет Т. Б. Уварова, основываясь на архивных данных, «с середины XVIII в. ведущая роль в дальнейших изменениях языка забайкальских тунгусов переходит от монгольского языка к бурятскому и русскому... В зависимости от преобладающих контактов с тем или иным иноязычным населением, по всей вероятности, уже к началу XIX в. разные территориальные группы нерчинских тунгусов имели некоторые различия в языке» [22, с. 87]. По данным переписи 1897 г., численность населения Урульгинской степной думы, говорящего на русском языке, составляла 69,2%, по-бурятски - 7%, по-монгольски - 15%, по-эвенкийски - 8% [22, с. 87]. Статистические данные свидетельствуют о стремительной динамике в среде нерчинских тунгусов - изменении этнического самосознания этой локальной субэтнической группы [13].
В начале XX в. в Урульгинской управе 80,5% населения использовало русский язык как основной язык общения. «К 1912-1913 годам тунгусы Урульгинской Степной Думы говорили на испорченном бурятском или русском языке» [5, с. 78]. Можно предположить, что к 1917 г., времени начала воинствующего атеизма, АМЭГ шилкинских хамниган практически были ассимилированы доминирующей русской культурой. Ярким тому подтверждением являются речевые портреты членов АМЭГ, приведенные здесь и далее.
В детстве мы вообще не разговаривали на своем. Все по-русски. Кузьма-то бабушкатай бэйкан (жил с бабушкой). Бабушка Степанида недавно наша умерла. Он должен был, Кузьма, говорить. Тоже никого ни бум-бум. Марфа его мать жила до ся времени. Прожила очень долго. Стары-то они знали свой язык. А муно (сейчас). Они очень знали наши обычаи, свой язык...
Для АМЭГ шилкинских хамниган характерен образ жизни, приближенный к русскому старожильческому укладу.
Я вот крещена. Торгын участок-то (на Торгоконском участке) попы крестили. Моё крещено-то имя Марфа. Я была Марфа. А назвали-то меня по-бурятски. И дали мне имя Намжилма. Кузьма приезжает когда, громко зовет: Намдже! Намдже! Это уже по-нашему. Когда жили среди русских, Пасху отмечали. Это как жили в русских деревнях, отмечали. А чего куда, не знам.
Уникальность образа жизни АМЭГ шилкинских хамниган отмечается в произведениях художественно-документального характера. В известной книге С. Зарубина «Трубка снайпера», посвященной ратному подвигу героя Великой Отечественной войны Семена Даниловича Номоконова, представителя АМЭГ шилкинских хамниган, дается яркое описание образа жизни исследуемой группы: «Номоконов-тунгус из рода хамниганов. Его маленький народ живет в разных местах: в Делюне, Средней и Нижней Талачах, в селах близ Вершино-Дарасуна. Так считалось раньше, так пишется и сейчас. Его народ живет многими обычаями эвенков, но не умеет разводить оленей. Его народ хорошо понимает и бурятский язык, но овец пасти не умеет, не приучен к хлебопашеству. Степные буряты, живущие рядом, считают хамниганов своим народом. Эвенки - тоже своим. Раньше его маленькое, очень древнее племя кормилось только охотой. Когда русские построили железную дорогу, жить стало труднее: паровозы пугали зверей. Тогда люди перекочевали всем родом в верховья реки Нерчи и стали охотиться там [7, с. 40].
На протяжении всей своей истории, начиная с древнейших времен, когда исследуемая группа наиболее агрессивно декларировала свою самобытность, и до современного состояния, АМЭГ неоднократно подвергалась влиянию ассимиляционных процессов со стороны различных народов.
Дэлюн деревня была сама хамниганска, раньше колхоз «Шэнэ байдал» по-хамнигански назывался. И потом соединение колхозов началось. Соединили сначала одну деревню. Перва - Ульяновка гэджэ (называется) хохлы там жили. Друга деревня - кацапы, третья - мордва. Одна деревня была, Хила называлась. Гураны там жили. Русски так их называли. Не-е-е, не нас... Русски гуранов так называли. Нэгэл бичикин деревня (одна маленькая деревня). Пошто-то их так называли... Дэлюнских хамни-ган-то там мало было. Потом стали колхозы появляться, хамниганы с Талачи, с Торгокона приехали. Так и в Дэлюне все хамниганы собрались. Одно время деревни соединяли. Соединят, вот и возись. ТоориНэн галуунуд шэнги (как заблудившиеся гуси), хамниган тоже тиигэд кэлэкэ (хамниганы тоже так говорят).
Таким образом, усилению ассимиляционных процессов в современный период истории АМЭГ шилкинских хамниган способствовали смешанный состав населения, политика укрупнения сел, введение школьного преподавания на русском языке, где дети были лишены возможности говорить на родном языке, распад традиционного хозяйства, рост числа межэтнических браков.
Вторым обстоятельством формирования культурной специфики АМЭГ на фоне других групп хамниган Забайкальского края явилась политика укрупнения хозяйств в 60-е гг. XX в. В эти годы из сел Нарин-Талача Карымского района, Делюн Шилкинского района члены АМЭГ переехали на постоянное место жительствов в Агинский Бурятский округ. В отличие от шилкинских хамниган, проживающих вне Агинского Бурятского округа и полностью ассимилировавшихся среди русского населения, АМЭГ в силу бурятского окружения удалось сохранить «фрагментированную» культуру, исконные элементы которой сведены к случайным остаткам [20, с. 402]. Опыт аккультурации членов АМЭГ в бурятское сообщество нашел отражение в речевых портретах ее членов.
Там жили, по-русски говорили. Сюды приехали, бурятами стали. «Хамниган!» - кто кликнет. Ладно. «Бурят!» - кто кликнет. Ладно. Мы щас кто? Хамнигадуд (хамниганы) называмся? Но мы ни туда и не сюда. Таких людей навалом. Так и выросли, что понять не можем. Хамниган муно бо-
рида болоно (хамниганы бурятами становятся), буряад хамниган болно (бурят хамниганом становится), тигээдлэ ябаналдида (так и живем).
При лингвокультурологической рефлексии речевых портретов членов АМЭГ шилкинских хамниган представляет интерес состояние языка группы как экспликация «фрагментированной» культуры. Уточним лингвистический статус исследуемого идиома. В работе Д. Г. Дамдинова «Ононские хамниганы (историко-этнографический очерк)» (1993), посвященном сравнительно-историческому освещению говора ононских хамниган, исследуемый идиом рассматривается как самостоятельный диалект бурятского языка (разрядка наша. - Д. С.), обладающий значительным пластом архаичных черт в лексическом составе, фонетической системе, морфологическом строе языка [6, с. 18]. Наряду с существующей точкой зрения, в частности, в работах финского лингвиста Ю. Янхунена [24], монгольского лингвиста Б. Ринчена [18], утвердилось представление о говоре как самостоятельном хамниган-ском языке (разрядка наша. - Д. С.), сохранившем архаичные северомонгольские черты. Монголоведами, согласно данной концепции, в составе хамниганского языка выделяется диалект маньчжурских хамниган, имеющий ряд изоглосс, сближающих его с бурятским языком, и диалект ононских хамни-ган, имеющий ряд изоглосс, сближающих его с халха. Как отмечается в монголоведных исследованиях, согласно этой версии, в Монголии представлены говоры обоих диалектов хамниганского языка [18, с. 54]. Как видим, исследователи едины лишь в том, что данный идиом по своему происхождению является монгольским. В рамках данной работы, поскольку до сих пор у исследователей не сложилось единой точки зрения на исследуемую проблему, нами используется термин говор шилкинских хамниган.
Сохранению «фрагментарных» остатков говора шилкинских хамниган способствует бурятско-русское двуязычие, характерное для сельской местности Агинского Бурятского округа [23, с. 84]. Длительное проживание среди родственного в языковом отношении бурятского этноса способствовало консервации реликтов говора шилкинских хамниган, сохранившихся в речи старшего поколения, постепенно наполняясь символическим содержанием связи с прошлым своей группы. В отличие от тех, кто остался жить на прежних местах и впоследствии ассимилировались среди русского населения, старшее поколение АМЭГ использует в русской речи отдельные реликты родного говора.
Старуки песню все пели. Общедэлюнская это песня. Нютагаа кун дулаадаг бэшэгу? (поют же люди о своей Родине?). Пели бабушки. Напьются самогонки, бедны, поют. Поют и плачут. Поют и плачут. Они плачут, и мы плачем. А чо они плачут? А чо мы плачем? Не знай! Дэлюн, Дэлюн! -гэлсэгшэмнай. Дэмыш холохон бэшэл байнадаа (Дэлюн, Дэлюн! - мы говорим. Не так уж ты и далека, моя Родина!). Это чисто хамниганска песня. Бабушки бедны. Нютага кун дулаадаг бэйга (пели люди песню о Родине). Значит и нам плакать надо. Это детство наше. Оне своих, которы на фронте погибли, они их вспоминали, плакали.
В речи представителей АМЭГ достаточно часто встречаются фрагменты фольклора, песенного наследия, питающие субъективное этническое чувство ее членов.
Семен Данилыч все песню пел. Напьется, все время эту песню пел: «Ундэр хадын дабаанда, хандагэй бугонь увро тавяа» (на высокой горе лось развесил свои ветвистые рога) - вот так вот пел и плакал сильно. И чо-то запомнилось мне это...
Для речевых портретов представителей АМЭГ характерно смешение и переключение кодов. Говор шилкинских хамниган, несмотря на свою «фрагментарность», продолжает поддерживать границы сообщества, подкрепляя чувство принадлежности к группе, хотя уже не выполняет полноценно своей коммуникативной функции [19]. При этом может акцентироваться внимание на фонетических особенностях родного говора.
Недавно слышала по телевизору. Чисто говорят, как мы. Я ещё подумала: Вай, ямар манадуд чинде говорят (как мы разговаривают). Бидэ хамнигадуд (мы хамниганы), есть щас кыринские хамниганы, борзински, ононски гэдлэ (называются), навалом всяких.
Отметим возрастные различия в речевом поведении членов АМЭГ: пожилые люди консервативны, менее склонны к изменениям, языком внутригруппового общения АМЭГ является русский язык. Вместе с тем, приспосабливаясь к эклектичной реальности, актуализируя «чистую» идентичность, связанную с древнейшими временами, когда АМЭГ не была подвержена влиянию извне, старшее поколение использует в речи реликты родного говора. В ситуации, когда окружение различно по языку - в него входят как «свои», так и «чужие», является важной мотивация ожидания окружающих. Ожидание «своих», говорящих на бурятском языке односельчан, предполагает переключение с русского на бурятский язык. В среде молодого поколения АМЭГ, в большинстве своем из смешанных семей, представления о «своем» являются невнятными, аморфными и редуцированы к группе в целом. Ве-
роятнее всего, в основе смены этнической идентичности в экзистенциальных ситуациях лежат фено-типические основания. Молодые люди, оставшиеся в селе, активнее используют бурятский язык в общении со сверстниками.
Я не слышала, чтобы молодежь говорила, что мы тунгусы, или кто-то другие... У нас в селе больше буряты живут. Наверное, если у меня муж бурят, то значит и я бурятка. У моей одноклассницы, например, муж русский, так она и сама как русская.
Таким образом, лингвокультурологический подход к анализу речевого портрета обнаруживает современные смыслы актуальной культуры шилкинских хамниган в момент взаимодействия с доминирующей группой. Речевые портреты представителей АМЭГ отражают мировоззренческие установки, ценностные приоритеты, поведенческие реакции, что позволяет воссоздать объективную картину сложной социокультурной реальности. Реликты говора шилкинских хамниган как явления «остаточной» культуры продолжают оставаться центральной ценностью АМЭГ, формируя сердцевину ее культуры.
Литература
1. Билз Р. Аккультурация // Интерпретации культуры. - СПб.: Университетская книга, 1997. - C. 348-370.
2. Гамперц Дж. Речевая общность // Социолингвистика и социология языка. Хрестоматия / отв. ред. Н. Б. Вахтин. - СПб.: Изд-во ЕУСПб, 2012. - С.84-96.
3. Гордеева М.Н. Речевой портрет и способы его описания // Лингвостилистические и лингводидактические проблемы коммуникации. - М., 2008. - № 6. - С. 100-112.
4. Гэл С. Лексические инновации и утраты: использование и роль ограниченного венгерского // Социолингвистика и социология языка. Хрестоматия / отв. ред. Н. Б. Вахтин. - СПб.: Изд-во ЕУСПб, 2012. - С. 355-357.
5. Дамдинов Д. Г. Аборигены Восточного Забайкалья. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2005. - 116 с.
6. Дамдинов Д. Г. О, прародина монголов. - Улан-Удэ: Изд-во БГСХА, 2005. - 258с.
7. Зарубин С. М. Трубка снайпера. - Чита: Поиск, 2005. - 224 с.
8. Земская Е. А. Речевой портрет эмигрантки первой волны // Русский язык сегодня: сб. ст. / РАН. Ин-т рус.яз. им. В. В. Виноградова; oтв. pед. Л. П. Крысин. - М.: Азбуковник, 2000. - Вып. 1. - 596 с.
9. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. - Изд. 6-е. - М.: Изд-во ЛКИ, 2007. - 264 с.
10. Кастрен М. А. Путешествие в Сибирь. 1845-1849 // ^ч.: в 2 т. - Тюмень: Изд-во Ю. Мандрики, 1999. -Т. 2. - 348 с.
11. Китайгородская М. В., Розанова Н. Н. Речь москвичей: Коммуникативно-культурологический аспект. -М, 1999. - 396 с.
12. Леорда С. В. Речевой портрет современного студента: aвтореф. дис. ... канд. филол. наук. - Саратов, 2006. - 26 с.
13. Малая энциклопедия Забайкалья. Международные связи / гл. ред. Р. Ф. Гениатулин. - Новосибирск: Наука, 2012. - 751 с.
14. Малые этнические и этнографические группы: сб. ст. / под ред. В. А. Козьмина. - СПб.: Альтернативная полиграфия, 2008. - 356 с.
15. Матвеева Г. Г. Скрытые грамматические значения и идентификация социального лица («портрета») говорящего: дис. ... д-ра филол. наук. - СПб, 1993.
16. Осетрова Е. В. Губернатор Красноярского края: наброски к речевому портрету // Российский лингвистический ежегодник.- Красноярск, 2007. - Вып. 2 (9). - С. 124-138.
17. Панов М.В. История русского литературного произношения XYIII-XX в. - М., 1990.
18. Ринчен Б. БНМАУ-ын хамниган аялгуу [Хамниганский диалект в МНР]. - Улан-Батор, 1969. - 116 с.
19. Смолич Е. Языки меньшинств как центральные ценности // Социолингвистика и социология языка. -СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2012. - С. 402-430.
20. Социально-экономическое положение АБАО. Статистический сборник. - Агинское, 2006. - 60 с.
21. Тарасенко Т. П. Языковая личность старшеклассника в аспекте еe речевых реализаций (на материале данных ассоциативного эксперимента и социолекта школьников Краснодара): автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Краснодар, 2007. - 30 с.
22. Уварова Т.Б. Нерчинские эвенки в XVIII-XX веках. - М.: ИНИОН РАН, 2004. - 164 с.
23. Энциклопедия Забайкалья: Агинский Бурятский округ / гл. ред. Р.Ф. Гениатулин. - Новосибирск: Наука, 2009. - 352 с.
24. Janhunen J. Materialon Manchurian Khamnigan Evenki. Helsinki, 1991.
References
1. Bilz R. Akkulturatsiya [Acculturation]. Interpretatsii kultury - Culture Interpretation. St. Petersburg: Universi-tetskaya kniga, 1997. Pp. 348-370.
2. Gamperts Dzh. Rechevaya obshchnost' [Speech community]. Sotsiolingvistika i sotsiologiya yazyka. Hrestoma-tiya / otv. red. N. B. Vahtin - Sociolinguistics and language sociology. Chrestomathy. St Petersburg: European University in St Petersburg publ., 2012. Pp. 84-96.
3. Gordeeva M. N. Rechevoj portret i sposoby ego opisaniya [Speech portrait and ways to describe it]. Lingvostil-isticheskie i lingvodidakticheskie problemy kommunikatsii - Stylistic and linguo-didactic communication problems. No 6. Moscow, 2008. Pp. 100-112.
4. Gel S. Leksicheskie innovatsii i utraty: ispol'zovanie i rol' ogranichennogo vengerskogo [Lexical innovation and loss: Hungarian limited usage and role]. Sotsiolingvistika i sotsiologiya yazyka. Hrestomatiya - Sociolinguistics and language sociology. St Petersburg: European University in St Petersburg publ., 2012. Pp.355-357.
5. Damdinov D. G. Aborigenyy Vostochnogo Zabajkal'ya [Eastern Transbaikalia Aborigines]. Ulan-Ude: SB RAS BSC publ., 2005. 116 p.
6. Damdinov D. G. O, prarodina mongolov [Mongols ancestral home]. Ulan-Ude: Buryat State Agricultural Academy publ., 2005. 258 p.
7. Zarubin S. M. Trubka snajpera [Sniper's Tube]. Chita: Poisk, 2005. 224 p.
8. Zemskaya E. A. Rechevoj portret emigrantki pervoj volny [Verbal portrait of the first wave of emigration]. Russ-kijyazyk segodnya. Vyp. 1 /otv. red. L. P. Kryisin - The Russian language today. Issue 1. Moscow: Azbukovnik, 2000. 596 p.
9. Karaulov Yu. N. Russkij yazyk i yazykovaya lichnost'. Izd. 6-e [Russian language and linguistic personality. Ed. 6]. Moscow: LKI publ., 2007. 264 p.
10. Kastren M. A. Puteshestvie v Sibir'. 1845-1849 [Journey to Siberia.1845-1849]. Words in 2 v. V. 2. Tyumen': Yu. Mandriki publ., 1999. 351 p.
11. Kitaygorodskaya M. V., Rozanova N. N. Rech' moskvichej: Kommunikativno-kulturologicheskij aspect [Muscovites Speech: Communicative and cultural aspects]. Moscow, 1999. 396 p.
12. Leorda S. V. Rechevoj portret sovremennogo studenta: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk [Verbal portrait of a modern student: Abstract Cand. philol. sci. diss.]. Saratov, 2006. 26 p.
13. Malaya entsiklopediya Zabajkalya. Mezhdunarodnye svyazi / gl. red. R. F. Geniatulin [Transbaikalia small encyclopedia. International relations]. Novosibirsk: Nauka, 2012. 751 p.
14. Malyie etnicheskie i etnograficheskie gruppy: sb. statej /pod red. V. A. Kozmina [Small ethnic and ethnographic groups]. St Petersburg: Alternativnaya poligrafiya, 2008. 356 p.
15. Matveeva G. G. Skrytye grammaticheskie znacheniya i identifikatsiya sotsial'nogo litsa («portreta») go-voryashchego: dis. d-ra filol. nauk [Hidden grammatical meanings and speaking person social identification («portrait»): Doctor philol. sci. diss.]. St. Petersburg, 1993.
16. Osetrova E. V. Gubernator Krasnoyarskogo kraya: nabroski k rechevomu portretu [The Krasnoyarsk region Governor: outline for speech portrait]. Rossijskij lingvisticheskij ezhegodnik. Vyp. 2 (9). - Russian linguistics Yearbook. Krasnoyarsk, 2007. Pp. 124-138.
17. Panov M. V. Istoriya russkogo literaturnogo proiznosheniya XVIII-XX vv. [History of Russian literary pronunciation, 18-20 centuries]. Moscow, 1990.
18. Rinchen B. BHMAY-bm xaMH^aH аmгуу [Hamniganskij dialekt v MNR - Hamnigan dialect in the MPR]. Ulan-Bator, 1969. 116 p. (Mong.)
19. Smolich E. Yazyki men'shinstv kak tsentral'nye tsennosti [Minority languages as central Values]. Sotsiolingvistika i sotsiologiya yazyka - Sociolinguistics and language sociology. St Petersburg, 2012. Pp. 402-430.
20. Sotsialno-ekonomicheskoe polozhenie ABAO. Statisticheskij sbornik [Socio-economic situation of Aginsk Buryat Circuit. Statistical compilation]. Aginskoe, 2006. 60 p.
21. Tarasenko T. P. Yazykovaya lichnost' starsheklassnika v aspekte ego rechevykh realizatsij (na materiale dannykh assotsiativnogo eksperimenta i sotsiolekta shkol'nikov Krasnodara): avtoref. dis. kand. filol. nauk [High school student language personality in the speech implementations aspect (based on the data of the experiment on Krasnodar students): Abstract Cand. philol. sci. diss.]. Krasnodar, 2007. 30 p.
22. Uvarova T.B. Nerchinskie evenki vXVIII-XXvekakh [Nerchinsk Evenks in the 18-20 centuries]. Moscow: INION RAN, 2004. 164 p.
23. Entsiklopediya Zabajkal'ya: Aginskij Buryatskij okrug / gl. red. R. F. Geniatulin [Transbaikalia Encyclopedia: Aginsk Buryat Circuit]. Novosibirsk: Nauka, 2009. 52 p.
24. Janhunen J. Materialon Manchurian Khamnigan Evenki. Helsinki, 1991.
