CC BY
170
Вестник ПСТГУ
III: Филология
2008. Вып. 1 (11), С. 7-17
Лингвистическое источниковедение
И ИСТОРИЧЕСКАЯ ЛЕКСИКОЛОГИЯ Л. Ю. Астахина
(Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН)
В статье рассматривается взаимодействие двух ветвей русистики: исторической лексикологии и лингвистического источниковедения; прослеживается, как с помощью своих категорий (источник, памятник, лингвистическая содержательность, информационность) источниковедение помогает решать задачи, возникающие при создании исторического словаря. Вводится новый термин псевдогапаксы, применимый к словам и словосочетаниям, которых никогда не было в русском языке.
Создание академического труда по исторической лексикологии русского языка представляется чрезвычайно сложным, однако некоторые пути на подступах к решению этой проблемы просматриваются. Одной из основных задач является характеристика и подбор источников по истории лексики.
По подсчётам лексикографов-историков, только в 25 выпусках «Словаря русского языка Х1—ХУП вв.» (М., 1975—2001) насчитывается около 80 тыс. слов. В настоящее время исследована лишь небольшая часть лексики. Обычно авторы Словаря сами ведут лексикологические и источниковедческие разыскания, а по мере продвижения к концу алфавита привлекают новые источники — рукописи и публикации памятников, выявляя новые слова. Пока ещё слабо исследована частная переписка; большое количество деловых документов ХУ1—ХУП вв. неизвестно языковедам из-за отсутствия у них навыка чтения скорописных текстов. К настоящему моменту описаны лингвоисточниковедческие параметры некоторых документов частной деловой переписки, отказных, приходо-расходных, кабальных, таможенных книг, исторических хроник, десятен, переписных бортных книг, посевных, ужинных и умолотных книг, поручных записей, явочных челобитных, некоторых памятей. Известна попытка проанализировать лингвистическую содержательность ревизских сказок XVIII в., описан по лексическим и источниковедческим параметрам переводной памятник (с латинского и польского языков) «Назиратель» (М., 1974), издаются и активно изучаются «Вести-Куранты»1, исследуются рукописи региональных фондов XVII в. и частично XVIII в. в Перми, Хабаровске, Улан-Удэ, Чите, Красноярске, Челябинске, То-
1 См. библиографические данные о вышедших томах и основные исследования в: Словарь русского языка Х!—ХУП вв. Справочный выпуск. М., 2001. С. 321—322 (8. V. «Куранты1-5»).
больске, Кургане, Смоленске, Пскове, Твери, Вологде. Создаются на их основе региональные и отраслевые словари (Пермь, Вологда).
Отдельные исследования по истории русской лексики покоятся по большей части в недрах кандидатских диссертаций и многочисленных сборников конца ХХ века, содержащих материалы конференций. Обобщающей работы пока не создано, и до систематического описания источников старорусского периода применительно к отдельным уровням языка (скажем, источников по истории русской лексики, синтаксиса) дело ещё не дошло. Возможно, это является причиной выявления новых слов в рукописях. Многие из них, казалось бы, давно известны исследователям-историкам, но опубликованы не были. Так, в столбце № 35 Московской Оружейной палаты 1614 г. (РГАДА, ф. 396, оп. 1, ч. 1, № 35) обнаружено слово наструга. Царь приказывает тверскому воеводе: «Для нашего діла к посохом [слово написано над зачёркнутым: посошного діла] взяти во Твери в рядіх у посацких людеи и у токареи пят<ь> гривенок наструги лутчие, чтоб к ншему ділу к посохом пригодилася». И далее напоминает: «И вы к нам тое наструги по ся міста февраля по ДІ число не присылывали... [и чтобы] изго-товя ту настругу прислали к нам к Москве вскоре и веліли отдать в Серебряном приказе кравчему ншему... а с ^мъ тое настругу к нам к Москве пошлете и в котором числі и вы б о том отписали к нам к Москве. чтоб нам про тое настругу было відомо». Слово, отсутствующее в исторических словарях, встречается в грамоте неоднократно в родительном и винительном падежах, так что начальную форму восстановить легко: наструга. Ясно и предназначение её: лучшая наструга нужна для изготовления посохов. Но в данном случае без точного указания на предмет определить семантику слова невозможно. А. Успенский, описавший эти столбцы, приводит в кавычках написание «на струги»2. Таким образом, в его обзоре слово наструга исчезает. В Словаре В.И. Даля читаем: «Настругъ, м. общее название снарядовъ различнаго вида, для строганья: широкая стамеска (желізко), вставленная в колодку наискось и прижатая клином»3. Слова наструга (женского рода) у В. И. Даля нет. В «Словаре русских народных говоров» словом наструга обозначена «тягость. Старорус. Новг., Карпов, 1855»4.
Чтобы как-то «подобраться» к определению значения этого слова, вспомним обстановку в России в 1614 г. Только-только завершилось Смутное время, когда погиб законный наследник престола царевич Димитрий, когда Россия едва не лишилась своей самостоятельности из-за польского нашествия. Многочисленные самозванцы стремились на русский престол, и наконец — избран царём юноша Михаил Фёдорович в 1613 г. В разорённом царском хозяйстве приходилось начинать всё заново. Рассылались царские грамоты в разные города с требованием собрать и привезти в Москву различные припасы. Так, к Рождеству зимой 1614 г.
2 Столбцы бывшего архива Оружейной палаты / Описал архивариус Московского отделения Общего архива Министерства Императорского Двора Александр Успенский. М., 1912. Вып. 1. С. 11.
3 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусскаго языка. 4-е испр. и значит. доп. изд. подъ ред. И. А. Бодуэна де Куртенэ. СПб.;М., 1914. Стлб. 1242.
4 Словарь русских народных говоров. Вып. 20. Л., 1985. С. 200.
с грамотой был послан «в Кашин да на Углечь сытникъ Дмитреи Текут<ь>евъ, а велено ему взяти на гсдревъ обиход к рождественскому мясоеду... сто поросят живых с матерми или свинеи супоросых, которых чает к супоросу в ржственс-ком мясоеде вскоре, да сто поросят битых. и коробы в чом их весть имат<ь> в городЬх» (РГАДА, ф. 396, оп. 1, ч. 1, № 19, л. 2. 1614 г.). Слова супоросъ и супоросый наверняка были издавна употребительны в русском языке. Но в «Словаре русского языка Х!—ХУП вв.» их первая фиксация будет представлена под 1614 годом, так как в более ранних источниках они не встретились и в картотеке, по материалам которой создаётся Словарь, не зарегистрированы. Нужно, чтобы сложились такие обстоятельства, которые привели бы к необходимости написать эти слова, причём написать в таком тексте, который люди захотели бы сохранить. Как видим, время первой фиксации слова в историческом словаре не свидетельствует о времени появления слова в языке, оно говорит только о том, когда оно было впервые записано, причем только в тех памятниках, которые вошли в корпус источников Словаря. В архивохранилищах страны покоится бесчисленное множество рукописей, которых ещё не касалась рука языковеда-историка.
Чтобы как-то приблизить это рукописное богатство к исследователю, проф. С. И. Котков призывал изучать и характеризовать источники по сериям со стороны их лингвистической содержательности и информационности. Основатель лингвистического источниковедения, он объявил главной целью этой науки введение в научный оборот новых источников путём издания, причём такого, которое было бы пригодно специально для языковедческих разысканий. Для достижения этой цели были разработаны основные категории лингвистического источниковедения, его предмет и метод.
Предметом является лингвистический источник. Существуют различные определения понятий «источник» и «памятник». Они ранее формулировались применительно к задачам палеографии. Так, известный палеограф В. Н. Щепкин писал: «Если разуметь под письменным памятником всякое зрительное выражение человеческой мысли на поверхностях, то в область палеографии войдут, кроме памятников литературы, также дипломатические памятники, монеты, печати, а равно надписи, резаные на камне и ином твёрдом материале... Памятники содержат человеческую мысль, выраженную зрительными знаками на поверхностях»5.
Акад. Е. Ф. Карский определял общую цель палеографии как изучение «происхождения, видоизменения и распространения письмен и всего, относящегося к последним: материала, на котором писали, способа письма, писцов и т. п.»6. В «Славянской кирилловской палеографии» он говорит об источниках для своей науки: «Источники, на которых палеография основывает свои наблюдения, это... все старинные памятники, содержащие в себе письмена, преимущественно разные рукописи. Так как палеограф может дать заключение лишь по самим памятникам, то ему необходимо знать... а) где эти памятники находятся, б) есть ли их описание, в) к какому времени они относятся, г) представляют ли они из
5 Щепкин В. Н. Учебник русской палеографии. М., 1920. С. 12.
6 Карский Е.Ф. Славянская кирилловская палеография. Л., 1928 (переизд.: М., 1979). С. 1.
себя подлинник того или иного писателя или копию с него»7. В. Н. Щепкин, Е. Ф. Карский рассматривали источник с позиций палеографии.
Два вида источников по истории языка отмечал акад. А. А. Шахматов. На первое место он ставил изучение современных ему живых говоров, на второе, как само собой разумеющееся, — письменные памятники: «История языка основывается главным образом на данных современного живого языка в его говорах ...; сравнительное изучение современных говоров ведет к восстановлению общего для этих говоров языкового основ а н и я и дает, таким образом, прочный и надежный материал для заключений о составе языка в более отдаленные эпохи и о процессах, по которым шло его изменение. Но, — продолжает он, — история языка получает яркое освещение и со стороны письменных памятников. Наша письменность восходит к XI веку; анализ памятников письменности XI—XIX века дает весьма ценные, иногда непререкаемые данные о наличности тех или иных звуковых явлений в указанных хронологических пределах»8. Вслед за А. А. Шахматовым кратко и ёмко сформулировал определение понятия «источник по истории языка» акад. М. Н. Сперанский. Он отмечал также две группы источников: «С одной стороны, это будут памятники русской письменности, начиная с XI в., с другой, памятники устные — живая речь современников с того момента, как на нее обратили внимание исследователи и начали прямо из уст народа собирать материалы для истории языка. [В этих группах] мы ищем отражение живой речи: в первой — в письме, во второй живая речь сама перед нами... Они различны по происхождению, а потому и по характеру» (РГАЛИ, ф. 439, оп. 1, № 28: 22).
С. И. Котков даёт определение обобщённого понятия «лингвистический источник», включая все его разновидности и характеризуя его с разных позиций. С позиции происхождения он выделяет источники первичные и вторичные. Первичные — это рукописи и живая речь человека. Вторичные — это источники, созданные учёными для различных целей, исследовательских или справочных, в частности, картотеки, лексиконы и пр. На наш вопрос, куда нужно отнести публикации, он отвечал, что они, конечно, ближе к рукописям, особенно публикации лингвистические. Возражать было трудно: не хватало опыта работы с источниками. Но по прошествии времени и с накоплением опыта приходится признать, что учитель был не совсем прав. Скорее всего, они занимают промежуточное положение, так как издания рукописей, выполненные наборным способом, подвержены влиянию субъективных факторов. Не всегда публикатор сам держал корректуру, не всегда копировал рукопись сам. Так, в письме А. И. Соболевского 1884 г. из Киева А. А. Шахматову читаем: «Кажется, что переписчик списывает не особенно точно, т. е. опускает титла и надстрочные буквы пишет в строку. Вследствие этого желательно было бы, чтобы он при продолжении работы (пусть он продолжает и списывает другой №, указанный мною) был бы более точен и сохранял по возможности все особенности оригинала» (СПб. Отделение Архива РАН, ф. 134, оп. 3, ед. хр. 1429: 1).
7 Там же. С. 9.
8 Шахматов А. А. Введение в курс истории русского языка. Ч. 1. Пг., 1916. С. 3.
Таким образом, тот, кто читал рукопись первым, решал главную и самую трудную задачу: разделение сплошного рукописного текста на слова. Неверное чтение некоторых букв, имевших сходный начерк, могло изменить слово до неузнаваемости. Так, в публикации Н. Новомбергского «Слово и дело государевы (процессы до издания Уложения Алексея Михайловича 1649 г.)» под № 95 помещена «Челобитная Алексею Михайловичу от Сеньки Прозоровского и Петрушки Беклемишева». В ней читаем: «А кто у него на той челобитной прописалъ, того де онъ не вЪдаетъ, а была у него та челобитная в щели положена въ изб%, разве де приписалъ братъ его Лукьянъ непорочнымъ деломъ, какъ ему ту челобитную переписывалъ».9 Выделенное выражение вызвало сомнение у одного из авторов «Словаря русского языка XI—XVII вв.», доктора филологических наук А. Н. Шаламовой. Текст можно было проверить по рукописи, так как издатель в оглавлении указал её точный адрес: оригинал хранится в РГАДА среди документов Разряда, в Приказном столе (столбец 162, л. 194). Проверка показала, что публикатор не изучил лингвистической информационности рукописи: не обратил внимания на особенности написания в памятнике букв н и п, слогов по и на. Писец изображал букву н так, что перекладина поднималась до верхней точки правой вертикали, и н легко можно было принять за п. Букву а он иногда писал как греческую альфу, а иногда был заметен только овал и её можно было прочитать как о; второй элемент буквы а, скорее всего, написан высыхающим пером. Слово ненарочным было написано так, что публикатор передал его в издании как непорочным.
Вторичные по происхождению источники создаются на основе первичных, а чаще — промежуточных, и все недостатки первых и вторых автоматически отражаются в них.
С позиций восприятия источника исследователем С. И. Котков отличал также два вида источников: звучащие, слышимые и источники видимые, читаемые. Записи голоса с помощью различных технических средств образуют источники звучащие, слышимые. Они накапливаются в фонотеках, которые чаще всего создаются диалектологами, исследователями театральной, публицистической речи.
Для историков языка существуют в основном источники видимые, читаемые: это накопленные в архивохранилищах рукописи и их издания. Рукописи делятся на три группы в зависимости от почерка, которым они написаны: уставные, полууставные, скорописные. Первые две группы чаще всего были предметом наборных изданий, так как читались сравнительно легко. Многие являлись переводами иноязычных оригиналов, которые в изданиях иногда помещались вместе с русским текстом. Скорописные же представляли известную трудность при чтении, относились к XVI—XVII вв. и гораздо реже издавались: считалось, что фонетический и грамматический строй русского языка полностью сформировался к XIV в. и более поздние источники ничего нового дать не могут.
9 Новомбергский Н. Слово и дело государевы (процессы до издания Уложения Алексея Михайловича 1649 года). Т. I // Записки Московского археологического института. 1911. Т. XIV. С. 165. 1645 г.
В конце XIX — начале ХХ в. исследователи пытались публиковать скорописный оригинал вместе с наборным текстом. Такие публикации и в настоящее время считаются оптимальными.
Среди множества публикаций рукописных памятников, осуществлённых в это время, необходимо отметить изданную в 1907 г. П. К. Симони «Повесть о Горе и Злочастии, как Горе-Злочастие довело молодца во иноческий чин»10, где на чётной странице приводится фотомеханический текст подлинника, а на нечётной — наборный. Отдельной книгой эта рукопись начала XVIII в. издана в серии «Памятники старинной русской лексикографии по русским рукописям XIII—КУШ столетий, собранные Павлом Симони» (Вып. VII, 1. СПб., 1907). В третьем выпуске этой серии был издан памятник «Речь тонкословия греческого»11, к нему присовокуплены половецкий и татарский словарики, даны переводы отдельных слов и помещены примечания акад. Ф. Е. Корша. Позднее, и уже в серии «Памятники старинного русского языка и словесности XV—XVIII столетий» (вып. II, 1), П. К. Симони опубликовал «Песни, записанные для Ричарда Джемса в 1619—20 гг.». Способ представления источника включает и факсимильный, и наборный тексты, как и в «Повести о Горе-Злочастии». В 1922 г. в этой же серии П. К. Симони издал ещё две рукописи. В выпуске первом — «Сказание о киевских богатырях как ходили во Царьград как побили цареградских богатырей, учинили себе честь» по рукописям XVII в. Е. В. Барсова и XVIII в. Ф. И. Буслаева12. В выпуске третьем трудами П. К. Симони была опубликована по Кирилло-Белозерскому списку 1470 г. «Задонщина великого князя Димитрия Ивановича и брата его князя Володимера Андреевича»13. Тексты издавались строка в строку, страница в страницу: справа — страница наборного текста, слева — рукописная страница. В наборном тексте сохранены все титла, старинные буквы, выносные буквы приподняты над строкой. Но в книгах, небольших по объёму, есть белые («порозжие») страницы — это обороты листов, на которых помещены факсимиле рукописей. Видимо, набор текста и печать снимков с рукописи делались отдельно, после чего происходила брошюровка. Как видим, издание, с точки зрения лингвиста, идеальное: каждое написание и каждую форму можно проверить, дать примечания под наборным текстом. П. К. Симони так и поступал. Приведём некоторые из примечаний, которые позволят увидеть, что при издании произведения литературы могут и должны ставиться и решаться и литературоведческие, и лингвистические, и источниковедческие задачи.
10 Симони П. К. Повесть о Горе и Злочастии, как Горе-Злочастие довело молодца во иноческий чин, по единственной сохранившейся рукописи XVIII в. Изд. 2-е, пополн.// Памятники старинного русского языка и словесности XV—XVIП столетий. СПб., 1907. Вып. VII, 1 (= Сборник Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук. Т. 83. № 1).
11 Известия Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук. 1908. Т. XIII. Кн. 1.
12 Сборник Отделения русского языка и словесности Академии наук. Пг., 1922. Т. 100. № 1.
13 Задонщина великого князя Димитрия Ивановича и брата его князя Володимера Андреевича, по Кирилло-Белозерскому списку 1470 г.// Симони П. Памятники старинного русского языка и словесности XV—XVIП столетий. Вып. III (= Сборник Отделения русского языка и словесности Академии наук. Т. 100. № 2). Пг., 1922.
...восхва|
лимь віщаго гобояна в го| роді в киеві, гораздо гоуд| ца. Тои бо віщіи боянь... 14
П. К. Симони даёт примечания к пронумерованным строкам наборного текста, однако слово или отрезок текста, к которому сделано примечание, никаким знаком не отмечено, зато выносится в своеобразный «заголовок» примечания:
«гобояна —: тут ГО лишнее, вызвано опискою писца и предыдущим ГО. Может быть, так уже было и в его подлиннике, с которого он списывал, иначе зачем бы ему ставить необычную запятую среди строки (ср. в строке 15).
гораздо гоу|дца — следует читать: гораздого гудьца. Возможно, что ГО опискою пропущено ввиду того, что одно слово оканчивается слогом ГО, а другое слово тем же слогом начиналось (гаплография); но может быть, писец вообще это ГО, здесь пропущенное, поместил ошибкою строкою выше: обе эти строки заставили осмысливать содержание их. Может быть, надо читать иначе: горазда гоудца?»15
С позиции заключённой в источнике лингвистической информации деловые скорописные памятники С. И. Котков разделил на три группы: официальная актовая письменность, частно-правовая актовая письменность и эпистолярные памятники.
«Содержание источника, — писал С. И. Котков, — интересует лингвиста главным образом с той стороны, в какой степени и как именно обусловлено употребление в источнике тех или иных средств языка»16. Эти средства языка в источнике составляют его лингвистическую содержательность. Как категория источниковедения это — понятие собственно языковое, отражающее «совокупность заключённых в источнике лингвистических данных, предопределяемую его содержанием и его отнесённостью к тому или иному языку или диалекту, а также степенью проникновения науки в материю языка»17.
Лингвистическая содержательность естественно сложившихся читаемых источников определяется многими факторами: содержанием, жанром, индивидуальной манерой автора (авторов) письменного памятника, временем его создания, историей его функционирования и бытования (если его переписывали, то важно, когда, в каком месте, как отразились особенности языка автора, «редактора», переписчиков и под.), степенью его изученности лингвистами, историками, литературоведами.
Лингвистическая содержательность картотек, лексиконов, словоуказателей — источников с заданными свойствами и по происхождению вторичных — зависит не только от содержания текстов памятников, языковые явления которых они включают в свой массив, но и от задач, поставленных учёными при их
14 Там же. С. 20 (л. 122 об.), строки 13—16.
15 Там же.
16 Котков С. И. О предмете лингвистического источниковедения // Источниковедение и история русского языка. М., 1964. С. 5.
17 Котков С. И. Лингвистическое источниковедение и история русского языка. М., 1980. С. 8.
формировании. Она зависит и от объёма охватываемого материала, и от части его, выносимой на «единицу» источника (в картотеке — на одну карточку), и от способа эксцерпции (выборочной, полной, сплошной), и от способа расстановки карточек в картотеке (по алфавиту или, скажем, по словообразовательным гнёздам, по систематизированным понятиям и пр.). А лингвистическая содержательность словаря зависит как от всего охватываемого им материала, так и от части его, включённой в каждую словарную статью, от способа представления этой статьи в словаре: дано одно лишь толкование заголовочного слова или приведены в качестве иллюстраций цитаты из памятников, фрагменты живописи, фотографии, графические изображения и пр.18
О физическом состоянии источника говорит его лингвистическая информационность. Это скорее «приязыковое» понятие подразумевает выявление способов «прямой или косвенной отражённости в источнике лингвистических данных»19. Применительно к рукописям, оно основано на изучении особенностей делопроизводства, наличия или отсутствия официальной нормы, степени правописной выучки писца, особенностей его почерка, состояния писчего материала и др. Оценивая роль этой категории при работе с источниками, в развитие мыслей С. И. Коткова следует добавить, что на информационность источника влияет не только характер графики (устав, полуустав или скоропись), состояние писчего материала, чернил, орудия письма, но и вариативность в написании строчных и выносных букв, зависящая от способа изображения их гусиным пером (т. е. от совокупности возможных и допустимых движений этого пера), характер поправок в тексте или вне его, виды вставок, приписок на полях и др.
В исторических исследованиях основой объективного изучения письменных источников является информативность их языка. «Под информативностью, — пишет Ю. В. Коваленко, — понимается способность различных элементов структуры языка нести определённую информацию, т. е. сообщения, сведения о чём-либо, которые получает или передаёт человек в результате производственной, познавательной или иной деятельности»20. В языковедческих исследованиях памятников иногда в словосочетании лингвистическая информационность употребляется слово информативность. Смешение двух различных терминов, в которые авторы пытаются вложить идентичное содержание, происходит вследствие того, что понятие л ингвистическая информационность было недостаточно разработано С. И. Котковым, на что было указано в нашей рецензии на его книгу21.
Эти категории помогают справляться с проблемами, встающими перед исторической лексикологией. Создание исторического «Словаря русского языка XI—XVII вв.» ставит перед авторами лексикологические вопросы — в частнос-
18 См., например: Иллюстрированный словарь забытых и трудных слов из произведений русской литературы XVII—XIX веков. Оренбург, 1998; Лопатин В. В., Лопатина Л. Е. Иллюстрированный толковый словарь современного русского языка. М., 2007.
19 Котков С. И. Лингвистическое источниковедение и история русского языка. С. 9.
20 Коваленко Ю. В. История, язык и лингвистика // Пронштейн А. П., Коваленко Ю. В., Введенская Л. А. История и лингвистика. Ростов-на-Дону, 1970. С. 34—35.
21 Вопросы языкознания. 1981. №. 5.
ти, определение семантики слов, зафиксированных в Картотеке ДРС один раз. Иногда эти гапаксы становятся псевдогапаксами — словами, которых никогда не было в языке и наука точно это знает, то есть становятся ложными гапак-сами (см. выше о словосочетании непорочным делом). Понятие «лингвистическая информационность источника» ещё не вошло широко в научные разработки и совсем не принималось во внимание публикаторами-историками. Недостаточный опыт, разная квалификация публикаторов, различные задачи, которые они ставят, издавая рукопись, — это те субъективные факторы, которые способствуют порождению псевдогапаксов в изданиях22.
В публикации «Дело о патриархе Никоне» (СПб., 1897. С. 204) есть «Сказка по допросу думного дворянина Ордина-Нащокина, дополнительная, о речах с Никитою Зюзиным» от 23 декабря 1664 г., в которой читаем: «...он Афонасей ему Никите сказывалъ ли, что отъ великаго государя на патріарха гніву нЪтъ, и что къ нему великому государю пр^жалъ отъ патріарха Воскресенского монастыря архимаритъ и билъ челомъ со слезами, чтобъ смутеникамъ не вірил^ и что великий государь ему архимариту сказалъ, что ево государева гніву на патріарха ніть и смутеникамъ не вірите и что...». Слово смутеникъ встретилось дважды и только в этом памятнике. В 1665 г. было выделено в особое производство и передано в Патриарший приказ судебное дело против Н. Зюзина, который был осуждён «за измену» и отправлен в Казань. В рукописном свитке этого дела, хранящемся в Государственном Историческом музее под № 1064, на сставе № 50 обнаружился следующий текст: «...билъ челом со слезами чтоб смуте | никакои не вірить и что великиі гсдрь ем8 архимарит8 сказалъ | что ево гсдрва гніву на патриарха | ніт и см8те никакои не вірит».
Только анализ рукописного текста со стороны его лингвистической информационности (то есть, поиска в архиве рукописи, тщательного изучения почерка писца, способа, как он передаёт выносные буквы, где он делает интервалы, отделяет ли слова друг от друга и т. п.) помог снять несуществующее слово, псевдога-пакс, из готовящегося выпуска «Словаря русского языка ХІ—ХУІІ вв.».
Чаще всего псевдогапаксы обнаруживаются в изданиях памятников. Так, в издании одной из псковских грамот к слову сзарывати имеется подстрочное примечание: «Вторая буква написана нечётко, возможно сдарывати, возможно слово искажено»23. При знакомстве с рукописью оказалось, что на этом месте написано съарывати в следующем контексте: «А в тых полосах не съарывати меж никому ж» (РГАДА, ф. 1209 Поместный приказ. Столбцы по Пскову, № 43259, ч. 3, № 8, [дело 1], л. 35). Буква ъ была принята публикатором за з или д. Выявление ошибки оказалось возможным благодаря точному указанию издателя на «адрес» рукописного текста, а также примечанию, имеющему лингвоисточниковедческий характер. При обращении к рукописи выясняется, что нечёткость в написании второй буквы мнимая: после с ясно читается ъ. В букве ы в этом же слове виден аналогичный начерк первого элемента, то есть ъ, как и после с (на проверке по рукописи настояла редактор «Словаря русского языка ХІ—ХУІІ вв.» доктор филологических наук А.Н. Шаламова).
22 См.: Астахина Л. Ю. Слово и его источники. М., 2006. С. 13—14.
23 МарасиноваЛ. М. Новые псковские грамоты 15—16 вв. М., 1968. С. 68.
Из не сданного ещё в издательство 28-го выпуска «Словаря русского языка ХІ—ХУІІ вв.» снят глагол стреговати. Начальная форма установлена по форме настоящего времени стрегует: «Елфимко Осиповъ, на Ямской улице, посадц-кой человекъ въ тяглі написанъ, а сказываетца въ ямщикахъ, а въ ямщикахъ ево нітв, племя у него въ ямщикахъ и стрегуетъ ево у себя»24. Издатель указал лист рукописи (л. 30) и источник: «Дело Архива Оружейной палаты, 151 г<ода> № 13 на 495 листах. Под № 30 на стр. 135—255 напечатаны из этого дела л.л. 1—171, 228—291, 406—427»25. С помощью сотрудника РГАДА А. В. Антонова удалось найти номер дела по новой описи этого фонда (ф 396, оп. 1, ч. 27, ед. хр. 41766). В рукописи оказался известный глагол стеречь в настоящем времени стерегут. Публикатор не обратил внимания на особенности передачи буквосочетания те в конце строки: «сте|регут ево у себя». Сте написано не совсем чётко, так, что издатель не заметил е, посчитал эту букву элементом буквы т. Конечное т в слове стерегут — выносное, написано над буквой у и началом следующего слова ево, над буквой е. При беглом просмотре легко прочитать стрегует, но именно единственная фиксация этого слова в Картотеке «Словаря русского языка ХІ— ХУІІ вв.» насторожила лексикографа, заставила обратиться к рукописи. Ориентация в категориях лингвистического источниковедения позволила вовремя устранить псевдогапакс.
Раздельно написанное и взятое в кавычки словосочетание «на струги» в работе А. Успенского «Столбцы бывшего архива Оружейной палаты» представляется не свойственным указанной в начале статьи грамоте, так как лингвистическая содержательность её не определяет правомерность присутствия этих слов, которые «прочитал» автор описания. Если бы он вдумался в содержание грамоты, то увидел бы, что здесь не сочетание существительного стругъ с предлогом на, а одно слово. Фиксация слова наструга в источнике тесно связана с обстановкой, которая сложилась в России после Смутного времени. В разорённом дворцовом хозяйстве не было даже великокняжеских, царских посохов. «Для посохов» и требовалась наструга. Специалист по деревянной резьбе М. Д. Ильяев предположил, что это своего рода деревянные заготовки: в грамоте указывалось взять настругу «у токарей».
Заметим, что в этом источнике есть серьёзное уточнение: «для посохов» написано над зачёркнутыми словами «для посошного дела». Прилагательное посо-шный связывалось чаще не с посохъ, а со словом посоха, обозначавшим «повинность тяглого населения, поставлять с сохи как окладной единицы определённое количество людей на войну. или общественные работы» и «поземельная подать с сохи»26. Поэтому было вычеркнуто в грамоте это словосочетание и заменено более точным «для посохов».
Таким образом, категории лингвистического источниковедения помогают решать задачи, стоящие перед исторической лексикологией и лексикографией.
24 Сильванский Н. П. Акты о посадских людях закладчиках // Летопись занятий археографической комиссии. 1909 год. Вып. 22. СПб., 1910. С. 148.
25 Там же. С. 255.
26 Словарь русского языка ХІ—ХУІІ вв. Вып. 17. М., 1991. С. 209.
Слова съдарывати, смутеникъ, стреговати, словосочетание непорочнымъ деломъ были правомерно и вовремя исключены из корпуса «Словаря русского языка XI—XVII вв.»; супоросъ и супоросый войдут в очередной том, тогда как наструга будет включена только в дополнения.
Сокращения
РГАДА — Российский государственный архив древних актов, Москва.
РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства, Москва.
Linguistic source study and historical lexicology
L. Astakhina
The article is dedicated to the interaction between the two branches of Russian historical linguistics: linguistic source study and historical lexicology. The importance of the following terms for the historical lexicography was demonstrated: источник, памятник, лингвистическая содержательность, информационность. In order to designate and describe the “ghost words” which never existed in the language the term pseudo hapax legomenon was proposed.
