Личность с нереализованным потенциалом Текст научной статьи по специальности «История и археология»

нег„%еМ> «о»

Илиас Алкин

т

_■_ а!

ак можно было бы охарактеризовать Илиаса Саидгиреевича Ал-кина, огромный интеллектуальный потенциал которого остался нераскрытым. Он мог бы стать крупным военачальником, выдающимся ученым, государственным и общественным деятелем. Судьба, олицетворяемая в данном случае тоталитарным режимом, распорядилась иначе. Предлагаемые вниманию читателя документы в силу своего характера лишь частично отражают богатую биографию Илиаса Алкина, но их ценность заключается в автобиографичности. Хотя это была вынуж-

денная автобиографичность: И.Алкин находился под арестом и давал показания в неволе. И тем не менее в них — вся правда, все его мужество. Он не оправдывается и не отрекается от своих деяниЙ, не бросает тень на тех, с кем он работал или имел дело. В этом проявляется его честность.

Хочется отметить еще одно обстоятельство. Чекисты особое внимание обращали на среднеазиатскиЙ "след" в биографии подследственного. Они пытались наЙти связи Ал-кина с басмачами и лицами, подозреваемыми в антисоветскоЙ деятельности. Однако независимо от этого встречи в СреднеЙ Азии косвенно раскрывают творческую лабораторию молодого ученого, взявшегося за создание научного труда по экономическоЙ географии региона. Его скрупулезное изучение многих аспектов экономики дополняет опубликованную работу ученого по экономическоЙ географии СреднеЙ Азии.

Читателю будет также небезынтересно узнать круг лиц, с которыми встречался Алкин: начиная от рядовых людеЙ и кончая Сталиным и Енукидзе. Бросается в глаза его ровное отношение к людям. Он не пренебрегал кем-то и в то же время не кичился своими знакомствами. Перед нами Илиас Алкин во всеЙ полноте своего характера.

УЧ ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ

Хотя следствие ни в 1930-м, ни в 1937-м году не оказалось в состоянии доказать вину Алкина, вплоть до начала демократических перемен его имя боялись даже произносить. Однако надо сразу же оговориться, что он никогда и ни в чем не провинился перед своим народом. Наоборот, Алкин очень рано осознал долг перед ним и проявил готовность служить ему на любом поприще. В возрасте 35 лет он уже успел повидать и сделать столько, сколько иные не смогли бы свершить даже за всю свою жизнь. Главную роль здесь сыграли его выдающиеся способности и время, в которое он жил. Однако это же время и объяло его в своих смертельных объятиях.

К моменту февральской революции Алкину не было даже 22 лет. И тем не менее он уже успел стать заметной фигурой в общественной жизни мусульман России. Окончив Казанское реальное училище, в 1914 году поступил в Петербургский политехнический институт. В столице он окунулся в подпольную общественную жизнь. С группой студентов-мусульман он участвовал в создании подпольного кружка " Татар учагы" (Татарский очаг). Кружок в качестве своей задачи выдвигал демократизацию России и восстановление в рамках федерации национальной государственности татар. В то же время члены кружка испытывали на себе влияние социал-демократических идей.

Неизвестно, как бы сложилась дальше жизнь молодого революционера, если бы он не был мобилизован в армию. В 1917 году Алкин по окончании Константиновского артиллерийского училища в чине прапорщика был направлен для продолжения службы во 2-ю артиллерийскую бригаду Казани. Его выбрали в бригадный комитет. Он участвовал в аресте ненавистных солдатам командующего Казанским

военным округом генерала А.Г.Сан-децкого и близких к нему генералов Файдыша, Язвина и Комарова.

В те же дни в Казани создается несколько мусульманских организаций. Илиас Алкин принимал участие почти во всех их мероприятиях. Однако главное его внимание было сосредоточено на организации мусульманских солдат. Под его руководством проходит несколько собраний мусульманских солдат Казанского гарнизона. Солдаты выбирают его председателем гарнизонного Мусульманского совета. Его авторитет был непререкаемым. Он умел прекрасно выступать как на татарском, так и на русском языках. И самое главное — хорошо разбирался в происходящих в стране событиях, умел доходчиво разъяснить их смысл подчиненным.

При всем своем сочувствии социал-демократам Алкин не воспринимал идеи унитарного государства и диктатуры пролетариата. Некоторые социал-демократические идеи он поддерживал только потому, что сочувствовал обиженным и униженным слоям населения. В то же время Алкин всегда оставался сыном своего народа, интересы которого всегда стояли для него на первом месте. Алкин полагал, что в революционную пору мусульмане должны внести свой вклад в создание подлинно демократической России. В мае 1917 года он принимал участие в работе 1-го Всероссийского мусульманского съезда, возглавив военных мусульманских делегатов. Именно тогда было решено создать Всероссийский мусульманский военный совет (Харби Шура, Вошура). Возвратившись в Казань, Алкин развернул кипучую деятельность по подготовке Всероссийского военного мусульманского съезда. Вместе со своими соратниками он начал издавать газеты "Безнен, тавыш" (Наш голос) на татарском и "Известия

ЛИЧНОСТЬ С НЕРЕАЛИЗОВАННЫМ ПОТЕНЦИАЛОМ

'103

Всероссийского мусульманского военного шуро" на русском языках.

Работа по подготовке съезда проходила в труднейших условиях. Революция углублялась. Июльские события 1917 года, когда впервые в такой острой форме произошел одновременный взрыв революции и контрреволюции, затруднили диалог между Вошура и Временным правительством. На местах и, особенно, в действующей армии оказывалось противодействие выборам делегатов предстоящего съезда. Поэтому 12 июня на имя военного министра А.Ф.Керенского была направлена просьба дать указания, чтобы на местах не чинились препятствия выборам и отъезду делегатов. До 2 июля никакого ответа не было. Молчание в Казани было воспринято как знак согласия.

Однако 2 июля командующий Казанским военным округом Коро-виченко получил телеграмму, в которой говорилось: "Ввиду происходящих военных действий... съезды признаю нежелательными... В то время, когда на фронте льется

кровь, не время разговаривать". Казалось бы, младшему офицеру этой телеграммы было достаточно, чтобы согнуться и сломаться. Но Илиас Алкин собрал срочное заседание Вошура, где было решено провести съезд явочным путем. На имя Керенского была послана телеграмма с угрозой разрыва с Временным правительством. В ней имелись такие строки: "Мусульмане всегда шли рука об руку с русским народом, и ответственность за разрыв ляжет на военного министра". Об этом конфликте писали многие газеты. Киевская газета "Голос социал-демократа" отмечала, что национальная политика Временного правительства "трещит по швам", ибо оно, "провозгласив на словах формулу "право наций на самоопределение, на деле вступило на путь угнетения наций".

Несмотря на угрозы, 17 июля съезд открылся. Центральной фигурой на нем был Илиас Алкин. Он стал председателем Всероссийского мусульманского военного шура. По его предложению было решено от-

Группа депутатов Миллэт меджлиси (Национальное собрание). Казань, 1917 г. Четвертый слева во втором ряду сидит Илиас Алкин. Из фотоколлекции Национального архива РТ.

к

крыть отделение в Петрограде, иметь представителеЙ при комиссарах Временного правительства на фронтах, при Генеральном секретариате Центральной рады в Киеве, а также при Петроградском Совете. Создавались гарнизонные, армеЙские, дивизионные и фронтовые комитеты.

Так возникла целая влиятельная военная система, оказавшая огромное влияние на ход дальнеЙших событиЙ. В результате усилилась работа по созданию мусульманских формированиЙ, в том числе и в деЙствующеЙ армии.

Великолепным образом Вошура себя проявил в дни борьбы с мятежом генерала Корнилова. 28 августа он объявил выступление мятежников контрреволюционным и преступным. Была принята резолюция, в которой говорилось: "Воины-мусульмане должны быть отправлены на поддержку Временного правительства... Привести мусульманские роты в боевую готовность". С мест на имя Вошура шли требования принять решительные меры по пресечению генеральскоЙ авантюры. В ответ на них была отправлена следующая телеграмма: "Действующая армия. Туземная дивизия. Татарский полк. Полковнику Арацхану Хаджи Мурату. Вошура приказывает всем мусульманским войскам туземной дивизии встать в ряды революционной армии для защиты Временного правительства от контрреволюционеров. Если с получением этого приказа воины-мусульмане останутся в рядах бунтовщиков, они будут изменниками Родины, и против них Шура примет всевозможные меры вплоть до столкновения мусульман с мусульманами".

На всех документах, принимаемых в те дни высшей мусульманской военной организацией, лежал отпечаток характера Алкина, а именно: твердость и решительность. Это нашло отражение в деятельности мусуль-

манской делегации, отправленной навстречу дикой дивизии. В результате ее солдаты избрали делегацию для посещения Петроградского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Она была также принята и Временным правительством. Очевидец событий — американский журналист Альберт Рис Ви-льямс писал: "Социалисты из мусульман выехали навстречу дикой дивизии и во имя Маркса и Магомета призывали ее не выступать против революции. Их призывы и доводы возобладали. Силы Корнилова растаяли и "диктатор" был взят без единого выстрела".

О деятельности Илиаса Алкина можно было бы рассказать очень много. Нет сомнений, о нем еще будет много написано. Имеется целый пласт неисследованного и должным образом неоцененного материала об участии Алкина в гражданской войне. Нельзя просто и однозначно оценить страницы его биографии, связанные с Комучем, руководством башкирскими войсками.

Но одно можно сказать со всей определенностью — он делал все для того, чтобы избежать кровопролития. Обладая реальными вооруженными силами, Алкин все же неизменно выступал за мирное решение проблем. Только так могут быть оценены октябрьские события, когда он, несмотря на то, что не сочувствовал большевикам, не дал приказа татарским ротам выступить против них. А этим воспользовались другие. Так же должны быть оценены и события, связанные с Забу-лачной республикой в феврале-марте 1918 года. Тогда в распоряжении Алкина в Казани и других городах Поволжско-Уральского региона было достаточно вооруженных сил, чтобы привести в чувство зарвавшихся руководителей казанских большевиков. Но он выбрал путь перегово-

ЛИЧНОСТЬ С НЕРЕАЛИЗОВАННЫМ ПОТЕНЦИАЛОМ

Г105

ров, путь согласия. Однако Алкина обманули, арестовав руками самих же татар. Реально располагая башкирскими вооруженными формированиями, он увел их от Колчака к большевикам. Его обманули и на этот раз. Войска были разоружены.

В публикуемых документах этих подробностей жизни и деятельности Илиаса Алкина нет. Во-первых, он был скромным человеком. Во-вторых, следствие не интересовалось тем огромным позитивным вкладом, который внес Алкин в революцию и в становление демократической

России. Нужен был только негатив, который можно было получить лишь неправедным путем. В 1930 году охранительные ведомства таким опытом в полной мере еще не владели, однако в 1937 году система выколачивания показаний уже была отработана. Поэтому арест 1937 года для И.Алкина, так же, как и для многих других, был последним. Он подвел окончательную черту под всей биографией Илиаса Алкина. Остались нереализованными его дарования, не нужным оказался и он сам.

Рапорт коменданта ГубЧК о выполнении ордера по задержанию подозрительных лиц

1919 г.

Согласно ордера по всему городу за № 1148 [от] 18 июня с.г. мне было поручено задержать всех подозрительных лиц.

По указанию разведчика тов. Мухаметзянова мною арестованы и доставлены в комиссию следующие лица:

1) Илиас Алкин (меньшевик), который во время господства чехосло-ваков в городе Казани, он выступал с Лебедовым с речью против большевиков .

2) (Мулла) Абдулла Апанаев1, который во время господства чехосло-ваков в г[оро]де Казани выступал на Юнусовской площади с речью против большевиков, и по его указанию был арестован один из видных коммунистов Мулла-Нур Вахитов2.

Во время ареста вышеуказанных лиц обыск произведен не был.

Комендант ГубЧК Разведчик [Мухаметзянов] ЦГА ИПД РТ. Ф.8233. Оп.2. Д.2-11365. Л.1.

Выписка из протокола допроса Алкина Илиаса Саидгиреевича

28 июня 1919 г.

[...] Показал:

До войны мой отец был присяжным поверенным при Казанском окружном суде. В данное время отец состоит на должности завед[ующего] информационным] отделом при Губ[ернском] отделе юстиции. Брат мой [служит] в Златоусте техником [на] Златоустском снарядном заводе. Другой брат с белыми ушел осенью 1918 г.

.106.

ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ

Третий брат, 18 л[ет], наход[ится] в гор. Казани. В 1917 году был выбран членом учредки, когда город взяли чехословаки, тогда я занимал должность помощника чрезвычайн[ого] уполномоченного] по Казанской губер[нии] Учредительного] собран[ия]. Часто выступал на татарских митингах при чехословаках, речь держал на митингах и призывал татар на защиту Казани от большевиков.

Когда Казань взяли красные, то я отступал вместе с ними до Уфы, где был съезд Всерос[сийского] Учред[ительного] собрания, где я участвовал и был выбран членом бюро. А когда был в Екатеринбурге, был выбран тов[арищем] пред[седателя] съезда, членом Всерос[сийского] Учредительного] собран[ия]. 18 ноября [19]18 года появился Колчак3, и 20 ноября я был арестован и сослан в Челябинск, где был второй раз арестован Колчаком. Как первый, так и второй раз освободили [...]* и под их караулом был направлен в Уфу. 3 декабря было арестовано 16 членов Учред[ительного] собран[ия], но я не попал в том числе 5 декабря 1918 года. Некоторые члены Учредительного] собран [ия], в том числе и я, Алкин, вынесли постановления — вооруженную борьбу с большевиками прекратить и начать вооруженную борьбу с Колчаком. Была выбрана воен[ная] ком[иссия], где я, Алкин, был политич[еским] руко-вод[ителем], и поехал в Башкирию для переговоров о совместном действии против Колчака. Ввиду сдачи Уфы я не мог вернуться и остался в Башкирии. Тогда я, Алкин, вместе с ком[андиром] Башкир[ских] войск и членами правительства решил перейти в сторону соввл[асти], что и было сделано 18 фев[раля] 1919 года, перешло всего 8 полков. После этого я поехал в Оренбург и в Москву, как дополнительный член Особ[ой] башкирск[ой] делегации. После исполнения своих обязанностей в Москве я поехал в Саранск [...]* и, взяв отпуск, приехал временно в г.Казань. Выполняю здесь поручение ревкома по снабжению Башкирии типографией — лит[ературной], учеб[ной] — и работниками. 25 июня во время мусульманского восстания я никуда из дома не выходил, только моя жена пришла и заявила, что чуть ее не расстреляли. В чем и расписываюсь.

Илиас Алкин.

ЦГА ИПД РТ. Ф.8233. Оп.2. Д.2-11365. Л.2-3 об.

Приговор

17 августа 1919 г.

Именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики Казанская Губернская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности, рассмотрев 17 августа 1919 года дело гражд[анина] Илиаса Алкина по обвинению его в участии в восстании 25 июня, постановила:

За недоказанностью обвинения дело на гр. Алкина производством прекратить.

Председатель: подпись.

Члены: подписи. Секретарь: подпись.

ЦГА ИПД РТ. Ф.8233. Оп.2. Д.2-11365. Л.4.

* Неразборчиво.

ЛИЧНОСТЬ С НЕРЕАЛИЗОВАННЫМ ПОТЕНЦИАЛОМ

,107

Показания И.С-Г.Алкина о его поездках в Среднюю Азию и о своих знакомых работниках в Средней Азии

10 ноября 1930 г.

г.Москва

Впервые поехал в Ср[еднюю] Азию зимой 1923-24 года в г.Ст[арую] Бухару. Там работала в качестве врача моя жена. Я поехал к ней, взяв отпуск из КУТВа", где я работал в качестве лектора-ассистента кабинета экономики. Пробыл я в Стар[ой] Бухаре 16 дней. Новый год встречал в г.Каган (Новая Бухара) в компании врачей, коллег моей жены. Из не врачей были двое: я и племянница жены Нина (Амина) Оскаровна Мамина. В Старой Бухаре я знакомился с экономикой города в целом, и в особенности с каракулевым производством, каракулевой торговлей и шелковой промышленностью. Материалы эти имеются у меня и использованы, отчасти, кабинетом экономики КУТВ.

После этой поездки я заинтересовался экономикой Бух[арской] республики и Ср [едней] Азии.

Во время этой поездки я познакомился впервые с братом жены — Оскаром Маминым и его дочерью Ниной. По вопросам общей экономики Бухары я беседовал с работниками Бух[арской] республики — Раджабом (что с ним теперь — не слышал) и Рафиком (был одним из противников земреформы в Бухаре, теперь исключен из партии) и с крупным торговцем Мухутдином Мансуровым, которого мне указали как знатока экономической истории Бухары. По каракулеводству беседовал с крупным каракулеводом Сулеймановым, по шелководству — с ремесленниками и кустарями, занимающимися этим промыслом (их фамилий я не помню, все эти фамилии указаны в моей тетради, где записаны все их показания).

Второй раз я был в Ср [едней] Азии в 1925 году, летом. Ездил в отпуск вместе со своей женой к ее брату Оскару Оскаровичу Мамину, который тогда служил в милиции г.Пишпека (Фрунзе). Часть отпуска провел в Пишпеке, а часть (около месяца) на Арасане (курортная местность в Киргизии). Я лечился на Арасане от ревматизма и ишиаса, а жена от какой-то болезни поясницы, которую до сих пор не могут определить врачи. На Арасане мы были вместе с Комчинбеками (муж и жена), которые также приехали гостить к Оскару Мамину. В Пишпеке я впервые познакомился с Абдуллой Комчинбеком.

В Пишпеке я встречался с знакомыми Оскара (приходили его сослуживцы) и с родственниками его (в Пишпеке же жили две его племянницы Соня (София) и Айша с мужьями и их отец Хасан со второй женой) . У Софии тогда мужем был Мустафа Янбулатов, а у Айши тогда был мужем Хусаин (фамилию забыл). Янбулатов работал в КирЦИКе, теперь работает при представительстве КирССР[еспубли]ки, а Хусаин, сын одного из местных купцов. В Пишпеке же встречался со своим товарищем по Петербургу, Али Маракаевым, который работал в Госплане Киргизии (завед[ующий] промышленностью) .

На Арасане встретил одного из сослуживцев Оскара, кажется Кучумо-ва, точно не помню. Там познакомился впервые с Манвар-Кары, который отдыхал и лечился там со всем своим семейством. Манвар-Кары — один из

* Коммунистический университет трудящихся Востока

ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ

буржуазных прогрессивных деятелей узбеков. У него один раз обедал, но политические разговоры не вели, т.к. общего между мною и им, работником в области просвещения и с духовным уклоном, общего очень мало, да и разговор был бы затруднителен, т.к. тогда я плохо понимал по-узбекски, а он не говорил при мне по-русски.

В третий раз был в Ср[едней] Азии летом 1927 года с группой студентов Ком[мунистического] у[ниверсите]та труд[ящихся] Востока (летняя практика). Полит[ическим] руководителем группы был Любецкий, а я — руководителем по экономическому обследованию. Поехали мы в район Ассаке (около Андижана, Ферганская область). Целевая установка — результаты земельно-водной реформы в Узбекистане. По пути на несколько дней группа останавливалась в Ташкенте, здесь я виделся с Хансуваровым, тогда — работник в агитпропе Средазбюро. Говорили с ним очень долго о своих политических настроениях (его я знаю с 1914 года) . Он рассказывал, как он стал коммунистом, как он отошел от националистов, как боролся за Советы и т.д., я ему рассказал, как я боролся сперва против Совет[ской] власти, затем как я перешел, как я теперь работаю в КУТВе.

В Андижане и Ассаке, кроме местных работников, фамилии которых я уже не помню, никого не встречал.

Вместе с Любецким мы ездили в то время в Самарканд для выяснения некоторых вопросов, связанных с земреформой. Здесь я видел работников по Наркомзему (Немчинов, Давыдов), а наркомов не видел. Остановился я у Комчинбека (о Комчинбеке скажу после).

Обратно из Ассака я ехал через Красноводск. По пути я остановился на несколько дней в Самарканде. Остановился на квартире Комчинбека, но его и его жены тогда не было в Самарканде. Здесь я получал материалы дополнительные по Наркомзему и по ВСНХ и кооперации (сентябрь]) и видел только работников рядовых, фамилии которых я не помню. К наркомам и членам коллегий не обращался.

В Ашхабаде я пробыл несколько дней и взял материалы по ж[елезно]-д[орожным] перевозкам г.Бухары и г.Кагана для своей статьи в БСЭ.

В этот раз я был вызван в Москву телеграммой из КУТВ. Оказалось, что некоторые татарские деятели подняли бучу в связи с моей поездкой в Ср[еднюю] Азию, и КУТВ, чтобы не было никаких провокаций, после окончания работ группы вызвал меня в Москву.

В четвертый раз я был в Ср[едней] Азии летом 1928 года. Получил индивидуальную командировку для собирания материалов по курсу экономики Ср[едней] Азии, каковой курс я вел в КУТВ. На этот раз я проехал в Ср[еднюю] Азию через Баку. Здесь остановился у Комчинбека, который работал тогда там в качестве секретаря нового тюркского алфавита. В это время происходил у них пленум, и я встретил после [19]17-18 гг. впервые здесь Фатых Сейфи Казанлы4. Разговоры были самые обыкновенные, т.к. отношения у него со мною неважные, и поэтому мы избегали встречи. Три-четыре раза я обедал вместе с Комчинбеком в компании некоторых членов пленума. Фатых Сейфи при мне в этих компаниях был всего 1 раз. Фамилий обедавших я не помню, т.к. они меня очень мало интересовали, да я о них и не слышал раньше. Единственно помню фамилию проф. Чубанзаде (а может быть и это не точно), т.к. все к нему обращались: «профессор, профессор!»

В Ашхабаде я пробыл несколько дней и ходил по некоторым учреждениям. Виделся со второстепенными работниками аппаратов, фамилии ко-

ЛИЧНОСТЬ С НЕРЕАЛИЗОВАННЫМ ПОТЕНЦИАЛОМ

Г109

торых не знал и не знаю.

В Бухаре был в статбюро и знакомился с шелковым и каракулевым производствами (для сравнения с данными 1911-24 гг.).

В Чарджуе то же самое. (Здесь мне нужны были материалы по району Фараб, который я тогда обследовал в течение 8-10 дней).

В Самарканде я не останавливался, т.к. я только в прошлом году получал там материалы.

В Ташкенте я пробыл около недели, здесь отчасти отдыхал, а также получал материалы в Сред[не]аз[иатском] Экосо, обобщающие данные по всей Ср[едней] Азии. В Ташкенте я встретил на улице Убайдуллу Ходжа-ева (с ним вместе я сидел в 1920-21 г. 6 месяцев в тюрьме). Он дал мне свой адрес и пригласил на обед. Был у него два раза, обедал. Вели и политические разговоры, но к этому времени у нас произошло большое расхождение. Да и раньше мы не были на одной политической позиции, но теперь это расхождение было глубже.

Затем я поехал в Пишпек (Фрунзе). Здесь собирал материалы по экономике Киргизии. Видел Абдурахманова (пред[седатель] Совнаркома Киргизии). Оказал большое содействие в получении и ознакомлении с материалами. Потом поехал по Иссык-Кулю, здесь отдыхал две недели (в Кайсары) и ездил в Каракул и выезжал на джайляу* (киргизские летов-ки) .

В Москву вернулся через Арысь-Самару. Всего пробыл около 2-х месяцев в Ср[едней] Азии и в дороге.

В пятый раз был в Ср[едней] Азии этим летом (1930 г.) с группой аспирантов Научно-исслед[овательской] ас[социации] по изуч[ению] национальной] и колон[иальной] проблем (НИАНКПр. — КУТВ). Руководителем политическим группы была Бирумова, я был руководителем экономического исследования. Целевая установка — социалистическая] реконструкция сель[ского] х[озяйст]ва на примере одного из районов Таджикистана. Выбор по согласованию в Сталинобаде с ЦК Таджикистана пал на Сарай-Камарский район. Выехали мы из Москвы 10-го мая. По дороге остановились в Ташкенте на три-четыре дня — собрать некоторые материалы, и я должен был сделать от КУТВ и Ком[мунистической] Академии доклад об экономической географии (спорные проблемы и новая установка) .

В Ташкенте виделся с работниками Ср[едне]аз[иатского] Экосо (например, Кари), с представителем Таджикистана Мухутдиновым и с работниками по эконом[ической] географии в САКУ и САГУ (проф. Послов-ский, Введенский, Сахаров, Абызов, Батраков и др.), было на заседании до 16-20 человек, всех не запомнишь.

В Самарканде были всего 1 день, осматривали памятники старины.

В Сталинобаде жили несколько дней в доме правительства, часть квартировала у Шатимора, часть — у Гильмана, лично я — у Махмудова, быв[шего] своего ученика, а теперь члена пропгруппы ЦК в Таджикистане. Встречался за обедом с наркомами и работниками ответственными, но знакомство было шапочное, за исключением Шатимора, Гильмана, Махмудова и Казакова (сотрудник Госплана Таджикистана), с которыми прихо-

* Джайляу — летнее пастбище, обычно в субальпийских и альпийских поясах гор Средней Азии.

ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ

дилось сталкиваться чаще. С Махмудовым были разговоры о методике преподавания экономич[еских] дисциплин и о новых спорных проблемах в области экономики (разговоры урывками, т.к. я был занят почти день и ночь работой по экспедиции). С другими были разговоры только по делам экспедиции и о постановке научных работ в Таджикистане.

После окончания работ в Сарай-Камаре (где я встречался только с местными районными работниками по делам экспедиции) мы приехали в Сталинобад, я делал в ЦК Таджикистана доклад о предварительных итогах нашей работы (резолюция ЦК Таджикистана находится среди моих бумаг в моей комнате). Затем члены группы уехали отдыхать на Кавказ и в Крым. Я остался, чтобы собрать дополнительные материалы как для экспедиции, так и для своей печатной работы (издается НИАНКПр. — КУТВ). Я выезжал в Каратау. Здесь знакомился с колхозным движением, строительством более совершенных форм, чем в Сарай-Камаре. Здесь я встретил группу студентов САКУ во главе с руководителем Хозыровым (быв[шим] студентом КУТВ). Они мне оказали содействие в получении материалов и в средствах передвижения, а я им — в обработке материалов .

(Забыл сказать, что в Сарай-Камарском районе работала также группа студент[ов] КУТВ. Мы им помогали в их работе, а они нам служили отчасти как переводчики, своих 4-х переводчиков на 8 человек не хватило, только я отчасти владею узбекским языком).

Из Таджикистана я поехал в Туркмению. Здесь был в Ашхабаде и в Байрам-Али. В Ашхабаде знакомился с материалами Госплана, Наркомзема и ВСНХ. По вопросам реэмиграции (см. постановление ЦК Таджикистана — по этому вопросу у нас был спор с некоторыми работниками Таджикистана) беседовал с секретарем Туркмен[ского] ЦИКа Киселевым. По другим вопросам беседовал и получал материалы у завед[ующих] отделами, фамилии которых я не помню, но они записаны в моих записных книжках и тетрадях (все это находится в моей комнате). Здесь я встретил своих учеников, быв[ших] студентов КУТВ: Назарова, Исятикян, Культиев и др. У первых двух я квартировал. Беседа была на тему по спорным вопросам экономики, о конференции аграрников марксистов и т.п.

Культиев (а может быть, Курдиев) возил нас в свой аул, чтобы ознакомить меня и Исятикяна (армянина) с жизнью туркмен и с колхозным строительством. Пробыли один день.

В Байрам-Али знакомился с работой сельхоза и колхозным строительством. Материалы по сельхозу нужны были для экспедиции (см. постановление ЦК Таджикистана). Здесь я пробыл около 2-2 1/2 недель. Виделся с местными работниками по совхозу и играл в теннис (отдыхал).

Затем был в Бухаре, где искал Саид Махмуда, быв[шего] эмирского чиновника и работавшего затем по вакуфам при Сов[етской] власти. На него мне указали в Сталинобаде, как на знатока земельных отношений в быв[шей] Восточной Бухаре. Кроме его фамилии мне указали следующие: Фитрад, Айни и Мухутдинов.

Саид Махмуд уехал, оказывается, в Самарканд. Мне дали его самаркандский адрес, он остановился у Фитрада.

В Самарканде я пробыл около недели и больше. Знакомился с материалами по Узбекистану в Госплане, в колхозцентре, в ЦСУ, в Наркомземе. Был у Фитрада с Саид Махмудовым два раза. Я их видел впервые. Ознакомил с целью своего посещения. Фитрад указал, что он в этих

ЛИЧНОСТЬ С НЕРЕАЛИЗОВАННЫМ ПОТЕНЦИАЛОМ

вопросах знает меньше Саид Махмуда, и поэтому будет лучше, если он будет переводчиком, а сведения даст Саид Махмуд. Было решено, что я составлю вопросник и принесу для Саид Махмуда бумаги. Он письменно ответит на них и вышлет ответ в Москву (ответа до сих пор нет). Айни я не видел, т.к. он уехал в Сталинобад. С ним я не знаком.

По учреждениям я видел только завед[ующих] отделами и др[угих] сотрудников, за исключением Наркомзема, где я говорил с наркомом (он быв[ший] мой ученик Балтаев). В Наркомземе видел Зелькину и Давыдова. Беседовал при Балтаеве о работе Ком[мунистической] Академии (двумя-тремя фразами). Зелькина просила зайти к ней для более подробной беседы, но я не имел времени. С Балтаевым беседовали об учебе, так как он был мобилизован на работу с 1-го курса и безумно хотел еще учиться. Он мне оказал содействие в получении ж[елезно]д[орожного] билета. Заходил раньше в Напркомпрос к Расулову (быв[ший] студент КУТВ), чтобы он помог мне получить ж[елезно]д[орожный] билет, но ни наркома, ни его зама не оказалось [на месте], и поэтому ничего не вышло.

В Ташкенте я пробыл около 8-9 дней. Работал в Ср[едне]аз[иатском] Экосо. Знакомился с вопросами эконом[ического] районирования Ср[ед-ней] Азии (это мой доклад в этом году в НИАНКПр.). Виделся с работниками отделов, фамилии которых записаны в моих записных книжках. Опять виделся с эконом[ическими] географами, т.к. они постановили в первый мой приезд, чтобы я их на обратном пути проинструктировал (см. протокол совещания, находится в моей комнате).

Здесь также виделся с родственниками жены, с ее сестрой Фатимой, второй женой Оскара Оскаровича и с семейством первой жены. Это в связи с тем, что мы думаем взять на воспитание сына Оскара Оскаровича, убитого басмачами зимой этого года.

По плану я думал еще заехать в Киргизию и вернуться через Турксиб", но за отсутствием времени (занятия начались 1-го сентября) я уехал из Ташкента прямо в Москву. 8-го сентября приехал в Москву.

Теперь остановлюсь на своих знакомых, среднеазиатских работниках:

1. Файзулла Ходжаев. Знаком с 1919 года. Впервые видел в Оренбурге, когда он переправлялся в Совет[скую] Россию через быв[шую] Оренбургскую пробку. Он был вместе с Бройдо. Затем он стал наркомом, и я с ним уже сам не начинал разговаривать. Далее, когда встречались, только раскланивались, т.к. он не начинал разговора, а я не имею привычки приставать.

2. Абдурахманов. Он приходится каким-то образом мне родственником (через жену свою), я однажды видел его в Кирпредставительстве (должно быть, в 192б-27гг.), однажды в Киргизии (см. выше) и однажды на улице около Центральных бань (1929-30 гг.). Он мне сказал, что приехал учиться, и дал свой телефон. Я не имел времени позвонить.

3. Убайдулла Ходжаев. Знаком с 1917 года по 1-му Всерос[сийскому] Мус[ульманскому] съезду в Москве. Затем по Искомусу (Исполнительный] ком[итет] мус[ульманского] совета), по Башкирии (Токчуранский кантон) и по 6-ти месячной сидке в тюрьме и жизни в одной квартире в Москве. Он был близок к толстовцам когда-то, даже переписывался с

* Туркестано-Сибирская железная дорога.

112.

ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ

Львом Толстым. Поэтому я был по идеологии далек от него. Человек умный и интересный собеседник (жаль, что стал глохнуть). Когда я стал работать в КУТВ, его тоже приглашали туда (его приглашал даже раньше меня Бройдо, с которым они были знакомы по Туркестану). Он отказался работать там. На меня же работа в КУТВ, в коммунистической среде, оказала свое влияние. И поэтому в 1928 году, когда мы встретились с ним в Ташкенте, идеологическое расхождение было больше (см. выше).

4. Абдулла Комчинбек. Политические разговоры с ним не вели, т.к. он, видимо, стеснялся тем, что Алкин в прошлом его родственник. Поэтому наши отношения были чисто родственными. Даже тогда, когда я просил его снабжать меня заданиями среднеазиатскими для моей работы, он и тогда избегал их делать и всегда делал под большим моим настоянием. Считаю, что он стремился всеми силами сохранить свое положение как работника и как партийщика, боялся себя чем-либо скомпрометировать. На меня он производил такое впечатление. Только один раз я имел с ним серьезную беседу, так это о воспитании его дочери.

5. Исхак Хансуваров (см. выше показание).

6. Фитрад, Саид Махмуд, Манвар-Кары и т.д. Видел только по 2-3 раза и ни раньше, ни позже никаких встреч не было.

7. Зелькина, Давыдов, Анишев, Лаврентьев и др. Встречал их на конференции аграрников-марксистов.

Илиас Алкин

Центральный архив ФСБ РФ. Архивно-следственное дело. Р-14439. Л.6-25.

Постановление

об избрании меры пресечения обвиняемому Илиасу Алкину

18 ноября 1930 г.

1930 г. ноября 14 дня, я, уполномоченный 3 отд[еления] ос[обого] отд[ела] ОГПУ Айзенберг, рассмотрев дело по обвинению Алкина Илиаса Саид-Гиреевича, 35 лет, сына помещика-дворянина, с высшим образованием, доцента КУТВа, беспратийного, женатого, ранее не судимого (но был арестован), нашел, что имеющимися в деле материалами установлено : активная вооруженная борьба Алкина с соввластью на стороне интервенции (1918-1919 гг.) и наличие политических связей с рядом участников контрреволюционных группировок в Средней Азии до последнего времени, а потому, принимая во внимание вышеизложенное, постановил: привлечь по настоящему делу № 104975 Алкина Илиаса С.-Г. в качестве обвиняемого, предъявив ему обвинение по 58-11 ст. Угол. кодекса и избрать меру пресечения уклонения от следствия и суда содержание под стражей в Бутырской тюрьме.

Уполномоченный 3 отд. Особ[ого] отд[еления] ОГПУ: подпись.

Настоящее постановление мне объявлено: подпись.

Центральный архив ФСБ РФ. Архивно-следственное дело. Р-14439. Л.32-32 об.

ЛИЧНОСТЬ С НЕРЕАЛИЗОВАННЫМ ПОТЕНЦИАЛОМ

'113

Показания И. С . -Г.Алкина о его встречах с Убайдуллой Ходжаевым

18 ноября 1930 г.

Впервые я встретил Убайдуллу Ходжаева в Москве на 1-м Всероссийском съезде мусульман в мае 1917 года. Убайдулла Ходжаев и я были избраны в члены президиума этого съезда (всего было членов президиума 11 человек). Здесь я не имел возможности познакомиться с ним близко. Знал только по заседаниям и тому, как он вел некоторые заседания.

У. Ходжаев был выбран в члены Исполкома Всероссийского мусульманского совета в Петербурге, я был выбран в члены совета. За это время я встречался с ним на сессиях совета. Перед выборами в Учредительное собрание и перед 2-м Всероссийским мусульманским съездом (в Казани) на одной из сессий совета стоял вопрос о платформе и тактике мусульман на выборах в Уч[редительное] соб[рание]. Официальным докладчиком от исполкома был Садри Максудов5 (представитель крупной буржуазии у поволжских татар). Он выставлял тезис о том, что все мусульмане должны быть едины на выборах, защищать одну платформу и в основу должны положить единство национальных и религиозных интересов. Против этого доклада выступал я, и развил то положение, что у татар и башкир не может быть речи о единстве национальных и религиозных интересов и об одной платформе, т.к. у них мы имеем значительное развитие классового расслоения и классовой борьбы. Я указывал, что нельзя требовать, чтобы татарин-рабочий голосовал за тот список, где числятся Апанаевы6, Аитовы7, Вали Ибрагимов и т.д. При этом я отмечал, что не знаю положение дел в Казахстане и Средней Азии, а о Закавказье могу утверждать, что там такое сильное классовое расслоение, на что указывает хотя бы программа партии "Мусавват", которая защищает интересы азербайджанской буржуазии и феодалов-беков. Мою точку зрения поддерживали только двое: Султан-бек Мам-леев и Мустафа Тюменев8. Председатель Исполкома и Совета Ахмед-бей Цаликов9 воздержался, и большинство голосовало за предложение Садри Максудова. Если на данном заседании присутствовал У.Ходжаев, то он был или в числе воздержавшихся, или в числе голосовавших за максудовскую платформу. С.Максудов был назначен официальным докладчиком на 2-м съезде мусульман, а я — содокладчиком. На съезде победила точка зрения С.Максудова, но в жизни я оказался правым. Так, по Казанской губернии были выставлены от татар два списка: 1). Объединенный социалистический (во главе со мною) и 2). Национал-демократический (во главе с Фуадом Тухтаровым). Третий список, список крупной буржуазии и помещиков во главе с Садри Максудовым не успел оформиться. В Уфе были три списка: 1). Эсеровский (во главе с Галимджаном Ибрагимовым11), 2). Национал-демократический (во главе, кажется, с Умаром Терегуловым12, или Гаязом Исхако-вым13) и 3). Список помещиков татар вместе со списком октябристов и т.д. У меня не осталось в памяти участие У.Ходжаева на 2-м Всероссийском мусульманском съезде.

Затем я встретился с У.Ходжаевым уже в 1920 году в Токчуранском кантоне БССР, где он работал в качестве секретаря кантревкома. Он здесь оказался потому, что не мог пробраться из-за фронтов к себе

ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ

в Туркестан. В Токчуранском кантоне впервые узнали о подготовке в Стерлитамаке переворота (арест членов Башревкома и образование нового Башревкома). У.Ходжаев рассказывал о том, как это было раскрыто. В Токчуранском кантоне, после объявления об аресте быв[ших] членов Башревкома (в июне 1920 года) я был арестован вместе с У.Ходжаевым и председателем Кантревкома Бурангуловым. Почему-то У.Ходжаева принимали за моего секретаря. 2 месяца мы сидели в Оренбургской тюрьме, сперва отдельно, а затем вместе с У.Ходжаевым в одиночке. Нас всех (кажется, около 11-12 человек), арестованных по делу Башревкома, перевезли в Москву и разместили по одиночным камерам Бутырки. Я был вместе с Фатыхом Тухватулли-ным. До конца следствия и обратного перевоза в Бутырки я с У.Ходжаевым не виделся. Из Бутырки, из общей карантинной камеры освободили всех арестованных по делу Башревкома, за исключением меня и У.Ходжаева. У.Ходжаев остался в общей камере, а я перевелся в одиночку, чтобы заниматься. У.Ходжаев в это время, как и мы все, был занят тем, что будет с нами. Вначале мы делились о том, как кого допрашивали и т.д. Кажется, здесь я узнал, что раньше У.Ход-жаев был близок с толстовскими идеями и даже имел переписку с Л.Толстым. Из тюрьмы нас выпустили в один день и час. В Москве он, У.Ходжаев, устроился у родственников жены (у Т.С.Сидельникова), а я временно в Башпредставительстве вместе с остальными, уже ранее освобожденными. Я с У.Ходжаевым был освобожден по постановлению президиума ВЦИКа. Имея соответствующую выписку, мы обратились за некоторыми разъяснениями к тов.Енукидзе. Он нас направил к т.Сталину. Я и У.Ходжаев были на квартире у т.Сталина и имели с ним беседу. Во время этой беседы т.Сталин сказал, что когда-то и он был националистом, но скоро изжил в себе эту болезнь и надеется, что тоже будет с нами. Я с задором ответил, что мне нечего исправляться. Тов.Сталин улыбнулся и перешел к другим вопросам. Он устроил нам вместе квартиру в общежитии Наркомнаца. Здесь мы жили вместе около 2-3 лет. Отношения личные у нас испортились за это время до того, что мы не входили друг к другу в комнату. Это объясняется тем, что идейной близости у нас не было, а домашние, кухонные дрязги очень быстро испортили наши личные отношения, которые установились было за время нашего совместного пребывания в тюрьме. Затем У.Ходжаев уехал в Туркестан (кажется, в 192324г.). Я остался в Москве. Я был в Ср[едней] Азии в 1923-24, 1925 и 192 7 годах и не встречался с Ходжаевым и не думал этого делать, поскольку наши личные отношения были более чем холодными, а с его женой я не кланялся. В свою поездку в 1928 году в Ср[еднюю] Азию я встретил на улице У.Ходжаева, он поздоровался со мною и пригласил меня зайти к нему и пообедать у него. Я два раза обедал у него. Во время обедов разговор велся о его выступлениях на различных процессах, о его успехах. Здесь мне было ясно, что он еще не изжил интеллигентское понимание борьбы классов и диктатуры пролетариата, но у него уже произошли известные сдвиги. Последние были видны по его рассказам о работе на юридических курсах, на которые он смотрел как на свою общественную работу при советской власти. Больше я у У.Ходжаева не был, и о его дальнейших сдвигах я узнал через его жену, которая приезжала в Москву уже в 1930 году, была у меня и рассказывала, что У.Ходжаев теперь жалеет, что не остался

ЛИЧНОСТЬ С НЕРЕАЛИЗОВАННЫМ ПОТЕНЦИАЛОМ

в Москве и не стал работать по научной или другой линии, и жалеет, что отказался в 1921 году от работы в КУТВ, когда его туда приглашали .

Каковы были его национально-политические идеи и убеждения за это время, я не знаю. Мы об этом не говорили.

Надо отметить, что после того, как я выпустил в издании "Молодой Гвардии" в серии "Политграмота комсомольца" работу "Основы нашего производства" (1924-25 гг.), мне передавали, что меня стали считать отошедшим от националистических идей, и даже некоторые говорили, что я подлаживаюсь к большевикам и что чуть ли не большевик. Поэтому я сам не начинал, и другие со мною не говорили о национально-политических идеях.

И.Алкин

Центральный архив ФСБ РФ. Архивно-следственное дело. Р-14439. Л.33-41.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Апанаев Габдулла Абдулкаримович (1862-1918), общественный, религиозный деятель, издатель, педагог.

2. Вахитов Мулланур Муллазянович (1885-1918), политический деятель. Один из организаторов и руководителей Мусульманского социалистического комитета.

3. Колчак Александр Васильевич (1874-1920), один из организаторов контрреволюции вгражданс-кую войну, адмирал.

4. Сайфи-Казанлы Фатих Камалетдинович (1888-1937), писатель, общественный деятель. Необоснованно респрессирован по делу о "Контрреволюционной троцкистско-националистической организации".

5. Максудов Садри Низамутдинович (1878-1957), один из лидеров татарского национально-освободительного движения, историк, юрист.

6. Апанаевы — казанские купцы и предприниматели, общественные и религиозные деятели.

7. Аитовы — казанские купцы и предприниматели.

8. Тюменев Мустафа (1892-?), участник национально-освободительного движения. Необоснованно репрессирован по делу об "Антисоветских националистических организациях".

9. Цаликов Ахмед-бек Тимербулатович (1882-1928), политический деятель. Придерживался меньшевистских взглядов, пропагандировал идеи национального возрождения мусульман.

10. Туктаров Фуад Фасахович (1880-1938), политический деятель, журналист. Один из организаторов и руководителей организации "Тангисты", председатель Мусульманского комитета (1917-1918).

11. Ибрагимов Галимджан Гирфанович (1887-1938), писатель, ученый, государственный деятель. Необоснованно репрессирован по делу об "Правотроцкистской антисоветской националистической организации".

12. Терегулов Гумер Хабибрахманович (1883-1938), политический деятель.

13. Исхаки Гаяз Гилязетдинович (1878-1954), писатель, журналист, деятель татарского национально-освободительного движения.

Публикацию подготовил Индус Таги ров,

академик АН РТ

116,

ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ