CC BY
6ЩВНШВПЕВВ ЗШЕННПВЕШШНЕ ЕВШВ ШВ ВЕВИШВШИВ ВИВПВШВ Ш0В0Ш0ИИ
Бурган Шараф
I I редлагаемый вниманию читателей материал является своеобраз-
ным продолжением опубликованной в
прошлом номере нашего журнала статьи* . О Бургане Шарафутдиновиче Ша-
рафе к настоящему времени известно достаточно много. Он родился в 1883
году в деревне Аксу ныне Буинского
района Татарстана, начальное образо-
вание получил дома, затем учился, как
все братья Шараф, в медресе "Мухам-мадия". В 1899-1915 годах был преподавателем этого же медресе, в 1905-
1915 годах работал в газетах "Казан мухбире"1, "Ахбар"2, "Вакыт"3, в журнале "Шура"4 и других изданиях. В период работы в газете "Вакыт" в 1909 году посетил Иран. В присланных из Персии
репортажах отмечал, что революции несут с собой разрушения, застой, расстройство всей жизни народов.
Февральскую революцию 1917 года Б.Шараф встретил в Оренбурге. В дни революции и после нее активно включился в общественно-политическую деятельность. Он был избран председателем Оренбургского мусульманского бюро, в состав которого входили редактор газеты "Вакыт" Фатих Кари-ми5, Гариф Мутин, Калимулла Хасанов6 и другие. В городской думе члены Бюро также имели большинство. Одновременно Б.Шараф являлся редактором газеты "Оренбург меселман бюросы хэбэрлэре" (Новости Оренбургского мусульманского бюро). Как корреспондент газеты "Вакыт" он участвовал на заседаниях Государственного совещания, организованного Временным правительством, присутствовал на всех мусульманских совещаниях и съездах, проходивших в Петрограде, Москве, Казани, Оренбурге и Уфе.
На заседаниях Национального собрания он участвовал как делегат от мусульман Оренбурга. Совместно с Га-язом Исхаки7, Фуадом Туктаровым8, Заки Валидовым9 защищал лозунг культурно-национальной автономии для татар и башкир. Позже, после прихода к власти большевиков, считал их политику по национальному вопросу "самой подходящей" для национальных меньшинств, был ее пропагандистом.
После Октябрьской революции Б.Шараф работал преподавателем Оренбургского института народного образования. В 1921 году он в составе
* Р.Валеев. Вредитель из КГПИ // Гасырлар авазы — Эхо веков.-2000.-№ 3/4.-С.38-49.
специально организованной экспедиции посетил Среднюю Азию. Во время пребывания в Ташкенте совместно с Фатихом Карими, Сунгатом Бекбулато-вым перевел с русского на узбекский язык проект конституции.
Боясь очередных арестов в Татарстане в начале 1930-х годов, он вновь вернулся в Ташкент, надеясь найти здесь работу и "покой". Теперь Б.Ша-раф вынужден был работать бухгалтером, переводчиком и т.д. Однако ОГПУ, внимательно следившее за братьями Шараф, 21 мая 1932 арестовало Бур-гана Шарафутдиновича. Он был осужден на три года лагерей по обвинению в создании антисоветской националистической организации в Ташкенте. Срок отбывал в Карагандинской области.
Второй раз Б.Шараф был арестован 27 декабря 1937 года. Теперь ему инкриминировалось участие в антисоветской националистической повстанческой Идель-Уральской организации.
Помощник начальника 3-го отделения УГВ НКВД ТАССР ст.лейтенант госбезопасности Юсупов 29 декабря 1937 года утвердил обвинительное заключение, а в дальнейшем дело № 5814 было передано на рассмотрение "тройки" НКВД ТАССР. "Тройка" 30 декабря 1937 года постановила: заключить Б.Шарафа в исправительно-трудовой лагерь (ИТЛ) сроком на десять лет.
По указанию Шелудченко Бурган Шараф из Свияжского ИТЛ был вновь
переведен в тюрьму №1 для новых допросов. В результате 26 марта 1939 года решение "тройки" от 30 декабря 1937 года было подтверждено. Б.Ша-раф повторно был отправлен отбывать срок наказания в Свияжскую колонию, а в 1941 году переведен в Раифский ИТЛ, где и погиб в возрасте 59 лет от болезней и бесконечных мучений.
21 ноября 1956 года Зифа Шараф, жена Б.Шарафа, обратилась с письмом о реабилитации в следственные органы. Делом занялся заместитель начальника следственного отдела КГБ Аминов.
В результате 12 июня 1957 года дело о Бургане Шарафе было прекращено. 18 июля 1957 года Президиум Верховного суда ТАССР также отменил постановление "тройки" от 30 декабря 1937 года.
Представленные документы, большинство из которых хранится в архиве ФСБ г.Ташкента, имеют, на наш взгляд, не только биографический контекст. Они содержат интересные характеристики и наблюдения по истории татарского национального движения, общественно-политических настроений периода трех российских революций, нэпа, ряда других исторических сюжетов.
Б. Шараф разделил трагическую судьбу многих представителей татарской интеллигенции. Документы позволяют лучше понять, чем была обусловлена эта трагедия.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. "Казан мухбире" (Казанский вестник) — общественно-политическая и литературная газета. Орган партии "Иттифак аль-муслимин". Издавалась в 1905-1911 гг.
2. "Ахбар" (Известия) — общественно-политическая, литературная и религиозная газета. Орган партии "Иттифак аль-муслимин". Издавалась в 1907-1908 гг. в г.Казани.
3. "Вакыт" (Время) — общественно-политическая газета. Орган партии "Иттифак аль-муслимин". Издавалась в 1906-1918 гг. в г. Оренбурге.
4. "Шура" (Совет) — общественно-просветительский, литературно-публицистический журнал. Издавался в 1908-1918 гг. в г.Оренбурге.
5. Карими Фатих Гильманович (1870-1937) — писатель, издатель, общественный деятель. Необоснованно репрессирован.
6. Хасанов Калимулла Гумерович (1881-1949) — политический деятель. Депутат 2-й Государственной думы (1907).
7. Исхаки Гаяз Гилязетдинович (1878-1954) — писатель, журналист, деятель татарского национально-освободительного движения. В 1905-1913 гг. многократно подвергался арестам, находился в ссылках.
ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ
В 1918 г. эмигрировал, жил в Китае, Франции, Германии, Польше, Турции.
8. Туктаров Фуад Фасахович (1880-1938) — политический деятель, журналист. В 1919 г. эмигрировал. С середины 1920-х гг. жил в Турции.
9. Валиди Ахмад-Заки (1890-1970) — лидер башкирского национально-освободительного движения, тюрколог, доктор философии.
ИЗ ПОСТАНОВЛЕНИЯ 0 ПРЕДЪЯВЛЕНИИ ОБВИНЕНИЯ И ИЗБРАНИИ МЕРЫ ПРЕСЕЧЕНИЯ ОБВИНЯЕМОМУ БУРХАНУ* ШАРАФ
10 июня 1932 г. г.Ташкент
Я, оперуполномоченный 4-го отделения 00С, ABO и ППОГПУ в Средней Азии, Чепиго, рассмотрев следственное дело по обвинению Бургана Шарафа и принимая во внимание, что [по] имеющимся материалам следствия Бурган Шараф достаточно изобличается в том что, прибыв в конце 1929 г. из г.Казани в г.Ташкент для установления тесных связей с антисоветскими элементами из местной национальной интеллигенции, а также беглыми кулаками, торговцами, духовниками из татар и башкир с целью создания из них контрреволюционных групп, устраивал в течение 30 и 31 года до мая 1932 г. на своей квартире сборища названного элемента, обрабатывал таковой, подготовляя [...] к выступлению против Сов. власти, что в связи с последними событиями в Дальнем Востоке, внушая своим сообщникам неизбежность войны Японии против СССР и гибели в результате этой войны Сов. власти, что дальневосточные события использованы были Бурган Шарафом для усиленного распространения пораженческих настроений в соответствующих кругах и поэтому ПОСТАНОВИЛ:
Гражданина Бургана Шарафа Шарафутдиновича, 51 года, по национальности татарин, уроженец Тат. Республики, Буинский район, п.Аксу привлечь в качестве обвиняемого по ст. 67 УК 43 СССР, мерой пресечения уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей в ДПЗ при ППОГПУ в Средней Азии.
Опер.уп.4 отд. 00САВД Чепиго А.
Пом.нач. ОО САВО и ПП Диментман Зам.нач. ООСАВО и ПП Соболев 29 мая 1932 года на этом документе Бурган Шараф написал: "Постановление мне объявлено и виновным себя в этих преступлениях не признаю". Подпись.
Архив ФСБ г.Ташкента. Архивно-следственное дело П-24219. Л.35.
*Так в документе.
"РАССМОТРЕВ СЛЕДСТВЕННОЕ ДЕЛО ПО ОБВИНЕНИЮ
89
ИЗ ОБВИНИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ ПО СЛЕДСТВЕННОМУ ДЕЛУ № 3290 ПО ОБВИНЕНИЮ БУРХАНА ШАРАФА ПО СТ.66 Ч.1 УК УЗССР
Бурхан Шараф, являвшийся до революции редактором буржуазно-либеральной газеты "Вакыт", активный сторонник Временного правительства - Керенского, лично руководивший рядом подготовленных к Учредительному Собранию мусульманских съездов, в период гражданской войны сотрудничал в белогвардейских ду-товских мусорганизациях г.Оренбурга.
В 1929 году, приехав в Ташкент, Бурхан Шараф проводил работу по [...]* вокруг себя антисоветски настроенную татарско-узбекскою интеллигенцию, в прошлом близко связанную по совместной деятельности, а также имевшую тесные связи с видными контрреволюционными деятелями, ныне находящимися в эмиграции.
Считая себя ущемленной Советской властью, в течение пос-лед-них 2-х лет под непосредственным руководством Бурхана Шарафа почти в открытой форме высказывал[а] свое недовольство в отношении проводимых мероприятий партии и Советской власти на кулацко-байские элементы.
Контрреволюционная, организующая деятельность Бурхана Ша-рафа была пресечена арестом его при попытке выехать из города Ташкента 21 мая 1932 года.
Произведенным по делу расследованием установлено, что Бурхан Шараф в конце 1928 года, приехав в Ташкент, восстановил свои прежние связи с татарскими контрреволюционными кругами в г.Ташкенте, а через них [с] националистически настроенными узбеками, литературными работниками, в беседах [с] которыми систематически внедрял в них контрреволюционные (к.р.) мысли, обрабатывая их в этом направлении.
Вследствие активности Бурхана Шарафа и общности антисоветских настроений соприкасающихся с ними лиц к началу 1932 года, т.е. в момент осложнений на Дальнем Востоке, вокруг Бурхана Шарафа сплотилась к.р. националистическая группа, состоящая из татарско-узбекской интеллигенции в количестве 15 человек.
Политическая подоплека и целеустремленность группы характеризуется следующим показанием Бурхана Шарафа: "Мы рассуждали, пусть существуют Советы [...] буржуазно-демократического устройства [...]"
На сборищах группы Бурхан Шараф проводил беседы антисоветского порядка, критиковал отдельные мероприятия партии и Со-
*3десь и далее в квадратных скобках неразборчиво.
ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ
ветской власти в националистическо-контрреволюционном направлении.
"В настоящее время в Ташкенте проживает ряд лиц татарских работников, между собой связанных, обиженных Советской властью и антисоветски настроенных. Таких лиц кроме меня 14. Практическая деятельность этой группы выражалась в отдельных антисоветских разговорах, критике отдельных мероприятий партии и Советской власти".
Контрреволюционная группа организована, окончательно не была оформлена лишь потому, что в данном отрезке времени это не имело целесообразности, как говорит Бурхан Шараф, т.к. участники группы учитывали опыт провалов существующих организаций и считали, что такая организация в условиях настоящей действительности серьезной работы провести не смогла бы.
"Опыт с провалом целого ряда существовавших контрреволюционных организаций показал, что создание здесь нелегальной организации не опровдалось с возможными достижениями".
Вместе с тем Бурхан Шараф как руководитель контрреволюционной группы заранее учитывал, что наличие подобной группы, хотя и оранизационно не оформившейся, в нужный момент при неприглядном политическом положении Советского Союза дало бы возможность немедленно развернуть ее в массовую организацию.
"В случае интервенции капиталистических государств, при напряженном положении Советской власти, если бы наличествовали призывы на борьбу против Советской власти, за учредительное собрание и последующее создание буржуазной республики, конечно, группа была бы организационно оформлена".
На основании изложенного Бурхан Шараф, 51 года, татарин, уроженец Татарской республики, Буинский район, имеющий среднее образование, беспартийный, ранее не судимый, литературный работник, до момента ареста работавший переводчиком на сдельных переводах в Осовиахиме, ОДД и др. организациях г.Ташкента, обвинявшийся в том, что, являясь известным до революции татарским национальным деятелем, приехав в конце 1929 года в Ташкент, благодаря своей антисовеоской активности сколотил вокруг себя контрреволюционную группу [из] антисоветски настроенных татарских, узбекских интеллигентов, имея в виду при напряженной обстановке Советского Союза организационно эту группу оформить и развернуть ее в массовую контрреволюционную организацию. Бурхан Шараф с лицами, сгруппировавшимися вокруг него, систематически, путем критики текущих мероприятий партии, правительства проводил контрреволюционную агитацию и обработку последних в антисоветском направлении, т.е. в преступлении, предусмотренном в ст.66 УК УзССР.
"РАССМОТРЕВ СЛЕДСТВЕННОЕ ДЕЛО ПО ОБВИНЕНИЮ ...
В предъявленном обвинении Бурхан Шараф виновным себя признал частично.
Дело по обвинению Бурхана Шарафа подлежит рассмотрению на особом совещании при коллегии ОГПУ.
Штаб, практ. 4 отд. Чеботарев Согласен, пом. нач. ОСАВО п.п. Димантеман
Архив ФСБ г. Ташкента. Архивно-следственное дело П-24219. Л.123-216.
ИЗ ПОКАЗАНИЙ БУРГАНА ШАРАФА
3-5 августа 1932 г.
1. Мое происхождение, среда, воспитание и прочитанная литература, которые повлияли на выработку моего политического сознания - период до революции 1905 г.
2. Период 1905 - 1917 гг.
3. Период между двумя революциями.
4. Период Октябрьской революции до нэпа.
5. Период нэпа.
6. После нэпа.
7. Заключение. Мои ошибки.
Царское правительство в угоду помещикам и капиталистам, не довольствуясь экономической эксплуатацией инородцев в хозяйственных отношениях, в то же время стремилось их ассимилировать и обратить их в православную веру. В XVIII и 1-ой половине XIX вв. особенно сильно было превращение волжско-камских инородцев (чуваш, черемис, мари, вотяков, мордвы, татар и башкир) в православных.
Для этих целей в центре Волжско-Камского края, населенного инородцами, в г.Казани были организованы православное миссионерское общество и духовная академия с противомусульманс-ким, противоязыческим и противосектантским отделением. Про-тивомусульманское отделение духовной академии со своим богатым издательством было одним из сильнейших противомусульман-ских институтов такого рода в мире. Казанское отделение православного миссионерского общества, конечно, было тесно связано не только с духовной академией, но и царской администрацией и жандармерией.
Под давлением этих темных сил часто татарское население* принудительно было превращено в православных. Но часто эти крещеные татары (кряшены), живя среди мусульман, нелегально продолжали проповедовать ислам, не имея возможности и права открыто исполнять мусульманские религиозные обряды - не имея права войти в брачные отношения с другими - официальными
*Так в документе. Вероятно: часть татарского населения
ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ
к
мусульманами. И когда еще большинство других крестьян смутно сознавало свою угнетенность только в хозяйственном отношении, эта часть новокрещеных татар (кряшен) ясно сознавала и свою угнетенность в духовном отношении, конечно, сверх общего гнета лежащего на крестьянах того времени. Когда в православных деревнях не только в церквях, но даже подчас на улицах пели "Боже, царя храни!", эти крестьяне всей душой ненавидели монархический и царский режим и проклинали его как только могли [...]
Наш дед десятки лет нелегально обучал сам детей, потом моя мать продолжала то же самое. Благодаря стремлениям нашей семьи к изучению*, мы тоже заразились таким стремлением и после овладения начальной грамотой дома стремились продолжить свое образование [...]
В период [об]учения мы всегда глубоко чувствовали свою двойную угнетенность, и наша ненависть к миссионерско-монар-хическому режиму все возрастала и возрастала, и свержение монархии стало у меня жизненной мечтой, а потом и политической догмой. И по мере возрастания моих скромных сил, сначала несознательно, потом сознательно, я начал пропагандировать в своей среде антимонархические идеи.
Окончив школу (медресе "Мухаммадия" - Р.В.), остался там преподавателем математики и словесности, назначен был библиотекарем у директора школы Галеева. У него (речь идет о Галимджане Аль Баруди Галееве - Р.В.) была самая богатая по части восточной литературы библиотека во всей России. Я там за несколько лет не только основательно познакомился с восточной литературой всех оттенков, но и добрался до многих ценных произведений западной литературы свободомыслящего характера. В это же время я впервые познакомился с социалистическим движением и литературой. И окончательно выработалось у меня сознание нетерпимости монархического режима, необходимости, возможности борьбы с ним. Но для борьбы необходимо было наличие кадров, поднятие сознания народа, и мы, не жалея сил, постарались работать в этом направлении. Тогда вспыхнула непопулярная и ненужная война с Японией, и подъем революционных настроений, благодаря [...] антиправительственных настроений, [... ] пропаганды был облегчен. И мы продолжили эту работу со школьной кафедры, организовали тайные кружки для встречи революции 1905г.
2. С объявлением манифеста 17 октября рамки нашей работы расширились: пошли открывать собрания, демонстрации, политические группировки и появилась первая татарская газета в Казани "Казан мухбире" (Казанский корреспондент), в которой
*Так в документе. Вероятно: обучению.
93
работал секретарем. Официальным издателем и редактором был адвокат Саид-Гарай Алкин, принадлежащий к кадетской партии, впоследствии член I Гос. думы, осужденный за подписание выборского воззвания [...] и потерявший избирательное право, но он не только не писал по-татарски, но и не читал, не интересовался ходом дела газеты, месяцами не заглядывал в редакцию, а я, конечно, более свободно чувствовал себя в выборе материалов для газеты. Это у нас продолжалось довольно долго [...] В один прекрасный день я совершенно неожиданно узнал, что Алкин, сидя в ресторане за бутылкой коньяка, продал издательство "Казан Мухбире" купцу Сайдашеву, издававшему тогда свою газету "Баянел хак" [...]
В 1908 г. группой интеллигенции и торговцев была учреждена газета татарская "Ахбар" (Вести), в которой я тоже работал секретарем. Так как многие пайщики были недовольны более радикальным направлением газеты, особенно в вопросах, касающихся религиозно-бытовой стороны татарской жизни, и некоторыми неприятностями со стороны администрации, они отказались от дальнейшей материальной поддержки газеты, и эта газета закрылась.
В связи с усилением реакции мои благожелатели осведомили меня, что казанская жандармерия будто бы собирается принять против меня репрессивные меры, и лучше будет, если я сам покину г.Казань заблаговременно. Так как до сих пор у меня обыски и учинен был суд, я не имел основания не верить этим предупреждениям и уехал из Казани.
Так как гонения против татар в центре тат.населения Казани были более сильными, более организованными, а в остальных городах - с меньшим татарским населением - сравнительно слабее, я избрал местом поездки г.Оренбург. Там тогда уже издавалась газета "Вакыт" (Время).
Осенью 1908 г., приехав в г.Оренбург, я поступил в редакцию "Вакыт" и шесть лет работал почти всегда секретарем, разъезжая иногда по поручению редакции как собственный корреспондент этой газеты. В период реакции мы, конечно, большое значение придавали культпросвет, вопросам среди татар, поделено* усиливая и постановку значительных проблем на повестку дня.
В 1914 г., перед войной, я, не поладив с издателем газеты Галеевым, вышел из состава редакции [...]
О каких-либо федеративных образованиях никогда и речи не было. Идеальной была экстерриториальная культурно-национальная автономия. Так мы дошли до февральской революции.
3. С возникновением февральской революции мы занялись организационной и пропагандистской работой и подготовкой к выборам в Учредительное Собрание [...] Но отношение к Вре-
*Так в документе.
ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ
менному правительству было в выжидательном направлении, ожидая, какую оно займет позицию по отношению к национальному вопросу.
Временное правительство разрешение всех насущных вопросов, в том числе и национального вопроса, отложило до Учредительного Собрания и не хотело взять ответственность разрешения наболевших вопросов. Это обстоятельство увеличило нашу бдительность по отношению к полиции Временного правительства, и мы решили в выборах в Учредительное Собрание не голосовать за кандидатов партии, входящих в состав Временного правительства и выставлять свои кандидатские списки. Июльское наступление Керенского на военном фронте совершенно убедило массы в невозможности прекращения войны при нахождении у власти партий, входящих в состав правительства [...]
Насчет формы национального движения и на подготовительном совещании (апрель 1917 г.) по созыву мусульманского съезда заявил, что этот съезд будет последним всемусульманским съездом России. Уже ясно было, что более животрепещущие хозяйственные, экономические вопросы разъединят разные силы мусульманских народов, и религиозные отношения уже не могут сгладить эти жизненные противоречия. По этой причине я в дальнейшем совершенно отказался от участия в каких-либо мусульманских или татарских съездах, милли меджлисах.
Мусульманский съезд собрался в мае 1917 г. в Москве. Там при обсуждении вопроса о государственном строе и политике правительства по отношению к национальным областям возник крупный спор, съезд почти пополам разделился на два непримиримых лагеря - на федералистов и унитаристов. Представители Закавказья и Средней Азии были за федеративное устройство, большинство представителей мусульман Европейской России и
Бурган Шараф с женой Закирой и дочерью Раузой. 1935 г.
Сибири были унитаристами. Наши Оренбургские представители голосовали за унитарное устройство России, и я был тогда того мнения, что, если отсталым в культурном отношении мусульманским областям дать федеративное устройство при общей капиталистической системе, там влияние духовенства и худшего вида буржуазии - [они] будут так рады - примет форму средневекового феодализма. А центральные российские законы все-таки лучше, чем азиатские феодальные законы, и эти законы должны-таки, по моему мнению, при равенстве всех народов по применению законов обеспечить в будущем культурные и хозяйственные успехи мусульманских народов. У социал-демократии тогда еще национальный вопрос был мало разработан, тогда ходячее мнение было, что у пролетариата нет родины и нации.
Национальная политика большевиков еще нам была неизвестна, конечно, кроме общего лозунга о самоопределении народов. Но когда большевики во главе [с] Лениным и Сталиным в качестве наркомнаца начали проводить свою политику сначала по отношению к Финляндии, потом Закавказья, а потом остальных национальных областей, я воочию убедился, что самая подходящая для нас политика по отношению к национальным меньшинствам есть Ленинская национальная политика [...] И начал пропагандировать в этом духе в качестве преподавателя в татарском и башкирском институтах наробразования, в студенческих кружках, на разных политкружках, курсах, в которых я преподавал политэкономию и общественные предметы. Я вполне доверял политике партии и мне казалось, [что] партийные круги мне тоже доверяют. Так продолжалось до 1922 года, когда я уехал в Казань. Приехав в г.Казань, я почувствовал холодок, такого доверия мне там не оказывали партийные круги татар.
5. У власти в Тат[арской] Республике в то время стояли Мухтаров, Мансуров [...] Бурундуков* и др., оказавшиеся потом султангалиевцами [...] Они мне не доверяли и подходящую преподавательскую и другую работу не давали, а назначали меня делопроизводителем Наркомфина и там не требовали от меня работы, [...] но платили, и я аккуратно получал жалованье, [...] я почувствовал себя в качестве лишних людей. Теперь сближения с группировками я не хотел и даже избегал, правды о себе не добился, пошел по линии наименьшего сопротивления, пошел по линии нэпа, сначала в качестве книжного торговца (1923-26 гг.), потом вошел в лесопромтоварищество, мотивировка у меня была такая: нэп объявлен всерьез и надолго, хозразруха и голод всем надоели, нужно было найти исход [...]
6. Так как лесопромышленное тов[ариществ]о организовано с одобрения Наркомторга для привлечения местного капитала от промтоваров и привлечения его к заготовкам сырья, именно
* Так в документе, следует: Брундуков.
лесоматериала,- такова была тогда директива соответствующих органов, и я в качестве члена биржевого комитета всегда старался проводить политику партии среди торговцев, но Нарком-торг утвердил меня членом лесоредкома лесопромышленного товарищества и спустя некоторое время взял к себе в качестве секретаря венционного [...] бюро госзаготовок и помощника экономиста скоропортящихся продуктов. Но потом выяснилось, что для бывшего торговца неудобно служить в органах Нарком-торга. Раз в Госбанке, когда я поспорил за Наркомторга по проведению одной ассигновки, один госбанковский чиновник подшутил, назвав меня "наркомторговским купцом". Я уволился из Наркомторга [...]
7. В чем моя ошибка в политических взглядах:
а. С самого начала моей сознательной жизни до самой Октябрьской революции, когда посвятил свою жизнь службе интересам угнетенного татарского народа, я недооценивал значение марксизма для капиталистически неразвитых наций. Веря в то, что социализм может нормально развиваться только в результате высокого развития капитализма. Эта ошибка, конечно, была не у меня одного, благодаря этой основной ошибке я считал, что социализм для татар - это музыка будущего, а нам нужно заняться практическими делами сегодняшнего дня. Поэтому достаточно глубоко не изучал социалистическое учение и не посвятил себя распространению этого учения.
б. Когда я понял силу соцдвижения и его значение для угнетенных народов, все-таки не вступил в ряды Компартии, не получил партийного воспитания и не дисциплинировал себя в политическом отношении.
в. По приезде в Казань, отвращал [...] от таких группировок, я не доискал правильный путь и отшатнулся от генеральной линии партии, погряз в болоте нэпа.
г. За отсутствием политической дисциплины я иногда позволял себе вольность критических замечаний [о] некоторых отдельных мероприятиях партии, подчас не давая себе отчета в том, что каким [...] им советское настроенным элементам я бросаю такие замечания.
д. Страдая гнилым либерализмом, я не имел привычки давать отпора некоторым антисоветским выходкам отдельных личностей в частных разговорах. Подпись.
23 мая 1932 г.
[...] Окончил медресе «Мухаммадия» в 1908 г. (8 лет) и преподавал там же математику и словесность. С 1906 г. работал
Архив ФСБ г.Ташкента. Архивно-следственное дело П-24219.
ВЫПИСКА ИЗ ПОКАЗАНИИ БУРГАНА ШАРАФА
"РАССМОТРЕВ СЛЕДСТВЕННОЕ ДЕЛО ПО ОБВИНЕНИЮ
секретарем редактора татарской газеты "Казан Мохбаре" и "Ах-бар". В 1908 г. переехал в Оренбург, где и прожил до 1923 г., причем до 1914 г. работал секретарем и корреспондентом газеты "Вакыт", являясь разъездным корреспондентом. Я в 1909 г. ездил в Персию, где посетил города: Тегеран, Экзели, Казвин, пробыв в Персии, заезжал в Баку, Петровск и др. Собирал материал для газеты. По возвращении из Персии я был послан в Ст[арую] Бухару, где в то время были волнения. По дороге я останавливался в городах: Ташкенте и Самарканде. В Ст[арой] Бухаре в то время снабжали меня материалами против эмира Бухары Абдулкадыра Мухитдинова, ставший затем постоянным корреспондентом нашей газеты, в которую он прислал материалы против эмирата. В Ташкенте и Самарканде я собирал интересные материалы для газеты. Знакомых я там не имел. Там имелись наши корреспонденты, которых я инструктировал.
В 1914 г. я ушел из редакции названной газеты и арендовал гостиницу "Урал" до 1918 года.
В дни февральской и Октябрьской революций находился в Оренбурге, никакие участия в них не принимал. В 1917 г. при Временном правительстве я был редактором "Известий Оренбургского мусульманского бюро", вышло всего 10 номеров. В 1918 г. при вступлении Дутова в Оренбург я через недельный срок выехал в Казань, боясь преследований.
В Казани прожил 4-5 месяцев, не имел определенной работы, а затем с занятием Казани чехословаками я выехал оттуда на одном пароходе с отступающими работниками Советского правительства. Приехал я опять в Оренбург, где в это время уже была восстановлена Советская власть. Таким образом, с конца 1918 г. я, будучи в Оренбурге, занялся педагогической деятельностью, преподавал в татарских и башкирских институтах, на партийных, военных курсах политэкономию и другие политические дисциплины. Проработав там до 1922 г. или же до 1923 г., я переехал в Казань. В течение 7 месяцев служил переводчиком в Наркомфине, после чего в связи с начавшимся развиваться нэпом службу бросил и решил заняться торговыми делами. Я вступил одним из совладельцев частного товарищества "Мага-риф", которое нами было ликвидировано в 1920 году. После этого я с 7 - 8 другими лицами открыли лесопромышленное товарищество "Уран" также в Казани, причем, я в 1926 и 27 году управлял Астраханским отделением этого товарищества. Ликвидировав это дело в конце 1927 г., я с 1928 работал при Казанской химпромысловой артели в г. Казани до конца названного года. С февраля 1929 г. работал секретарем конвенционного бюро Наркомторга Тат[арской] Республики, но через 3-4 месяца я уволился, считая неудобным продолжать там службу, ибо меня знали как недавнего владельца частного предприятия. Несколько месяцев я занимался частным образом переводами. В
98,
ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ
конце 1929 г. приехал в Ташкент с целью устроиться где-либо на работу. Устроился я корреспондентом в типографию № 1, где работал 6 месяцев. Уволившись в июле 30 г. из типографии, я уехал к семье в Казань, где прожил 2 месяца, после чего возвратился в Ташкент. До февраля 1931 года я занимался частными переводами, заключая договора с УзГизом, поступив затем на службу в Наркомпрос УЗССР литературным переводчиком научного ин[ститу]та педагогики, где работал до авг. 1931 г., а затем уехал [...] в Казань.
Вернувшись в ноябре месяце из отпуска, я узнал, что до ликвидации нижеупомянутого института меня уволили. С этого момента я работал по переводам в УзГизе ОДД, заключая с ним договора, существуя на этом заработке до последнего времени, т.е. до дня моего ареста.
21 мая я решил поехать к семье в Казань, где хотел выяснить возможность остаться на работе. Между прочим, я намерен был также съездить в Москву, где [хотел] попытаться найти службу. В Москве я был в октябре 1931 г., куда ездил из Казани. Будучи [в] г.Москве, я подал заявление в отдел опубликования законов при НИССР с просьбой о принятии меня на службу, причем мне ответили там, что в случае надобности меня вызовут. Кроме того, с этим же вопросом я обращался в Москве в ин[ститу]т Востоковедения, где получил такой же ответ. В обоих случаях в анкетах я указал, что имел торговое предприятие, что, по моему мнению, и послужило препятствием для принятия меня на службу в названные выше организации в Москве .
Добавляю, что когда в 1930 г. я из Ташкента ездил в Казань, то на обратном пути заезжал в Москву, ибо через нее мне было удобнее ехать, т.к. легче было устроиться с плацкартом на поезде в сторону Ташкента. Там я прожил 3-4 дня. Как в 1930, так и в 1931 году, находясь в Москве, я останавливался у моего шурина (родной брат моей жены) Фатиха Каримова, работающего в Центральном издательстве народов СССР [...]
Архив ФСБ г. Ташкента. Архивно-следственное дело П-24219. Л.11-13.
ИЗ ПОКАЗАНИИ БУРГАНА ШАРАФА
1 июня 1932 г.
[...] Я активно работал в этой газете (Вакыт - Р.В.), разделял взгляды мусульманских прогрессивных кругов [...] В апреле месяце 1917 года оренбургскими мусульманскими организациями я был послан в г.Ленинград для участия на совещании представителей всех мусульманских организаций России по вопросу о созыве всемусульманского съезда. На этом совещании обсуждался вопрос, где и когда созвать съезд, с какой про-
I
граммой и какая форма представительств. Руководила совещанием мусульманская фракция Государственной думы, причем на совещании участвовали Муса Бигиев, Гаяз Исхаков и др. видные мусульманские деятели. По существу это совещание решало чисто технический вопрос, обсуждение же принципиальных вопросов не допускалось во избежание раскола на разные партии и политические течения, хотя на совещании и были представители [сторонников] федерации, унитаристов, социалистов, большевиков и меньшевиков.
Между прочим на совещании возник вопрос о том, какой по счету именно предстоящий съезд - первый, имея в виду, что уже монархия пала, или же шестой, считая все дореволюционные съезды. Лично я предложил назвать этот съезд последним, 6-м съездом, ибо я предвидел, что раскол и дифференциация общественных группировок неизбежна и, как показала сама жизнь, я оказался прав.
Мой муж, Шараф Бурган Шарафутдинович, 1881 г. рождения, проживающий в г.Казани, 28 декабря 1937 года был арестован органами НКВД Тат.АССР.
При аресте по ордеру № 366 был составлен протокол обыска, где указаны изъятыми лишь паспорт и профсоюзный билет.
В это время он работал в Казанской конторе электропрома в должности статиста.
30 декабря этого же года, т.е. на тридцатый день после ареста, ему объявили, что он осужден на 10 лет с отбытием в ИТ лагерях.
Обвинительного заключения ему не вручали, судебного следствия не было, никакого определенного обвинения о каком-либо конкретном преступном деянии не было предъявлено.
Копия обвинения не была вручена.
Как повод к обвинению было указано, что он, якобы, вел агитацию, говоря, что правительством совершаются аресты. Причем на допросе это обвинение ему не предъявлялось.
Обвинения муж не признал, его оклеветали напрасно.
Приговор осуждения к столь тяжелому наказанию вышел без представления возможности дать доказательства в свою защиту, опровергнуть клевету.
Муж родился в крестьянской семье в бывшей Казанской губернии. Родители не имели наемных рабочих, не имели духовного звания.
Архив ФСБ г. Ташкента. Архивно-следственное дело П-24219. Л.31.
ЗАЯВЛЕНИЕ ШАРАФ ЗАКИРЫ ГИЛЬМАНОВНЫ ГЕНЕРАЛЬНОМУ ПРОКУРОРУ СССР
8 ноября 1956 г.
ВРЕМЯ В СУДЬБАХ И ДОКУМЕНТАХ
Шараф Бурган [с] 1899 г. учился в г. Казани в татарской школе, по окончании остался там работать учителем до конца 1905 г.
Дальше до революции работал в качестве журналиста или секретаря в редакциях татарских газет в г. Оренбурге, ныне г.Чкалов.
В годы революции и до 1923 г. работал в должности преподавателя в Восточном институте, Башкирском техникуме и различных курсах в Оренбурге; состоял членом Союза работников просвещения .
С конца 1923 г. оставил преподавательскую деятельность, работал в Казани в государственных и кооперативных учреждениях.
С 1930 г. работал в Ташкенте в литературных изданиях в должности корреспондента и литературного переводчика.
В 1935 г. работал в Алма-Ате в издательстве в должности технического редактора.
В 1936 - 1037 гг. до ареста работал в Казани в монтажном бюро электропрома в должности статиста.
Как видно, Бурган Ш. до революции, в период революции и после нее работал по найму, вел трудовую жизнь. Он никогда не имел какого-либо недвижимого имущества.
В последние годы вследствие потери слуха потерял в значительной части трудоспособность, и врачебной комиссией был признан инвалидом.
После ареста его поместили в Казанскую тюрьму № 1, в апреле 1938 г. был переведен в Свияжскую колонию, в сентябре того же года его вернули в Казанскую тюрьму № 1, где содержался в числе подследственных в течение 8-9 месяцев. После этого следствием была установлена его невиновность в предъявленном обвинении.
В мае 1939 г. был снова переправлен в Свияжскую колонию. В 1941 г. был переведен в Раифскую колонию.
Считая, что арест и осуждение мужа является следствием недоразумения, и будучи твердо убежденной в этом, за эти годы много раз подавала заявления в НКВД ТАССР, прокурору СССР и в другие соответствующие учреждения, прося отменить столь необоснованный и тяжелый приговор совершенно безвинному человеку. Но все было напрасно.
Муж умер в июне 1942 г. в Раифской колонии от болезни сердца в результате его тяжелых моральных переживаний вследствие безвинного осуждения.
Прошу, учтя вышеизложенное, принимая его невиновность, реабилитировать мужа Шарафа Бургана Шарафутдиновича.
Архив КГБ РТ. Архивно-следственное дело 2-3884. Л.4.
Публикацию подготовил Рамзи Валеев,
доктор исторических наук
РАССМОТРЕВ СЛЕДСТВЕННОЕ ДЕЛО ПО ОБВИНЕНИЮ ...
