«Левый поворот» в Латинской Америке Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ

О.А. ЖИРНОВ, И.К. ШЕРЕМЕТЬЕВ

" ЛЕВЫЙ ПОВОРОТ " В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ

АНАЛИТИЧЕСКИЙ ОБЗОР

МОСКВА 2008

ББК 66.69(70) Ж 73

Серия

«Проблемы Латинской Америки»

Центр научно-информационных исследований глобальных и региональных проблем

Отдел Западной Европы и Америки

Авторы обзора - О.А. Жирное, И.К. Шереметьев Ответственный редактор - П. П. Яковлев

О.А. Жирнов, И.К. Шереметьев. «Левый пово-Ж 73 рот» в Латинской Америке: Аналитический обзор / РАН. ИНИОН. Центр научн.-информ. исслед. глобал. и регион. проблем. Отд. Зап. Европы и Америки. Отв. ред. Яковлев П.П. - М., 2008. - 130 с.

ISBN 978-5-248-00445-4

В предлагаемой работе рассматриваются социально-экономические и политические процессы, происходящие в странах Латинской Америки в начале нынешнего столетия. Особое внимание уделяется анализу новейших тенденций во внутренней и внешней политике стран субконтинента, которые дали основание говорить о так называемом «левом повороте» в этом регионе мира. В ряде стран континента это выразилось в радикализации политических симпатий электората и приходе к власти политических сил левой ориентации, корректировке политики неолиберальных реформ, в усилении роли государства в сфере экономики и осуществлении ряда мер по улучшению положения широких слоев населения.

Работа рассчитана на студентов, аспирантов, преподавателей вузов, специалистов и работников практических организаций.

ББК 66.69(70)

ISBN 978-5-248-00445-4

© ИНИОН РАН, 2008

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие........................................................................................4

Политические и социально-экономические

предпосылки «левого поворота» .................................................5

Латинская Америка после президентских

выборов.........................................................................................25

Латиноамериканские левые: Кто есть кто?....................................49

«Левый поворот»: Новый виток борьбы за укрепление национального суверенитета

и контроля над природными ресурсами....................................80

США и «левый поворот» в Латинской

Америке.........................................................................................94

Заключение......................................................................................123

ПРЕДИСЛОВИЕ

К «сенсационным» событиям последнего времени, получившим довольно широкий резонанс в общественно-политических и научных кругах различных регионов мира (включая Россию), относится так называемый «левый поворот» в Латинской Америке -«восстание» низов латиноамериканского общества против сложившегося здесь порядка вещей и приход к власти на волне массового недовольства «социального дна» новых режимов, в той или иной мере отразивших его настроения и требования. Исследователи заговорили о появлении новых красок в политическом пейзаже Латиноамериканского региона - «розовых», бордовых, а то и вовсе «красных». Началось обсуждение этого феномена, порой перерастающее в острую полемику.

Чем вызвано к жизни это неординарное событие и кто его участники? Случайно ли почти синхронное «полевение» политических режимов в целом ряде латиноамериканских стран или оно закономерно? Какое влияние «левый сдвиг» может оказать на расклад классовых и политических сил в Западном полушарии в целом, да и за его пределами - в глобальном масштабе?

Проблематика «левого поворота» («левого марша», «левого сдвига», «левого дрейфа», как еще называют этот феномен исследователи) включает и такие вопросы: есть ли нечто общее («общий знаменатель») у всех новых режимов, что их сближает, подталкивает к взаимодействию, и в чем состоят их различия, дистанцирующие их друг от друга, затрудняющие их консолидацию? В каком направлении могут эволюционировать такие режимы, как может меняться их политический «окрас» под воздействием внутренних, «домашних» факторов и внешних обстоятельств? Возникает, наконец, и такой немаловажный вопрос - как может сказаться «левый поворот» на взаимоотношениях латиноамериканских

стран с их традиционным и самым важным торгово-экономическим партнером и «опекуном» - США?

Вот перечень основных вопросов, которые попытались рассмотреть авторы в предлагаемом информационно-аналитическом обзоре. Как убедится читатель, ознакомившись с предлагаемым его вниманию материалом, «левый поворот» в Латинской Америке -феномен сложный, противоречивый, подвижный и потому служит предметом подчас довольно острых дискуссий. В одних вопросах мнения исследователей совпадают, в других довольно часто расходятся, и не только по причине идейно-политических пристрастий участников дискуссий, но и в силу того, что речь идет о феномене, который пока в ряде отношений все еще остается «вещью в себе».

ПОЛИТИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ «ЛЕВОГО ПОВОРОТА»

Рассматривая внутренние причины и факторы «левого поворота» в Латиноамериканском регионе, исследователи, пожалуй, сходятся в одном - в трактовке непосредственных причин, породивших этот феномен. Его «генезис» обычно связывают с нынешним острым кризисом неолиберальной модели развития, громадными социальными издержками ее функционирования на протяжении 1990-х годов, с неприятием неолиберализма (как идеологии, стратегии развития и практики) широкими кругами латиноамериканской общественности. И с этим нельзя не согласиться.

Объясняя причины «левого поворота», венесуэльский экономист и политик Т. Петкофф пишет: «Народы континента, массы городского и сельского населения, игнорируя традиционные партии и проповеди их руководителей, возлагают свои надежды и ожидания на представителей левого политического спектра. После десятилетий десарольистских военных диктатур и популистских и/или неолиберальных демократий общим итогом... стали институциональная деградация, коррупция, неустойчивый и противоречивый экономический рост, который привел к возникновению самых несправедливых и неравноправных обществ на планете, пребывающих в постоянном социальном кризисе и политической нестабильности» (52).

Эту точку зрения разделяют и российские исследователи, которые первопричину нынешнего «сдвига влево», приведшего к из-

менению политического ландшафта Латинской Америки, видят в крайней непопулярности неолиберализма и неприятии его социальных последствий в виде роста неравенства, безработицы, маргинализации и исключения обширных социальных слоев из процесса модернизации (5, с. 11). «В новых формах и в принципиально новых условиях, - считает Л.С. Окунева, - левые движения и их лидеры отразили реакцию латиноамериканских обществ на неолиберализм, его колоссальные социальные издержки, означавшие свертывание социальных программ. А это, в свою очередь, повлекло за собой не новые, но такие чрезвычайно обострившиеся в нынешних условиях процессы, как рост маргинализации и пауперизации масс, их выталкивание за пределы гражданского общества, -явление, получившее в латиноамериканской социологии название "социальная исключенность"» (5, с. 17).

За нынешним бунтом низов против существующего порядка вещей, вызванным очередной (с середины 90-х годов) фрустрацией, кроется, справедливо заметил известный российский латино-американист К.Л. Майданик, и более глубокий временной пласт социального недовольства. За ним, подчеркивает он, «стоит и кумулятивный итог шести десятилетий: все обещанное (и полученное) этой частью населения в ХХ в. оказалось на деле величиной ничтожно малой, мнимой, отрицательной или обратимой. Будь то программы реформистов и реформаторов, надежды, пробужденные демократизацией, обузданием инфляции, или посулы глобализации. Для бедных - большинства - все это завершилось пополнением их рядов за счет рабочих, служащих или мелких торговцев, неуклонно нарастающей социальной поляризацией, разочарованием почти во всех аспектах окружающей их реальности и заодно в традиционных путях борьбы за ее изменение. Призыв восставших аргентинских низов "У Que se vayan todos!" (Пусть убираются все! -Прим. авт.) лучше иных выразил эти настроения» (5, с. 6).

Попробуем разобраться в глубинных экономических причинах «левого поворота», понять, почему встреченная с энтузиазмом правящими элитами неолиберальная модель развития спустя всего десять лет после ее утверждения показала свою несостоятельность и вызвала бурю протестов со стороны широких слоев латиноамериканского общества. Для этого заглянем немного назад и вспомним, в каком положении оказалась Латинская Америка в 80-е годы прошлого столетия, в так называемом «потерянном (для развития) десятилетии». А положение было катастрофическим. Страны ре-

гиона утратили динамичность экономического роста. За 19821984 гг. (годы спада производства в мировой экономике) ВВП Латинской Америки практически не вырос ввиду падения производства в 10 из 19 ведущих латиноамериканских стран, а в 19851990 гг. его рост не превысил 2%. Денежно-кредитная сфера во многих странах была разрушена гиперинфляцией: уже в 19821984 гг. ежегодный рост цен в названных странах составлял от 100 до 1000%, а во второй половине 80-х годов в Аргентине, Боливии, Бразилии, Никарагуа и Перу - от 856 до 8526%, при весьма высоких темпах роста в Мексике (72%) и Уругвае (83%). Деградировали рынки рабочей силы в городах. В середине десятилетия в девяти странах региона открытая безработица превышала 10% экономически активного населения, причем в Чили - 17,2%, Панаме - 15,6, в Венесуэле - 14,3, в Колумбии - 13,9%. За восемь лет внешний долг стран региона удвоился и в 1990 г. достиг 443,1 млрд. долл. Совокупный приток иностранного капитала в депрессивную экономику составил всего 97,2 млрд. долл., а вывоз прибылей и процентов -314,1 млрд. долл. (1, с. 14).

В этой обстановке резко усилилась критика экономической политики латиноамериканских стран, посыпались обвинения в чрезмерном вмешательстве государства в экономику, неэффективном управлении государственными предприятиями, протекционизме, социальном патернализме, ограничении возможностей частного капитала, как национального, так и иностранного. Латиноамериканские исследователи А. Чонг и Э. Лора, оценивая результаты хозяйственной деятельности государства к началу 90-х годов, пишут: «В течение большей части ХХ века в Латинской Америке пытались построить государство, которое было бы патерналистом в социальной сфере, интервенционистом в экономике и собственником и управленцем в предпринимательской сфере. Спорным является вопрос о том, какими достижениями государство может похвастаться в первых двух областях. Во всяком случае, в предпринимательской деятельности опыт государственного управления оказался неудачным. Государственные предприятия управлялись - и продолжают управляться - посредственно. За редким исключением, их деятельность оказалась неэффективной, они производили товары и услуги низкого качества и приносили больше долгов, чем прибыли. Предприятия имели значительный излишек персонала, так как правительства использовали их для того, чтобы поддерживать занятость. Защищенные от конкуренции государственные предприятия часто

получали распоряжения поддерживать цены ниже себестоимости, что вело к возрастающим экономическим убыткам, которые в ряде случаев достигали 5-6% ВВП. Это, в свою очередь, вело к проведению операций по спасению предприятий и к бюджетным трудностям, сначала в бюджетах правительств, а затем и в банковской системе. Чтобы покрывать эти издержки, правительства должны были финансировать дефицит бюджетов, увеличивать налоги или, в большинстве случаев, сокращать государственные расходы в других областях» (35).

В обстановке нараставшей критики и все более ухудшавшегося экономического и социального положения практически во всех странах Латинской Америки зазвучали требования поиска новых стратегий развития (51). Взоры политиков обратились к неолиберализму, идеология и практика которого с 70-х годов начали свое шествие по странам мира. Дерегулирование, приватизация и уход государства из сферы социального обеспечения становились повсеместной практикой. «Почти во всех странах, - пишет известный американский исследователь Дэвид Харви, - в том или ином виде, сознательно или под давлением мировых сил, были восприняты идеи неолиберализма. За этим последовали реальные изменения экономической политики» (17, с. 11). «Испытательным полигоном» неолиберальной экономической модели, как это уже не раз бывало, вновь стала Латинская Америка, в частности Чили. Эксперимент был поставлен после переворота генерала, учиненного генералом А. Пиночетом 11 сентября 1973 г. «Переворот, направленный против демократического правительства С. Альенде, - замечает Д. Харви, - был поддержан местной бизнес-элитой, напуганной начатым под предводительством Альенде движением страны в сторону социализма. Пиночета поддержали и американские корпорации, ЦРУ, госсекретарь США Г. Киссинджер» (17, с. 18). В результате переворота были жестоко подавлены все общественные движения и политические организации левого толка, были уничтожены все формы самоорганизации населении (например, общественные медицинские центры в бедных районах). Рынок труда был «освобожден» от влияния законодательных или институциональных организаций (профсоюзов). Неолиберальные реформы начались в 1975 г., после того как соперник А. Пиночета в борьбе за власть и сторонник кейнсианства генерал Густаво Ли вышел из борьбы и в правительство была введена группа экономистов-неолибералов. Их первой задачей были переговоры с МВФ о зай-

мах для Чили. Работая с МВФ, эти экономисты реструктурировали экономику страны в соответствии с собственными теориями. Были отменены результаты национализации и снова приватизированы государственные активы, природные ресурсы (лесные, рыбные) были открыты для частной и нерегулируемой разработки (часто с применением силы по отношению к местному населению). Была приватизирована система социального обеспечения, введены стимулы для прямых иностранных инвестиций и свободная торговля. Государство гарантировало право иностранных компаний на вывоз прибылей, полученных от операций в Чили. Предпочтение отдавалось росту, основанному на экспорте, а не замещению импорта. Единственным сектором, оставшимся под контролем государства, была добыча меди, которая служила опорой государственного бюджета. Однако оживление экономики Чили - повышение темпов роста, накопление капитала, рост рентабельности иностранных инвестиций - оказалось недолговечным. Все рухнуло в 1982 г. во время глобального долгового кризиса, разразившегося в Латинской Америке. ВВП Чили, являвшейся после 1975 г. примером «чистого» неолиберализма, сократился почти на 14%, а уровень безработицы взлетел за год до 20% (17, с. 20, 103).

Нечто подобное произошло с Мексикой, объявившей в 1982 г. дефолт, что и послужило причиной возникновения глобального долгового кризиса. США, вкупе с МВФ и Всемирным банком, «вытаскивая» Мексику из сложной ситуации, вынудили ее согласиться на проведение широких неолиберальных реформ: приватизацию, реорганизацию финансовой системы, открытие внутренних рынков для иностранного капитала, снижение тарифов, формирование более гибкого рынка труда. Результаты реформ были крайне болезненными. С 1983 по 1988 г. доход Мексики на душу населения падал на 5% в год; величина реальных зарплат рабочих сокращалась на 40-50%. Рост инфляции, который составлял 3-4% в год в 60-х, превысил 15% после 1976 г. и в течение нескольких лет составил свыше 100%. В то же время из-за фискальных проблем правительства и перестройки экономической модели страны, государственные расходы на общественные нужды сокращались (17, с. 136-137).

Основной массив латиноамериканских стран приступил к осуществлению неолиберальных реформ после появления на свет так называемого «Вашингтонского консенсуса», сформулированного в 1989 г. сотрудником Института международной экономики

Дж. Вильямсоном. Документ, получивший поддержку МВФ и Всемирного банка (ВБ), предусматривал отказ от государственного вмешательства в экономику, проведение приватизации госпредприятий в экономике и финансовой (кредитно-банковской) сфере, либерализацию внешней торговли, инвестиционных режимов в отношении иностранных компаний, свертывание социальных программ и прекращение субсидирования национальных предприятий в целях оздоровления государственных финансов и борьбы с инфляцией. Комплекс такого рода мероприятий, основанных на постулатах неолиберализма и монетаризма «чикагской школы», был призван вывести латиноамериканские страны из состояния глубокой рецессии, оживить их экономику посредством массированного прилива иностранного капитала и активизации деятельности частнопредпринимательского сектора, наконец, сбить гиперинфляцию и стабилизировать денежное обращение.

Начавшийся процесс интериоризации неолиберальных установок (предшествующее десятилетие было «потерянным» в результате «неолиберального воздействия» извне), пишет К.Л. Майданик, принял в Латинской Америке лавинообразный характер. Процесс охватил все страны региона, все сферы экономической, социальной и идейно-психологической жизни, оттеснив на обочину предшествующие и параллельные проекты и тенденции и не встретившись со сколько-нибудь ощутимым политическим и социальным сопротивлением. Поэтому и утверждался он в регионе в наиболее бескомпромиссном, тотальном варианте. Неолиберальный «треножник»: «дерегуляция - приватизация - открытые границы» - становился гербовой печатью практики, экономической и внутренней политики всех государств региона, независимо от заявленной идеологии и исходных и предвыборных программ приходивших к власти групп (7, с. 29).

На первых порах реформы дали положительные результаты: макроэкономические показатели латиноамериканских стран заметно улучшились, среднегодовые темпы роста экономики региона в первой половине 90-х годов повысились до 3,4%, оживилось промышленное производство, приостановился рост безработицы. Наиболее же существенным успехом неолиберальных преобразований явилось фактическое подавление гиперинфляции - региональный показатель уровня инфляции стал колебаться в пределах 7-9%.

Но так было лишь на первых порах действия новой экономической модели, когда в страны региона хлынул мощный поток ино-

странных инвестиций, стимулируемый внешней открытостью национальных рынков, снятием прежних ограничений на доступ иностранных компаний в ключевые отрасли хозяйства и массовой распродажей активов крупных государственных предприятий в различных отраслях хозяйства, включая кредитно-банковскую сферу.

Однако, в конечном счете, в пореформенные 90-е годы странам Латинской Америки так и не удалось выйти на траекторию устойчивого экономического роста. За десятилетие регион пережил два серьезных спада: мексиканско-аргентинский в 1995 г., когда региональный прирост ВВП составил только 1,1%, и южноамериканский в 1999 г., когда темп роста был близок к нулевой отметке. Второй спад, спровоцированный кризисами на внешних фондовых рынках (так называемым «азиатским финансовым цунами»), оказался самым глубоким за все десятилетие. В девяти странах, включая Аргентину, Венесуэлу и даже благополучную Чили, наблюдалось сокращение ВВП, а в Бразилии и еще в трех странах прирост не превышал отметки в 1%. В последующие годы прерывистый экономический рост сменился продолжительной рецессией, низшая точка которой пришлась на 2002 г. (-0,8%). Вместе с ней окончательно «улетучилась» и царившая поначалу эйфория - оптимизм в оценках будущего региона сменился пессимизмом, наблюдатели заговорили о возможности потери для развития еще одного десятилетия (после кризисных 80-х годов).

Чего же добились латиноамериканские страны за полтора десятилетия реформ, следуя рекомендациям «Вашингтонского консенсуса»? Нужны ли были реформы?

Сторонники и проводники в жизнь неолиберальных рыночных преобразований, как в Латинской Америке, так и за ее пределами, убеждены в том, что реформы были необходимы. Однако и они со временем были вынуждены все же признать, что реформы осуществлялись необдуманно, поспешно, непоследовательно и без учета специфики каждой страны в отдельности. На такого рода промахи обращает внимание видный чилийский экономист, советник Экономической комиссии ООН для Латинской Америки и Карибов (ЭКЛАК) Р. Френч-Дэвис. Реформы, пишет он, носили в целом однолинейный характер, осуществлялись шаблонно и по существу стали самоцелью. Идеологи неолиберализма увлеклись их постулированием, вместо того чтобы придать им целевой функциональный характер, подчинив решению приоритетной задачи, сформулированной ЭКЛАК в самом начале 90-х годов, - «транс-

формации производства при соблюдении социальной справедливости» (37).

В «копилку» успехов процесса реформ его сторонники заносят три важных, по их мнению, достижения.

Во-первых, увеличение экспорта - явление, ставшее характерным для всей Латинской Америки с начала 90-х годов. Объемы экспорта выросли существенным образом и увеличивались ежегодно (в реальных ценах) в период 1990-2005 гг. на 7,9%, превысив темпы роста мирового экспорта (5,7%) (37).

Во-вторых, стабилизацию государственных финансов, обеспечение сбалансированности бюджетов. В 80-е годы госфинансы многих стран Латинской Америки пришли в упадок. В некоторых из них дефицит бюджета колебался в пределах 10-17% ВВП. В 90-е же годы положение в этой области заметно улучшилось, в ряде стран удалось, впервые за многие годы, добиться бюджетного профицита. До начала азиатского кризиса средний региональный показатель бюджетного дефицита не превышал 1,5% (37).

В-третьих, установление контроля над инфляцией. В этой области страны Латинской Америки действительно сумели добиться серьезного успеха и подавить процессы гиперинфляции предыдущего десятилетия. В 80-е годы в ряде стран годовой уровень инфляции превышал 1000%, что чрезвычайно болезненно сказывалось на населении и разрушительно действовало на предприятия, являлось «серьезной угрозой» для инвестиций, инноваций, социальной справедливости и общественного мира. С начала же 90-х годов инфляция резко идет на убыль: с 1997 г. среднегодовой ее показатель выражается уже однозначным числом, а в 2005 г. составляет всего 6,1% (37).

Однако ошибок и провалов оказалось больше, чем достижений.

Во-первых, дала о себе знать финансовая и макроэкономическая неустойчивость. Хотя были приняты решительные меры к достижению макроэкономического равновесия в отношении того, что касалось сбалансированности бюджетов и подавления инфляции, выявилась явная неспособность правящих элит предусмотреть угрозы, возникшие из-за внешней финансовой неустойчивости, предвидеть последствия экономических и социальных дисбалансов, которые возникли в результате финансовых реформ, разработанных на идеологической основе неолиберализма.

Во-вторых, не удалось уменьшить долю экспортных товаров с низкой добавленной стоимостью. Хотя сам по себе экспортный бум явился позитивным фактором, он не трансформировался в импульс для развития экономики в целом. Во многих случаях процессы обвальной и неизбирательной торговой либерализации внешней торговли негативно сказались на местном производстве конкурентоспособных товаров, следствием чего явилось существенное расширение импорта. В итоге первоначально достигнутый актив торгового баланса стал все более сокращаться.

Мало чего удалось сделать и по части диверсификации «экспортной корзины» стран Латинской Америки за счет товаров с высокой добавленной стоимостью. Несмотря на некоторые подвижки в этой области, регион продолжает преимущественно экспортировать товары сырьевой группы с низкой степенью их переработки, спрос и цены на которые на внешних рынках постоянно колеблются в зависимости от мировой экономической конъюнктуры. Упор на экспорт природных ресурсов, замечает Р. Френч-Дэвис, это всего лишь паллиатив, который не решает задач, возлагавшихся на экспорт, поскольку он не стимулирует развитие национальной экономики в целом, не способствует реализации всего производственного потенциала последней.

В течение 90-х годов в этом отношении некоторый прогресс был достигнут в результате роста внутрирегиональной торговли, что получило отражение в увеличении доли экспорта готовых изделий с повышенной добавленной стоимостью. Однако макроэкономическая неустойчивость экономик основных латиноамериканских стран, проявившаяся после азиатского финансового кризиса 1998 г., оказала весьма негативное воздействие на внутрирегиональную торговлю, и в частности в рамках южноамериканского общего рынка - Меркосур.

В-третьих, считает Р. Френч-Дэвис, ошибкой было и то, что в бюджетной политике не было уделено должного внимания модернизации производства и развитию социальной сферы.

Что касается первой (модернизации производства), то ситуация в этой области на рубеже веков заметно отличалась от той, которая наблюдалась в предыдущие десятилетия. В 90-е годы страны Латинской Америки вкладывали в модернизацию производства в среднем на 5% меньше ВВП, чем в 70-е, и только чуть больше, чем в «потерянные 80-е годы». В результате с 1990 г. ежегодные темпы роста едва достигали 2,7%, а в пересчете на душу населения лишь

1%, т.е. были ниже среднемирового уровня (1,25), и североамериканского в особенности (1,85) (36). Ясно, что для того, чтобы обеспечить ускоренный и устойчивый рост, необходимо было вкладывать гораздо больше. И вот как выглядит картина роста ВВП в отдельных странах Латинской Америки и в регионе в целом, представленная в виде обобщающей таблицы Р. Френч-Дэвисом на основе данных ЭКЛА (37).

Таблица 1

Среднегодовые темпы роста ВВП в отдельных странах Латинской Америки и в регионе в целом в 1971-2005 гг. (в %)

19711980 19811989 19901997 19982003 20042005 19902005

Аргентина 2,8 -1,0 5,0 -1,3 8,8 3,0

Бразилия 8,6 2,3 2,0 1,5 3,7 2,0

Колумбия 5,4 3,7 3,9 1,1 4,1 2,9

Мексика 6,5 1,4 3,1 2,9 3,6 3,1

Перу 3,9 -0,7 3,9 2,0 5,4 3,4

Уругвай 2,7 0,4 3,9 -2,1 9,1 2,2

Чили 2,5 2,8 7,0 2,7 6,0 5,2

Латинская Америка (19)

Регион в целом 5,6 1,3 3,2 1,3 5,1 2,7

На душу населения 3,0 -0,8 1,4 -0,3 3,6 1,0

На одного работающего 1,7 -1,5 0,5 -1,1 2,7 0,2

Комментируя приведенные им данные, Р. Френч-Дэвис замечает, что весьма часто высокие, но нестабильные темпы роста вводят наблюдателей в заблуждение, так как подчас в их основе лежат процессы восстановления экономической активности, а не реального увеличения производства. Так это и было в Чили (1985-1989), Аргентине (1992-1994, 1997) и в большинстве других стран Латинской Америки (в 2004-2006 гг. после спада 1998-2003 гг.). Безусловно, замечает чилийский исследователь, важно прежде всего добиться экономического роста после его спада, но не менее важно закрепить этот первый успех посредством инвестиций в производ-

ственные фонды и тем самым обеспечить высокий и устойчивый рост всей экономики (37).

Что же касается вложений в человеческий капитал, то Р. Френч-Дэвис указывает на явно недостаточное выделение государством средств на цели образования, подготовку современной высококвалифицированной рабочей силы, а также предпринимателей-бизнесменов. Только таким путем можно добиться повышения производительности труда и большей справедливости в распределении доходов (37).

Неолиберальные реформы (со всеми их плюсами и минусами), осуществленные в странах Латинской Америки, имели ряд серьезных как экономических, так и социально-политических последствий.

Одним из ближайших экономических результатов перехода к модели открытой рыночной экономики и снятия барьеров на доступ иностранного капитала явилось массированное вторжение во многие отрасли хозяйства стран региона компаний-«глобалистов» -транснациональных корпораций и банков (ТНК и ТНБ). Масштаб этого вторжения является беспрецедентным в истории региона.

По имеющимся оценкам, до половины прямых иностранных инвестиций, появившихся в регионе в 90-е годы, было реализовано в форме покупки существующих активов. Показательными являются изменения в группе крупных корпораций, происшедшие в ходе структурной перестройки с 1990 по 1999 г. Среди 500 крупнейших компаний региона число иностранных филиалов выросло со 149 до 230, их доля в совокупном объеме продаж поднялась с 27,4 до 43%, а в экспорте стран региона - с 30 до 45%.

Еще более существенные изменения произошли в обрабатывающей промышленности, где среди 100 крупнейших компаний число иностранных выросло с 48 до 59 (63% объема продаж). По расчетам аргентинских исследователей Д. Чудновского и А. Лопеса, в Аргентине и Бразилии при участии иностранных компаний осуществлялось до 92% продаж в автомобильной промышленности, 59% - в фармацевтической, 56% - в производстве бытовой электротехники, 44% - напитков и табака (1, с. 152).

Во многом такого рода изменения были связаны с тем, что приватизация, теоретически призванная ускорить процесс дерегулирования в экономике, фактически усилила концентрацию производства и торговли в руках крупных, прежде всего транснациональных корпораций. По данным информационной базы Thompson

Financial Security Data, в 1990-1999 гг. из общего объема операций по поглощению и продаже компаний в Бразилии, Мексике, Аргентине и Чили на иностранные компании-покупатели приходилось 53,6% таких операций, а в приобретении акционерного капитала в двух последних странах их доля доходила до 60%. Помимо обрабатывающей промышленности, объектами захвата компаниями-«глобалистами» в 90-е годы стали нефтяная и горнорудная промышленность, электроэнергетика, телекоммуникационные сети, сфера торговли и услуг (индустрия туризма), финансовая сфера во всех ее сегментах (страховые компании, банки, пенсионные фонды и пр.) (1).

Результатами экономической «оккупации» латиноамериканских стран ТНК явились: оттеснение частного национального капитала на второй план, ограничение его возможностей самостоятельного развития в условиях ухода государства из экономики и ослабления его регулирующих функций; «размывание» национального экономического суверенитета и переход контроля над природными ресурсами и их использованием в руки ТНК (нефтегазовая, горнодобывающая промышленность и смежные отрасли); усиление финансового ограбления латиноамериканских стран посредством вывоза прибылей и других доходов от прямых и портфельных инвестиций иностранных компаний; повышение уровня уязвимости экономик латиноамериканских стран от внешних финансовых потрясений и перепадов конъюнктуры в ведущих индустриальных государствах.

В целом результаты реформирования экономик стран Латинской Америки по рецептам неолибералов оказались далеко не такими, на которые рассчитывали их инициаторы. Исследователи считают их далеко неоднозначными. Признавая положительные изменения в некоторых областях (главным образом в финансовой сфере), они отмечают, что в главном, а именно в развитии производства при соблюдении справедливости, достижения оказались весьма скромными, а порой и вовсе иллюзорными. В период 19902005 гг. среднегодовые темпы роста экономики региона не превышали 2,7%. В расчете же на душу населения рост был и того меньше - около 1%, темп явно недостаточный, чтобы сократить отставание от промышленно развитых стран и сколько-нибудь заметно повлиять на социальную обстановку в Латинской Америке. Так что бедность и неравенство в распределении доходов по-прежнему остаются здесь главными проблемами (37).

Уже к началу 90-х годов, когда большинство стран региона только приступало к рыночным реформам (и когда воздействие неолиберализма было, как отмечалось выше, преимущественно внешним), значительная часть населения латиноамериканских стран уже пребывала в состоянии бедности или даже крайней бедности, т.е. влачила нищенское существование. Более того, стало очевидным появление такого феномена, как «новая бедность», в которую была низвергнута немалая часть среднего класса. Потому-то, помимо прочего, 80-е годы и получили название «потерянного десятилетия».

Адепты неолиберализма рассматривали эти социальные издержки как кратковременное явление, называли их следствием прежней, десарольистской, модели, которые якобы могли быть и еще более серьезными при ее сохранении. Однако уже во второй половине 80-х годов масштаб социального бедствия в Латинской Америке стал настолько велик, что его уже невозможно было игнорировать. Поэтому международные организации начали принимать и осуществлять первые программы, которые были призваны снизить эти социальные издержки. Тем не менее в экономической политике власти продолжали следовать предписаниям неолиберальной доктрины, согласно которой бедность начнет сама собой сокращаться по мере восстановления экономического роста, ориентированного на экспорт.

Однако реальная динамика развития региона, по словам немецкого исследователя Г.-Ю. Бурхардта, опровергла эти постулаты. То, что действительно росло быстрыми темпами в 90-е годы, так это бедность и неравенство. По оценкам ЭКЛА, в 2002 г. каждый второй латиноамериканец оказался в положении бедности, а каждый пятый - в состоянии крайней бедности. Поэтому 90-е годы, которые первоначально были провозглашены как «десятилетие надежд», фактически стали для многих «десятилетием краха иллюзий» (29).

Оценивая социально-экономические итоги 25-летнего периода господства неолиберализма в Латинской Америке, Г.-Ю. Бурхардт приходит к выводу, что их следует признать в общем негативными. Экономические достижения были весьма скромными, уровень занятости заметно снизился, дерегулирование рынков труда привело к ощутимому снижению заработной платы и к росту занятости в неформальном секторе. В результате значительная часть населения трудится ныне в тяжелых условиях, плохо

оплачивается, лишена социальной защиты и поддержки государства. Кроме того, приватизация производства привела к тому, что доступ к социальному обеспечению стал зависеть от размера дохода. Все это усилило социальное неравенство, этническую разобщенность и сегрегацию во многих обществах. Эмпирически доказано, утверждает Г.-Ю. Бурхардт, что дерегулировние трудовых отношений и социального обеспечения порождает новую бедность в регионе.

Таким образом, все последние 25 лет в регионе продолжает сохраняться крайне неравномерное распределение доходов. Ситуация в этом отношении такова, что в настоящее время, по данным Всемирного банка, во многих латиноамериканских странах 10% наиболее бедного населения располагают менее чем 1% национального дохода, в то время как 10% самых богатых присваивают себе более половины национального дохода (29). Даже в Коста-Рике, стране с наиболее справедливым в регионе распределением доходов, индексы неравенства более высокие, чем в США - стране с наиболее несправедливым среди развитых государств распределением доходов. Подчеркивая порочность латиноамериканского способа дележа общественного «пирога», Г.-Ю. Бурхардт пишет, что если бы в Латинской Америке доходы распределялись так же, как в странах Юго-Восточной Азии, то крайняя бедность в регионе сократилась бы на 80%, а если бы они распределялись как в Африке - то наполовину (29).

По словам американских исследователей К. Хофмана и М. Сентено, авторов приводимой ниже таблицы, степень неравенства, существующая в Латинской Америке, не укладывается ни в какие рамки. Хотя, говорят они, сравнения между целыми регионами представляются делом трудным, при любых приемах и критериях такого сравнения Латиноамериканский регион выглядит в худшем свете. В подтверждение своей правоты К. Хофман и М. Сентено приводят такой пример: 5% населения Латинской Америки с наивысшими доходами присваивают вдвое больше, чем такая же доля населения в странах - членах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). С другой стороны, наименее бедная часть населения Латинской Америки получает только половину того, что имеет аналогичная группа населения в странах - членах ОЭСР (44).

Экономистам и социологам известен такой показатель, как «коэффициент (индекс) Джини», отражающий степень неравенства

в распределении доходов различных стран, дающий представление об имущественном расслоении общества. Значения этого индекса изменяются в пределах от 0 до 100. Чем цифровое значение ближе к нулю, тем, условно говоря, общество благополучнее, тем меньше контрасты в жизненном уровне распределении доходов и различных его слоев. И наоборот: чем ближе цифровое значение индекса к 100, тем ярче проявляются контрасты в условиях жизни различных групп населения, тем менее благополучно соответствующее общество.

Таблица 2

Сравнительные масштабы неравенства

Страны Коэффициент (индекс) Джини Соотношение потребления -20% самых богатых и 20% самых бедных

Боливия (1999) 44,7 12,4

Бразилия (1998) 60,7 29,7

Венесуэла (1998) 49,5 17,7

Гватемала (1998) 55,8 15,8

Гондурас (1998) 56,3 27,4

Колумбия (1996) 57,1 20,3

Коста-Рика (1997) 45,9 11,5

Мексика (1998) 53,1 16,5

Никарагуа (1998) 60,3 27,9

Панама (1997) 48,5 14,8

Парагвай (1998) 57,7 31,8

Перу (1996) 46,2 11,7

Сальвадор (1998) 52,2 17,2

Уругвай (1989) 42,3 8,9

Чили (1998) 56,6 18,6

Эквадор (1995) 47,4 10,5

Страны Африки 45,0 9,7

Страны Восточной Азии и Тихоокеанского бассейна 38,1 6,5

Страны Южной Азии 31,9 4,5

Страны Латинской Америки 49,3 11,8

Промышленно развитые страны 33,8 6,3

«Эталоном» благополучия в этом отношении можно считать Швецию, где цифровое значение индекса ближе всего к нулю -0,25. В самом же низу по этому показателю находятся такие африканские страны, как Намибия (индекс - 70,7), Сьерра-Леоне (62,9), Центральноафриканская Республика (61,3), Свазиленд (60,9). Как ни удивительно, но по показателю Джини такие крупнейшие страны Латинской Америк, как Мексика и Бразилия, стоят гораздо ближе к названным африканским странам, чем к какой-либо западноевропейской стране, и уж тем более к Швеции. Ни Мексика, ни Бразилия не могут похвастаться успехами в области роста благополучия основной массы своего многомиллионного населения, поскольку таких успехов просто нет (44).

Мнение американских исследователей о том, что Латинская Америка является регионом с самым несправедливым в мире распределением доходов, подтверждается большинством исследователей, занимающихся этой проблемой. Констатация такого тревожного факта присутствует в документах ЭКЛА, публикациях сотрудников этой региональной организации. Из приводимой ниже таблицы видно, что в 2005 г. бедных в Латинской Америке стало на 13 млн. больше, чем в 1990 г. Показатель ВВП на душу населения в регионе не приблизился к соответствующему показателю развитых стран (членов «семерки»). С другой же стороны - увеличился разрыв между группами населения с наиболее высокими доходами и группами с наиболее низкими доходами. Таким образом, заключает Рикардо Френч-Дэвис, Латинская Америка по-прежнему сталкивается с вызовом-императивом: добиться стабильного экономического роста при более справедливом распределении плодов последнего (37).

Таблица 3

Латинская Америка: Динамика некоторых социально-экономических показателей за 1980-2005 гг.

ВВП на ду- Численность Реальная Норма Числен-

шу населе- бедняков заработная безра- ность

ния (долл., (млн.), их доля плата ботицы населе-

расчет по в общем насе- (1995=100) (в % от ния

паритету лении региона числен- региона

покупатель- (в % от общей ности (млн.)

ной способ- численности рабочей

ности) населения) силы)

1980 7663 136 (40,5) 102,7 7,7 343

1990 6925 200 (48,3) 96,2 7,2 423

2005 8392 213 (40,6) 96,8 9,3 540

Следствием огромного перекоса в распределении доходов стала небывалая концентрация собственности и экономической власти в странах Латинской Америки в руках немногочисленных олигархических групп. «Самый мощный импульс формированию латиноамериканских миллиардеров, - пишет известный американский исследователь Джеймс Петрас (советник организаций безземельных и безработных в Аргентине и Бразилии), - был дан Вашингтонским консенсусом, инициированным и оркестрованным МВФ и Мировым банком. Две страны с наивысшей концентрацией капитала и самым большим числом миллиардеров в Латинской Америке - Бразилия и Мексика - приватизировали самые дорогостоящие, эффективные и крупные государственные монополии. 38 латиноамериканских миллиардеров владеют богатством размером в 157 млрд. долл., из них 30 человек являются бразильцами и мексиканцами, и в их руках находится 120,3 млрд. Богатство 38 семей и частных лиц превосходит совокупное состояние 250 млн. латиноамериканцев; 0,000001% населения на верхней ступени пирамиды имеет больше, чем 50% внизу. В Мексике доходы 0,000001% населения превосходят совокупный доход 40 млн. мексиканцев. В Бразилии 20 миллиардеров владеют 46,2 млрд. долл., что превосходит совокупное состояние 80 млн. городских и сельских бедняков» (12).

Возвышение латиноамериканских миллиардеров, свидетельствует Дж. Петрас, совпадает по времени с падением реальных размеров минимальной оплаты труда, с сокращением социальных расходов, ухудшением трудового законодательства и усилением государственных репрессий, с ослаблением рабочих и крестьянских организаций, борьбы трудящихся за свои права в целом. Подстегнули рост числа миллиардеров такие меры, как введение регрессивного налогообложения, а также щедрые налоговые льготы и субсидии экспортерам сельскохозяйственной продукции и минерального сырья. Ключевая же роль в концентрации богатств и доходов в руках немногих принадлежит широкомасштабной приватизации прибыльных государственных предприятий, осуществленной

при прямом содействии так называемого «неолиберального государства»1 (12).

Если, заключает Дж. Петрас, к 157 млрд. долл., сосредоточенным в руках узких элитарных групп, добавить 900 млрд. долл. выплат по долгам иностранным банкам и 1 трлн. долл. (тысяча миллиардов), изъятых в виде прибылей, гонораров, ренты и «отмытых денег» за последние 15 лет, то «станет вполне понятно, почему две трети населения Латинской Америки продолжают жить в условиях крайне низких жизненных стандартов и стагнирующей экономики» (12).

Было очевидно, что сложившийся способ раздела общественного «пирога» рано или поздно должен был вызвать недовольство широких народных масс, трудом которых этот «пирог и выпекался». Однако в силу ряда причин движение протеста дало о себе знать не сразу. Проповедь рыночного фундаментализма, замечает К.Л. Майданик, оказалась в новых условиях созвучной настроениям и реальным интересам не только значительной части буржуазии и ее социального окружения. С радостью, замечает он, поддалась многостороннему воздействию процесса глобализации значительная часть интеллигенции, в том числе центристской, левоцентристской и даже экс-левой. От неолиберального «упорядочивания» экономики на какой-то период выиграло и большинство населения, прежде всего от сокращения инфляции, экономического роста, притока инвестиций и создания новых рабочих мест, пусть и в неформальном секторе. Социально-политическую «благодать» нару-

1 Американский исследователь Д. Харви использует этот термин для определения характера государственной власти, во главу угла своей политики поставившей создание условий для накопления капитала как местным, так и иностранным бизнесом. Свобода, которую она поддерживает, отражает интересы частных собственников, компаний, международных корпораций и финансового капитала (16, с. 18). В таком же духе высказывается и Дж. Петрас. В Латинской Америке, утверждает он, миллиардеры завладели прибыльными государственными активами и предприятиями при ортодоксальных неолиберальных режимах (режим Сали-наса-Седильо в Мексике, Кардозо в Бразилии), а консолидировали и расширили свои состояния они при «реформистских» правительствах (Лула в Бразилии и Фокс в Мексике). В ряде других стран Латинской Америке (Чили, Колумбии и Аргентине) правление миллиардеров стало результатом кровавых военных переворотов и утверждения у власти режимов, которые разрушили прогрессивные общественно-политические движения и положили начало приватизационным процессам. Последние стали еще сильнее раскручиваться при последующих электоральных режимах, как правых, так и «левоцентристских» (12).

шали лишь разрозненные выступления «маргиналов» - пенсионеров, индейцев, безработных. Противоречия неолиберального развития накапливались, но пока еще не вырывались наружу (7, с. 29, 30).

Однако по мере истощения ресурсов роста при неолиберальной модели, возникновения сбоев в работе ее механизма, накопления «социального долга» и исчерпания надежд на улучшение условий жизни усиливается критика пороков «свободного рынка», про-тестное движение начинает набирать силу. В январе 1994 г., еще на гребне успехов неолиберальной модели, появляется манифест Мексиканской Сапатистской Армии национального освобождения, возвестивший о рождении нового левого движения. В 19961997 гг. разрабатывается «Консенсус Буэнос-Айреса» (Consenso de Buenos Aires), документ, подписанный деятелями политического центра и левого центра, в основе которого лежит констатация кризиса неолиберализма (3). Первым подлинно массовым выступлением против неолиберальной практики, получившим национальный и региональный резонанс, стали походы сельских трудящихся Бразилии на столицу страны весной 1997 г.

С конца ХХ в. в регионе заговорили о «бунте исключенных», о «восстании бедных», очаги и признаки которого возникали в одной стране за другой. «Именно политическое пробуждение и рост политической активности социального конгломерата глубинных низов, - отмечает К.Л. Майданик, - и стали главной особенностью и главным рычагом очередного "левого поворота" в Латинской Америке» (7, с. 33).

Такой поворот событий для многих, и не только в Латинской Америке, оказался неожиданным, но не для всех. Возможность такого рода поворота событий предсказывалась некоторыми исследователями еще в начале 90-х годов прошлого века, когда победное шествие неолиберальных преобразований в странах региона только начиналось. Одним из таких «пророков» был бывший министр иностранных дел Мексики Хорхе Кастаньеда, который посвятил грядущему возвращению левых на политическую сцену Латинской Америки специальную работу - «Utopia unarmed: The Latin American Left After the Cold American War» (31). В своей более поздней публикации он пишет: «Было очевидно, что независимо от успеха или провала экономических реформ 1990-х годов и дискредитации традиционной латиноамериканской экономической политики, вопиющее социальное неравенство (Латинская Америка является са-

мым социально несправедливым регионом в мире), бедность и концентрация богатства, доходов, власти и возможностей давали основание предполагать, что управление обществами должно было сместиться влево от центра. Сочетание неравенства (несправедливости) и демократии оборачивается сдвигом влево. Так было в Западной Европе в конце Х1Х в. и после Второй мировой войны. Это происходит сегодня и в Латинской Америке. Обнищавшие массы голосуют за тот тип политики, которая, как они надеются, сделает их менее бедными» (31, с. 30).

Возрождению, подъему и успехам левого движения в Латинской Америке способствовали не только социально-экономические, но и радикальные перемены в международной политической обстановке. При этом, прежде всего, имеются в виду окончание «холодной войны», распад Советского Союза и исчезновение мировой социалистической системы. Говоря о причинах «возрождения» левых, восстановления их позиций и влияния, Х. Кастаньеда считает, что крушение Советского Союза «помогло латиноамериканским левым освободиться от своего геополитического клейма. Вашингтон больше не имел повода обвинять какое-либо левоцентристское правительство в том, что оно является "советским плацдармом" в регионе (каковым считалось каждое такое правительство после свержения в 1954 г. правительства Хакубо Брбенса в Гватемале)» (31, с. 29-30).

Такого же мнения придерживаются и многие другие исследователи. Так, венесуэльский политик Т. Петкофф (52) утверждает, что подъем и успехи левого движения, «как это ни покажется парадоксальным на первый взгляд, неотделимы от краха советской империи. После ее исчезновения, а с ней и логики "холодной войны", прогрессистские движения и партии во всем мире - и в частности в Латинской Америке и на Карибах, столь далекие от Бога и столь близкие к США, - уже не сталкиваются с теми ограничениями и препятствиями, которые накладывал на них безжалостный детерминизм "сфер влияния", проистекавший из "равновесия страха" между СССР и США. Обе сверхдержавы крайне опасались того, чтобы допустить в своих соответствующих геополитических пространствах ("владениях") появление правительств, которых можно было бы заподозрить даже в малейшей возможности тем или иным способом содействовать реализации глобальной стратегии своего противника. Более того, неписаное правило конфронтации требовало ограничивать протесты по поводу злоупотреблений

каждой стороны в "своей" сфере влияния чисто дипломатическими демаршами. Подразумевалось также, что каждая сверхдержава имела "право" противодействовать - и даже устранять в странах "своей" сферы влияния политических веяний, противоречащих геополитическим и геостратегическим парадигмам той и другой стороны. Впрочем, в Латинской Америке было сделано исключение из этого правила для Кубы, которая в 1961 г. сделала выбор в пользу социализма и обрела союзника в лице Советского Союза. После ракетного кризиса 1962 г. между СССР и США было достигнуто соглашение, которое хотя и признавало существование революционного правительства, но запрещало любую возможность использования острова в военных целях. Стало очевидным также, что сферы влияния сверхдержав становятся неприкасаемыми; негласно признавалось также "право" каждой стороны поддерживать и даже содействовать близким политическим движениям на "другой стороне", не нарушая, однако, стратегического равновесия.

Все это изменилось с исчезновением СССР. Североамериканские политики перестали воспринимать левые правительства в Латинской Америке и Карибах как потенциальную угрозу своим стратегическим интересам, поскольку уже не существовало могущественного соперника, способного использовать их в своих интересах» (52).

ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА ПОСЛЕ ПРЕЗИДЕНТСКИХ ВЫБОРОВ

Первым «институционализированным сдвигом» влево в регионе стали президентские выборы в Венесуэле в декабре 1998 г., в результате которых на пост главы государства был избран Уго Ча-вес. «Дело было не просто в том, - подчеркивает К.Л. Майданик, -что большинство высказалось в пользу вчерашнего мятежника и заключенного - полковника Уго Чавеса... Новым был приход к власти военно-гражданского блока через механизм выборов: заранее объявленный будущими победителями предстоящий демонтаж прежнего политического режима; развал полувековой системы представительной демократии и чуть ли не первое в истории страны совпадение избирательных и социальных кливеджей. Точнее -сочетание всех этих характеристик» (7, с. 35).

Еще одним крупным, знаковым успехом левых сил стала победа на президентских выборах в Бразилии в октябре 2002 г. лидера Партии трудящихся (ПТ), профсоюзного вожака Луиса Инасио да Силва, получившего в народе прозвище «Лула». Необычным было то, что к власти пришел малообразованный человек, которому довелось закончить лишь начальную школу. Этот факт был особенно разительным на фоне биографий предшественников Лулы: блестящего ученого-экономиста Ф.Э. Кардозо и его основного соперника, университетского профессора Ж. Серры. И вместе с тем именно этот факт стал для Луиса да Силвы выигрышным. «Профессора и экономисты нами уже управляли, теперь пусть управляет рабочий», - эти слова повторялись в ходе предвыборной кампании в разных аудиториях представителями разных социальных слоев. В них, замечает российский исследователь Л.С. Окунева, отразилось и общее недовольство социально-экономической ситуацией, характеризовавшейся нарастанием внешнего долга, резким замедлением темпов экономического роста, иными словами, серьезным кризисом той неолиберальной экономической модели, которая была предложена стране профессорами (11, с. 30).

В своей общественно-политической деятельности Луис да Силва опирался на созданную по его же инициативе Партию трудящихся - партию левого толка, не имеющую аналогов ни в одной другой стране Латинской Америки. «Это, - пишет Л.С. Окунева, -было совершенно новое явление в политической жизни не только Бразилии, но и в мировом масштабе, в сообществе традиционных левых партий того времени (речь идет о 80-х годах прошлого столетия. - Прим. авт.). Партия возникла как союз различных течений - от ультралевых до социал-демократических и умеренных. Созданная на демократической и плюралистической основе, РТ не принимала идеи "традиционного коммунистического движения". В идеологическом плане она позиционировала себя именно в качестве противовеса «догматическому коммунизму»; при этом марксизм ею не только никогда не отвергался, но, напротив, многие из составляющих ее течений считали себя марксистскими, а "подлинный", "автохтонный" марксизм - своей идеологией. В нее влились левые организации, представители интеллектуальных и академических кругов, прогрессивные политики, многочисленные социальные движения левого толка, низовые христианские общины, крестьянские, женские организации. Именно такой состав и предопределил пестроту идейных течений и воззрений, однако все они -

каждое со своих позиций - обосновывали лозунг "демократического социализма"» (11, с. 30).

По мнению исследователей, есть основания говорить о том, что истоки «левого поворота» уходят в Бразилию, где сплотившиеся вокруг Партии трудящихся и ее харизматического лидера оппозиционные силы впервые дали бой неолиберализму и его сторонникам, заявили о необходимости смены курса социально-экономического развития страны в интересах обездоленной части ее населения, составляющей, по различным оценкам, от 40 до 60% всех жителей.

Восхождение «левака» Луиса Инасио да Силвы на пост главы крупнейшего государства в Латинской Америке имело огромное значение для всего региона. Это событие, пишет доминиканский социолог В. Лосано, открыло широкие перспективы для латиноамериканских левых. Учитывая размеры страны, политическую силу Партии трудящихся, которая привела да Силву к власти, неоспоримое лидерство Бразилии в Меркосур (Южноамериканский общий рынок. - Прим. авт.) и растущее влияние этой страны на международной арене, его приход во власть не исключает возможности того, что этот политический триумф бразильских левых выйдет за национальные рамки и выявит подлинную латиноамериканскую тенденцию (48).

Доминиканский исследователь оказался прав. Уже в следующем 2003 г. сокрушительное поражение на президентских выборах в Аргентине потерпел Карлос Менем, который начал широкомасштабные неолиберальные реформы в своей стране, следуя рецептам Вашингтонского консенсуса, и которого длительное время МВФ превозносил в качестве образцового творца неолиберальных преобразований. Убедительную победу на выборах одержал представитель левого крыла перонизма Нестор Киршнер. По мнению испанского исследователя Людольфо Парамио, победы Л. да Силвы и Н. Киршнера на президентских выборах знаменовали собой изменение политического и идеологического климата в регионе. Именно в это время, считает Л. Парамио, и сформировалось представление о «левом повороте» в Латинской Америке (51), чему способствовало также избрание на президентских выборах в 2004 г. Табарй Васкеса в Уругвае.

Большой успех левым партиям и движениям Латинской Америки принес интенсивный, почти двухлетний, избирательный цикл, начавшийся в ноябре 2005 г. и закончившийся в конце октября 2007 г. В течение этого периода в трех странах Южной Америки (Аргентине, Бразилии и Чили), в пяти Андского региона (Боливии,

Колумбии, Эквадоре, Перу и Венесуэле) и четырех ЦентральноАмериканского (Коста-Рике, Гондурасе, Никарагуа и Гватемале) состоялись президентские выборы, результаты которых, по словам исследователей, начертали новую политическую карту региона (77). В 11 странах президентские выборы совпали с выборами в законодательные органы. В Венесуэле аналогичные выборы прошли годом раньше, а в Колумбии - за два месяца до президентских. В эти же 24 месяца уложились промежуточные выборы в законодательные органы Сальвадора и Доминиканской Республики, два референдума - в Боливии и Панаме, а также выборы в Конституционную ассамблею Венесуэлы. Приводимая ниже таблица дает представление о последовательности и типах состоявшихся в Латинской Америке выборов.

Таблица 4

График и тип выборов

Страна Дата выборов Тип выборов

Гондурас 27 ноября 2005 г. Президентские, парламентские, муниципальные

Венесуэла 14 декабря 2005 г. Парламентские

Чили 11 декабря 2005 г. Президентские (1-й тур), парламентские

Боливия 18 декабря 2005 г. Президентские, парламентские

Чили 15 января 2006 г. Президентские (2-й тур)

Коста-Рика 5 февраля 2006 г. Президентские, парламентские

Колумбия 12 марта 2006 г. 28 мая 2006 г. Парламентские Президентские

Перу 9 апреля 2006 г. 4 июня 2006 г. Президентские (1-й тур), парламентские Президентские (2-й тур)

Мексика 2 июля 2006 г. Президентские, парламентские, региональные, муниципальные

Бразилия 1 октября 2006 г. 29 октября 2006 г. Президентские (1-й тур), парламентские, региональные Президентские (2-й тур)

Эквадор 15 октября 2006 г. 26 ноября 2006 г. Президентские (1-й тур), парламентские Президентские (2-й тур)

Никарагуа 5 ноября 2006 г. Президентские, парламентские, муниципальные

Венесуэла 3 декабря 2006 г. Президентские

Гватемала 9 октября 2007 г. 4 ноября 2007 г. Президентские (1-й тур) Президентские (2-й тур), парламентские, местные.

Аргентина 28 октября 2007 г. Президентские, парламентские

Источник: Могше ЬайпоЪагушеЬо 2006. - Santiago (!е СЫ1е, 2006. - Р. 7.

Электоральный «марафон» стартовал в Гондурасе, одной из беднейших стран региона. Большинство избирателей отдали свои голоса лидеру правоцентристской либеральной партии Мануэлю Селайю, а сторонники радикальных преобразований даже не попали в избирательные списки. Результаты выборов свидетельствовали о сохраняющейся поддержке населением существующей в стране двухпартийной системы и политики правительства.

Выборы в Боливии были досрочными. Основные кандидаты на высшую государственную должность определились незадолго до голосования. И так же, как и на предыдущих выборах (2002), они были антиподами. На одном полюсе - лидер леворадикального Движения к социализму (Movimiento al Socialismo, MAS), крестьянский вожак Эво Моралес. В предыдущем цикле он сумел добиться впечатляющих успехов, шел вровень с политическим тяжеловесом Г. Санчесом де Лосадой, но затем уступил ему пост главы государства. Произошло это потому, что боливийская Конституция не предусматривала второго тура, и дальнейшая судьба вышедших вперед кандидатов определялась Национальным конгрессом, высшим законодательным органом страны. Парламент отдал предпочтение сопернику. Э. Моралес организовал ряд мощных акций протеста, которые в 2003 г. привели к отставке и бегству из страны президента. Пост президента занял умеренный политик К. Меса, пытавшийся организовать диалог с радикальной оппозицией, основным требованием которой стала национализация газовой индустрии. Волна протестов не ослабевала, что привело к отречению от власти и К. Месы.

На другом полюсе находился технократ Х. Кирога, выдвиженец правящей элиты, опытный политик неолиберального толка. При президенте У. Бансере он был вице-президентом и в августе 2001 г. занял его должность после ухода первого в отставку из-за тяжелой болезни.

Исход выборов был предсказуем: большинство избирателей отдали свои симпатии Э. Моралесу, последователю Ф. Кастро и У. Чавеса, выступившему с программой кардинального обновления государства и общества.

В Чили, наиболее благополучной стране, своего рода лидере экономической и политической модернизации, у власти осталась левоцентристская коалиция. Это были четвертые выборы после поражения А.Пиночета на референдуме 1989 г. С тех пор у власти находится блок Объединение партий за демократию (Concertaciуn

de Partidos por la Democracia, CPPD), ядром которого стал стратегический союз Христианско-демократической и Социалистической партий. Сначала на вершине пирамиды власти находились христианские демократы П. Эйлвин и Э. Фрей Руис-Тагле, а затем - социалист Р. Лагос.

Выборы проходили по новым правилам. Согласно конституционным поправкам 2005 г. вместо шестилетнего устанавливался четырехлетний срок президентства. Кроме того, был ликвидирован институт назначаемых и пожизненных сенаторов. Исследователи обратили внимание на интересную особенность избирательной кампании, выразившуюся в сведйнии к минимуму конкуренции программ. Правящая коалиция, не отказавшись от основ неолиберального экономического курса последних лет военного режима, постаралась придать ему большую социальную направленность. Тем не менее, даже достигнув устойчивого 7%-ного роста ВВП, она не сумела устранить весьма глубокие диспропорции в уровнях доходов различных слоев общества. Оппозиция попыталась обыграть этот факт и обвинить правительство в том, что оно слишком много внимания уделяло политическим вопросам - реформе конституции и слишком мало повседневным нуждам рядовых чилийцев.

Однако выборы показали, что общество по-прежнему доверяет правящей коалиции. В первом же туре социалистка М. Бачелет, кандидат от CPPD, уверенно обошла своих конкурентов и завоевала 45,87% голосов, не добрав до «чистой» победы менее 5%. Во втором туре М. Бачелет одержала уверенную победу над кандидатом правоцентристов Себастьяном Пиньейру, обойдя его на 6%. Таким образом, чилийцы еще раз продлили мандат коалиции и обеспечили преемственность социал-демократического курса в условиях рыночной экономики.

Состоявшиеся в феврале 2006 г. выборы в Коста-Рике, старейшей демократии региона, обнаружили признаки дряхления двухпартийной системы, основанной на доминировании Партии Национальное освобождение (Partido Liberaciуn Nacional, PLN) и Партии социал-христианского единства (Partido Unidad Social Cristiana, PUSC). Согласно данным коста-риканских социологов, с 2003 по 2006 г. симпатии избирателей к этим партиям уменьшились почти в два раза. Вместе с тем заметно увеличилось число лиц, симпатизирующих новым партиям (с 5,5 до 16,5%) (19, с. 32).

Одной из них является левоцентристская Партия гражданского действия (Partido Accion Civil, PAC), возникшая в результате раскола Партии Национальное освобождение. Лидер новой партии экономист О. Солис на выборах 2002 г. бросил вызов претендентам от традиционных партий и лишь ненамного отстал от соперников. О. Солис выставил свою кандидатуру и на выборах 2006 г., выступив с критикой социально-экономической политики властей. Главными пунктами его программы были отказ от приватизации предприятий электроэнергетической отрасли и увеличение субсидий сельскохозяйственным производителям.

Его соперником стал кандидат от PLN, экс-президент О. Ариас, принадлежащий к поколению отцов-основателей коста-риканской демократии и пользующийся большим авторитетом не только внутри страны, но и за рубежом. За большой личный вклад в урегулирование Центральноамериканского конфликта О. Ариас был удостоен Нобелевской премии мира. В конечном счете, он и одержал победу над О. Солисом, правда, с небольшим преимуществом.

В Перу один из лидеров апристской партии (Alianza Popular Revolucionario Americana, APRA), экс-президент страны Алан Гар-сиа, позиционировавший себя в качестве социал-демократа, опередил неопопулистского лидера Союза за Перу (ишуи por el Perb, UPP) Ольянту Умалу, сторонника боливарийской модели. По словам перуанского исследователя Сесара Ариаса, программа О. Умалы была направлена на то, чтобы изолировать перуанское общество от набирающего силу процесса глобализации. Однако перуанский национализм, утверждает С. Ариас, несмотря на свои требования осуществить социальные реформы в интересах бедных слоёв населения и свой антиимпериализм, является, по существу, идеологически консервативным, правым по содержанию (Ариас). Тем не менее исследователи считают, что поражение О. Умалы отнюдь не означает, что этот «антисистемный» политик не появится в будущем в числе претендентов на президентский пост (19, с. 32).

В Колумбии большинство избирателей проголосовали за переизбрание действующего президента Бльваро Урибе, оценив эффективность проводимой им политики «демократической безопасности» и принятых мер по демобилизации участников незаконных вооруженных формирований, а также реализации ряда программ по сокращению масштабов бедности и созданию новых рабочих мест.

Его переизбранию не помешала и закрепившаяся за ним репутация провашингтонского политика (19, с. 33).

Относительно спокойное течение предыдущих президентских выборов было нарушено в Мексике, где главными претендентами на пост главы государства стали Фелипе Кальдерон, кандидат правящей правоцентристской Партии национального действия (Partido Лоо1уп Nacional, PAN), и Андрес Мануэль Лопес Обрадор, лидер левоцентристской Партии демократической революции (Partido de la Яеуо1^уп Democrática, PRD). Острая предвыборная кампания и драматическая история подсчета и пересчета голосов, сопровождавшаяся массовыми мобилизациями сторонников левого кандидата, завершилась провозглашением победы Ф. Кальдерона, опередившего своего конкурента менее чем на 1% голосов. Такой исход не устроил Л. Обрадора, который не признал итогов голосования и даже сформировал параллельное правительство, выступившее с резкой критикой Ф. Кальдерона и его кабинета. Тем не менее второе место Л. Обрадора подтвердило рост потенциала системной оппозиции, смыкающейся по ряду вопросов социально-экономического характера с внесистемной, требующей кардинальной смены модели развития (19, с. 34).

Проверкой силы и влияния левых, находящихся у власти, стали выборы в Бразилии, где, вопреки прогнозам, президенту Луису Инасио да Силве не удалось добиться победы в первом туре, в котором определился его соперник во втором туре - Ж. Алкмин, придерживавшийся центристской ориентации и выражавший интересы предпринимательского сектора и части средних слоев. Хотя различия в программах обоих кандидатов были незначительными, весомыми аргументами в пользу действующего президента были его харизма и реальная политика, проникнутая социальной направленностью. Имидж «народного президента» не пострадал даже из-за коррупционного скандала в ближайшем окружении Луиса да Силвы. Все это и обеспечило его победу во втором туре.

В острой форме протекала предвыборная кампания в Эквадоре, что было обусловлено расколом политического класса, резкой социальной дифференциацией и полярными подходами претендентов. Мультимиллионер А. Набоа, лидер правой популистской Партии институционального обновления и национального действия (Partido de Renovaciуn Institucional y Acciуn Nacional, PRIAN), представлявший интересы финансово-промышленных групп Тихоокеанского побережья, выступал за продолжение эко-

номической модернизации, но с бульшим акцентом на решение социальных проблем. Экономист Р. Корреа, создавший коалицию на базе сформированного им движения «Альянс за достойное и суверенное отечество» (Allianza - PAIS) и тандема «старых левых» из Социалистической партии и Широкого фронта новых социальных движений (Partido Socialista - Frente Amplio, PS - FA), отвергал прежнюю модель и призывал к революционным переменам. Как в Перу и в Колумбии, кандидат левой оппозиции был известен дружбой с У. Чавесом, заявлениями о поддержке боливарийской модели и категорическим неприятием подписания соглашения о свободной торговле с США.

Принимая во внимание высокий процент эквадорцев, не определившихся с выбором до дня голосования, а также размытость сторонников кандидатов, проигравших первый тур, можно предположить, по мнению М.Л. Чумаковой, что победа Р. Корреа была обеспечена сложением сил всех избирателей, недовольных доминированием олигархических кланов в экономической и политической жизни страны. О параметрах общественного недовольства позволяют судить данные социологических опросов. В Эквадоре лишь 14% респондентов сочли экономическое положение страны «хорошим», 24% назвали главной проблемой безработицу, а 47% были убеждены в том, что ее причиной является экономическая политика государства. Тревожной характеристикой общественных настроений явилась и весьма низкая оценка деятельности политических партий и конгресса. Не случайно в программе победившего на выборах Р. Корреа важное место было уделено политической реформе, призванной перестроить существующие институты и созвать с этой целью Конституционную ассамблею (19, с. 35).

В Никарагуа борьбу за президентский пост вели кандидаты двух ведущих политических партий: Конституционалистской либеральной партии (Partido Liberal Constitucionalista, PLC), объединявшей правых и правоцентристских приверженцев рыночной экономики, и Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО - Frente Sandinista de Leberaciуn Nacional, FSNL), трансформировавшегося за постконфликтный период в партию парламентского типа. Неформальные договорённости о соправлении были скреплены в 1999 г. пактом между правым президентом-либералом А. Алеманом (1997-2001) и лидером сандинистов экс-президентом Д. Ортегой. Результатом взаимодействия старой и новой элиты стало принятие в 2001 г. избирательного закона, ужесто-

чившего условия регистрации прочих партий и понизившего планку голосов, необходимых для избрания на пост главы государства. Вместо прежних «50% + 1 голос» была установлена норма в 40%, достаточная для победителя, или 35%, при условии, что он на 5% опередит своего главного соперника.

В игре по новым правилам победу одержал Д. Ортега. На исход выборов повлияли несколько факторов: разочарование никарагуанцев в реформах неолиберального толка, в функционировании демократии и убежденность в коррумпированности политиков; многочисленные заявления Ортеги, которые должны были создать у избирателей впечатление об умеренности его взглядов. Определенную роль сыграло и прибытие в разгар избирательной кампании в Никарагуа, переживавшую энергетический кризис, двух танкеров с дешевой венесуэльской нефтью. Однако, по убеждению гватемальского социолога Эдельберто Торреса-Риваса, основным фактором, предопределившим победу лидера сандинистов, стал раскол в либеральной партии после подписания в 2000 г. «пакта дружбы» между «заклятыми друзьями» - СФНО и либеральной партией, приведшего к принятию упомянутого выше закона. В результате, Д. Ортега боролся на выборах с расколотой оппозицией и победил даже с меньшим процентом поданных за него голосов, чем на предыдущих выборах (38% в 2006 г. против 42,3% в 2001 г.). Ни одна из двух либеральных партий так и не сумела набрать достаточного количества голосов, чтобы участвовать во втором туре. Между тем, уверен Э. Торрес-Ривас, в случае его проведения либералы, набравшие в совокупности 56,3% голосов, одержали бы уверенную победу (67).

Исход выборов в Венесуэле подтвердил наличие массовой поддержки у лидера боливарийской республики: за него отдали голоса 62,8% (более 7 млн.) избирателей, тогда как за кандидата правой и центристской оппозиции Сулия Мануэля Росалеса -36,9% (4,28 млн.).

9 сентября 2007 г. состоялись президентские, парламентские и местные выборы в Гватемале. На пост президента претендовали несколько кандидатов. Судя по опросам, наибольшие шансы победить на выборах имел Бльваро Колом Кабальерос, кандидат от левоцентристского блока Национальное объединение надежды (Unidad Nacional de la Esperanza, UNE). За него готовы были отдать голоса около 29% избирателей. А. Колом в прошлом симпатизировал повстанцам, идентифицировал себя с их борьбой, хотя никогда

не был членом организаций, оказывавших им поддержку. Его избирательная программа включала самое актуальное для рядовых гватемальцев: создание новых рабочих мест, борьбу с нищетой, реформу здравоохранения и системы образования. А. Колом обещал организовать общенациональный диалог по выработке вдохновляющей платформы действий по модернизации страны. Заметим, что это была уже третья попытка А. Колома занять пост президента. Первая была предпринята в 1999 г. в рядах Альянса За новую нацию (Новая нация) (Alianza Nueva №с1уп). Тогда он оказался третьим, пропустив вперёд Альфонсо Портильо, ставшего президентом страны, и Ускара Бергера, нынешнего президента. На выборах 2003 г. А. Колом пробился во второй тур, но проиграл О. Бергеру.

Ближайшим соперником А. Колома на выборах был Отто Перес Молина, генеральный секретарь право-консервативной Патриотической партии (Partido Patriota, PP). В прошлом он - бывший военный. В 2000 г. он, в чине генерала, вышел в отставку, чтобы заняться политикой. Экс-генерал обещал начать решительную борьбу с преступностью и бандитскими шайками, действующими в 12 муниципиях страны. Предварительные опросы показывали, что О. Молина может рассчитывать на поддержку 13% избирателей.

Кандидатом от правившей к моменту выборов политической группировки Большой национальный альянс (Gran Allianza Nacional, GAN) был Алехандро Джиаматтеи, на стороне которого были симпатии 8-9% избирателей. Его аутсайдерская позиция ясно указывала на то, что гватемальцы разочаровались в результатах правления действовавшего президента О. Берже (14, с. 64, 65, 66).

В первом раунде ни одному из кандидатов не удалось получить более половины голосов избирателей. Борьбу во втором туре продолжили А. Колом, набравший 22% голосов, и О. Молина (26%). Во втором туре достаточно уверенную победу одержал А. Колом: набрав 52,6% голосов, он на 5,2% обошел своего конкурента П. Молину и стал президентом Гватемалы на период 20082012 гг. По окончании избирательной кампании А. Колом поблагодарил гватемальцев за поддержку и заявил, что, проголосовав за него, они сказали «нет» «трагической истории прошлого в Гватемале». Обозреватели обратили внимание на заявление А. Колома о том, что он отождествляет себя с умеренными социал-демократами и является почитателем президента Бразилии Л. да Силвы, главы

испанского правительства Х. Сапатеро и президента Чили М. Бачелет.

Обозреватели отмечают чрезвычайно слабую активность избирателей. Из более чем 6 млн. зарегистрированных избирателей участие в выборах приняли примерно 2,9 млн. гватемальцев. Апатию избирателей объясняют отсутствием интереса к политике, а также жалобами граждан на то, что отсутствие дебатов между претендентами не позволило составить ясное представление об их предвыборных программах.

Длительный избирательный цикл завершился в Аргентине, где 28 октября 2007 г. проходили одновременно и президентские, и парламентские выборы. В борьбе за пост главы государства участвовали 13 кандидатов, среди которых было несколько женщин, три из которых претендовали на пост президента и две - на пост вице-президента. Еще задолго до выборов обозреватели и аналитики не сомневались в том, что в борьбе за президентское кресло победу одержит либо Н. Киршнер, если он выставит свою кандидатуру, либо его жена, сенатор Кристина Фернандес де Киршнер, если ее муж примет решение не участвовать в выборах. Поскольку действующий президент отказался от участия в президентской гонке, представлять «партию власти» - Фронт ради победы (Frente para la Victoria), представляющий перонизм социал-демократической ориентации, было доверено Кристине Киршнер. Главным конкурентом К. Киршнер стала еще одна женщина - лидер оппозиции Элиса Карриу, возглавившая христианско-либеральную Гражданскую коалицию (Coaliciуn Cwica).

Победу с большим преимуществом (44,8% против 22,9%) над главным соперником, Элисой Карриу, уже в первом туре одержала «первая леди» Аргентины - К. Киршнер, которую многие в стране называют «аргентинской Хиллари Клинтон». Успех К. Киршнер на выборах обозреватели объясняют тем, что ей удалось капитализировать экономические достижения своего мужа за последние четыре года, выразившиеся в высоких темпах роста экспорта и ежегодном 9%-ном увеличении валового внутреннего продукта. Обозреватели обратили внимание и на то, что выборы прошли в обстановке заметного равнодушия со стороны населения. Многие из аргентинцев, объясняя свое неучастие в выборах, говорили, что кандидаты в президенты всегда слишком много обещают, гораздо больше того, что они на самом деле собираются делать. Немало

аргентинцев заявляли и о том, что их не устраивают ни партии, ни кандидаты, участвующие в выборах.

Представляется полезным кратко подвести итоги выборов в плане ознакомления с некоторыми тенденциями в политической жизни латиноамериканских стран, заявившими о себе в ходе электоральных кампаний.

Исследователи констатировали, что активное участие граждан в электоральных кампаниях подтвердило их приверженность демократии, которая за прошедшие полтора десятилетия пустила достаточно глубокие корни в латиноамериканских обществах, по крайней мере, в ее «первом и элементарном выражении, каковым является проведение выборов» (34, 61). Факт немаловажный, учитывая, что именно благодаря начавшемуся в 80-е годы процессу демократизации на политической сцене ряда латиноамериканских стран появились партии и движения, прежде считавшиеся внесистемными. Некоторые из «новичков», как, например, бразильская Партия трудящихся, боливийское Движение к социализму, эквадорский Альянс за достойное и суверенное отечество, сумели потеснить традиционных «завсегдатаев» избирательных баталий и добраться до вершины политического Олимпа.

Важным достижением демократии в регионе стали регулярность и прозрачность избирательных процессов. Выборы прочно утвердились как неотъемлемый атрибут политической жизни, а приверженность демократическим процедурам стала общепринятой нормой. Опросы общественного мнения показали, что большинство латиноамериканцев (в среднем по континенту 74%) считают демократию предпочтительной формой правления. Такого взгляда придерживаются 89% уругвайцев и венесуэльцев, 85% аргентинцев и 80% костариканцев. Лишь в Перу (69%), Мексике, Никарагуа и Гватемале (по 68%), Гондурасе и Эквадоре (по 66%) и Парагвае (54%) зафиксированы меньшие показатели, чем в целом по Латинской Америке (19, с. 28).

Выросла (с 37 до 41%) и доля граждан, считавших выборы честными. Если в 2005 г. возможность фальсификации выборов признавало большинство опрошенных (54%), то в 2006 г. этот показатель снизился до 49%. Однако уверенность в чистоте и прозрачности выборов была характерна для большинства населения лишь пяти стран (Венесуэла, Коста-Рика, Панама, Чили, Уругвай). В 13 странах это мнение разделяли менее 50% опрошенных. Наименьшие показатели доверия к чистоте выборов были зарегистри-

рованы в Парагвае (20%), Эквадоре (21%) и Сальвадоре (23%), а наивысшие - в Уругвае (83%), Чили (69%) и Венесуэле (56%) (19, с. 28, 29).

Расхождения в восприятии избирательных процедур по-разному сказались на электоральной активности граждан. В шести странах (Гондурас, Колумбия, Коста-Рика, Мексика, Никарагуа и Чили) уровень участия понизился по сравнению с предыдущими выборами. В этом отношении выделяются Никарагуа и Мексика, где понижение составило 11 и 5% соответственно. В пяти других странах (Боливия, Бразилия, Венесуэла, Перу и Эквадор) активность граждан, наоборот, возросла. Особенно заметно это было в Венесуэле (18,8%) и Боливии (12%).

Средний показатель активности по региону составил 72,14%. Если сопоставить его со средним историческим показателем участия в президентских выборах, то можно констатировать некоторое повышение активности граждан: 1978-2004 гг. - 69,94% и 19782006 гг. - 70,19%. Таким образом, явной тенденции к уменьшению участия в президентских выборах в регионе не наблюдается. Рост абсентеизма в одних странах компенсировался ростом активности в других, прежде всего в странах Андского региона, в частности в Боливии, Венесуэле, Перу и Эквадоре (77). Более подробные сведения о степени активности латиноамериканцев в прошедших президентских выборах приведены в таблице 5.

Таблица 5

Участие в президентских выборах, 1999-2006 гг. (в %)

Страна Участие в предыдущих выборах Участие в последних выборах

Чили 89,94 (1999) 87,67 (2005)

Мексика 64,0 (2000) 58,57 (2006)

Венесуэла 56,5 (2000) 74,88 (2006)

Перу 82,28 (2001) 88,70 (2006)

Гондурас 66,3 (2001) 55,08 (2005)

Никарагуа 79,42 (2001) 78,0 (2006)

Колумбия 46,47 (2002) 45,04 (2006)

Бразилия 82,26 (2002) 83,25 (2006)

Боливия 72,1 (2002) 84,50 (2005)

Эквадор 64,98 (2002) 72,20 (2006)

Коста-Рика 68,86 (2002) 65,20 (2006)

Источник: Шогте ЬайпоЪагуте1го, 2006. - Santiago (!е СЫ1е,2006. - Р. 13.

Следует отметить и рост политической активности женщин. Начало этому феномену было положено на всеобщих выборах в Гондурасе, где вступление в силу нового нормативного акта, касающегося гендерной квоты (30%), привело к увеличению доли женщин в конгрессе с 6% в предыдущем до 23% в нынешнем составе. Позитивная тенденция продолжилась в Чили, где Мишель Бачелет стала первой женщиной, занявшей пост президента страны.

В целом по региону число женщин, избранных в национальные конгрессы, увеличилось почти во всех странах. Однако наиболее значительный прогресс в этом направлении был зафиксирован в Перу - здесь доля женщин в конгрессе выросла с 18 до 29%. В остальных странах региона изменения были не столь впечатляющими, а в ряде случаев наблюдалось даже сокращение числа женщин в парламентах, в частности в Боливии и Колумбии (77).

Анализируя избирательный цикл, исследователи обратили внимание на то, насколько результаты выборов будут способствовать установлению конструктивных отношений между исполнительной и законодательной властью и, следовательно, политической стабильности и управляемости обществ. Вопрос для Латинской Америки не праздный. Напомним, что в латиноамериканских странах (за исключением карибских) существуют президентские режимы с сопутствующими им (в большинстве стран) многопартийными системами. И хотя главы государств наделяются широкими полномочиями и играют центральную роль в политической жизни своих стран, результативность их деятельности во многом зависит от расклада сил в национальных парламентах. Обычно опорой для президентов служат президентские партии или коалиции партий, обеспечивающие им необходимую поддержку. Однако нередки случаи, когда президенты не имели большинства в парламенте. В истории латиноамериканских стран это обстоятельство, замечает Ф. Рохас, не раз порождало политическую напряженность, преодоление которой происходило путем явного или скрытого вмешательства различных внутренних сил, преимущественно военных. Сегодня, считает он, это уже маловероятно, поскольку выход за пределы конституционного поля грозит странам-нарушителям политико-дипломатической изоляцией и суровыми экономическими санкциями, предусмотренными Демократической хартией Америк и соответствующими статьями субрегиональных соглашений (61).

Однако исключать возможность дестабилизации обстановки в той или иной стране не приходится, поскольку не все действующие президенты располагают прочным большинством в парламентах. Так, из 12 избранных президентов только пятеро - Э. Моралес, М. Бачелет, А. Урибе, У. Чавес и К. Киршнер - имеют большинство в своих парламентах. В Бразилии, Гондурасе, Коста-Рике, Мексике, Никарагуа, Перу и Эквадоре правительства должны будут позаботиться о достижении договоренностей с оппозицией (временных или, что предпочтительнее, долгосрочных), чтобы придать импульс своим программам и избежать «паралича» власти. В противном случае им придется исполнять свои обязанности в условиях «разделенного правления», иначе говоря, при постоянных трениях и конфронтации между главой государства и законодательной властью - парламентом (77).

Представление о расстановке сил в парламентах латиноамериканских стран, сложившейся после завершившегося в начале 2007 г. электорального цикла, дает приводимая ниже табл. 6 (61).

Таблица 6

Коалиции и политические партии в Латинской Америке, являющиеся опорой президентской власти (по состоянию на середину 2007 г.)

Коалиции Партии

Бразилия Сильная Аргентина Сильная

Боливия Слабая Перу Слабая

Колумбия Сильная Парагвай Слабая

Чили Сильная

Уругвай Сильная

Венесуэла Сильная

Эквадор Слабая

Гватемала Сильная Коста-Рика Слабая

Сальвадор Равновесие сил

Доминиканская Республика Сильная

Никарагуа Слабая

Гондурас Сильная

Панама Сильная

Гаити Слабая

Мексика Слабая

Ф. Рохас считает, что «политические системы стран Латинской Америки продемонстрировали свою неспособность сформулировать такую политику, которая бы выходила за рамки одного срока правления и выбора одной партии или коалиции, находящейся у власти. Речь идет о долгосрочной политике, которая бы пользовалась широкой поддержкой граждан и надежно обеспечивалась необходимыми людскими и финансовыми ресурсами» (61).

В отсутствие таковой, продолжает Ф. Рохас, многие важные и принципиальные проблемы политического, экономического и социального порядка (социальная исключенность, неравенство) не решаются. Кроме того, во многих странах не устраняется дефицит политической институционализации, что способствует поляризации и росту вражды. В экономической сфере это ведет к отсутствию консенсуса по проблемам достижения роста и развития. Причину этого чилийский исследователь усматривает в неспособности политических систем латиноамериканских стран разработать нормы, которые способствовали бы достижению политического согласия (61).

Достижению этих целей в какой-то мере призвана содействовать используемая в ряде стран региона система «боллотидж» (ballottage), предусматривающая возможность проведения двух туров голосования. Ее сторонники обращают внимание на ряд фундаментальных, с их точки зрения, преимуществ этой системы. Во-первых, она укрепляет электоральную легитимность президента, и не только потому, что гарантирует минимальный электоральный порог, но и потому, что дает право только электорату решать исход спора в случае, если ни один из кандидатов не получит необходимого большинства в первом туре. Во-вторых, эта система направлена на укрепление демократической управляемости общества, так как гарантирует избрание президента, пользующегося широкой поддержкой народа, и способствует формированию между первым и вторым турами электоральных объединений, способных впоследствии трансформироваться в правительственные коалиции.

Противники же системы «боллотидж» утверждают, что во втором туре редко когда удается реализовать эти выгоды, так как достигнутая легитимность может оказаться искусственной и нестабильной. Кроме того, критики считают, что система способствует увеличению числа партий и в долгосрочном плане может вести к фрагментации электората.

Тем не менее система «боллотидж» юридически оформлена в большинстве стран Латинской Америки. Ее используют 13 стран -Аргентина, Боливия, Бразилия, Гватемала, Доминиканская Республика, Колумбия, Коста-Рика, Никарагуа, Перу, Сальвадор, Уругвай, Чили и Эквадор. Пять стран - Венесуэла, Гондурас, Мексика, Панама и Парагвай - не приняли эту систему.

В ходе прошедших президентских выборов эту систему применили девять стран. В четырех странах понадобился второй тур (Бразилия, Перу, Чили и Эквадор), а в остальных необходимый результат был достигнут уже в первом туре.

Одной из особенностей электорального «марафона» исследователи считают сравнительно большой успех «партий власти» (el oficialismo) на выборах разного типа (президентских, парламентских, референдумах), что, по мнению исследователей, в значительной мере объясняется благоприятной макроэкономической обстановкой в регионе. Анализ 12 президентских выборов говорит о том, что «партии власти» одержали победу в шести странах - Бразилии, Венесуэле, Колумбии, Мексике, Чили и Аргентине, в то время как оппозиция добилась успеха в Боливии, Гондурасе, Никарагуа, Перу и Эквадоре. В лагере «партий власти» в трех случаях имело место переизбрание глав государств (Бразилия, Венесуэла и Колумбия). В Чили в четвертый раз подряд победу одержала коалиция Консер-тасьон, хотя и сменился предложенный ею кандидат на пост президента. В Мексике в очередной раз победу одержала партия Национальное действие.

И в рамках так называемой «прямой демократии» успех также праздновали «партии власти». В референдуме по вопросу об автономии, проведенном в Боливии 2 июля 2006 г., за желательное для правительства решение высказались 57% участвовавших в референдуме граждан (против - 42%). И в референдуме по вопросу о реконструкции Панамского канала (22 октября 2006 г.) позиция правительства получила поддержку 77,8% участников опроса. Еще один важный электоральный процесс - выборы в Конституционную ассамблею Боливии (2 июля 2007 г.), также принес победу с большим преимуществом «партии власти» (77).

Подводя итоги «избирательному» марафону аргентинский исследователь Д. Соватто констатировал, что «после серии институциональных кризисов в разных странах региона, которые вынудили 14 президентов раньше срока покинуть свои посты, Латинская Америка пережила интенсивный электоральный период, кото-

рый продемонстрировал желание граждан находить политические решения посредством голосования и демократических процессов. В последние 14 месяцев ни один президент не сложил свои полномочия досрочно, и выборы стали инструментом выражения воли граждан» (77).

Высоко оценил значимость электорального «марафона» и аргентинский исследователь Исидоро Черески. «Проведенные выборы, - считает он, - свидетельствуют о консолидации базовых принципов демократии и легитимности. Эти выборы, при всем их драматизме и конкуренции, оживили политическую жизнь и канализировали конфликтный потенциал, который в некоторых странах производил дестабилизирующий эффект. Пороки режимов военного авторитаризма и политического гегемонизма, а также взрывоопасное противостояние различных политических сил и движений, вызванное неолиберальной политикой, подверглись суду с соблюдением демократии и ее базового принципа: решения, чему быть, чему нет, принимаются только путем всенародного голосования.

В ходе этого волеизъявления граждан произошел важный политический сдвиг - в одних случаях в пользу сторонников левого реформизма, в других - в пользу тех, кто придерживается радикальных решений, вплоть до коренного переустройства общества (как в Венесуэле и Боливии). Таким образом, приверженность демократии воплощается в том факте, что отныне ни могущественные корпорации, ни "политические авангарды", ни появляющиеся новые лидеры не могут действовать в обход основного демократического "ритуала"» (34).

Электоральная демократия в странах континента, к такому выводу приходит российский латиноамериканист М.Л. Чумакова, стала мегатрендом латиноамериканской политики, в русле которого размещаются тренды, характеризующие национальную, субрегиональную и региональную специфику (19, с. 29).

Однако приверженность демократии, тенденция к ее консолидации соседствуют с серьезным недовольством латиноамериканцев тем, как функционируют демократические институты. По словам Ф. Рохаса, несмотря на очевидную поддержку демократии, «наблюдается почти столь же очевидная неудовлетворенность результатами деятельности демократических правительств, которые не сумели добиться решения волнующих граждан проблем. Они потеряли веру в правительства, в политические партии и в парламенты, что, естественно, влияет на стабильность демократических

институтов». Отсюда вывод Ф. Рохаса о том, что политическая обстановка в Латинской Америке характеризуется зыбкостью и эрозией демократии (61)1.

Одно из подтверждений тому Ф. Рохас видит в том, что за время, прошедшее с начала возврата региона к демократии, девять латиноамериканских президентов лишились мандатов до истечения срока своих полномочий. В Эквадоре насчитывается три таких случая; в Боливии - два; по одному - в Аргентине, Парагвае и Перу. К этому следует добавить два неудавшихся военных переворота в Венесуэле (1999, 2004). И вряд ли, считает Рохас, можно поручиться за то, что подобные случаи не повторятся в будущем. Вместе с тем он признает, что авторитаризм старого образца, характеризующийся военными переворотами, уже не является альтернативой для латиноамериканцев (61).

Размышляя о степени прочности демократических устоев в регионе, аргентинский исследователь Р. Рассел замечает, что ось дебатов о процессе демократизации резко сместилась. В 90-е годы, пишет он, центром внимания были укрепление либеральной демократии и характер реформ, которые необходимо было осуществить, чтобы консолидировать ее. В начале нового столетия ситуация изменилась: в одних странах либеральная демократия столкнулась с высоким уровнем неприятия (см. таблицу 7). В других - с сомнениями в ее способности найти решение обостряющихся социальных проблем. Опросы населения, сообщает Р. Рассел, свидетельствуют, что более половины населения латиноамериканских стран было бы готово признать недемократическое правительство, если бы оно было в состоянии решить экономические проблемы (63).

Таблица 7

1 По мнению американских исследователей К. Фуэнтеса и Д. Альвареса, некоторые факты, имевшие место в ряде стран Западного полушария, свидетельствуют о том, что периодическое обращение к практике демократических выборов отнюдь не является достаточным условием ни для обеспечения конституционной стабильности, ни для предотвращения возможности падения демократических режимов. Хотя проведение выборов почти во всех латиноамериканских странах стало реальностью (то есть существует «формальная демократия») во многих случаях все еще имеют место серьезные нарушения демократических норм, связанные главным образом с игнорированием прав человека, существованием глубокого социального неравенства, институциональным несовершенством (39).

Динамика доли сторонников демократической формы правления в некоторых странах Латинской Америки (данные опросов)

Страна 1996 г. 1997 г. 1998 г. 2000 г. 2001 г. 2002 г. 2003 г. 2004 г. 2004 г. к 1996 г

Никарагуа 59 68 72 64 43 63 51 39 -20

Парагвай 59 44 51 48 35 45 40 39 -20

Боливия 64 65 55 62 54 56 50 46 -19

Перу 63 60 63 64 62 57 52 45 -18

Гватемала 51 48 54 45 33 45 33 35 -16

Колумбия 60 69 55 50 36 39 46 46 -14

Коста-Рика 80 83 69 83 71 77 77 67 -13

Панама 75 71 71 62 34 55 51 64 -11

Бразилия 50 50 38 39 30 37 35 41 -9

Аргентина 71 75 73 71 58 65 68 64 -7

Эквадор 52 41 57 54 40 49 46 46 -6

Сальвадор 56 55 79 63 25 40 45 50 -6

Уругвай 80 85 80 84 79 78 78 78 -2

Мексика 53 52 51 45 46 63 53 53 0

Чили 54 61 53 57 45 50 51 57 3

Гондурас 42 63 57 54 57 57 55 46 4

Венесуэла 62 64 60 61 57 75 67 74 12

Доминиканская Республика 75 65

Латинская Америка 61 62 62 60 48 56 53 53 -6

Источник: ЬайпоЪагутейо, 2004. - Santiago (!е СЫ1е, 2004. - Р. 5.

Что касается угроз для демократии и стабильности в регионе, то самую серьезную исследователи усматривают не в политиках-демагогах, не в военных с их чрезмерными амбициями, не в носителях авторитарной идеологии, а в продолжающемся неудовлетворительном функционировании демократии и неспособности правительств удовлетворить насущные потребности и требования своих граждан (39, 72). Консолидация демократии - процесс очень сложный и требует гораздо больше времени, чем предполагалось. Демо-

кратия вопреки распространенному мнению все-таки еще не пустила достаточно глубокие корни в государственном аппарате, обществе и политических партиях. Справедливо отмечается, что освоен, с некоторыми ограничениями, только первый рубеж, электоральное измерение демократии, где и достигнуты наибольшие успехи (28). Так что, заключает Д. Соватто, еще предстоит большая и сложная работа по укреплению и совершенствованию политических институтов, созданию представительных, легитимных и эффективных институтов с преданными им сторонниками (77).

Выше уже отмечалось, что многие исследователи сходятся в том, что завершившаяся в странах Латинской Америки кампания по выбору президентов начертала «новую политическую карту» региона. Однако содержание «новой карты» исследователи интерпретируют по-разному. Часть из них полагает, что региональный политический ландшафт в последнее время приобрел «розовый», если не «красный» оттенок, причем успех так называемых «левых» сил рассматривается ими в традиционном (классовом) содержании этого термина.

Более емкое представление о новой политической панораме сегодняшней Латинской Америки, начавшей вырисовываться еще до завершения последнего тура президентских выборов и «левого поворота», дает чилийский исследователь Ф. Рохас. С его точки зрения, апеллировать к традиционным понятиям «левые - правые» для характеристики нынешней ситуации в Латинской Америке занятие малопродуктивное. Хотя он и признает, что дать четкую политическую картину региона весьма непросто, можно все же выделить ряд ключевых критериев, которые позволяют глубже понять современную латиноамериканскую действительность со всеми ее особенностями и противоречиями. К таким критериям он, в частности, относит: характер отношений различных групп латиноамериканских стран к северному соседу - к США и к их геополитике; отношение к модели открытой рыночной экономики и глобализации; место и роль в «левом повороте»; степень остроты внутренних социальных проблем (проблемы неравенства, бедности, маргинализации) и различия в подходах к их решению. Остановимся несколько подробнее на оценке нынешней социально-политической ситуации в Латинской Америке под углом зрения предлагаемых чилийским исследователем критериев (61).

Ф. Рохас фиксирует внимание на том, что отношения латиноамериканских стран к своему могущественному североамерикан-

скому соседу, к его геополитике, к его инициативам (настойчивое продвижение идей неолиберализма, внешняя открытость национальных экономик, свобода торговли во всем Западном полушарии и т.д.) в самой Латинской Америке далеко неоднозначны. В силу ряда причин (не в последнюю очередь торгово-экономических) такое отношение к США более благоприятно со стороны стран Севера Латинской Америки (Мексика, страны Центральной Америки и Карибского бассейна, за исключением, разумеется, Кубы). Объяснение этому чилийский аналитик видит в том, что страны этой зоны кровно заинтересованы в емком североамериканском рынке, где реализуется бульшая часть их экспортной продукции. Важны для них США и по той причине, что там находят работу многочисленные мигранты из этой зоны. США по-своему заинтересованы в развитии и либерализации торгово-экономических отношений со странами Севера Латинской Америки. Одна из причин состоит в том, что здесь размещаются многочисленные сборочные предприятия американских компаний, использующих дешевую рабочую силу (так называемые «макиладорас») (61). Добавим, что эти страны проявляют большую приверженность идеям неолиберализма и внешней открытости национальных экономик по сравнению с государствами Южной Америки (хотя, заметим, и тут есть исключения, например, Чили).

Иная ситуация в странах Юга Латинской Америки. Здесь сильнее антиамериканские настроения, острее критика геополитики Вашингтона в различных регионах мира, шире оппозиция неолиберализму и американскому проекту создания зоны свободной торговли в рамках всего Западного полушария. Опросы населения, проведенные чилийской организацией Фласко в четырех столицах Южной Америки (Буэнос-Айрес, Бразилиа, Монтевидео и Сантьяго), показали, что 70% опрошенных считают США империалистической державой, которая не содействует достижению мира на планете. 82% опрошенных убеждены, что США вмешиваются в дела других государств. Таково мнение южан. Наоборот, страны Севера, за исключением Мексики, проявили поддержку односторонним действиям США на международной арене.

Что касается «левого поворота», то и здесь довольно четко просматриваются различия в позиционировании и роли стран Севера и Юга. «Поворот влево» был гораздо круче в государствах Юга, нежели в северной («проамериканской») зоне Латинской Америки. В первой группе государств дело дошло до появления

леворадикальных режимов, заявляющих о намерении двигаться к «социализму XXI века», прибегающих к острой антиамериканской (антиимпериалистической) риторике. Участие стран Севера в «левом повороте» носит гораздо более сдержанный характер. Некоторые его участники (например, Мексика и Никарагуа) стараются дистанцироваться от лидеров «левого марша», опасаясь упреков в «идеологической зависимости», во «внешнем влиянии» на их политику. Из всего этого Ф. Рохас делает важный вывод - векторы развития стран Севера и Юга Латинской Америки заметно расходятся и в экономическом, и в политическом плане. Связующим звеном между ними остается языковая и культурно-историческая близость.

Что очень не нравится Ф. Рохасу в изменяющейся политической карте Латинской Америки, так это появление радикальных неопопулистских режимов, лидеры которых претендуют на заглавную роль в «левом повороте». Такие режимы он рассматривает как своего рода «детонаторы», подрывающие политическую стабильность во всём регионе, затрудняющие поиски общественно-политических компромиссов на общерегиональном и страновом уровне. Популистские режимы, апеллирующие непосредственно к массам, стремящиеся «угодить им во что бы то ни стало», подогревают антисистемные протестные движения, дискредитируют устоявшиеся демократические институты, вступают в конфронтацию с умеренными левоцентристскими режимами, стремящимися действовать прагматично и ответственно в вопросах управления экономикой и обществом. В случае несостоятельности популизма (такой вариант развития событий Ф. Рохасу представляется вполне возможным) восстановление политических систем займет немало времени, потребует больших усилий и большой политической воли.

Чилийский исследователь заостряет внимание и на такой проблеме, как «дефицит времени», касающийся многих латиноамериканских стран. Чтобы переломить ситуацию в регионе, необходимы конструктивное взаимодействие между последними, разработка, обсуждение и согласование крупномасштабных региональных проектов, способных объединить усилия стран, заинтересованных в решении экономических и социальных проблем всего региона. Если этого не сделать вовремя, то в 2009 г. при новом электоральном цикле все внимание властей будет сосредоточено на внутренних проблемах каждой страны в отдельности. Проблемы же достижения согласия между странами и развития региональной

интеграции отодвинутся на второй план или вновь будут отложены в долгий ящик.

Таковой в общих чертах видится Ф. Рохасу обстановка на нынешней фазе развития Латинской Америки. Со своей стороны (авторов обзора) заметим, что судить о том, удастся ли новым «левым» режимам и их лидерам справиться со всеми проблемами, накопившимися за годы неолиберальных реформ, каким именно режимам (умеренным, центристским или леворадикальным, популистским) будет сопутствовать наибольший успех, пока трудно, да и преждевременно (61). Ясно одно, политическая ситуация в регионе остается нестабильной, между существующими здесь новыми режимами возникают серьезные трения по многим вопросам, что притормаживает развитие региональных интеграционных процессов. Все более серьезной проблемой является проблема разно-векторного развития стран Севера и Юга Латинской Америки. Не приведет ли это уже в ближайшей перспективе к более глубокой политической и экономической дезинтеграции региона? Ответы на столь сложные вопросы даст время, и только время.

ЛАТИНОАМЕРИКАНСКИЕ ЛЕВЫЕ: КТО ЕСТЬ КТО?

Выше уже отмечалось, что последний избирательный цикл 2005-2007 гг. внес существенные поправки в расстановку политических сил в Латинской Америке. Однако мнения политиков и исследователей относительно политического вектора этих поправок расходятся. Часть из них считает, что имел место большой успех партий и движений, которые можно отнести к левому спектру политических сил. Так, эквадорский социолог Ф. Гальегос пишет, что «никогда прежде политические коалиции и движения, которых считают выходцами из левого лагеря, не приходили к власти демократическим путем, - и притом почти одновременно, - в столь многих латиноамериканских странах» (40).

Такого же мнения придерживается венесуэльский экономист и политолог Теодоро Петкофф. Еще до завершения избирательного цикла он заявил, что Латинская Америка является свидетелем рождения «исторической тенденции - глубокого изменения в политическом настроении континента, а не изолированных явлений, почти случайных и разбросанных во времени, как это было на Кубе

(1959), в Чили при Сальвадоре Альенде (1970) и в Никарагуа при сандинистах (1979) (52).

Вместе с тем исследователи напоминают, что в феномене «взлета» так называемых «левых» нет ничего принципиально нового, поскольку в истории Латинской Америки уже были периоды если и не доминирования, то, по крайней мере, заметного присутствия «левых» в политической жизни региона. Так, некоторые из них считают, что первый период такого присутствия стал следствием Кубинской революции и пришелся на 60-е и начало 70-х годов прошлого столетия. Второе же «пришествие» «левых» связывается с влиянием Сандинистской революции в Никарагуа, успехами партизанского движения в Гватемале и Сальвадоре и возникновением некоторых прогрессистских правительств после падения военных диктатур (40).

Другие полагают, что периодов с «явными признаками политического полевения» было больше. Так, первый из таких периодов Деметрио Бёрснер, профессор Центрального университета Венесуэлы, относит еще к началу ХХ в. (он имел место в странах Южного конуса), второй - к середине 40-х годов, ко времени военных правительств националистического толка в Аргентине, Боливии и Бразилии.

Размышляя о политической ситуации в странах Южного конуса, Д. Бёрснер пишет, что ускорение экономического и социального развития стран этого субрегиона в начале ХХ в., ставшее следствием высоких цен на их экспортную продукцию, пробудило надежды широких народных масс на укрепление демократии и рост благополучия, создало условия для проведения некоторых социальных реформ (26).

В Аргентине в период с 1900 по 1930 г. усилилось влияние Гражданского радикального союза (ишуп Сниса Radical, UCR), а также, хотя и в меньшей степени, Социалистической партии (Partido Socialista), из лона которой в 1920 г. вышла Коммунистическая партия Аргентины. Существенные перемены в облике этой страны произошли при президентстве Ипулито Иригойена (1руШо Yrigoyen, 1916-1922; 1928-1930). Возглавляемое им правительство стремилось создавать и укреплять в стране демократические порядки и правовые нормы, ограничивать влияние консервативных сил. Были приняты меры по стимулированию роста национальной экономики, по развитию нефтяной промышленности под контролем государства. За счет изъятых у латифундистов 6 млн. гектаров

не использовавшихся ими земель, а также за счет государственных земельных фондов колонистам было передано 7,6 млн. гектаров. Подавив стихийные выступления рабочих, президент в то же время удовлетворил многие их требования. Был сокращен рабочий день, повышена заработная плата, введены пенсии для работников ряда категорий, ограничен труд подростков и детей. Свободу деятельности получили профсоюзы. Правительству удалось ослабить недовольство трудящихся, в гражданском обществе зародились надежды на возможность классового сотрудничества при посредничестве государства. Прогрессивный характер имела политика правительства в области образования (13, с. 65).

Несколько слов следует сказать и о социально-политических взглядах И. Иригойена, которые во многом схожи со взглядами нынешних латиноамериканских левых. Путь к созданию процветающего и справедливого общества, пишет российский исследователь А.И. Строганов, он видел прежде всего в нравственном совершенствовании самой человеческой личности, в поднятии образовательного, культурного и морального уровня населения, в экономическом и социальном прогрессе общества, в искоренении насилия и утверждении демократических норм в политической жизни, в преодолении раскола нации на враждебные классы на основе постепенного устранения противоречий и налаживания сотрудничества всех классов во имя общенациональных интересов. Это дало повод некоторым последователям называть И. Ирри-гойена «аргентинским Ганди» (13, с. 66).

Однако мировой экономический кризис 30-х годов прервал реформаторскую деятельность И. Иригойена и проложил дорогу к возвращению к власти правых.

В Чили во многом сходную политику проводило правительство Либерального альянса (блок оппозиционных олигархии партий), возглавляемое Артуро Алессандри (Arturo Alessandri). Известный своей острой критикой олигархии, он победил в избирательной кампании 1920 г., получив на заключительном этапе поддержку и левых сил. Основные меры его правительства были аналогичными осуществленным в Аргентине И. Иригойеном, особенно в рабочем вопросе. Однако многие его проекты не были реализованы из-за противостояния в конгрессе, где в большинстве были его противники, и ограниченных полномочий в условиях «парламентской республики» (13, с. 67).

В первые десятилетия ХХ в. решительные шаги влево (социально-либерального характера) были сделаны в Уругвае президентом Хосе Батлье-и-Ордоньес (Jose Batlle y Ordocez, 1903-1907; 1911-1915). Именно при нем в стране были осуществлены наиболее глубокие прогрессивные реформы, продолженные его последователями после Первой мировой войны. В результате национализации и создания государственных предприятий в стране возник обширный государственный сектор в банковской сфере, в отраслях инфраструктуры и промышленности с отчислением части прибылей занятым в нем рабочим и служащим. Государство стало проводить протекционистскую политику в пользу местных предпринимателей. Были введены 8-часовой рабочий день, официальный минимум заработной платы, всеобщее пенсионное обеспечение для рабочих и служащих с 60-летнего возраста (в некоторых случаях с 55 лет), пособия по безработице, бесплатное образование на всех уровнях. Развернулось строительство учебных и медицинских учреждений, дешевых жилищ для бедноты. Была введена демократичная избирательная система, ограничены полномочия президента в пользу Национального конгресса и избираемого конгрессом коллегиального Национального административного совета из девяти человек (из них трое от оппозиции). Церковь была отделена от государства, отменена смертная казнь.

Преобразования, проведенные Х. Батлье-и-Ордоньесом и его преемниками, справедливо замечает А.И. Строганов, опередили по времени буржуазный реформизм в других странах и превзошли его своим радикализмом. Они стали довольно оригинальной попыткой найти свой путь развития, который был призван предотвратить уже проявившиеся в других странах острые социальные, экономические и политические противоречия. Реформы заложили основы стабильного развития республики, ранее отличавшейся непрерывными гражданскими войнами (13, с. 67-68). По мнению Д. Бёрснера, инспирированный идеями демократических левых, «батльизм» стал исторической предтечей рузвельтовского «нового курса» и программных установок северных социал-демократий (26).

Это движение стран Южного конуса влево, одновременно и социальное и либеральное, совпало по времени с мощным революционным подъемом в Мексике, который, по своему драматизму и масштабам, оказал более заметное международное влияние, чем рассмотренные выше процессы. Хотя в период долгого правления

диктатора Порфирио Диаса (Porfirio Drnz) Мексика пережила процесс экономического роста и частичной модернизации, концентрация богатства в руках немногих, доминирование интересов иностранных инвесторов, суровые репрессии против народных масс привели к революционному взрыву. Бурный революционный процесс имел здесь четко выраженный леворадикальный характер. В его идеологии сочетались элементы революционного национализма и политического демократизма, идеи социалистического преобразования общества, подчинения интересов частной собственности общенациональным интересам. С 1934 по 1940 г., при президенте Лбсаро Карденасе (Lбzaro СбМепа8), Мексиканская революция вступила в свою высшую прогрессивную фазу, когда в стране были осуществлены радикальные внутренние реформы, опиравшиеся на проявления международной солидарности (26).

В Латинской Америке недовольство населения, включая средние слои общества, во многих случаях проявлялось и в поддержке авторитарных популистских режимов. Первая волна таких режимов дала о себе знать накануне Второй мировой войны, причем в идеологическом плане на такие режимы известный отпечаток наложил европейский фашизм.

«Великая депрессия» 30-х годов положила конец свободной мировой торговле и побудила многие страны (индустриальные и аграрные) проводить националистическую и протекционистскую экономическую политику. Депрессия придала импульс и политическому авторитаризму. Там, где либеральная демократия проявляла неспособность сдерживать «кошмар» социальных протестов, военные приводили к власти харизматических каудильо, бравших на себя роль «надклассовых арбитров», будто бы способных успокоить народные массы посредством популистских обещаний, но в то же время готовых прибегнуть к репрессиям для сохранения существующей иерархической системы власти.

Начиная с 30-х годов в стане военных олигархических и проамериканских диктатур, таких как Рафаэль Леонидас Трухильо (Rafael Leуnidas Trujillo) в Доминиканской Республике и Анастасио Сомоса (Anastasio Somoza) в Никарагуа, возникает латиноамериканский каудильизм националистической и популистской ориентации. К этому типу популистов Д. Бёрснер относит режимы Жету-лио Варгаса (Getulio Vargas) в Бразилии, Хуана Доминго Перона (Juan Domingo Petyn) в Аргентине, Хермана Буша ^етбп Busch) и Гуальберто Вильяроэля (Gualberto Villaroel) в Боливии. Автори-

тарные популисты этого типа сходят с политической сцены к 1955 г., когда начавшаяся разрядка в отношениях между Москвой и Вашингтоном открыла пространство для гражданских левых.

Вторая волна военных популистов, в идеологическом плане претендовавших на роль выразителей интересов стран «третьего мира» и носителей идей некоего «социализма», возникла в 1968 г. Ее представляли такие фигуры, как Хуан Веласко Альварадо (Juan Velasco Alvarado) в Перу и Омар Торрихос (Omar Torrijos) в Панаме. Восхождение этой разновидности популизма отчасти объясняется сочетанием ожиданий радикальных преобразований, вызванных Кубинской революцией, с разочарованием в левоцентристских правительствах, слишком нерешительных и склонных к соглашательству. Таким образом, между коммунизмом и социал-демократией (социал-демократизмом), пишет Д. Бёрснер, «втискивается» военный популизм в качестве третьей политической силы (26).

Одновременно с военно-популистскими режимами в некоторых латиноамериканских странах появляются и гражданские режимы левых демократов (La izquierda democrática civil). В Чили при втором президентстве Артуро Алессандри (1932-1938) в политике властей возобладал социально-либеральный уклон, который унаследовало правительство Народного фронта, возглавляемое Педро Агирре Серда (Pedro Aguirre Ce^). При нем левый реформизм в стране получил дальнейшее развитие.

В Парагвае, после окончания войны в Чако (1936), к власти пришло военно-гражданское правительство, возглавляемое майором Рафаэлем Франко (Rafael Franco) (1936-1937), в союзе с Феб-реристской революционной партией (Partido Revolucionario Febreri-sta), объединением, в идеологии которого сочетались социал-демократические идеи с отдельными элементами нацизма (26).

Хронологически следующим левым демократическим правительством было правительство Гватемальской революционной партии (Partido Revolucionario Guatemalteco, PRG), возглавлявшееся Хуаном Хосе Арйвало (Juan Josй Amvalo), избранным в 1944 г. на пост президента страны после военно-гражданского переворота, свергнувшего правого диктатора Хорхе Убико (Jorge Ubico). Новый глава государства отмежевался от коммунистов и убеждал США в социал-демократическом характере своей революции, совместимой с западными ценностями. Х. Аревало удалось установить режим политической демократии и осуществить ряд важных

социальных реформ социал-демократического характера. Его последователь, Хакобо Арбенс (Jacobo БгЬсие), избранный президентом в 1950 г., был менее осторожен. Он включил в состав правительства ряд представителей левых марксистско-ленинского направления и начал осуществлять аграрную реформу, которая серьезно затронула интересы могущественной американской Юнайтед фрут компани (United Fruit Company). Обстановка «холодной войны» дала удобный предлог для военной интервенции в 1954 г., которая положила конец интересному проекту левых демократов (26).

В 1945 г. ареной нового эксперимента левых демократов стала Венесуэла. Военно-гражданское движение привело к власти партию Демократическое действие (Асауп Democrática), той же самой политической направленности, что и упомянутые выше Ап-ристская партия (Alianza Popular Revolucionario Americana), Фебре-ризм и Революционная партия Гватемалы. Партия Демократическое действие (ДД) также идентифицировала себя как единый (организованный) фронт угнетенных социальных слоев, который включал представителей рабочего класса, крестьянство и средние слои. Отвергая как коммунизм, так и «либерал-демократию» («demo-liberal»), ДД утверждала, что она, в конечном счете, является демократической, народной, национально-революционной, антиимпериалистической и антифеодальной партией1.

Правительство Триенио Адеко (Trienio Adeco) (1945-1948), подвергавшееся критике как консерваторами и либералами, так и коммунистами, сумело тем не менее решить ряд важных задач. Оно установило режим широкой политической демократии, приобщило к участию в политике народные массы, стимулировало создание профсоюзов и политических партий, провело крупные реформы в сфере образования, здравоохранения и социального обеспечения, ввело новую систему распределения нефтяной ренты между государством и компаниями-концессионерами (50% на 50%) и стало проводить на международной арене политику солидарности с де-

1 Определение «социал-демократическая», замечает Д. Бёрснер, первоначально «присвоено» ДД с целью ее дискредитации коммунистами, соперниками и противниками партии. Позднее, в 70-е годы, когда партия была принята в Социалистический интернационал, руководство ДД уже само приняло это определение (26).

мократиями и разрыва отношений с правыми диктатурами. В целом, заключает Д. Бёрснер, это была левая политика (26)1.

С 1958 г., после ухода с политической сцены правого авторитаризма, Венесуэлой управляют либо социал-демократические, либо христианско-демократические правительства. Некоторые из них осуществили меры, которые по международным стандартам принято считать левыми. В их числе: укрепление профсоюзного движения (синдикализма), энергичное развитие государственной системы образования на всех уровнях, аграрная реформа, активное содействие созданию Организации стран - экспортеров нефти (ОПЕК), национализация нефтяной и железорудной промышленности, активная деятельность в укреплении солидарности между развивающимися странами и установлении «нового международного экономического порядка» и др. (26).

В 1948 г. ареной революционного движения, идентифицированного как социал-демократическое, стала Коста-Рика. Руководитель движения Хосе Фигерес (1о8й Figueres), возглавив правительство, осуществил ряд важных реформ, которые включали установление режима эффективной плюралистической демократии, роспуск и ликвидацию армии, умеренную аграрную реформу и национализацию Центрального банка. Чтобы избежать негативной реакции США на эти относительно радикальные меры, Х. Фигерес в политической сфере проявил активность в антикоммунистической деятельности и демонстрировал лояльность делу Запада в «холодной войне».

В Боливии, как уже отмечалось выше, военные популистские режимы Х. Боша и Г. Вильяроэля имели в качестве гражданского союзника Националистическое революционное движение (НРД), которое придерживалось доктрины, во многих аспектах схожей с доктринами венесуэльской партии «Демократическое действие» и перуанской АПРА. В 1952 г., в самый разгар «холодной войны» и

1 По словам Д. Бёрснера, историческая оценка деятельности Т. Адеко разделила венесуэльцев, и это разделение существует и ныне. Часть венесуэльских левых (в частности, Коммунистическая партия) осуждает военно-гражданский переворот 1945 г., поскольку он прервал процесс постепенной эволюции к гражданскому режиму (civilismo) и демократии. Однако все больше экс-коммунистов, придерживающихся сегодня социал-демократических позиций, стали разделять позицию ДД в том смысле, что тот процесс, несмотря на допущенные ошибки, двигался в направлении прогрессивных структурных перемен и продвинул страну в социоисторическом отношении (26).

преобладания почти во всех странах региона правых антикоммунистических режимов, Боливия, как это ни удивительно, осуществила один из самых радикальных в истории Латинской Америки революционных экспериментов. Возмущенные электоральным мошенничеством официального кандидата шахтеры и крестьяне, руководимые НРД и при поддержке троцкистской Революционной рабочей партии (Partido Obrero Revolucionario), восстали против госаппарата, армии, горнорудной олигархии и латифундистов. Восставшие разбили регулярную армию и распустили ее. Революционное правительство НРД, возглавляемое Виктором Пас Эстен-соро, провозгласило национализацию оловянных рудников и аграрную реформу, которую крестьяне уже осуществляли явочным порядком. Однако после этого, почти «большевистского», по словам Д. Бёрснера, начала боливийская революция приняла более умеренный характер, так как была вынуждена обратиться за внешними займами и технической помощью к США, чтобы спасти страну от катастрофической декапитализации и нехватки технических и управленческих кадров. Несмотря на это, правительства В. Пас Эс-тенсоро и его последователей до 1964 г., вне всякого сомнения, заслуживают того, чтобы считаться правительствами левой демократии, во всех смыслах этого понятия (26).

В Доминиканской Республике смерть правого диктатора Р. Трухильо и падение его режима открыли возможность для прихода в 1963 г. к власти демократическим путем Хуана Боша (Juan Bosch) и Доминиканской революционной партии (Partido Revolucionario Dominicano, PRD). Элементы радикализма в стиле правления Х. Боша стали причиной его свержения в том же 1963 г.1 Несколько десятилетий спустя эта партия вновь пришла к власти, однако стиль ее правления стал более осторожным и менее радикальным.

Последним в ряду левых и левоцентристских лидеров Д. Бёрснер называет Сальвадора Альенде (Salvador Allende) в Чили, принадлежность правительства которого к левым течениям он не ставит под сомнение. По убеждению венесуэльского исследовате-

1 Радикализм Х. Боша состоял в том, что он намеревался всерьез взяться за проведение обещанных реформ - легализацию партий и профсоюзов, установление контроля над экспортом сахара, принятие новой конституции, предусматривавшей аграрную реформу. Это вызвало оппозицию правых сил. 23 сентября 1963 г. Х. Бош был свергнут. К власти пришла военная хунта, начавшая репрессии против своих противников.

ля, это была наиболее амбициозная и серьезная попытка продвинуться в рамках демократического и плюралистического парламентаризма в направлении структурных трансформаций социалистического характера.

Между двумя этими моделями - авторитарным военным популизмом и левой демократией, констатирует Д. Бёрснер, возникло соперничество, которое продолжается и в настоящее время (26).

Особняком, наряду с «псевдо-левыми военными популистскими режимами и режимами левой демократии различных оттенков», Д. Бёрснер поставил «кубинский коммунистический режим» Фиделя Кастро, отметив его значение для латиноамериканской и всемирной истории, способность к выживанию даже в крайне неблагоприятных условиях. Однако он убежден, что лучшие времена для Ф. Кастро остались позади, имидж режима ухудшился, и даже его сторонники понимают, что после ухода со сцены его руководителя Куба, скорее всего, должна будет отказаться от марксистско-ленинских формул и выбрать одну из двух возможных дорог.

Первая - реставрация капитализма и гегемонии ТНК с одновременной гегемонией консервативного крыла кубинской эмиграции. Вторая - провозглашение, с опорой на международные прогрессистские силы, программы перехода от коммунизма к формуле, в значительной мере социал-демократической, которая, наряду с реставрацией рыночной экономики, сохранит значительную часть социальных завоеваний, существование государственного сектора наряду с частным в том, что касается управления экономикой.

Отдавая должное коммунистическому режиму, Д. Бёрснер считает режим Ф. Кастро позитивным, достойным сохранения в памяти примером борьбы против бедности и создания основ социального обеспечения и равенства, эффективной ликвидации безработицы в условиях закрытой экономики, дефицита и централизованного управления. С другой стороны, режим Ф. Кастро, считает он, будут вспоминать и недобрым словом за политический деспотизм, преследование диссидентов, навязывание удушающего единомыслия в сфере научных исследований, культуры и общественных отношений.

Очевидно, заключает Д. Бёрснер, что «критические левые» будущего не примут в качестве извинения за все это аргумент о «блокаде грингос» (26).

Возвращаясь к сегодняшнему дню, следует заметить, что не все политики и исследователи согласны с получившим широкое распространение тезисом о так называемом «левом повороте» Латинской Америки. «Рождение» этого тезиса связывалось с последовательными электоральными успехами так называемых «левых» в Аргентине (2002), Бразилии (2002), Венесуэле (2002) и Уругвае (2004), что и послужило для многих политиков и аналитиков основанием говорить о начавшемся «левом повороте» Латинской Америки. Этот тезис получил мощную подпитку после убедительной победы Эво Моралеса в конце 2005 г. в Боливии и коалиции Кон-сертасион в начале 2006 г. в Чили. Однако аргентинский исследователь Даниэль Соватто считает, что последующие события и более углубленное исследование реальностей опровергают первоначальные ошибочные оценки. Тезис о «левом повороте» начал разваливаться после выборов в Гондурасе (ноябрь 2005), Коста-Рике (февраль 2006) и Колумбии (май 2006), в результате которых восторжествовала либеральная политика - либо центристского, либо правого направления. Поражения О. Умалы в Перу и Ф. Обрадора в Мексике еще более упрочили позиции тех, кто утверждает, что «не существует надежных свидетельств для утверждения о левом повороте региона», что первоначальные оценки того, что происходило в регионе, были поверхностными, поспешными и упрощенными (Соватто). По мнению костариканского президента Оскара Ариаса, разделяемому многими политиками и исследователями, в Латинской Америке происходит не столько «поворот влево», сколько поворот к демократии, к центру, к смягчению издержек неолиберальной политики (77)1.

Перемены на политической сцене Латинской Америки, связанные с приходом к власти в ряде стран правительств, базой которых являются либо «левые» партии и движения, либо коалиции с их участием, вызвали дискуссию, участники которой пытаются найти ответы на ряд важных вопросов: насколько актуально и корректно использование дихотомии «правые - левые»? Каковы критерии, в соответствии с которыми ту или иную партию или движение можно было бы идентифицировать как «левую» или «правую»? Каковы «политические физиономии» партий и движений, пришед-

1 Так, например, экс-президент Чили Рикардо Лагос утверждает, что регион скорее двигается к углублению демократической системы, нежели поворачивает влево (77).

ших во власть с имиджем «левых»? Кто реально пришел к власти с так называемыми «левыми» партиями и движениями? Кого представляют «левые» правительства: временные альянсы, национал-популистские движения, социальные силы, порожденные глобализацией, или силы, уязвленные и маргинализированные глобализацией? Каковы возможности «левых» правительств в реализации заявленных программ, целями которых провозглашены борьба с социальной исключенностью и углубление демократических завоеваний? (48).

Представляется, что время для четких и однозначных ответов на перечисленные выше вопросы еще не наступило. Дискуссии, в ходе которых высказываются порой прямо противоположные точки зрения, продолжаются. Более определенные оценки могут быть даны лишь по прошествии некоторого времени, когда можно будет сказать, насколько реальные дела так называемых «левых» правительств соответствуют их предвыборным обещаниям, в какой мере они сумели оправдать надежды тех социальных сил, которые поддержали их в борьбе за власть. Словом, время покажет, кто есть кто среди левых. Учитывая это, авторы поставили своей задачей дать краткий обзор тех оценок и мнений, которые были высказаны западными и российскими исследователями, как говорится, в предварительном порядке, до того, как начнут говорить за себя реальные дела «левых» правительств.

Начнем с обзора еще не завершившейся «номиналистской» дискуссии. Часть ее участников подвергает сомнению корректность и целесообразность использования дихотомии «правые - левые». Упоминавшийся нами Ф. Рохас полагает, что понятия «левые» и «правые» в настоящее время не отражают ни существенных признаков (идентичностей) новых лидеров, ни тех перемен, которые происходят в регионе» (61). Согласен с ним и Д. Саватто, по словам которого, «деление на "правых" и "левых" порождает больше путаницы, чем ясности» (77).

Ошибочность дихотомии «правые - левые», отмечает Д. Соватто, явственно обнаруживается при анализе результатов опроса 2006 г., проведенного латиноамериканским социологическим агентством «Латинобарометро». При ответе на вопрос об идеологических предпочтениях опрашиваемых (ответы оценивались в пределах 10-балльной шкалы, где 0 отводился сторонникам левых, а 10 - сторонникам правых), большинство латиноамериканцев «расположилось» на отметке 5,4, т.е. немного ближе к правым.

Согласно данным «Латинобарометро», и в «левой» Венесуэле наблюдалось небольшое преимущество приверженцев «правой» идеологии - 5,6. Д. Соватто делает вывод о том, что за У. Чавеса голосовали многие из тех, кто не придерживается левых убеждений. В числе стран, в которых большинство опрашиваемых расположилось влево от отметки «центр» (5,0), были Чили (4,9), Боливия (4,8), Уругвай (4,7) и Панама (4,6). Сотрудники «Латинобаромет-ро» пришли к выводу о том, что «в тех странах, где победу одержали левые, победа была достигнута голосами центристов» (77).

Поскольку, однако, номиналистский спор не закончен, в работах исследователей продолжает широко применяться традиционная терминология. Правда, в последнее время термины «левый» и «правый» теряют свою сравнительную однозначность (если таковая вообще существовала), «обрастают» различными определениями, призванными придать им дополнительную окраску, передать специфику, особенности отражаемых ими социальных явлений.

Излагая свое понимание содержания термина «левые», венесуэльский исследователь Деметрио Бёрснер, напоминает, что он возник во времена Французской революции и относился к представителям наиболее радикальных слоев населения, расположившихся в Национальной ассамблее 1789 г. по левую сторону от ее председателя. После большевистской Октябрьской революции 1917 г. термин «левые» стал синонимом политических сил и тенденций, которые в рамках противоборства между капитализмом и социализмом демонстрировали определенную степень симпатии к социализму и, во всяком случае, рассматривали крайне правых как злейших врагов человечества. На протяжении ХХ в. границы понятия «левые» расширились и вобрали в себя анархистов, коммунистов, социалистов, социал-демократов и социал-либералов. После Второй мировой войны ряды «левых» пополнили левые христиане. Впрочем, признает Д. Бёрснер, в некоторых кругах интеллектуалов, в частности латиноамериканских, к «левым» причисляют только те течения, которые благожелательно относятся к прошлым моделям «реального социализма» и к Кубинской революции, отказывая в принадлежности к «левым» социал-демократам и иным социальным реформистам, критикам и противникам большевистской модели. Принадлежность к «левым» и «правым» они определяют характером позиции, занимаемой в отношении событий «холодной войны», а в нынешнее время - степенью неприятия унилатерализма администрации Дж. Буша. Сам Д. Бёрснер не приемлет столь огра-

ничительного определения «левых» и относит себя к сторонникам широкого критерия, который применяется как в Европе, так и в Северной Америке. В соответствии с этим подходом во Франции, например, в число «левых» входит широкий круг политических сил, начиная с коммунистов и кончая социальными реформистами, связанными с мелкой буржуазией (прежние «радикалы» или радикал-социалисты»). Широк круг «левых» и в США. По мнению Д. Бёрснера, существует довольно широкий консенсус относительно признаков, которые характеризуют «левых» во всем мире и обусловливают принадлежность к ним.

Это, во-первых, идентификация с общими или «историческими» интересами трудящихся классов и народа, включая средние слои умеренного достатка; убеждение в том, что защита этих интересов должна осуществляться не в форме патернализма, а посредством организованной борьбы и давления «низов» на «верхи», которые, как социальная группа, не откажутся добровольно от привилегий, не совместимых с социальной справедливостью.

Во-вторых, диалектическое восприятие либеральной («буржуазной») демократии как исторического этапа в процессе развития человечества, которая, несмотря на свое «исчерпание» или свою «архаичность», выработала такие вечные ценности, как свобода, равенство и солидарность, ценности, которые необходимо защищать всеми силами от нападок со стороны авторитаризма и фашизма.

В-третьих, намерение расширить рамки политической и формальной демократии, распространив ее на экономические, социальные и культурные отношения с тем, чтобы эти отношения определялись историческими интересами большинства. С этой целью предлагается модификация, или замена, капиталистической рыночной экономики и подчинение процесса производства механизмам контроля и общественного планирования, которые руководствовались бы не только критериями эффективного производства, но и равномерного распределения.

В-четвертых, интернационализм и солидарность между народами в борьбе за национальное и социальное освобождение, осуждение войны и гонки вооружений, глубокая вера в равенство и братство народов и культур, в возможность универсальной демократии в будущем.

В-пятых, присущий левым интернационализм, который никоим образом не исключает поддержку (и даже руководство) дви-

жений национального освобождения против имперского или колониального господства. При этом отрицается проявление какого-либо шовинизма в отношении народа имперской державы, против которой ведется борьба, и, более того, демонстрируется стремление к налаживанию дружеских отношений с ним, к обретению его солидарности со своей борьбой.

Наконец, в-шестых, важными критериями принадлежности к левому движению признаются необходимость решительного отмежевывания от популистских или бонапартистских авторитарных движений, их разоблачение и борьба с ними (26).

Существуют и другие наборы критериев для определения принадлежности того или иного политического движения или партии к «левому» или «правому» направлению. Например, доминиканский социолог Вильфредо Лосано придерживается точки зрения, согласно которой главным признаком, отличающим «левых» от «правых», является отношение к понятию «равенство». В этом случае быть «левым» значит бороться за утверждение равноправия всех членов общества, что не следует смешивать с эгалитаризмом (все равны во всем и в отношении всего - todos somos iguales y para todo). Сторонники этой точки зрения утверждают, что неравенство имеет социальные корни, а не является чем-то естественным, от природы данным. Отсюда разработка программ, в которых центральное место отводится мерам, направленным на устранение разных форм социальной и экономической исключенности, а в политическом плане защите такого демократического строя, который бы не ограничивался электоральной борьбой за власть, а способствовал приобщению всех слоев населения к общественным делам и воспитанию у всех чувства гражданского долга (48).

Сам В. Лосано считает, что следует отказаться от номиналистской полемики. По его мнению, следуя по этому пути, можно договориться и до того, что после падения Берлинской стены, распада социалистического лагеря и фрагментации марксизма как основного критика буржуазного модернизма левого движения уже вовсе не существует. Но можно, утверждает В. Лосано, доказать и обратное: взрыв национализма в ходе глобализации, возникновение новых социальных движений - в том числе антисистемной направленности и в мировом масштабе, - все это дает повод думать, что «левые» укрепляются, несмотря на их диверсификацию, а традиционные политические партии слабеют и деградируют. Однако ни тот ни другой вывод, по словам В. Лосано, не дает ключ к пониманию

сложных политических процессов, происходящих ныне в Латинской Америке. С его точки зрения, важно прежде всего учитывать гетерогенность левых и изменение их места на каждом историческом витке развития латиноамериканских стран (48).

На факт гетерогенности левых еще раньше обратил внимание Х. Кастаньеда, который утверждает, что в Латинской Америке существуют два левых течения.

Одно - современное, здравомыслящее, без предубеждений, реформистское и интернационалистское. И вышло оно, подчеркивает Х. Кастаньеда, как это ни парадоксально, из «ядра твердых в своих убеждениях левых» прошлого.

Другое - рождено давно укоренившейся латиноамериканской традицией популизма, - националистическое, радикальное и импульсивное.

Первое течение хорошо усвоило свои ошибки прошлого (а также ошибки кубинского и советского опыта) и, соответственно новым условиям, изменилось, перестроилось. Второе, к сожалению, этого не сделало (31, с. 29).

Знание того, откуда вышли левые лидеры и партии, в частности, частью какого из двух течений латиноамериканских левых они являются, имеет решающее значение для понимания, кто они и в каком направлении они идут (31, с. 32).

Одна ветвь левых вышла из лона Коминтерна и большевистской революции, она двигалась по пути, схожему с тем, которого придерживались левые во всем мире. Например, компартии Чили, Уругвая, Бразилии, Сальвадора и Кубы (до социалистической революции), замечает Х. Кастаньеда, в 1930-1940-х годах имели значительную электоральную поддержку, участвуя в правительствах «народных фронтов» или «национального единства», они добились весомого представительства в профсоюзах и пользовались заметным влиянием в академических кругах и в среде интеллигенции. Однако в 1950-х и начале 1960-х годов компартии растеряли часть своего авторитета и своей боевитости, считает мексиканский исследователь. Возникшая коррумпированность в их рядах, зависимость от Москвы, приспособление к существующим правительствам и ассимиляция с местными властными элитами серьезно дискредитировали их в глазах молодежи и радикалов.

Кубинская революция вдохнула новую жизнь в эту разновидность левых. Со временем группы, ведущие свое происхождение от «старых» коммунистических левых, объединились с инспи-

рированными Гаваной партизанскими движениями. В рядах этой левой возникла определенная напряженность, когда Ф. Кастро обвинил компартию Боливии в предательстве Че Гевары, что привело к его гибели в 1967 г. Чилийская и Уругвайская компартии (наиболее сильные в регионе) никогда не поддерживали местные кастрои-стские вооруженные группы. Однако со временем, под влиянием ужесточения репрессий со стороны военных режимов, кастроисты и коммунисты объединились и теперь действуют сообща (31, с. 3233).

Происхождение другой части левых совершенно иное, чисто латиноамериканское. Оно выросло из того, что можно было бы назвать своеобразным вкладом Латинской Америки в политическую науку и практику, - из доброго старого популизма, который всегда присутствовал в странах этого региона. Мифологическими фигурами здесь стали такие его представители, как перуанец Виктор Рауль Айяа де ла Торе, колумбиец Хорхе Гайтан, мексиканец Ласа-ро Карденас, бразилец Жетулио Варгас, аргентинец Хуан Перон, эквадорец Хосе Веласко Ибарра. В истории своих стран каждый из них оставил глубокий след как борец за национальные интересы, за улучшение положения народных масс. До сих пор к этим личностям относятся с уважением, а то и поклонением политические представители беднейших слоев населения и те, кто сегодня олицетворяет латиноамериканский популизм.

Чем руководствуются популисты в своей экономической политике? Почему они довольно часто прибегают к методу национа-лизации1? Х. Кастаньеда объясняет это по-своему просто - острой нуждой в деньгах всех популистских правительств. Националистическая идеология последних в сущности была лишь прикрытием прагматических целей - добывания денег для их последующей раздачи всем нуждающимся. Такая политика, говорит Х. Кастаньеда, противоречит всем принципам макроэкономики, в перспективе может подорвать финансовую стабильность и привести к раскручиванию инфляции. В политическом плане пребывание левых популистов во власти чревато угрозой потери регионом важнейших завоеваний последних лет - демократических форм правления и уважения прав человека. К категории «твердолобых» левых лиде-

1 В Мексике в свое время ее объектом была нефтяная промышленность, осуществленная президентом Л. Карденасом, в Аргентине при Х. Пероне - железные дороги, в Боливии при В. Пас Эстенсоро - оловодобывающая промышленность, в Перу при Хуане В. Альварадо - меднорудная промышленность.

ров, вышедших из популистского националистического прошлого, мексиканский ученый относит У. Чавеса, Н. Киршнера, Э. Моралеса, Л. Лобрадора. Такого рода лидеры, говорит он, не способны к перестройке, для них революционная риторика важнее существа дела (за решение которого они берутся), а удержание завоеванной власти важнее ответственного подхода к управлению страной - ее экономикой и обществом.

Альтернативу популистам леворадикального толка Х. Кастаньеда видит в той разновидности левых (вышедших из крайне левого фланга политического спектра прошлого), которые сумели перестроиться, осознать свои ошибки, найти новые подходы к решению комплекса социально-экономических и политических проблем своих стран. Лучшие примеры таких левых он находит в Чили, Уругвае и с некоторыми оговорками в Бразилии. «Перестроившиеся левые», не отвергая уже сложившейся неолиберальной рыночной экономики и осознавая вместе с тем остроту проблем бедности, массовой маргинализации, особое внимание уделяют социальной политике - разработке программ по ликвидации бедности, реформированию систем образования и здравоохранения, строительству жилья, доступного для малоимущих. Как правило, они стремятся также укрепить и усовершенствовать демократические институты. Подчас, выражая несогласие с США (в вопросах геополитики и взаимоотношений с латиноамериканскими странами), они не доводят дело до резкого обострения возникающих конфликтов. Такого рода левые режимы, считает Х. Кастаньеда, оказывают благотворное влияние на политический климат во всем Латиноамериканском регионе (31, с. 35).

Мексиканец Х. Кастаньеда, пишет эквадорский социолог Франклин Гальегос, был одним из первых, кто предупредил латиноамериканцев о том, что они стоят перед выбором между двумя левыми направлениями: «прагматическим», «здравомыслящим», «реалистическим», «современным», обновленным» (представленным Бразилией, Чили и Уругваем), с одной стороны, и «демагогическим», «националистическим», «популистским», неспособным к обновлению и лишенным «идеологического фундамента» (представленным Венесуэлой, Боливией, Аргентиной и Мексикой) - с другой (40). С его «подачи» тезис о двух разновидностях левых в различных вариантах начал использоваться в работах латиноамериканских исследователей, убедившихся в дихотомии эволюции левых. Например, один из бывших руководителей сальвадорских

партизан Хоакин Вильялобос стал ныне говорить о различиях двух левых - «религиозной левой» и «рациональной левой».

Сторонником того же тезиса является и упоминавшийся выше Теодоро Петкофф, бывший коммунист, а ныне оппонент У. Чавеса. Признавая, что «левые», как и «правые», имеют множество оттенков, он выделяет, в обобщенном виде, два больших течения в левом политическом спектре, каждое из которых имеет свои специфические особенности. Одно из них сегодня представляют правительства Л. да Силвы, Р. Лагоса, Н. Киршнера, Т. Васкеса, в меньшей степени Фернандеса, Мартина Торрихоса (Панама) и Ягдео. Во главе другого большого течения стоят такие видные фигуры, как Ф. Кастро и У. Чавес. Между двумя этими фигурами и политическими движениями, которые их поддерживают, замечает Т. Петкофф, существуют определенные различия, и было бы ошибкой отождествлять их. Однако, будучи тесно связанными друг с другом в настоящее время, они образуют полюс латиноамериканских левых, архаичный, ассоциируемый, благодаря Ф. Кастро, с прежним мировым коммунистическим движением, являющийся «тусклым отражением света уже погасшей советской звезды». Эти два течения, заключает Т. Петкофф, сосуществуют сегодня на континенте, и хотя на первый взгляд их можно воспринимать как одну «семью», очевидны противоречия, которые их разделяют (52).

Предлагаются и другие варианты классификации левых течений в Латинской Америке. Так, по убеждению доминиканского социолога Вильфредо Лосано, с конца 1990-х годов формируются три политических движения среди латиноамериканских левых: фундаменталистское, популистское и реформаторское.

Фундаменталистское движение мысленно допускает возможность фронтального столкновения противоположных по своим интересам сил на континенте, воспринимает демократию не как цивилизованные рамки политического сосуществования, а как средство завоевания масс. Оно отвергает глобализацию, рассматривая ее как современную форму империализма. Существуют две разновидности этой левой. Первую олицетворяет Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти в Сальвадоре, прежде всего его радикальные круги с лидерами типа Шафика Хандаля, более близкие к традиционным коммунистическим партиям времен «холодной войны». Вторая разновидность, более созвучная с нынешним временем, теснее связанная с новыми социальными движе-

ниями, представлена сапатизмом в Мексике и его руководителем субкоманданте Маркосом (48).

Популистские левые учитывают риски, связанные с участием в процессах глобализации, приемлют демократию, но на деле не всегда следуют ее постулатам. Они не связывают себя с обязательствами по учреждению институтов, предусматриваемых ею (возможность публичной критики властей, укрепление правопорядка, защита плюрализма и уважение прав меньшинств). Они опираются, как и старые национал-популистские движения, на поддержку со стороны конгломерата разнородных социальных сил. Самое же главное состоит в том, что эти левые, придя к власти или соучаствуя в ней, практикуют клиентелистскую форму связи с массами, или, что чаще, со своим электоратом, а также неопатримониальный стиль управления государством в тех случаях, когда они добиваются власти. Лучший пример тому - У. Чавес в Венесуэле1. К этому же разряду левых В. Лосано отнес экс-президента Эквадора Лусио Гутьереса и националистический и радикальный популизм Э. Моралеса в Боливии (когда тот еще только участвовал в борьбе за президентский пост). С некоторыми оговорками к этой же разновидности левых он причисляет и современный сандинизм.

Левые реформаторы также делают ставку на демократию и учитывают риски глобализации. Они считают, что борьба с социальной исключенностью не должна сопровождаться фронтальным столкновением с правыми консерваторами. Они приемлют программу неолиберальных экономических реформ, признавая в то же время ее ограниченность в социальной сфере, и поэтому делают акцент на мерах по борьбе с бедностью и социальной исключенно-стью. Образцом этих левых является коалиция Консертасион в Чили и Партия трудящихся в Бразилии. К левым реформаторам В. Лосано относит также правительства Н. Киршнера в Аргентине, Т. Васкеса в Уругвае и президента Панамы Мартина Торрихоса (Революционно-демократическая партия) (48).

В. Лосано обращает внимание на то, что эти левые имеют определенные точки соприкосновения, хотя между ними есть глубокие различия. Общее состоит в том, что они подвергают критике социальные последствия неолиберальных реформ, инспирирован-

1 В этом смысле, замечает В. Лосано, без нефтяной ренты вряд ли бы

У. Чавес сохранил власть после военно-гражданского путча, забастовки нефтяников и в обстановке, царившей во время референдума по отзыву его с поста президента (48).

ных Вашингтонским консенсусом, выражают озабоченность ростом бедности и социальной исключенности.

Интересную точку зрения на содержание происходящих в Латинской Америке процессов высказывает французский политолог Ален Турэн. Результаты волны выборов, пишет он, побудили многих обозревателей, возможно даже большинство из них, заговорить о победе левых на всем континенте в целом (без учета различий между странами), опоре последних на социальные низы, которые можно было бы назвать народными массами. А. Турэн утверждает, что «малопродуктивно использовать выражения, которые были изобретены и использовались в совершенно другом контексте. Если речь идет о Великобритании или Франции, то в этом случае термины «левые» и «правые» применяются в рамках парламентского режима... И, наоборот, язык, соответствующий парламентскому режиму, неизбежно оказывается малопригодным для характеристики президентских или полупрезидентских режимов. Французский социолог предлагает отказаться от этого лексикона при описании эволюции континента как в одну, так и в другую сторону. То, что имеет место в действительности, следует сформулировать так: «Сегодня континент в целом все больше отходит от модели парламентской формы правления, в основе которой лежат конкуренция между группами интересов и различия идеологий. Сегодня Латинская Америка, похоже, еще дальше от того, чтобы найти политическое выражение для своих социальных проблем, чем 30 лет назад. В этом главное. Не сложились связи между социальными движениями, опирающимися на трудовые слои общества и этнические группы, и политическими партиями, способными направить социальную борьбу в институциональное русло, ограничить ее, хотя бы формально, демократическими рамками» (68).

Жесткую позицию в оценке степени «левизны» тех или иных социально-политических течений и режимов, как и самой их принадлежности к левому спектру политических сил, занимает американский исследователь Дж. Петрас. Он предлагает иной набор критериев и признаков (индикаторов) для определения левой политики, относительно которого среди ученых и политических деятелей исторически сложился некий консенсус. Таких критериев и признаков 14, в совокупности они дают представление о том, что можно было бы назвать минимальной программой всех левых сил. Эти признаки и критерии суть следующие:

- уменьшение социального неравенства;

- повышение жизненного уровня;

- более высокая доля общественной и национальной собственности по сравнению с частной и иностранной;

- прогрессивная система налогообложения в отношении крупного бизнеса (корпораций) и частных лиц;

- бюджет, отдающий предпочтение расходам на социальные нужды и государственным капиталовложениям в создание рабочих мест, вместо выделения субсидий капиталистическим производителям и платежей по внешнему долгу;

- введение национального контроля над сырьевыми ресурсами, ограничение эксплуатации последних иностранным капиталом;

- диверсификация производства товаров с повышенной добавленной стоимостью вместо продажи необработанного сырья;

- подчинение экспортного производства интересам развития внутреннего рынка;

- участие граждан в выработке решений по важнейшим вопросам (включая вопросы планирования) вместо фактического правления бизнеса, международных банков (МВФ) и политических элит;

- назначение ключевых министров правительства посредством консультаций с массовыми движениями, представляющих крестьянскую бедноту, сельских и городских рабочих, вместо тех, кто представляет чисто локальные интересы или интересы иностранного бизнеса;

- проведение прогрессивной внешней политики, направленной против повсеместного распространения идей laissez faire economics (свободных рыночных экономик), против военных баз, имперских войн и оккупации;

- пересмотр итогов уже проведенной приватизации и прекращение политики дальнейшего продолжения приватизации и закрепления ее результатов;

- повышение уровня минимальной заработной платы;

- принятие законодательства, благоприятствующего деятельности профсоюзов, а также развитию всеобщего и бесплатного государственного образования и здравоохранения.

Памятуя об этих критериях, считает Дж. Петрас, и следует анализировать и оценивать нынешние «левоцентристские» режимы с тем, чтобы определить, действительно ли, как многие говорят, в Латинской Америке дуют «новые ветры слева». Приложив изло-

женные выше критерии к «левоцентристским» правительствам Инасио да Силвы в Бразилии, Нестора Киршнера в Аргентине, Та-баре Васкеса в Уругвае и Эво Моралеса в Боливии, он пришел к выводу, что все они не прошли тест на принадлежность к левым политикам.

Сказанное выше отнюдь не означает, что Дж. Петрас отрицает вообще существование левых в Латинской Америке. Мощные левые силы, утверждает американский исследователь, действительно существуют в Латинской Америке. И рано или поздно, уверен он, они бросят вызов власти неолиберальных «перевертышей», их союзникам в Вашингтоне и транснациональным корпорациям. Если в Латинской Америке дуют «левые ветры», пишет Дж. Петрас, то исходят они из призыва Фиделя Кастро к новой революции, утверждения Уго Чавеса о том, что социализм является единственной альтернативой капитализму, от новых лидеров массовых движений в Боливии, Бразилии и других странах, а также от 25-тысячного партизанского движения в Колумбии. «Левый ветер» в Латинской Америке - это и новое поколение народных лидеров и активистов, вырастающих в городских советах боливийского Альто, в новых классовых профсоюзах Бразилии, среди студентов, присоединяющихся к крестьянским повстанцам в джунглях Колумбии (53).

Нет согласия в оценках характера политических процессов в Латинской Америке и правомерности отождествления пришедших к власти «левоцентристских» правительств с левыми и среди российских латиноамериканистов. Не вдаваясь в подробности дискуссии на этот счет, обозначим полярные точки зрения. Так, например, Б.Ф. Мартынов (заместитель директора Института Латинской Америки РАН) относит себя к тем, кто считает, что приклеивание старых ярлыков типа «правые - левые» или «бедные - богатые» методологически пагубно и не отражает всей мозаики складывающей реальности. Особенность наших дней в том, подчеркивает Б.Ф. Мартынов, что «ставшие привычными понятия "левые - правые" и "бедные - богатые" все менее соответствуют характеру поведения тех сил, которые активно заявляют о себе повсюду в мире: от исламского Востока до Латинской Америки» (5, с. 9). Свои размышления на этот счет он заканчивает предложением заменить понятие «левый поворот» на «националистический поворот» и различать не «левых» и «правых», а «умеренных» или «радикальных националистов» (5, с. 11).

Противоположную позицию занимает ведущий научный сотрудник того же института Л.С. Окунева. На ее взгляд, сегодня, когда столько говорится как об устарелости дефиниций «правые» и «левые», так и самого понятия социальной борьбы, «процессы, происходящие на континенте, свидетельствуют: списывать со счетов традиционные социологические понятия рано, они еще продемонстрируют нам свою актуальность. Главное - попытаться разобраться, в чем же причины сегодняшних процессов, почему они стали возможны, в чем их отличие от прежних этапов деятельности левых движений и течений» (5, с. 15).

По мнению М.Л. Чумаковой (директор Центра политологических исследований ИЛА РАН), утверждение о том, что Латинская Америка стала «красной» зоной планеты, сомнительно. «В политической палитре континента, считает она, множество красок и оттенков. Да и сам «левый поворот» не столь однозначен, учитывая различия в политическом курсе правительств, относящихся к левому флангу» (5, с. 11).

Касаясь «номиналистской» проблемы, М.Л. Чумакова убеждена, что «линейная шкала "левые - правые - центр" вообще мало применима к бурным и динамическим процессам, развертывающимся на континенте. Необходимо, с ее точки зрения, внести дополнительные индикаторы, характеризующие преобладание в политике властей реформистских, консервативных, либеральных или революционных элементов, а также сохранение или свертывание политических свобод, т. е. добавить к горизонтальной оси "левые -правые" вертикаль "авторитаризм - демократия", а также внести оценку эффективности правительственного курса с точки зрения сохранения стабильности» (19, с. 39). Российский исследователь обращает внимание на то, что основной массив государств региона придерживается рыночной экономики, а требования инвестиций в социальную сферу и в развитие человеческого потенциала разделяют политики, придерживающиеся как реформистских, так и консервативных воззрений (19, с. 39-40). М.Л. Чумакова приходит к выводу «об отходе деятелей, относящихся к традиционным правым, от неолиберальной ортодоксии влево, т. е. в сторону адаптации политики экономической модернизации к требованиям общества и ее корректировки посредством социальных реформ. В свою очередь, правительства, причисляемые к умеренным левым, руководствуясь прагматическими соображениями, отходят от предвыборного радикализма и популизма в сторону центристских пози-

ций». «Граница между реформистами и консерваторами, подчеркивает М.Л. Чумакова, проходит по социальной повестке и определяется разницей акцентов на развитие социальной сферы». Однако наметившаяся в контексте глобализации тенденция к конвергенции «левых» и «правых», считает она, не распространяется на радикальные, склонные к революционным действиям режимы социалистической ориентации. Коренные отличия режимов политического экстрима (имеются в виду правительства У. Чавеса и Э. Моралеса. - Авт.) от основного массива правительств региона, пишет М.Л. Чумакова, заключаются в этатизации экономики, механизмах распределения государственной помощи неимущим слоям, концентрации власти президентской партии и вертикальной мобилизации сторонников режима при опоре на силовые структуры. Существенно различаются и методы реализации политики: радикальные и конфронтационные у радикалов и демократические, с использованием механизмов диалога с оппозицией и поиска национального консенсуса у реформистских и умеренно консервативных правительств. Еще бульшие различия, подчеркивает российский исследователь, характеризуют их позиции по проблемам международных отношений, выбору той или иной интеграционной модели, а главное, по подходу к взаимоотношениям с США (19, с. 40)

Не стоит преувеличивать степень отклонения политического маятника в Латинской Америке влево, считает и З.В. Ивановский (проректор Московского гуманитарного института им. Е.Р. Дашковой), поскольку в большинстве случаев пришедшие к власти левые и левоцентристские президенты одержали победу в упорной борьбе с правыми и пришли к власти при поддержке незначительного большинства избирателей. Специфика электорального законодательства, замечает З.В. Ивановский, приводит к феномену так называемой «разделенной власти», в условиях которого пропрезидентская партия не всегда располагает парламентским большинством, что делает «левый поворот» еще более относительным. Не следует и забывать о том, напоминает российский исследователь, что в Мексике, Колумбии, Парагвае, Гондурасе, Сальвадоре и Доминиканской Республике у власти находятся правые и правоцентристские партии (5, с. 23).

Интересной представляется позиция по этому вопросу ведущего научного сотрудника ИЛА РАН Э. С. Дабагяна, научные интересы которого вот уже многие годы сосредоточены на изучении

латиноамериканского реформизма. Э.С. Дабагян обращает внимание на тот факт, что в контексте борьбы вокруг альтернатив общественного развития в условиях практически повсеместного доминирования неолиберальной модели вновь стали актуальными поиски промежуточного пути. Выразителями такой альтернативы или «нового третьего пути», считает он, выступают партии и движения, придерживающиеся левоцентристской ориентации1. «Кристаллизация левоцентристских сил, - отмечает он, - обусловливалась тем, что продвижение Латинской Америки по пути неолиберализма наряду с очевидными достижениями имело и крайне негативные последствия. На этом фоне происходила широкомасштабная перегруппировка сил и, как следствие, произошла перекройка политической карты Латинской Америки: на ней крупным планом обозначились партии и объединения, ранее не существовавшие либо находившиеся в тени. Весьма зримые перемены происходили в сегменте политического поля между центром и левым флангом. На этом пространстве, постоянно заполняющемся новыми активными игроками, сконцентрировались партии и движения, которые можно причислить к самостоятельной разновидности, именуемой левоцентристской. Они стали играть все бульшую роль в общественно-политической жизни как отдельных стран, так и всего региона» (2, с. 127). Формирование этого мегаблока, превращение его в серьезный фактор, отмечает российский исследователь, происходило тремя способами. Во-первых, в результате зарождения новых партий путем отпочкования от ранее существовавших. Во-вторых, посредством трансформации бывших военно-политических организаций (прежде всего в Центрально-Американских странах) в партии, сопровождавшейся сменой идеологических ориентиров. В-третьих, путем возникновения конгломератов объединений, меняющих свое лицо после слияния. Эти потоки двигались навстречу друг другу, образуя симбиоз, синтез партий, в совокупности именуемых левоцентристскими. В условиях, подчеркивает Э.С. Дабагян, когда правящие круги медлили с корректировкой взятой на вооружение

1 В концентрированной форме сущность «нового третьего пути», считает Э.С. Дабагян, выражена в емкой формуле С. Рамиреса, известного писателя, лидера Сандинистского движения обновления, отпочковавшегося от Сандинистского фронта национального освобождения в знак несогласия с традиционалистской линией его руководства. Он подчеркивал: «Неолиберальный лозунг - "все в частные руки" оказался таким же неэффективным и обманчивым, как и социалистический - "все в руки государства"» (2, с. 127).

(неолиберальной) модели, левоцентристы на волне недовольства широких масс перехватили инициативу (2, с. 128).

Понятие «левоцентристы», по мнению Э.С. Дабагяна, сравнительно недавно вошло в политический и политологический оборот, приобрело право гражданства и получило распространение. По инерции или по старинке, подчеркивает он, они сами и многие аналитики продолжают называть левоцентристов левыми. В качестве иллюстрации столь своеобразной трактовки понятия «левые» Э.С. Дабагян приводит слова никарагуанского публициста Э. Альвареса Монтальвани: «Левые отрекаются от классовой борьбы, от исторического материализма и централизованной экономики, признавая, что свободный рынок представляет большие возможности для достижения социальной справедливости». Российский исследователь совершенно справедливо замечает, что если левые эволюционировали на такие позиции, то это уже не левые, а левоцентристы, поскольку именно здесь проходит водораздел между двумя течениями. И с методологической точки зрения, заключает Э.С. Дабагян, это весьма принципиальное уточнение (2, с. 128).

По мнению директора Института Латинской Америки РАН В.М. Давыдова, дефиниции «правые-левые» все еще работают, тем более в Латинской Америке. В его понимании, «к левым по-прежнему относятся те силы, которые реализуют себя слева от условного идейно-политического центра». В самом общем виде критерием для отнесения к левым той или иной партии или движения, считает М.В. Давыдов, «служит приоритет интересов социально обездоленного большинства (основания социальной пирамиды), ценностей справедливости в распределении материальных и духовных благ, стремление к обеспечению не формального, а действительного равенства шансов в реализации гражданских прав и социальных гарантий. В той или иной мере имеется в виду признание идеала солидарного общества, способного преодолевать ситуации социальной исключенности и для широких слоев населения, и для малых маргинальных групп. Это, наверное, основное. Методы, средства, стилистика действий, ориентация на преобразование системы, ее замену либо на ее исправление являются почвой дифференциации левых партий, движений, лидеров и олицетворяемых ими режимов» (4, с. 17).

Оценивая современный облик латиноамериканских левых, российский исследователь обращает внимание на то, что в большинстве случаев «произошел отход от узкоклассового принципа в

идеологии и политической практике, зона сектантства существенно сузилась, возобладал более открытый, незашоренный взгляд на цели политической борьбы, на общественное благо, на союзнические отношения и политическое сотрудничество». Стало правилом (за редким исключением), подчеркивает М.В. Давыдов, «признание демократического механизма достижения и осуществления власти. В определенной мере в силу электоральной логики многие левые партии и движения сдвинулись к центру, что отнюдь не всегда означает отказ от "родовой" ориентации в стратегическом плане, в долгосрочной перспективе» (4, с. 17).

Во многом оставлено прошлому, по убеждению В. М. Давыдова, «требование тотальной (революционной) трансформации общественно-экономической системы, радикального передела структуры собственности. Действие рыночных отношений в экономике, механизм конкуренции воспринимаются как должное и необходимое в тех рамках, которые исключают социальную и имущественную поляризацию, маргинализацию обездоленной массы населения. Левые во многом избавились от иллюзий этатизации, от упования на субсидиарное государство. В разных комбинациях и конкретных обстоятельствах идет поиск частно-государственного партнерства и экспериментирование с общественно-политическим контролем бюрократического аппарата» (4, с. 17-18).

Важным моментом современной идеологической и политической практики левых сил в странах региона В.М. Давыдов считает более акцентированную апелляцию, с одной стороны, к национальным интересам, национальному достоинству, с другой - к латиноамериканской (южноамериканской) солидарности в противостоянии «неолиберальной глобализации», отождествляемой, главным образом, с политикой США в регионе (4, с. 18).

Признавая сложность проблемы классификации нынешних латиноамериканских левых (из-за отсутствия достаточного материала для определения характера, идейно-политической принадлежности и реальной нацеленности режимов, возникших в результате электоральных побед левоориентированных сил), В.М. Давыдов дает свою «версию типологии группировки не определенных акторов внутриполитической жизни, а практики реализации властных полномочий, полученных лидерами и партийно-политическими движениями левой ориентации» (4, с. 19).

Первый тип - это наиболее умеренная и прагматическая часть новых режимов, которые именуют центристскими либо

центристско-левыми, что, по мнению В.М. Давыдова, «порой точнее отражает смысл происходящего». К этой части левых он относит режимы в Чили, Уругвае и Коста-Рике, страны с ранней и довольно глубокой институционализацией демократических стандартов и социальных гарантий. Срединную позицию в ряду левоориентированных режимов представляют Бразилия и Аргентина. Леворадикальный фланг представлен Венесуэлой и Боливией, к которым, считает российский исследователь, может присоединиться Эквадор. Заканчивая классификацию левоориентированных режимов, В.М. Давыдов справедливо замечает, что расклад левого дрейфа в Латино-Карибской Америке выглядел бы неполным без упоминания Кубы. Этот один из немногих сохранившихся коммунистических режимов в последние годы, по мнению В.М. Давыдова, обрел «существенный резерв выживания», наладив широкое сотрудничество с Венесуэлой и Китаем, которое закрывает многие бреши в кубинской экономике (4, с. 19-25).

Завершить же обзор дискуссии российских исследователей по вопросу о том, кто же такие «латиноамериканские левые», хотелось бы изложением точки зрения известного российского латино-американиста К.Л. Майданика (ныне покойного). «Левыми, - писал он, - эти движения и организации, в большей мере принадлежащие гражданскому, чем политическому обществу, являются прежде всего "по факту", по действиям, а не по приверженности тому или иному "изму", тому или иному "священному тексту"». Вместе с тем и в рядах (вернее, в «сетях») этой «левой XXI века» существуют сильные, влиятельные, в том числе в региональном масштабе, движения (или «кусты движений») четко марксистской ориентации.

На крайне левом (вербальном) фланге К. Л. Майданик располагает левых, для которых верность букве теории первой половины века (к тому же неправильно понятой) важнее всего остального. В этой группе, пишет он, многие члены ортодоксальных компартий - апологеты Сталина и вторжения в Чехословакию; группы, вышедшие «влево» из партий обновленных; большая часть троцкистов, маоистов и т.п. Их отношение к практической политике «новейшей левой» - положительное, но в то же время последняя оценивается как «идеологически (классово) неполноценная» и потому «неспособная возглавить подлинную (социалистическую) революцию». Кто способен - и так ясно. Исходя из «теоретической зрелости» и партстажа.

Ко второму, тоже в значительной мере уже традиционному, сектору левых сил К.Л. Майданик относит тех, кто хранит верность не теории, а практике; героической практике 50-70-х годов, культу прямой, вооруженной борьбы за власть. В принципе именно этот сектор оказался в наибольшей мере подвержен воздействию центробежных сил. Выходцев (и «вылетевших») из него можно встретить во всех остальных секторах левой, левого центра, правого центра, правой и даже крайне правой (Сальвадор, Венесуэла). Но остается и боевое ядро этого течения, влияние которого подчас подпитывается изъянами практики «новейшей левой», известной противоречивостью ее стратегических установок. К этой последней представители «повстанческой левой» (и сочувствующие им) относятся «прагматически положительно», без элементов соперничества, с постоянной готовностью к союзу и вместе с тем - с известным скепсисом, поскольку речь идет об идеологических, и особенно организационных, новациях. Своеобразным центром притяжения этого сектора (в региональном масштабе) выступают колумбийские ФАРК.

К третьему, сегодня центральному течению латиноамериканской левой К.Л. Майданик относит основную часть того конгломерата, который он называет «новейшей левой» или «левой XXI века».

В организационно-идеологическом плане этот сектор неоднороден. На левом его фланге, смыкаясь, а подчас переплетаясь с группами, о которых шла речь выше, - крупные марксистские (и «полумарксистские») организации типа сальвадорской ФМЛН и бразильской Движение безземельных (MST, Movimento dos Trabal-hadores Ruruis Sem Terra), левые течения ФСНО и Партия трудящихся (ПТ); это те, кто «забыли почти все, что нужно было забыть, но помнят о том, что стоит помнить» и «научились» почти всему, что «нужно». В центре - низовые организации гражданского общества (в идеологическом плане - чаще всего сторонники христианского марксизма), лидеры типа У. Чавеса, Э. Моралеса и их окружение, активистское крыло Альтернативного движения (АД), беспартийная часть марксистской интеллигенции и т.д. Это - наиболее открытая для новых идей и форм организации часть левых.

На правом фланге конгломерата - другая часть этой же интеллигенции, сторонники сохранения Альтернативного движения в его первоначальной («апартийной и антииерархической») форме и сохранения во что бы то ни стало единства Движения в региональ-

ном и глобальном масштабах. Единства, «которому грозит врожденный гегемонизм политиков». Они с опасением относятся к социалистическим и активистским новациям У. Чавеса. Но вместе с тем постоянно выступают как убежденные противники неолиберализма и Империи (8, с. 25).

К.Л. Майданик выделяет и четвертый, «поссибилистский» сектор (СПЧ, нынешнее руководство Широкого фронта), который он в равной мере характеризует и как «умеренных левых», и как левоцентристов, особенно в таких странах, как Бразилия, Аргентина, Никарагуа, Эквадор (8, с. 26).

Признав схему общей дислокации различных течений современной латиноамериканской «широкой левой» «совершенно условной», К. Л. Майданик напоминает, что в Латинской Америке, в отличие от других регионов Юга или постсоциалистического мира, «политические (политико-идеологические) категории и противопоставления двух прошлых веков (типа "левые - правые") почти полностью сохраняют свое традиционное значение и значимость... и использование традиционного (европейского) понятийного инструментария не искажает местной реальности (по крайней мере, на политическом уровне)» (7, с. 28).

Вместе с тем К.Л. Майданик подчеркивает, что в случае с Латинской Америкой речь идет о формировании нового поколения левой, общепринятое определение которого отсутствует. Очевидны, по мнению российского исследователя, такие атрибуты «левой XXI века», как полная независимость от вне ее лежащих центров решения и мысли, свобода самоопределения и самоидентификации, глубоко эндогенный характер ее движения, неизмеримо большая открытость, «безшорность» нового поколения левых, всесторонняя приверженность плюрализму, примат этических ценностей (8, с. 26-27).

Что касается вектора политических процессов в регионе, то у К.Л. Майданика не вызывает сомнения, что доминирующей в последние десятилетия тенденцией является та, которую в латиноамериканской литературе нередко называют «четвертой волной» социально-политической трансформации, а точнее - левого, «социального» варианта этой трансформации. Эта тенденция, в конечном счете, и вылилась в «левый поворот», главной особенностью и главным рычагом которого было политическое пробуждение и рост политической активности социального конгломерата глубинных низов (7, с. 33).

«ЛЕВЫЙ ПОВОРОТ»: НОВЫЙ ВИТОК БОРЬБЫ ЗА УКРЕПЛЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО СУВЕРЕНИТЕТА

И КОНТРОЛЯ НАД ПРИРОДНЫМИ РЕСУРСАМИ

Примечательной чертой «левого поворота» в Латинской Америке стала борьба за упрочение национального суверенитета, за проведение более независимой политики на международной арене, за восстановление контроля государства над важнейшими природными ресурсами и их использованием. Почему эти вопросы выдвинулись на первый план в экономической политике ряда стран, включившихся в «левый поворот»?

Как уже говорилось выше, одним из главных результатов перехода латиноамериканских стран к неолиберальной модели открытой рыночной экономики явилась «оккупация» многих отраслей их хозяйства крупнейшими иностранными компаниями - ТНК. Под непосредственным контролем последних оказались и отрасли, связанные с эксплуатацией и использованием природных ресурсов стран этого региона, в особенности ископаемых - нефти, природного газа, цветных и черных металлов. Между тем, спрос на эти товары на мировых рынках в последние годы неуклонно повышался, росли и цены на них, опережая повышение цен на товары латиноамериканского импорта (в основном готовые промышленные изделия). Рост цен на сырьевые товары при этом «подхлестывался» повышением спроса на них со стороны восходящего азиатского гиганта - Китая. Так, цены на энергоносители, доля которых в экспорте региона в целом составляет 40-50% , в 2003 г. выросли на 22,3%, в 2004 г. - на 28,8, в 2005 г. - на 37,1%. В эти же годы цены на минеральное сырье и металлы (их доля в экспорте всего латиноамериканского региона в среднем превышает 45%) увеличивались соответственно на 13,9, 44,2 и 22,3%. В наибольшем выигрыше от необычайно благоприятного соотношения экспортных и импортных цен (условий товарооборота) оказались страны Южной Америки, богатые разнообразными сырьевыми ресурсами (32, с. 35).

Яркими примерами в этом отношении могут служить Боливия, Венесуэла, Перу и Чили. Так, физический объем экспорта Боливии в 2006 г. по сравнению с 2000 г. увеличился на 85%, а по стоимости (за счет роста цен ее основных экспортных товаров) он вырос в 4,1 раза. Аналогичные данные по Перу составили 75% и 3,4 раза соответственно, по Чили - 45% и 3,1 раза. В «нефтяной» же Венесуэле физический объем экспорта за указанный период не-

сколько сократился (на 5%), а по стоимости вырос в 2,1 раза (32, с. 35).

Понятно, что в условиях захвата ключевых позиций в добывающих отраслях хозяйства латиноамериканских стран ТНК львиная доля доходов от высокоприбыльного экспорта сырьевых товаров попадала в руки крупнейших иностранных компаний в ущерб интересам экономического развития самих латиноамериканских стран. Осознание этого факта ныне служит одной из главных причин стремления новых радикальных левых режимов и их лидеров взять под эффективный государственный контроль сырьевые ресурсы своих стран, обратить тем самым возросшие доходы от природной ренты в источник устойчивого экономического роста и повышения благополучия своих народов.

Были и другие причины поднявшейся волны массового недовольства действующей моделью развития. Исследователями давно подмечена одна характерная черта социально-экономического развития стран Латинской Америки: в периоды экономических подъемов, как правило, намечаются и позитивные, обнадеживающие сдвиги в социальной сфере - начинает рассасываться безработица, повышается заработная плата, сокращается так называемый «неформальный сектор» экономики - пристанище бедноты и т.д. Однако наступающий затем спад производства или кризис сводит на нет эти положительные сдвиги. Не устранила этой своеобразной закономерности и предложенная латиноамериканским странам «Вашингтонским консенсусом» неолиберальная модель развития. Скорее, наоборот, она усугубила действие такой закономерности.

В авангарде леворадикального движения за перемены в политическом и общественно-экономическом строе оказалась самая «нефтяная» страна Латинской Америки - Венесуэла. Она же стала и лидером в борьбе за использование природных ресурсов страны в интересах собственного экономического развития и устранения кричащих контрастов в доходах и условиях жизни различных слоев общества.

В экономической сфере новое руководство страны, возглавляемое У. Чавесом, сразу же занялось основательным реформированием ключевой, наиболее важной отрасли экономики - нефтяной промышленности. Хотя и прежде эта отрасль формально находилась под государственным контролем в лице нефтяной компании «Петролеос де Венесуэла С.А.» (РБУ8Л), фактически она пользовалась большой самостоятельностью, а ее высокие прибыли слу-

жили источником обогащения правящей политической элиты и руководящего состава самой компании (менеджерского корпуса). Руководствуясь своими эгоистическими интересами, эти силы спровоцировали ряд акций неповиновения новым леворадикальным властям (октябрь 2000 г. - забастовка рабочих-нефтяников, апрель 2002 г. - попытка государственного переворота, рубеж 2002-2003 гг. - акция «нефтяного неповиновения»). Однако попытки дестабилизировать обстановку в стране провалились.

С приходом в 1999 г. к власти У. Чавеса и его единомышленников монополия государства в нефтяной промышленности была закреплена в новой конституции страны. Головной компанией во всем нефтяном секторе венесуэльской экономики стала реорганизованная государственная компания PDVSA, наделенная широкими полномочиями в области разработок и использования нефтяных ресурсов страны1. Следующим важным шагом явилось принятие в 2001 г. нового закона об углеводородном сырье (Ley de Hidrocarburos). Согласно этому закону, плата за разработку недр (роялти) повышалась с 1-16,6% от прибыли частных компаний, занятых нефтяным бизнесом, до 20-30% в зависимости от местоположения и качества нефтяных месторождений, а доля участия PDVSA в любом проекте по добыче, производству, транспортировке или хранению нефти должна была составлять не менее 51%.

Несмотря на сделанные ранее президентом страны заявления об открытости нефтяной отрасли для иностранных инвесторов и о политике «стратегической ассоциации» с зарубежными компаниями-партнерами на новых условиях, позднее (в январе 2007 г.) глава государства заявил о намерении «положить конец иностранному

1 Венесуэла занимает 9-е место в мире по добыче нефти и является пятым в мире экспортером углеводородного сырья. В середине 2007 г. добыча нефти в стране достигала 3200 млн. баррелей в день (512 тыс. т). После подсчета запасов «нефтяного пояса» Ориноко, расположенного на востоке и юге страны, было установлено, что его оцениваемые запасы тяжелой нефти составляют 235 млрд. баррелей нефти (37 600 млн.т). Если прибавить к этому 81 млрд. баррелей, разведанных на настоящий момент, то общие запасы нефти в Венесуэле достигают 316 млрд. баррелей (5060 млн.т). Эти данные, полученные РБУБЛ и международными сертификационными организациями, ставят «нефтяной пояс» Ориноко на первое место среди крупнейших резервуаров тяжелой нефти в мире, а Венесуэлу превращают в государство с крупнейшими нефтяными ресурсами на планете. Совокупные запасы стран Ближнего Востока составляют 685,6 млрд. баррелей (110 млрд. т); из этих стран крупнейшие запасы находятся в Саудовской Аравии -264 млрд. баррелей (42 млрд. т) (16, с. 29-30).

владению» нефтеперерабатывающими заводами в районе крупнейших месторождений тяжелой нефти Ориноко. С мая 2007 г. PDVSA стала осуществлять полный контроль над энергетическими ресурсами Венесуэлы. Последним шагом на пути к полному нефтяному суверенитету стала национализация месторождений нефтяного пояса Ориноко1. 10 июня 2007 г. министр энергетики и нефтяной промышленности Венесуэлы, он же президент PDVSA, Рафаэль Рамирес, заявил об окончании «роковой открытости нефтяного рынка 90-х», увеличении роялти до 33,3% в соответствии с политикой полного нефтяного суверенитета, благодаря поправкам, внесенным в Органический закон об углеводородном сырье и Органический закон о налоге на прибыль.

В июне того же года PDVSA приняла решение о создании совместных предприятий с лояльно настроенными транснациональными компаниями («Chevron Texaco», «Statoil», «BP», «ENI», «Sinopec» «Ineraria»), а также с российскими компаниями «Газпром» и «Лукойл». Что касается корпораций «ConocoPhillips» и «ExxonMobile», с ними PDVSA прекратила сотрудничество, объяснив это тем, что они не захотели выполнять условия, поставленные им венесуэльским правительством (16, с. 34).

Экономические и политические преобразования в Венесуэле не ограничились национализацией природных ресурсов, нефте- и газодобывающей промышленности. Были приватизированы также предприятия по производству электроэнергии и крупнейшие телекоммуникационные компании. У. Чавес пригрозил приватизировать и частные больницы, если они не прекратят повышать цены на оказываемые ими услуги. Он заявил, что радикальные перемены необходимы, чтобы помочь бедным.

К числу других важных внутриполитических тенденций относятся:

• активная пропаганда «боливарийского социализма» как наиболее адекватной политической системы для современной Венесуэлы (лозунг «Социализм, отечество или смерть»);

1 Попытки национализировать нефтяную промышленность предпринимались и в прежние годы. В период между 1976 и 1992 гг. частные компания были полностью вытеснены из этого сектора экономики. Однако после начавшейся в 1992 г. частичной приватизации предприятий госсектора частному иностранному капиталу вновь удалось закрепиться в нефтяном секторе венесуэльской экономики.

• сближение с лояльно настроенным малым и средним бизнесом;

• создание Единой социалистической партии Венесуэлы (PSUV);

• борьба с оппозиционными СМИ, пропаганда «нового революционного отечества» (16, с. 33).

С приходом к власти У. Чавеса Венесуэла, используя «нефтяной фактор», начала проводить активную международную политику. Ее концептуальная основа, принципы и цели были изложены в Национальном плане развития 2001-2007 (Plan Nacional de Desarrollo 2001-2007). В соответствии с ними внешняя политика страны ориентировалась на «укрепление национального суверенитета и строительство многополярного мира». Были разработаны и страте -гии внешнеполитической деятельности, призванные придать импульс демократизации международного сообщества, содействовать латиноамериканской интеграции, укрепить позиции Венесуэлы в мировой экономике, консолидировать и углублять взаимодействие между различными интеграционными процессами, консолидировать и диверсифицировать международные связи, способствовать становлению в Западном полушарии нового интегрального режима безопасности, активному сотрудничеству и военной интеграции в регионе (68).

С 1999 по 2007 г. У. Чавес совершил более 230 поездок в различные страны мира, заключив с правительствами этих государств целый ряд двусторонних и многосторонних соглашений на общую сумму более 5,5 млрд. долл. Нефтяные ресурсы, пишет российский исследователь Б.Н. Халитов, позволяют левому правительству Венесуэлы смело отстаивать свою независимую позицию, оказывать давление и навязывать свои условия иностранным партнерам (16, с. 32).

Чтобы заручиться поддержкой иностранных государств и обратить внимание мировой политической элиты на «боливарий-ский проект», были задействованы разнообразные инструменты энергетической дипломатии. Широко использовалась практика подписания экономических и стратегических соглашений о сотрудничестве, на выгодных для новых партнеров условиях; переговоры на высшем уровне о новых проектах в сфере энергетики; финансирование этих проектов и прямое присуждение на конкурсах контрактов иностранным компаниям - предполагаемым союзникам - на разведку месторождений, добычу нефти, восстановление

нефти из разлитых нефтяных озер, прокладку нефте- и газопроводов и т.д. Энергетическая дипломатия венесуэльского правительства способствовала как установлению и укреплению связей с новыми государствами, так и ухудшению отношений с прежде близкими естественными партнерами. Энергетические контракты и заявления президента, касающиеся ситуации и распределения энергоресурсов, оказали заметное влияние на политические отношения Венесуэлы с крупными странами - потребителями этих ресурсов. За счет заключения различного рода соглашений в энергетической сфере Венесуэла значительно расширила спектр международных связей. Среди ее партнеров не только южноамериканские соседи, но и такие страны, как Россия, Белоруссия, Мали, Индонезия, Иран, Вьетнам, Китай, Ангола, с которыми прежде Венесуэла не имела активных взаимоотношений (16, с. 32).

Довольно высокого уровня развития достигло сотрудничеств Венесуэлы в сфере энергетики с Россией и Белоруссией. У. Чавес выразил удовлетворение работой российских компаний на территории Венесуэлы и высказал пожелание о расширении присутствия российских предприятий в стране. Российская кампания «Газпром» и венесуэльская РБУ^Л договорились начать разработку пяти совместных проектов по добыче и транспортировке сырой нефти и газа в Венесуэле.

В числе намеченных проектов:

• создание «Газового ОПЕК»;

• создание совместных предприятий в сфере разведки и добычи нефти и газа и их переработки;

• технологическое совершенствование государственных и частных предприятий, предлагающих товары и услуги в сфере углеводородного сырья;

• проект по производству продуктов из алюминия с высокой добавленной стоимостью;

• проект по восстановлению нефти из разлитых нефтяных озер и их полной очистке (16, с. 33).

Помимо этого, Венесуэла готова начать строительство с помощью России четырех нефтеперерабатывающих заводов, а в перспективе - еще 13.

Большое количество совместных проектов правительство Венесуэлы планирует осуществить с рядом других государств -Белоруссией, Ираном и Китаем, причем эти проекты будут реали-зовываться как на территории Венесуэлы, так и ее партнеров.

Большую активность Венесуэла проявила и в Западном полушарии, причем не только в сфере энергетики. У. Чавес является главным инициатором создания и реализации проекта «Боливарий-ская альтернатива для Америки» (Alternativa Bolivariana para America, ALBA), в которую уже входят Венесуэла, Куба, Никарагуа и Боливия и которая является если не альтернативой существующим в Южной Америке интеграционным объединениям (Андское содружество, Меркосур), то претендующей на то, чтобы дополнять их, а впоследствии, возможно, играть ведущую роль в процессе экономического и политического объединения континента (Alternativa Bol). Уже подписаны крупные контракты и меморандумы с правительствами и предприятиями государств ALBA и намечено большое количество краткосрочных и долгосрочных стратегических планов (Acuerdos de integracion).

В острой борьбе протекала кампания по национализации природных ресурсов в Боливии. Так называемая «война за газ», развернувшаяся здесь с начала нового века, стала причиной острейших социально-политических конфликтов, приведших к отставке двух правительств - Гонсало Санчеса де Лосады (2003) и Карло-са Мессы (2005).

С середины 1990-х годов наиболее богатые газовые месторождения Боливии - одной из наиболее отсталых латиноамериканских стран с преобладающим индейским населением - оказались в руках крупнейших иностранных компаний (их общее число достигло десяти). Нефтегазовый сектор Боливии приносит огромные прибыли этим компаниям, так как себестоимость добычи природного газа в этой стране является одной из самых низких в мире.

Придя к власти, новый президент Э. Моралес в мае 2006 г. подписал указ о национализации всей нефтегазовой отрасли, пообещав, что вслед за ним последует «национализация шахт, лесов и всех природных ресурсов, за которые боролись предки». По указу президента, полномочия распоряжаться нефтегазовыми ресурсами получила государственная компания «Ясимьентос петролиферос фискалес боливианос» (Yacimientos Petroliferos Fiscales Bolivi-anos,YPFB), которая была наделена правом определять объемы добычи нефти и газа, цены на них и рынки сбыта продукции. На нее же возлагался контроль над деятельностью местных частных компаний. Доля отчислений в казну от продажи углеводородного сырья иностранными компаниями, действующими на крупных месторождениях (Сан Альберто, Сан Антонио и др.), увеличива-

лась с 50 до 82%. На переоформление контрактов иностранными компаниями отводилось шесть месяцев, в противном случае им предлагалось покинуть страну. Несмотря на всплески недовольства и протесты против новых условий деятельности, зарубежные компании своевременно подписали новые контракты с Министерством нефтегазовой промышленности, приняв, таким образом, требование боливийской стороны о повышении налогов на сверхдоходы от природной ренты. По расчетам правительственных органов, новые условия контрактов позволят государству получать дополнительные доходы в размере 1 млрд. год. Эти средства предполагается использовать как на укрепление производственной базы государственных нефтегазовых кампаний, так и на решение насущных социальных проблем.

Острейшей проблемой Боливии является проблема малоземелья коренного индейского населения, страдающего от гнета крупных землевладельцев-латифундистов, традиционно пользовавшихся покровительством правящих политических элит. Во времена правления прежних президентов Уго Бансера и Гонсало Сан-чеса де Лосады широко распространилась практика скупки земель по пониженным ценам с использованием служебного положения и личных связей (так называемый «непотизм»).

Летом 2006 г. новый президент заявил о начале «аграрной революции» в стране. За три первых месяца правительство Э. Моралеса передало наиболее нуждающимся крестьянским семьям около 3 млн. га государственных земель. Всего же до завершения срока своих президентских полномочий (2011) Э. Мо-ралес намерен передать крестьянам около 20 млн. га земельных угодий за счет их конфискации (по причинам плохого или нецелевого использования, а также сомнительного приобретения) у помещиков-латифундистов.

В том же 2006 г. правительство Э. Моралеса объявило о национализации горнорудной промышленности страны. Однако до практической реализации этих планов дело не дошло, прежде всего, из-за нехватки финансовых ресурсов. Как пояснил президент, национализация этой отрасли не будет «всеобъемлющей»: частные предприятия, которые активно инвестируют свой капитал в целях развития и совершенствования производства, получат специальный льготный режим, что позволит им возмещать затраченный капитал.

Требования национализации природных ресурсов, и прежде всего нефтяных, стали одной из главных причин «левого поворота»

в Эквадоре. Лидеры местных индейских организаций уже давно выражали недовольство хозяйничаньем в стране одной из крупнейших американских нефтяных компаний «Occidental Petroleum Corp.», завладевшей основными нефтегазовыми месторождениями страны и причиняющей ущерб окружающей природной среде и земельным угодьям индейских общин.

Новый президент страны Рафаэль Корреа, приступивший к исполнению своих обязанностей в январе 2007 г., обещал избирателям пересмотреть контракты с иностранными нефтяными компаниями с учетом национальных интересов и нужд страны, внести соответствующие изменения в конституцию, вернуться в ряды государств - членов ОПЕК, выход из которой в 1992 г., по его мнению, был крупной ошибкой. Следует отметить, что эти меры Р. Корреа предлагал осуществить, будучи еще министром экономики в правительстве своего предшественника на посту президента - Альфредо Паласио. А. Корреа заключил соглашение с У. Чавесом о продаже облигаций внешнего долга Эквадора на сумму 500 млн. долл. и переработке эквадорской нефти в Венесуэле. По его инициативе правительство приняло решение о пересмотре порядка использования доходов от продажи нефти. Планировалось, что они пойдут не на погашение внешнего долга Эквадора, достигавшего 40% бюджета, а будут частично расходоваться на социальные программы. Однако осуществить задуманное ему не удалось. О том, что побудило его принять такие решения и что помешало претворить их в жизнь, разъяснил сам Р. Корреа: «Я решил провести радикальные реформы в экономической политике, потому что 20 последних лет правления неолибералов обернулись настоящей катастрофой. Но местные банки и нефтяные магнаты, США, МВФ, Всемирный банк, Межамериканский банк развития отстаивали свои интересы и начали оказывать давление на президента, отказавшего мне в доверии и поддержке» (6, с. 16).

Р. Корреа предпочел не менять своих принципов и уйти в отставку. Заняв пост президента страны после победы на выборах, он приступил к выполнению давно задуманных социально-экономических и политических реформ. 8 октября 2007 г. было принято решение о новой формуле раздела сверхприбыли иностранных нефтяных компаний: 99% шло в казну государства и 1% оставался компаниям. Среди наиболее крупных компаний, затронутых этим решением, - американская City Oriente, испано-аргентинская Repsol, французская Perenco, китайская Andes Petroleum и южно-

корейская Canadб Grande. Новые условия распределения позволят эквадорскому государству ежемесячно дополнительно получать 69 млн. долл., а в год - 828 млн. долл. (Ecuador quiere). Комментируя это решение, министр энергетики Г. Чирибога сказал, что «нефтяные ресурсы принадлежат нации и поэтому должны работать на благо нации» (6, с. 16).

Не отказался Р. Корреа и от проведения реформ в политической сфере. 15 апреля 2007 г. был успешно проведен референдум по вопросу о созыве Конституционной ассамблеи, а 30 сентября состоялись выборы в нее. Они принесли убедительную победу президентской партии Alianza PAIS и ее союзникам, а правым силам -очередное сокрушительное, самое тяжелое в их истории поражение. Альянс завоевал абсолютное большинство в парламенте (72 места из 130), получив право распустить старый парламент (Национальный конгресс) и приступить к реформе конституции. Задача Конституционной ассамблеи, по словам одного из ее депутатов, состоит в том, чтобы «начертать контуры будущего Эквадора и заложить фундамент этой страны. Если у нас будет четкое представление о стране, в которой мы хотим жить на основе принципов равенства, без привилегий для меньшинства и маргинализации большинства, мы сможем достроить здание, возвести стены, окна и двери. Но главное - это заложить фундамент, и для этого мы собрались в Конституционной ассамблее, чтобы определить, какой будет страна, которую мы хотим» (57).

Выполняет свои предвыборные обещания и президент Никарагуа Д. Ортега. Они были зафиксированы в утвержденной чрезвычайным съездом СФНО (май 2006 г.) программе. В своем выступлении на съезде он охарактеризовал социально-экономическую обстановку в стране как тяжелую1. Он отметил высокий уровень безработицы и экономическую депрессию, доступность благ цивилизации лишь немногим, ухудшение состояния здравоохранения и образования. Ответственность за тяжелое положение народа Д. Ортега целиком возложил на прежние правительства, так и не сумевшие за 16 лет решить проблему повышения жизненного уровня людей. Программа СФНО, по словам Д. Ортеги, предусматривает полную ликвидацию неграмотности, безработицы и голода.

1 В Никарагуа 4 млн. 200 тыс. человек живут в бедности, а более 2 млн. 200 тыс. - в ужасающей бедности. В стране более 1 млн. неграмотных, столько же детей не посещают школу. 2 млн. детей страдают от истощения. Более 1 млн. никарагуанцев работают за границей (10, с. 26).

Она нацелена на преобразование системы образования с опорой на собственные культурные ценности, на уважение и развитие демократии. В случае победы на выборах Д. Ортега гарантировал соблюдение прав всех граждан при полном соблюдении конституции и, прежде всего, права на частную собственность.

Решение этих и других изложенных в программе задач началось сразу после вступления Д. Ортеги (10 января 2007 г.) в должность. Можно утверждать, пишет российский исследователь А.Ю. Николаев, что новому правительству и президенту уже за первое полугодие удалось осуществить ряд предвыборных обещаний (10, с. 29).

Прежде всего, следует сказать о введении бесплатного обучения в государственных школах, предоставлении бесплатного доступа к государственной медицине, включая бесплатные медикаменты, госпитализацию и вакцинацию. Важное внимание уделяется медицинскому обслуживанию жителей экономически отсталого региона - атлантического побережья, где большинство населения составляют национальные меньшинства. Помощь медицинским персоналом оказывает Куба. В стране началось строительство новых больниц. Их собираются оснастить новейшей медицинской техникой, сделать возможными и бесплатными самые сложные операции. Средства на строительство, оборудование и медикаменты планируется получить от продажи в Никарагуа венесуэльской нефти, поступающей по льготной цене на основе межправительственного соглашения. Правительство повысило зарплаты учителям на 15%, хотя профсоюзы требовали повышения зарплаты на 25%. Принято решение повысить минимальные зарплаты трудящимся и пенсии. Понижены тарифы на проезд в городском общественном транспорте.

Большое внимание правительство уделяет борьбе с голодом. Эта задача впервые за 16 лет была поставлена на государственном уровне. Для этого специально разработана программа «Голоду -нет», реализация которой началась в мае 2007 г. Осуществляются также меры по развитию сельского хозяйства, реформированию налоговой системы, электрификации страны.

Реальные дивиденды принесло Никарагуа сотрудничество с Венесуэлой в проекте ALBA, к которому страна присоединилась после инаугурации Д. Ортеги. Венесуэла продает Никарагуа нефть за 50% ее реальной стоимости, позволяя направлять другие 50% на решение острых социальных проблем страны. Кроме этого, Вене-

суэла в качестве дара построила Никарагуа две небольшие электростанции, которые могут работать примерно по 5 часов в день, снимая пиковые нагрузки. Венесуэла обязалась также построить нефтеперегонный завод, в результате чего нефтепродукты будут производиться внутри страны. Присоединение Никарагуа к Боли-варийской альтернативе позволило ей получить доступ к 12 проектам в области энергетики, экономики и социальных программ общей стоимостью в 340 млн. долл. (10, с. 32).

Активные контакты с Венесуэлой, Боливией, Кубой и Ираном не помешали никарагуанскому правительству сохранить хорошие отношения с США, своим основным торговым партнером. В самом начале своего президентства Д. Ортега подчеркнул заинтересованность Манагуа в сотрудничестве с США в области экономики, торговли и борьбы с преступностью. Никарагуанские власти положительно отзываются о сотрудничестве с США в рамках договора о свободной торговле. Со своей стороны США продлили для тысяч никарагуанцев так называемый «статус временной защиты», действующий с 1999 г. и позволяющий им жить и работать в США на законных основаниях. Это решение имеет большое значение для экономики Никарагуа, поскольку ежегодно в качестве переводов от никарагуанцев, работающих за границей, в основном в США, на родину поступают около 900 тыс. долл.

Разумную позицию Д. Ортега занимает в отношениях с МВФ, поскольку Никарагуа сильно зависит от кредитов международных финансовых организаций, и потому не может отказаться от сотрудничества с ними.

Таким образом, первые шаги сандинистов, вернувшихся к власти после 16-летнего пребывания в оппозиции, свидетельствуют об их твердом намерении выполнить обещания, данные никарагуанскому народу.

Если в странах, относимых к леворадикальным режимам, восторжествовал курс на укрепление позиций государства в ключевых отраслях национальной экономики, то в странах, где к власти пришли умеренные, «здравомыслящие» и прагматичные левые (левоцентристы), к которым относят, прежде всего, Чили и Бразилию, наблюдалась иная картина. В этих странах социально-экономический и политический курс не претерпел существенных изменений, новые правительства сохранили преемственность, хотя и внесли определенные коррективы в политику, проводившуюся предшественниками.

В Чили коалиция Консертасион, пришедшая к власти в 1990 г., прибегла к ревизии неолиберальных реформ, начатых диктаторским режимом. В Латинской Америке, замечает Френч-Дэвис, обычно говорят о «применении чилийской модели». Между тем, с возвратом к демократии были осуществлены значительные перемены в экономической политике, в частности в начале 1990-х годов. Однако он признает, что существенные изменения были реализованы и в период диктатуры: в 70-е применялась наиболее «экстремистская» модель неолиберализма, а в 80-е годы появились различные формы госинтервенционизма в рыночные механизмы, хотя и регрессивного характера, возникла разновидность «регрессивного прагматизма».

Другой важной переменной, объясняющей рост экономики Чили на этом этапе, являлась возросшая норма производительных инвестиций. В 90-е годы в экономику вкладывалось на 10% больше, чем в годы правления Пиночета (1974-1989). В этот же период в других странах Латинской Америки производительные капиталовложения были в среднем на 5% меньше, чем в 70-е годы. Это и объясняет, почему темпы роста экономики Чили в период 19902005 гг., несмотря на азиатский кризис, составляли 5,2%, а в Латинской Америке в целом - всего 2,7% (37).

Вместе с тем, в политике чилийских левоцентристов в прошедшие годы большое внимание уделялось социальной составляющей, в результате чего удалось существенно сократить масштабы бедности и улучшить условия жизни чилийских граждан.

Очевидную преемственность с политикой своего предшественника - Э. Кардозо, демонстрирует и Луис Инасио да Силва, поменявший в ходе своей многолетней борьбы за власть идейные и политические ориентиры: от левого радикализма к центру. Идеологическим кредо Л. да Силвы стала формула - следовать серединной линии, не шарахаясь ни влево, ни вправо. За это, пишет Э.С. Дабагян, он не раз подвергался острой критике со стороны своих единомышленников (2, с. 134). На изменение идеологических ориентиров бразильского президента обратил внимание известный уругвайский политик Х.М. Сангинетти, который писал: «Лула сдвинулся к центру, но, прежде всего, он недвусмысленно отдалился от радикалов, перебросив мосты к секторам, которые еще совсем недавно не могли и представить себе, что поддержат его» (цит. по: 2, с. 134). К несомненным достоинствам бразильского президента Х.М. Сангинетти относит признание преемственно-

сти в политике страны, в частности договора с МВФ, подписанного его предшественником, умение найти подход к ключевым фигурам центристского и правого толка. Именно в этом он усматривает залог будущих успехов Л. да Силвы (2, с. 134).

Дрейф Л. да Силвы в сторону центра выразился в том, что он, по словам Дж. Петраса, полностью принял доктрину свободного рынка 90-х годов, воспринял практику бюджетной экономии, ограничения заработной платы и пенсий своего предшественника, осуществил либерализацию трудового законодательства, продолжил линию на приватизацию предприятий госсектора, самой крупной «жертвой» которого стала государственная нефтяная компания «Петробраз».

Вместе с тем, Л. да Силва, выполняя предвыборные обещания, во время своего первого президентского мандата добился заметных успехов в осуществлении программы «Нет голоду», предоставлении наделов безземельным крестьянам и сокращении безработицы. Обеспечив надежную экономическую базу (сбалансированный бюджет, рост ВВП, существенное увеличение экспорта), Л. да Силва, после победы на выборах, обещал проводить еще более действенную социальную политику.

Ряд особенностей имеет экономическая политика, проводимая левыми властями Аргентины. Она сочетает в себе госрегулирование производственной и экспортной деятельности, подчинение финансовых потоков правительственному контролю, возвращение к государственному участию (в тех сферах экономики, где приватизация оказалась в экономическом и социальном плане неэффективной), жесткие требования к выполнению инвесторами своих обязательств. Аргентинскому правительству удалось минимизировать внешнюю задолженность страны. Весомый вклад в решение этой проблемы внесла Венесуэла, перекупившая часть долговых обязательств Аргентины. Были погашены и финансовые обязательства перед МВФ, что освободило страну от необходимости следовать его рекомендациям. Немало было сделано и для повышения уровня жизни трудящихся - повышены минимальная заработная плата и пенсии. Правительство планирует уменьшить налоги на доходы малоимущих (4, с. 21).

Несомненные успехи президента Аргентины в экономической и социальной областях обеспечили уверенную победу на выборах супруге Н. Киршнера - Кристине Киршнер, ставшей его преемницей на посту главы государства.

Даже этот неполный страновой обзор говорит о большом разнообразии социально-политических и экономических моделей, реализуемых левоориентированными партиями, движениями и их лидерами. Сравнительно небольшой отрезок времени, проведенный ими у руля государственной власти, не дает достаточного материала для вынесения компетентного заключения о степени эффективности той или иной модели. Ответ на это можно будет получить только по прошествии более длительного временного периода.

США И «ЛЕВЫЙ ПОВОРОТ» В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ

Среди исследователей широкое распространение получил тезис, согласно которому «левый поворот» в Латинской Америке стал возможен не только вследствие провала проведенных здесь неолиберальных реформ и возникшей в результате этого мощной волны народного недовольства. Не в последнюю очередь, утверждают его сторонники, это произошло якобы «по недосмотру» Вашингтона, из-за ослабления его внимания к делам, происходящим на «заднем дворе», повлекшего за собой и охлаждение отношений между США и странами Латинской Америки.

Резко негативная оценка нынешнего состояния отношений между США и их южными соседями прозвучала из уст Питера Ха-кима, президента влиятельной неправительственной организации Межамериканский диалог (Inter-American Dialogue). Отношения между США и Латинской Америкой, утверждает он, находятся в настоящее время на самом низком уровне со времени окончания «холодной войны». В начале своего президентства Дж. Буш, замечает П. Хаким, заявлял, что Латинская Америка станет приоритетом американской внешней политики. Однако пять лет спустя политика американской администрации заметно отличается от той, которую он обещал проводить. После 11 сентября 2001 г. Вашингтон, действительно, потерял интерес к Латинской Америке. С этого момента внимание, которое он оказывал региону, было «спорадическим» и уделялось только тем ситуациям, которые требовали безотлагательного вмешательства. Поддержка проводимой Вашингтоном политики ослабла практически во всех странах региона. Мало кто в правящих кругах или вне их считал США надежным, заслуживающим доверия партнером. В целом, отношения между

США и Латинской Америкой заметно ухудшились, что стало результатом потери Вашингтоном имиджа лидера, его бескомпромиссной позицией по многим критически важным для региона вопросам, а также нежеланием администрации Дж. Буша (как и Б. Клинтона) вступать в конфликт с американскими избирателями.

Часть вины за ухудшение отношений П. Хаким возлагает на латиноамериканских лидеров. Большинство правительств стран региона, подчеркивает он, лишь частично осуществили политические и экономические реформы, необходимые для поддержания устойчивого роста и укрепления демократических институтов. В большинстве своем они игнорировали глубокое экономическое неравенство и существующую социальную напряженность в регионе. Латиноамериканские правительства весьма неохотно сотрудничали и с США, и между собой. А некоторые региональные лидеры прибегли к антиамериканской риторике и популизму, чтобы приобрести сторонников и голоса избирателей (43). Сходных точек зрения придерживаются и многие другие исследователи, в том числе и российские. Наблюдается согласие в том, что вовлечение США в глобальную игру с большими ставками (война с терроризмом, оккупация Афганистана, вторжение в Ирак, амбициозный план переустройства Большого Ближнего Востока) отвлекли внимание Вашингтона от латиноамериканского субконтинента и нанесли ущерб межамериканским отношениям (31, 47, 60).

История межамериканских отношений, напоминает Б.Ф. Мартынов, показала, что «латиноамериканская реальность, вопреки мнению аналитиков из госдепа, слишком сложна, чтобы относиться к ней по "остаточному принципу". Всякий раз, когда США увязали в конфликтах за пределами Западного полушария... они получали тяжелые проблемы у себя "дома"» (9, с. 17).

Так ли это? Действительно ли Вашингтон только «по недосмотру» выпустил ситуацию в регионе из-под контроля? А может быть, он все-таки зорко следит за тем, что там происходит, и уделяет своему «заднему двору» ровно столько внимания, сколько необходимо в тот или иной момент?

В интерпретации характера отношений США с Латинской Америкой исследователи используют несколько подходов (парадигм), доминируют же три следующих.

В основе первого лежит концепция «единства Западного полушария», призывающая американские народы к интеграции и сотрудничеству. Сформулированная еще во второй половине XVIII в.

североамериканскими политиками, она основывается на двух посылках: утверждении, что будто бы у двух Америк есть общие ценности, интересы и цели и что между ними существуют «особые отношения», которые якобы отличают государства американского континента от остального мира. Эта идея в прошлом муссировалась неоднократно, когда возникали критические ситуации в мире или в самом Западном полушарии. В различных модификациях («межамериканское сообщество», «панамериканизм», «привилегированные отношения») она служила основой многих инициатив, исходивших из Вашингтона, таких как «Союз ради прогресса» (Дж. Кеннеди), «Новый диалог» (Р. Никсон и Г. Киссинджер), «Инициатива для Америк» (Дж. Буш-старший) и др. Эта же концепция продолжает находиться на вооружении Вашингтона и в настоящее время, о чем свидетельствуют многочисленные официальные американские документы и декларации, подчеркивающие не только «особенность» межамериканских связей, но и преподносящие их как пример для остального мира. Дело доходит до намеков на универсальность миссии американских народов.

Однако исследователи считают, что концепция, предполагающая существование единства взглядов и интересов у стран Западного полушария, является «бесперспективным анахронизмом». Они справедливо замечают, что против нее работают три структурных фактора: огромная асимметрия мощи между двумя Америками, не допускающая совпадения интересов; феномен глобализации, покончивший с самим понятием «особых отношений», и различия между самими латиноамериканскими странами, делающие трудным достижение подлинного континентального согласия. Тем не менее признается, что субстрат разделяемых ценностей и, в определенной степени, целей, на которых основывается «идея общности», не следует все-таки сбрасывать со счетов. Гипотетически допускается возможность налаживания сотрудничества и создания зон конвергенции, хотя, скорее всего, и в ограниченных масштабах. Однако на практике это во многом ставится в зависимость от того, какую политику будут проводить США, а также от способности самой Латинской Америки дать эффективные ответы на социальные проблемы, «дамокловым мечом» висящие над прогрессом, достигнутым в процессе демократизации.

Что же касается США, то предстоит еще убедиться, станут ли они в латиноамериканском регионе (да и во всем мире) источником порядка или беспорядка, дадут ли ответ на требования латиноаме-

риканцев в пользу перемен к лучшему, в особенности в том, что касается большей экономической и социальной справедливости (63).

Второй подход, начавший вырисовываться еще в 70-е годы, основывается на утверждении об уменьшении значимости региона для США. Этот тезис получил подпитку после событий 11 сентября 2001 г., а также в связи с событиями, которые происходят за пределами региона, в частности на Ближнем Востоке и в Азии. Его сторонники отрицают наличие у США каких-либо «особых отношений» с Латинской Америкой и считают, что отношения с последней обусловливаются, главным образом, глобальными и внере-гиональными процессами, которые и являются факторами, реально определяющими внешнюю политику Вашингтона. Согласно такому подходу, осью, вокруг которой структурируется североамериканская политика в отношении Латинской Америки, в настоящее время является «война против терроризма», подобно тому, как прежде такой осью являлось «сдерживание коммунизма».

Однако есть немало исследователей, которые считают этот тезис обманчивым. Мексика, Центральная Америка и Карибы, а в Южной Америке - Бразилия, несомненно, будут занимать все более важное место в американской внешнеполитической деятельности. Первые - в силу своей неизбежной интеграции с США. Бразилия - в силу своей растущей мощи и намерения ограничить американское влияние в Южной Америке. Кроме того, у северного соседа имеются и конкретные (экономические) потребности, которые регион способен удовлетворить. Так что, напротив, следует ожидать большей, а отнюдь не меньшей, политической активности США в этом регионе и, преимущественно, на двусторонней основе (63).

В основе третьего подхода лежит тезис об империалистическом характере политики Вашингтона в Латинской Америке. США, утверждают его приверженцы, с самого начала своего существования стремились распространить свое господство в Латинской Америке посредством силы либо экономического проникновения и дискриминационной политики. Согласно этому подходу, регион в настоящее время играет фундаментальную роль в новой схеме глобального доминирования, реализуемой правительством Дж. Буша, и являет собой военный тыл США, рынок для американского экспорта и источник разнообразных ресурсов.

Некоторые исследователи называют такой подход верхоглядством, недопониманием сути вещей. Склонность Вашингтона к вмешательству в дела Латинской Америки является, по мнению последних, производной множества причин и факторов: состояния международной системы, глобальной мощи США, их внутренней политики, а также положением дел на самой периферии. Исследования показывают, что источниками имперского экспансионизма могут быть «неспокойные границы», слабость, нестабильность и коллапс периферийных государств. Эти факторы - неспокойные границы и близкие к катастрофе страны периферии - способны генерировать реакцию государств-метрополий, которая, будучи оборонительной, на практике выливается в экспансию. Кризисы и слабости латиноамериканского региона как раз и являются причинами, объективно провоцирующими вмешательство США во внутренние дела этих государств, иногда и в форме вооруженного вмешательства (63).

Исследователи указывают и на недавно появившийся четвертый подход - концепцию ослабления гегемонии США в Латинской Америке, в частности в южной ее части. Эта концепция подпиты-вается двумя источниками: отвлечением сил и внимания Вашингтона на Ближний Восток и в Центральную Азию, в чем видится и первое проявление имперского перенапряжения и причина отсутствия понимания Латинской Америки или просто потеря интереса к ней.

«Возвращение» этого тезиса, замечают исследователи, сопровождается теми же аргументами, которые использовались в академических дебатах 60-х годов между сторонниками тезиса об упадке влияния США - «деклинистами» ^есПш81а8) и сторонниками тезиса об усилении их влияния - «триумфалистами» (triumfalis-1а8). «Древность» дебатов о процессах, которые ведут от гегемонии к упадку, должна, предупреждают исследователи, служить предостережением для тех, кто предсказывает скорый «уход» Латинской (в частности, Южной) Америки из сферы влияния США. Тезис «деклинистов», основывающийся на убеждении в том, что США в политическом, экономическом, военном отношении и даже в моральном плане испытают чрезмерное перенапряжение, имеет 30-летнюю историю. Однако за это время Вашингтон выиграл «холодную войну» и распространил свое влияние на весь мир. Неясно только, замечают исследователи, является ли нынешняя фаза расширения - или чрезмерного расширения - той самой фазой, кото-

рая, в конечном счете, предвещает начало окончательного заката США, утраты их влияния (63).

Очевидно, что использование в «чистом виде» какого-либо одного из вышеобозначенных подходов для объяснения нынешних отношений между США и странами Латинской Америки не годится и ведет не только к их упрощению, но и к искажению, поскольку они стали насыщеннее и сложнее, а их содержание существенно изменилось после окончания «холодной войны». Главное, однако, на наш взгляд, состоит в том, что Латинская Америка, как и прежде, занимает исключительно важное место в глобальной стратегии США, несмотря на то, что в текущей внешнеполитической повестке Белого дома она и не находится на верхней строке. Этот факт достаточно четко отражен и в «Стратегии национальной безопасности США 2006» (СНБ). В соответствии с ее положениями США руководствуются в своих отношениях с главными центрами силы следующими принципами.

Во-первых, отношения должны вписываться в их реальный контекст, поскольку политика, которая игнорирует глобальные и региональные реальности, не может рассчитывать на успех.

Во-вторых, отношения должны опираться на соответствующие региональные и глобальные институты, чтобы сделать сотрудничество непрерывным, эффективным и долгосрочным.

В-третьих, США не намерены претендовать на доминирование исключительно своих интересов.

В-четвертых, США, не навязывая другим государствам собственного выбора, будут стараться влиять на их политику в стремлении предотвратить принятие ими ошибочных решений.

В-пятых, США должны быть готовы к тому, чтобы в случае необходимости действовать в одиночку, самостоятельно, признавая ограниченность имеющихся в их распоряжении средств воздействия без устойчивого сотрудничества со своими союзниками и партнерами.

Эти принципы лежат и в основе отношений США со странами Западного полушария, в том числе со странами Латинской Америки, которые (вместе с Канадой) Вашингтон рассматривает в качестве передовой линии обеспечения американской национальной безопасности. В СНБ достаточно четко излагаются цели и основные направления политики Вашингтона в Западном полушарии, которые, преимущественно, касаются стран Латинской Америки. Представляется уместным кратко изложить положения этого срав-

нительно небольшого раздела СНБ, касающегося Западного полушария. По всей видимости, цели и направления американской политики в этом регионе вряд ли подвергнутся существенному изменению со сменой администрации в Вашингтоне, учитывая преемственность во внешней политике хозяев Белого дома.

«Нашей целью, - говорится в Стратегии, - остается построение полностью демократического Западного полушария, объединенного доброй волей, сотрудничеством в сфере безопасности и создания возможностей для процветания всех наших граждан. Тираны и те, кто хотел бы следовать им, принадлежат другой эпохе, и нельзя позволить им повернуть вспять прогресс, достигнутый в последние два десятилетия. Странам Западного полушария необходимо помогать на их пути к достижению устойчивого политического и экономического развития. Вводящему в заблуждение популизму, выступающему против свободного рынка, нельзя позволить подвергнуть эрозии политические свободы и заманивать беднейших граждан Западного полушария в замкнутый круг бедности. Если ближайшие соседи Америки (т.е. США. - Авт.) не будут развиваться стабильно и чувствовать себя в безопасности, тогда и Америка будет менее безопасной».

Главным звеном стратегии США для Западного полушария, подчеркивают ее авторы, является углубление «ключевых отношений с Канадой и Мексикой, объединенных политикой сотрудничества, которое может быть распространено на весь регион. Мы должны продолжать работать с нашими соседями в Западном полушарии, чтобы сократить нелегальную иммиграцию и содействовать увеличению возможностей для маргинализованного населения. Мы должны также укрепить стратегическое партнерство с теми региональными лидерами в Центральной и Южной Америке, кто демонстрирует свою приверженность к демократическим ценностям». Большое значение придается сотрудничеству со странами Западного полушария с тем, чтобы «сделать региональные структуры, такие как Организация американских государств (ОАГ) и Межамериканский банк развития (МАБР), более эффективными и более способными укреплять совместные действия для преодоления угроз региональной стабильности, безопасности, процветанию и прогрессу демократии». В заключение этого раздела говорится, что сотрудничество между странами региона «должно способствовать реализации четырех стратегических приоритетов - укрепле-

нию безопасности и демократических институтов, росту благополучия и развитию человеческого капитала» (66).

Латинская Америка упоминается и в других разделах, в частности в разделе «Положить конец тирании», которая определяется как «сочетание жестокости, бедности, нестабильности и страданий, возникающих в условиях правления деспотов и деспотических систем», к числу которых в Латинской Америке отнесена Куба. В Вашингтоне убеждены, что «все тирании являются преградой распространению демократии в мире, а некоторые из них, стремясь заполучить оружие массового уничтожения (ОМУ) или спонсируя терроризм, угрожают нашим непосредственным интересам в сфере безопасности».

Присутствует Латинская Америка и в разделе «Региональные конфликты». В нем отмечается, что «демократический союзник» США - Колумбия - подвергается постоянным атакам «марксистских террористов и наркоторговцев». Под огонь критики попал и нынешний венесуэльский режим. Сам Уго Чавес характеризуется как «купающийся в нефтяных деньгах демагог», стремящийся подорвать демократию и дестабилизировать регион (66).

Не обошлось, разумеется, и без упоминания Кубы, в которой «антиамериканский диктатор продолжает угнетать свой народ» и старается подорвать свободу в регионе (66).

По утверждению авторов обзора, сказанное выше не умаляет значимости Латинской Америки в глобальной стратегии Вашингтона. Суть дела в том, что у США в настоящее время, если так можно выразиться, «есть дела поважнее», требующие особого внимания. Но это никоим образом не принижает значения Латинской Америки для США - региона, который именуется в рассматриваемом документе не иначе, как «передовой линией обеспечения американской национальной безопасности».

С начала Второй мировой войны и вплоть до завершения конфронтации между Западом и Востоком отношения между США и Латинской Америкой определялись «презумпцией гегемонии» США, гарантировавшей Вашингтону «право» требовать политической, экономической и дипломатической солидарности со стороны всех стран Западного полушария. На протяжении всех этих лет Вашингтон, чтобы быть уверенным в том, что патронируемые им партии и лидеры контролируют свои правительства, использовал все средства - военную мощь, тайные операции ЦРУ, военных атташе, помощь развитию. Для обеспечения лояльности широко

применялись квоты на сахар, торговые преференции и иные формы стимулирования экономического роста, активная дипломатия Государственного департамента, финансирование и иная поддержка политических партий, пропагандистская деятельность американских информационных служб. Иными словами, было задействовано все, чтобы:

- обеспечить безопасность США путем блокирования возможностей для внеконтинентальных государств (имелись в виду СССР и другие социалистические страны. - Авт.) создавать опорные пункты в Америке;

- противодействовать распространению коммунистической идеологии и содействовать укреплению капитализма;

- защищать интересы американских корпораций, которые, тем не менее, могли быть принесены в жертву в тех случаях, когда более важными и неотложными оказывались проблемы безопасности (47).

До конца «холодной войны» приверженность этой стратегии оставалась неизменной. Все это время Вашингтон рассматривал (почти автоматически) большинство латиноамериканских стран в качестве своих союзников. Политика Белого дома в отношении Латинской Америки и Карибов была широко региональной, без глубокой дифференциации.

Радикальное изменение международной обстановки в последние два десятилетия (крушение биполярной системы, интенсификация процессов глобализации и др.), существенные перемены в самой Латинской Америке побудили Вашингтон внести определенные коррективы в латиноамериканскую политику, адаптировать ее к новым глобальным и региональным реалиям. Хотя некоторые элементы, например огромная асимметрия в мощи, не изменились, отношения между США и Латинской Америкой, замечает американский исследователь А. Лоуэнталь, уже не те, что были прежде. Вашингтон отказался, по объективным причинам, от общерегиональной латиноамериканской политики - ныне его арсенал располагает разнообразными двусторонними и субрегиональными стратегиями. Повестка дня стала гораздо более специфичной и локальной. Сегодня заботы США в Латинской Америке связаны в основном с практическими вопросами торговли, финансов, энергетических и других ресурсов, а также решением проблем с разделенной ответственностью, которые нельзя решить какой-либо стране в одиночку. Это - борьба с терроризмом, нелегальным нар-

кобизнесом и торговлей оружием, защита здоровья граждан и окружающей среды, энергетическая стабильность и контроль над миграционными потоками. Как правило, эти вопросы ставятся и решаются в контексте двусторонних отношений. Сегодня, как никогда прежде, считает А. Лоуэнталь, отношения между США и Латинской Америкой являются «просто суммой двусторонних отношений самого разнообразного характера», что он объясняет отсутствием у Вашингтона серьезной основы для значимой глобальной политики в отношении региона (47).

Словом, в настоящее время модель межамериканских отношений сильно отличается от модели 60-80-х и даже начала 90-х годов, хотя и сохранилась определенная преемственность с эпохой «презумпции гегемонии». США сохраняют (и сохранят в обозримом будущем) позиции наиболее важного партнера стран Латинской Америки и Карибов, поскольку остаются страной с крупнейшей в регионе экономикой, главной военной державой и наиболее влиятельным членом во многих международных организациях, а кроме того, источником «мягкой силы».

Со своей стороны, страны Латинской Америки и Карибов останутся для Вашингтона источником хлопот и беспокойства, так как являются для США крупнейшим рынком сбыта, прибыльной сферой приложения капиталов и важным источником сырья и дешевой рабочей силы - мигрантов. Кроме того, страны региона служат своего рода полигоном для испытания эффективности политики «демократической» управляемости обществом и эффективности рыночной экономики. Однако отношения между странами Западного полушария, подчеркивает А. Лоуэнталь, уже не будут укладываться в рамки общих концепций и простых парадигм. Характер межамериканских отношений будет определяться глобальными вызовами и возможностями, давлением внутренних и внешних факторов, региональными и субрегиональными процессами. Так что, заключает американский исследователь, в ближайшие годы отношения будут оставаться сложными, многогранными и противоречивыми (47).

В этом контексте и следует рассматривать реакцию американского научного сообщества, политического истеблишмента и Белого дома на «левый поворот» Латинской Америки. Она, естественно неоднозначна.

Консервативные круги отождествляют левые движения и режимы с антиамериканскими движениями. Они сетуют на «закат

американской гегемонии», усиление позиций «новых левых», возрождение популизма и «ослабление американского влияния». Отсюда алармистские сетования на возрастание угрозы для национальной безопасности США, возможного ограничения доступа к источникам энергии и другим природным ресурсам латиноамериканского региона. Для наиболее консервативных аналитиков избрание ряда президентов-левоцентристов (Л. Да Силвы в Бразилии, Н. Киршнера в Аргентине, Т. Васкеса в Уругвае, Э. Моралеса в Боливии и с некоторой оговоркой М. Бачелет в Чили и, наконец, У. Чавеса в Венесуэле) является подтверждением усиливающегося расхождения между Вашингтоном и Латинской Америкой. Тот факт, что О. Умала в Перу и А. Обрадор в Мексике были близки к победе на выборах, лишь усиливает это ощущение (60).

Представители левых кругов констатируют формирование «нового регионального антигегемонистского блока», возглавляемого Кубой, Венесуэлой и Боливией и увлекающего за собой весь регион.

Более трезвые головы из числа консерваторов смотрят на происходящее не столь пессимистично и считают, что левоцентристы, представленные социал-демократическими режимами Бразилии, Чили, Аргентины, Перу и Уругвая, всего лишь замещают прежних традиционных союзников США и бросают вызов «левым режимам». Они указывают на существенные различия между левыми режимами, отмечая, что Л. да Силва, М. Бачелет и Т. Васкес продолжают проводить ответственную бюджетную политику с акцентом на социальные реформы. Э. Моралеса они воспринимают как противника национального политического истеблишмента, но не как идеологического актора (55; 60).

Вместе с тем консерваторы единодушны в том, что У. Ча-вес - это «вызывающий раздражение и потенциально опасный противник». Что особенно раздражает консерваторов и вызывает озабоченность более умеренных обозревателей, так это тесные связи У. Чавеса с Ф. Кастро (60).

Что касается администрации США, то, она, по мнению А. Лоуэнталя, в целом, внешне достаточно спокойно реагирует на происходящее, хотя некоторые «леваки» и вызывают определенную озабоченность. Во всяком случае, ныне Вашингтон не ощущает острой необходимости «держать» латиноамериканских «левых» подальше от власти, не проявляет желания активно вмешиваться, в том числе путем военных интервенций, чтобы воспрепятствовать

«левым» прийти или остаться у власти. А. Лоуэнталь замечает, что в 60-е годы было бы трудно себе представить, чтобы Вашингтон признал таких политических лидеров, как Л. да Силва в Бразилии, Р. Лагос в Чили (президент страны до избрания на этот пост М. Бачелет. - Авт.), Т. Васкес в Уругвае и им подобных. А ведь все они, напоминает он, в конечном счете, являются выходцами из партий и движений, против которых Вашингтон боролся в 60-е годы. И хотя США явно не принимают У. Чавеса, «порог вмешательства» достаточно высок: сегодня никто не ждет, что американские морские пехотинцы высадятся в Каракасе, что ЦРУ будет организовывать убийство У. Чавеса, хотя, признает А. Лоуэнталь, заметны усилия, предпринимаемые Вашингтоном, чтобы провалить международную политику венесуэльского президента (47).

Чем же объясняется столь сдержанная реакция Белого дома на малоприемлемый, казалось бы, политический пейзаж в «ближнем зарубежье» и раздражающие его некоторые леворадикальные режимы? Видимо, тем, что в Вашингтоне были готовы к такому варианту развития событий в регионе и «левый поворот» не застал их врасплох. Думается, что многочисленные «мозговые центры» и неправительственные организации в США, занимающиеся анализом политических процессов у южных соседей, не исключали такого поворота событий в латиноамериканских странах и выдали соответствующие рекомендации политикам1.

Такого же мнения придерживаются некоторые западные и российские исследователи. Так, по мнению, В.П. Сударева, администрация Дж. Буша, следуя рекомендациям аналитиков, предпочла (и этим она очень напоминает администрацию Р. Никсона начала 70-х годов, проводившую в условиях левонационалистической волны в регионе политику «малозаметного присутствия») каким-то образом приспосабливаться к ситуации, порой идя на компромиссы, которые еще несколько лет назад трудно было даже представить. Кто из специалистов, справедливо замечает он, мог предположить, что Вашингтон откровенно будет ставить на бразильского президента-«антиглобалиста» Л. да Силву, которого уже через несколько лет он рассматривал как лучшего «переговорщика», спо-

1 Например, в 2004 г. был опубликован подготовленный консервативным Советом по международным отношениям доклад «Анды - 2020», в котором ситуация в регионе характеризовалась как в высшей степени взрывоопасная.

собного оказать сдерживающее влияние на радикальных лидеров типа У. Чавеса и Э. Моралеса (15, с. 8).

Нельзя забывать и то, что большинство стран региона (за исключением некоторых южноамериканских) достаточно прочно «привязаны» к северному соседу, чувствительны к давлению с его стороны, а потому весьма заинтересованы в сохранении нормальных отношений с ним.

Об этом же говорит и американский исследователь Дж. Пет-рас, который считает позицию Вашингтона результатом своеобразного качества североамериканской политики - «имперской гибкости», выработанной годами имперского строительства. Под «имперской гибкостью» он подразумевает готовность американских политиков работать с любыми режимами и политиками - с экс-левыми, экспартизанами, популистами-демагогами и даже «анти-неолибералами» при условии, что они гарантируют сотрудничество с США в интересах американских ТНК, выплату внешних долгов и исполнение «рекомендаций» МВФ. Американских политиков, поясняет Дж. Петрас, «больше интересует, какую политику они будут проводить в настоящее время и в будущем, как будут осуществлять структурные реформы. Их мало интересуют идеологические взгляды в прошлом и классовое происхождение». В результате, подчеркивает Дж. Петрас, Вашингтон сумел в течение двух десятилетий достичь масштабных соглашений с самыми разными режимами. За это время американские президенты от обеих партий (имеются в виду Б. Клинтон и Дж. Буш. - Авт.) установили прочные и позитивные отношения с «националистами (перонист К. Менем в Аргентине), «социалистами» в Чили (президент Р. Лагос, предшественник М. Бачелет), «популистами» в Эквадоре (президент Гутье-рес, предшественник нынешнего президента Р. Корреа), «рабочими» в Бразилии (президент Л. Да Силва). Ключ к объяснению этого кажущегося для многих противоречия Дж. Петрас видит в понимании того, что политические ярлыки отражают предвыборные или прошлые политические пристрастия и не имеют абсолютно никакого значения для поведения этих политиков, когда они вступают в должность (или даже в период борьбы за нее). Потому-то Вашингтон ни в малейшей степени не беспокоят обращенные к развитым странам риторические требования активнее принимать участие в борьбе с бедностью и голодом, которые воспринимаются как символические жесты для международного «потребления». Никто в Вашингтоне не обеспокоен и некоторыми разногласиями

по частным аспектам торговых переговоров, поскольку там понимают, что необходимо делать определенные уступки своим элитным партнерам в государстве-клиенте.

Дж. Петрас убежден в том, что американские политики, в отличие от многих левых в Латинской Америке, Европе и Северной Америке, сумели лучше разобраться в классовой сути «новых левых» в своем «ближнем зарубежье». Удостоверившись в «благонадежности» «левых» претендентов на власть, получив от них удовлетворительные ответы на важные для себя вопросы (будут или нет платить долги американским и европейским банкам; разрешат или нет приватизировать стратегические отрасли экономики; продолжат или нет процесс приватизации; откроют или нет свои рынки; поддержат или нет «доллар» в борьбе с «евро», пойдут ли на увеличение своих долларовых резервов; примут или нет регрессивное трудовое и пенсионное законодательство; подпишут или нет соглашения с МВФ о реализации программ адаптации и регрессивном налогообложении), Вашингтон «дает добро» на их восхождение к власти. А придя во власть, «сертифицированные» правительства начинают выполнять взятые на себя обязательства, вызывая немалое удивление недостаточно информированных левых, завороженных «социальной базой» и политической демагогией левоцентристских политиков (55).

В этой связи Дж. Петрас обращает внимание на то, что вопреки мнению многих «левых» и «правых» экспертов в последние годы во многих областях позиции и влияние США в Латинской Америке не только не ослабли, но еще больше укрепились.

Действительно, в торговой сфере Вашингтону удалось подписать соглашения о свободной торговле с Перу, Колумбией, Центральной Америкой, Мексикой, Чили, Уругваем и большинством карибских государств. Примечательно, что Вашингтон не сделал никаких уступок в том, что касается американского экспорта субсидируемой сельскохозяйственной продукции в эти страны. Не отменил Вашингтон и квоты на более чем 200 наименований импортируемых из этих стран товаров. Вместе с тем, Вашингтон получил свободный доступ в финансовый сектор, сферу услуг, высоких технологий, образования, СМИ и т.д. Иными словами, соглашения о свободной торговле имели явно не равноправный характер и оказались чрезвычайно выгодными для североамериканских ТНК и неконкурентоспособных производителей.

За те же несколько лет Вашингтону удалось расширить свое военное присутствие в регионе за счет увеличения числа американских военных баз и совместных военных операций. В 2005 г. в Парагвае была построена крупная военная база и создан штаб по проведению совместных операций, а с Уругваем достигнуто соглашение о новой программе американской военной помощи. Все еще функционируют американские военные базы в Эквадоре (Манта), Бразилии, Сальвадоре, в Колумбии и на Арубе. Во всех латиноамериканских странах, за исключением Кубы и Венесуэлы, проводятся совместные военные операции и действуют программы американской военной помощи. Продажа вооружения и предоставление военной помощи всем «левоцентристским» режимам (кроме Венесуэлы) отнюдь не уменьшились. Персонал американского Агентства по борьбе с наркобизнесом и американские военные советники передвигаются и действуют без ограничений по всей Латинской Америке.

Что касается американской торговли, банков и инвесторов, то они продолжают процветать во всех странах Латинской Америки, не встречая особых помех со стороны властей, исправно выплачивающих долги и создающих хорошие возможности для обогащения за счет передачи в частные руки прибыльных госпредприятий.

Налицо и возможность идеологического конформизма. Хотя большинство партий Латинской Америки, участвовавших в выборах, продолжают критиковать неолиберализм, только немногие из них отрекаются от доктрины свободного рынка, когда приходят к власти. Большинство «левоцентристских» режимов приняли законы, которые ведут к приватизации пенсионных фондов и либерализации рынка труда. Налоговая и бюджетная политика находятся в строгом соответствии с рекомендациями МВФ.

Таким образом, констатирует Дж. Петрас, налицо структурная, идеологическая и политическая преемственность с прошлым, которая обеспечивает продолжение доминирования США и гегемонию (старых и новых) элит в большинстве, если не во всех, странах Латинской Америки (55).

Американский исследователь приходит к выводу, что переориентация Вашингтона с потерявших доверие и поддержку у широких масс клиентов-неолибералов на «новых клиентов» (во многих случаях прежде политических «аутсайдеров») стала тщательно продуманным шагом, основанным на серьезном анализе того направления, в котором двигаются новые партнеры, а не того, кем и

чем они были прежде. На Вашингтон большее впечатление производят не их прошлые союзы с социальными движениями, а их новые альянсы с элитой, конкретные действия в сфере экономики, геополитической ориентации и государственных институтов, отвечающие стратегическим интересам США.

Свои размышления о политике администрации Дж. Буша по отношению к «левым» режимам в Латинской Америке Дж. Петрас завершает упреком в адрес левых исследователей, журналистов и лидеров социальных движений. По мнению Дж. Петраса, перестройка латиноамериканской политики, осуществленная администрацией США, показала, что она куда лучше владеет марксистским классовым анализом, чем левые интеллектуалы с их поверхностным диагнозом «левых аутсайдеров», основывавшимся на воспоминаниях об их прошлом, электоральной риторике и инспирированных иллюзиях. Левые, призывает он, должны анализировать империалистическую политику, освежить в памяти марксистский классовый подход к оценке политиков, партий и движений - на этот раз в интересах городских рабочих, безработных, индейского населения, крестьян и трудящихся женщин (55).

Вышеизложенное говорит о том, что Вашингтон отнюдь не безучастно взирает на происходящие в Латинской Америке процессы. Факты говорят о стремлении американского правительства использовать все средства для того, чтобы изолировать и дестабилизировать наиболее «опасные» для США левые режимы, минимизировать потенциальные угрозы американским интересам со стороны левоцентристских режимов, подчеркивая в то же время преемственность политики в отношении неолиберальных режимов. Для достижения этих целей используются не только рекомендации национальных «мозговых центров», но и «советы» латиноамериканских союзников насчет того, какую политику следует проводить в отношении так называемых «левых» правительств.

Автором одного такого набора «советов» является уже упоминавшийся экс-министр Мексики Хорхе Кастаньеда, ныне - профессор Нью-Йоркского университета. Лучшей основой для серьезной политики Вашингтона (и Запада в целом) в отношении левых режимов, считает он, должно стать проведение четкой разграничительной линии между двумя широкими левыми течениями. Администрация Дж. Буша, советует он, могла бы прибегнуть к некоторой дифференциации при раздаче своих обещаний бенефициариям в регионе в таких вопросах, как, например, иммиграция и торговля,

при этом сохраняя преемственность и не вмешиваясь в электоральный процесс. В Южной Америке, где ощутимо присутствие Европы, Вашингтону, считает он, могли бы помочь такие страны, как Франция и Испания, давая понять «левым», что соответствующие политика и позиция будут иметь и соответствующие последствия.

Однако можно проводить и более смелый курс, полагает Х. Кастаньеда, использовать более широкий государственный подход, который бы помог укрепить позиции «здравомыслящих левых», вместо того чтобы ниспровергать их. Такая стратегия могла бы вовлечь их в активное сотрудничество, когда они придут к власти. «Хорошие левые», уверяет он, могли бы не только показать, что нет беды в том, что они есть, но и то, что это может принести конкретную пользу (31, с. 42).

Международному сообществу, советует Х. Кастаньеда, также следовало бы осознать, что можно ожидать от «плохих левых», учитывая, что они все-таки существуют и попытки «убрать» их не только неприемлемы с моральной точки зрения, но и нецелесообразны по прагматическим соображениям. Во-первых, следует дать понять, что латиноамериканские правительства любых убеждений должны соблюдать обязательства своих стран, касающиеся прав человека и демократии и что любое отступление от них (по каким бы то ни было причинам или соображениям) могло бы повлечь осуждение со стороны международного сообщества.

Во-вторых, международное сообщество должно сигнализировать, что все правительства должны содействовать строительству нового международного правового порядка, который, помимо прочего, касается окружающей среды, прав коренных народов, международного уголовного правосудия, нераспространения ядерного оружия, правил и норм ВТО, борьбы против коррупции, наркоторговли и терроризма. Европа и США, убежден Х. Кастаньеда, располагают внушительными средствами давления во многих из этих стран, и должны использовать их.

Наконец, Вашингтон и другие правительства, рекомендует экс-министр, должны не повторять ошибок прошлого. Некоторые сражения не стоят того, чтобы ввязываться в борьбу. Если Э. Моралес хочет поссориться с Чили по поводу доступа к морю, с Аргентиной - по поводу цены на газ, с Перу - по пограничным вопросам, не следует вмешиваться. Если У. Чавес хочет приобрести ядерную технологию в Аргентине, пусть приобретает, но делает это под контролем МАГАТЭ. Однако не при каких обстоятельст-

вах, предупреждает Х. Кастаньеда, не следует допускать разделения Западного полушария на два лагеря - за США и против США, поскольку в таком случае обе Америки окажутся в проигрыше. Такое разделение уже имело место в связи с событиями на Кубе в 60-е годы и в Центральной Америке в 80-е годы. Теперь «холодной войны» нет, и она уже никогда не вернется. И вместо того чтобы спорить по поводу того, приветствовать или оплакивать приход левых в Латинской Америке, было бы лучше, заключает он, отделить «благоразумных» от «безответственных», поддерживать первых и сдерживать вторых (31, с. 43).

Как бы отвечая на критику своей латиноамериканской политики и бездействие администрации в регионе, приведшие к ухудшению имиджа США в Латинской Америке и ослаблению их влияния, Белый дом усилил дипломатическую активность в регионе1. В Латинскую Америку зачастили высокопоставленные чиновники из ведомств, занимающихся программами помощи зарубежным странам. Задача заключалась в том, чтобы создать впечатление готовности США вкладывать средства в социальные проекты в регионе и нейтрализовать негативный эффект того, что в запросе Конгресса о помощи на 2008 финансовый год Дж. Буш урезал на 8% ассигнования именно латиноамериканским странам. Исследователи обратили внимание на то, что визиты наносились в основном в такие страны, как Никарагуа и Эквадор, где «левые» только что пришли к власти и делали лишь первые шаги в своей внутренней и внешней политике (15, с. 13).

Венцом дипломатической активности стал запоздалый, по мнению некоторых исследователей, визит президента Дж. Буша в марте 2007 г. в страны Латинской Америки. Заявленными целями визита в Бразилию, Уругвай, Колумбию, Гватемалу и Мексику были обсуждение проблем борьбы с бедностью и наркоторговлей, а также сотрудничество в развитии энергетики.

1 На совместных слушаниях Подкомитетов по международным организациям и по делам Западного полушария палаты представителей Конгресса США (март 2007 г.) представитель агентства «Зогби интернешнл», с 1997 г. осуществлявшего мониторинг имиджа США среди элит Латинской Америки, привел следующие данные: в 2006 г. негативно оценили политику США 86% опрошенных, причем в Колумбии, в которую Вашингтон вложил миллиардные средства, - 78%. Характерно, что смена отношений к США произошла достаточно резко. Еще в 2005 г. 67% опрошенных характеризовали отношения с США как «очень важные» и высказались за усиление внимания Вашингтона к региону (15, с. 13).

Вояж американского президента в Латинскую Америку, по мнению В.П. Сударева, оставил двойственное впечатление. С одной стороны, он свидетельствовал о том, что республиканская администрация, хоть и с очевидным опозданием, но все же «спохватилась» и попыталась принять меры к улучшению отношений со странами региона. С другой, - эти меры, считает он, носили в основном демонстрационный характер. Реальный же «пакет мер» по исправлению ситуации, с которым Дж. Буш отправился в Латинскую Америку, был крайне мал (15, с. 16)1.

Несколько слов следует сказать и об обстановке, в которой проходил визит. Хотя заведомо было ясно, что Дж. Буша встретят без восторга, все-таки мало кто ожидал, что его визит вызовет столь мощную волну протестов. В Сан-Пауло, экономической столице Бразилии, левые партии при поддержке профсоюзов и молодежных организаций провели многотысячную антиамериканскую демонстрацию под лозунгом «Буш - убирайся вон!». Акции протеста прошли в Рио-де-Жанейро и других городах Бразилии. К тому моменту, когда Дж. Буш перебрался в Уругвай, в соседней Аргентине более 40 левых организаций провели на крупнейшем стадионе Буэнос-Айреса антиамериканский митинг с участием почти 40 тыс. человек. Одним из главных ораторов на митинге был президент Венесуэлы У. Чавес, заявивший, что «президенту США нужно дать золотую медаль за лицемерие после заявлений о том, будто его волнует бедность, царящая в Латинской Америке». В Колумбии для охраны Дж. Буша были привлечены более 20 тыс. полицейских, агентов спецслужб и солдат. Массовые протесты, которыми латиноамериканцы встретили Дж. Буша, очень напомнили встречу, которую полвека назад, в мае 1958 г., устроили тогда еще вице-президенту США Р. Никсону.

Во время пребывания в Бразилии президент США обсудил проект расширения производства этанола (экологически чистое топливо, заменяющее бензин), 75% производства которого приходится на Бразилию и США. Проект предусматривал подключение к нему Колумбии и Центральной Америки. Подтекст, отмечает

1 Накануне визита было заявлено, что США выделят 375 млн. долл. для ипотечного кредитования «семей рабочих», а также 75 млн.долл. для обучения латиноамериканской молодежи английскому языку. Кроме того, было обещано снарядить плавучий госпиталь, который будет курсировать вдоль побережья Латинской Америки и в Карибском бассейне, обслужит в общей сложности до 80 тыс. человек и сделает до 1500 операций (15, с. 14).

В.П. Сударев, был вполне очевиден: ограничить энергетическую дипломатию У. Чавеса, который для расширения своего влияния использовал поставки нефти на льготных условиях (подробнее об этом проекте будет сказано ниже) (15, с. 15).

Политические цели преследовал и визит в Уругвай. Вашингтон обратил внимание на то, что в рамках Меркосур начинают давать о себе знать противоречия между «малыми» и «большими» его участниками. Во многом это было связано с тем, что Бразилия и Аргентина, добившись принятия в Уставе объединения запрета на попытки кого-либо из членов группировки сепаратных соглашений о свободной торговле, фактически лишили возможности первых даже вступать с США в переговорный процесс по данному вопросу. Это вызвало протест со стороны Уругвая, «левый» президент которого, Т. Васкес, неоднократно заявлял о диктате двух гигантов в Меркосур. Для Бразилии и Аргентины, которые по существу и заблокировали проект АЛКА, этот вопрос был не столь актуальным. Однако для экономики Уругвая потеря своей ниши на североамериканском рынке была бы весьма чувствительной, учитывая, что большинство андских стран, подписав подобные соглашения с США (пока еще не ратифицированные Конгрессом США), вполне могли бы занять ее. В этих условиях задача, поставленная еще второй администрацией Б. Клинтона - вбить клин в Меркосур, не потеряла свою актуальность и приобрела в условиях нового расклада сил (в 2006 г. к этому интеграционному объединению присоединилась Венесуэла) особую значимость (15, с. 15).

Визиты Дж. Буша в Колумбию и Мексику стали своего рода выражением солидарности и поддержки двух наиболее тесно связанных с США стран, правительства которых возглавляют твердые приверженцы неолиберального экономического курса.

Что касается отношений США с «проблемными» государствами, к которым относятся Куба, Венесуэла, Боливия и Эквадор, то в отношении последних проводится политика изоляции и дифференциации, осуществляемая в русле курса разделения левых режимов в Латинской Америке на «верных» и «неверных», «хороших» и «плохих», которую настоятельно рекомендовал Вашингтону проводить Х. Кастаньеда.

Естественно, что явное неприятие и враждебность Вашингтона проявляется в отношении подлинно левого (по крайней мере, в традиционном понимании этого определения), коммунистического режима Кубы. Причин для этого у Вашингтона достаточно.

Во-первых, успехи Кубы опровергают распространяемый некоторыми «левоцентристами» тезис о том, что небольшим и слаборазвитым странам не по силам оказывать сопротивление имперским державам. Во-вторых, живучесть кубинской революции опровергает утверждение о том, что карибские или латиноамериканские страны, расположенные неподалеку от США, обречены на то, чтобы смириться с диктатом Вашингтона. В-третьих, пример Кубы, отразившей военные, политические и дипломатические атаки Вашингтона, говорит о том, что с США можно бороться (Петрас, Куба и Вен против). Боязнь широкого распространения «фактора Кубы» в регионе, укоренения в сознании лидеров новых массовых социальных движений, убеждения в возможности успешного сопротивления могущественному северному соседу и побуждает Вашингтон не ослаблять давление на это карибское государство и добиваться трансформации общественного строя в нужном для себя направлении.

Однако все попытки Вашингтона добиться изоляции Кубы на международной арене не принесли желаемого результата. Куба поддерживает дипломатические отношения почти со всеми странами мира, а в ООН более полутора сотен государств выступают с осуждением американской экономической блокады острова. В экономическом плане Куба имеет торговые и инвестиционные соглашения со всеми крупнейшими странами Европы, Азии, Африки, Латинской и Северной Америки (за исключением США). Вместе с тем, ужесточение администрацией Дж. Буша антикубинских акций ведет ко все большему неприятию политики Вашингтона как за рубежом, так и в самих США. Более того, здесь мы повторимся и еще раз напомним слова В.М. Давыдова о том, что в последнее время Куба существенно увеличила резерв выживания за счет расширения сотрудничества с Венесуэлой и Китаем (4, с. 25).

Второй в списке стран, вызывающих раздражение, недовольство и, вместе с тем, озабоченность Вашингтона, находится Венесуэла, страна, которая всегда пользовалась большим вниманием со стороны американских стратегов. Венесуэла не только занимает важное с геополитической точки зрения географическое положение, находясь на перекрестке морских путей между Карибами и Атлантикой. Она, к тому же, обладает значительными запасами нефти и газа, развитой нефтедобывающей промышленностью и является одним из пяти основных поставщиков нефти в США, импорт которой имеет важнейшее значение и для внешней торговли

Венесуэлы. До прихода к власти У. Чавеса отношения, по словам венесуэльского политолога Карлоса Ромеро, «развивались в сердечной атмосфере». С приходом на президентский пост У. Чавеса в 1999 г. двусторонние отношения между США и Венесуэлой изменились и приобрели новые параметры, обусловленные иной энергетической ситуацией в мире и возобновлением дискуссии о нынешнем состоянии международного порядка. И все это, подчеркивает К. Ромеро, на фоне двух различных стратегических подходов и различных представлений о безопасности (62).

Особое недовольство у Вашингтона вызывает растущее присутствие и влияние Венесуэлы в регионе, а также начатая им амбициозная «глобальная игра» (60).

В региональном плане Вашингтон беспокоит продвижение руководством Венесуэлы ряда интеграционных проектов, в реализации которых Вашингтон усматривает угрозу своему доминированию в Латинской Америке. Это - ПетроКарибе (PetroCaribe), ПетроАмерика (PetroAmйrica) и ПетроСур (PetroSur) в энергетической сфере, Южноамериканское сообщество (South American Community), а также Боливарианская Альтернатива для Америки (Alternativa Bolivariana para Amйricas, ALBA), проект социальной интеграции, рассматриваемый в качестве альтернативы навязываемой Вашингтоном Панамериканской зоне свободной торговли ^rea de Libre Comercio de las Ammicas, ALCA).

В глобальном плане озабоченность вызвана напористой деятельностью Венесуэлы в борьбе за многополюсный мир, ставящей, по словам министра иностранных дел Венесуэлы Николбса Маду-ро, перед собой цель разрушить гегемонию и власть североамериканской элиты над всем миром (75, с. 20)1. Раздражение вызывают и расширяющиеся связи Венесуэлы с Россией, а также с Северной

1 Международная политика Венесуэлы сопровождается довольно резкой антиамериканской риторикой со стороны У. Чавеса. Одно из таких антиамериканских высказываний было сделано им по поводу событий 11 сентября 2001 г.: «Ось зла - это Вашингтон, он действительно олицетворяет ось зла, вместе со своими союзниками, которые угрожают, которые осуществляют вторжения, которые убивают. Мы являем собой ось добра, новую ось, ось нового века». И добавил: «В настоящее время набирает силу гипотеза о том, что не сама ли имперская североамериканская держава спланировала и осуществила этот чудовищный террористический акт против собственного народа и против граждан всего мира. Для чего? Чтобы оправдать агрессию, которую она тотчас же развязала против Афганистана, против Ирака, и угрозы в адрес нас всех, а также в адрес Венесуэлы» (62).

Кореей, Ираном и некоторыми другими государствами, включенными Вашингтоном либо в «ось зла», либо в список «покровителей терроризма».

Все это, естественно, сказывается на характере двусторонних отношений между Вашингтоном и Каракасом, которые венесуэльский политолог К. Ромеро охарактеризовал как «шизофренические». Имелось в виду то обстоятельство, что обострение отношений происходит между странами, у которых есть серьезные общие интересы в нефтяной сфере, интересы, которые не может игнорировать ни Вашингтон, ни Каракас (62).

В борьбе против нейтрализации усиливающегося влияния Венесуэлы в регионе используются разнообразные методы и средства. Этой же цели, в частности нейтрализации нефтяной политики Венесуэлы, служит и выдвинутый не так давно проект создания своего рода биотопливного ОПЕК. Его реализация началась с визита Дж. Буша в Бразилию, где его главной целью было «продавли-вание» соглашения между США и Бразилией в области биоэнергетики, поскольку США и Бразилия контролируют почти три четверти мирового производства растительного горючего - этанола (этилового спирта). В чем суть замысла Вашингтона?

Известно, что США в значительной степени зависят от импорта нефти, что создает для них все больше неудобств и вызывает беспокойство за завтрашний день. За внешне благими намерениями северного соседа латиноамериканских стран стоит вполне определенный расчет. Реализация широкомасштабного проекта позволила бы США решить, хотя бы частично, несколько задач: снизить зависимость американской экономики от нефти Ближнего Востока и недружественной Венесуэлы; столкнуть лбами Луиса да Силву и Уго Чавеса; затормозить проект «энергетической интеграции», активно продвигаемый президентом Венесуэлы. А заодно - внедриться посредством крупных инвестиций в перспективную, многообещающую отрасль бразильской экономики и экономики других латиноамериканских стран - потенциальных участников проекта (Гаити, Гватемала, Гондурас, Доминиканская Республика, Колумбия, Перу, Сальвадор); использовать богатый опыт Бразилии в разработке технологий переработки сахарного тростника в этиловый спирт и его практическом использовании.

В планах экономического развития США предусматривается переход в течение ближайших десяти лет на смешанное топливо с долей в нем этанола до 20%, что, по расчетам специалистов, долж-

но снизить потребление бензина в стране на 20%. А это означает, что потребности США в этаноле к 2017 г. возрастут в 8 раз. Сырьем же для производства этанола в Северной Америке является кукуруза, сборы урожая которой хотя и растут (в среднем на 30% в год), все же отстают от быстро растущих потребностей на этот продукт (традиционно используемый в качестве продукта питания и корма для скота). К тому же надо иметь в виду следующее: производство этанола из сахарного тростника в Бразилии обходится на 25% дешевле, чем его производство из кукурузы в США. Есть и другое различие. По данным Межамериканского банка развития (МАБР), бразильский этанол становится конкурентоспособным уже при цене свыше 40 долл. за баррель, а этанол, производимый в США, - только при уровне цен свыше 60 долл.

В случае успешной реализации проекта США не только обеспечат себя биотопливом в запланированных объемах, но и получат возможность влиять на цены мирового рынка энергоносителей. Примечательно, что рынок отреагировал на возможность появления «этилового альянса» еще до визита Дж. Буша в Бразилию: цены на сахарный тростник резко пошли вверх.

Ставка США на Бразилию в деле практического осуществления своего стратегического замысла в энергетической сфере не случайна. Уже сегодня эта латиноамериканская страна считается мировым лидером, как в производстве этанола, так и разработке технологий его использования в качестве заменителя традиционных видов топлива. Большой интерес к этому виду топлива здесь зародился еще в 70-80-е годы в связи с начавшимся ростом цен на традиционные энергоносители, с одной стороны, и бурным развитием автотранспорта в этой стране - с другой. Однако временный спад цен на углеводородное сырье в начале 90-х годов притормозил сдвиг в этом направлении. Но уже в начале нового века, когда бразильские производители стали выпускать автомобили, оснащенные так называемой системой «flex-fuel», позволяющей использовать как бензин, так и этанол, либо их комбинацию (смесь с содержанием 20-25% этанола), производство биотоплива вновь стало быстро увеличиваться. Ныне около 80% выпускаемых в Бразилии автомобилей приспособлены к использованию в той или иной степени этилового спирта, производимого из сахарного тростника. Для сравнения скажем, что если доля биотоплива в покрытии спроса на горючее для транспорта в мире пока невелика - около 1%, то в Бразилии она достигает уже 20%.

Оценивая масштаб задуманного администрацией Дж. Буша проекта и отводимую в нем роль Бразилии, надо иметь в виду также следующее. Бразилия располагает большими площадями, пригодными для выращивания сахарного тростника, чего лишены США, да и другие индустриальные страны. В Бразилии уже сейчас площадь пахотных земель, занятых под культуры, служащие сырьем для получения биотоплива, равна территории Нидерландов, Бельгии, Люксембурга и Великобритании, вместе взятых. При этом правительство намерено в 5 раз увеличить площади возделывания сахарного тростника. Задача - к 2025 г. заменить биотопливом 10% мирового потребления бензина (18, с. 2). В качестве промежуточной цели предполагается к 2017 г. увеличить производство этанола в стране в 15 раз. Уже сегодня поговаривают о том, что Бразилия, идущая в авангарде перехода к использованию новых видов топлива, в будущем может стать своего рода «этиловой Саудовской Аравией».

Наверное, есть в таких пророческих суждениях преувеличение. Однако не приходится сомневаться в том, что роль Бразилии как будущего производителя и поставщика биотоплива на мировой рынок будет возрастать. В пользу этого говорит тот факт, что к американо-бразильскому энергетическому проекту большой интерес проявляют некоторые другие латиноамериканские страны, а также ведущие индустриальные государства Западной Европы и Юго-Восточной Азии. Скорость мобилизации капиталов и концентрации власти в индустрии биогорючего поразительна. За три последних года (2005-2007) венчурные инвестиции в отрасль увеличились в 8 раз (18, с. 2). Государственным научно-исследовательским учреждениям предлагается масса частных инвестиций. Готовность включиться в реализацию этого проекта посредством инвестиций уже выразили Франция, Китай и Япония. Последняя, в лице компании «М^ш&Со», подписала соглашение с бразильской стороной о поставках этилового спирта на японский рынок и в другие зарубежные страны. Компания изучает возможность строительства в Бразилии одного из первых трубопроводов для перекачивания спирта из зон его производства к экспортным терминалам в районе Сан-Пауло. Это соглашение укладывается в рамки намерения Ассоциации бразильских производителей этанола довести его выработку до 5 млрд. л в год и увеличить вдвое его экспорт к 2010 г. В этих целях уже началось строительство 89 новых заводов.

Среднегодовые темпы прироста выпуска тростникового спирта в стране уже достигли 8%.

«Раскрутка нового энергетического проекта США (выдвинутого в пику нефтедобывающим странам и, в частности, «взбунтовавшейся» Венесуэлы) продолжается. В декабре 2006 г. в Майами была образована Межамериканская комиссия по этанолу (Comis-81уп Interamericana de Etanol), а в первых числах марта 2005 г. США и Бразилия инициировали созыв Международного форума по биотопливу (Foro Internacional de Biocombustible), к работе которого подключились Китай, Индия, Южная Африка и страны Евросоюза.

При всей своей внешней заманчивости грандиозный «этано-ловый проект» США - это «медаль о двух сторонах». Для латиноамериканских стран он может обернуться большими социальными и экологическими издержками, нарушить сложившуюся структуру национального хозяйства, привести и к другим негативным для них последствиям. Так, Бразилия, вступив первой в «этиловый альянс» с североамериканским гигантом, рискует стать его топливным придатком, превратиться в страну с монокультурным сельским хозяйством, с обострением проблемы занятости населения. Многочисленные крестьянские организации страны обеспокоены тем, что партнерство с США в сфере производства этанола может привести к увеличению площадей под сахарным тростником к 2010 г. в 3,5 раза, что повлечет за собой разорение мелких сельских производителей. Если сегодня на площади в 100 га при традиционном землепользовании занято 35 человек, то посадки сахарного тростника на той же площади обеспечивают работой лишь одного человека.

К достоинствам этанола как нового вида топлива обычно относят его «экологическую чистоту» и то обстоятельство, что используемое для его производства сырье относится к разряду возобновляемых природных ресурсов. Но у такого производства есть и побочные негативные эффекты. Разведение тростника как монокультуры на больших площадях приводит к вытеснению важных природных экосистем и истощению земель. Нередко после сбора урожая плантации поджигаются (так называемый «подсечно-огневой метод»), что приводит к загрязнению воздуха. Между тем Бразилия уже сегодня занимает четвертое место в мире по выбросу углекислого газа в атмосферу из-за постоянной вырубки лесов в бассейне Амазонки и на атлантическом побережье. Поэтому вопрос о расширении производства этанола как «чистого» топлива и важ-

ного фактора в борьбе с глобальным потеплением остается открытым - могут появиться новые, более серьезные проблемы, чем те, которые предполагается решать намеченным путем.

Критики «этанолового проекта» обращают внимание и на этическую сторону американского замысла: использование кукурузы, сахарного тростника или сои в целях расширения производства биотоплива в то время, когда 824 млн. человек живут в нищете и страдают от голода. Намечающийся переход на новые источники энергии усилит конкуренцию за земли, воды и ресурсы между производителями продуктов питания и производителями горючего. Конкретный пример тому - Мексика. В рамках Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА) Мексика сняла таможенные ограничения, поэтому страна ныне импортирует 30% кукурузы из США. Растущий спрос на этиловый спирт вызвал скачок цен на зерно. В феврале 2007 г. его цены достигли своего максимума за последнее десятилетие, что привело к резкому повышению стоимости кукурузных лепешек (тортильяс) - одного из базовых продуктов для бедных мексиканцев. Столкнувшись с протестами, правительство Фелипе Кальдерона было вынуждено срочно пойти на переговоры с транснациональными промышленными и торговыми компаниями, чтобы ограничить рост цен на тор-тильяс в пределах 40% до августа 2008 г. (18, с. 3)1.

Все вышесказанное определяет неоднозначное отношение латиноамериканских стран к новой американской инициативе, заявленной президентом Дж. Бушем в ходе его последней поездки в Латинскую Америку. Возник своего рода водораздел между странами, готовыми поддержать эту инициативу и участвовать в «эта-ноловом проекте» США, и теми, кто видит в ней политический маневр Вашингтона, призванный ослабить позиции и влияние новых, левых режимов в регионе. Так, безоговорочную поддержку «этило-

1 В целом по планете наименее обеспеченные слои населения уже сейчас тратят от 50 до 80% семейного дохода на питание. Они могут оказаться в еще более бедственном положении, если высокие цены на культуры, используемые при производстве биотоплива, приведут к росту цен на продукты питания. Если такая тенденция сохранится, то, по мнению генерального директора североамериканской неправительственной организации Food First - Institute for Food and Development Policy Эрика Хольц-Хименеса, в 2025 г. 1,2 млрд. жителей планеты будут систематически голодать. И вряд ли, подчеркивает он, можно будет рассчитывать на международную гуманитарную помощь, поскольку все излишки сельскохозяйственной продукции будут... сливаться в бензобаки (18, с. 3).

вому альянсу» США и Бразилии оказали официальные власти Колумбии. Принимая Дж. Буша, колумбийский президент А. Урибе заявил, что его страна, будучи вторым после Бразилии крупнейшим производителем этанола в латиноамериканском регионе, готова довести площади под сахарным тростником до 6 млн. га и к 2020 г. построить 27 заводов для его переработки в этиловый спирт. Готовность наращивать посевы сахарного тростника выразили и некоторые другие латиноамериканские страны (Аргентина, Уругвай, Перу, Панама, Гондурас, Гватемала, Никарагуа, Доминиканская Республика).

Любопытный факт: согласно так называемой «Карибской инициативе» (Iniciativa de la Cuenca del Caribe), некоторые из названных стран, расположенных в Карибском бассейне, пользуются привилегией - правом беспошлинного ввоза в США этилового спирта; между тем, ближайший партнер по «этиловому альянсу» США - Бразилия - таким преимуществом не обладает и вынуждена платить пошлину при его экспорте в Северную Америку в размере 0,54 долл. за галлон. Не ожидая «поблажек» в этом вопросе и в будущем, бразильские экспортеры этанола вынуждены прибегать к обходному маневру - вкладывать свои капиталы в строительство новых заводов по очистке этанола в Гватемале, Панаме и Доминиканской Республике.

Чтобы ускорить решение этой задачи, а заодно и устранить сомнения у тех, кто еще не решился присоединиться к этаноловому проекту, президент Бразилии в августе 2007 г. совершил поездку в Мексику, Гондурас, Никарагуа, Панаму и Доминиканскую Республику. Некоторые журналисты окрестили ее «вторым этаноловым визитом», поскольку первый был предпринят Дж. Бушем несколькими месяцами раньше. В Мексике Л. Да Силва добился подписания соглашения между государственной нефтяной компанией Пе-мекс и транснациональной Петробраз о разведке и эксплуатации нефтяных ресурсов в Мексиканском заливе. Говоря о проблеме биотоплива, Л. Да Силва заявил, что Мексика поддерживает проект создания мирового рынка более чистого, дешевого и возобновляемого топлива. На Ямайке бразильский президент присутствовал на открытии завода по обезвоживанию этанола, являющегося собственностью ямайских и бразильских инвесторов, а в Панаме и Гондурасе подписал соглашения о производстве биотоплива на основе сахарного тростника. Неудачным в этом плане оказался визит в Никарагуа, где в ответ на предложение бразильского президента

помочь стране стать пионером в производстве биотоплива в субрегионе, Д. Ортега заявил, что «совершенно недопустимо и преступно производить этанол на основе кукурузы» (76).

Набирает силу в регионе и другой процесс - альтернативный тому, о котором говорилось выше. Его инициатором выступает социалистическая Куба и ее ближайший экономический партнер и политический союзник - Венесуэла. Между ними заключено соглашение о строительстве 11 заводов по производству этилового спирта. Тревогу у Вашингтона вызывают планы У. Чавеса по строительству нефте- и газопроводов из Венесуэлы и Боливии в Бразилию, Аргентину и Уругвай, а также его идея относительно создания ассоциации, призванной объединить ряд национальных нефтяных компаний латиноамериканских стран - РйгоАшйгюа, объединяющую Ре1хоСапЬе, РйгоАМта, Ре1;го8иг1. Изначально предполагалось, что основополагающую роль в Ре1хо8иг будет играть Бразилия. Однако последующие события - сближение Венесуэлы с Боливией, национализация газа новым боливийским руководством, изменение условий контракта и цен на боливийский газ, поставляемый в соседние латиноамериканские страны, в частности в Бразилию, вызвали определенные трения между тремя странами - участницами «левого поворота». Все это подтолкнуло недовольную Бразилию внести определенные коррективы в свою долгосрочную энергетическую политику и охотно принять предложение американского президента.

Что касается другой крупной латиноамериканской страны -Аргентины, то, похоже, ее нынешнее левоцентристское руководство придерживается в «этиловом буме» выжидательной позиции, понимая, по-видимому, неоднозначные экономические и политические последствия активного участия в американском суперпроекте. Подтверждением тому явился тот факт, что Аргентина «выпала» из программы визита Дж. Буша в латиноамериканские страны.

Возможно, что оценка этанола как нового «глобального» энергоносителя, способного бросить вызов нефти, несколько преувеличена. Даже крупномасштабное производство этилового спирта вряд ли в ближайшем обозримом будущем умалит значение тра-

1Движение в этом направлении было продолжено во время визита

У. Чавеса в августе 2007 г. в Аргентину, Уругвай, Боливию и Эквадор, в ходе которого был подписан ряд взаимовыгодных соглашений.

диционных видов топлива и «нефтяного фактора» в геополитике. Однако что касается собственно Латинской Америки, то здесь «этаноловый проект», сулящий «долларовый дождь» странам-участницам, может многое изменить и в экономике, и в политике. Как уже говорилось, он может вызвать серьезные изменения в структуре хозяйства стран региона, «возвысив» монокультуру сахарного тростника, обострить некоторые социальные и экологические проблемы, наконец, повлиять на эволюцию политических режимов в различных странах региона и их взаимоотношения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Центральный вопрос, который сегодня занимает многих исследователей как в самой Латинской Америке, так и за ее пределами, состоит в том, сохранит ли и впредь «розовый» или «розово-красный» оттенок политический пейзаж в этом обширном регионе. Или, говоря проще, сумеют ли здесь удержаться у власти левые режимы и какие именно - леворадикальные, популистские, националистические или «благоразумные», умеренные, центристские.

Особенность нынешней ситуации в Латинской Америки в том, что все левые режимы (независимо от их нынешнего «окраса») возникли на волне мощного подъема протестного движения низовых слоев латиноамериканского общества, больше всего пострадавших от неолиберальной модели развития. И поэтому для всех новых политических режимов непреложным императивом стал поиск оптимальной модели общественно-политического развития (или политики), которая бы положила конец обнищанию и маргинализации широких народных масс, безысходности их положения.

Каковы шансы на успех в решении этой сложной и неотложной задачи у леворадикальных и умеренных центристских режимов? У последних есть ряд видимых преимуществ перед первыми: они сохраняют «верность» открытой рыночной экономике и потому пользуются поддержкой местных предпринимательских кругов, у них в принципе хорошие отношения с североамериканским «колоссом», международными финансовыми центрами, транснациональным бизнесом - ТНК и ТНБ. Но есть у них и слабые стороны: возникает опасность «скатывания вправо» под давлением внешних и внутренних сил, заинтересованных в таком развитии событий. Причем это касается прежде всего такой «ключевой» южноамери-

канской страны, как Бразилия. Ее нынешний «народный президент» и его ближайшее окружение подвергаются все более острой критике за «предательство» интересов малоимущих, бедноты, поднявших его к власти.

В сложном положении находятся и леворадикальные, популистские режимы, претендующие на роль «ведущего локомотива» в «левом повороте» латиноамериканских стран. У таких режимов нет надежных «внешних опор», а возможности их сотрудничества (взаимопомощи) с умеренными, «благоразумными» левыми режимами проблематичны. Отсюда пока не ясно, во что, в конце концов, может вылиться «левый поворот» в регионе, какое из двух выше обозначенных левых течений станет доминирующей тенденцией. Или дело кончится некой «конвергенцией» ныне существующих политических режимов - «поправением» одних, леворадикальных, и «полевением» других, умеренных, центристских?

Предложим вниманию читателей такой вывод из всего вышесказанного. Он был сделан талантливым ученым-исследователем (ныне покойным) К. Майдаником в одной из его последних публикаций, посвященных анализу феномена «левого поворота» в Латинской Америке. Этот вывод гласит: «Но какой бы характер ни приняли союзы и противостояния в каждой из стран региона и чем бы ни закончилась борьба на каждом из ее этапов и рубежей (2007 г., 2008 г. и т.д.), одно представляется несомненным: объектом, пассивной составляющей, участником процесса, все параметры которого навязываются извне, как это было 10-15 лет назад, Латинская Америка в предстоящие годы не будет. И не в последнюю очередь потому, что в регионе выросли, оформились, частично пришли к рычагам управления государством (и экономикой) социально-политические силы, опирающиеся и на настроения (и на интересы) реального большинства, и на некоторые новейшие глобальные тенденции эпохи, и на вновь крепнущие в регионе интеграционные тенденции» (8, с. 30).

Добавим от себя: многое в «левом повороте» может проясниться в ходе уже ближайшего очередного цикла электоральных кампаний в Латинской Америке, который начнется в конце нынешнего - начале следующего десятилетия. Очевиднее станут векторы эволюции левых режимов, их идейно-политические позиции и социальная база, на которую они опираются.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бобровников А.В., Теперман В.А., Шереметьев И.К. Латиноамериканский опыт модернизации: Итоги экономических реформ первого поколения. - М., 2002. - 278 с.

2. Дабагян Э.С. Политическая жизнь в Латинской Америке на рубеже веков // Свободная мысль. - М., 2006. - № 5. - С. 126-140.

3. Дабагян Э.С. Социализм по-венесуэльски // Свободная мысль. - М., 2006. -№ 2. - С. 139-155.

4. Давыдов В.М. Беспрецедентный сдвиг в политическом ландшафте региона// Латинская Америка. - М., 2007. - № 7. - С. 4-29.

5. «Левый поворот в Латинской Америке: Причины, содержание, последствия»: («Круглый стол» в Институте Латинской Америки РАН) // Латинская Америка. - М., 2006. - № 6. - С. 4-27.

6. Лемуан М. По пути Бразилии, Никарагуа и Венесуэлы: Победа левых сил в Эквадоре// Новая газета. - М., 2007. - № 5, 25.01-28.01.2007. - Прил. Le Monde diplomatique. Русское издание. - 2007. - № 1. - С. 16-17.

7. Майданик К. Л. «Четвертая волна» (О новом цикле социально-политического развития Латинской Америки. Взгляд слева) // Мировая экономика и международные отношения. - М., 2006. - № 11. - С. 27-38.

8. Майданик К. Л. «Четвертая волна» (О новом цикле социально-экономического развития Латинской Америки. Взгляд слева) // Мировая экономика и международные отношения. - М., 2006. - № 12. - С. 24-30.

9. Мартынов Б.Ф. Латинская Америка на цивилизационном подъеме // Латинская Америка. - М., 2006. - № 1. - С. 11-18.

10. Николаева А.Ю. Первые шаги нового правительства обнадеживают // Латинская Америка. - М., 2007. - № 8. - С. 25-35.

11. Окунева Л.С. В какую воду вошел президент Лула? // Латинская Америка. -М., 2007. - № 1. - С. 25-46.

12. Петрас Дж. Глобальный правящий класс. - Режим доступа: http://contr-tv/ru/print/2243

13. Сапожников К.Н. «Банановый занавес» вокруг Гватемалы приподнимается? // Латинская Америка. - М., 2007. - № 9. - С. 52-68.

14. Строганов А.И. Латинская Америка в ХХ веке. - М., 2002. - 416с.

15. Сударев В.П. США и «левый поворот» в Латинской Америке // Латинская Америка. - М., 2007. - № 5. - С. 4-17.

16. Халитов Б.Н. «Энергетическая дипломатия» боливарийского правительства Венесуэлы // Латинская Америка. - М., 2007. - № 10. - С. 28-35.

17. Харви Д. Краткая история неолиберализма: Актуальное прочтение. - М., 2007. - 286 с.

18. Хольц-Хименес Э. Пять мифов о переходе на биотопливо // Новая газета. -М., 2007. - № 45, 21-24.06: «Le monde diplomatique. Русское издание». 2007. - № 6. - С. 2-3.

19. Чумакова М.Л. Итоги избирательного цикла // Латинская Америка. - М., 2007. -№ 3. - С. 26-43.

20. Шереметьев И.К. «Левый поворот» в Латинской Америке глазами экономиста: По поводу «круглого стола» на данную тему // Латинская Америка. - М., 2007. - № 2. - С. 4-12.

21. Шереметьев И.К. Структурный кризис техногенной цивилизации: Его преломление в странах периферии // Латинская Америка. - М., 2004. - № 10. -С. 17-30.

22. Шереметьев И.К., Николаева Л.Б. Арена борьбы за природные ресурсы // Латинская Америка. - М., 2007. - № 6. - С. 13-32.

23. A country that pioneered reforms comes close to abolishing poverty. - Mode of access: http: //www.economist.com/PrinterFriendly.cifm?story_id=9645174

24. Adiуs to poverty, hola to consumption. - Mode of access: http://www.economist.com/PrinterFriendly.cifm?story_id=9645142

25. Alternativa Bolivariana para las Amtoicas: - Mode of access: http://www.alternativa bolivariana.org/pdf/alba_mice_es.pdf

26. Boersner D. Gobiernos de izquierda en Amtoica Latina. - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3262_1.pdf

27. Bonilla A., Pбez A. Estados Unidos y regiуn andina: distancia y diversidad. - Мode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3399_1/pdf

28. Botano N. La democracia en Arntoica Latina. - Mode of access: http://www.lanacion.com.ar/opinion/columnistasnotasanteriores.asp?origen=3ra&c olumnista_id=618

29. Burchardt H.-J. El nuevo combate internacional contra la pobreza: Perspectivas para Arntoica Latina? - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/ 3222_1.pdf

30. Calle F. Rambo, versiуn sudamericano: El impacto regional del rearme de Venezuela. - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/

31. Casl^eda J. G. Latin America's left turn // Foreign affairs. - N.Y., 2006. - N 3. -P. 28-44.

32. CEPAL. Balance preliminar de las economms de Arntoica Latina y el Caribe, 2005. -Santiago de Chile, 2005. - 20 p.

33. Chavez D. Hacer o no hacer: Los gobiernos progresistas de Argentina, Brasil y Uruguay frente a las privatizaciones. - Mode of access: http://www.nuso.org/ up-load/articulos/3406_1.pdf

34. Cheresky I. Elecciones en Ammíca Latina: Poder presidencial y liderazgo polHtico bajo la presiyn de la movilizaciyn de la opiniyn publica y cuidadanHa - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/ _1 .pdf

35. Chong A., Lora E. Valieron la pena las privatizaciones? - Mode of access: http://www.nuso/org/upload/articulos/3407_1.pdf

36. Feinberg R. Western Hemisphere. - Mode of access: http://www.foreign af-fairs.org/20070301fabook86242/Daniel-restrepo/u-s-venezuela-policy-a-reality-based-approach/html?mode=print

37. Ffrench-Davis R. El contexto de las privatizaciones: Entre el Consenso de Washington y el crecimiento con equidad. - Mode of access: http:// www.nuso.org/upload/articulos/3405_1.pdf

38. Fleury S. Ciudadanias, exclusion y democracia. - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3219_1.pdf

39. Fuentes C., Elvarez D. Ammica Latina en la encrucijada? Factores de riesgo y inseguridad. - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3272_1.pdf

40. Gallegos F. Mucho m6s que dos izquierdas. - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3379_1.pdf

41. Gariboldi T. La polHtica estadounidense hacia Ammíca Latina en la post-Guerra FrHa. - Mode of access: http://www.monografias.com/trabajos/politiusa/ politi-usa.shtml

42. Garrido-Lecca H. Crecimiento con equidad. - Mode of access: http:// www.nuso.org/upload/articulos/3284_1.pdf

43. Hakim P. Is Washington loosing Latin America? // Foreign affairs. - N.Y., 2006. -N 1. - P. 39-53.

44. Hoffman K., Centeno M.A. El continente invertido: Desigualdades en Ammica Latina - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3221_1.pdf

45. Isacson A., Olson J. Solo los hechos 2001-2002: Un breve recorrido por las relaciones de los Estados Unidos en material de defense y seguridad con Ammíca Latina y El Caribe. - Mode of access: http://www.ciponline.org/facts/hechos02.pdf

46. Leech G. US silent on Colombia's election irregularities. - Mode of access: http://www.anncol.org/uk/site/doc/php?id=238

47. Lowenthal A. De la hegemonia regional a las relaciones bilaterales complejas: Estados Unidos y America Latina a principios del siglo XXI. - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3395_1.pdf

48. Lozano W. La izquierda latinoamericana en el poder. - Mode of access: http://www/nuso.org/upload/articulos/3264_1.pdf

49. Manaut R. Mmxico - Estados Unidos: paradigmas de una inevitable y conflictive relaciyn. - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3400_1.pdf

50. Molina G. El reto posneoliberal de Bolivia. - Mode of access: http:// www.nuso.org/upload/articulos/3433_1.pdf

51.

52.

53.

54.

55.

56.

57.

58.

59.

60.

61.

62

63.

64.

65.

66

67.

68

Paramio L. Giro a la izquierda y regreso del populismo. - Mode of access: http: // www.nuso.org/upload/articulos/3382_1.pdf

Petkoff T. Las dos izquierdas. - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/ ar-ticulos/3263_1.pdf.

Petras J. Debates - «Centre - Left» regimes in Latin America: New winds from the

Left or hot air from a new Right? - Mode of access: http://www.axisoflogic.com/

cgibin/exec/view.pl?archive=144&num=21541&PRINTER=1

Petras J. Las relaciones entre Estados Unidos y Ammíca Latina. - Mode of access:

http://www.apiavirtual.com/modules.php?name=News&file=article&sid=15652

Petras J. Latin America: Political re-alignment and empire. - Mode of access:

http://www.venezuelananalysis.com/print.php?artno=1324

Petras J. Nobel laureate suffers from a bizarre historical amnesia: An open letter to Josh Samarago - Mode of access: http://www.anncol.org/uk/site/doc.php?id=200 Proaco G. Ineditos resultados electorales. - Mode of access: http:// www.voltairenet.org/article152027.html

Quincot C. El retorno de Alan GarcHa. - Mode of access: http:// www.nuso.org/upload/articulos/3377_1.pdf

Recomposiciyn polHtica en AmHrica Latina. - Mode of access: http://

www.portafolio.com.co/port_secc_online/porta_inte_online/2006-07-

10/ARTICUL0-WEB-N0TA_INTERI0R_P0RTA-2997907...

Roett R. Estados Unidos y Ammíca Latina:Estado actual de las relaciones. - Mode

of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3398_1.pdf59.

Rojas F. El Nuevo mapa polHtica latinoamericano: Para repensar los factores que

marcan las tendencies polHticas. - Mode of access: http://

www.nuso.org/upload/articulos/3386_1.pdf

Romero C. Venezuela y Estados Unidos: Una relaciyn esquisofrmnica? - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3396_1.pdf

Russell R. Ammíca Latina para Estados Unidos: especial, desdenable,codiciada o perdida? - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3394_1.pdf Serbin A. Cuando la limosna es grande. - Mode of access: http://www.nuso/org/upload/articulos/3383_1.pdf

Shifter M. In search of Hugo Ch6vez // Foreign affairs. - N.Y., 2006. - N 3. -P. 45-59.

The National security strategy of the United States of America. - Mode of access: http//www.whitehous.gov/nsc/nss/2006/nss2006.pdf

Torres-Rivas E. Nicaragua: El retorno del sandinismo transfigurado. - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3401_1.pdf

Touraine A. Entre Bachelet y Morales, existe una izquierda en America Latina? -Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3380_1.pdf

69. Urrutia E. Las dos etapas de la polHtica exterior de Ch6vez. - Mode of access: http:// www.nuso.org/upload/articulos/3389_1.pdf

70. Vargas O.-R. Nicaragua: El fracaso neoliberal //Nuestra bandera. - Madrid, 2006. -N 209/210. - P. 234-256.

71. Vilas M. La izquierda latinoamericana y el surjimiento de regHmens nacional-populares. - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3261_1.pdf

72. Walter E. Democracia en America Latina. - Mode of access: http:// www.cadal.org/documentos/documento_54.pdf

73. Williams H. The failure of neoliberalism: Will Mexicans ignore what Boliviens learned? - Mode of access: http://www.doublestandards.org/williams5.html

74. Zalles A. Bolivia y Chile: Imperativos de una nueva epoca. - Mode of access: http://www.nuso.org/upload/articulos/3404_1.pdf

75. Zarzuela A. «El papel de Chavez ha dinamisado America Latina»: Entrevista con el Canciller de la Republica Bolivariana de Venezuela // El Cambio. - Madrid, 2006. - N 1.828. - P. 20-23.

76. Zibechi R. Lula y Chavez: Dos giras, dos caminos. - Mode of access: http:// www.alternativabolivariana.org/modules.php?name=News&file=print&sid=2226

77. Zovatto D. Ammica Latina despues del «rally» electoral 2005-2006: Algunas tendencias y datos sobresalientes. - Mode of access: http:// www.nuso.org/upload/articulos/3403_1.pdf

О.А. Жирнов, И.К. Шереметьев

«ЛЕВЫЙ ПОВОРОТ» В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ

Аналитический обзор

Художественный редактор Т.П. Солдатова

Технический редактор Н.И. Романова Корректоры Н.С. Сотникова, О.В. Шамова

Гигиеническое заключение № 77.99.6.953.0.5008.8.99 от 23.08.1999 г. Подписано к печати 24/Ш-2008 г. Формат 60x84/16 Бум. офсетная № 1 Печать офсетная

Усл. печ л. 8,25 Уч-изд. л. 7,6

Тираж 300 экз. Заказ № 44

Институт научной информации по общественным наукам РАН,

Нахимовский проспект, д. 51/21 Москва, В-418, ГСП-7, 117997

Отдел маркетинга и распространения информационных изданий Тел./факс (495) 120-4514 E-mail: market @INION.ru

Отпечатано в типографии ИНИОН РАН

Нахимовский пр-кт, д. 51/21 Москва, В-418, ГСП-7, 117997 042(02)9