CC BY
60
ТЕМА НОМЕРА
А.В. Скиперских
ЛЕВОЕ VS ПРАВОЕ В ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ: ИСКУШЕНИЯ АВТОРСКОЙ ДЕКОНСТРУКЦИИ
Аннотация
В статье предпринимается попытка авторской деконструкции концептов «левое» и «правое», являющихся парой оппозиции, часто встречающейся в политическом дискурсе. Автор делает попытку исторического анализа данной оппозиции и демонстрирует, как данное размежевание присутствует в политическом, экономическом и религиозном дискурсе. Автор считает, что, несмотря на активное присутствие данной оппозиции в политическом дискурсе современной России, вплоть до настоящего времени, пока не сформировалась определённость по поводу её трактовок и концептологического наполнения. Этому мешает, с точки зрения автора, ряд обстоятельств. Во-первых, жизнь любого политического концепта в современной российской политической науке чрезвычайна зависима от расширения значения, что делает сам концепт практически неуловимым для понимания и определения. Во-вторых, политические партии в современной России демонстрируют чудеса политического приспособления к текущей политической реальности, где политическое пространство конструируется вокруг «Единой России». Любые другие партии в современном российском политическом пасьянсе вынуждены, в лучшем случае, соперничать за право присутствия рядом с центром, в максимальной близости от него. Идеологические ориентации уже не имеют такого большого значения, партии начинают блуждать по партийной шкале, существенно затрудняя собственную политическую идентификацию как для исследователей и экспертов, так и для не-
A. Skiperskikh
LEFT VS RIGHT IN POLITICAL SPACE: TEMPTATIONS OF AUTHOR'S DECONSTRUCTION
Abstract
This article attempts to deconstruct the concepts "left" and "right" by the author. This opposition is common in political discourse. The author makes an attempt at a historical analysis of this opposition and demonstrates how this delimitation is present in political, economic and religious discourse.
The author believes that this opposition is actively present in the political discourse of modern Russia, right up to the present time. However, there is no certainty about its content yet. From the point of view of the author, this is hindered by a number of circumstances. First, the life of any political concept in modern Russian political science is extremely dependent on the expansion of meaning, which makes the concept itself almost elusive for understanding and definition. Secondly, political parties in modern Russia demonstrate miracles of political adaptation to the current political reality, where the political space is being constructed around the ruling political party «Edinaya Rossiya». Any other parties in modern Russian political solitaire are forced, at best, to compete for the right to be near the center, as close as possible to it. Ideological orientations are no longer so important, parties begin to wander along the party scale, significantly complicating their own political identification both for researchers and experts, and for direct party members. The personal biographical stories of a number of prominent federal politicians and Russian governors prove the approximation of party identity and adherence to exclusively pragmatic and
посредственных партийцев. Доказательством приблизительности партийной идентичности и следования исключительно прагматичным и ситуационным установкам доказывают личные биографические истории ряда заметных федеральных политиков и российских губернаторов. Жизнь данных концептов оказывается настолько динамичной и неопределённой, что оказывается достаточно сложной задачей сколько-нибудь определённо зафиксировать их смысловые границы на ближайшее будущее.
- 2021 - 1 situational attitudes.
The author makes an attempt at the author's deconstruction of "left" and "right", focusing on the difficult moments of identifying this opposition. The life of these concepts turns out to be so dynamic and indefinite that it turns out to be a rather difficult task to somehow definitely fix their semantic boundaries for the near future.
Ключевые слова:
власть, дискурс, парламент, политические партии, политическое пространство, политический процесс, Россия.
Key words:
power, discourse, parlament, political parties, political space, political process, Russia.
Наверное, перед каждым представителем политической науки (не только в России, но и в мире, в целом), равно или поздно мог актуализироваться вопрос о проблеме соотношения правого и левого в политике. Современный политический дискурс изобилует употреблениями «левого» и «правого» в самых различных контекстах, будь то идёт речь о партийном строительстве, равно, как и о околопартийных тусовках, симпатизирующих своим политическим крыльям. Вопросы конституирования правого и левого актуализируются и в тот момент, когда следует оценка происходящих реформ, равно, как и последствий их, продолжающихся в различных формах интеллектуальной рефлексии. На некоторых страницах в Facebook могут кипеть настоящие страсти по поводу правильной и единственно верной концептуализации правого и левого. Безусловно, в момент подобных дискуссий среди их участников оказывается намного меньше тех, кто относит вопрос концептуализации правого и левого к проблемным местам политики, и, может быть даже, следуя мысли итальянского политолога Д. Сартори, к проблеме рационально не определяемых концептов, и, так называемых, «суррогатов» [16, с. 153]. Исследователь рискует запутаться в коннотациях. В политическом дискурсе, вообще, постоянно присутствует говорение, демонстрация слов, которые, следуя М. Бахтину, в политике имеют «лживое обличие» [5, с. 212].
Перед автором данного текста не стоит задачи разобраться в коннотациях раз и навсегда. Тем не менее, автор попытается показать возможные пути конструирования смыслов, схватывающихся в рамках указанных
концептов. Претензия на истинное толкование подобной оппозиции в политическом дискурсе, а также уверенность в абсолютном понимании всей сложности размежевания правого и левого, наверное, могли бы совсем печально охарактеризовать шансы любого интеллектуала. Поставить точку в этом споре невозможно.
«Левое» или «правое» в политике? Методологическое отступление
В современном политическом дискурсе по поводу размежевания «левого» и «правого» в политическом спектре существует достаточно чёткое представление о том, что считать точкой отсчёта. Такой точкой выступает Французская революция 1789 года и первые дискуссии в парламенте по поводу полноты королевской власти. Именно отсюда следует вести отсчёт разделению на «левое» и «правое». Если в тот момент «правые» могли допускать, что у короля может оставаться какое-то право присутствия в политической конструкции, то «левые», наоборот, не оставляли в новой конструкции места дискредитировавшему себя монарху. Непримиримость флангов чувствуется в той категоричности, с которой их представители декларировали свои политические тезисы. Рассадка парламентариев как раз могла намекать на существование флангов, развёрнутых друг против друга. С тех пор подобная «схема рассадки повторилась в последующих законодательных собраниях и парламентах» [22].
Германский политолог Ф. Манов склонен считать, что подобная ана-томичность парламента сложилась ещё до 1789 года. Тогда парламент представлялся в виде прямоугольника, в одном конце которого, в точке притяжения внимания восседал король, а на скамьях слева и справа располагались, соответственно представители духовенства и знати [12, с. 19-20]. Революционные события могли переформатировать парламентскую рассадку, правда, сам факт наличия в ней выраженного левого и правового флангов оставался весьма очевидным.
Нет сомнений, что эта история довольно сильно мифологизирована, что заставляет исследователей упражняться в элегантных интерпретациях. Как отмечают польские исследователи А. Барциковский и И. Панькув, «миф является открытой структурой, пополняемый очередными модификациями» [4, с. 317].
В случае нашего исследования, у попыток конструирования левого и правого могут быть свои определённые бенефициары. В тот момент,
когда король был сильнее парламента, интерес целиком и полностью был сосредоточен на его фигуре.
Присутствие короля в ритуалах отправления власти всегда рассматривалось через оптику символического. Каждый жест монарха был полон значимости и непостижимой красоты. Уход монарха с политической авансцены создавал некий символический пространственный дефицит. Ритуалы власти было необходимо обеспечивать по-прежнему, что вызывало необходимость в конструировании новых символов и смыслов, обеспечивающих функционировании мифа власти.
Видимо, что именно отсюда берёт своё начало проблема чёткой визуализации политических флангов, которые должны быть зрительно и физически определены. Возможно, по мере развития исторического процесса, и левые, правые приобретают важную в политике гибкость, будучи склонными к всевозможным компромиссам и уступкам. То, что некогда могло считаться совершенно неприемлемым, смена политической окраски, предательство партийных идеалов, сегодня уже вполне себе спокойно объясняется борьбой за избирателя, равно, как и попытками поиска оптимального идеологического паттерна в условиях модерна. Кстати, на примере многих российских политиков мы можем увидеть подобные миграции в идеологическом и партийном поле. Некоторые политики, вплоть до конца своей политической жизни, несмотря на свои стремительные перемещения по партийно-политической шкале, тем не менее, запоминаются для определённого числа наблюдателей своей первичной партийной идентичностью, которую не могут скрыть всевозможные маскировки.
В дальнейшем, применительно к той или иной политической традиции, мы можем увидеть, как «левый» и «правый» фланг по-новому обретают себя в ответ на какие-либо важные, переломные события. Безусловно, размежевания на «левый» и «правый» фланг результируют не только привычные политические причины, и потому должны осмысляться гораздо глубже [12]. Такие события, как правило, затрагивают весь социальный ансамбль, и, поэтому, способствуют появлению своих бенефициаров и симпатизантов, как слева, так и справа.
В рамках отдельно взятых концептов «левое», «правое», а также «правое и левое», как отмечает М. Ильин, постоянно происходит «генерирование новых смыслов» [10, с. 22], разворачивающихся вслед за те-
кущей политической конъюнктурой и политическими пристрастиями своих интерпретаторов.
Генерирование новых смыслов, в частности, в социологической традиции может объясняться через феноменологическую оптику, а именно через «исследование процесса конституирования мира сознанием и конструирование человеком своего мира» [1, с. 76]. Равно, как общество, так и конкретный человек могут принимать непосредственное участие в процессе производства и усваивания новых смыслов.
Для установления границ «левого» и «правого», на наш взгляд, необходимо обратиться к дискурсологическим штудиям, дабы понимать, насколько широким может быть ареал употребляемости «левого» и «правого» применительно к партиям.
Нужно понимать, что появление новых смыслов неизбежно, ввиду постоянной делимости политического пространства, его объективного усложнения. В частности, проявленная в центре конструкция власти будет неизбежно отступать от своей формы ближе к периферии, к границам политического пространства, где может существовать объективный дефицит власти, а «правила игры» могут легко передёргиваться и исполняться по ситуации [17].
Р. Будагов находит коннотации «партии» в «медицине, геометрии, химии, музыке и т.д.», что, в свою очередь, намекает на разделение пространства [6, с. 144].
Сильная обусловленность властью пространства в центре порой достигает парадоксальных разрешений, превращаясь для самой власти в контроль над тем, чего нет. Неслучайно подобная перспектива может обладать такой завораживающей кинематографичностью, в которой, по словам Г. Козинцева, вспоминавшего тексты Ю. Тынянова, «часовой охраняет пустоту» [19, с. 167]. По сути дела, попытки концептологических упражнений по поводу «левого» и «правого» могут, на самом деле, являться попытками измерения пустоты, то есть, того, чего нет.
Вообще, следует согласиться с мыслью Г. Гачева, навеянной его разговором с М. Бахтиным о проблеме работы с «материалом с чужого слова». Именно в этот момент исследователь довольно сильно отдаляется от самого предмета, от непосредственной эмпирической, «черновой» работы, переходя к «выстраиванию системы уточнений, критики, снятия чужого слова» [8, с. 130].
«Левое» vs «правое»: конструирование оппозиции в дискурсах
На наш взгляд, сложность идентификации «левого» и «правого» в политическом пространстве может объясняться существованием ряда дискурсов, которые по-своему, с различной степенью влиятельности, притязают на своё веское объяснение структурирования политического поля.
Наверное, самым влиятельным дискурсом выступает непосредственно политический дискурс. По сути дела, деление на «левое» и на «правое» происходит непосредственно в его рамках, и уже позже, усложняясь за счёт проникновения в него коннотаций «левого» и «правого» из других дискурсов.
Прежде всего, «левое» и «правое» в политике представляет собой результат идеологических размежеваний и некоей рефлексии на проведённые и текущие реформы. Безусловно, в каждой политической традиции есть свои специфики легитимации той или иной идеологии, и её эксплуатации в политических и электоральных процессах.
Существуют «левые» и «правые» партии, равно, как и «левый» и «правый» центр применительно к партийно-политической шкале, зачастую, использующейся в современной политической науке. Нужно понимать, что, помимо самих партий на флангах присутствуют ещё и избиратели со своими проблемами и предпочтениями. Прежде, чем произойдёт переход к представительной демократии, должна быть определённым образом сформирована расстановка избирателей, что в одном из своих известных текстов на примере западноевропейских демократий демонстрируют американский исследователь Сеймур Мартин Липсет и норвежский политолог Стейн Роккан [24].
Наряду с политическими разломами могут существовать социальные и культурные рассогласования, угрожающие успешному продвижению обществ на пути демократизации. Поэтому, как справедливо отмечает Ю. Кор-гунюк, «понимание размежеваний как устойчивых связей между социальным положением избирателей и их политическими предпочтениями не позволяет замыкаться в рамках соперничества между партиями» [12, с. 100].
Вместе с тем, сложность идентификации «правого» и «левого», как правило, чаще понимается исключительно в идеологическом спектре, что порождает «многочисленные и бесплодные дискуссии за право считаться «истинно левыми» или «истинно правыми» [15, с. 44].
Безусловно, такие дискуссии свидетельствуют о существующем в обществе запросе на демократические практики обсуждения тех или иных инициатив, на значительное ослабление принуждения. В тоталитарной машине подобные дискуссии всегда окажутся бесплодными и даже вредными для легитимности самой политической конструкции. Неслучайно, сильное брожение умов отмечается во Франции в период Мая 1968 года. Не является исключением и ситуация после распада СССР. В ранний период президентства Б. Ельцина существующий запрос на демократизацию общественной и политической жизни был буквально воспринят обществом как начало политического проектирования. Во многом это сказывается и на состоянии социальной базы тех или иных политических проектов, набиравших свою привлекательность за счёт радикализации собственных тезисов и попыток заверения своих симпатизантов в том, что они могут быть реализуемы. Неслучайно, что на это может реагировать студенческая молодёжь, которая, по словам С. Захарова, пытается активно действовать там, «где у неё могут быть реальные шансы на реализацию своих политических планов» [9, с. 76].
Дискуссии, естественно, могут вестись и внутри самих флангов. Некоторые исследователи могут представлять ситуацию, как в левом, там и в правом дискурсе, что называется, непосредственно с места событий. В частности, что касается левого фланга в России, таким может быть исследование А. Тарасова о российских левых, активность которых постепенно сошла на «нет» к 2000-м гг. Обратим внимание, насколько сложной может быть интерпретация левой политической морфологии, данная самим автором. В частности, он указывает, что «термин "леворадикалы" ("леваки") здесь и далее применяется по отношению к крайне левой части спектра всего левого движения - к организациям анархистов, троцкистов, "новых левых" и антисталинистов - "пролетаристов"» [18, с. 9].
Автор предлагает ключевой критерий размежевания «левого» фланга, отделяющий «леваков» от коммунистов. С его точки зрения, таким критерием может выступать «отношение к Сталину и ВКП(б) - КПСС. В отличие от коммунистических организаций леворадикалы не соотносят себя с ВКП(б) - КПСС, не считают себя наследниками этой партии и отрицательно относятся к сталинизму» [18, с. 25].
Вообще, совершенно неслучайно, что в действующей толпе могут встречаться и находить себя представители различных политических сил,
но их фланговое политическое родство, здесь, не вызывает сомнение. Именно в этом могли совпадать между собой Эдуард Лимонов, лидер «Авангарда красной молодёжи» Сергей Удальцов. Впрочем, крайние части политического спектра могут и совпадать в оценки текущей политической ситуации и выборе форм и методов политического участия. Скажем, к таковым примерам может быть отнесён, на наш взгляд, кейс Гарри Кас-парова - яркого представителя демократических сил конца 1980 -х - начала 1990-х гг., и нашедший себя уже позже в широкой коалиции «Другой России» и выступавшего одним из организаторов известных «Маршей несогласных». Новая культура протеста всегда будет связывать представителей контркультуры, пусть даже и находящихся в разных частях политического спектра. Именно поэтому образовавшейся толпе будет не суждено полюбить парламент, потому как «в нём она не представлена» [2, с. 166].
Ситуационные союзы достаточно узнаваемых лидеров радикальных политических институций, на наш взгляд, очень удачно описал А. Цветков. В автобиографическом тексте «Баррикады в моей жизни» он вспоминает примеры ситуационного совпадения как леваков, так и «новых правых» - «нацистов и денди одновременно» [21, с. 37].
Революционная кутерьма выглядит случайно состоявшимся событием. В толпе всегда будут представлены «осколки различных классов» [2, с. 166]. Во многом, именно поэтому, «левое» и «правое» зачастую смешиваются в ситуации политической нестабильности. «В 91 -м меня поил чаем вылитый Лев Толстой. В 93-м к Дому Советов сошлись платоны каратаевы, но не как их хотел видеть граф, а какие они есть настоящие: с антиеврейским прищуром, армейско-уголовными наколками под тельнич-ком», - вспоминал А. Цветков [21, с. 37].
Когда возникает вопрос о разъединении «левого» и «правого», вряд ли кто пытается всерьёз повести под это размежевания историческую и культурную основу. Как мы видим на представленных выше примерах, да и в дальнейшем, данная оппозиция конструируется, скорее, ситуационно, по мере необходимости в ней. Решающей точкой отсчёта выступает позиция «здесь и сейчас».
Оппозиция «левого» и «правого» конструируется и в экономическом дискурсе. Дискурсы, сталкивающие «левое» и «правое» в политическом процессе, не функционируют изолировано, а интегрируются друг другом. Так и в случае экономического дискурса мы можем найти определённое
влияние текущего политического момента. В частности, когда речь идёт о реформах, раскалывающих общество на две неравных части, из которых потом и будет вырастать поддержка тех или иных политических сил. Впоследствии, эти расколы будут влиять на восприятие голосования за политические партии, как экономического. Этот сюжет виден у американского политолога Э. Даунса в его наблюдениях по поводу того, что человек начинает «голосовать за ту партию, которая предоставит ему больше выгод, чем любая другая» [23, с. 36]. Что-то подобное можно увидеть в рассуждениях по поводу «левого» и «правого» французского интеллектуала Ж. Сегела. Кошелёк и сердце.
В зависимости от исторического и культурного контекста «левое» и «правое» могут меняться местами и не представляться неподвижными данностями. В частности, измерения «левого» и «правого» не могут не совпадать в случае России, и, скажем, Венгрии. Дело здесь в различном отношении к реформам, и изначальном взгляде на частную собственность. Подобная разница могла существовать применительно к определению места аграрных политических проектов. Если в случае России начала 1990-х гг. они могут быть исключительно левыми, то в странах ЦВЕ эти партии уже рассматриваются сквозь оптику избирателя, относящегося к своей земле уже на правах хозяина. Таким образом, перед нами разворачивается обратная перспектива.
«Левыми» оказываются политические проекты, в которых можно увидеть высокую долю государственной заботы, патернального участия и контроля. Безусловно, такое возможно лишь в случае, если экономические блага распределены не слишком пропорционально, а подавляющее большинство населения имеет достаточно низкий уровень экономической свободы. Взяв к себе в союзники П. Бурдьё, предположим, что голосование за те или иные проекты может определяться для отдельно взятого человека и текущей комбинацией объективированной культуры и габитуса [7].
В теории поля П. Бурдьё одна из центральных осей, расслаивающих общество, как раз конструируется в зависимости от обладания капиталом, что, в свою очередь, согласуется с политическими предпочтениями и культурным контекстов. Фактор экономической свободы влияет на политические выборы. Бедные и богатые всегда будут голосовать по-разному.
Нужно понимать, что любое размежевание политического пространства, может быть, экономические описано в контексте богатства и бедно-
сти. Запад и Восток, Север и Юг, столица - провинция - у каждой из отмеченных оппозиций могут существовать безусловные экономические основания.
В частности, уже вспоминаемые нами выше, С. Липсет и С. Рокан находят 4 оси размежевания внутри партийного спектра, имеющие экономическую природу:
Первая ось представляет собой размежевание между центром и периферией. Крупные города, как правило, лучше развиты экономически, что неизбежно приводит к определённым последствиям в политическом выборе. В частности, что касается современной России, то именно крупные города привносят необходимых процент голосов избирателей, обеспечивающим представительство правым партиям в городских и региональных парламентах.
Вторая ось разделяет государство и церковь. Политические предпочтения могут конструироваться вокруг отношения к данным институтам. Здесь важна их экономическая природа. К слову, можно обратить внимание, что достаточное количество политических партий в различных государствах мира могут, так или иначе, использовать религиозные концепты в процессе формирования собственной идентичности. В основании разделения между государством и церковью можно увидеть и проблему соотношения рационального и эмоционального.
Третья ось разделяет экономику сельского хозяйства и экономику города. Подобные ориентации могут отражаться и на партийно-политическом спектре, потому как за каждой партией будет скрываться избиратель (горожанин или селянин) с вполне конкретным экономическим профилем и культурным бэкграундом.
Наконец, четвёртая ось представляет собой конфликт между держателями капитала и наёмными рабочими. Действительно, различная степень экономической свободы располагает владельцев капитала и наёмных работников по разные стороны политического спектра. Основанием подобного разделения как раз является различное отношение к капиталу и труду, различная степень экономического довольствия [24].
Существенным образом усложняет существующее размежевание между «левым» и «правым» религиозный дискурс, в рамках которого можно отметить особые истории соотношения двух частей политического спектра.
Говоря о мифологических истоках конфликта двух частей, следует указать на одно из ключевых в славянской мифологии противопоставлений «правды» и «кривды». В частности, как отмечают В. Иванов и С. Топоров, это противопоставление символизировалось в конкретных понятиях «правого - левого, прямого - изогнутого» [14, с. 329]. При этом правая часть символически и концептуально воспринимается, как в большей степени правдивая и справедливая.
Нужно отметить, что номинализация «правого» как правильного зачастую может использоваться теми или иными политическими проектами. В частности, в современной России известны такие проекты, как «Правое дело», «Союз правых сил». Свою «правую» позицию на политико-партийной шкале они могли обыгрывать как действительно правильную, оптимальную на конкретный момент времени. Хотя, для такой, в принципе, «левой» страны как Россия, такие ухищрения номинализации могут не иметь большого значения.
В религиозном дискурсе также проявляет себя проблема деления целого. Политическое целое может быть делимо в то время, как природа является, наоборот, цельной. Отсюда, «разделение единого - неизбежное следствие эманации власти: чтобы проявиться вовне, она вынуждена делиться... <...> ... от сакрального центра отделяется косная профаническая периферия» [11, с. 113].
В религиозном дискурсе «левое» и «правое» связывается и с традициями иконописи, равно, как и представлениями Святой Троицы. В этом смысле, политический спектр можно сравнить с некоей статичной поверхностью, на который уже нанесено изображение. В таких условиях, может существовать как прямая, так и обратная перспектива, связанная с позицией наблюдателя. Б. Успенский отмечал, что «противопоставление прямой и обратной перспективных систем могут быть связаны прежде всего с неподвижностью или же, напротив, с динамичностью зрительной позиции» [20, с. 247]. В самом мифе о Троице, по сути дела, мы видим некий конкурентный порядок, некое политическое множество.
Б. Успенский считает, что неслучайно «изображение крепости, башни которой распластаны на плоскости и устремлены от центра к периферии изображения: вниз, вверх, в стороны. Очевидно, что подобные изображения могут возникать только при том условии, что художник мысленно помещает себя в центр изображаемого пространства» [20, с. 255].
Так автор оказывается в центре воображаемого политического многообразия, устанавливающегося в период развития политического процесса. По большому счёту здесь может звучать важная для нас мысль об изначальной авторской (и субъективной) оценке «левого» и «правого». Каждый интерпретатор воображает фланги так, насколько ему это удобно, лично выступая политическим конструктором политической реальности. Когда речь идёт о позиции субъекта внутри некоей реальности, то, нужно всегда понимать, что сам субъект будет обращён к зрителю, считывающему картинку наоборот, что позволяет обнаружить в этом некую театральность. Впрочем, театральность изначально присуща политике.
У Б. Успенского можно найти и другие важные для нас сюжеты, в рамках которых интерпретация «левого» и «правого» приобретает политические очертания. Продолжая попытку определения сторон в религиозном дискурсе, нужно отметить, что «правая (от Христа) сторона связывается с верой, а левая — с неверием. Одновременно правая сторона связывается с верхом, а левая — с низом». В «левом» и «правом» сопрягаются настоящее и будущее. Действующая реальность кажется всегда репрессивной и требующей революционного преобразования [20, с. 299300]. В этой связи обратим внимание на перспективность левых проектов в современной России, особенно в условиях, когда экономические кризисы постоянно вырабатывают всю новую и новую социальную базу «левых» политических проектов.
Вообще, нужно понимать, что ровного деления на «левое» и «правое» быть не может. Вряд ли могут существовать ситуации, которые разделяют общество исключительно надвое. Левая сторона всегда представляется более крупной, массовой, популярной. Как некогда отметил Г. Га-чев, армейский шаг начинается именно с левой ноги. Поэтому, «маршировка так наливает силой». Армия ещё и метафизична, равно, как монастырь и церковь, отсюда, Г. Гачев видит в этом и «порядок, и строй, и послушание и молчание» [8, с. 186]. Правая часть всегда уступает левой в силе. Вместе с тем это вовсе не означает, что с левого фланга невозможен поворот направо.
Возможность конструирования оппозиции «левого» и «правого» в политическом, экономическом и религиозном дискурсе отчётливо демонстрируют операционализацию данного размежевания в различных сферах. При этом, с одной стороны, ситуация расшифровки данной оппози-
ции существенно затрудняется ввиду постоянно обрастания её различными смыслами и историями, но, с другой стороны, присутствует и постоянный намёк и на некую точку отсчёта (центр власти), от которой начинается измерение политического пространства.
«Левые» и «правые» в современной России: проблемы деконструкции
Вопрос идентификации «левого» и «правого» в современной российской политике может болезненно переживаться не только партийными интеллектуалами и идеологами, для который всё затруднительнее становится объяснять своим членам необходимость тех или иных манёвров, но и самими избирателями, адресующими свои разочарования партийному истеблишменту. Зачастую можно увидеть, как политический популизм заставляет партийных лидеров манкировать идеологическими догматами, вместо того, чтобы неукоснительно следовать им. Есть примеры, когда некоторые партийцы совершают стремительные миграции их партии - в партию, придавая вопросу идентификации конкретных политических партий ситуационный характер. Вспомним историю Е. Мизулиной, последовательно поменявшей партийную идентичность «Яблока», «Союза правых сил» и «Справедливой России». Известен и случай А. Митрофанова, неоднократно избиравшегося в Госдуму ФС РФ от ЛДПР, а затем и от «Справедливой России». Известный своими анархистскими убеждениями в конце 1980-х гг. А. Исаев с 2000-х гг. начинает конкретно ассоциироваться с «Единой Россией». Подобных примеров можно привести достаточно много, если мы будем подробно вчитываться в биографию того или иного российского парламентария. В современной России не являются исключением и представители губернаторского корпуса и главы муниципальных образований, для которых смена политического курса, легитимация в статусе должностного лица моментально означает смену и партийной идентичности. Некоторые губернаторы могут формально сохранять свои симпатии партиям, выступившим трамплинами их политической карьеры (А. Островский - Смоленская область (ЛДПР), А. Клычков - Орловская область (КПРФ), В. Коновалов - Хакассия (КПРФ), правда, в то же время, позиция таких губернаторов всегда совпадает с установками Кремля, когда речь идёт о федеральной мобилизации (проведение федеральных избирательных кампаний, референдум по Конституции РФ и т.д.).
Всякий раз, читая курс «Общей политологии», и переходя к лекции о политических партиях, а также современном процессе партийного строительства в России, автор неизбежно сталкивается с проблемой партийной идентификации. Студенты часто задают вопрос об этом. В тот самый момент зарисовывается шкала с неизменной «Единой Россией» в центре. Слева наносится КПРФ. После этого, пожалуй, энтузиазм лектора начинает постепенно снижаться. Проблемы наступают с идентификацией партий «ЛДПР», «Справедливая Россия», «Яблоко».
Принимая во внимание, в принципе, справедливую мысль о том, что в современной России «справа», в принципе, не может быть массовых политических партий, поневоле, есть сильное искушение разместить ЛДПР слева. Правда, тогда возникает вопрос о диспозиции ЛДПР и КПРФ. К «левой» позиции призывает сама риторика ЛДПР. Вспомним известные тезисы о том, что каждому мужику необходима «баба и бутылка водки» (в принципе, явно не «правая» установка»). Социологический портрет сторонника ЛДПР также затрудняет его идентификацию как продвинутого и интеллектуального «правого» избирателя. Вместе с тем, отдельные националистические эскапады и фактическая поддержка непопулярных инициатив власти ставит под сомнение присутствие ЛДПР на левом фланге. Видимо, в современной России можно говорить о тактике «блуждающих» партий, действующих ситуационно, в меру тактических представлений о разовых бонусах.
Определённую сложность можно увидеть, в частности, и в идентификации КПРФ, учитывая постоянную готовность Г. Зюганова к компромиссам с властью. В критические моменты КПРФ оказывается её сторонником, дистанцируясь от уличных выступлений своих ситуационистов. Вспомним истории с движением «Стратегия 31», когда отдельно взятые Каспаров и Удальцов могли весить больше, чем целая парламентская партия. Расхождения по поводу необходимости участия КПРФ в поддержке январских акций 2021 г. не могут не свидетельствовать о том, что не всех партийцев может устраивать лоялизм партийной верхушки, ротация которой чрезвычайно затруднена. Возвращаясь к нашему тезису о «блуждающих» партиях, КПРФ постепенно притягивается к центру, чем теряет свою популярность, разочаровывая своих прежних сторонников и симпатизантов.
Несмотря на кажущуюся однообразность политической жизни в современной России, политический спектр при желании можно увидеть до-
вольно многообразным. Левый фланг, равно, как и правый фланг в современном российском политическом спектре всякий раз начинают удивлять своей пестротой в тот момент, когда спектр распадается в зависимости от отношения к той или иной политической повестке.
Так, совсем недавно в информационном пространстве появился концепт «путинские леваки». В чрезвычайно насыщенном идеями и опасностями расколов левом фланге некоторые авторы склонны выделить и «антитоталитарных левых». Причём могут указываться имена их конкретных представителей, среди которых известная «группа Pussy Riot и лично Надежда Толоконникова и Мария Алехина, художник-акционист Петр Пав-ленский» [3]. В политическом процессе современной России каждая из перечисленных персоналий была отмечена оригинальными попытками прислушаться к себе.
Таким образом, следует отметить, что развитие политического процесса в современной России не добавляет ясности в вопрос понимая специфики конструирования «левого» и «правого» политического спектра. Более того, сложность идентификации «левого» и «правого», видимо, скоро может привести к ситуации, когда в дискурсивных практиках подобного от подобного размежевания будут отходить. Исследователям и экспертам всё сложнее становится идентифицировать процесс партийного строительства «слева» и «справа», равно, как и самим политикам идентифицировать самим себя, опасаясь неблаговидных последствий и разоблачений.
Сложность определения места конкретной политической партий в политическом спектре современной России связывается ещё и с постоянной динамикой партийной жизни, предполагающей необходимость следования в фарватере центра - «Единой России», но, вместе с тем, и созданием ситуаций, когда приходится делать хорошую мину при плохой игре, убеждая своих сторонников плохо поставленными инсценировками в самостоятельности партии по тем или иным вопросам внутренней и внешней политики. Такое несвободной маневрирование не спасает партии от критических стрел своих сторонников и симпатизантов, заинтересованных в чётком понимании идеологических приоритетов, которые представляет партия.
Политические партии в современной России всё чаще можно определить, как «блуждающие», действующие по ситуации, и лишённые само-
стоятельного дрейфа в фарватере интересов Кремля и «Единой России». Появление новых расколов и размежеваний (COVID-19, вакцинация, карантинные меры и т.д.), дополняющих классические (см. оси размежевания С. Липсета и С. Роккана), только усиливают склонности партий к взаимным компромиссам и ситуационным союзам, затрудняя их идентификацию как «левых» или «правых».
Литература
1. Абельс Х. Интеракция, идентичность, презентация. Введение в интер-претативную социологию. СПб.: Алетейя, 2000.
2. Арендт Х. Истоки тоталитаризма. Москва: ЦентрКом, 1996.
3. Ахтырский Д. Четыре колонны Путина: ответ Жижеку. URL: https://polit.ru/article/2014/04/18/ideology/ (дата обращения 27.02.2021).
4. Барциковский А., Панькув И. Политическая культура общества и её обусловленность. // Элементы теории политики. Ростов-на-Дону, Издательство Ростовского университета, 1991.
5. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Москва: Художественная литература, 1975.
6. Будагов Р.А. Развитие французской политической терминологии в XVIII веке. Москва: Добросвет-2000, 2002.
7. Бурдьё П. Социология политики. Москва: SocioLogos, 1993.
8. Гачев Г. Семейная комедия. Лета в Щитове. Москва: Школа-Пресс,
1994.
9. Захаров С. Студенческая молодёжь в политических процессах на постсоветском пространстве. Липецк: Гравис, 2017.
10. Ильин М.В. Слова и смыслы. Опыт описания ключевых политических понятий. Москва: РОССПЭН, 1997.
11. Исаев И.А. Politica Hermetica: скрытые аспекты власти. Москва: Юристъ, 2003.
12. Коргунюк Ю.Г. Концепция размежеваний и теория проблемных измерений: точки пересечения // Полис. Политические исследования. 2019. №6.
13. Манов Ф. В тени королей. Политическая анатомия демократического представительства. Москва: Институт Гайдара, 2014.
14. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т. Т. 2. Москва: Большая российская энциклопедия, 1997.
15. Партийно-парламентский словарь. Пермь: ЗёБРА, 2008.
16. Сартори Д. Искажение концептов в сравнительной политологии // Политические исследования. Полис. Политические исследования. 2003. №4.
17. Скиперских А.В. Провинция как пространство безвластия (наброски русской культуры) // Дискурс-Пи. 2018. №3-4(32-33).
18. Тарасов А. Революция не всерьёз: штудии по теории и истории квазиреволюционных движений. Екатеринбург: Ультра. Культура, 2005.
19. Тынянов. Писатель и учёный. Воспоминания. Размышления. Встречи. Москва: Молодая гвардия, 1966.
20. Успенский Б.А. Семиотика искусства. Москва: Школа «Языки русской культуры», 1995.
21. Цветков А. Баррикады в моей жизни. Екатеринбург: Ультра. Культура,
2006.
22. Carlisle M. What to Know About the Origins of 'Left' and 'Right' in Politics, From the French Revolution to the 2020 Presidential Race. URL: https://time.com/5673239/left-right-politics-origins/ (дата обращения 26.02.2021).
23. Downs A. An Economic Theory of Democracy. New York: Harper and Brothers, 1957.
24. Lipset S.-M., Rokkan S. Cleavage Structures, Party Systems, and Voter Alignments: an Introduction. Party Systems and Voter Alignments: Cross-National Perspective. New York, London: Free Press, 1967.
References
1. Abel's Kh. Interaktsiya, identichnost', prezentatsiya. Vvedenie v interpretativnuyu sotsiologiyu. SPb.: Aleteiya, 2000.
2. Arendt Kh. Istoki totalitarizma. Moskva: TsentrKom, 1996.
3. Akhtyrskii D. Chetyre kolonny Putina: otvet Zhizheku. URL: https://polit.ru/article/2014/04/18/ideology/ (data obrashcheniya 27.02.2021).
4. Bartsikovskii A., Pan'kuv I. Politicheskaya kul'tura obshchestva i ee obuslovlennost'. // Elementy teorii politiki. Rostov-na-Donu, Izdatel'stvo Rostovskogo universiteta, 1991.
5. Bakhtin M. Voprosy literatury i estetiki. Moskva: Khudozhestvennaya literatura, 1975.
6. Budagov R.A. Razvitie frantsuzskoi politicheskoi terminologii v XVIII veke. Moskva: Dobrosvet-2000, 2002.
7. Burd'e P. Sotsiologiya politiki. Moskva: SocioLogos, 1993.
8. Gachev G. Semeinaya komediya. Leta v Shchitove. Moskva: Shkola-Press, 1994.
9. Zakharov S. Studencheskaya molodezh' v politicheskikh protsessakh na postsovetskom prostranstve. Lipetsk: Gravis, 2017.
10. Il'in M.V. Slova i smysly. Opyt opisaniya klyuchevykh politicheskikh ponyatii. Moskva: ROSSPEN, 1997.
11. Isaev I.A. Politica Hermetica: skrytye aspekty vlasti. Moskva: Yurist",
2003.
12. Korgunyuk Yu.G. Kontseptsiya razmezhevanii i teoriya problemnykh izmerenii: tochki peresecheniya // Polis. Politicheskie issledovaniya. 2019. №6.
13. Manov F. V teni korolei. Politicheskaya anatomiya demokraticheskogo predstavitel'stva. Moskva: Institut Gaidara, 2014.
14. Mify narodov mira. Entsiklopediya: v 2-kh t. T. 2. Mosvka: Bol'shaya rossiiskaya entsiklopediya, 1997.
15. Partiino-parlamentskii slovar'. Perm': ZeBRA, 2008.
16. Sartori D. Iskazhenie kontseptov v sravnitel'noi politologii // Politicheskie issledovaniya. Polis. Politicheskie issledovaniya. 2003. №4.
17. Skiperskikh A.V. Provintsiya kak prostranstvo bezvlastiya (nabroski russkoi kul'tury) // Diskurs-Pi. 2018. №3-4(32-33).
18. Tarasov A. Revolyutsiya ne vser'ez: shtudii po teorii i istorii kvazirevolyutsionnykh dvizhenii. Ekaterinburg: Ul'tra. Kul'tura, 2005.
19. Tynyanov. Pisatel' i uchenyi. Vospominaniya. Razmyshleniya. Vstrechi. Moskva: Molodaya gvardiya, 1966.
20. Uspenskii B.A. Semiotika iskusstva. Moskva: Shkola «Yazyki russkoi kul'tury», 1995.
21. Tsvetkov A. Barrikady v moei zhizni. Ekaterinburg: Ul'tra. Kul'tura,
2006.
22. Carlisle M. What to Know About the Origins of 'Left' and 'Right' in Politics, From the French Revolution to the 2020 Presidential Race. URL: https://time.com/5673239/left-right-politics-origins/ (data obrashcheniya 26.02.2021).
23. Downs A. An Economic Theory of Democracy. New York: Harper and Brothers, 1957.
24. Lipset S.-M., Rokkan S. Cleavage Structures, Party Systems, and Voter Alignments: an Introduction. Party Systems and Voter Alignments: Cross-National Perspective. New York, London: Free Press, 1967.
