CC BY
76
К 70-летию освобождения советских территорий
от фашистской оккупации
21 февраля 2014 года на Ленинградской площади Омска установлен памятник детям блокадного Ленинграда. Три беззащитные детские фигурки, закутанные в платки, как листья, оторванные от дерева. Скромный проект разработан омским скульптором Сергеем Голован-цевым. Во многих городах России появились в этом году памятники жителям блокадного Ленинграда.
Виктория Луговская
ЛЕНИНГРАДСКИМ ЭШЕЛОН1
С кем ни доводилось разговаривать о войне, все утверждают одно: в тот день, 22 июня 1941 года, повсюду светило солнце. Вряд ли это было так на самом деле, потому что страна, в своём размахе касающаяся трёх океанов, слишком огромна для того, чтобы везде стояла ясная погода. На барометре стояла буря! Война! И она разделила всё видимое мироздание на два цвета: тот вызолоченный солнцем день, обещавший радость отдыха, веселья, встреч, и мгновенно потухший свет. И сколько их было впереди - чёрных дней и ночей, когда страшное горе обрушилось на наш народ.
Как началась Великая Отечественная война -известно. Вопреки Пакту о ненападении, гитлеровская Германия обрушила всю громаду военной техники, всю отрепетированную мощь своих армий на СССР. Нападение ранним утром, когда снятся такие сладкие сны, - само по себе вероломство.
Набатный колокол возвестил: беда! Потом были плакат: «Родина-мать зовет!» и песенный горестный и гордый клич: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!» Просто началась война...
У войны свои вехи - от сражения до сражения, от победы до победы. Генералы, командующие войсками в своих мемуарах, историки в своих исследованиях, писатели в романах, кинодокументалисты в фильмах поведали о том, что и как было, крупно, масштабно, с пониманием и анализом важных стратегических задач, успехов и просчётов, побед и человеческих жертв. Но всё, что ими сказано, - капля в море в сравнении с тем, что было пережито народом на фронте и в тылу.
Фашистская Германия собиралась победить нас за шесть недель! И гитлеровские генералы были уверены, что всё именно так и случится. С упоением побеждали, брали пленных, жгли сёла, бомбили города, даже начинали с уверенностью обустраиваться на нашей земле. Когда в июне сорок первого вражеская рать перешла границу, каждому своему солдату вручили памятку: « Ты - солдат! У тебя нет сердца и нервов. На войне они не нужны. Убивай всякого русского! Мы поставим на колени весь мир!..»
И они убивали. Расстреляли пионерский лагерь в Паланге, прицельно били по детям. Держали в осаде Брестскую крепость с жестокостью зверей, дорвавшихся до поживы. И любили запечатлевать «на память» свои «подвиги»: как кружит самолёт-«стервятник» над Ладогой и бомбит пароход с детьми, долго по тёмной воде плывут белые панамки. Среди фотографий своих родных - снимки у виселиц.
Какое будущее ждёт Россию, сказал сам Гитлер: «Целью обучения должны быть простой счёт, умение расписаться, внушение, что божественная заповедь заключается в том, чтобы повиноваться немцам.».
Не прошло и недели, как фашисты были в Минске. В августе сорок первого - у стен Ленинграда. В ноябре - у стен Москвы. Осенью сорок второго -у Волги.
Правда, всё вышло по-другому. И Ленинград не пал. И Москва не преподнесла ключи. И Сталинград не капитулировал, наоборот, белые флаги пришлось выбросить завоевателям. И на всех фронтах - от Белого
1 Статья подготовлена для журнала «Омское наследие».
моря до Чёрного - воевали сибиряки. Только в нашей Омской области в армию за военные годы было призвано 286 тысяч человек. В Омске были сформированы шесть стрелковых, две кавалерийские дивизии, добровольческая стрелковая бригада, отдельная морская стрелковая бригада и другие соединения. Омичи воевали под Москвой, защищали Ленинград, участвовали в Сталинградской битве, принимали участие в крупнейших стратегических наступательных операциях: Белорусской, Восточно-Прусской, Висло-Одерской, - прорывали хвалёный фашистами «неприступный Восточный вал», форсировали Днепр, сражались за взятие Берлина.
Подчеркну один факт: за прорыв блокады Ленинграда на суше 3000 солдат и офицеров Омской 364-й стрелковой дивизии были удостоены правительственных наград. Почему именно этот факт? Просто потому, что моя память о войне и мои книги, стихи и песни о войне начались со слова «Ленинград», который я впервые увидела-то в восемнадцать лет.
Всё легко объяснимо: мою маму, как специалиста мукомольно-элеваторного дела, послали из Омска в село Павлоградка в сорок втором. Там в первый класс вместе со мной пошли ленинградские девочки маминой подружки Раисы Фёдоровны Веричевой. Там, в далеком сибирском тылу, была своя жизнь, так или иначе связанная с войной.
Мы, совсем ещё малышня, собирали колоски в поле. «Только б малая подмога, моя Родина, тебе...». Мы жили в хате под соломенной крышей на двух хозяев. И на «тетимарусиной» половине собирались женщины - поплакать над чьей-то «похоронкой», почитать письмо с фронта вслух, попеть песни, но главное - там до поздней ночи вязали варежки. Мне так хотелось, чтобы варежки, связанные моей мамой, может быть, нашли моего отца, и они должны быть самыми красивыми. И мама, распустив рукава моей красной кофточки, украсила варежки, в которые я вложила первое в своей жизни письмецо, конечно, надиктованное мамой: «Стреляй метко, боец! Вспоминай дом и возвращайся с победой!» Как надеялась, что там, под Ленинградом, оно найдёт папку, и согреют ему руки наши варежки.
К тёте Марусе Василенко, как в штаб, приносили для посылок на фронт кто что мог. Кто мешочек сухарей, кто шматок сала, завернутый в тряпицу, кто десяток папирос, но обязательно табачок в кисете и варежки. По крохам собиралась каждая посылка, но было у людей такое чувство, что это тоже маленький шаг к победе, которая была ещё так далеко!..
Это только нынешним скептикам кажется, что не стоит преувеличивать и подвиги солдатские, и эту нашу скромную дань. Уже некоторые энтузиасты с рвением переписывают историю Великой Отечественной войны. А тогда всё было архиважно: и са-
молёты, и танки, и снаряды, и наши скромные посылки были тоже оружием.
Я мало что смыслила во взрослых разговорах, но видела, как бабушка с молитвой у чёрной тарелки репродуктора слушает новости, а наши квартиранты дома, в старом Кировске (семья Ивановых), провожали на фронт одного сына, второго, третьего. И сокрушалась тетя Нюра, что не успела к воинскому эшелону принести для младшенького, Филиппа, подорожники, муку на которые собирали по горсточке всей улицей. А дед Сафон наказ давал: слушать последние известия и всё потом ему рассказать. Мне не терпелось, когда наши опять взяли какой-нибудь город (в моей детской памяти мы не отступали, а наступали!), скорее идти с тётей Нюрой на пристань к нему. И в оспинках на лице долго не истаивали слезинки. Сгинул где-то там, в Синявинских болотах, любимый сын.
Но самое важное узналось потом, когда я вернулась в 1974 году в родной Омск. Сразу, конечно, в Павлоградку. И с Нюрой Канцур - из большой семьи, в которую и меня подбрасывали «для пригляда», мы уже с высоты прожитых лет вспоминали, как дружно жили в войну. Одной бедой, одной семьёй. Однажды на уроке в первом классе (а начался уже сорок пятый год, и все говорили о близкой победе) наша вечно кашляющая учительница вдруг сказала: «Вот окончится война, и мы поедем в город на автобусе, пойдём в парк и купим белые булочки.». Какие непонятные слова: автобус, парк, белые булочки. И вдруг Лика, дочка Раисы Фёдоровны Веричевой, тихо так добавила: «И купим мороженое.». Нас поразило не неизвестное слово, а то, что молчащая на всех уроках девочка вдруг заговорила! И рассказала про далёкий Ленинград, про парк, куда водил папа, про свой дом, который она боялась теперь не узнать.
И на переменке, когда нам всем дали по лепёшке и стакану подсахариненной пахты, мы все дружно уступили ей самое тёплое место у печки и отламывали по кусочку от каждой лепешки. Через много лет нашла только её сестрёнку - ни мамы, ни Лики уже не было. Осколки войны нашли потом - больное сердце.
Конечно, я знала, что Омск в годы войны принял тысячи ленинградцев. Рабочие заводов: танкового имени Козицкого, шинного, «ЛОМО», «ЭХОЛОТ», «Красный треугольник», сотрудники научно-исследовательских институтов, выполнявших оборонные и военные заказы, прописались в нашем городе. А ещё омичи приняли 15 тысяч детей, из них три тысячи совсем крошечных, разместив в детских домах в Таре, Исилькуле, Черлаке, Москаленках, в старом Кировске. Приютили и семьи эвакуированных - женщин, стариков, курсантов военно-морской школы и военно-медицинского училища. Многих!
Но сейчас не о них. Мне вдруг вспомнились те самые варежки и очень захотелось узнать, куда же попали те самые посылки. Оказалось, что ещё жив Михаил Данилович Манник и что именно он как депутат Верховного Совета СССР возглавлял омскую делегацию, которая руководила «Ленинградским эшелоном».
Поезд отправился в осаждённый город на Неве 15 февраля 1942 года. 24 вагона! Что было в них? Известно точно: 18 631 посылка, общий вес -176 310 килограммов, стоимость по тому времени -2 226 650 рублей. А ещё в подарок защитникам Ленинграда более 180 наручных и карманных часов, два струнных оркестра и один баян. И 12 760 писем от сибиряков.
Сегодня мы бы назвали такой эшелон гуманитарной помощью. Только вот цена каждой посылки разве в рублях? Отрывали от себя, от семьи и от детей не лишнее, а часто чуть не последнее. Повезло, что эшелон дошёл, что его не разбомбили в пути на Дороге жизни, этой тоненькой ниточке надежды, связывавшей город с Большой землёй.
И было очень интересно узнать, к кому же конкретно попали те посылки? Манник рассказывал, что омичи хотели вручить свои скромные дары торжественно, но «эти гады полезли на наши позиции». Где? А там, где наши солдаты защищали город Пушкин. А ещё - защитникам Пулковских высот.
Ещё через несколько лет, когда мы готовили большой городской вечер, проходивший в Музыкальном театре, мы с Сергеем Рудзинским (добрая о нём память!) стояли там, на Пулковских высотах, где были остановлены фашисты, и ветеран войны Вячеслав Александрович Соколов показывал, где стояли наши, где были немецкие окопы. И он сказал тогда: «Смотрите, до центра Ленинграда рукой подать, прямая линия, как стрела. На машине - двадцать минут езды, представляете? Но мы должны были удержаться здесь во что бы то ни стало! И стояли. И выстояли».
А Борис Аронович Черчес, бывший на этих высотах до самого освобождения Ленинграда от блокады, до наступления на всём Ленинградском фронте, вспоминал, какой радостью для солдат были посылки именно от сибиряков. Не только омичей, конечно. «Как же умно придумали - присылать сало, оно так утоляло голод. А голодали не только там, в кольце блокады, но и на передовой. А ещё в посылках попадались кусочки сахара, продукта в ту пору наидефицитнейшего, и с любовью вышитые кисеты, носовые платки, словом, мелочи, но давно замечено, что всё великое начинается с малого. И забывать об этой поруке добра нельзя никогда».
Я тоже помню те драгоценные кусочки радости и сладости. О, цена военного хлеба! Пораненные лобогрейкой ноги Надежды Даниловны Лизуновой
из Семяновки Павлоградского района. Бездетность многих женщин, работавших трактористками вместо ушедших на фронт мужчин. Девочка, которая заплакала, когда вернувшийся с войны отец отрезал ей ломоть настоящего хлеба, она подумала, что её обманывают, потому что вот он настоящий хлеб - жмых! И слёзы ветерана, рассказывавшего, как он привёз свой трофей в вещмешке - две буханки хлеба! И рассказы женщин, которые на коленях выбирали из травы зёрнышки из случайно рассыпавшегося мешка. И как молотили в морозы, в изношенной одежонке, как у них замерзали даже слёзы. Как впрягались вместо павших быков.
И в той же Семяновке Мария Алексеевна Хиленко, муж которой получал так называемый «наркомзаговский паёк», пекла лепёшки на всю соседскую ребятню. Правда, деревня тогда была маленькой. Пока она стряпала, вся пацанва голодными воробышками молча сидела на жёрдочках ограды. Как терзало её это молчание. И потому она после войны пошла работать поварихой в детсад, чтобы все дети были сыты.
.Много лет мы дружили с ветераном войны Борисом Михайловичем Шнейдером, который так много сделал для увековечивания памяти подвига омичей 364-й Тосненской дивизии. Вот коротенький фрагмент его воспоминаний.
Когда фашисты сжимали блокадное кольцо, не по низинам укрепления возводили - по моренным грядам, по высотам. Немцы не ожидали, что в лютые декабрьские морозы в сорок втором сибиряки вклинятся в надёжно укреплённый район. Там и были «атаки яростные те», потому что за холмами лежала единственная ниточка, которой осаждённый город держал связь с «Большой землёй». И встала перед нами высота 43,3.
Когда армии сражаются, мужчины погибают. Но когда он увидел глаза ленинградских детей, сам сразу стал взрослым. А однажды приходит приказ, ещё до Синявино, чтобы 9 августа ни один снаряд не упал вечером на город. Немцы-то возмечтали именно в этот день въехать победителями в Ленинград. Не получилось.
- В тот вечер мне посчастливилось услышать из осаждённого города трансляцию Седьмой симфонии Шостаковича. Музыка удваивала силы, хотя до победы было ещё так далеко! Это позже я узнал, что слушал Ленинградскую симфонию. Наступления ждали все - лопалось терпение. И оно началось, и наши войска освободили Ленинград. Но ждать на фронте так же трудно, как и в тылу. Меня ранило, очнулся от холода. Спасла санитарная собака. Но домой поспешила « похоронка». После госпиталя приехал домой с палочкой, а мама, увидев меня, сомлела в обмороке. Жаль, что ни разу не прошёлся с победным маршем в День Победы - «клюшка тянет».
В феврале сорок третьего наши взяли Синявино в отчаянном сражении. Мина разорвалась у самых ног полковника Ковалёва, нашего земляка, и солдаты по очереди копали мёрзлую землю, и три залпа рванули в сумрачное небо. Его уже не было в живых, а письма ещё шли в Омск. 4 февраля сорок третьего он писал жене: «Наша армия разбила блокаду славного города-героя Ленинграда. Радуйтесь этой победе! Если останусь жив, какая будет у нас встреча.» Не было встречи.
Там, у этой злосчастной высоты 43,3, погиб Петр Михайлович Пушкарский из села Звездино Мо-скаленского района. У его вдовы, Руфины Васильевны, я читала пачку писем. Всё сберегла эта удивительная женщина - платье, туфельки, привезённые мужем из Москвы перед самой войной, скатёрку, покрывало. Сколько слёз пролила, когда перестали приходить весточки, пока не получила бумагу, мол, пропал без вести. И каждый год 9 мая она надевала то самое платье и туфельки, потому что так и осталась тоненькой, как девчонка, хотя и двух сынишек родила. Накрывала в доме стол на двоих. Я слышала, как она с ним разговаривала. «Господи, хоть бы разик увидеть тебя. А ты не откликаешься, и земля молчит, будто не слышит, как я со слезьми перечитываю письма твои. Вот и песня теперь любимая есть у меня: «Мой милый, если б не было войны!» Безымянная высота 43,3 - вот последний клочок земли, где упал Петр Михайлович Пушкарский - за Ленинград, за свою любовь, за своих сыночков.
Есть в Ленинграде (простите, в Санкт-Петербурге) улица Омская. Неподалёку от той Чёрной речки, где был смертельно ранен Пушкин. Раньше она называлась улицей Электропередач, потому что рядом высоковольтные подстанции, заводы. Рабочий район. Разный народ живёт там - те, кто приехал отстраивать Ленинград с Брянщины, с Ря-занщины... Коренных ленинградцев мало осталось.
Женщины, с которыми мы познакомились, когда снимали фильм «Блокадой крещённое братство», вечер памяти готовили, с благодарностью вспоминали Сибирь. Валентина Петровна Петрова (Максимович) после разных горьких мытарств попала в Москаленки и работала в детском доме. Евгения Михайловна Полоцкая девочкой с сестрёнками и мамой успела выбраться по «Дороге жизни» и выжила, благодаря помощи сибиряков в деревне под Ачинском. Мария Трофимовна Оловянникова отправила детей в Сибирь, а сама работала браковщицей военной продукции - пушек, потом санитаркой в госпитале. Больше всего она боялась, что они её лицо забудут. Они показывали мне, как привыкли чистить картошку - тоненькая шкурочка, мы так не умели. Анна Андреевна Набиуллина выжила, потому что им в госпитале разрешали брать эти самые очистки...
Надеюсь, что и сегодня люди помнят странички дневника ленинградской девочки Тани Савичевой, которая отмечала даты смерти своих родных.
В том семейном списке она была последней. Эти странички её дневника теперь в центре Пискарёвско-го мемориала. Такой вот памятник. Но и Михаил Михайлович Семёнов, ставший омичом подростком, тоже мог бы написать такой же скорбный список, потому что те даты запомнились на всю жизнь. Из большой семьи в живых он остался один.
В Музее обороны Ленинграда есть маленький блокнотик, одна из записей в котором и сегодня бьёт по сердцу: « Вчера поймали кошку. Мы её съели, она была вкусной.»
И хранится в музее кем-то сбережённая пайка блокадного хлеба! 120 граммов! Чего только не намешивали в то тесто, чтобы дать людям это спасительное подобие хлеба. Через много лет со слезами на глазах стояли у этих экспонатов леди Черчилль, Эйзенхауэр рядом с маршалом Жуковым. И, наверное, видели там же трость пленённого немецкого генерала, а на ней - выцарапанные названия городов Европы, которые он завоевал. И место для «Петербурга», которое он приготовил, но не вписал, потому что Ленинград покорить не удалось.
Когда Алесь Адамович и Даниил Гранин писали документальную «Блокадную книгу», они задавались вопросом: «Зачем? Ради чего оживлять страницы о страданиях и переживаниях людей, их давние муки?» Но.
«Время собирать камни, время разбрасывать.» Когда наступает время разбрасывать камни? Будущее часто бросает камни в прошлое, и к этому всегда следует быть готовым. Готовым быть к тому, что, собирая «камни» правды о себе и своём времени, уготовляешь их и для себя. Но так устроен человек -боль правды, всей правды для него в конечном счёте важнее, дороже сомнительного «блаженства» неведенья. «Всё это было, и живущие люди должны об этом знать.»
И обидно было слышать многим из нас: «Надо было этот город сдать! Сдали же французы немцам свой Париж!» И в перестроечной лихорадке по-чувствовашая свободу пресса стала повторять эти слова. Зачем было людям терпеть такие муки, жертвы, страдания? Ну, сдали же французы фашистам и Париж, и всю страну - и правильно сделали! Но, наверное, забыли при этом, что той мукой и стойкостью ленинградцев была спасена Европа. И Париж в том числе.
Что ожидало ленинградцев? Прочтём сейчас строки из секретной директивы 1-а 1601-41 немецкого штаба «О будущем города Ленинграда» от 22 сентября 1941 года: « После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого большого населённого пункта.
Необходимо тесно блокировать его и путём обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывных бомбёжек с воздуха сравнять его с землёй». С этого и должно было начаться то, что имел в виду Гитлер: «Разгромить русских как народ.» Так что есть и оправдание, и смысл подвига Ленинграда. Кто-то же должен был остановить врага! И он был остановлен у стен города. Город упорно не сдавался, держась из последних сил. И вся страна помогала как и чем могла. И вся страна услышала голос акына Джамбула Джабаева: «Ленинградцы, дети мои! Ленинградцы, гордость моя!»
Луч надежды. Один, другой, третий.Ты-сячи!.. И все знали, что там, в осаждённом городе симфонический оркестр исполнил «Ленинградскую симфонию» Шостаковича. Измождённые музыканты во главе с дирижёром Мравинским играли великую музыку, в которой слышалась победа! А ещё была у ленинградцев своя «богиня сострадания и надежды» - поэтесса Ольга Берггольц. Каждый вечер из динамиков слышался её негромкий голос. Казалось бы, хлеб, прежде всего - Хлеб! Ну, ещё и вода, и тепло.. .И ничего другого! Нет! У человека есть душа, которой тоже нужна пища. Те стихи тоже были оружием! Вот эти строки:
Я никогда героем не была,
Не жаждала ни славы, ни награды.
Дыша одним дыханьем с Ленинградом,
Я не геройствовала, а жила.
***
Товарищ, нам выпали горькие дни,
Грозят небывалые беды,
Но мы не забыты с тобой, не одни, -
И это уже победа.
***
А сколько посылок приходит с утра
Сюда, в ленинградские части!
Как пахнут и варежки, и свитера
Забытым покоем и счастьем.
***
Спасибо. Спасибо, родная страна,
За помощь любовью и силой.
Спасибо за письма, за крылья для нас,
За варежки тоже спасибо.
***
Пришла Победа.
И её солдат,
Её Правофланговый - Ленинград!
Многие тогда, в страшном кольце блокады, вдруг стали писать стихи. Люди научились ценить главное - душу свою, душу народа.
За тысячи километров от осаждённого города вместе с омичами ковали победу эвакуированные ленинградцы. И под открытым небом в сорок первом
(!) в нынешнем Октябрьском округе (тогда Моло-товском районе) получили прописку новые заводы: завод гидросамолётов № 288, влившийся в единый авиационный завод. И прибыл в Омск сам Туполев -и уже в январе сорок второго первый пикирующий туполевский бомбардировщик стартовал с заводского лётного поля. К слову - только в 1941 году армия получила 79 самолётов.
А эвакуированный из Запорожья моторостроительный завод 7 ноября сорок первого года (!) ещё под открытым небом сделал свой первый авиамотор на омской земле. Шинный завод (москвичи, ленинградцы, ярославцы, омичи) к концу декабря сорок первого выдал 300 шин.
80 процентов всей производимой в Омске продукции - для нужд фронта. И за каждой цифрой -живые люди.
До войны Магдалина Рафаиловна Стельмашек жила за песенной Нарвской заставой. Она запомнила на всю жизнь и холод, и голод блокады. Своими глазами видела, как на Ладоге под авианалётом затонула баржа с женщинами и детьми. Уцелела, выжила. И стал Омск домом.
Валентине Сергеевне Захаровой было 15 лет. В осаждённом городе она работала разносчицей телеграмм, ходила по промёрзшим квартирам и видела, как умирали матери, отдавая детям крошечный блокадный кусочек хлеба.
А Алиса Густавовна Захарова рассказывала, как въехал в детский сад грузовик, в кузов битком погрузили детей и повезли в Гатчину. А навстречу -немцы! Спасались кто как мог! Пришлось пережить весь кошмар блокады. В детскую память навсегда врезались низко летящие самолёты с чёрной свастикой. «Прямо на нас! Прямо на нас! И можно было увидеть злобные лица лётчиков».
Сколько имён, сколько историй, сколько слёз! И в Омске могла бы быть издана своя «Блокадная книга». И какие слёзы и слова горше? Михаил Григорьевич Диденко отступал там, на фронте. И это были первые слёзы взрослого человека, когда сдали немцам Павловск, Петродворец, когда в бессилии видел, как кружат над Ладогой фашистские стервятники. Как радовались, что всё-таки удалось сберечь «Дорогу жизни» - эту тоненькую ниточку спасения людей. А солдатский паёк - 300 граммов хлеба и 25 граммов манной крупы. Это как комментарий к омскому «Ленинградскому эшелону», к собранным всем миром сибиряками сухарям, сушёной моркови и кусочкам сала. Но были у него, тогда молодого солдата, и счастливые слёзы, когда была прорвана блокада.
А Ольга Николаевна Грибкова была на Ленинградском фронте просто поварихой, а если надо -стрелком. За маленький рост солдаты звали её не по имени, а Малюткой.
А в цехах омских заводов вместо мужчин за станками - женщины, подростки рядом с эвакуированными ленинградцами. Многие так и остались в нашем городе.
. Домой, домой! Какое удивительное слово -доброе, надёжное, тёплое. Я-то летом сорок пятого, после Дня Великой Победы, вернулась из Павло-градки под крыло к любимой бабушке, в родной дом. У моих ленинградских подружек дома не было, не было и родных. Просто они ещё не понимали своего сиротства. Помню, как сидели обнявшись моя мама и Раиса Федоровна Веричева: выпили по чарочке, плакали, прощались, а мы, девчонки, ничего не понимая, ревели.
Теперь за плечами была надёжная стена - Победа!!! Но и дальше в моей судьбе (и в школе, и в техникуме, и в институте) рядом оказывались ленинградские девчонки. Если честно, то они и питались, и одевались лучше нас, «домашних», о них заботилось государство. А мы, не дождавшиеся с войны своих отцов, были всё же счастливее - рядом с мамами. Мы приводили их к себе в гости, а они делились с нами чёрным хлебом с маслом, посыпанным настоящим сахаром.
И не случайно (через столько лет!) в содружестве с композитором Александром Зобовым написалась песня «Ленинградские девочки». И мы не могли подумать, что она в песенном конкурсе, по-свящённом 60-летию Победы, займёт первое место, что народная артистка СССР Мария Пахоменко будет петь её там, в Ленинграде (как-то не хочется сейчас, когда пишутся эти строки, называть его Санкт-Петербургом). А потом на Омском телевидении сняли фильм с таким же названием. Когда она впервые прозвучала в исполнении солиста группы «Ночной визит» Владимира Левина в нашем музыкальном театре, в зале плакали. А в 2005 году 9 мая, когда Мария Пахоменко пела её в огромном концертном зале, все встали. И снова слёзы. Потому что, к счастью, жива память.
Вот она, эта песня:
У мамы собираются подружки,
Сегодня им уже - за шестьдесят,
Детдомовское лакомство - ватрушки -
Их мама мастерица выпекать.
Ленинградские девочки, не считайте морщины!
Вы прекраснее всех - зеркала не солгут!
И к лицу вам осенние ваши седины,
И нарядные блузки вам очень идут.
Есть в январе особенная дата:
Не надо ни звонить, ни в гости звать.
В тот день была разорвана блокада!
Кто выжил, будет праздником считать!
Ленинградские девочки ничего не забыли, Вечный реквием скорби - списки горьких утрат. Из кошмара войны вас в Сибирь увозили, Далеко-далеко - не вернуться назад!
Как долго вы ещё надеждой жили: Случится чудо - и прощай, детдом! И братство ленинградское сложили, Связав Неву навеки с Иртышом.
Ленинградские девочки, вы, как сёстры, живёте, И детей породнили добротою своей, Самовар на столе - вот сейчас вы войдёте! Как любуюсь я вами и мамой моей.
И к лицу вам осенние ваши седины, И нарядные блузки вам очень идут. Ленинградские девочки, не считайте морщины, Вы прекрасны и молоды - зеркала вам не лгут!
Мои ленинградские девочки - вот их телефоны. Особые звонки, конечно, 27 января, когда была прорвана блокада, и 9 мая - наш общий праздник. Так случилось волею судьбы, что мы «военного времени дети».
Я знаю, что первой позвоню Эле Белан. Эльвире Михайловне. А если точнее - Хельми Малинен. Финская девочка, жившая до войны в Ораниенбауме - под Ленинградом. 22 июня она с мамой собирала ягоды в лесу, где их и застал авианалёт. Хищники с чёрными крестами заслонили небо. И, казалось, вот-вот заденут их крыльями. Мама прикрыла своим телом девочку. Дом был уже близко - рукой подать, но их остановили наши бойцы: «Здесь линия фронта». Она запомнила, как во дворе разбомблённой школы крутился глобус, и мама горько качала головой. А Хельми так хотелось взять этот глобус, а ещё «Букварь» и «Арифметику», ведь она осенью собиралась в первый класс. И медленная трудная эвакуация помнится до сих пор в мельчайших подробностях. Как умирала в долгой дороге мама, как она гладила её по льняной головке и говорила: «Надо жить. » Может быть, там, в вечном просторе, мама всё же узнала, что её дочь стала очень добрым и достойным уважения человеком, всю жизнь преданным искусству.
А потом у девочки отнялись ноги, и медсестрички больнички на севере Якутии опекали её как могли. А когда Хельми уплывала на пароходе в Якутский детский дом, собрали ей нехитрый узелок - платочек, платьишко, чулочки, ботиночки. А одна женщина сшила ей тряпочную куклу - самое бесценное богатство военного детства.
Это позже, когда в 60-70 годах начался поиск родных, однополчан по всей стране, ей тоже захотелось найти хоть кого-то из родных. Это долгая история, но писатель Мустонен помог ей найти сестру «Я в тот вечер не плакала, а выла, но теперь у меня была ниточка - к родине.»
Галина Филипповна Юрина ужасы той блокады помнит только по рассказам сестёр, им было 14 и 12, а ей всего два годочка. Родителей уже не было в живых, бабушка умерла, закрывшись в комнате, но оставив кусочек хлеба внучкам. Бомбёжки, налёт -девчонки бегом в бомбоубежище. С ней на руках. А она без конца громко орала - просила есть. И однажды старшие решили оставить её, может, кто-нибудь возьмет. Им будет легче. Так и сделали. Но когда какой-то мужчина поднял девочку над головой и стал кричать: «Чей ребёнок?» - не выдержали и побежали назад: «Это наш ребёнок!»
Эвакуация стала спасением. А жила семья Бе-лоусовых на улице с символичным названием: Дет-скосельский проспект. Через много лет, когда мы снимали сюжет для вечера о ленинградцах, три сестры стояли под тяжёлым ноябрьским дождём у своего дома и показывали младшей Гале «наш балкон», «наши окна». Им очень хотелось хоть на несколько минут войти в свою квартиру, где была колыбель их детства, счастье с мамой и папой, но новые петербуржцы захлопнули перед ними двери. Дождинки под тем дождем были солёными.
Галина Васильевна Нестерова - для меня тех-никумовская Галка. Строгая, с сильным характером. Их было четверо из детдома в нашей группе. Но я дружила с ней. И повторение истории: через много лет её разыскал брат, была какая-то путаница в документах. Поехала она в Ленинград, почти безошибочно узнала свой дом на углу Суворовского проспекта и Лиговки. Уверяла всех, что нашла. по запаху. Так ей помнилось. И ещё вспомнила, как рядом с её домом воспитатели детского сада запихивали ребятишек под скамейки, когда была бомбёжка. Нашлась родная душа - это же счастье!
Ирина Константиновна Вотинова (Штрем) помнит, как пришёл отец и скомандовал маме: «Будем эвакуироваться!» Мама упёрлась на своём: «Если погибнем, то все вместе.» И осталась в осаждённом городе с двумя девочками - Ирой и Лялей. Когда начиналась очередная бомбёжка, они все бросались на пол и затыкали уши. Ляля говорила одно только слово: «Хлебца.» Как хотелось есть!...
А потом была долгая дорога в Ташкент. Детей вывозили по «Дороге жизни» при любой маломальской возможности. Сошли с поезда. Смотрят - рядом живой мешок. Испугались. А это просто женщина в парандже. Но это была уже сносная жизнь - без бомбёжек и артобстрелов. И страна подняла и этих сестрёнок. Кормила, дала образование. Как и тысячам других.
Людмила Дубровская работала монтажницей на заводе имени Карла Маркса. И её тоже разыскал брат. Она сына за руку - и в Ленинград! Но среди встречавших мужчин брата не признала. Рванула на
Варшавский вокзал. И он туда же. Что-то им обоим показалось своё, родное. Всё выяснили, обнялись. «Я так рад, сеструха!» И в слёзы.
.Мы сидели в доме у Галины Филипповны Юриной, пили чай, рассматривали сохранившиеся фотографии, сдерживать слёзы было трудно. А рядом с Элей Белан сидела внучка и не скрывала удивления, мол, надо радоваться, а они плачут!.. И вместе со слезами на глазах слушали мы песню про них -«Ленинградские девочки». Они прожили достойно дарованную каждой из них судьбу - педагог и монтажница, искусствовед и библиотекарь. Вырастили детей, внуков. Было в жизни всякое, но главное, чем дорожили они, - доброта и память. А истоки судеб там - из военного детства, из родного гнезда, из детдомовского братства.
Точка на карте. Когда-то (ещё на нашей памяти) Ленинград, теперь вот Санкт-Петербург. Всё понимаем, привыкаем. Но общая память у моего поколения всё-таки ленинградская. Против этого города, против детей, женщин, стариков, солдат Красной Армии, защищавших страну от врага, были брошены 32 пехотные, 3 танковые, 3 кавалерийские дивизии, 2 пехотные бригады, поддерживаемые мощной авиацией. Ещё бы немного, ещё чуть-чуть. Но в истории не бывает так - «чуть-чуть». Не сомкнулось блокадное кольцо, осталась тоненькая ниточка «Дороги жизни». И страна не бросила город на произвол судьбы, на растерзание фашистам. И тогда немецкое командование решило, что «Ленинград умрёт сам». И бросило все силы на Москву и Сталинград. Но и там не получилась «молниеносная война». А дальше - по извечной русской традиции
- собрались мы с силами - и вперёд! До Берлина, до Рейхстага, до Победы!
«Однажды кончаются войны.» Мудро и наивно. Да, кончаются, но всегда рядом вопрос - почему начинаются снова? И этот вопрос не ветеранам, честно выполнившим свой долг перед Отечеством, а поколениям, приходящим на смену. Манкуртами не рождаются, как и солдатами, и героями. И выбор стержня судьбы вызревает, как зерно. «Однажды кончаются войны.» Если бы так! Ведь было же в сорок пятом - ветераны отдавали свои медали ребятишкам играться, так скорее хотелось им забыть, что пережито страной и каждым отдельным человеком - фронтовиком, тыловиком, ребёнком. А память
- она не уходит, она живёт. Не только на Писка-рёвском мемориале в городе на Неве, но и в Омске, в парке Победы, в сотнях городов и сёл. В хороших фильмах, книгах, песнях, в семейных альбомах. И в этом моём «Ленинградском блокноте» должна быть достойная точка. Или многоточие. Благодарная память у каждого из нас своя, как «самостоянье человека, залог величия его», если сказать пушкинскими словами.
И я помню, как кадры документального кино, тот солнечный майский день, когда все бежали к райцентровской площади в Павлоградке. Бежала и я, бухая тяжеленными полуботинками. И отчаянно ревела. Потому что вполне может быть, что там, у школы, ждёт меня на всю войну пропавший папка. Потому что Победа! Потому что возвращаются солдаты домой. И я так боюсь, что не узнаю его. И он меня не узнает, потому что мне восемь лет, я выросла. Сердце выпрыгивало из груди. Откуда-то мчалась бричка, остановилась, и люди протянули мне руки. И кто-то закутал в солдатскую шинель, пропахшую потом и махоркой. Было так людно, хорошо, празднично, непонятно только одно - почему
люди плачут? Что такое «безотцовщина» многие поняли только потом.
На горизонте великий день - 70-летие Победы. А 27 января 2014 года - 70-летие прорыва блокады и освобождения Ленинграда. Время вспоминать, время помнить, время мудро и серьёзно думать о завтрашнем дне нашего Отечества. Иного не дано.
Иного не дано. Потому что самая трудная вековечная битва - за душу человека - продолжается. Как там - в песне Булата Окуджавы: «Возьмёмся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке.» Чтобы были счастливы наши дети и внуки. А мы живём на «краешке портретном» у своего времени, чтобы помнили и нас!
Виктория Луговская - заслуженный работник культуры РФ, член-корреспондент Петровской академии наук и искусств.
© В. Луговская, 2014
Б. Е. Шепелев
ОСВОБОДИТЕЛИ ИЗ НАШЕГО СЕЛА
Поэма
...Величайшее счастье для солдата - сознание того, что ты помог своему народу победить врага,
отстоять свободу Родины, вернуть ей мир.
Маршал К. К. Рокоссовский
Телогрейка да лаптишки, Корка хлеба с огурцом -Всё, что дать могли детишкам Сельским раньше мать с отцом.
Но в мороз бывало туго: Пара валенок на всех -Вот сиди и жди друг друга, Чтобы выбежать на снег.
С нетерпеньем ждали Пасхи -То-то праздник на селе! Получалось всё, как в сказке, Хоть лети на помеле:
Яйца крашеные в блюде, Сладкий творог с куличом, Разнаряженные люди И веселие ключом...
Так, примерно, пролетело Детство наших хотушан
До войны. Выходит смело в путь-дорогу, свет-Иван:
Он в сатиновой рубахе, Белых пуговиц рядок... И поёт, подобно птахе, Музыкальный паренёк.
Жизнь в колхозе веселела; Есть и овощи, и хлеб, Клевера пустили в дело -Не забыть тех светлых лет.
Но... свалился 41-й, Как с подрезанным крылом -Затянуло в узел нервы -Ворон-траур над селом:
«Дан приказ ему на запад...» И рыданья под гармонь, И войны кровавый запах, И мозоль во всю ладонь.
Ежедневные повестки Уводили из села
Юных, добрых, сильных, честных На кровавые дела.
То к востоку отступали, То упёрлись под Москвой, То на западные дали Шли вперёд из боя в бой.
Вот осколочным снарядом Изрешечен под Москвой, Кто в селе держал порядок -Председатель хотушской.
В осаждённом Ленинграде, В окружении громил, Пухнет с голоду в осаде Воин - Щенин Михаил.
Чугунов в крови под Мценском, Рвётся в Польшу Кулешов,
