CC BY
16
В.С. СОЛОВЬЕВ И ЕГО НАСЛЕДИЕ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ1
УДК 141.4:27-175 ББК 87.3(2)522
ЛАТИНСКАЯ ВЫПИСКА ВЛ. СОЛОВЬЕВА ИЗ «PRONOSTICATIO»
ИОГАННА ЛИХТЕНБЕРГА: ОТ «ДНЕВНИКА ПИСАТЕЛЯ» Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО ДО «ТРЕХ РАЗГОВОРОВ» ВЛ. СОЛОВЬЕВА
АЛ. РЫЧКОВ
E-mail: [email protected]
Доказывается гипотеза, что в «Дневнике писателя» за май-июнь 1877 г. Ф.М. Достоевский опубликовал пророчество о «взлете над миром великого Восточного Орла» по латинскому конспекту книги «Прогностика» (1528 г.) Иоганна Лихтенберга, полученному от Вл. Соловьева, который сделал его во время командировки в Лондон в 1875 г. Для прояснения вопроса в научный оборот привлечена неизвестная ранее выписка Вл. Соловьева «1528. Liechtenberger» из фондов ИРЛИ РАН. Проведена подробная текстологическая сверка публикации Достоевского и рукописи Вл. Соловьева с оригиналом книги Лихтенберга, в результате которой установлено, что Соловьев использовал ряд сокращений и компиляций текста, аутентично воспроизведенных в «Дневнике писателя». Это доказывает, что латинская выписка Соловьева действительно послужила первоисточником для Достоевского. В этой связи проанализирован религиозно-философский и профетический контекст, стоящий за содержанием фрагментов книги Лихтен-берга, вызвавших интерес русских мыслителей. Отклик в философском наследии Соловьева от сотворческой встречи с Достоевским по истолкованию пророчества продемонстрирован на примере последней книги философа «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории» (1900 г.). Показан эсхатологический контекст профетических библейских цитат, на которые опирается финал этой религиозно-философской притчи. Высказана и обоснована гипотеза, что соловьевский образ Достоевского стал одним из прототипов ее персонажа - г-на Z: сближавшие мыслителей опора на библейское откровение, профетизм и эсхатологическая историософия отражены в аллюзиях образа г-на Z к более ранним соловьевским характеристикам мировоззрения Достоевского, где Достоевский представлен сквозь призму собственных религиозно-философских идей Соловьева. Сделан вывод, что латинская выписка Соловьева может быть рассмотрена в ракурсе доктрины Иоахима Флорского о трех эпохах, на которую опирался Лих-тенберг и которая послужила одним из оснований хилиастической эсхатологии «позднего» Достоевского и тринитарной историософии Вл. Соловьева.
Ключевые слова: мировоззрение В.С. Соловьева, «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского, рукописи Вл. Соловьева, конкорданс, «Прогностика» И. Лихтенберга, доктрина Иоахима Флорского, тринитарная историософия, эсхатология, католический мистицизм, западный эзоте-ризм
1 Публикуемые статьи подготовлены на основе докладов, представленных на Международной научной конференции «В.С. Соловьев и его наследие в современном мире: к 165-летию со дня рождения В.С. Соловьева и 20-летию деятельности Межрегионального научно-образовательного центра исследований наследия В.С. Соловьева - Соловьевского семинара», г. Иваново, ИГЭУ, 15-16 ноября 2018 г.
VL. SOLOVYOV'S LATIN EXTRACT FROM JOHANNES LICHTENBERGER'S BOOK «PRONOSTICATIO»: FROM F.M. DOSTOEVSKY'S «A WRITER'S DIARY» TO VL. SOLOVYOV'S «THREE CONVERRSATIONS»
A.L. RYCHKOV
E-mail: [email protected]
The article proves the hypothesis that F.M. Dostoevsky in «A Writer's Diary» of May-June 1877) published a prophecy about the "soaring of the Great Eastern Eagle over the world" based on the Latin extract of Johannes Lichtenberger's book «Pronosticatio» (1528) which Vl. Solovyov made during his trip to London in 1875 and later gave to Dostoevsky. To investigate the question, the author of the article used Vl. Solovyov's extract «1528. Lichtenberger» that is stored in the archives of the Russian Literature Institute of the Russian Academy of Sciences and had been unknown before. A detailed textological reconciliation of F.M. Dostoevsky's, Vl. Solovyov's and J. Lichtenberger's texts has shown that Vl. Solovyov somewhat shortened and compiled the text, which was authentically reproduced by Dostoevsky in "A Writer's Diary ". This fact proves that it is Solovyov's extract that Dostoevsky 's work was based on. This urged the author of the article to analyse the religious-philosophical and prophetic context underlying the fragments of Lichtenberger's book, which aroused the Russian thinkers ' interest. The influence of Vl. Solovyov and F. Dostoevsky's conversation, in which they interpreted the prophecy, on Solovyov's philosophy is shown by analysing the philosopher's last book-parable «Three Conversations on War, Progress and the End of World History» (1900) as an example. The eschatological context of the prophetic biblical quotations which became the basis for the finale of the religious-philosophical parable is shown. A hypothesis is expressed and substantiated that F.M. Dostoevsky became one of the prototypes of «Mr. Z» in the parable: the reliance on biblical revelation, pro-phetism and eschatological historiosophy shared by both thinkers are reflected in the allusions of the Mr Z image to Solovyov's earlier characteristics of Dostoevsky's worldview where Dostoevsky is shown through the prism of Solovyov's own religious and philosophical ideas. It is concluded that Vl. Solovyov 's Latin extract can be considered from the perspective of Joachim of Fiore 's doctrine about the three eras which J. Lichtenberger relied upon and which became one of the foundations for chiliasm in Dostoevsky's later writings and for Vladimir Solovyov's Trinitarian historiosophy.
Key words: Vl. Solovyov's worldview, F.M. Dostoevsky's "A Writer's Diary", Vl. Solovyov's manuscripts, concordance, Johannes Lichtenberger's «Pronosticatio», Joachim of Fiore's doctrine, Trinitarian historiosophy, eschatology, Catholic mysticism, Western esotericism.
Среди черновиков «раннего» Вл. Соловьева, хранящихся в Рукописном отделе ИРЛИ РАН, находится ранее не описанный латинский конспект книги «Прогностика» (1528 г.) Иоанна Лихтенберга 2, откуда Вл. Соловьев выписывает фрагменты пророчества о Деве-Лилии и Орле с Востока. К этому же изданию обращается в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевский. Ниже рассмотрены
2 ИРЛИ. Ф. 240. Оп. 2. № 159. Л. 24 (Архив С.А. Полякова). Факсимиле см. на Илл. 1. Вл. Соловьев обращается к изданию: Pronosticatio Johannis Liechtenbergers, jam denuo sublatis mendis, quibus scatebat, pluribus, quam diligentissime excussa [Прогностика Иоганна Лихтенберга, теперь тщательно очищенная от многочисленных важных погрешностей, которыми изобиловала]. Coloniae [Köln], P. Quentel, 1528. 84 l., 8° [1]. В книге отсутствует нумерация страниц. В комментариях к «Дневнику писателя» ошибочно указано заглавие другого (парижского) издания 1530 г., которое имелось в распоряжении комментаторов (см.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1877 год. Январь-август // Ф.М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 30 т. Л., 1983. Т. 25. С. 410-411 [2]).
вопросы взаимосвязи конспекта Соловьева с публикацией Достоевского и о том, как отразилось обращение к средневековой профетической традиции, представленной Лихтенбергом, в творческой перекличке мыслителей.
В «Дневнике писателя» за май-июнь 1877 г. Ф.М. Достоевский публикует эссе «Из книги предсказаний Иоанна Лихтенбергера, 1528 года», в котором усматривает пророчество о роли России в европейской истории XIX-XX вв., в частности - о Русско-турецкой войне 1877-1878 гг. Достоевский цитирует и комментирует «Прогностику» по некоей «латинской выписке», уточняя, что с этой выпиской его ознакомил «один из наших молодых ученых», который «нашел в Лондоне, в королевской библиотеке, один старый фолиант, "книгу предсказаний", "Prognosticationes" Иоанна Лихтенбергера, издание 1528 года, на латинском языке»3.
Д.Н. Стремоухов в 1935 г. полагал наиболее вероятным, что указанным в «Дневнике писателя» молодым русским ученым, который работал в Лондоне и интересовался подобными пророчествами, мог быть только Вл. Соловьевым4. В пользу этого предположения И.Л. Волгин собрал ряд косвенных доказательств5, однако документально подтверждающая гипотезу копия латинской выписки Вл. Соловьева в архивах Достоевского не сохранилась. Сама выписка до настоящего времени также оставалась неизвестной, что привело к оправданно осторожному отношению соловьевоведов по включению источника Достоевского в круг своих исследований.
«Латинская выписка» Вл. Соловьева как один из первоисточников «Дневника писателя» Ф.М. Достоевского
В главе «Из книги предсказаний Иоанна Лихтенбергера, 1528 года» Достоевский пишет, что после предсказаний о французской революции и Наполеоне (который именуется великим орлом, aquila grandis), Лихтенберг повествует о дальнейших европейских событиях и явлении «другого орла», с Востока, за аллегорией которого писатель увидел Россию.
Достоевский реструктуризирует латинские цитаты из «Прогностики» согласно задачам публикации, складывая фрагменты в иной, чем в первоисточнике, последовательности6. Все приведенные им цитаты также присутствуют в конспекте Вл. Соловьева. Представленное ниже в таблице Приложения параллельное сопоставление этого конспекта с оригинальным текстом «Прогностики» издания 1528 г. и текстом, воспроизведенным в «Дневнике писателя», показывает, что выписки Соловьева и Достоевского содержат идентичные замены
3 См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1877 год. Январь-август. С. 122-123.
4 «Le jeune savant russe qui travaillait à Londres et qui s'intéressait à de telles prophéties, ne pouvait être que Soloviev» (см.: Strémooukhoff D. Vladimir Soloviev et son oeuvre messianique. Paris, 1935. P. 118 [3]).
5 См.: Волгин И.Л. Фрагменты «Дневника писателя». Публикация, вступительная статья и комментарии // Литературное наследство. Т. 86. М., 1973. С. 62 [4].
6 См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1877 год. Январь-август. С. 122-123.
и сокращения оригинального текста Лихтенберга. Так, фрагмент № 2 Достоевского во всех случаях включает одинаковые с «латинской выпиской» лакуны текста оригинала. В той же сокращенной цитате из главы VI «Прогностики» Вл. Соловьев вместо «annis adhuc quinque» («[еще] пять лет») вписывает «annis multis» («годы многие»). Как видно на факсимиле рукописи (см. рисунок Приложения), в этом месте перо Соловьева дало сильную течь, и, что вероятно, отвлекло его внимание. Итоговый текст латинской выписки очевидно отличается от оригинала. Тем не менее латинский текст, приведенный Достоевским, аутентично повторяет конспект Соловьева7, включая словарную замену «multis» и другие замены. Все это дает нам веские основания признать обсуждаемую рукопись Вл. Соловьева в качестве первоисточника для Достоевского. Полная расшифровка «латинской выписки» Вл. Соловьева, ее перевод и подробный конкорданс с текстами И. Лихтенберга и Ф.М. Достоевского приведены ниже в разделе «Приложение».
«Отголоски иоахимизма» в книге Лихтенберга и у Вл. Соловьева
Подтверждение гипотезы об использовании Достоевским в качестве своего первоисточника латинского конспекта Вл. Соловьева позволяет рассмотреть содержание «Прогностики», публикацию Достоевского и оставшуюся неучтенной исследователями «латинскую выписку» Соловьева в едином ракурсе религиозно-философских исканий мыслителей.
«Прогностику» Лихтенберга относят к наиболее цитируемым книгам XVI в., ее содержанию посвящены специальные исследования8. «Прогностика» отображает апокалиптическое видение будущего мира, включая появление лжепророков, последнего мирового императора, судьбы турок и евреев. На ее страницах пророчества сивилл и Иоахима Флорского встречаются с легендами об антихристе. Астрологический анализ соединения Сатурна и Юпитера в 1484 г. и зодиакальные аллюзии сочетаются здесь с обсуждением эсхатологических пророчеств. Основными источниками Лихтенберга были сочинения Рейнхардта Лолларда, св. Бир-гитты, Пауля ван Мидделбурга, «Liber Concordie» Иоахима Флорского, а также приписываемые его авторству произведения иоахимитского круга («Super Hiere-miam», «Oraculum Cyrilli», «Vaticinium Sybillae Erithrea»)9. Лихтенберг перенял концепцию союза Лилии (= Франция) и Орла (= Германия) из популярного пророчества, приписываемого св. Биргитте, и предсказал, что от этого союза будет рож-
7 Различие латинского текста в запятых и прописных буквах у Соловьева и Достоевского отражает позднейшую издательскую корректуру, проделанную по просьбе последнего. По поводу готовящегося издания латинской выписки Достоевский 20 июня 1877 г. писал: «NB (самое главное). Ради бога, дайте прокорректировать латинский текст кому-нибудь знающему латинский язык» [2, С. 412].
8 Библиографию исследований см.: Petrella G. La Pronosticatio di Johannes Lichtenberger: un testo profetico nell'Italia del Rinascimento. Udine, 2010 [5].
9 Учет цитат и аллюзий Лихтенберга из сочинений иоахимитов представлен М. Ривз (см.: Reeves M. Joachimist Influences on the Idea of a Last World Emperor // Traditio. 1961. Vol. 17. P. 341 [6]).
ден «последний император» и достигнуто завершение истории, в последнем следуя иоахимитской эсхатологии истории.
Вл. Соловьев выписывает важнейшую часть пророчества, где Лилия сочетается с Орлом и переносится на Восток, чтобы противостоять Льву. Образ «другого орла» с Востока, «который огонь возбудит в лоне невесты Христовой», очевидно прочитываемый русским философом в духе славянского мессианизма, Соловьев находит в главе XIII, где Лихтенберг пишет эти слова как комментарий на оракул Эритрейской сивиллы. Экскурс Лихтенберга основан на сочинении «Vaticinium Sibillae Erithreae», приписываемом Иоахиму Флорскому, которое приобрело широкое влияние после его смерти10. Как ныне установлено, оно было написано в середине XIII в. его последователями11. Этот фрагмент и другие многочисленные обращения к эсхатологическим идеям аббата Иоахима на страницах «Прогностики» подтверждают мнение ведущего западного эксперта по иоахимизму М. Ривз, которая среди источников соловьевской историософии, перекликающихся с учением Иоахима Флорского,12 выделила «ряд слабых отголосков иоахимизма у пророков эпохи Ренессанса, таких как Лихтенберг...»13. «Разумеется, - продолжает М. Ривз далее, - видение Соловьева божественной Софии, освещающей экуменическую церковь, близко к спиритуализму Иоахима»14. Речь здесь идет в первую очередь о восходящих к учению о трех эпохах Иоахима Флорского тринитарной метафизике и историософии Вл. Соловьева. Подобно Иоахиму, Соловьев строит свою историософию в контексте тринитарного, а не христоцентричного мышления и относит приметы наступления новой, третьей (софийной) эпохи на ближайшее будущее. В этой связи отмеченные Ривз «отголоски иоахимизма» у Лихтенберга действительно перекликались с интересами и исканиями «раннего» Соловьева. Представляется очевидным, что вместе с расшифровкой «латинской выписки» Соловьев обсуждал с Достоевским и общее содержание законспектированной им книги Лихтенберга, включая ее иоахимитский историософский контекст. Таким образом, с большой вероятностью мы можем отнести «Прогностику» к числу источников хилиастической эсхатологии и трактовки «Откровения Иоанна Богослова» у «позднего» Достоевского15. Остановимся на этом тезисе подробнее.
10 Анализ связанного с Эритрейской сивиллой текста Лихтенберга, привлекшего внимание Соловьева (см.: Reeves M. Joachimist Influences on the Idea of a Last World Emperor. P. 325-326, 342-346, 360).
11 См.: Reeves M. The Influence of Prophecy in the Later Middle Ages: a Study in Joachimism. Oxford, 1969. P. 56-57 [7].
12 См.: Максимов М.В. Вл. Соловьев и Иоахим Флорский: историософские параллели // Философский альманах. Иваново, 1998. № 1-2. С. 254-262 [8]; Максимов М.В. Трактат «София» как опыт историософской пропедевтики: к вопросу о становлении философско-исторической концепции Вл. Соловьева // Соловьевские исследования. 2001. Вып 2. С. 58-62 [9]; Рычков А.Л. Владимир Соловьев и антихристы Иоахима Флорского // Соловьевские исследования. 2018. Вып. 3 (59). С. 6-42 [10].
13 См.: Reeves M., Gould, W. Joachim of Fiore and the Myth of the Eternal Evangel in the Nineteenth and Twentieth Centuries. 2-e ed. Oxford, 2001. P. 331 [11].
14 Там же. P. 332.
15 О хилиастическом ракурсе и теологии истории Иоахима Флорского в рецепции Достоевского см.: Котельников В.А. Теология истории Иоахима Флорского в рецепциях Ф. Достоевского и
Повторяя только своими словами пророчества Откровения...
Известно, что в полемической (по отношению к К.Н. Леонтьеву) «Заметке в защиту Достоевского от обвинения в "новом" христианстве» (1883-1884 гг.)16 «Соловьев построил свою защиту против Леонтьева» на тезисе о том, что «Достоевский только перелагал "своими словами" на общедоступный язык "пророчества новозаветного откровения"»17. «Полемика вокруг Пушкинской речи вела к Апокалипсису», и конкретным предметом этой полемики между Соловьевым и Леонтьевым становится «понимание 20-й и 21-й глав Апокалипсиса - учения о тысячелетнем царстве и таинственных слов о новой земле. Спор ложился в русло большого противоречия двух тенденций вокруг Апокалипсиса, обозначенных о. Сергием Булгаковым как "имманентно-исторический" и "трансцендентно-катастрофический" пути понимания откровения»18. Во включенной как приложение в первое издание «Трех речей в память Достоевского» полемической заметке к Леонтьеву Соловьев объясняет истолкованием апокалиптических образов в реалиях современности тему «Пушкинской речи» Достоевского о наступлении той «всемирной гармонии, о которой пророчествовал Достоевский», на пути к которой произойдет все, «как это описывается в Апокалипсисе - любимой книге Достоевского в его последние годы. "И знамение велие явися на небеси, жена облечена в солнце" ... Вот какую всемирную гармонию и благоденствие разумел Достоевский, повторяя только своими словами пророчества новозаветного откровения»19.
По нашему предположению, впоследствии, - в «Трех разговорах о войне, прогрессе и конце всемирной истории», - Соловьев воплотит эти слова, сказанные о Достоевском, в необычный литературный прием, который до настоящего времени служит предметом полемики среди исследователей его творчества20. Прервав «Краткую повесть об Антихристе» на знамении «Жены, облеченной в солнце», Соловьев вкладывает дальнейший пересказ в речь г-на Т. Текст этого пересказа
З. Красиньского // Вопросы философии. 2011. № 4. С. 122-127 [12]; Золотарев А.В. Спор Леонтьева и Соловьева о хилиастических идеях Достоевского: вхождение темы Апокалипсиса в круг проблем русской философии // Соловьевские исследования. 2018. Вып. 2 (58). С. 6-20 [13].
16 Впервые опубликовано в: «Русь», 1883, № 9; с изменениями - как приложение к первому изданию брошюры «Три речи в память Достоевского (1881-1883)» (М., 1884).
17 См.: Бочаров С.Г. Леонтьев и Достоевский // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 12. СПб., 1996. С. 185 [14].
18 Там же. С. 186.
19 См.: Соловьев В.С. Заметка в защиту Достоевского от обвинения в «новом» христианстве (Приложение к «Трем речам в память Достоевского») // Соловьев В.С. Собр. соч.: в 10 т. 2-е изд. СПб., 1911. Т. 3. С. 223 [15]. Подробнее о полемике Вл. Соловьева с К.Н. Леонтьевым см.: Золотарев А.В. Спор Леонтьева и Соловьева о хилиастических идеях Достоевского: вхождение темы Апокалипсиса в круг проблем русской философии. С. 6-20. По выводам исследователя, «Соловьев достаточно адекватно передает сокровенные мысли автора "Пушкинской речи"» (там же. С. 11).
20 Пересказ заключительной части повести монаха Пансофия является одним из ключевых сюжетов в долгой полемике среди соловьевоведов относительно мировоззрения «позднего Соловьева» (обзор полемики см.: РынковА.Л. Владимир Соловьев и антихристы Иоахима Флорского. С. 12-15; 30-31).
целиком повторяет «своими словами пророчества новозаветного откровения» (точнее, 19-20 главы Апокалипсиса), комментируемые цитатами из Евангелия от Матфея, Деяний апостолов и Книги пророка Даниила.
Проиллюстрируем сказанное. Сопоставление заключительного эпизода «Краткой повести об антихристе» в пересказе г-на Z21 с профетическими источниками Ветхого и Нового Заветов позволяет представить этот пересказ в виде следующего схематичного текста, включающего библейские первоисточники и авторские вставки, связующие их с контекстом повествования:
[Г-н 2.] Но едва стали сходиться авангарды Откр. 20:8; Дан. 11:45; Ие-зек. 38.22; Откр. 20:10; папу Аполлония Откр. 19:20. Между тем евреи бежали к Иерусалиму Пс. 54:6,17. Когда святой город был уже у них в виду Мф. 16:27; Мф. 24:27; Деян. 1:11. В то же время от Синая к Сиону двигалась толпа христиан, предводимых Петром, Иоанном и Павлом Откр. 20:422.
Таким образом, в рассмотренном фрагменте Соловьев литературно воплощает сказанное им о Достоевском в предшествовавших «Трем разговорам» «Трех речах в память Достоевского» (с Приложением), темы которых (вместе с тематикой Христа и антихриста из «Братьев Карамазовых», в особенности «Легенды о великом инквизиторе») отразятся в речах и во многом станут позицией г-на 2. Образ г-на 2 критика традиционно определяет как выражающий позицию автора, фактически относя его к олицетворению самого Соловьева. Однако присутствие в речах г-на 2 «главных тем» Достоевского, как их видел и описал в «Трех речах в память Достоевского» Соловьев, позволяет поднять вопрос об аллюзиях к Достоевскому в образе этого персонажа, а следовательно, говорить о г-не 2 по крайне мере как собирательном образе. Это меняет принятые интерпретационные стратегии анализа «Краткой повести об антихристе»23, однако вопрос о Достоевском как одном из вероятных прототипов г-на 2 требует специального рассмотрения. Мы остановимся далее подробнее лишь на его эсхатологическом ракурсе, сближающем мыслителей: взаимному интересу Соловьева и Достоевского к пророчествам Лихтенберга, астрологическая «Прогностика» которого в свою очередь опиралась на эсхатологическую версию истории в духе Иоахима Флорского.
21 См.: Соловьев В.С. Три разговора // Соловьев В.С. Собр. соч.: в 10 т. 2-е изд. СПб., 1914. Т. 10. С. 219-220 [16].
22 Подробные анализ и комментарии к представленной схеме см.: Рынков А.Л. Владимир Соловьев и антихристы Иоахима Флорского. С. 28-35.
23 По нашему заключению, следуя образу Достоевского, созданному самим Соловьевым в «Заметке в защиту Достоевского.», в поисках «нового религиозного сознания» экуменический мыслитель обращается к раннехристианским первоисточникам доконфессионального христианства. Поскольку вынесенное за рамки рукописи Пансофия окончание оказывается сжатым конспектом содержания библейских пророчеств, соотнесенных с фабулой повести, его конфессиональная оценка как предмет полемики соловьевоведов не представляется обоснованной.
Необычный литературный прием, или как Вл. Соловьев позвал Достоевского, чтобы оспорить Льва Толстого
Представляется, что след сотворческой встречи Соловьева с Достоевским по истолкованию пророчеств из «латинской выписки» может быть прослежен в позднем философском наследии Вл. Соловьева, в особенности - «Трех разговорах», завершающихся хилиастическим описанием «конца истории» (от лица г-на Ъ).
По мнению целого ряда исследователей, Вл. Соловьев является одним из прототипов образов Алеши и/или Ивана Карамазовых, роман о которых Достоевский подробно обсуждал с Соловьевым во время совместного «паломничества» в Оптину Пустынь. Но при этом, несмотря на очевидное перенесение «основных тем Достоевского» - как видел и писал о них ранее Соловьев - в речи г-на Ъ итоговой части «Трех разговоров», до настоящего времени вопрос о Достоевском как возможном прототипе персонажа последней книги Вл. Соловьева не поднимался. Одной из причин этого может быть известная гипотеза о расхождении взглядов «позднего Соловьева» с Достоевским, высказанная еще Л.И. Шестовым в работе «Умозрение и Апокалипсис: Религиозная философия Вл. Соловьева» (1927 г.) и развитая в работах Дж. Корнблатт. Согласно этой гипотезе, после «Трех речей в память Достоевского» и ответов критикам Соловьев лишь мимоходом писал о Достоевском, чтобы избежать печатных споров с ним24. Однако в круг тем, для которых исследователями было рассмотрено возможное дистанцирование позиции Соловьева от круга идей Достоевского, не входят профе-тизм и эсхатологическая историософия, которые, наоборот, сближали мыслителей и остались впоследствии фундирующими в творчестве Соловьева. Представляется вероятным, что данный ракурс и мог быть отражен в аллюзиях образа г-на Ъ к более ранним характеристикам мировоззрения Достоевского в работах Соловьева, в которых Достоевский представлен сквозь призму собственных религиозно-философских идей автора, в том числе как христианский пророк-предтеча нового религиозного искусства25.
Этот важный момент следует учитывать при рассмотрении гипотезы о Достоевском как одном из прототипов г-на Ъ, поскольку, как справедливо отмечает Дж. Корнблатт, в «Трех речах в память Достоевского» «Соловьев использует тщательно отобранные ссылки на Пушкинскую речь Достоевского, чтобы превознести своего товарища со сходных с собственными и взаимоприемлемых точек зрения. <...> Соловьев тонко подменяет формулировки Достоевского более типичными для собственного взгляда на реальность»26. В г-не Ъ мы также нахо-
24 См. подробнее: Kornblatt J.D., Rosenshield G. Vladimir Solovyov: Confronting Dostoevsky on the Jewish and Christian Questions // Journal of the American Academy of Religion. 2000. Vol. 68, iss. 1. P. 69-98 [17].
25 См., напр.: Соловьев В.С. Заметка в защиту Достоевского от обвинения в «новом» христианстве. С. 190.
26См.: Kornblatt J.D., Rosenshield G. Vladimir Solovyov: Confronting Dostoevsky on the Jewish and Christian Questions. P. 74, 77.
дим черты специфического соловьёвского образа Достоевского как профетиче-ского христианского мыслителя, и привлечение именно этого образа к анализу «Трех разговоров» оказывается герменевтически продуктивно.
Соловьёвский подход к Достоевскому как «истинно христианскому писателю», опирающемуся на модели библейского откровения и профетизма, был возобновлен в работах целого ряда современных исследователей. В частности, Т.А. Касаткиной и М. Косталевской было показано, что, «используя библейскую модель для построения образа человекобога, Достоевский указывает на идентичность идеи человекобога идее Антихриста»27. Согласно выводу Т.А. Касаткиной, «Антихрист Достоевского - это человек, обезбоженный и обожествленный. Пожалуй, наиболее законченное воплощение этот тип получил в образе Николая Всеволодовича Ставрогина... Антихрист Соловьева продолжает "ставрогинскую тему" человекобога»28. Перечень тем Достоевского в «Трех разговорах» может быть продолжен.
В предисловии к «Трем разговорам» Вл. Соловьев обозначил три точки зрения, которые представляют его персонажи, обсуждая «вопрос о борьбе против зла и о смысле истории»: Генерал - «религиозно-бытовая, принадлежащая прошедшему»; Политик - «культурно-прогрессивная, господствующая в настоящее время», и «третья, безусловно-религиозная, которой еще предстоит проявить свое решающее значение в будущем, указана в третьем разговоре в рассуждениях г[-на] Ъ и в повести отца Пансофия. Хотя сам я окончательно стою
29 п т
на последней точке зрения.» . В этой связи, как отмечалось выше, г-на 2 исследователи традиционно сопоставляют с самим Вл. Соловьевым. В его пояснении речь идет о диалоге трех подходов к истории: «консервативного (Генерал), либерал-прогрессистского (Политик), прежде всего, подхода, видящего историю в ее глубоком эсхатологическом контексте, без которого и сама история как бы "отменяется" (г-н Ъ вместе с читаемой им рукописью монаха Пансофия.)»30. Однако позиция г-на Ъ, очевидно выражающего светскую ипостась религиозного мыслителя, не равна позиции монаха Пансофия31.
Поскольку г-н 2 зачитывает, пересказывает и комментирует сочинение ученого монаха Пансофия в заключительной части «Трех разговоров», то получается, что в ней образ Соловьева как бы двоится: «безусловно-религиозную» позицию здесь представляют сразу два персонажа. Едва ли Вл. Соловьев мог допустить такую некорректность, как наделить лишь своими
27 См.: Касаткина Т.А. Характерология Достоевского. Типология эмоционально-ценностных ори-ентаций. М., 1996. С. 168 [18] (с отсылкой к монографии: Kostalevsky M. Dostoevsky and Soloviev: The Art of Integral Vision. New Haven, 1997).
28 См.: Касаткина Т.А. Характерология Достоевского. Типология эмоционально-ценностных ори-ентаций. С. 166-167.
29 См.: Соловьев В.С. Три разговора. С. 87-88.
30 См.: Рашковский Е.Б. Библейский реализм, или «оправдание» истории в трудах позднего Соловьева // Соловьевские исследования. 2010. Вып. 1 (25). С. 33 [19].
31 См. об этом подробнее: Рынков А.Л. Владимир Соловьев и антихристы Иоахима Флорского. C. 32-33.
убеждениями и чертами сразу двух персонажей Диалогов, оставив каждого из представителей иных убеждений в меньшинстве и тем нарушив «законы жанра». Это означает, что мы вправе обратиться к поиску иных скрытых прототипов, наиболее очевидным из которых представляется Ф.М. Достоевский.
В диалогах принимают участие еще два персонажа, Дама и Князь, который олицетворяет взгляды Льва Толстого - приверженец отвлеченного морализма, пытающийся выхолостить из христианства его мистическую первооснову. В образе Князя критика еще при жизни Вл. Соловьева разглядела пародию на фигуру Льва Толстого, который подвергся в «Трех разговорах» со стороны других персонажей, в особенности г-на Ъ, острой критике. Эта точка зрения передана К. Мочульским: «Решительный бой с толстовством начинается в третьем разговоре. Г. Ъ заявляет, что ускоренный прогресс есть симптом конца. "Первое место Антихристу..." Князь (в котором нетрудно узнать графа Толстого) не выдерживает и удаляется»32.
В этом ракурсе предположительное обращение Соловьева к созданному им в статьях о Достоевском мировоззренческому образу писателя как прототипу другого персонажа «Трех разговоров» (г-на Ъ) придает полемическим диалогам с Князем новые смыслы, включая изображение идейного столкновения писателей, решенное в духе соловьёвских мистификаций33. Однако всестороннее рассмотрение этих смыслов (позволяющее уточнить, привлекал ли в действительности Вл. Соловьев образ «своего Достоевского» для полемики с Л.Н. Толстым в «Трех разговорах») выходит за рамки профетико-эсхатологической темы нашего обсуждения.
Истолкование творчества Достоевского с религиозных позиций одним из своих источников имеет философскую критику Вл. Соловьева, в которой Соло-
32 Мочульский К.В. Владимир Соловьев. Жизнь и учение // Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. С. 208 [20].
33 Эссе 1877 г. с истолкованным в духе славянского мессианизма пророчеством Лихтенберга тематически связано с публикациями в «Дневнике писателя» за январь-февраль и, в особенности, июль 1877 г., в которых Достоевский вступает в открытую полемику со взглядами Толстого на «восточный вопрос» и освободительную войну на Балканах, переросшую в русско-турецкую войну 1877-1878 гг., обвиняя автора «Анны Карениной» в близорукости и отсутствии исторической перспективы (см.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1877 год. Январь-август. С. 175). Возмущение Достоевского и его идейные расхождения с Толстым были в значительной степени предопределены историософскими основаниями "Дневника писателя", к которым его автор непосредственно обращается в своей отповеди на выход VIII части «Анны Карениной» (там же. С. 195-196), посвятив ей более половины выпуска «Дневника писателя» за июль-август 1877 г. В ракурсе этой, имевшей историософские основания критики морализма Толстого Достоевским и получает свое объяснение вероятное привлечение последнего автором «Трех разговоров» в качестве прототипа г-на Z, открыто полемизирующего с Князем и поднимающего сходные с позицией Достоевского вопросы. В этой связи уместно вспомнить, как впоследствии критическая оценка Толстого на страницах «Дневника писателя» послужила поводом для радикального тезиса Л. Шестова о том, что именно от Достоевского пошла «школа» отрицания догматического морализма Л. Толстого, а после того, «когда кончалась печатаньем "Анна Каренина", сам Достоевский столкнулся с Толстым ... Несомненно, что, если бы Достоевскому пришлось еще дольше пожить, ... принужден был бы увидеть в нем своего непримиримейшего идейного врага» (см.: Schestof L. Potestas clavium. Berlin, 1923. P. 220 [21]).
вьев интерпретировал религиозно-философские идеи дружественного ему писателя-мыслителя. Со времен классической монографии кн. Е.Н. Трубецкого о миросозерцании Вл. Соловьева (1913 г.) сложилась традиция оценки наследия экуменически мыслившего философа предпочтительно в ракурсе православного догматизма, что нередко переносит дискурс с философской на конфессиональную богословскую стезю. Однако представленный выше анализ присутствия в творческом наследии Вл. Соловьева (и через него у Ф.М. Достоевского) элементов средневекового католического мистицизма и западного эзотеризма показывает недостаточность подобного подхода. Несомненно, что совместное обсуждение и истолкование философом и писателем средневековой профети-ко-эсхатологической литературы, опиравшейся на иоахимитскую историософию, стало одним из оснований для Вл. Соловьева усмотреть в содержании программной «Пушкинской речи» хилиазм как эсхатологическое провозвестие Достоевского и его заветное пророчество.
В заключение необходимо отметить, что черновики «Дневника писателя» свидетельствуют: Соловьев обсуждал с Достоевским и другие свои профетиче-ские выписки34. Возможно, что приводимый Достоевским перевод «латинской выписки» мыслители, которых объединяли сходные эсхатологические чаяния35, также обсуждали и переводили совместно. Представляется, что дальнейшие поиски и изучение латинских конспектов в других архивных единицах рукописей «раннего» Соловьева смогут пролить дополнительный свет на общий дискурс и источники эсхатологических представлений Вл. Соловьева и Ф.М. Достоевского.
Список литературы
1. Liechtenberger J. Pronosticatio Johannis Liechtenbergers, jam denuo sublatis mendis, quibus scatebat, pluribus, quam diligentissime excussa. Coloniae [Köln]: P. Quentel, 1528. 84 l р.
2. Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1877 год. Январь-август // Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30 т. Т. 25. Л., 1983. 470 с.
3. Strémooukhoff D. Vladimir Soloviev et son oeuvre messianique. Paris, 1935. 351 p.
34 В черновом автографе «Дневника писателя» за май 1877 г. упоминается еще одна книга пророчеств, законспектированная Соловьевым в Национальной библиотеке Франции (выписка неизвестна) и вызвавшая интерес Достоевского: «Тот же [исследователь] путешественник, который сообщил мне выписку из книги Иоанна Лихтенбергера, отыскал в Париже, в другой библиотеке, другую книгу предсказаний, тоже шестнадцатого века и тоже на латинском языке. В ней ... сказано ей toutes lettres и еще два раза, что в 1878 году (т<о> е<сть> в будущем году) начнется конец мира и что этот 1878 год будет "первым годом начала конца мира" <.. > N8. Факт существования этой книги не подвержен ни малейшему сомнению; за нужду я могу сообщить N° шкафа и N° книги» (Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1877 год. Январь — август. С. 265). Отметим, что именно 1878 г. Соловьев считал годом начала новой эпохи (см., напр.: Максимов М.В. Трактат «София» как опыт историософской пропедевтики: к вопросу о становлении философско-исторической концепции Вл. Соловьева. С. 61-62).
35 См. об этом подробнее: Викторович В.А. Достоевский и Вл. Соловьев // Достоевский и мировая культура. Альманах № 1. СПб., 1993. Ч. II. С. 5-31 [22].
4. Волгин И.Л. Фрагменты «Дневника писателя». Публикация, вступительная статья и комментарии // Литературное наследство. 1973. Т. 86. C. 59-81.
5. Petrella G. La Pronosticatio di Johannes Lichtenberger: un testo profetico nell'Italia del Ri-nascimento. Udine, 2010. 208 p.
6. Reeves M. Joachimist Influences on the Idea of a Last World Emperor // Traditio. 1961. Vol. 17. Р. 323-370.
7. Reeves M. The Influence of Prophecy in the Later Middle Ages: a Study in Joachimism. Oxford, 1969. 575 p.
8. Максимов М.В. Вл. Соловьев и Иоахим Флорский: историософские параллели // Философский альманах. 1998. № 1-2. С. 254-262.
9. Максимов М.В. Трактат «София» как опыт историософской пропедевтики: к вопросу о становлении философско-исторической концепции Вл. Соловьева // Соловьевские исследования. 2001. Вып 2. С. 40-72.
10. Рычков А.Л. Владимир Соловьев и антихристы Иоахима Флорского // Соловьевские исследования. 2018. Вып. 3 (59). С. 6-42.
11. Reeves M., Gould W. Joachim of Fiore and the Myth of the Eternal Evangel in the Nineteenth and Twentieth Centuries. 2-e ed. Oxford, 2001. 435 p.
12. Котельников В.А. Теология истории Иоахима Флорского в рецепциях Ф. Достоевского и З. Красиньского // Вопросы философии. 2011. № 4. С. 122-127.
13. Золотарев А.В. Спор Леонтьева и Соловьева о хилиастических идеях Достоевского: вхождение темы Апокалипсиса в круг проблем русской философии // Соловьевские исследования. 2018. Вып. 2 (58). С. 6-20.
14. Бочаров С.Г. Леонтьев и Достоевский // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 12. СПб., 1996. С. 162-189.
15. Соловьев В.С. Заметка в защиту Достоевского от обвинения в «новом» христианстве (Приложение к «Трем речам в память Достоевского») // Соловьев В.С. Собр. азч.: в 10 т. Т. 3. 2-е изд. СПб., 1911. С. 219-223.
16. Соловьев В.С. Три разговора // Соловьев В.С. Собр. соч.: в 10 т. Т. 10. 2-е изд. СПб., 1914. С. 81-221.
17. Kornblatt J.D., Rosenshield G. Vladimir Solovyov: Confronting Dostoevsky on the Jewish and Christian Questions // Journal of the American Academy of Religion. 2000. Vol. 68, iss. 1. P. 69-98.
18. Касаткина Т.А. Характерология Достоевского. Типология эмоционально-ценностных ориентаций. М., 1996. 336 с.
19. Рашковский Е.Б. Библейский реализм, или «оправдание» истории в трудах позднего Соловьева // Соловьевские исследования. 2010. Вып. 1 (25). С. 22-35.
20. Мочульский К.В. Владимир Соловьев. Жизнь и учение // Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. С. 63-216.
21. Schestof L. Potestas clavium. Berlin, 1923. 279 p.
22. Викторович В.А. Достоевский и Вл. Соловьев // Достоевский и мировая культура. Альманах № 1. СПб., 1993. Ч. II. С. 5-31.
References
1. Liechtenberger, J. Pronosticatio Johannis Liechtenbergers, jam denuo sublatis mendis, qui-bus scatebat, pluribus, quam diligentissime excussa. Coloniae [Köln], P. Quentel, 1528. 84 l р.
2. Dostoevskiy, F.M. Dnevnik pisatelya za 1877 god. Yanvar'-avgust [A Writer's Diary. 1877, January - August], in Dostoevskiy, F.M. Polnoe sobranie sochineniy v 30 t., t. 25 [Complete Collected Works in 30 vol., vol. 25]. Leningrad, 1983. 470 p.
3. Stremooukhoff, D. Vladimir Soloviev et son oeuvre messianique. Paris, 1935. 351 p.
4. Volgin, I.L. Fragmenty «Dnevnika pisatelya». Publikatsiya, vstupitel'naya stat'ya i kommen-tarii [Fragments of A Writer's Diary. Publication, introduction and comments], in Literaturnoe nasledstvo, 1973, vol. 86, pp. 59-81.
5. Petrella, G. La Pronosticatio di Johannes Lichtenberger: un testo profetico nell'Italia del Ri-nascimento. Udine, 2010. 208 p.
6. Reeves, M. Joachimist Influences on the Idea of a Last World Emperor, in Traditio, 1961, vol. 17, pp. 323-370.
7. Reeves, M. The Influence of Prophecy in the Later Middle Ages: a Study in Joachimism. Oxford, 1969. 575 p.
8. Maksimov, M.V. Vl. Solov'ev i Ioakhim Florskiy: istoriosofskie paralleli [Vl. Solovyov and Joachim of Fiore: historiosophical parallels], in Filosofskiy almanakh, 1998, no. 1-2, pp. 254-262.
9. Maksimov, M.V. Traktat «Sofiya» kak opyt istoriosofskoy propedevtiki: k voprosu o stanovlenii filosofsko-istoricheskoy kontseptsii Vl. Solov'eva [Treatise «Sophia» as an experience of historiosophical propaedeutics], in Solov'evskie issledovaniya, 2001, Iss. 2, pp. 40-72.
10. Rychkov, A.L. Vladimir Solov'ev i antikhristy Ioakhima Florskogo [Vladimir Solovyov and antichrists of Joachim of Fiore], in Solov 'evskie issledovaniya, 2018, issue 3 (59), pp. 6-42.
11. Reeves, M., Gould, W. Joachim of Fiore and the Myth of the Eternal Evangel in the Nineteenth and Twentieth Centuries. Oxford, 2001. 435 p.
12. Kotel'nikov, V.A. Teologiya istorii Ioakhima Florskogo v retseptsiyakh F. Dostoevskogo i Z. Krasin'skogo [Joachim of Fiore's theology of history in the reception of F. Dostoevsky and Z. Krasinski], in Voprosyfilosofii, 2011, no. 4, pp. 122-127.
13. Zolotarev, A.V. Spor Leont'eva i Solov'eva o khiliasticheskikh ideyakh Dostoevskogo: vkhozhdenie temy Apokalipsisa v krug problem russkoy filosofii [Leontiev and Solovyov's dispute about Dostoevsky's chiliastic ideas: emergence of the theme of apocalypse among the problems of the Russian philosopher], in Solov 'evskie issledovaniya, 2018, Iss. 2 (58), pp. 6-20.
14. Bocharov, S.G. Leont'ev i Dostoevskiy [Leontiev and Dostoevsky], in Dostoevskiy. Materi-aly i issledovaniya [Dostoevsky. Materials and Studies]. Saint-Petersburg, 1996, vol. 12, pp. 162-189.
15. Solov'ev, V.S. Zametka v zashchitu Dostoevskogo ot obvineniya v «novom» khristianstve [A note in Dostoevsky's defense against the charge of «new» Christianity], in Solov'ev, V.S. Sobranie sochineniy v 10 t., t. 3 [Collected Works in 10 vol., vol. 3]. Saint-Petersburg, 1911, pp. 219-223.
16. Solov'ev, V.S. Tri razgovora [Three Conversations], in Solov'ev, V.S. Sobranie sochineniy v 10 t., t. 10 [Collected Works in 10 vol., vol. 10]. Saint-Petersburg, 1914, pp. 81-221.
17. Kornblatt, J.D., Rosenshield, G. Vladimir Solovyov: Confronting Dostoevsky on the Jewish and Christian Questions, in Journal of the American Academy of Religion, 2000, vol. 68, Iss. 1, pp. 69-98.
18. Kasatkina, T.A. Kharakterologiya Dostoevskogo. Tipologiya emotsional'no-tsennostnykh orientatsiy [Dostoevsky's characterology: Typology of emotional and value orientations]. Moscow, 1996. 336 p.
19. Rashkovskiy, E.B. Bibleyskiy realizm, ili «opravdanie» istorii v trudakh pozdnego Solov'eva [Biblical Realism or the «Justification» of History in Solovyov's Later Works], in Solov'evskie issledovaniya, 2010, Iss. 1 (25), pp. 22-35.
20. Mochul'skiy, K.V. Vladimir Solov'ev. Zhizn' i uchenie [Vladimir Solovyev. Life and Teaching], in Mochul'skiy, K.V. Gogol'. Solov'ev. Dostoevskiy [Gogol. Solovyev. Dostoevsky]. Moscow, 1995, pp. 63-216.
21. Schestof, L. Potestas clavium. Berlin, 1923. 279 p.
22. Viktorovich, V.A. Dostoevskiy i Vl. Solov'ev [Dostoevsky and Vl. Solovyov], in Dostoevskiy i mirovaya kul'tura. Al'manakh № 1 [Dostoevsky and World Culture: Almanac no. 1]. Saint-Petersburg, 1993, part II, pp. 5-31.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ТЕКСТ «ЛАТИНСКОЙ ВЫПИСКИ» ВЛ. СОЛОВЬЕВА36
(публикуется впервые) Поодготовка публикации и комментарии А.Л. Рынкова
1528. Liechtenberger.
Francus in vincendo Germanos caedet multos, demum Gallus succumbet, et pudicus facie reg-nabit ubique. Nidulum matris aquilae intrans ab oriente in occidenten monarchiam tenebit.
Aquila a Virgine fugata lilium excitabit, volabit ad miridiem recuperando amissa. Veniet miles in pectore signatus trucidabit Leonem. Exsurget Aquila grandis, aquicolae maerebunt. Tria regna com-portabit. Ipsa est Aquila grandis quœ dormiet anni[s] multis refutata resurget cum lilio garrire incipiet et contremiscere faciet et alios montes superbissimos. In aquicolis occidentalibus in terra Virginis lilia universa sedabit etc.
Egrediet Aquila etc. et non erit pax in terra Virginali et gens sine capite ragnabit annis illis de post adhaerebit aquilae grandi.
Leo suppeditabitur lilio et cutient gladio aquilones et aquila vorabit partem leonis.
Post haec veniet altera aquila quae ignem fovebit in gremio sponsae Christi, et erunt tres adulteri unusque legitimus qui alios vorabit.
(Malus) Gallus facile bellum inisit sed inconstans et instabilis erit. — de bono Gallo: Aquilae grandi sociabitur lilium ab occidente in orientem et movebitur contra leonem. Leo carebit auxilio et decipietur a lilio.
Et amore charitatis inflammabit Aquilam Orientalem, volando ad ardua alis duabos fulgens in montibus christianitatis.
[1528. Лихтенберг.
Франк, побеждая Германцев, многих погубит, даже Галл подчинится, и, целомудренный видом, будет там править. В гнездо Орлицы-матери входящий с Востока — будет иметь царство на Западе.
Орлица, от Девы бегущая, Лилию побудит подняться, и полетит к югу, нтоб возвратить потерянное. Придет Воин, имеющий знак на груди, и повергнет Льва. Восстанет Орел великий, островитяне воспланут. Три царства захватит. Сей есть Орел великий, который спит годы многие, пораженный восстанет, вновь с Лилией начнет щебетать, и трепетать заставит и другие вершины прегордые. У водяных жителей западных в земле Девы воссядет вселенская Лилия и т.д.
Выступит Орел и т.д. И не будет мира в земле Девственной, и народ без повелителя будет царствовать в годы сии, после чего будет сопровожден Орлом великим.
Лев будет попран Лилией и разрублен мечом орлиным, и орел пожрет части Льва.
После сего придет другой Орел, который огонь возбудит в лоне Невесты Христовой, и будут трое побонных и один законный, который других пожрет.
(Пагубный) Галл легко устранит войну, но будет непостоянен и легкомыслен. - О благом Галле: с великим Орлом сочетается Лилия с Занада на Восток и направится против Льва. Лев лишится содействия, будучи обманутым Лилией.
И любовью милосердия воспламенит Орла востонного, да летит на трудное, крылами двумя сверкая на вершинах христианства].
36 На той же странице под выпиской находятся отделенные чертой расчеты соответствий библейского и христианского летоисчислений, а также имена ангелов, относящиеся к предшествующему конспекту. Воспроизведем этот текст: «1750. Потоп 2480.4. - 4960.8.
357.4. (5199) 3500. 5250. Кафиил, Самбиил, Самуил».
«Латинская выписка» Вл. Соловьева. РО ИРЛИ. Ф. 240. Оп. 2. Ед. хр. 159. Л. 24.
Конкорданс фрагментов Прогностики И. Лихтенберга 1528 г., «латинской выписки» Вл. Соловьева и цитат из неё в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевского
Pronosticatio Iohannis Liechtenbergers..., 1528 «Латинская выписка» Вл. Соловьева Prognostications (1528) в «Дневнике писателя»
1528. Liechtenberger.
Francus in vincendo Germanos caedet multos, demum Gallus succumbet, et pudicus facie regnabit ubique. Nidulum matris aquilae intrans ab oriente in occidenten monarchiam tenebit. Francus in vincendo Germanos caedet multos, demum Gallus succumbet, et pudicus facie regnabit ubique. Nidulum matris aquilae intrans ab oriente in occidenten monarchiam tenebit.
Aquila a virgine fugata Lilium ex-citabit, volabit ad meridiem recuperando amissa. Veniet miles in pectore signatus, trucidabit Leonë. Lustris duobus peractis, tunc exur-get Aquila grandis, sic lucentes castigabit, Aquicolœ mœrebunt. Quis poterit resistere cum potestatem habebit ab excelso? Tria regna comportabit, vae, vae plebs clamabit. Ipsa est illa Aquila grandis, quœ dormiet annis adhuc quinqué, refutata resurget, cum Lilio garrire incipiet, & con-tremiscere faciet, et alios montes [motes] superbissimos. Expandet alas suas ad prœdam, ungulas acuet in capturam, rostrum aperietur, devoret civitates, et castra alarum sonitu perturbabit, et erit luctus magnus et acerbus, qualis non fuit a diebus antiquis et apertis. In aquicolis occidëtalibus in terra Virginis Lilia universa sedabit, nec ultra deiecta aut vilis poterit appe-lari, eo quod in circuitu eius universa lilia denudabit, quod Sol cum Leone mœrebit. Aquila a Virgine fugata li-lium excitabit, volabit ad miridiem recuperando amissa. Veniet miles in pectore signatus trucidabit Leonem. [...] Exsurget Aquila grandis, [...] aquicolae maerebunt. [...] Tria regna comportabit [...]. Ipsa est [...] Aquila grandis quae dormiet annis multis [...] refutata resurget cum lilio garrire incipiet et contremiscere faciet et alios montes superbissimos. [...] In aquicolis occidentalibus in terra Virginis lilia universa sed-abit etc. (5) volabit ad meridiem recuperando amissa. (2) Exsurget aquila grandis in Oriente, aquicolae occidentales moerebunt. Tria regna comportabit. Ipsa est aquila grandis, quae dormiet annis multis, refuta-ta resurget et contremiscere faciet (4) et alios montes Superbissimos; (3) aquicolas occidentales in terra Vir-ginis
Unde Sibilla Chumaea prophetico spiritu loquitur in vaticinio suo. Post haec, i.e. post modicum tem-poris, egredietur aquila de Ger-maniae rupibus, multis associata Griffonibus, quae irruens in ortum chrismatis sedentem in sede pas toris de Quinto chrismate fugabit in Egrediet Aquila etc. [.]
Septimum, et irruet in antipatrem, vorabit ipsum, et nidum fibiablatum uendicabit, et per decem lustra tenebit, et non [no] erit pax in terra Virginali, et gens ^s] sine capite regnabit annis illis, de post adharebit Aquila grandi. et non erit pax in terra Virginali et gens sine capite ragnabit annis illis de post adhaerebit aquilae grandi.
Резюме глав Subdivisum - Nonum Leo suppeditabitur lilio et cut ient gladio aquilones et aquila vorabit partem leonis.
Post hac veniet altera Aquila, qua ignem fovebit in gremio sponsa Christi, et erunt tres adulteri, un-usque legitimus qui alios vorabit. Post haec veniet altera aquila quae ignem fovebit in gremio sponsae Christi, et erunt tres adulteri unusque legiti-mus qui alios vorabit. (1) Post haec veniet altera aquila quae ignem fovebit in gremio sponsae Christi et erunt tres adulteri unusque legitimus qui alios vorabit,
Резюме из Caput decimum (Malus) Gallus facile bellum inisit sed inconstans et instabilis erit.
Nam de bono Gallo prophetia in-venitur ad eum modum. Aquilae grandi sociabitur lilium ab occidente in orientem et movebitur contra leonem. Leo carebit auxilio et decipietur a lilio. Fragrabit lilium in Alemania, unde laus eius suprema volabit sub Aquila. O Francia terra nobilis, quae talem fers florem, qui arborem arefactam, iam multis an-nis transactis, solum odoris asper-sione virescere faciet. Et amore charitatis inflammabit Aquilam orientalem, volantem ad ardua alis duabus et fulgentem in montibus Christianitatis... — de bono Gallo: Aquilae grandi sociabitur lilium ab occidente in orientem et movebitur contra leonem. Leo carebit auxilio et decipietur a lilio. Et amore charitatis inflammabit Aquilam Orientalem, volando ad ardua alis duabos fulgens in montibus christianitatis. (6) Et amore charitatis inflammabit Deus aqui-lam orientalem volando ad ardua alis duabus fulgens in montibus christian-itatis.
Примечания: 1. В таблице представлен конкорданс латинских текстов у Ф.М. Достоевского37 и Вл. Соловьева с соответствующими фрагментами издания Pronosticatio Johannis Liechtenbergers, jam denuo sublatis men-dis, quibus scatebat, pluribus, quam diligentissime excussa (Coloniae, 1528). Для наглядности текст фрагментов книги Лихтенберга, выписанный Соловьевым, в соответствующих отрывках из «Прогностики» выделен в таблице курсивом. Разночтения в написании слов первоисточника с текстами Соловьева и Достоевского выделены жирным шрифтом, вставки Достоевского — жирным курсивом. Лакуны, сделанные Вл. Соловьевым при конспектировании и аутентично повторенные в тексте Достоевского, отмечены в тексте «латинской выписки» квадратными скобками с отточием. 2. Для сравнения текстов в версии Ф.М. Достоевского было
37 См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1877 год. Январь-август // Ф.М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 30-ти т. Л., 1983. Т. 25. С. 122-123.
выделено пять фрагментов, находящихся в различных местах «латинской выписки» Вл. Соловьева. В таблице они обозначены цифрами в скобках, которые нумеруют фрагменты выписки в последовательности, составленной Достоевским38. В приведенном в настоящем Приложении переводе «латинской выписки» Вл. Соловьева эти фрагменты также выделены курсивом39. 3. Представленный в таблице текстологический анализ свидетельствует, что при конспектировании книги Иоганна Лихтенберга Вл. Соловьев в выписываемых фразах опускает или заменяет ряд слов оригинала, что повторено в публикации Достоевского. Из сопоставления также следует, что публикация Достоевского является сокращенной версией «латинской выписки» Вл. Соловьева, фрагменты №№ 2 (exurget — exsurget) и 6 (fulgentem — fulgens) повторяют написание Вл. Соловьева, при этом фрагмент № 2 в пяти идентичных местах включает те же сокращения текста оригинала, что и «латинская выписка». 4. Достоевский в своем экстракте подчеркивает тему Орла с Востока и добавляет в текст фрагмента № 2 слова «in Oriente» и «occidentales» из опущенного в его публикации начала «латинской выписки» Соловьева (см. Табл. 1). В публикации Достоевского: «Exsurget aquila grandis in Oriente, aquicolae occidentales moerebunt», — вместо: «Ex(s)urget Aquila grandis, aquicolae maerebunt» в оригинале «Прогностики» Лихтенберга и выписке Вл. Соловьева. Во фрагмент № 6 Ф.М. Достоевским вставлено слово «Deus», вероятно призванное подчеркнуть божественную «осенённость» предсказанных событий.
38 Комментаторами «Дневника писателя» в Полном собрании сочинений Ф.М. Достоевского ранее была проведена сверка опубликованных Достоевским латинских цитат с имевшимся в их распоряжении парижским изданием книги Иоганна Лихтенберга 1530 г. Согласно примечанию комментаторов: «Данный в "Дневнике писателя" текст представляет собой монтаж отдельных фрагментов "Предсказания", преследующий цель выделить среди других сюжетную линию "великого восточного орла"» Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1877 год. Январь-август. С. 442.
39 В русскоязычный перевод «латинской выписки» включен перевод фрагментов, опубликованных Ф.М. Достоевским (выделен курсивом), однако исключены слова, вставленные Достоевским в текст цитаты из «Прогностики» Иоганна Лихтенберга. Автор выражает благодарность В.А. Ткаченко-Гильдебрандту и М.С. Ефимовой за неоценимую помощь, оказанную при переводе латинской рукописи Вл. Соловьева.
