Л. Н. Толстой о культуре, обществе и власти Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Электронное научное издание Альманах Пространство и Время Т. 7. Вып. 1 • 2014

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7} Ausgabe 1

Теории, концепции, парадигмы Theories, Conceptions, Paradigms / Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

УДК 1(091):2-335:17.023.36

Лукацкии М.А.

Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

Лукацкий Михаил Абрамович, доктор педагогических наук, профессор, член-корреспондент Российской академии образования, почетный работник общего образования РФ, главный научный сотрудник Института стратегии и теории образования РАО

E-mail: uoltli@rambler.ru

Осмысление вопросов, связанных с культурным и социальным бытием человека, всегда находилось в фокусе внимания исследователей-гуманитариев. Многократно становился предметом самого пристального рассмотрения и феномен власти — неустранимое явление общественной жизни людей, проявляющее себя отношениями господства и подчинения одних людей другим. Пристально изучались эти сюжеты и русской философской мыслью. Л.Н. Толстым были даны оригинальные ответы на вопросы о сущности культуры, социального устройства, механизма распределения властных ролей в обществе. К сожалению, мысли Л.Н. Толстого о созидании культуры, приобщающей людей к непреходящим ценностям взаимного уважения, о построении общества, в котором нет места угнетению человека, о ненасильственном сломе властной организации бытия, уродующей жизнь большинства, еще должным образом не проанализированы. Попытка привлечь внимание к этим мыслям Л.Н. Толстого и предпринята в настоящей статье.

Ключевые слова: религиозно-философские взгляды Л.Н. Толстого, нравственность, нравственный смысл жизни и смерти, христианство, прогресс, культура, цивилизованность, государство, рабство, насилие, ненасилие.

Л.Н. Толстой — автор большого числа религиозно-философских трудов и публицистических сочинений. Основное место в них занимают рассуждения о человеке, смысле его бытия, истинной и возвышающей человека нравственно линии жизни, о свободе и творческих силах, позволяющих преображать мир, в котором он пребывает, и о ловушках, соблазнах, подстерегающих его на этом пути. Размышления Толстого над этими «вечными» темами своеобразны и чрезвычайно глубоки. Будучи высказанными, они сразу же привлекли к себе самое пристальное внимание и стали предметом широкого обсуждения.

Лев Николаевич Толстой (1828—1910). Портрет* кисти Н.Н. Ге (1884)

* Писатель позировал во время работы над статьей «В чем моя вера». (Прим. ред.).

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

Начавшееся еще при жизни Толстого обсуждение его религиозно-философских взглядов продолжилось и после кончины нашего великого соотечественника. Сегодня, спустя более чем столетие со дня смерти Толстого, его мысли о человеке, его нравственной миссии, способности искоренять в себе зло и ненависть, вносить в жизнь мира добро и согласие, приковывают к себе ничуть не меньшее, чем раннее, а скорее большее, внимание. Печальный опыт ХХ столетия с его революциями, войнами, тоталитарными режимами, милитаризмом и гонкой вооружений, техногенными и экологическими потрясениями, побуждает обратиться к опередившим свое время религиозно-философским произведениям Толстого и прочитать их глазами людей, хорошо знающих, к чему приводит забвение человеческого начала в человеке.

Толстой о горизонтах культурного творчества человека

С древнейших времен важнейшая функция культуры раскрывалась понятием, предложенным Цицероном: «culture anima» — возделывание, взращивание души. При всех метаморфозах понятия «культура» в истории философии это ее значение оказывалось непреходящим. Культура, согласно учению Толстого, является не только продуктом и результатом человеческой деятельности. Для него культурный процесс — это, в первую очередь, становление и развитие человека. Человек, его место в мире, смысл и предназначение человеческой жизни — одна из центральных линий культур-философских взглядов мыслителя.

Центральной проблемой религиозной философии Толстого является проблема сущности человека и его места в божественном универсуме. В произведении «О жизни» антропологические взгляды мыслителя нашли наиболее полное выражение. Критически анализируя различные определения человеческой жизни, Толстой приходит к выводу, что «жизнь человека есть стремление к благу» [Толстой 1992.6, с. 462]. Всякий человек, по его мысли, живет только для того, чтобы ему было хорошо, т.е. для своего блага. Представить себе жизнь без желания себе блага не может, считает Толстой, ни один человек. Понятия жизни и желания блага объявляются мыслителем тождественными понятиями.

Основным противоречием человеческой жизни, по Толстому, является противоречие между желанием блага своей отдельной личности и неизбежными страданиями для этой личности и ее смертностью. Это внутреннее противоречие жизни человека с необычайной силой и ясностью было выражено, утверждает Толстой, «и Индийскими, и Китайскими, и Египетскими, и Греческими, и Еврейскими мудрецами, и с древнейших времен разум человека был направлен на познание такого блага человека, которое не уничтожалось бы борьбой существ между собой, страданиями и смертью» [Толстой 1992.6, с. 433]. Во всё большем уяснении этого блага, ненарушимого борьбой, страданиями и смертью человека, и состоит, по мысли Толстого, все движение вперед человечества.

Так как положение всех людей в мире одинаково, то каждому человеку одинаково присущи и стремление к своему личному благу, и сознание невозможности его. По этой же причине одинаковым для всех людей должно быть определение истинного блага.

В чем же состоит разрешение противоречия жизни? По мнению Толстого, разрешение этого противоречия было дано людям христианским учением в его истинном значении. Если древние вероучения старались скрыть противоречие жизни человеческой, то христианское учение, напротив, показывает людям это противоречие во всей его полноте.

«Показывает им то, что, оно должно быть, и из признания противоречия выводит и разрешение его» [Толстой 1992.6, с. 55].

В христианском учении, доказывает Толстой, утверждается, что, с одной стороны, человек есть животное и не может перестать быть животным, пока он живет в теле; с другой стороны, он есть духовное существо; отрицающее все животные требования человека. Христианское учение, пишет Толстой, «говорит человеку, что он ни зверь, ни ангел, но ангел, рождающийся из зверя, — духовное существо, рождающееся из животного. Что все наше пребывание в этом мире есть не что иное, как это рождение» [Толстой 1992.6, с. 55].

Только это рождающееся духовное существо и имеет истинную жизнь. Познав это, человек, считает мыслитель, перестает признавать собою свое отдельное от других телесное и смертное существо, а признает собой то нераздельное от других духовное и потому не смертное существо, которое открывается ему его разумным сознанием.

«...Существо, которое открывается человеку его сознанием, рождающееся существо, — есть то, что дает жизнь всему существующему, — есть Бог» [Толстой 1992.6, с. 56].

Оно проявляется в отдельном человеке желанием блага не себе одному, а всему существующему, Любовью. По сущности своей любовь, желание блага, стремится охватить, объять все существующее. Естественным путем оно расширяет свои пределы любовью — сначала к семейным, жене, детям, потом к друзьям, соотечественникам. Но любовь не довольствуется этим и стремится охватить все существующее. В этом непрекращающемся расширении пределов любви, считает Толстой, и заключается сущность истинной жизни человека в этом мире. Все пребывание человека в мире, от рождения и до самой смерти, утверждает мыслитель, и «есть не что иное, как рождение в нем духовного существа» [Толстой 1992.6, с. 59].

Толстой поясняет, что это «неперестающее рождение» есть то, что в христианском учении называется жизнью истинной. По христианскому учению, настаивает он, нужно для разрешения противоречия жизни «не уничтожать самую жизнь отдельного существа, что было бы противно воле Бога, пославшего ее, и не покоряться требованиям животной

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

жизни отдельного существа, что было бы противно духовному началу, составляющему истинное Я человека, а должно в том теле, в которое заключено это истинное Я человека, служить одному Богу» [Толстой 1992.6, с. 61].

Истинное Я человека есть не что иное, говорит Толстой, как «беспредельная» любовь, составляющая основу его жизни. Любовь эта заключена в пределы животной жизни отдельного существа и всегда стремится к освобождению себя от нее. В этом освобождении духовного существа от плотской оболочки и состоит, по Толстому, истинная жизнь каждого отдельного человека и всего человечества.

В «Записной книжке» 1 июля 1870 г. Толстой записывает:

«Человек рожда ется, это значит, что он индивидуализируется — получает способность видеть все индивидуально. Он живет. Это значит — он больше и больше стирает свою индивидуальность и перестает быть один и сливается со всем. Человек умирает (медленно иногда — старость), он перестает быть индивидуумом. Индивидуальность тяготит его» [Толстой 1928—1958, т. 48, с. 126—127].

Эту запись сам же Толстой разъясняет так:

«Умереть — значит избавиться от заблуждения, через которое все видишь индивидуально. Родиться — значит из жизни общей перейти к заблуждению индивидуальности. Только на середине, во всей силе жизни, можно видеть и свое заблуждение индивидуальности и можно сознавать истину всеобщей жизни. Только один момент на вершине горы видны оба ската ее» [Толстой 1928—1958, т. 48, с. 126—127].

Толстой рассматривает рождение человека как его индивидуализацию: только сквозь призму чувств животной жизни он устанавливает связи с окружающим миром и отдается «заблуждению индивидуальности». По мере взросления «индивидуальность стирается», человек начинает сознавать истину всеобщей жизни и под старость тяготится своей обособленностью, удалённостью от этой жизни. Смерть трактуется Толстым как выход за пределы индивидуальности, как слияние личного начала с всеобщим, «всеединым».

Толстой согласен с Конфуцием в том, что истинное знание состоит в том, чтобы знать, что мы знаем то, что знаем, и не знаем то, чего не знаем. Ложное же — в том, чтобы думать, что мы знаем то, чего не знаем, и не знаем того, что знаем. Мыслитель утверждает, что ложному знанию, царствующему в современном мире, и нельзя дать более точного определения.

«Человеку с ложным знанием представляется, — пишет Толстой, — что он знает все то, что является ему в пространстве и времени, и что он не знает того, что известно ему в его разумном сознании» [Толстой 1992.6, с. 454].

Такому человеку, говорит он, представляется, что его благо и благо вообще есть самый непознаваемый для него предмет. Почти столь же непознаваемым предметом представляется ему его разумное сознание. Более же познаваемым предметом представляется ему его животная личность и еще более познаваемыми предметами представляются ему животные и растения, и, наконец, самым познаваемым представляется ему «мертвое, бесконечно распространенное вещество» [Толстой 1992.6, с. 454]. По мнению же Толстого, все как раз обстоит наоборот. Человек по-настоящему может знать и знает лишь то благо, к которому он стремится, и тот разум, «который указывает ему это благо». Сво ё же телесное естество, отмечает мыслитель, человек знает уже не так отчетливо. «Все другие явления, представляющиеся ему в пространстве и времени»1 человек лишь видит, говорит Толстой, но не знает [Толстой 1992.6, с. 455].

1 Толстой в духе поиска И. Канта интерпретирует пространство и время как априорные, т.е. независимые от опыта формы чувственных созерцаний.

Благо любви, открываемое человеку разумным сознанием, сближает и объединяет его с другими людьми, позволяя тем самым преодолеть свою ограниченность, выйти за пределы индивидуального телесного пространственного и временного бытия.

По мысли Толстого, в мире осуществляется высшая целесообразность и задача человека состоит в том, чтобы привести свою волю в соответствие с ней и встроиться в эту всеобщую гармонию. Толстой уверен в том, что человек рождается с даром внутренней нравственной свободы и потому может спасти душу или погубить ее. Спасти душу — это значит выйти за пределы эгоистического, обособленного, «плотского» существования и привести свою волю в соответствие с требованиями всеобщей воли:

«Чтобы спасти свою душу, нужно жить по-божьи, а чтобы жить по-божьи, нужно отрекаться от всех утех жизни, трудиться, смиряться, терпеть и быть милостивым» [Толстой 160—1965, т. 16, с. 146].

Свобода дана человеку для того, чтобы «спасти свою душу», т.е. жить интересами других людей, а не личными, эгоистическими страстями, не устает повторять мыслитель.

Человек приходит в согласие с самим собою только в том случае, когда его свободная воля сливается с требованиями нравственного закона, непосредственно и сознательно подчиняясь им. Высшее благо Толстой видит в гармоническом «сопряжении» личной внутренней свободы с объективной, действующей в мире необходимостью. Человек становится

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

удовлетворенным только тогда, доказывает мыслитель, когда вектор его поведения совпадает с действующей в мире высшей целесообразностью.

Толстой резко отрицательно оценивает индивидуалистическое существование человека, жаждущего благополучия и наслаждения, воля которого служит эгоистическим страстям. С необычайной искренностью и убежденностью Толстой подвергает критике тех, кто страдает обостренным чувством телесного Я, связанным с «плотским» конечным существованием. Единственный путь «спасения» души человека Толстой полагает в готовности служить «всем» сознательно, беззаветно и бескорыстно. Только безусловное отречение от себя, только жертвенное служение «Сыну Человеческому» приносит вечное «спасение» душе, утверждает мыслитель.

Толстой призывает к «сопряжению» личной воли с волею «Отца», т.е. с осуществляющейся в мире необходимостью.

«Я неизбежно погибну бессмысленною жизнью и смертью со всеми окружающими меня, если я не буду исполнять этой воли Отца» [Толстой 1992.а, с. 295].

Только в исполнении этой воли «отца» мыслитель видел «единственную возможность спасения». Воля же «Отца», полагал он, предельно точно изложена в учении Христа и в его заповедях.

«Я понял, — пишет Толстой, — что исполнение этих заповедей есть воля того начала всего, от которого произошла и моя жизнь» [Толстой 1992.а, с. 295].

Слева — обложка трактата Л.Н. Толстого «В чем моя вера?» (1901—1902; издание «Свободного слова», № 70, 1902, Англия).

Справа — «Отлученный» («Лев Толстой обнимает Христа»). Художник Ян Стыка. 1910 (?)

Своеобразное решение в религиозной философии Толстого получает проблема смерти. Толстой заявляет, что, для человека, живущего любовной жизнью, смерти нет. Раскрывая своё понимание смерти, мыслитель говорит:

«В себе мы понимаем жизнь не только как раз существующее отношение к миру, но и как установление нового отношения к миру через большее и большее подчинение животной личности разуму, и проявление большей степени любви. То неизбежное уничтожение плотского существования, которое мы на себе видим, показывает нам, что отношение, в котором мы находимся к миру, не есть постоянное, но что мы вынуждены устанавливать другое. Установление этого нового отношения, т.е. движение жизни, и уничтожает представление смерти. Смерть представляется только тому человеку, который, не признав свою жизнь в установлении разумного отношения к миру и проявлении его в большей и большей любви, остался при том отношении, т.е. с тою степенью любви, к одному и нелюбви к другому, с которыми он вступил в существование.

Жизнь есть неперестающее движение, а оставаясь в том же отношении к миру, оставаясь на той ступени любви, с которой он вступил в жизнь, он чувствует остановку ее, и ему представляется смерть.

Смерть и видна и страшна только такому человеку. Все существование такого человека есть одна неперестаю-щая смерть — Смерть видна и страшна ему не только в будущем, но и настоящем, при всех проявлениях уменьшения животной жизни, начиная от младенчества и до старости» [Толстой 1992.6, с. 499].

Толстой доказывает, что настоящая причина смерти человека — существа, наделенного разумом и способностью к бескорыстной любви, — нравственная, а отнюдь не биологическая.

«Человек, — настаивает мыслитель, — умирает только от того, что в этом мире благо его истинной жизни не может уже увеличиваться, а не от того, что у него болят легкие, или у него рак, или в него выстрелили, или бросили бомбу» [Толстой 1992.6, с. 509].

Именно таков, утверждает Толстой, потаенный нравственный смысл происходящего с человеком перехода от жизни к смерти.

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

В предельно заостренной и на первый взгляд даже парадоксальной форме мыслитель предлагает не путать смерть телесного в человеке и смерть его как разумного и любящего существа. Мысль о неизбежности биологической смерти человека и о бессмертии любви проходит красной нитью через все творчество Толстого. Она (эта мысль) неразрывно связана с утверждением нравственного, духовного бессмертия человека. Все философские и художественные произведения Толстого пронизывает эта последняя идея, согласно которой, «про состояние после смерти нельзя сказать, что оно будет. Бессмертие не будет и не было, оно есть» [Гольденвейзер 1959, с. 229]. Оно заключено в самой жизни, в том, что составляет ее основу «особенное отношение к миру каждого существа» [Толстой 1992.6, с. 496].

Смерть страшит только тех, пишет мыслитель, кто «не видит, как бессмысленна и погибельна его личная одинокая жизнь, и кто думает, что он не умрет», тот же, кто полагает свою жизнь в возвеличивании в себе разума и любви понимает, что как телесное существо «я умру так же, как и все... но моя жизнь и смерть будет иметь смысл и для меня и для всех» [Толстой 1992.а, с. 196]. Таким образом, нравственный смысл жизни Толстой распространяет и на смерть, и поэтому для него «человек умер, но его отношение к миру продолжает действовать на людей, даже не так, как при жизни, а в огромное число раз сильнее, и действие это по мере разумности и любовности увеличивается и растет, как все живое, никогда не прекращаясь и не зная перерывов» [Толстой 1992.6, с. 502].

Такой подход к проблеме жизни, смерти и бессмертия человека Толстой ясно выразил и в отношении к публикации Мадзини о бессмертии (1894), и в статье «О самоубийстве» (1890), и в «Зеленой палочке» (1905). Этот подход заключается в том, что пока есть жизнь в человеке, он может совершенствоваться и служить миру. Толстой подчеркивает, что служить миру человек может только совершенствуясь, и совершенствоваться — только служа миру. Поэтому, если человек «живет, отрекаясь от личности для блага других, он здесь, в этой жизни уже вступает в то новое отношение к миру, для которого нет смерти и установление которого есть для всех людей дело этой жизни» [Толстой 1992.6, с. 504].

Л II толстоЛ

пул. ж111н11.

СМЕРТЬ.

A II Tokio»

ниш jllmdi.m1,

fl. H. ТО/ЮТОЙ.

Зеленая

Обложка «Зеленой палочки» Л.Н. Толстого (Москва, типография Товарищества И.Д. Сытина, 1911)

Фрагмент обложки журнала «Книжки недели», в котором было опубликовано переведенное Л.Н. Толстым письмо Мадзини о бессмертии (1894, IX, с. 222—225)

Брошюра в серии «Путь жизни» Л.Н. Толстого (Москва, книгоиздательство «Посредник», 1911)

Религиозно-философская концепция человека Толстого созвучна многим антропологическим положениям античной философии, философии эпохи просвещения, немецкой классической философии, христианской философии. Она смыкается с различного рода философскими концепциями, которые образуют антропологическое направление современной западной философии. В XX в. одной из ведущих тем западной философии становится проблема человека, рассматриваемого как исходный пункт и центральный предмет всякого философствования. Это такие течения антропологического толка, как феноменология, персонализм, экзистенциализм, собственно философская антропология и другие. Роднит концепцию Толстого с этими философскими учениями то, что предметом тех и других философских исканий утверждается не бытие само по себе, не законы его фактического существования, а разъяснение и раскрытие смысла бытия человека. Решая проблему смысла бытия и Толстой, и представители выше названных философских течений обращаются не к сфере объективно-научного, а к чистой субъективности как действующей первооснове всякой объективности. Именно обращаясь к субъективности, они находят основы свободной и творческой деятельности человека, его подлинного бытия.

В! V/ и V и

своих произведениях Толстой в определенной степени предвосхитил тот антропологический поворот, совершенный впоследствии современной западноевропейской философией, суть которого заключена в обращенности к человеку, познанию его сущности, определению его места в мире и жизненного призвания.

Есть в учении Толстого и «родственные» связи с восточной философской традицией. Толстой, как и древние философы Востока, ставил духовную сущность человека превыше всего.

«Учения буддизма и стоицизма, как и еврейских пророков..., — писал мыслитель, — а также и китайские учения Конфуция, Лаотзе и мало известного Мити, все возникшие почти одновременно, около 6-го века до рождества

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

Христова, все одинаково признают сущностью человека его духовную природу, и в этом их величайшая заслуга» [Толстой 1928-1958, т. 74, с. 261].

Религиозная философия Толстого укоренена и в традициях русской философии, яркою характеристику которой дал А.Ф. Лосев, считавший, что в отличие от западноевропейской философии, базисом которой является ratio, русская философская мысль «кладет в основание всего Логос». Русская самобытная философия, писал А.Ф. Лосев, «представляет собой непрекращающуюся борьбу между западноевропейским абстрактным ratio и восточно-христианским, конкретным, богочеловеческим Логосом и является беспрестанным, постоянно поднимающимся на новую ступень постижением иррациональных и тайных глубин космоса конкретным и живым разумом» [Лосев 1991, с. 73].

Следует особо отметить то, что у Толстого тайна культуры уходит в тайну личности. «Авторское право» на культуру у него целиком принадлежит человеку. Культура у Толстого выступает сферой реализации сущностных сил человека. Мыслитель разделяет идею И. Канта, состоявшую в понимании морали как неотъемлемой части, ядра культуры. Толстой вслед за И. Кантом абсолютизирует нравственность, ставя знак равенства между понятиями «культурный» и «нравственный» человек.

Культура у Толстого неотделима от нравственности.

«Все наши усовершенствования жизни, — пишет Толстой, — и железные дороги, и телеграфы, и всякие машины могут быть полезны для соединения людей, а потому и для приближения Царства Божия. Но горе в том, что люди увлеклись этими усовершенствованиями и думают, что если они настроят разных машин, то это приблизит их к Царству Божию. Это такая же ошибка, как та, какую сделал бы человек, если бы все пахал одну и ту же землю и ничего бы не сеял на ней. Для того, чтобы все эти машины принесли свою пользу, нужно, чтобы люди усовершенствовали свою душу, воспитали бы в себе любовь. А без любви телефоны, телеграфы, летательные машины не соединяют, а, напротив, все больше и больше разъединяют людей» [Толстой 1993, с. 67].

Нравственное самосовершенствование рассматривается Толстым одновременно, как дело, приводящее людей к единению с Богом и между собой, и как основание культуросозидающего процесса. Смысл жизни, по его определению, заключается в том, «чтобы установить Царство Божие на земле, т.е. заменять насильственное, жестокое, ненавистническое сожительство людей любовным и братским» [Толстой 1913, т. 18, с. 170].

Во многих своих произведениях Толстой поясняет, что процесс внутреннего совершенствования, рост любви в личности не замыкает ее в себе, а напротив, выводит ее за границы себя. По мысли Толстого, одинаково ошибается и не исполняет своего назначения тот, кто стремится к улучшению жизни людской, к установлению Царства Божия, не устанавливая его в себе, как и тот, кто стремится к такому личному совершенствованию, которое не имеет целью установление Царства Божия вне себя. Человек, считает мыслитель, поставлен в такие условия, что единственное для него, истинное, разумное благо состоит в стремлении к личному самосовершенствованию; личное же самосовершенствование таково, что оно достигается только тогда, когда человек признает себя орудием Бога для установления Его Царства. По убеждению Толстого, тут существует полное соответствие и гармония:

«В той мере, в которой достигает человек внутреннего совершенства, в той мере устанавливает он Царство Божие и только в установлении Царства Божия он подвигается к внутреннему совершенству. Без сознания того, что усилие мое содействует установлению Царства Божия... не было бы жизни. И потому каждый из нас живет только в той мере, в которой он установляет Царство Божие вне себя и совершенствует себя внутри себя» [Толстой 1913, т. 18, с. 184].

Слева — портрет Л.Н.Толстого кисти Н.А. Ярошенко. 1894.

Справа — первая страница берлинского издания трактата Л.Н. Толстого «Царство Божие внутри вас» (издательство Августа Дейбера, 1894)

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

Таким образом, на вопрос: как осуществляется нравственный и культурный прогресс, Толстой отвечает: совершенствованием личности, которое в то же время есть и совершенствование жизни общества.

«Всякое истинное просвещение и исправление себя неизбежно просвещает и исправляет других, вроде того, как загоревшийся огонь не может светить и согревать только тот предмет, который сгорает в нем, но неизбежно светит и греет вокруг себя, а светит и греет вокруг себя только тогда, когда сам горит» [Толстой 1913, т. 18, с. 203].

И это действие культурного, нравственного просвещения человека, доказывает мыслитель, не может иметь пределов, не может остановиться на какой-либо ограниченной совокупности лиц и ограничиваться ею. Истинное просвещение объемлет всех, все человечество общим законом любви. Соединяет людей одно:

«...отношение к Богу и стремление к нему, потому что Бог один для всех, и отношение всех людей к Богу одно и то же. Хотят или не хотят признавать это, перед нами стоит один и тот же идеал высшего совершенствования, и только стремление к нему уничтожает разобщение и приближает нас друг к другу» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 165].

В своих произведениях Толстой доводит принцип единения до логического предела. По его мысли, единение есть тот «ключ», который освободит людей от зла. Человечество, считает мыслитель, неминуемо должно пройти на пути к полному единению через различные относительные формы культурного, общественного прогресса Направленность же культурного движения должна, по его мысли, определяться только абсолютным идеалом, данным христианством.

«Учение Христа, — пишет Толстой, — тем отличается от прежних учений, что оно руководит людьми не внешними правилами, а внутренним сознанием возможности достижения божеского совершенства... Только стремление к этому совершенству отклоняет направление жизни человека от животного состояния к божескому настолько, насколько это возможно в этой жизни» [Толстой 1992.6, с. 251].

В тесной связи с этим положением учения Толстого стоит его убеждение, что всякая общественная деятельность — вторична, что «истинное социальное улучшение достигается только религиозно-нравственным совершенствованием отдельных личностей» и что «социальное улучшение при помощи внешних форм» является лишь «губительной иллюзией», останавливающей «истинный прогресс» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 160].

Толстой верит в нравственный прогресс. По его мысли, нравственный прогресс неукоснителен, так как он обеспечен силою Высшей воли. И поэтому этот процесс совершается неуклонно и безостановочно. По этой причине мыслитель так категорически отрицает необходимость внешнего содействия нравственному развитию человечества. По мысли Толстого, изменять формы жизни людей, надеясь внешними средствами переориентировать мировоззрение людей, все равно, что перекладывать разными способами сырые дрова в печи, рассчитывая на то, что есть такое расположение сырых дров, при котором они загорятся. Все равно, считает Толстой, загорятся только сухие дрова, независимо от того, как они сложены. Проповедь общественного переустройства представляется Толстому равносильной тому, как если бы кто утверждал, что «людям не надо идти самим, своими ногами туда, куда они хотят и куда им нужно, но что под них подведется такой пол, по которому они, не идя своими ногами, придут туда, куда им нужно» [Толстой 1992.6, с. 323]. Этому бессилию внешних изменений Толстой противопоставляет единственное действенное средство — внутреннее нравственное перерождение. Если, утверждает Толстой, жить в согласии со своим нравственным началом, голосом своей совести, то и будет достигнута та степень общественного благосостояния, которой желают люди. Самое главное, без устали повторяет мыслитель, совершенствовать себя, воспитывать в себе чувство любви и заражать других людей любовью.

«Истинное спасение одно: исполнение воли Бога каждым отдельным человеком в себе, т.е. в той части мира, которая, одна подлежит его власти. В этом — главное, единственное назначение каждого человека, и это вместе с тем единственное средство воздействия на других каждого отдельного человека; и потому на это, и только на это, — настоятельно подчеркивает Толстой, — должны быть направлены все усилия каждого человека» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 139].

Это — путь, не сомневается мыслитель, идя по которому люди «наверное избавляются от своих страданий и наверное получают наибольшее внутреннее — духовное и внешнее телесное благо, и получают не одни какие-либо избранные, а все люди без всякого исключения» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 139].

С разных сторон подходит Толстой к вопросу о путях истинного культурного прогресса, и вывод его каждый раз остается неизменным: личное совершенствование, приводящее к единению всех на религиозной основе. В этом и состоит, по убеждению Толстого, закон жизни человеческой.

«Ищите Царствия Божия и правды Его (того, которое внутри вас), — пишет мыслитель, — и остальное, то есть все то практическое благо, к которому может стремиться человек, само собою осуществится» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 139].

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit' Band 7, Ausgabe 1

Theories, Conceptoins, Paradigms Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

Толстой об этике и культуре

В статье «Религия и нравственность» Толстой утверждает:

«Религия есть установленное человеком между собой и вечным бесконечным миром или началом и Первопричиной его известное отношение» [Толстой 1992.6, с. 124].

И далее:

«Сущность всякой религии состоит только в ответе на вопрос: зачем я живу и какое мое отношение к окружающему меня бесконечному миру» [Толстой 1992.6, с. 117].

Из этого определения, по мысли Толстого, следует, что «если религия есть установленное отношение человека к миру, определяющее смысл его жизни, то нравственность есть указание и разъяснение той деятельности человека, которая сама собой вытекает из того или другого отношения человека к миру» [Толстой 1992.6, с. 124].

Л. Н. Толстой.

I РЕлипя

I НРАВСТВЕННОСТЬ.

3

Слева — обложка журнала «Северный вестник», в котором была впервые опубликована написанная в 1893 г. статья Л.Н. Толстого «Религия и нравственность» (1895, № 1, под названием «Противоречия эмпирической нравственности»).

Справа — брошюра «Религия и нравственность» (Москва, типография Меньшова 1911)

Мыслитель считает, что основных отношений к миру или началу его известно только три: «1) первобытно личное, 2) языческое общественное, или семейно-государственное и 3) христианское, или божеское» [Толстой 1992.6, с. 117—118].

Из первого отношения к миру, пишет Толстой, «вытекают общие всем языческим религиям учения о нравственности, имеющие в своей основе стремление к благу отдельной личности и потому определяющие все состояния, дающие наибольшее благо личности и указывающие средства приобретения этого блага» [Толстой 1992.6, с. 124]. Эпикурейская доктрина, магометанское учение с обещанием блага личности в загробной жизни, утилитаризм и отрицательное учение буддизма об отречении от мира являются производными от первого языческого отношения к миру.

Из второго отношения к миру, состоящего в признании общественного блага и подчинении ему личного, вытекают, по мысли Толстого, нравственные учения, требующие от человека служения той совокупности людей, благо которой признается целью жизни. По этому учению законным объявляется только то личное благо, которое «приобретаете: всею тою совокупностью, которая составляет религиозную основу жизни» [Толстой 1992.6, с. 124]. Греческое, римское, китайское, еврейское и первые христианские общества были основаны на таких общественных принципах. Семейная нравственность также основана на таком толковании общественного блага. Мыслитель констатирует, что «вся древняя, отчасти средняя и новая история полны описаний подвигов этой самой семейно-общественной и государственной нравственности».

«В настоящее время, — свидетельствует Толстой, — большинство людей, только воображая себе, что они, исповедуя христианство, держатся христианской нравственности, в действительности следуют только этой семейно-государственной... нравственности, и эту нравственность ставят идеалом воспитания молодого поколения» [Толстой 1992.6, с. 125].

Из третьего, христианского отношения к миру, состоящего в «признании человеком себя орудием высшей воли для исполнения её целей» [Толстой 1992.6, с. 125], произрастают, по мысли Толстого, все высшие известные человечеству нравственные учения: пифагорейское, стоическое, буддийское, браминское, даосское и христианское в его настоящем смысле. Толстой убежден, что деятельность человека исповедующего «истинное» христианство должна выражаться не в личном и общественном служении, а в отречении от личного, семейного и даже общественного блага.

«Очень обычная ошибка, — пишет он, — полагать цель жизни в служении людям, а не в служении Богу. Только служа Богу, т.е. делая то, что Он хочет, можно быть уверенным в том, что не делаешь пустого, и нет невозможности выбора, кому служить» [Толстой 1928—1958, т. 53, с. 144].

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

«Нравственность есть нечто постоянно развивающееся, растущее», — утверждал Толстой [Толстой 1992.6, с. 129]. По его мысли,

«жизнь человеческая движется, проходит, как жизнь отдельного человека, возрасты, и каждый возраст имеет соответствующее ему жизнепонимание, и жизнепонимание это неизбежно усваивается людьми. Те люди, которые, не усваивают соответствующего возрасту жизнепонимания сознательно, приводятся к этому бессознательно. То, что происходит с изменением взглядов на жизнь отдельных людей, тоже происходит и с изменением взглядов на жизнь народов и всего человечества. Если человек семейный продолжает руководствоваться в своей деятельности ребяческим жизнепониманием, то жизнь его сделается так трудна ему, что он невольно будет искать, иного жизнепонимания и охотно усвоит то, которое свойственно его возрасту.

То же происходит и теперь в нашем человечестве при переходе, переживаемом нами, от языческого жизнепонимания к христианскому. Общественный человек нашего времени приводится самою жизнью к необходимости отречься от языческого понимания жизни, не свойственного теперешнему возрасту человечества, и подчиниться требованиям христианского учения, истины которого, как бы они ни были извращены и перетолкованы, все-таки известны ему и одни представляют разрешение тех противоречий, в которых он путается» [Толстой 1992.6, с. 257-258].

Подчеркивая неразрывность религии и нравственности, Толстой критикует тех мыслителей, которые, отделяя религию от нравственности, проповедуют подчинение личного блага общественному. Вступая в полемику с представителями эволюционной теории, мыслитель демонстрирует противоречие между выводами этой доктрины и основным ее принципом — борьбы за существование. Толстой утверждает, что если правильна эволюционная теория, согласно которой наиболее приспособленный остается жить, тогда борьба должна происходить либо между людьми и животными, либо в самом обществе между людьми, различными семьями, родами и нациями. В таком случае, делает вывод Толстой, тот общественный прогресс, на который указывают эволюционно мыслящие философы, на самом деле являет собой лишь безнравственную борьбу.

Толстой отмечает, что в нравственном отношении нет никакой разницы, где именно происходит эта борьба, внутри ли общества, между его группами, или между государствами. В действительности, считает мыслитель, все различия борьбы можно свести к различию их форм, но никак не к самой сущности.

Толстой убежден в ложности самой попытки объяснения нравственных явлений с помощью закона эволюции. Борьба людей друг с другом, их объединение для достижения победы в противостоянии с себе подобными не может рождать нравственное сознание. Он пишет:

«Если же спасаются слабые и в семье, и в государстве, то никак не от государственного соединения, а оттого, что в людях, соединенных в семьи и в государства, есть самоотвержение и любовь. Если вне семьи из двух детей выживает только the fittest2, а в семье, у доброй матери, останутся жить оба, то это произойдет совсем не от соединения

2 Сильнейший, наиболее приспособленный (англ.). (Прим. ред.). людей в семью, а оттого, что у матери есть любовь и самоотвержение» [Толстой 1992.6, с. 130].

Иллюстрация Л.О. Пастернака к рассказу Л.Н. Толстого «Чем люди живы». Рисунок. 1904 г.

Ошибкой следует считать, по мысли Толстого, и то, что социальный прогресс рождает в людях нравственное отношение к жизни.

«Утверждать, — говорит он, — что социальный прогресс производит нравственность, всё равно что утверждать, что постройка печей производит тепло.

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

Тепло происходит от солнца; печи же производят тепло только тогда, когда в печи положены дрова, т.е. работа солнца. Точно так же и нравственность происходит от религии. Специальные же формы жизни производят нравственность только тогда, когда в эти формы жизни вложены последствия религиозного воздействия на людей — нравственность» [Толстой 1992.6, с. 131].

Назвать действительно нравственным, настаивает Толстой, можно только того, кто служит Богу, потому что, служа Богу, человек проникается любовью, а любовь — Божеское начало.

Для мыслителя проблема любви — это кардинальная проблема человеческого существования. С помощью понятия любовь Толстой объясняет сущность духовного роста человека, своеобразие разрешения им экзистенциальных вопросов, достижения полноты творческих, нравственных, эмоциональных сил и цельности своей личности. Любовь в философии Толстого — это способ бытия, жизнетворчество. Силою любви человек преодолевает отчужденность от мира, разобщенность с другими людьми, и встраивается в целостность универсума.

Говоря об этом ключевом для жизни человека феномене, мыслитель подчеркивает, что его понимание любви проистекает из христианского учения, которое «... признает любовь и к себе, и к семье, и к народу, и к человечеству, и ко всему живому и неживому, признает необходимость бесконечного расширения любви...», и которое показывает то, что источник «любви не вне себя, а в себе же самом, в своей личности, но личности божеской» [Толстой 1992.6, с. 256]. Согласно христианскому учению, пишет Толстой, любовь не необходимость, а существенное свойство души человека Человек не может не любить. Смысл жизни и заключается в том, чтобы любить Бога, как начало всего во всем. Именно такое понимание любви и использовалось Толстым для рассмотрения проблем нравственного развития человека и человечества.

В статье «Единая заповедь» Толстой утверждает; что большинство бед на земле проистекает из-за того, что «живут люди противно той одной заповеди, которая записана не в одном Евангелии, а и во всех учениях всех мудрецов мира и у индусов, и у китайцев, и у египтян, и у магометан, и у др., и в душах всех людей мира». А живут люди противно «той вере и заповеди, какая записана во всех учениях и в душах всех людей, — поясняет мыслитель, — оттого, что вместо того, чтобы признать эту одну заповедь и следовать ей одной, люди наравне с нею установили много других вер и заповедей и следуют больше этим другим заповедям, чем единой, всемирной заповеди любви» [Толстой 1928—1958, т. 38, с. 103].

В чем же состоят требования этой заповеди?

«Богопочитание... единой заповеди требует от каждого человека только одного: любви, любви к Богу и к себе, и к тому, который живет во всех людях. Любить Бога в себе — значит стремиться к высшему совершенству любви, и любить Бога в других — значит признавать в каждом человеке того же Бога, который живет во мне, и потому делать каждому человеку не то, чего сам хочешь, а чего хочет Бог, живущий во всех людях. В этом вся заповедь того, что должен делать человек по вере в единую заповедь» [Толстой 1928—1958, т. 38, с. 108].

Изучая религии мира, Толстой пришел к выводу, что «истинное» христианство в своих основных положениях не противоречит индуизму, конфуцианству, даосизму, иудаизму, буддизму, магометанству. Суть сходства Толстой видел в следующем:

«Бог, начало всего; что в человеке есть частица этого божественного начала, которую он может уменьшить или увеличить в себе своею жизнью; что для увеличения этого начала человек должен подавлять свои страсти и увеличивать в себе любовь; и что практическое средство достижения этого состоит в том, чтобы поступать с другими так же, как хочешь, чтобы поступали с тобою» [Толстой 1992.6, с. 42].

В письме от 27 июля 1909 г. к художнику Яну Стыке3 Толстой, подтверждая эту свою мысль, писал:

3 Ян Стыка (Jan Styka; 1858—1925) — польский живописец, поэт и иллюстратор. В конце 1910 г. В Париже прошла выставка работ Стыки, полностью посвященная Л.Н. Толстому. (Прим. ред.).

«Доктрина Иисуса является для меня только одною из прекрасных доктрин религиозных, которые мы получили из древности египетской, еврейской, индусской, китайской, греческой. Главное в принципе Иисуса: любовь к Богу, т.е. абсолютное совершенство, и любовь к ближнему, т.е. ко всем людям без исключения, были проповедуемы всеми мудрецами всего света: Кришна, Будда, Лао-Тзе, Конфуций, Сократ, Платон, Эпиктет, Марк Аврелий и между новыми: Руссо, Паскаль, Кант, Эмерсон, Чанинг и многие другие. Истина религиозная и нравственная везде и всегда одна и та же, у меня нет предпочтения к христианству» [Толстой 1928—1958, т. 80, с. 44].

По мысли Толстого, высшие идеалы жизни человека — идеалы добра справедливости — прошли длинный путь исторического развития. Отрефлексированные, как самое существенное во всех религиях мира, эти идеалы стали нравственным базисом сознания человечества. Развивая эту идею, мыслитель пишет: «... вся жизнь человеческая не имеет иной цели как... уяснение, утверждение, упрощение и общедоступность нравственной истины» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 208], а деятельность человеческого сообщества как достойный результат имеет «уяснение» нравственных законов.

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

Толстой считал, что путь человечества к этим высоким нравственным ориентирам состоял из ряда этапов. Отдельный человек, полагал он, также как и человечество в целом поднимается в своём нравственном развитии по ступеням.

Исследуя духовное наследие прошлого и настоящего, Толстой пришел к выводу, что религиозное сознание общества постоянно развивается, что «религии, как и все живое, имеют свойство рождаться, развиваться, стареться, умирать, вновь возрождаться и возрождаться всегда в более совершенной, чем прежде, форме» [Толстой 1992.6, с. 21]. Божественный закон жизни, утверждает он, не может измениться, но «люди могут все яснее и яснее и понимать его, и научаться тому, как в жизни исполнять его» [Толстой 1993, с. 19].

Именно это, постоянно совершенствующееся универсальное религиозное сознание, и руководит, по мысли Толстого, жизнью людей.

«Ни человек, ни человечество не могут в своем движении возвращаться назад. Жизнепонимание общественное, семейное и государственное пережито людьми, и надо идти вперед и усвоить следующее высшее жизнепонимание, что и совершается теперь» [Толстой 1992.6, с. 259—260].

Движение совершенствующегося универсального религиозного сознания является, по мысли Толстого, сущностью единства мирового исторического процесса. Говоря о развитии религиозного сознания как о процессе неотвратимом, Толстой использовал метафору высвобождения птенца из скорлупы и превращения его в зрелую птицу, которая при всём желании не сможет вернуться в свой первый дом.

Толстому импонирует христианское понимание истории, согласно которому исторический процесс трактуется как движение по заданному вектору к своему смысловому завершению, как линия, имеющая начало и конец. Практический смысл христианства мыслитель видел в том, что оно учит соблюдению нравственных заповедей и способу достижения «Царства Бога на земле». В трактате «В чем моя вера?» он пишет:

«Царство Бога на земле есть мир всех людей между собой. Мир между людьми есть высшее доступное на земле благо людей" [Толстой 1992.а, с. 262].

В отличие от августинианского подхода, разводящего и противопоставляющего «град земной» и «град божий», позицию Толстого отличает желание объединить «мирское» и «сакральное», доказать их нерасторжимость. Мыслитель убежден, что только самосовершенствование, духовный рост соединяют воедино эти два измерения бытия.

Выражая мысль о неотвратимости поступательного развития человечества, Толстой писал, что свобода состоит не в том, чтобы «совершать произвольные поступки», а в том, чтобы, исповедуя истину, «сделаться свободным и радостным деятелем вечного и бесконечного дела, совершаемого Богом или жизнью мира». Не признавая эту истину, человек, настаивает Толстой, можно сделаться только рабом жизни и быть «насильно и мучительно влекомым туда, куда он не хочет идти» [Толстой 1992.6, с. 409].

Мыслитель подчеркивал, что человек никогда не может быть свободным, если смысл его жизни находится в области последствий. Человек, по его мысли, свободен только в своем духовном росте. Только видя смысл своей жизни в исповедовании «открывающейся ему истины» (разумной веры), человек совершает дела «имеющие бесконечное, ничем не ограниченное значение» [Толстой 1992.6, с. 410]. Опираясь на такое видение, Толстой приходит к заключению:

«Люди приближаются к Царству Божию, то есть к доброй и счастливой жизни, только усилиями каждого отдельного человека жить доброй жизнью» [Толстой 1993, с. 270].

Одна из последних фотографий Л.Н. Толстого. 1910. Фрагмент

Л.Н. Толстой. Рукопись гл. XII трактата «Царство Божие внутри вас»

«Путь жизни» Л.Н. Толстого, изданный тематическими брошюрами (Москва, книгоиздательство «Посредник», 1910—1911)

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

В середине ХХ в. с пониманием истории как процесса объединения человечества на единых духовных основаниях выступил К. Ясперс. Находя в исторической традиции глубокие корни общей для всего человечества философской веры, К. Ясперс утверждал, что время рождения философской веры — это и есть искомая «ось мировой истории», или, по выражению мыслителя, «осевая эпоха».

Позиции К. Ясперса и Толстого роднит, в первую очередь, утверждение, что связь между людьми, народами — духовная, а не родовая, не природная. Настаивая на том, что единство людей состоит в «их единении в рамках общей веры», в трактате «Истоки истории и ее цель» К. Ясперс писал:

«История — движение под знаком единства, подчиненное представлениям и идеям единства» [Ясперс 1991, с. 270].

В свою очередь, Толстой был убежден, что жизнью людей руководит истинная религия, состоящая в том, «чтобы знать тот закон, который выше всех законов человеческих и один для всех людей мира» [Толстой 1993, с. 9].

Схожесть концептуальных построений двух религиозных философов отнюдь не случайна. Оба мыслителя обращались к наследию И. Канта и использовали в своем творчестве многие мотивы его философии. Так, К. Ясперс опирался в своем понимании свободы на учение И. Канта о чувственном и умопостигаемом, имманентном и трансцендентном мире, а Толстой, как и И. Кант, отводил морали ключевую роль в понимании человека как самореализующегося субъекта.

Отечественному мыслителю была исключительно дорога мысль И. Канта о том, что основное содержание религии — осознание человеком его обязанностей перед ближними, идея долга. Одним из подтверждений влияния учения И. Канта на самобытную философскую позицию Толстого является тщательнейшее изучение Толстым в момент написания произведения «Что такое религия и в чем сущность ее?» работы И. Канта «Религия в пределах только разума» [Толстой 1928— 1958, т. 35, с. 672].

Концепция культуры Толстого базируется на фундаменте его религиозно-философского учения. Качественной мерой культуры, ее мерилом и критерием Толстой объявляет самосовершенствование и самореализацию личности в контексте общественной жизни.

Толстой не принимал современной ему культуры, так как она не выдерживала проверки этим критерием. Все то, что в этой культуре не соответствовало требованиям нравственной природы человека, он подверг сокрушительной критике. «XIX-ый век ни в России, ни в Европе не знал другого такого замечательного человека, такого могучего, страстного и горячего "искателя правды"», — писал про Толстого В.В. Зеньковский4 [Зеньковский 1991, т. 1(2), с. 195]. Мыслитель верил,

4 Василий Васильевич Зеньковский (1881—1962) — русский религиозный философ, богослов, культуролог и педагог. Протопресвитер в юрисдикции Западноевропейского экзархат русских приходов Константинопольского патриархата. (Прим. ред.).

что будущее человечества будет связано со строительством людьми единого культурного пространства, скрепами которого станут единые для всех нравственные императивы.

Непреложным условием гуманизации общества, считал Толстой, выступает осознание людьми того непреложного факта, что мир един и все элементы его взаимосвязаны. И потому, истинная гуманистическая культура может быть построена только на высоконравственных, высокодуховных основаниях, сцепляющих мир в это единое целое.

Толстой о власти и культуре

Концепция власти в философии Толстого базируется на религиозно-нравственных основаниях его мировоззрения, стержнем которого является идея непротивления злу насилием, одна из ведущих тем религиозной философии Толстого. Идея непротивления злу насилием стала для него не только ключом к пониманию сущности христианства, стержнем веры, но и универсальным принципом его мировоззрения5.

5 «Когда я понял, что слова не противься злу, значат: не противься злу, все мое прежнее представление о смысле учения Христа вдруг изменилось, и я ужаснулся перед тем не то что непониманием, а каким-то странным пониманием учения, в котором я находился до сих пор» [Толстой 1992.а, с. 202].

В предложенном Толстым понимании сущности непротивления рельефно отражается его стремление сблизить существующие теории ненасилия и обобщить накопленный человечеством опыт ненасильственного решения жизненных проблем. Толстой детально описывает две грани непротивления, органично связанные друг с другом.

Первая сторона непротивления связывается мыслителем с идейной установкой на ненанесение ущерба всему живому. Такая постановка вопроса соединяет мысль Толстого с дохристианской традицией ненасилия, получившей развитие в восточных культурах. Мировоззренческая традиция Востока требует относиться к природе не как к материалу, а как к сложному организму. Восточное видение предлагает человеку понимать себя частью природного организма, взаимодействовать с которым нужно предельно бережно, не нарушая его основных функциональных связей. В завершенном виде такое понимание было представлено в индийской философии, в которой мир — это живое тело, живой организм, и всякое действие по отношению к нему требует нравственных оснований.

Суть логики ненасилия, развиваемой философской мыслью Востока, заключается в том, что насилие не уничтожает, а умножает зло. Разрастающееся зло изменяет рисунок жизни людей, делая их бытие все более опасным и менее защищен-

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

ным. В конечном итоге это умноженное зло неминуемо обрушивается на тех, кто пытался ранее искоренить зло силой.

Нейтрализовать зло можно, ему можно противостоять, его можно победить. Зло погашается противоположным началом. Зло уничтожается добром, ненависть искореняется любовью. Принимая доводы восточной традиции понимания ненасилия и апеллируя к здравому смыслу, Толстой говорит, что огонь нельзя тушить огнем, от наводнения спасаться водой, а зло исправлять злом.

Вторая сторона непротивления связывается Толстым с перспективами социального бытия, открытыми христианским учением. Непротивление рассматривается мыслителем как единственное действенное средство достижения мирной жизни и приближения к идеалу общественной гармонии.

«Христос, — пишет Толстой, — открыл мне, что... соблазн, лишающий меня моего блага, есть противление злу насилием других людей... Я знаю теперь, что соблазн этот состоит в заблуждении о том, что моя жизнь может быть обеспечена защитой себя и своей собственности от других людей . Я знаю теперь, что большая доля зла людей происходит от того, что они , вместо того чтобы отдавать свой труд другим, не только не отдают его, но сами лишают себя всякого труда и насилием отбирают труд других... Я верю теперь в то, что благо мое и людей возможно только тогда, когда каждый будет трудиться не для себя, а для другого, и не только не будет отстаивать от другого свой труд, но будет отдавать его каждому, кому он нужен... Я не могу приобретать собственности, не могу употреблять какое бы то ни было насилие против какого бы то ни было человека,... не могу участвовать ни в какой деятельности власти, имеющей целью ограждение людей и их собственности насилием, не могу быть судьей, ни участником в суде, ни начальником, ни участником в каком-нибудь начальстве, не могу содействовать и тому, чтобы другие участвовали в судах и начальствах» [Толстой 1992.а, с. 356—357].

Особое внимание обращает Толстой в своих трудах на принцип ненасилия как на выверенное средство ответа в конфликтных социальных ситуациях.

«Придет войной неприятель или просто злые люди нападут на меня, думал я прежде, и если я не буду защищаться, они оберут нас, осрамят, измучают и убьют меня и моих близких, и мне казалось это страшным. Но теперь все, смущавшее меня прежде, показалось теперь радостным и подтвердило истину. Я знаю теперь, что и неприятели и так называемые злодеи и разбойники, все — люди, точно такие же сыны человеческие, как и я, так же любят добро и ненавидят зло, так же живут накануне смерти и так же, как и я, ищут спасения и найдут его только в учении Христа. Всякое зло, которое они сделают мне, будет злом для них же, и потому они должны делать мне добро. Если же истина неизвестна им и они делают зло, считая его благом, то я знаю истину только для того, чтобы показать ее тем, которые ее не знают. Показать же ее им я не могу иначе как отречением от участия в зле, исповеданием истины на деле... Христианин для того только и знает истину, чтобы свидетельствовать о ней перед теми, которые не знают ее» [Толстой 1992.а, с. 359—360].

Смысл заповеди и центр тяжести мысли о непротивлении Толстой усматривает в словах: «Не противьтесь злому». «Вам сказано: око за око, зуб за зуб. А я вам говорю: не противьтесь злому», — именно в этих словах, утверждает мыслитель, противопоставляются два принципиально разных закона человеческой жизни, и именно в них выражается, считает он, суть принципа непротивления.

Толстой особенно настаивает на том, что непротивление не есть пассивное, равнодушное приятие зла, бессильное пособничество ему, отстранение, неделание и неучастие в борьбе с ним. Напротив, уверен он, непротивление самое плодотворное средство противоборства злому. Непротивление уничтожает самый корень зла, ибо только оно в состоянии пробудить доброе чувство в том, кто сделал зло, и в том, кто претерпел его. Суть непротивления: бороться со злом в человеке, любя божественное в нем и ненавидя его пороки, и бороться со злом в самом себе, любя в себе всеобщее духовное начало.

В трактате «Царство Божие внутри вас» Толстой пишет, что сущность исповедуемых им социальных взглядов «вытекает из приложения учения Христа к существующему порядку» [Толстой 1992.6, с. 219]. Представляя свои взгляды на институт государства, его прошлое, настоящее и будущее, мыслитель говорит:

«Христианство в его истинном значении разрушает государство. Так оно было понято и с самого начала, за то был и распят Христос, и всегда так понималось людьми, не связанными необходимостью оправдания христианского государства. Только со времени принятия главами государств номинального внешнего христианства начали придумываться все те невозможные хитросплетенные теории, по которым христианство можно совместить с государством. Но для каждого искреннего и серьезного человека нашего времени не может не быть очевидной несовместимость истинного христианства — учения смирения, прощения обид, любви — с государством, с его величанием, насилиями, казнями и войнами. Исповедание истинного христианства не только исключает возможность признания государства, но и разрушает основы его» [Толстой 1992.6, с. 335].

Только те люди, которым выгодно властвовать над другими, неустанно повторяет Толстой, могут верить в то, что насилие может улучшить жизнь людей. Эти люди, освободив себя от труда и пользуясь трудом других, придумывают новые и новые оправдания того привилегированного положения, в котором они находятся, представляя это сложившееся

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

неравенство, как справедливое. Помощниками им в этом, утверждает Толстой, выступают, церковь, извратившая учение Христа, ложные философские учения и «все науки юридические: государственное, уголовное, гражданское, международное право», которые «имеют одно это назначение» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 310].

С этими «господствующими теориями» и вступает Толстой в бескомпромиссный спор. Успех теории Гегеля, по мнению Толстого, зависел не «от стройности его теории». Мыслитель считает, что гегелевская теория разумности всего существующего, подчиняющая личность обществу и государству и утверждавшая, что «государство есть необходимая форма совершенствования личности», «сделалась на короткое время верованием всего мира» потому, что выводы этой философской теории оправдывали слабости людей [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 310, 326].

Органические теории государства О. Конта и Г. Спенсера беспощадно критикуются Толстым за произвольность на «веру принятых положений», «невероятность ни на чем не основанных утверждений» о подобии жизни общества и человеческого организма.

«В учении Конта, — пишет Толстой, — признано было научным то, что потакало царствующему злу» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 333].

f

Kin*. Л

Я >

Л.н. Толстой. Фотография 1900-х гг.

Обложка издания «Об отношении к государству» Л.Н. Толстого (издание «Свободного слова», № 8, 1900, Англия)

Обложка трактата Л.Н. Толстого «Так что же нам делать?» (Москва, книгоиздательство «Труд и воля», 1907)

Резко отрицательно оценивались Толстым политические взгляды Ницше. Критика Толстым произведений Ницше основывалась на нравственных критериях, служивших основой мировоззрения мыслителя. Толстой видел в отрицании христианства Ницше большую опасность и предупреждал о возможности распространения аморализма. Ознакомившись с произведениями Ницше «Так говорил Заратустра» и «Антихрист», Толстой в сентябре 1902 г. в письме в редакцию газеты «Die Zeit» написал, что его беспокоят в современном обществе «признаки озверения людей», что «главным же толкователем и восхвалителем этого озверения» он считает Ницше, которого прочел «с великим отвращением» [Толстой 1928-1958, т. 73, с. 291].

Толстой был также не согласен с идеей построения в России «православной государственности», которая в большинстве своем поддерживалась славянофилами. Для Толстого христианство и государство являлись несовместимыми понятиями.

«Для восприятия христианского учения в его истинном значении людям христианского мира, — писал Толстой, — ... нужно освободиться не только от веры в ложные формы извращенного христианского учения, но еще и от веры в необходимость, неизбежность того государственного устройства, которое установилось на этой церковной вере» [Толстой 1992.а, с. 441].

Критически относился Толстой и к концепции «всеединства» общества и личности в философии Вл. Соловьева. Отметка, сделанная в дневнике 29 декабря 1906 г., красноречиво демонстрирует результат многолетних размышлений Толстого над религиозно-философскими построениями Вл. Соловьева.

«Часто удивлялся, — пишет Толстой, — на путаницу понятий таких умных людей, как Владимир Соловьев, и теперь ясно понял, отчего это. Все от этого же (как и во всей теперешней науке) признания государства, как чего-то независимого от воли людей существующего, предопределенного, мистического, неизменного» [Толстой 1928-1958, т. 55, с. 286].

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

Государство, считает Толстой, основано на насилии, на порабощении одними людьми других. Всякое порабощение одного человека другим, по мысли Толстого, базируется только на том, что один человек может лишить другого жизни и «не оставляя этого угрожающего положения, заставить другого исполнять свою волю» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 259].

В своих произведениях Толстой описывает три способа порабощения людей. Первый способ порабощения самый древний. Он состоит в прямой угрозе убийством. Вооруженный человек, угрожающий другому лишением жизни, говорит безоружному:

«Я могу убить тебя... но я не хочу делать этого, я милую тебя — во-первых, потому что мне неприятно убивать тебя, во-вторых, потому, что мне и тебе будет выгоднее работать на меня, чем быть убиту. Итак, делай все, что я велю, а если откажешься, то я убью тебя» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 260].

Этот способ порабощения, считает Толстой, порождает личную форму рабства, которое «первое появляется у всех народов и теперь еще встречается у первобытных народов» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 260].

Постепенно по мере усложнения жизни, говорит мыслитель, этот способ порабощения видоизменяется. Вырабатывается другой способ порабощения, который «пять тысяч лет тому назад, как это записано в Библии, был изобретен Иосифом Прекрасным» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 260]. Способ этот — голод. Пользуясь этим способом, поработитель говорит голодным:

«Я могу заморить вас голодом, потому что хлеб у меня, но я милую вас только с тем, чтобы вы за хлеб, который я буду вам давать, делали все то, что я велю» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 263].

Для поработителя минусы этого второго способа заключаются в том, что при нем, кроме воинов под угрозой смерти приводящих в исполнение его требования и «необходимых... для оберегания от голодных земли и запасов хлеба», нужны и другие помощники — «большие и малые Иосифы — управители и раздатчики хлеба» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 263]. Выгоды этого способа для поработителя заключаются в том, что, во-первых, «насильник» уже более не обязан усилиями принуждать рабочих исполнять его волю и, во-вторых, в том, что меньшее количество людей ускользает от его насилия.

Но и этот способ порабощения не удовлетворяет вполне желаниям сильного «как можно больше отобрать произведений труда от наибольшего числа работников и поработить как можно большее число людей», и не соответствует все более и более усложняющимся условиям жизни [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 264]. Вырабатывается новый третий способ порабощения. Новый способ — есть способ сбора дани. Способ этот основывается, также как и второй, на голоде, но к средству порабощения людей «лишением хлеба присоединяется еще и лишение их других необходимых потребностей» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 264].

Устанавливается третья форма рабства — денежное рабство, состоящее в том, что

«сильный говорит слабому, я с каждым из вас отдельно могу сделать все, что хочу: могу прямо ружьем убить каждого, могу убить тем, что отниму землю, которою вы кормитесь, могу за денежные знаки, которые вы должны мне доставить, купить весь тот хлеб, которым вы кормитесь, и продать его чужим людям и всякую минуту уморить всех вас голодом, могу отобрать все, что у вас есть: и скот, и жилища, и одежды, но мне неудобно это и неприятно, и поэтому я вам всем предоставляю распоряжаться вашей работой и вашими произведениями труда, как вы хотите; только подавайте мне столько-то денежных знаков, требование которых я распределяю или по головам, или по земле, на которой вы сидите, или по количеству пищи, или питья вашего, или ваших одежд, или построек. Подавайте мне эти знаки, а между собой распоряжайтесь как хотите, но знайте, что я не буду защищать и отстаивать ни вдов, ни сирот, ни больных, ни старых, ни погорелых; я буду защищать только правильность обращения этих денежных знаков. Прав будет передо мной и будет отстаиваться мною только тот, кто правильно подаст мне, сообразно требованию, установленное количество денежных знаков. А как они приобретены — мне все равно» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 264—265].

Организация третьего способа порабощения гораздо сложнее, чем второго. Но и выгод от него для «насильника» значительно больше. Они заключаются в следующем: во-первых, в том, что «посредством этого способа может быть отобрано большее количество труда и более удобным способом», во-вторых, что «при этом способе насилие распространяется на всех ускользавших прежде безземельных людей» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 266]. Этот третий способ порабощения людей тоже очень старый и входит в употребление вместе с двумя первыми, не исключая их совершенно.

Все эти три способа порабощения людей, считает Толстой, никогда не переставали существовать. Для демонстрации картины насилия одних людей над другими, Толстой прибегает к образному описанию действительности.

«Все три способа, — пишет Толстой, — можно сравнить с винтами, прижимающими ту доску, которая наложена на рабочих и давит их. Коренной, основной средний винт, без которого не могут держаться и другие винты, тот, который завинчивается первый и никогда не отпускается, — это винт личного рабства, порабощения одних людей другими посредством угрозы убийства мечом; второй винт, завинчивающийся уже после первого, — порабощение людей отнятием земли и запасов пищи — отнятие, поддерживаемое личной угрозой убийства; и третий винт — это

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit' Band 7, Ausgabe 1

Theories, Conceptoins, Paradigms Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

порабощение людей посредством требования денежных знаков, которых у них нет, поддерживаемое тоже угрозой убийства. Все три винта завинчены, и когда туже натягивается один, тогда только слабнут другие» [Толстой 1960-1965, т. 16, с. 267].

Для полного порабощения людей, по мысли Толстого, «насильнику» необходимо использовать все три винта, все три способа порабощения, и потому констатирует мыслитель, «в нашем обществе всегда употребляются все три способа порабощения, всегда завинчены все три винта» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 267].

Первый способ порабощения личным насилием, утверждает Толстой, никогда не уничтожался и не уничтожится до тех пор, пока не исчезнет порабощение одних людей другими, потому, что этот способ — основа всякого порабощения. Рабство личное не только не уничтожено, считает Толстой, но «в наших цивилизованных обществах» еще и усилилось с введением общей воинской повинности.

Второй способ порабощения — отнятием у людей земли — существовал и продолжает существовать.

«Винт этого порабощения людей, — пишет Толстой, — ослабляется или притягивается по мере того, как туго натянуты другие винты; так, в России, когда порабощение личное было распространено на большинство рабочих, поземельное порабощение было излишне, но винт личного рабства в России ослаблен был только тогда, когда подтянуты были винты поземельного и податного порабощения» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 269].

Третий способ порабощения точно также продолжает существовать. Толстой подчеркивает, что в условиях усиления государственной власти и всё более широко распространения денежных знаков этот способ получает особенную силу. Эта форма властвования, говорит Толстой, поработила народ до такой степени, что «0,9 русского рабочего народа работает у помещиков и фабрикантов только потому, что их принуждает к тому требование податей государственных и поземельных» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 270].

Слева — Л.Н. Толстой за работой у круглого стола. Рисунок И.Е. Репина. 1891.

Справа — обложка трактата Л.Н. Толстого «Рабство нашего времени» (издание «Свободного слова». № 78, 1900, Англия)

В настоящем порабощение с его тремя основными способами, утверждает Толстой, существует точно такое же, как и прежде. Где будет насилие, возведенное в закон, считает Толстой, там будет и порабощение. Мыслитель не согласен со взглядами тех, которые утверждают, что можно в рамках государства справедливо и демократично перераспределить имеющиеся богатства.

В государственном масштабе, отмечает Толстой, главным средством, с помощью которого власть осуществляет насилие, есть армия, войско. Организация вооруженных людей, подчиняющихся единой воле, именуемая войском, говорит он, и дает возможность государству совершать над людьми телесное насилие.

«Войско всегда стояло и теперь стоит в основе власти. Власть всегда находится в руках тех, кто повелевает войском, и всегда все властители — от римских кесарей до русских и немецких императоров — озабочены более всего войском, заискивают только в войске, зная, что если войско с ними, то власть в их руках» [Толстой 1992.6, с. 293].

Насилие в современном мире держится, по мысли Толстого, уже не тем, что оно считается нужным, а только тем, что оно давно существует и очень «искусно» организовано теми людьми, которым оно выгодно, т.е. правительствам и правящим классам.

«Правительства в наше время — все правительства, — пишет Толстой, — самые деспотичные так же, как и либеральные, — сделались тем, что так метко называл Герцен Чингисханом с телеграфами, т.е. организациями насилия, не имеющими в своей основе ничего, кроме самого грубого произвола, и вместе с тем пользующимися

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

всеми теми средствами, которые выработала наука... и которые они употребляют для порабощения и угнетения людей» [Толстой 1992.6, с. 308].

Насилие государственное уничтожится не внешними средствами, считает Толстой, а только сознанием пробудившихся к истине людей. Средствами, уничтожающими государственное насилие, являются внутреннее совершенствование и неучастие в насилии.

С особой тщательностью разработаны в трудах Толстого принципы применения ненасилия в политической жизни, будь то борьба за независимость народа, или борьба против собственных поработителей. Строго придерживаясь принципа ненасилия, Толстой настаивает на том, что главной причиной деления на господствующих и подчиняющихся является не сила оружия, а то, что он называет «самопорабощением». И в межгосударственных, и в государственных отношениях люди становятся как бы угнетателями самих себя. Порабощение происходит только потому, считает Толстой, что сами порабощенные не только поддаются порабощению, но и участвуют в нем.

«Как может кучка англичан, — пишет Толстой в «Письме к индусу», — поработить и держать в порабощении 200-миллионный народ? Скажите это человеку, свободному от суеверия, он не поймет, что значат эти слова. Разве не ясно по одним цифрам, что не англичане, а сами индусы поработили себя тем, что они жили насилием, живут насилием и не признают закона любви» [Толстой 1913, т. 23, с. 189—190].

Во многих произведениях Толстой вновь и вновь подтверждает свою мысль о том, что причина порабощения людей заключена в поддержании ими закона насилия. Чтобы избавиться от зла, утверждает Толстой, надо бороться не с его последствиями (злоупотребление властью, захваты и грабежи соседних народов), а с корнем зла: с ложным отношением народа к власти.

«Если народ признает политическую власть выше власти нравственного закона, то он всегда останется рабом, какой бы характер эта власть ни носила» [Толстой 1913, т. 23, с. 124].

Толстой о социокультурном идеале будущего

Разоблачение и обличение общественного зла, поиски идеи справедливого социального устройства — основной пафос Толстого-публициста. Исходная позиция толстовской критики — распад общества на трудящихся, живущих в нищете, и нетрудящихся, живущих в роскоши. В оценке сложившегося социального неблагополучия Толстой руководствовался нравственными критериями своей религиозно-философской концепции.

«Существующий строй, — пишет мыслитель, — до такой степени в основах своих противоречит сознанию общества, что он не может быть исправлен, если оставить его основы, также, как нельзя исправить стены дома, в котором садится фундамент. Нужно весь, с самого низа, перестроить. Нельзя исправить существующий строй с безумным богатством и излишеством одних и бедностью и лишением масс, с правом земельной собственности, наложения государственных податей, территориальными захватами государств, патриотизмом, милитаризмом, заведомо ложной религией, усиленно поддерживаемой. Нельзя всего этого исправить конституциями, всеобщей подачей голосов, пенсией рабочим, отделением государства от церкви и тому подобными пальятивами» [Толстой 1928—1958, т. 55, с. 104].

Спасение от «дурного устройства мира» Толстой видел только в одном — в «распространении среди людей истинной веры» [Толстой 1991, т. 1, с. 146], которая позволяет человеку ощутить себя частью бесконечной Вселенной и осознать смысл своего бытия.

В публицистике конца 80-х и начала 90-х годов Толстой подробно обосновал свою мысль о том, что устаревшие формы жизни сначала разрушаются в сознании людей, а затем происходит их действительное разрушение. Ход общественного прогресса, направление которого указано христианством, Толстому представляется следующим образом:

«Человечество движется только так: шаг сознания, шаг практической деятельности, осуществляющий в жизни новый шаг сознания» [Толстой 1928—1958, т. 27, с. 535].

Вместе с тем, считает Толстой, полагать, что жизнь человеческая строго пойдет по направлению, указанному Христом, «все равно что полагать, что лодочник, перебивая быструю реку и направляя свой ход почти прямо против течения, поплывет по этому направлению» [Толстой 1992.6, с. 250].

По мнению Толстого, в христианстве отчетливо выражена мысль о том, что жизнь человеческая направляется двумя «вечными, неуничтожимыми силами»: «силой животной природы» и «силой сознания сыновности Богу». Первая из них, сила животной природы, всегда остается равной самой себе, она «сама себя утверждает» и «находится вне власти человека». По утверждению Толстого, человек властен над собой только в следовании требованиям второй силой, влекущей его ко все более глубокому осознанию своей сопричастности Божественному началу.

Христианское учение, полагает Толстой, говорит только о второй, божеской силе, которая побуждает «человека к наибольшему сознанию ее. и к доведению ее до высшей степени напряжения» [Толстой 1992.6, с. 250]. В этом осво-

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

бождении — увеличении этой силы и состоит, по мысли Толстого, интерпретирующего христианское учение, истинная жизнь человека.

Существование в человеке животного, только животного, подчеркивает Толстой, не есть жизнь человеческая. Жизнь человеческая, по мысли Толстого, есть равнодействующая из жизни животной и жизни божеской. И чем больше приближается эта равнодействующая к жизни божеской, тем больше жизни. Человеческая жизнь, считает Толстой, есть движение к недостижимому совершенству. Путь к этому совершенству не может быть задан единожды принятыми на все времена правилами. В этом и заключается, по мысли Толстого, коренное отличие христианского миропонимания от всех предшествующих учений, основанных на принятых правилах, обязательных для исполнения. Христианские заповеди, говорит он, «суть как бы заметки на бесконечном пути совершенства, к которому идет человечество, той степени совершенства, которая возможна в известный период развития человечества» [Толстой 1992.6, с. 252].

Толстой считал, что именно в конце Х1Х века начал совершаться тот великий переворот, переход к жизни по божескому миропониманию, который готовился почти 2000 лет во всем христианском мире. Суть этого переворота состоит, по мысли Толстого, в замене извращенного христианства и основанной на нем власти одних людей и рабстве других, — истинным христианством, признающим равенство всех людей.

Христианство с необыкновенной ясностью показало, утверждает Толстой, что «главное бедствие людей происходит от насилий, которые, под предлогом возмездия, производятся одними людьми над другими» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 241]. Это учение неотразимо доказало то, «что если судьей того, в каких случаях допустимо насилие, будет человек, совершающий насилие, то не будет пределов насилию, и поэтому, чтобы не было насилия, надо, чтобы никто ни под каким предлогом не употреблял насилия, в особенности же под самым употребительным предлогом возмездия» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 242].

Каково же будет положение людей, отказавшихся от насилия?

«Людям, — пишет Толстой, — живущим в государствах, основанных на насилии, кажется, что уничтожение власти правительств неизбежно повлечет за собой величайшие бедствия» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 253].

Слева — портрет Л.Н. Толстого. Художник Л.О. Пастернак. 1906.

Справа — обложка издания статьи Л.Н. Толстого «Конец века (О предстоящем перевороте)» (Москва, книгоиздательство «Посредник», 1905)».

Утверждение о том, что безопасность и другие блага, которыми пользуются люди, обеспечиваются государством, по мнению Толстого, совершенно произвольно. Об этом, подчеркивает он, говорят преимущественно те люди правящих классов, для которых выгодно государственное устройство.

Мыслителем в многочисленных художественных, религиозно-философских, публицистических произведениях проводится мысль о том, что во всех государствах власть находится в руках худших людей. Ведь только безнравственные люди могут делать все те хитрости, подлости, жестокости, которые нужны для участия во власти.

Власть же есть не что иное, утверждает Толстой, как произведение людей, которые живут противно своей разумной природе и закону свободы, открытому Христом. Стоит людям, считает мыслитель, осознать свою божественную природу и перестать делать по требованию власти дела, противные их совести, и не будет этих искусственных, кажущихся столь величественными соединений «России, Британии, Германий, Франций, того самого, во имя чего люди жертвуют не только своей жизнью, но и свойственной разумным существам свободой» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 256]. Толстой убежден, что уничтожение искусственных государственных соединений средством неповиновения правительству, не представляет ничего страшного, и приведет к тому, что среди людей, живущих без государства, будет меньше насилия, меньше страданий, меньше зла.

Толстой уверен в том, что переворот, предстоящий человечеству, состоит в освобождении людей от обмана повиновения человеческой власти. В виду того, что сущность этого переворота, утверждает мыслитель, совсем иная, чем сущ-

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

ность всех прежних, то и деятельность людей, участвующих в этом перевороте, должна быть иной. Деятельность участников прежних переворотов состояла в насильственном свержении власти и захвате ее. Деятельность участников теперешнего переворота должна состоять в прекращении повиновения какой бы то ни было власти и устройстве своей жизни независимо от правительства.

России, чтобы избавиться от опасности ложного пути, считает Толстой, нужно, прежде всего, оставаться самой собой и не справляться о том, как поступать и что делать, «у европейских и американских конституций или в социалистических проектах, а справляться и спрашивать совета только у своей совести» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 259]. По мысли Толстого, людям России, для того, чтобы исполнить то великое дело, которое предстоит им, нужно перестать заботиться о политическом устройстве, правах граждан своего государства. Всем людям нужно, в первую очередь, воздерживаться от всяких мероприятий и дел, в которые втягивает их правительство, революционеры и либералы.

Каким же будет устройство общества, освободившегося от насильнического правительства? Ответ на этот вопрос выводится Толстым из духовных свойств русского народа. По его мнению, отсутствие власти в России никогда не мешало правильной и мирной общественной жизни земледельческих общин. Как раз наоборот, всякое вмешательство правительственной власти препятствовало проявлению сущностных духовных свойств русского народа. По мысли Толстого, жизнь русского народа, как и большинства земледельческих народов, естественно складывается в определенные общественные отношения, удовлетворяющие требованиям совместной жизни людей. Везде, утверждает мыслитель, где только оставались русские люди без вмешательства правительств, они устанавливали между собой свободное, основанное на взаимном согласии, не насильническое общинное владение землей.

«Такие общины, — пишет Толстой, — заселили без помощи правительства все восточные окраины России" [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 261].

«Такие общины уходили в среднюю Азию, в Турцию, как некрасовцы, и, удерживая свое христианское общинное устройство, спокойно жили там поколениями под властью турецкого султана. Такие общины переходили в Китай, не зная того, что занимаемая ими земля принадлежит Китаю, и жили там долгое время, не нуждаясь ни в каком, кроме своего внутреннего управления, правительстве» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 262].

Точно так же, утверждает Толстой, живут русские земледельческие люди, все большинство России, не нуждаясь в правительстве, а только терпя его. Отсутствие правительства, настаивает мыслитель, будет только способствовать общинной земледельческой жизни, дав равные права всем людям.

По этой причине, считает Толстой, русским людям не нужно при упразднении правительств выдумывать новые формы общежития взамен старых. Такие формы общежития свойственные духу русского народа существуют и вполне удовлетворяют его требованиям общественной жизни.

«Формы эти, — пишет Толстой, — это мирское, при равенстве всех членов мира, управление, артельное устройство при промышленных предприятиях и общинное владение землей» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 262].

Справа — рортрет Л.Н. Толстого. Художник М.В. Нестеров, 1907.

Слева — обложка издания «О значении русской революции» Л.Н. Толстого (С.-Петербург, издание В. Врублевсого, 1907)

Чем больше будет держаться русский народ такого свойственного ему общежития, считает Толстой, тем все меньше будет возможно вмешиваться в его жизнь правительству и тем легче будет упразднена власть последнего. Последствия, к которым приведет прекращение повиновения правительствам, будут заключаться в уничтожении насилия. А это, в частности, будет означать, что причина гонки вооружений и войн прекратит свое существование. Освобожденные люди получат доступ к земле и вернутся к «тому свойственному вообще людям самому радостному, здоровому и нравственно-

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

му земледельческому труду, при котором усилия человека направлены на борьбу с природой, а не с людьми, к тому труду, на котором зиждутся все другие отрасли труда и который может быть оставлен только людьми, живущими насилием» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 263].

Именно прекращение повиновения правительствам, считает Толстой, должно привести людей к земледельческой жизни, а естественная земледельческая жизнь приведет людей ко свойственному душе человека устройству общинной жизни. Может быть, рассуждает Толстой, такие общины и не будут жить обособленно, а войдут между собой, вследствие единства экономических, религиозных и других условий, в новые свободные соединения, но строиться они будут на иных, ненасильственных основаниях. Отсутствие насилия, считает Толстой, не лишает людей возможности соединений между собой, но соединения, основанные на взаимном согласии, могут образовываться только после того, когда будут разрушены соединения, основанные на насилии.

В обществе людей живущих по-христиански не будет места той цивилизации, которая существует в современном мире и основывается на насилии власти, считает Толстой. Существующая цивилизация есть «ложно и вредно направленная деятельность западных народов» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 348]. Практически все изобретения, технические приспособления, промышленные изделия в настоящем используются только людьми богатых классов и недоступны рабочим, и, следовательно, не могут рассматриваться как благо для всего человечества. Только распространенное и утвердившееся суеверие благости цивилизации делает так, считает Толстой, что всякое указание на то, что путь, по которому идет жизнь западных народов, не верен, воспринимается как безумие. А между тем, утверждает мыслитель, для людей свободных от суеверия цивилизации совершенно ясно, что все те условия жизни, которые у людей западных народов называются цивилизацией, есть только уродливые произведения безнравственных людей властвующих классов. Это такие же произведения, как произведения «деспотов египетских, вавилонских, римских; пирамиды, храмы, серали; каковы были произведения русских бар: дворцы, крепостные оркестры, театры, пруды, кружева, охоты, парки, устраиваемые рабами для своих господ» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 351].

По мысли Толстого, нет никакой причины думать, что возвращение людей к безвластию и земледельческой жизни уничтожит все успехи промышленности, действительно полезные людям и не требующие рабства людей: Прекращение повиновения власти неизбежно повлечет уничтожение производства бесконечного количества ненужных, глупых и вредных вещей, но уничтожение этих предметов не будет уничтожением всего, выработанного человечеством для своего блага. Даже напротив, уничтожение всего, поддерживаемого насилием, вызовет усиленное производство всех полезных и нужных технических приспособлений, которые могут облегчить труд и жизнь земледельцев. Толстой уверен, что освобождение от власти и возвращение к земледельческому труду, будет способствовать расцвету промышленности, которая в новых условиях перестанет ориентироваться на удовлетворение потребностей богатых людей, а станет производить предметы, предназначенные для улучшения жизни земледельцев и увеличения производительности их труда, не отрывая их от земли и не нарушая их свободы.

Толстой объявляет ошибочным мнение, согласно которому деятельность существующих науки и искусства содействует движению вперед человечества. Мыслитель убежден, что единственным критерием ценности науки и искусства может быть только критерий служения народу. В будущем обществе этой деятельностью будут заниматься те, кто действительно призван к служению другим духовной работой.

«Не тот будет мыслителем и художником, — пишет Толстой, — кто воспитается в заведении, где будто бы делают ученого и художника (собственно же делают губителя науки и искусства), и получит диплом и обеспечение, а тот, кто и рад бы не мыслить и не выражать того, к чему влекут его две непреодолимые силы: внутренняя потребность и требование людей» [Толстой 1960—1965, т. 16, с. 372—373].

Не будет гладких, самодовольных мыслителей и художников, утверждает Толстой. Не будет потому, что духовная деятельность, есть самое тяжелое призвание человека.

Русский народ, по мысли Толстого, прежде других народов почувствовал главные причины бедствий христианского человечества, и потому именно с него начнется тот великий переворот, который предстоит всему человечеству. В этом и заключается, утверждает Толстой, истинное значение русской революции. По его мнению, большинство людей ясно видят, что причина всех претерпеваемых ими бедствий в повиновении власти и что им предстоит одно из двух:

«.или перестать быть разумными, свободными существами или перестать повиноваться правительству» [Толстой 1928—1958, т. 36, с. 277].

История XX столетия выявила серьезные деформации в массовом сознании, в явлениях конформизма, снижения ответственности, бездуховности. Толстой сумел разглядеть и критически проанализировать теории прогресса, исходившие из предустановленности торжества разума в истории. Он показал опасность позиции «детерминистов», признания ими, с одной стороны, полной обусловленности сознания и поведения людей, а с другой — примирения с жертвами прогресса, цивилизации, власти. Отождествив понятия власть и насилие, Толстой увидел в них тормоз для развития и духовного совершенствования человека и человечества. Справедливо обвинив современную ему культуру в неспособности содействовать единению людей, их духовному росту, Толстой указал на корень существующего зла — попрание человеческой свободы.

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

Процессы гуманизации всех сфер жизнедеятельности людей немыслимы вне философских концепций общечеловеческого содержания, и в частности, учения Толстого. Решение социальных проблем с точки зрения общечеловеческих ценностей начиналось для него, в первую очередь, с отказа от всех форм «законного» государственного, национального, религиозного насилия. Его «анархизм» построен на неприятии любой из форм насилия. Мыслитель видел, что философское и научное знание о человеке, обществе, понимание исторического развития того времени затушевывало проблему свободного личностного действия, как действия нравственного.

Л.Н. Толстой. Фото 1910 г. Толстой за работой в саду, окруженный призраками тех бедствий,

которые терзают его родину. Художник Ян Стыка. 1908-1909.

Тема прогресса, развития органически связана у Толстого с постулированием определяющей роли сознания и свободы в жизни человека. С высоты сегодняшнего дня воззрения мыслителя о всеобщем возврате к «естественной» жизни на земле представляются утопичными, но чрезвычайно актуальной остается поставленная и оригинально решенная Толстым проблема связи жизненного пути человечества и признания им ответственности за свою судьбу. Сегодня литературное, философское наследие мыслителя — это голос предостережения всем нам о возможных тяжелых последствиях распространения культуры, не базирующейся на ценностях нравственного совершенствования, духовного роста.

ЛИТЕРАТУРА

1. Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. М.: Художественная литература, 1959.

2. Зеньковский В.В. История русской философии: В 2 т. Л.: Эго, 1991.

3. Лосев А.Ф. Русская философия // Очерки истории русской философии. Свердловск: Урал, 1991.

4. Толстой Л.Н. Избранные религиозно-философские произведения. М.: Новости, 1992.а.

5. Толстой Л.Н. Избранные философские произведения. М.: Просвещение, 1992.б.

6. Толстой Л.Н. Круг чтения: В 2 т. М.: Политиздат, 1991.

7. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 90 т. М.; Л.: Государственное издательство художественной

литературы, 1928 — 1958.

8. Толстой Л.Н. Путь жизни. М.: Республика, 1993.

9. Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 20 т. М.: Государственное издательство художественной литерату-

ры, 1960 — 1965.

10. Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 24 т. М.: Типография Товарищества И.Д. Сытина, 1913.

11. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Политиздат, 1991.

12. Adams M. "The Ethics of Tolstoy and Nietzsche." International Journal of Ethics 11.1 (1900): 82—105.

13. Christoyannopoulos A.J.M.E. "Leo Tolstoy on the State: A Detailed Picture of Tolstoy's Denunciation of State Vi-

olence and Deception." Anarchist Studies 16.1 (2008): 20—47.

14. Cochran T.C. "History and Cultural Crisis." The American Historical Review 78.1 (1973): 1 — 10.

15. Craufurd A.H. The Religion and Ethics of Tolstoy. Charleston, SC: BiblioBazaar, LLC, 2009.

16. Dignam P. "The Suicidal Desire of Tolstoy." Australasian Psychiatry 19.5 (2011): 449—450.

17. Green M. "Tolstoy as Believer." The Wilson Quarterly 5.2 (1981): 166 — 177.

18. Goldney R., and Schioldann J. "Tolstoy and Suicidality." Australasian Psychiatry 19.5 (2011): 449—449.

19. Horn B. "The Plot of Suicide in A.B. Yehoshua and Leo Tolstoy." The European Legacy 6.5 (2001): 633 — 638.

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit' Band 7, Ausgabe 1

Theories, Conceptoins, Paradigms Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

20. Moore C.E., ed. Leo Tolstoy: Spiritual Writings. Maryknoll, NY: Orbis Books, 2006.

21. Oakes G. "The Antinomy of Values Weber, Tolstoy and the Limits of Scientific Rationality." Journal of Classical

Sociology 1.2 (2001): 195-211.

22. Parini J., ed. Late Steps: The Late Writings of Leo Tolstoy. London: The Penguin Group, 2009.

23. Pridmore S., Pridmore W. "The Suicidal Desire of Tolstoy." Australasian Psychiatry 19.3 (2011): 211—214.

24. Stanoyevich M.S. "Tolstoy's Theory of Social Reform. I." American Journal of Sociology 31.5 (1926): 577—600.

Цитирование по ГОСТ Р 7.0.11—2011:

Лукацкий, М. А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти [Электронный ресурс] / М.А. Лукацкий // Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. — 2014. — Т. 7. — Вып. 1. — Стационарный сетевой адрес: 2227-9490e-aprovr_e-ast7-1.2014.22

LEO TOLSTOY ABOUT CULTURE, SOCIETY AND POWER

Mikhail A. Lukatsky, D.Ed., Professor, Corresponding Member of Russian Academy of Education, Chief Researcher at the Institute of Strategy and Theory of Education, Russian Academy of Education (Moscow).

E-mail: uoltli@rambler.ru

Focusing on the multiple facets of human existence, Russian thought was always sensitive to the culture, society, and power interrelations. L.N. Tolstoy's philosophical heritage profoundly addresses the issues of the substantial foundations of culture and social world, as well the distribution of power roles within the society. However, L.N. Tolstoy's approach to cultural creativity permitting to establish social ties based on the value of human personality and build a non-oppressive society order without using violence is not sufficiently analyzed. In my paper, I aimed at examining this spectrum of L.N. Tolstoy's theoretical ideas.

My paper offers an interpretation of L.N. Tolstoy's approach to culture, society, and power interrelations. It is based on the hermeneutical strategy of reading L.N. Tolstoy's religious-ethical works and essays in the context of history of philosophy and culture. In the course of this paper preparation, I have used the complete edition of L.N. Tolstoy's works published in the period from 1928 to 1958.

I have concluded although L.N. Tolstoy's views on the fundamental perspectives of transforming power relations in the society promoting ideal of mutual help, and goodwill are utopian, but extremely relevant. Tolstoy resolved in original way those philosophical and anthropological questions, especially the problem of life's journey of humanity and its acceptance of responsibility for its own destiny.

Keywords: Leo Tolstoy's religious and philosophical views, morality, moral meaning of life and death, Christianity, progress, culture, civilization, a State, slavery, violence, non-violence.

References:

1. Adams M. "The Ethics of Tolstoy and Nietzsche." International Journal of Ethics 11.1 (1900): 82—105.

2. Christoyannopoulos A.J.M.E. "Leo Tolstoy on the State: A Detailed Picture of Tolstoy's Denunciation of State Vi-

olence and Deception." Anarchist Studies 16.1 (2008): 20—47.

3. Cochran T.C. "History and Cultural Crisis." The American Historical Review 78.1 (1973): 1 — 10.

4. Craufurd A.H. The Religion and Ethics of Tolstoy. Charleston, SC: BiblioBazaar, LLC, 2009.

5. Dignam P. "The Suicidal Desire of Tolstoy." Australasian Psychiatry 19.5 (2011): 449—450.

6. Goldenveizer A.B. Near Tolstoy. Moscow: Khudozhestvennaya literatura Publisher, 1959. (In Russian).

7. Goldney R., and Schioldann J. "Tolstoy and Suicidality." Australasian Psychiatry 19.5 (2011): 449—449.

8. Green M. "Tolstoy as Believer." The Wilson Quarterly 5.2 (1981): 166 — 177.

9. Horn B. "The Plot of Suicide in A.B. Yehoshua and Leo Tolstoy." The European Legacy 6.5 (2001): 633 — 638.

10. Jaspers K. The Origin and Goal of History. Moscow: Politizdat Publisher, 1991. (In Russian).

11. Losev A.F. "Russian Philosophy." Essays on the History of Russian Philosophy. Sverdlovsk: Ural Publisher, 1991. (In

Russian).

12. Moore C.E., ed. Leo Tolstoy: Spiritual Writings. Maryknoll, NY: Orbis Books, 2006.

Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1 Theories, Conceptoins, Paradigms

Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7, Ausgabe 1 Theorien, Konzeptionen, Paradigmen

Лукацкий М.А. Л.Н. Толстой о культуре, обществе и власти

13. Oakes G. "The Antinomy of Values Weber, Tolstoy and the Limits of Scientific Rationality." Journal of Classical

Sociology 1.2 (2001): 195—211.

14. Parini J., ed. Late Steps: The Late Writings of Leo Tolstoy. London: The Penguin Group, 2009.

15. Pridmore S., Pridmore W. "The Suicidal Desire of Tolstoy." Australasian Psychiatry 19.3 (2011): 211—214.

16. Stanoyevich M.S. "Tolstoy's Theory of Social Reform. I." American Journal of Sociology 31.5 (1926): 577—600.

17. Tolstoy L.N. Circle of Reading. Moscow: Politizdat Publisher, 1991. (In Russian).

18. Tolstoy L.N. Collected Writings. Moscow: I,D. Sytin's Partnership Publisher, 1913. (In Russian).

19. Tolstoy L.N. Collected Writings. Moscow: State Publishing House of fiction Publisher, 1960 — 1965. (In Russian).

20. Tolstoy L.N. Complete Writings. Moscow and Leningrad: State Publishing House of fiction Publisher, 1928 — 1958.

(In Russian).

21. Tolstoy L.N. Life Journey. Moscow: Respublika Publisher, 1993. (In Russian).

22. Tolstoy L.N. Selected Philosophical Works. Moscow: Education Publisher, 1992.b. (In Russian).

23. Tolstoy L.N. Selected Religious and Philosophical Works. Moscow: News Publisher, 1992.a. (In Russian).

24. Zenkovsky V.V. History of Russian Philosophy. Leningrad: Ego Publisher, 1991. (In Russian).

Cite MLA 7:

Lukatsky, M. A. "Leo Tolstoy about Culture, Society and Power." Elektronnoe nauchnoe izdanie Al'manakh Pros-transtvo i Vremya [Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time] 7.1 (2014). Web. <2227-9490e-aprovr_e-ast7-1.2014.22>. (In Russian).