CC BY
213
Н. А. Самойлов
КЯХТА И МАЙМАЙЧЭН:
ГЕОКУЛЬТУРНОЕ ПРОСТРАНСТВО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ РОССИИ И КИТАЯ В ХУШ-Х1Х ВВ.
При изучении процессов политического и социокультурного характера, протекающих в историческом континууме, некоторые современные авторы активно предлагают использовать системный подход. В качестве примера можно привести результаты исследований, проведенных на базе Института экономических стратегий. Основываясь на этих результатах, Б. Н. Кузык и Т. Л. Шаумян в фундаментальной монографии «Индия — Россия: стратегия партнерства в XXI веке», излагая теоретические основы своего исследования, отмечают, что ими «была разработана многофакторная модель исторической динамики, в основу которой положен следующий постулат: развитие государства, рассматриваемого как система, происходит под влиянием набора факторов, оказывающих на нее разноплановое воздействие. <...> В модели, называемой нами также стратегической матрицей, каждый такой фактор отражает совокупное влияние на развитие системы всех факторов, относимых к данной группе» [1. С. 21]. В качестве детерминирующих факторов эти авторы выделяют: управление, территорию, природные ресурсы, население, экономику, культуру и религию, науку и образование, армию, внешнюю политику (геополитическую среду).
Принимая в целом подход, предлагаемый указанными авторами, позволим заметить, что помимо геополитической среды к числу таких детерминирующих факторов можно отнести и геокультурную среду, формирующуюся в контексте социокультурного взаимодействия обществ и государств.
Возникающую в ходе данного взаимодействия зону перекрывания фазовых пространств, очерченных в данном случае как культурно-историческими, так и географическими рамками, можно называть «геокультурным пространством», каждая точка которого, сохраняя в себе информацию о прежних системах, будет в то же время обладать новыми качествами и характеристиками. Таким образом, в условиях социокультурного взаимодействия двух государств (при рассмотрении проблемы в иной плоскости — двух культур), представляющих собой не что иное, как две динамические системы, свойства которых обусловлены факторами внутреннего социокультурного развития, в геокультурном пространстве, каковым, как было сказано, является область взаимодействия двух фазовых пространств, в каждый фиксированный во времени отрезок истории можно наблюдать процесс эволюции системы. Другими словами, любые элементы и формы взаимодействия социумов или культур, с одной стороны, обусловлены множеством факторов внутреннего развития каждой системы в отдельности, а с другой стороны, сами являясь характеристиками возможных состояний своей системы, в разной степени оказывают воздействие на вновь возникшую динамическую систему («геокультурное поле»).
Рассмотрим данные процессы на примере одного из ключевых сюжетов социокультурного взаимодействия России и Китая.
© Н. А. Самойлов, 2009
С подписанием в 1727 г. российско-китайского Кяхтинского договора торговля между двумя странами была не только упорядочена, но и перешла на качественно новую ступень, а ее развитие объективно стимулировало процессы социокультурного и гео-культурного порядка. В соответствии со статьей 4-й данного договора были созданы чрезвычайно благоприятные условия для развития двусторонней торговли, что в свою очередь способствовало процессу социокультурного взаимодействия: «Ныне, по установлении обоих государств границ, не надлежит с одной стороны, ни с другой удерживать перебщиков, и к сему последствуя для обновления мира, как решено с российским послом Ильлирийским графом Савою Владиславичем, будет свободное купечество между обоими империями, и число купцов, как прежде сего уже постановлено, не будет более 200 человек, которые по каждых трех летех могут приходить единожды в Пекин. И понеже они будут все купцы, того ради не дастся им корм по-прежнему, и никакая ж пошлина ниже от продающих, ниже от купующих возмется» [2. С. 43]. И хотя, согласно тексту договора, русским разрешалось отправлять в Пекин лишь один торговый караван численностью не более двухсот человек в течение трех лет, благодаря открытию беспошлинной пограничной торговли в Кяхте и Цурухайту общий объем торговли значительно возрос по сравнению с предыдущим периодом.
В отечественной исторической науке системе кяхтинской торговли уделялось постоянное внимание. К настоящему времени сложилось устойчивое мнение о том, что «до легализации торговли России и Китая через Синьцзян (в 1851 г.) Кяхта оставалась единственным хозяйственно-коммуникационным фактором взаимодействия двух империй» [3].
Отношение историков КНР к системе и характеру кяхтинской торговли долгое время было весьма негативным. Ее значение в культурном и социальном взаимодействии двух народов вообще не рассматривалось. Китайские авторы исходили из заданной посылки о том, что политика царской России в отношении Китая была изначально агрессивной и экспансионистской, настаивали на том, что территориальное соседство и длительная торговля с Китаем обеспечили России «монопольное право» в деле осуществления агрессии в отношении Цинской империи [4. С. 16], а «экономический грабеж был главным содержанием политики царской России в отношении Китая в ранний период взаимоотношений» [5. С. 4]. Появившееся в конце 1970-х годов в КНР издание под многозначительным названием «История агрессии царской России в Китае» было призвано внушить китайскому читателю, что вся внешняя политика российского государства, начиная со времени Ивана III, носила по отношению к Китаю однозначно агрессивный характер.
Кяхтинская торговля рассматривалась исключительно как орудие колониального проникновения, утверждалось, что она всегда имела «грабительские» цели и способствовала накоплению в России первоначального капитала. По мнению китайских историков 1970-1980-х годов, именно благодаря этой системе торговли Россия в период до «опиумных» войн имела исключительные преимущества по сравнению с другими колониальными державами. К середине XIX в. русско-китайская торговля «еще более утратила свой равноправный характер» [4. С. 17].
Однако в последнее время китайские историки приступили к гораздо более серьезному изучению как самого Кяхтинского договора, так и системы кяхтинской торговли, а также их влияния на процессы социокультурного взаимодействия России и Китая. Основные оценки начинают существенно и принципиально меняться. В этой связи можно особо выделить вышедший в 2004 г. коллективный труд китайских ученых «История и современное состояние китайско-российских отношений» [6], а также монографии Инь
Цзяньпина «Внешнеэкономические связи Сибири в ранний период» [7] и Янь Годуна «История российского китаеведения до 1917 г.» [8].
Непредвзятое отношение к рассматриваемому историческому периоду дает возможность современным китайским ученым по-новому взглянуть на характер и динамику отношений между Россией и Цинской империей в указанный период и дать положительную оценку содержанию и значению Кяхтинского договора. Так, например, известный пекинский историк Су Фэнлинь пишет о том, что договор «был заключен на основе равных переговоров двух государств» [9. С. 17-26]. В результате Китай смог снять проблему северной границы, уменьшив свою озабоченность этим вопросом. Россия, в свою очередь, добилась серьезных успехов в деле расширения торговли и развития религиозной проповеди в Китае — в этом автор видит определенную уступку со стороны Китая.
В связи с этим представляется возможным сделать вывод о том, что на смену фактографического и историко-экономического периода изучения системы кяхтинской торговли приходит время глубокого осмысления ее места и роли в структуре социокультурного взаимодействия России и Китая в историческом континууме, равно как и в процессе формирования геокультурного пространства этого взаимодействия.
Пограничная крепость на реке Кяхте была заложена по распоряжению графа С. Л. Владиславича-Рагузинского в 1727 г. (в год подписания Кяхтинского договора), в День Святой Троицы. Вокруг нее быстро выросла торговая слобода: первые жилые дома появились в 1728 г. В дальнейшем крепость получила название Троицко-Савской. А. Н. Хохлов предположил, что это было сделано «в честь Саввы Рагузинского» [10. С. 104]. На самом же деле происхождение названия города, сыгравшего ключевую роль в истории российско-китайского социокультурного взаимодействия, связано с построенной там и освященной в 1728 г. Троицкой церковью с приделом Св. Саввы Сербского.
В начале XIX в. Троицко-Савская крепость была снесена, а в 1805 г. Троицкосавск получил статус города. При этом имя Кяхта, сохранившееся как название торговой слободы, оставалось общеупотребительным. В 1934 г. город Троицкосавск был объединен с торговой слободой, и с тех пор приграничный городок в Бурятии носит название Кяхта.
В 1730 г. с китайской стороны границы на монгольской территории началось строительство китайской торговой слободы, получившей название Маймайчэн что
можно перевести на русский язык как «Торговый городок», или (еще более дословно): «Город, где продают и покупают». В отечественной литературе достаточно часто встречались и встречаются неправильные написания названия этого уникального городка — Маймачэн [11] и даже Маймачин [12].
В последнее время в некоторых научных изданиях появились попытки (на наш взгляд, ничем не обоснованные) утвердить неверное написание и даже аргументировать его. Например, Ян Цзе настаивает на том, что название города звучало как «Маймач-эн» и, соответственно, его следует переводить на русский язык как «Город по продаже лошадей» [13. С. 69]. Исходя из этого, второй иероглиф в названии города должен был бы означать «лошадь»—ма (^), а не глагол «продавать» — май (^), что не соответствует реалиям. На всех имеющихся картах, относящихся к XVIII-XIX вв., мы можем встретить лишь название Маймайчэн. Данный факт подтверждает и профессор Тяньцзиньского университета, специалист по истории российско-китайских связей проф. Янь Годун [8].
Если вариант «Маймачэн» представляется абсолютно необоснованным, то еще одно неверное написание названия города — «Маймачин» объяснимо, поскольку происхо-
дит от монгольского произношения этого названия. В одном из архивных документов 1770-х годов, обнаруженных А. Н. Хохловым, сказано: «От сей [Кяхтинской] слободы в полуверсте находятся китайские Найматчины (Наймаачин (монг.) или, точнее, Хиагт Наймаачин. — А.Х.)» [10. С. 106].
Первоначально в Маймайчэне поселились выходцы из китайской провинции Шаньси, активно занимавшиеся торгово-ростовщической деятельностью. А. Н. Хохлов, проанализировавший текст надписи на колоколе из кумирни Лаоемяо в Маймайчэне, хранящемся ныне в Кяхтинском музее им. В. А. Обручева, установил, что там проживали выходцы из уезда Фэньян области Фэньчжоу [10].
В дальнейшем китайские купцы в Маймайчэне объединялись в компании. Чиновник Азиатского департамента МИД Н. И. Любимов, совершивший в 1840 г. поездку в Пекин через Кяхту и Монголию, писал: «Торгующих с нами китайских торговых домов — всего будет 70. <...> Все эти 70 домов — шаньсийцы. Главные дома и лавки: Щи Тичуана, Ван Шуньчо, Мэй Юйгуна и проч. Все торгуют общинами, складчиной, однако какая-нибудь лавка (фирма) имеет иногда до 20 участников (вкладчиков)» [14].
С самого начала кяхтинской торговли объем товаров, ввозимых из России, был существенно больше, чем его количество, поступавшее из Китая. В 1736-1740 гг. в Кяхту ежегодно привозили русских товаров на 1430 телегах и 96 санях, а китайских — только на 806 телегах и 37 санях. Цинская сторона запрещала и всячески пресекала тайную торговлю монголов с русскими. Начиная с 1772 г., Кяхта становится единственным законным местом ведения российско-китайской торговли. В 1775 г. ее удельный вес составлял 8,3% от общего объема торгового оборота Российской империи [15. С. 187]. Главное место в российско-китайской торговле занимала пушнина, на долю которой в 1768-1785 гг. приходилось 78,8% русского экспорта [16. С. 87].
Кяхта и Маймайчэн на протяжении почти двух столетий представляли собой своеобразное двуединство, симбиоз элементов русской и китайской культур. Они стали аттрактором, в котором проходил процесс формирования коммуникационного кода социокультурного взаимодействия. Процессы, происходившие на основе данного взаимодействия, в свою очередь, способствовали формированию нового геокультурного пространства, расширявшегося по мере развития российско-китайских связей. Дошедшие до нас описания Кяхты (Троицкосавска) и Маймайчэна, сделанные в различные периоды их истории, позволяют реконструировать специфические особенности данного симбиоза.
Петер Симон Паллас (1741-1811), доктор медицины, ученый-естествоиспытатель, географ и путешественник, действительный член Петербургской академии наук, по личному указанию Ектерины II в 1768-1774 гг. возглавил комплексную экспедицию для изучения различных областей Российского государства. В его записках содержатся очень любопытные наблюдения, касающиеся вопросов российско-китайской торговли и положения дел в Кяхте и Маймайчэне. Тщательно анализируя все, что касалось вопросов торгово-экономических связей Российской империи, он указал города, которые в то время играли ключевую роль в торговле России с Китаем: Красноярск — «все, что российские купцы на торг к китайцам ни отвозят, проходит через оный город» и Томск — «множество тут закупают простых соболей и другой в Китай похожей рухляди» [17. С. 460].
При этом особое внимание Паллас уделил описанию Кяхты: «Сие главное пограничное и торговое место, где теперь самая мена меж русскими и китайцами отправляется» [17. С.478].
Обратив внимание на взаимодополняемость русского и китайского поселений, Пал-лас отметил ряд примеров активного взаимодействия обитателей Кяхты и Маймай-чэна. Так, например, он обратил внимание на то, что в Кяхте существует проблема питьевой воды: речка мелкая (ее можно перейти, не замочив ног), а в колодцах вода отдает горькой солью. «По сей причине китайцы богатых купцов, кои сильные чаев питоки, пускают из милости брать чистую воду из ключи на берегу Кяхты, на самой меже с китайской стороной находящегося» [17. С. 479]. В свою очередь, в русской торговой слободе чаепитие стало непререкаемой традицией, и в этом деле русские купцы даже превосходили китайцев: «Наилучшие обыватели в Кяхте — русские купцы или приказчики из главных русских контор, кои мало-помалу разжилися. Здесь повсюду господствует обыкновеннейшее всегда пиршество, какового, кроме Иркутска, почти ни в каком сибирском городе не найдешь. Но обхождение кяхтинских жителей было б гораздо приятнее, если б по компаниям не так чрезвычайно чаем докучали: ибо каждый купец сим только и щеголяет, что приезжему гостю ставит пить чай ото всех сортов один после другого, сколько у него ни случится» [17. С. 479-480].
В 1802 г. император Александр I поручил генералу от инфантерии Е. М. Спренг-тпортену (уроженцу Финляндии, в дальнейшем ставшему первым российским генерал-губернатором Великого княжества Финляндского) объехать всю Россию вплоть до границы с Китаем с целью изучения военно-стратегической обстановки и осмотра фортификационных сооружений. В поездке его сопровождали флигель-адъютанты М. Ф. Ставицкий и А. Х. Бенкендорф, а также художник Е. М. Корнеев. В своем отчете Спренгтпортен писал: «Первый год я использовал для прохождения маршрута от Оренбурга, затем по Иртышу в Сибири и по китайской границе от Бухтармы до Кяхты. Второй год (т. е. 1803) мне пришлось следовать по линии Кавказа. В третьем году (т. е. в 1804) отправиться из Крыма через Константинополь <... > в Корфу» [18]. Эта поездка оказалась очень полезной и эффективной в плане сбора сведений топографического, статистического и этнографического характера [19]. Указание Кяхты в качестве одной из ключевых точек данной инспекционной поездки означало и подчеркивало значение, которое придавалось российскими властями этому пограничному пункту на российско-китайской границе.
Участник данной экспедиции — флигель-адъютант А. Х. Бенкендорф (в дальнейшем хорошо известный как начальник III отделения) оставил любопытные записки о путешествии по Сибири, включающие в себя описание Кяхты и встреч с китайцами в этом районе. Кяхту он называет «местом, которое более всего возбуждало наше любопытство» и дает ее подробное описание: «Наконец мы прибыли в Кяхту — наиболее удаленный и конечный пункт нашего путешествия, и место, которое более всего возбуждало наше любопытство. Кяхта является исключительно торговым поселением, в нём живут только торговцы, чиновники и военные, которые несут службу с беспримерной щепетильностью и суровостью, и в строгом исполнении предписаний своего начальства. Здесь нет, например, ни одной женщины. Единственное место, где разрешена торговля России с Китаем и где осуществляются все операции, — площадь в 1000 шагов, она делит этот маленький китайский город на русскую часть, населенную приказчиками наших купцов, и китайскую половину, заселенную инспекторами» [20].
А. Х. Бенкендорф отметил, что ему без всяких проблем было позволено попасть в китайский торговый городок, который он упоминает как «китайскую часть» единого целого: «Нам позволили войти в китайскую часть, и китайский офицер устроил нам званый обед на манер своей страны. Нас угостили бесконечным множеством блюд в миниатюрных фарфоровых чашечках и в столь маленьких порциях, что их еле уда-
валось распробовать. Основу всех блюд, приправленных китайским уксусом, совсем без соли, составляли баранина, различные сладости и мучные изделия. Десерт состоял из довольно большого числа различных конфитюров, сухих и засахаренных фруктов. Надо заметить, дома здесь очень ухожены и почти все построены на единый лад: вся начищенная, как и комнаты, кухня, расположена во дворе, мебель покрыта черным лаком» [20]. Далее текст содержит описание китайского храма с «множеством языческих божков», который был показан русским путешественникам. Согласно китайской традиции, гостей порадовали фейерверком, произведенным при помощи большого количества маленьких петард.
Бенкендорф отметил, что китайцы никогда не нарушают нашу границу, а если кто-либо из числа монголов угоняет скот или лошадей, возвращают украденное, а воров наказывают вплоть до смертной казни. Перебежчиков и сбежавших с русской стороны преступников они также возвращают. Поразило российского государственного служащего и то, что китайцы настолько уверены в стабильности и незыблемости своего государственного строя и политического положения, что планируют административную деятельность на многие годы вперед: «Пока мы были в Иркутске, губернатор получил уведомление от китайского правителя в Урге о том, что отныне последующие 50 лет осмотр всех постов будет производить генерал, назначаемый из Пекина. Вот показатель древности этой империи и стабильности законов, которые ею управляют. Мы в Европе отдаем предписания на месяцы и годы, в Китае же это делают на полстолетие!». Интересное замечание касается также положения на Амуре: «Со времен взятия и уничтожения Албазина река Амур полностью пустынна; ни китайцы, ни русские не осмеливаются здесь плавать, и берега обречены оставаться необработанными и безжизненными» [20].
Описание Маймайчэна первой половины XIX в. можно найти у многих авторов того времени. Известный русский китаевед и сотрудник Российской духовной миссии в Китае В. В. Горский, направлявшийся в 1840 г. в Пекин через Кяхту, писал о Маймайчэне следующее: «Он покажется вам лучше Троицкосавска перед вами представляются улицы Маймайчэна — в виде длинных довольно узких прямых линий, пересекающих город в различных направлениях и выходящих от главной башни, которая составляет центр и исходный пункт всего города; на всем протяжении этих линий почти беспрерывно тянутся деревянные одноэтажные здания вышиною в две или полторы сажени, глухие, без окон на улицу, с плоскими крышами, которые на концах принимают угловатую форму и несколько загнуты вверх; дома обмазаны сероватой, белою глиною и притом так искусно, что они кажутся каменными; и сверх того, глина сохраняет дерево от порчи» [21. C. 92].
Описания Маймайчэна, составленные В. В. Горским, П. С. Палласом, А. Х. Бенкендорфом, художником Андреем Мартыновым [22] и другими авторами убеждают в том, что по планировке и застройке этот «Торговый городок» представлял собой типичный китайский город (в миниатюре) со всеми присущими ему атрибутами. Город имел прямоугольную форму, а его улицы всегда пересекались под прямым углом.
Дома в Маймайчэне строились в китайском стиле, однако внутри зданий обнаруживалось смешение китайских и русских элементов. Особенно это касалось мебели и бытовых предметов. В домах появились русские печи, в комнатах — русские кровати. Европейские зеркала сочетались с китайскими канами, а висевшие на стенах картины, написанные русскими художниками — с образцами китайской каллиграфии
Точно так же и Кяхта с Троицко-Савской крепостью, посадом и гостиным двором могла служить образцом внешнего облика типичного российского поселения.
Таким образом, источники, оставленные современниками, убеждают нас в том, что в градостроительном, хозяйственном и культурном смыслах Кяхта и Маймайчэн представляли собой своеобразное единство двух непохожих социокультурных типов, базирующихся на присущих им цивилизационных основах. Дополняя друг друга в торговоэкономической сфере, они не только являлись аттрактором социокультурного взаимодействия России и Китая, но и активным образом воздействовали на формирование нового геокультурного пространства, постепенно расширявшегося за счет взаимовнед-рения элементов российской и китайской культур.
Литература
1. Кузык Б. Н., Шаумян Т. Л. Индия — Россия: стратегия партнерства в XXI веке. М., 2009.
2. Русско-китайские договорно-правовые акты. 1689-1916. М., 2004.
3. Тагаров Ж. З. Динамика и структура российско-китайской торговли через Кяхту (конец XVIII — середина XIX вв.) // Журнал Историко-экономические исследования. 2004. Т. 4. № 12. иКЬ: Ы^р:// jh.isea.rU/2004-4_1-2/5.asp (дата обращения: 25.05.2007).
4. Сулянь сучжэнчжуи шисюэ гуаньдянь пипань (Критика исторических взглядов советских ревизионистов). Пекин, 1977.
5. Ша Э цинь Хуа ши (История агрессии царской России в Китае). Т. 1. Пекин, 1978.
6. Чжун Э гуаньси дэ лиши юй сяньши = История и современное состояние китайско-российских отношений. Кайфэн, 2004.
7. Инь Цзяньпин. Цзаоцидэ Сиболия дуйвай цзинцзи ляньси (Внешнеэкономические связи Сибири в ранний период). Харбин, 1998.
8. Янь Годун. Эго ханьсюэ ши ци юй 1917 нянь (История российского китаеведения до 1917 г.). Пекин, 2006.
9. Су Фэнлинь. Цун «Нибучу тяоюэ» дао «Цякэту тяоюэ» — Чжун Э вэньхуа цзяолю дэ лиши пяньдуань (От Нерчинского договора к Кяхтинскому — фрагменты истории культурного взаимодействия Китая и России) // Чжун Э гуаньси дэ лиши юй сяньши (История и современное состояние китайско-российских отношений). Кайфэн, 2004.
10. Хохлов А. Н. Кяхтинская торговля и ее место в политике России и Китая (20-е годы XVIII в. — 50-е годы XIX в.) // Документы опровергают. Против фальсификации истории русско-китайских отношений / Отв. ред. С. Л. Тихвинский. М., 1982.
11. Сладковский М. И. История торгово-экономических отношений народов России с Китаем (до 1917 г.). М., 1974.
12. Александров А. Маймачинское наречие //Русский филологический вестник. № 3. 1884. С. 160-163.
13. Ян Цзе. Забайкальско-маньчжурский препиджин: опыт социолингвистического исследования // Вопросы языкознания. 2007. № 2. С. 69.
14. РГИА. Ф. 796. Оп. 448. Д. 87. Л. 66.
15. Силин Е. П. Кяхта в XVIII веке. Из истории русско-китайской торговли. Иркутск, 1947.
16. Трусевич Х. Посольские и торговые сношения России с Китаем (до XIX в.). М., 1882. С. 87.
17. Паллас П. С. Путешествие по разным провинциям Российского государства // Россия XVIII в. глазами иностранцев. Л., 1989.
18. Файбисович В. Русская карьера генерала Спренгтпортена // Наше наследие. Историкокультурный журнал. №71. 2004. иКЬ: http://nasledie-rus.ru/podshivka/7107.php (дата обращения: 29.08.2008).
19. Сто замечательных финнов. Калейдоскоп биографий / Под ред. Т. Виха-
вайнена, пер. И. Соломещ. Хельсинки: Общество финской литературы, 2004. иИЬ:
http://www/kansallibiographia.fi/.pdf/kb-ru/pdf (дата обращения: 5.09.2009).
20. Бенкендорф А.Х. Мое путешествие на край ночи и к границам Китая // Наше наследие. Историко-культурный журнал. №71. 2004. иКЬ: http://nasledie-rus.ru/podshivka/7107.php (дата обращения: 29.08.2008).
21. Горский В. В. Страница из истории православной русской миссии в Китае (Письма миссионера) // Богословский вестник. 1898. Январь.
22. Живописное путешествие из Москвы до китайской границы Андрея Мартынова, советника Академии художеств. СПб., 1819. С. 59-64.
Статья поступила в редакцию 17 сентября 2009 г.
