CC BY
46
УДК 7.07:929 ХВОРОСТОВ А.С.
доктор педагогических наук, профессор, кафедра декоративно-прикладного искусства и технической графики, Орловский государственный университет имени И.С, Тургенева Е-та il: askh vorostov4 0@ma i¡. ги
UDC 7.07: 929
KHVO ROSTOV A.S.
Doctor of Pedagogics, Professor, Department of decoratively-applied art and technical graphics, Orel State University named after I.S. Turgenev E-ma il: askh vorosto v40@m ail. ru
КУРЬЁЗЫ «МЕХАНИЧЕСКОГО ТРУДА» И.Н. КРАМСКОГО CURIOSITIES OF I.N. KRAMSKOY'S "MECHANICAL WORK"
И. H. Крамской - известный русский портретист. Но работа над портретами была для художника не в радость. Устав от бесконечных портретов, он стал обращаться к состоятельным людям с предложением купить его творческий потенциал. В письмах художника мы находим много подробностей его работы над портретом И. А.Гончарова.
Ключевые слова: живописец Крамской, портретист, Третьяков, художественный образ, письма, тайны, устал, «купите меня».
I. N. Kramskoy is a well-known Russian portraitist. But work on the portraits was not a joy for the artist. Tired of the endless portraits, he began to appeal to wealthy people with a proposal to buy his creative potential. In the artist's letters we find many details of his work on the portrait of LA. Goncharov.
Keywords: painter Kramskoy, portrait, Tret'yakov, artistic image, letters, secrets, tired, "buy me".
В мировой художественной культуре немало имён наших соотечественников, навеки прославивших русское изобразительное искусство. Среди них И.Н. Крамской занимает одно из почётных мест. К сожалению, в угоду идеологической необходимости Ивану Николаевичу в советские годы приписывали то. что ему не было свойственно. Прежде всего, это относится к Товариществу передвижных художественных выставок. Многие издания отдают И. Н. Крамскому главную роль в основании Товарищества и руководстве им. Но. оказалось, что он никогда не руководил и не мог по своим личностным качествам руководить таким выдающимся сообществом художников. Об этом я неоднократно писал, в частности в статье «Крамской с чужими регалиями» [1, с. 149- 156].
Художник Иван Николаевич Крамской известен и как выдающийся портретист. Вот это свято, и на это, справедливо занимаемое им место, никто не претендует. Благодаря кисти И.Н. Крамского для многих поколений россиян сохранены образы выдающихся деятелей отечественной культуры. Среди них писатели: Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, И.А. Гончаров, Д.В. Григорович,
A.C. Грибоедов, М.Е. Салтыков-Щедрин; друг и единомышленник Л.Н. Толстого В.Г. Чертков; поэты H.A. Некрасов, Я.П. Полонский, В.М. Жемчужников; украинский поэт и художник Т.Г. Шевченко; русские художники И.Е. Репин. Ф.А. Васильев, В.М. Васнецов,
B.Г. Перов. В.В. Верещагин, И.И. Шишкин, Г.Г. Мясоедов, А.И. Куинджи. А. Д. Литовченко, A.A. Киселёв, П.А. Брюллов, H.A. Ярошенко; скуль-
птор М.М. Антокольский; астроном О.В. Струве, коллекционеры П.М. Третьяков и Ф.А. Терещенко; издатель A.C. Суворин, художественный критик A.B. Прахов, профессор медицины С.П. Боткин.
Этот список можно продолжать и продолжать.
Для каждого из портретируемых И.Н. Крамской находил самую характерную позу, движение, взгляд. Художественная критика с восхищением доносила до читающей публики самые высокие оценки всё новым и новым портретам, покидавшим мастерскую художника.
Глядя на портреты, зрители не замечали ни малейших признаков ремесла или тяжкого труда художника. Это говорило о высочайшем мастерстве, профессионализме и интересе автора.
Но с портретами всё было не так просто. Как показало изучение писем художника. И.Н. Крамской портретную живопись не любил. В одном из посланий П.М. Третьякову (15 января, 1883) он прямо признавался: «...я портретов, в сущности, никогда не любил и, если делал сносно, то только потому, что я любил и люблю человеческую физиономию» [2, с. 299].
Здесь я должен заметить, что письма И.Н. Крамского не переиздавались более шестидесяти лет. Однако издания середины пятидесятых годов прошедшего века не потеряли своей актуальности.
Однако вернёмся к Крамскому, «Не любил» писать портреты - мягко сказано. Он ненавидел эту, как он называл «механическую работу». Об этом мы узнаём из другого письма П.М. Третьякову. 30 августа 1877 года Крамской писал: «...с ужасом помышляю о том време-
© Хворостов A.C. © Khvorostov A.S.
ни, когда надо будет воротиться к своим обычным занятиям - портретам. Я испытал уже это чувство после первой картины (после окончания картины «Христос в пустыне» - А.Х.) и помню, как мне было больно приниматься за механический труд, но теперь на меня просто находит ужас» [2, с. 201].
И мечтал писать картины.
Между созданием портретов ему всё же удалось написать несколько картин. Это «Русалки» по повести Н.В. Гоголя «Майская ночь», «Христос в пустыне»^ «Неизвестная», «Неутешное горе», «Осмотр старого дома».
Кстати, последняя картина, построенная полностью на законах линейной перспективы (на холсте отчётливо видны следы карандаша), может активно использоваться художниками-педагогами, при трёхмерной реконструкции интерьеров в системе обучения студентов по специальности «Дизайн среды» [3].
Но картины не давали возможности И. Н. Крамскому содержать семью, которая из года в год увеличивалась. Вместе с семьёй росли и расходы. Так, к 1880 году у Крамских было уже шестеро детей. Для такой семьи каждый месяц требовалось не меньше 800-1000 рублей, которые Иван Николаевич мог заработать главным образом. работая над портретами. Об этом Крамской иногда жаловался Третьякову - своему основному портретному заказчику. Павел Михайлович Третьяков в общении с Крамским был неизменно внимательным и корректным. Он тепло и по-дружески относился к семье художника. К примеру. Супруга Крамского с детьми не раз отдыхала летом на даче Третьяковых, в Кунцево, под Москвой. Этой услугой Павел Михайлович на несколько месяцев развязывал руки художнику, снимая с него заботы о семье. В такие периоды Крамской брался за свою большую картину («Радуйся царю Иудейский» («Хохот»)), над которой трудился много лет. Но лето проходило, семья возвращалась «на зимние квартиры», а вместе с ней и заботы о хлебе насущном. И художник, наступив на горло своей песне, вынужден был оставить работу над картиной и вновь браться за заказные портреты.
И дело дошло до того, что в отчаянии Крамской стал обращаться к состоятельным людям с предложением «купите меня».
Впервые он озвучил это предложение в письме к П.М. Третьякову. Сначала идея выглядела в виде досужего рассуждения.
А предложение состояло в том, чтобы.... Впрочем, дадим слово самому художнику. Писал он 29 декабря 1879 года: «Если бы (допускаю на минуту) мне предложили на год, на два .. .деньги с тем, чтобы, отказавшись от заказов, я занялся бы тем, чем должен и хочу, то признаюсь Вам, как это ни заманчиво было бы для меня, я откажусь...». [4, с. 28].
На мой взгляд, Крамской лукавил. Он ждал и надеялся, что П.М. Третьяков в ответ на этот намёк предложит ему именно такую форму сотрудничества. Но Павел Михайлович игры не принял, промолчал, и тогда Крамской через год, точнее, ровно через одиннадцать
месяцев, 29 ноября 1880 года обратился с конкретной просьбой к A.C. Суворину.
Алексей Сергеевич Суворин - литератор, журналист, редактор и издатель популярной газеты «Новое время» - активно общался с художниками. Крамской был знаком с ним много лет и знал его достаточно близко, чтобы обратиться с необычным предложением: «Вообразите, с какой просьбою обращусь к Вам, -писал художник,- не желаете ли Вы купить меня? Или не можете ли дать мне содержание до июня месяца будущего года, т. е. до конца моей картины?». И уже без намёков и без игры называет конкретные суммы: «В состоянии ли Вы располагать двумя тысячами (курсив в письме - А.Х.) в первых числах декабря и по 600 рублей ежемесячно с 1-го Генваря нового года до июля месяца? Всего, значит. Вы израсходуете 5000 тысяч рублей сер. (серебром - А.Х.). В обеспечение Вы получаете всё. что мной будет сделано до срока московской выставки...» [4, с. 56-57].
То есть уже никаких стеснительных намёков, как было в письме к Третьякову. Здесь всё конкретно: суммы, сроки, обеспечение. Всё продумано, принято твёрдое решение и выбран конкретный человек. Необычность своей просьбы Крамской объясняет в конце этого удивительного письма: «Последние два года привели меня к необходимости отказаться от портретов вовсе... Время уходит, мне уже 43 года и если я имею время ещё, то не больше 5-6 лет бодрых и ясных. Что Вы на это скажете?»
Самое интересное в этой истории то, что Суворин... согласился!
Об этом мы узнаём из двух следующих писем Крамского (первое письмо без даты; второе - от 21 января 1881 года). В первом письме он уведомляет Суворина, что «...две тысячи рублей (2000 р.) получил...». Во втором письме напоминает, что «...предположенное обеспечение на февраль месяц мне будет нужно» [4, с. 58]. Значит, можно сделать вывод, что художнику выплачены не только две тысячи рублей, но исправно выплачены и первые 600р. за прошедший январь.
Вот такой необычный приём применил И.Н. Крамской, чтобы хоть на полгода освободиться от душивших его портретов.
Завершив договор с A.C. Сувориным, художник опять вернулся к работе над портретами. Но он не оставлял мысли повторить удавшийся эксперимент.
Проходит немного времени, и осенью 1882 года Крамской повторяет приём. Он обращается с такой же просьбой «я себя продаю: кто купит?» к известному всем художникам владельцу магазина картин, эстампов. художественных принадлежностей и литографской мастерской в Петербурге. Александру Ивановичу Беггрову: «Не можете ли Вы меня взять на аренду? Всё, что я сделаю, будет Ваше (исключая картины «Радуйся царю иудейский». «Хохот»), а Вы мне платите ... 1000 р. ежемесячно» [4, с. 99]. Беггров, как купец и практичный человек, ответил, что «это неопределённо» и затянул переговоры. В общем, Крамской понял, что с Беггровым
такой союз заключить не удастся, и уже без намёков и какой-либо игры, как было в первом письме («как это ни заманчиво было бы для меня, я откажусь...») напрямую с этим же предложением обращается к П.М. Третьякову (Письмо от 12 января 1883). А когда Третьяков тоже не поддержал эту идею, Крамской отправляет письмо человеку, личность которого исследователям установить не удалось. В письме художник обращается к нему «Ваше превосходительство». И вновь, как и в предыдущих письмах излагает тезис, как ему тяжело писать портреты и обращается с предложением «купить его». «Передо мною дилемма, - пишет И.Н. Крамской, - или тянуть лямку присяжного портретиста...или попытаться найти такого чудака на свете, который бы поверил, что я могу что-нибудь сделать для русского искусства...- словом, я ищу человека, который бы решился на следующий опыт: во-первых, освободил бы меня от долгов,.. .чтобы я мог спокойно немедленно сесть и работать картины, а не заказы (таковых простирается до 8 тысяч) и, во-вторых, устроил бы так. чтобы я получал каждое первое число 1000 рублей в течение одного года. Всё, что мною будет сделано в это время, будет принадлежать без всяких ограничений тому, кто предпримет опыт». И приводит пример, как А.Н. Демидов поддержал в своё время Карла Брюллова в Италии и тот, ни в чем не нуждаясь. Сумел создать картину «Последний день Помпеи», которая стала собственностью А. Н. Демидова и которую он подарил Императорской Академии художеств [4, с. 108].
В письме к «Неизвестному » обращает на себя внимание то, что Крамской уже ничем не ограничивает свои обязательства перед тем, кто откликнется на его предложение. Раньше он был готов отдать всё, кроме картины «Радуйся царю иудейский». «Хохот». Теперь готов отдать и картину, веря, что за год свободной работы, без портретов и заказов, он её выполнит.
Но такого «чудака» больше не нашлось, и художник был вынужден вновь надеть на себя лямку «присяжного портретиста», что в конечном итоге и прославило его на века.
Изучение писем И.Н. Крамского даёт возможность проследить ход работы над тем или иным портретом. Наиболее полно в строках писем П.М. Третьякова и И.Н. Крамского раскрывается история создания изображения писателя Ивана Александровича Гончарова. По письмам можно проследить весь путь создания данного портрета. Буквально от замысла, зародившегося у коллекционера и заказчика, до последних мазков, положенных живописцем.
Полностью материал о создании портрета И.А. Гончарова опубликован мною в журнале «Художественная школа», 2009г, №5 (32) [5. с. 30 -35].
X
Последние годы я продолжал изучать и анализировать переписку И.Н. Крамского. В результате были обнаружены некоторые нюансы, которые позволили мне вновь вернуться к работе И.Н. Крамского над портретом И.А. Гончарова.
Известно, что П.М. Третьяков стремился сосредоточить в своей коллекции не только картины русской школы. Наряду с картинами его интересовали и образы выдающихся деятелей отечественной культуры, прежде всего, писателей и поэтов. И он хотел сохранить их для потомков.
Образ Ивана Александровича Гончарова был одним из первых в этом почётном ряду.
Иван Александрович Гончаров (1812-1891) - известный русский писатель, мастер реалистической прозы. Свой первый роман «Обыкновенная история» он опубликовал в возрасте 35 лет.
Далее шёл цикл очерков - впечатлений о двухлетней экспедиции (1852 - 1854) на военном фрегате «Паллада». Наибольшую известность принёс Гончарову второй его роман «Обломов», вышедший в свет в 1859 году.
Через десять лет роман «Обрыв» увенчал трилогию.
Сочинения Гончарова читались. О них писали, спорили. Этот романист был известен всей интеллектуальной России. Он не терялся рядом с J1.H. Толстым, И. С. Тургеневым, Ф.М. Достоевским и другими выдающимися литераторами.
Естественно, что Павел Михайлович Третьяков пожелал иметь его портрет в своём собрании. Он решил привлечь к данной работе Ивана Николаевича Крамского, жившего в Петербурге и бывшего в старых приятельских отношениях с Гончаровым.
Кстати, сотрудничество Третьякова и Крамского, продлившееся восемнадцать лет, началось именно с этого портрета.
П.М. Третьяков ещё не был лично знаком с Крамским, но уже сумел оценить уровень его портретного мастерства. Поэтому в том же году, когда у писателя вышел из печати третий роман, через своего друга художника A.A. Риццони Павел Михайлович передал письмо И.Н. Крамскому с просьбой написать для его галереи портрет Ивана Александровича Гончарова.
Это произошло в сентябре 1869 года.
Заказ Третьякова для любого русского художника был большой удачей. И Крамской в письме от 26 сентября с радостью отвечает согласием на почётное предложение, но объясняет при этом и свои трудности:
«Милостивый государь, Павел Михайлович! - писал художник, - Поручение Ваше, переданное мне Александром Антоновичем Рицони (в письме одна «ц» - А.Х.) написать портрет Ивана Александровича Гончарова, к моему крайнему сожалению, не может быть исполнено скоро, так как я уезжаю в первых числах октября за границу на два месяца; однако ж, имея ещё в своём распоряжении целую неделю, а может быть и десять дней, я сегодня же был у Гончарова, полагая начать портрет немедленно, но Иван Александрович предпочёл отложить до моего возвращения, потому что, как он сказал, надеется к тому времени сделаться ещё лучше. Во всяком случае, портрет ближе генваря или накануне нового года быть у Вас не может» [6, с. 75].
Через три дня. 29 сентября Третьяков уже отреагировал на письмо художника: «Милостивый государь
Иван Николаевич, - писал он,- я очень сожалею, что не мог увидеть Вас лично в Петербурге и никак не успел зайти к Иван)' Александровичу (Гончарову - А.Х.) ...Я бы упросил Ивана Александровича посидеть теперь же, не откладывая. В декабре погода для работы будет самая неблагоприятная, да к тому же мне очень хочется поскорей иметь портрет; если отложить поездку на несколько дней и уговорить Ивана Александровича, чтобы сделать портрет теперь же, - я был бы Вам очень благодарен » [2, с. 33-34].
Но художник действительно не мог отложить свою поездку, так как был связан сроками прежних заказов. Он так и объяснил Павлу Михайловичу в очередном письме, что, мол, обещал Великой княгине Екатерине Михайловне быть в определённое время за границей, чтобы передать ей написанный им портрет её старшего сына, и по этой причине не может немедленно взяться за реализацию почётного предложения.
Крамской понимал, что его позиция достаточно уязвима. Ведь Третьяков в своём желании «побыстрее» иметь портрет писателя, мог обратиться к кому-нибудь из художников, например, к В.Г. Перову, с которым до этого много работал. Потерять такого заказчика, как Третьяков. Крамской не мог себе позволить.
Для Крамского это было трудное время. Он не так уж и молод. Он женат. Подрастают сыновья. Содержание семьи требует и средств, и времени. И того и другого не хватает. Как художник, он ничем особенным себя ещё не проявил. Правда, его уже заметили как портретиста. Успех у П.М. Третьякова очень поддержал бы его. высоко подняв рейтинг как художника. Поэтому Крамскому надо было как-то заинтересовать знаменитого коллекционера. Единственное, что он мог сделать в тех условиях, - это постараться уверить Третьякова в своей ответственности при выполнении поручаемых ему дел. А писать он умел и изложил всё очень взволнованно: «Милостивыё государь Павел Михайлович! Покорнейше прошу потерпеть до моего возвращения, и обещаю с своей стороны употребить всё своё старание, чтобы портрет, действительно, глубоко уважаемого мною, как и многими, Ивана Александровича Гончарова был достоин Вашей галереи, и ставлю условием, что иначе он не будет принадлежать Вам, как только заслужив вполне Ваше одобрение» (здесь и далее курсив мой - А.Х.). И, хотя художник видит, что получается уж слишком красиво и оттого как-то неубедительно, тем не менее продолжает: « Быть может, я много на себя беру, высказываясь так, но прошу в этих словах разуметь только то, что отдать Вам портрет на других условиях я не соглашусь... »[6, с.76].
Художники - народ немногословный. Поэтому столь помпезная тирада невольно настораживает. Мы вправе задаться вопросом: действительно ли Крамской в своей работе с заказчиками придерживался таких высоких принципов? Не было ли это письмо лишь отчаянной попыткой художника не потерять почётного заказчика? И выполнил ли Крамской обещания, данные им в трудную минуту?
Вскоре мы это узнаем.
А пока, получив многообещающие заверения от Крамского, Павел Михайлович Третьяков решает немного подождать, о чём и сообщает художнику 3 октября 1869 года: «На письмо Ваше от 30 сентября ...имею честь просить Вас заняться исполнением портрета немедленно по возвращении Вашем из-за границы.. .>>.
Не то, чтобы Третьяков поверил красноречивым заверениям художника. Он был человеком трезвого ума и большого жизненного опыта. Из письма он понял одно: художник, которого он выбрал, охотно соглашается работать, как только освободится. А это для него было главным. Метаться и менять свои решения Третьяков не любил.
А Крамской, можно сказать, перевёл дух. Он сохранил заказ Третьякова и мог спокойно завершать все дела с Великой княгиней. Таким образом, работа над портретом И. А. Гончарова отодвигалась до приезда художника из-за границы.
К волновавшей его теме Третьяков возвращается 5 февраля следующего, 1870 года. Он пишет Крамскому: «...В начале прошедшего месяца я был на один день в Петербурге и заходил к Вам, но не застал Вас. Интересно было бы мне знать, что пишется ли портрет И.А. Гончарова или когда думаете начать? Теперь самое лучшее время для работы, и, мне кажется, не следовало бы откладывать...>> [2, с. 36]. П.М. Третьяков помнил, что И.Н. Крамской в одном из писем называл сроки окончания работы над портретом - канун нового года или «генварь» месяц. А ведь идёт уже февраль. Портрета нет и неизвестно, начата ли работа. И Третьяков хотел знать, как обстоит дело.
В ответном письме художник сообщал: «Когда я воротился из своей поездки, на третий день моего приезда, если не ошибаюсь. Вы изволили быть у меня; я тотчас же хотел Вас видеть, но Дмитрий Васильевич Григорович сообщил мне, что Вас уже нет, что Вы уже уехали. На другой же день я отправился к И.А. Гончарову с намерением немедленно приступить к портрету, но он мне сначала ссылался на нездоровье, потом на погоду, и когда я согласился с тем, что действительно в тот день была погода неблагоприятная, но что завтра, может быть, будет лучше, он стал просить отложить до весны или, по крайней мере, до более светлого времени. Тогда я просил снять с меня ответственность и написать Вам об этом, так как дело это откладывается не по моей вине, и он хотел написать. Получивши от Вас напоминание, я тот час поехал опять к нему и просил позволения прочитать Ваше письмо. На это я узнаю, что он Вам ещё не писал, что портрет отложен. Следовательно, я при всей моей готовности, к сожалению, не мог ещё начать, да и не знаю, когда начну. Полагаю, однакож, что спустя неделю я сделаю новый и уже решительный приступ, и смею покорнейше просить Вас с своей стороны написать несколько строк к Ивану Александровичу о том же предмете, чтобы не оставалось никакого сомнения в успехе» [6, с. 87].
В письме И.Н. Крамского упоминается
Д.В. Григорович. Для многих это имя связано с литературой Действительно. Дмитрий Васильевич-известный писатель. Но художники знали его и с другой стороны -в течение двадцати лет (1864-1884) он был секретарём Общества поощрения художеств в Петербурге.
П.М. Третьяков, удивлённый упорным нежеланием Гончарова немного попозировать для портрета во имя столь благородной цели, написал ему и переслал письмо в адрес Крамского.
Но из этого тоже ничего не вышло. Приводим строки из сообщения Крамского Третьякову, рассказывающего, как развивались события: « Я сделал с своей стороны всё, чтобы исполнить Ваш заказ, но не в моей власти было заставить сидеть Ивана Александровича. Когда я передал ему Ваше письмо, - продолжает художник, - то он уже согласился и был назначен день и час сеанса, но накануне он извещает меня, что сидеть он не может, что он, кроме того что не совсем здоров теперь, он и в будущем не обещает; одним словом, отступается окончательно от написания портрета, при этом присовокупляет, что он берёт на себя всю ответственность перед Вами. Вероятно, Вам теперь уже известно то, что я здесь сообщаю. Мне очень жаль, - добавляет Крамской, - что упущен случай для меня сделать что-нибудь для Вашей галереи» [6, с. 88].
Действительно, на просьбу П.М. Третьякова согласиться попозировать для портрета И.А. Гончаров дал ответ. Он, в частности, писал: «мне мешает исполнить это желание отчасти, кажется, и скромность, вовсе не лишняя и непритворная, т. е. убеждение, что деятельность моя не так замечательна, чтобы помещать мой портрет в галерее...» [6, с. 506]. А семь месяцев спустя, 5 октября 1870 года, в другом письме к П.М. Третьякову Гончаров вновь подтверждает свой отказ: <<.. .я не сознаю за собой такой важной заслуги в литературе, чтобы она заслуживала портрета»[6, с. 507].
Так и не получилось у Крамского ни в 1869, ни в следующем, 1870 году даже приступить к работе над портретом несговорчивого литератора. Но Третьяков никогда не отказывался от своих намерений. И он продолжал поиски путей, чтобы портрет И.А. Гончарова всё же состоялся. .
Шло время.
Совместные усилия коллекционера и художника по увещеванию неуступчивого писателя, хотя и не дали положительных результатов, но сблизили и, в какой-то мере, подружили их.
От Гончарова они вынуждены были временно отступиться. а в эту незапланированную паузу, Третьяков заказывает Крамскому другие портреты, в частности, ТТ. Шевченко, A.C. Грибоедова, J1.H. Толстого, Д.И. Фонвизина, с которыми художник успешно справляется...
Новую осаду И.А. Гончарова они предприняли лишь спустя три года. О его портрете П.М. Третьяков упоминает вскользь в последних строчках письма к Крамскому от 2 ноября 1873 года: «Дай Бог, кабы удалось Вам этой зимой написать Гончарова»[6, с.71].
К этому времени в галерее П.М. Третьякова наряду с названными выше портретами кисти Крамского находились и две его картины - «Русалки» (1871) по мотивам повести Н.В. Гоголя «Майская ночь» и «Христос в пустыне» (1872). Таким образом, жажда Крамского «сделать что-нибудь» для галереи Третьякова была утолена. Вырос его авторитет и как организатора. Он стал членом вновь созданного содружества художников -Товарищества передвижных художественных выставок и вошёл в Петербургское отделение Правления этого сообщества. Он уже не тот, что был в сентябре 1869 года и тон его писем заметно изменился. Уже с долей раздражения он отвечает заказчику: «О портрете И.А. Гончарова я больше подымать вопроса не берусь. Это не Толстой, его я знаю давно, и пустить аргументацию для его убеждения будет бесполезно, тем более, что вот уже теперь, по приезде, и, бывши у него, я сказал, что я очень сожалею, что портрета нет, то он с дрожью в голосе, обиженным тоном сказал мне: « ведь уже мы решили никогда не поднимать этого вопроса, Иван Николаевич, и я признаюсь. что. несмотря на наше знакомство и на то, что я рад Вас видеть, я не могу быть уверен, чтобы всякое Ваше посещение не было бы попыткой завести речь о ненавистном мне портрете». Что тут на это скажешь?..».
Выход у Третьякова, в принципе, был. Ведь ряд портретов, которые Крамской писал по его заказу, создавались не с натуры. К примеру, поэта А. Кольцова Крамской писал, взяв за основу акварельное изображение, сделанное с натуры художником К. Горбуновым. Ориентиром для портрета А. Грибоедова послужила акварельная работа художника П. Каратыгина, а Тараса Шевченко Крамской вообще писал по фотографии. Что касается И.А. Гончарова, то несколько лет назад, ещё до обращения к нему Третьякова. Крамской рисовал писателя. Это был овальный портрет, выполненный в технике соуса. Об этом изображении Крамской оповестил Третьякова, добавив, что портрет «даже не дурной». Следы его не потерялись. Он находился в это время в собрании семьи известного историка русской литерату ры Александра Васильевича Никитенко. И Крамской, отчаявшись уговорить писателя позировать, предлагает: «в случае, если портрет настолько необходим, можно взять этот за основу7 и, руководствуясь им, написать новый».
Но Павел Михайлович Третьяков не любил в искусстве повторений, тем более когда модель пребывала во здравии. Он продолжал надеяться, что писатель, в конце концов, уступит.
И оказался прав.
23 февраля 1874 года от Крамского пришло письмо, где он сообщает: «Довожу до Вашего сведения, многоуважаемый Павел Михайлович, что портрет И.А. Гончарова имеет вероятие быть написанным мною...»[6, с. 239]. А через две недели, 6 марта изъясняется ещё более конкретно: « Портрет И.А. Гончарова мною уже начат, работаем каждый день. Сидит он хорошо, и совсем стал ручным. Полагаю, что я его привезу к Вам на страстной неделе, так как в это время постараюсь быть в Москве» [6, с. 240].
Что произошло с Гончаровым? Почему вдруг из упрямого и неуступчивого он «стал совсем ручным»?
Со всей определённостью на этот вопрос я ответить не могу. Но есть некоторые предположения. Первое: Павел Михайлович Третьяков, побывав в Петербурге, смог, наконец, встретиться с Гончаровым и сумел убедить его в необходимости оставить потомкам свой образ. А Третьяков убеждать умел. Он не зря пожелал Крамскому «этой зимой написать Гончарова».
Возможно и другое объяснение: И.А. Гончаров, хорошо знавший И.Н. Крамского и его творчество, посещал ежегодные выставки произведений Товарищества передвижников. А те портреты, что Крамской писал по заказу П.М. Третьякова, он старался показывать на передвижных выставках. Гончаров не мог не обращать там внимания на образы своих коллег - литераторов, написанные Крамским. Он мог видеть и портреты В.И. Даля, Ф.М. Достоевского, И.С. Тургенева, созданные В.Г. Перовым. Возможно, не прошёл и мимо портрета М.Е. Салтыкова-Щедрина, запёчатлённого на полотне художником H.H. Ге. То есть И.А. Гончаров мог убедиться, что замысел Третьякова объединить в своём собрании образы выдающихся современников серьёзен и активно реализуется. И что если и далее отказываться от не очень обременительных предложений попозировать, можно остаться за пределами этого почётного ряда. Такую перспективу мог обрисовал ему и П.М. Третьяков. И писатель пошёл навстречу предложению коллекционера, договорился с Крамским о режиме позирования и исправно сидел во время работы....
Однако вернёмся к письмам.
Новое сообщение от художника Третьяков получает 14 марта 1874 года: «Портрет И.А. Гончарова двигается, и, кажется, удачно, хотя боюсь говорить вперёд». И повторяет: «На страстной привезу». А в письме от 20 числа ещё более конкретное известие: «Портрет И.А. Гончарова в воскресенье будет совсем кончен».
Привлекает внимание то, что на весь ряд писем Крамского с такими долгожданными вестями Третьяков никак не реагирует. Это лишний раз подтверждает предположение, что у него с Гончаровым состоялся обстоятельный разговор, в ходе которого писатель твёрдо обещал плодотворно сотрудничать с художником. Что и подтверждалось сообщениями Крамского.
Последнее из названных писем Крамского помечено 20 марта 1874 года. Эта дата приходится на среду [7, с.17]. Значит, ближайшее «воскресенье», когда планировалось завершение портрета, попадало на 24 число.
Этот день можно считать окончанием работы художника с натуры.
Таким образом, получается, если не считать пятилетних бесплодных переговоров, над портретом писателя Крамской работал в пределах марта месяца 1874 года. И сам Гончаров подтверждает, что Крамской рисовал его портрет с месяц и «...добыл из меня, - сообщает писатель,- что-то из души, на что он был великий мастер, ...какую-то искру правды и жизни...Портрет вышел жизненный». [8. с. 90].
Крамской обещал привезти портрет «на страстную». Страстная - это последняя неделя перед пасхой. Пасху в 1874 году отмечали 31 марта. Значит, если в воскресенье. 24 марта Крамской закончил работ»' над портретом, в Москву он мог приехать в период между 25 и 30 марта. Но это ему не удалось - вновь помешали непредвиденные обстоятельства: «Полагал я выехать во вторник на страстной, - писал художник Третьякову, -но цесаревич прислал за мной сегодня, чтоб дать мне несколько сеансов до праздника....А потому я буду в состоянии выехать только в пятницу, чего я не сделаю, так как встретить праздник я обещался детям вместе. Стало быть, я выеду только на 1-й день праздника и в понедельник буду в Москве», - уточнял свои действия Крамской в этом же письме.
Первое апреля, понедельник. В этот тот день портрет был передан заказчику. Событие свершилось. Крамской выполнил столь желанный когда-то заказ, а Третьяков мог, наконец, включить в свою коллекцию долгожданный портрет. Но так ли он был хорош, как обещал художник в своём торжественном послании уже в далёком, 1869 году? Посмотрим.
X
Проходит около двух месяцев, и И.А. Гончаров обращается к Крамскому с просьбой сделать с его изображения несколько фотографий для готовящегося к печати издания «Истории русской литературы». И Крамской пишет Павлу Михайловичу 9 июня 1874 года: «Пользуюсь случаем передать просьбу Ивана Александровича Гончарова: сделать с моего портрета фотографии: он нуждается в 2, 3-х экземплярах снимков величиною голова немного меньше серебряного рубля...»[2, с.94].
Третьякова в Москве в это время не было, поэтому с ответом он задержался и только 20 июня сумел ответить: «Портрет и карточки с И.А. Гончарова закажу, но не укажете ли Вы. кому их поручить исполнить?».
Вопрос П.М. Третьякова понятен. Фотография только набирала силу. Её технология была далека от совершенства. Специалисты по репродукционному делу были наперечёт. Всех их художники знали по именам. Поэтому Третьяков продолжает далее: « Я не знаю, как работает Ваш близкий знакомый г. Тулинов - не заказать ли ему?»[2. с.96]. Тулинов Михаил Борисович - земляк и друг И.Н. Крамского. Он был художником и фотографом и имел собственную фотографию в Москве .
Через неделю Третьяков узнаёт мнение Крамского: «Фотографию с успехом может сделать Дьяговченко, я думаю, всё, что я видел его с картин, очень хорошо. Тулинов, мне кажется, не годится для этого...».
Иван Григорьевич Дъяговченко был известным фотографом и мастером репродуцирования в Москве. Он активно сотрудничал с художниками, коллекционерами и издателями.
Пока обсуждались достоинства и недостатки того или иного фотографа. Павел Михайлович Третьяков внимательно присматривался к портрету Гончарова и неожиданно обнаружил серьёзный промах худож-
ника. Ещё не веря своим глазам, он осторожно пишет Крамскому: «Мне казалось и прежде, а теперь ещё более кажется, что фигура очень длинна... можно думать, что изображаемое лицо огромного роста, а между тем Иван Александрович не более среднего роста»[2, с. 96]. На это робкое замечание Крамской бодро отвечает (письмо от 12 августа 1874 года): «...Вынапрасно осторожно отзываетесь о том, что фигура кажется длинна. Она безобразна. Я это видел ещё здесь, но как тогда решил привезти его Вам, то так и оставил, имея намерение поправить его, когда получу от Вас обратно на выставку ...Я глубоко раскаивался, что привёз Вам его в Москву, и дал себе слово никогда в другой раз этого не делать...Вы меня изобличили, ия наказан...» [6, с.260].
Вышло, действительно, неловко. Получилось, что Крамской привёз портрет, в котором фигура писателя была «безобразной», о чём художник прекрасно знал, но всё же сдал работу заказчику. Вот и ответ на взволнованные строки из письма живописца (от 30 сентября 1869 года) о его глубоком почтении к заказчику. Как я и предполагал, единственной целью того письма было желание художника сохранить за собой предложение Третьякова. А по прошествии нескольких лет он и думать забыл о своих клятвенных обещаниях. Мало того, оказалось, что и нынешнее раскаяние Крамского было не искренним. Как мы увидим далее, он ещё дважды, продолжая работать над этим портретом, отступал от своих торжественных заверений...
Кстати, слишком длинные фигуры вообще характерны для портретов И.Н. Крамского. Таким недостатком отличаются, например, изображения И.Е. Репина (1876) и A.C. Суворина (1881). Эти портреты здесь показаны.
Исправление фигуры Гончарова осложнялось тем, что для портрета была уже сделана рама, о чём Третьяков и ставит в известность художника: «Жаль, -пишет он. - что я заказал (и уже давно сделана) раму на портрет Ивана Александровича, если Вы его будете переделывать, то может быть придётся его обрезать? Чего, впрочем, мне кажется, можно избежать. Я думал, что длиннота корпуса только мне кажется...» [2, с.98 -99].
И.Н. Крамской, в письме от 6 сент. 1874 года без малейшего сомнения опять уверяет Третьякова: «Портрет И.А. Гончарова, несмотря на переделки, разумеется, останется в тех же размерах » (курсив мой - А.Х.) [6, с.264].
К исправлениям своей ошибки Крамской может приступить не ранее конца октября месяца, о чём он и сообщает Третьякову письмом от 5 октября 1874 года: « Портрет И.А. Гончарова я бы желал иметь у себя через 2 или 3 недели. Если для Вас это удобно, то будьте так добры пришлите».
Павел Михайлович Третьяков выдержал названные Крамским сроки, и 1 ноября сообщает: «Портрет И.А. Гончарова в раме, хорошо упакованный, послан к Вам 29 октября; при сём прилагаю квитанцию Российского общества, которое, вероятно, доставит Вам ящик на квартиру...».
Здесь надо сделать отступление и обратить внима-
ние на то. что, отправляя портрет в раме, П.М. Третьяков преследовал две цели. Первая - чисто творческая: когда произведение одето в раму, художник, завершая его, не только поправляет свои недоработки, но невольно где-то потрогает цветом, а порой пройдётся кистью не только по периметру портрета, чтобы рама и живописное полотно смотрелись в единстве, но и по всему произведению. Вторая цель - чисто практическая. Хотя художник и обещал не изменять формата портрета при переделке, но всякое может случиться. Третьяков уже стал сомневаться в обещаниях этого живописца. Изменить же размеры полотна, когда картина вставлена в раму, значительно сложнее. В этом случае художнику самому придётся позаботиться и об уменьшении габаритов рамы. То есть и в том и в другом случаях задача художника усложняется.
Иван Николаевич Крамской, как умный человек и опытный художник, понял намерения Павла Михайловича и испытал некотору ю досаду. Поэтому, хотя и считал себя человеком обязательным, не спешил сообщать коллекционеру о получении портрета. Он не отвечал неделю. Для их регулярной переписки - это много.
Третьяков беспокоится, дошёл ли портрет и в каком состоянии. Ведь при пересылке картины вместе с рамой больше возможности повредить полотно в дороге. И 8 ноября он обеспокоено шлёт в Петербург Крамскому свой запрос:
«Прошу Вас известить меня, благополучно ли получили портрет Ивана Александровича». Крамской, наконец, решает сообщить Третьякову, что портрет И.А. Гончарова получен в совершенной сохранности.
Но с исправлением изображения он не спешит. Переписка происходила в ноябре 1874 года, а художник намеревался показать портрет на очередной IV Передвижной художественной выставке, открытие которой намечалось на начало марта следующего года. Художник присматривается к уже порядком забытому образу писателя, прикидывает, как его проще поправить.
В итоге осмотра Крамской понимает, что дал опрометчивые заверения о сохранении размеров портрета. В этом случае портрет придётся основательно переписывать, увеличивая всю верхнюю часть фигуры, возможно, и голову. А делать этого ему не хотелось. И он, несмотря на обещания, пошёл по пути наименьшего сопротивления: «...поправляя портрет Гончарова, Крамской уменьшил его размер на 5 сантиметров, загнув холст по нижнему краю подрамника», - читаем в комментариях к письмам этого периода [6, с. 560]. В результате портрет стал короче, и знакомому столяру пришлось уменьшать раму, присланную Третьяковым.
После операции по усечению подрамника и подвёртыванию холста Крамской к изображению не прикасается. И решает показать портрет на ближайшей передвижной выставке.
В письме от 12 марта 1875 года он извещает Третьякова: « Иван Александрович (портрет Гончарова - А.Х.) не проиграл на выставке (и как мне кажется) лучше Строганова».
После экспонирования на Передвижной выставке портрет, наконец, вернулся к владельцу. Но вернулся опять незаконченным. «Штаны и руки. - писал Крамской Третьякову, - не кончены - немного. Когда буду в Москве - приведу в порядок» [2, с. 108-109].
И Третьяков терпеливо ждёт, когда будут дописаны «штаны и руки» на портрете, который, будучи в распоряжении художника четыре месяца, так и не был завершён. А Крамской весь в хлопотах - собирается на несколько лет за границу, на восток работать над своей большой картиной «Радуйся, царю Иудейский» («Хохот»), Обеспокоенный таким обстоятельством, Третьяков 22 августа шлёт художнику письмо, где уже откровенно звучат требовательные и раздражённые нотки по поводу невыполненных обещаний. Оказывается, и другой портрет, поэта Алексея Кольцова, заказанный Третьяковым Крамскому несколько лет назад, тоже не завершён. Третьяков раздражённо требует: «Вам необходимо остановиться в Москве, потому что Вас ждёт Кольцов и панталоны Ивана Александровича» [2, с. 126].
Напомним, что эта часть переписки Третьякова и Крамского происходила в августе 1875 года.
Семейные дела И.Н. Крамского сложились так, что поломали все его творческие планы и сроки поездки за рубеж. Только к середине ноября он смог реально запланировать свой отъезд на Восток. И, следуя настояниям владельца портрета, решает сделать остановку в Москве. Об этом мы узнаём из его очередного письма Третьякову от 2 ноября 1875 года: « ...надеюсь, однако ж, что к 14-му числу буду в Москве», - и добавляет странную фраз}', которая наводит на многие размышления, - «до того же времени прошу Вас закрыть портрет и куда-нибудь поставить подальше от взоров».
Каково же в таком случае было качество изображения, если сам художник предлагает держать его подальше от зрителей?
В ноябре Крамскому приехать в Москву не удалось. Только в феврале-марте нового, 1876 года он смог побывать у Третьякова и, наконец-то, ликвидировать все недоработки в изображении Ивана Александровича Гончарова.
Так закончилась многолетняя эпопея по созданию
портрета писателя. И в течение нескольких последующих лет данная тема в письмах коллекционера и художника не поднималась.
Наступает суетный для художников и коллекционеров 1878 год - год Всемирной выставки в Париже, где намечалось экспонировать и живопись.
Портрет И.А. Гончарова был рекомендован отборочной комиссией для отправки в Париж. Посылая его из Москвы в Петербург на предварительную выставку, Третьяков писал Крамскому: «В Гончарове на фоне есть пятна, которые нужно подправить лаком...».
Это опять - маленькая хитрость Третьякова. Он сам смело выполнял покрытие картин лаком. Здесь же просит художника прикоснуться к портрету. Третьяков надеялся, что, взявшись за кисть, Крамской не только ликвидирует жухлые пятна, но и захочет пройтись по портрету, обобщить изображение. Ведь, если вспомнить. как создавался портрет, менялся его формат, дописывались руки и «панталоны», желание Третьякова можно понять и объяснить.
Как развивались события в Петербурге?
Крамской затёр лаком сомнительные пятна, и портрет И.А. Гончарова наряду с другими работами экспонировался в феврале 1878 года в залах Академии художеств на Выставке произведений, претендовавших на отправку в Париж. Но по просьбе И.А. Гончарова портрет в Париж не поехал, а вернулся в мастерскую Крамского. И Третьяков вновь оказался прав, так как Крамской, действительно, решил доработать изображение. Он попросил писателя вновь попозировать ему два сеанса. И.А. Гончаров согласился. Но, увидев изображение после прописки, пришёл к печальному выводу: «...прежняя искра, правда жизни исчезли. Портрет не тот. Написан превосходно, спору нет, но что-то живое, сильное, какой - то яркий луч (взмах кисти) пропал.... Может быть, портрет выиграл в технике, но потерял то, что умел находить в человеке только этот художник. Он нашёл - было, но и потерял найденное, подчинив непосредственный художественный инстинкт уму »[8, с.91].
Таким образом, частично переписанный, портрет И.А. Гончарова вернулся в галерею П.М. Третьякова, где и хранится до настоящего времени.
Библиографический список
1. ХеоростовЛ. С. Крамской с чужими регалиями. European social science JOURNAL, Москва, 2014, № 1 (40). Т. 1. С. 149-156.
2. Переписка И.Н. Крамского: И.Н. Крамской и П. М. Третьяков. 1869 - 1887. М.: Искусство. 1953. 459 с.
3. Хворостов Д. А. Перспективный анализ картин русских художников
4. Иван Николаевич Крамской. Письма, статьи в двух томах. Т. 2, М.: Искусство, 1965. 531 с.
5. Хворостов АС. Портрет И. А. Гончарова кисти И. Н. Крамского // Художественная школа, 2009, №5 (32). С. 30 -35.
6. Иван Николаевич Крамской. Письма, статьи в двух томах. Т. 1, М.: Искусство, 1966. 627 с.
7. Хронологический справочник (XIX и XX века). Сост. М.И. Перпер. Д: Наука, 1984. 176 с.
8. Иван Николаевич Крамской 1837-1887. Выставка произведений к 150-летию со дня рождения. М.: Советская России, 1988,295 с.
References
1. Khvorostov A. S. Kramskoy with unfamiliar regalia. // European social science JOURNAL, Moscow, 2014, № 1 (40). Vol. 1. Pp.149- 156.
2. I. N. Kramskoy's correspondence: I. N. Kramskoy and P.M. Tret'yakov. 1869 - 1887. M.: Iskusstvo. 1953,459 p.
3. Khvomstov D. A. Prospective analysis of paintings by Russian artists
4. Ivan Nikolaevich Kramskoy. Letters, articles in two volumes. Vol. 2, M.: Iskusstvo, 1965. 531 p.
5. Khvorostov A. S. Portrait of I. A. Goncharov by I. N. Kramskoy's brash. Art school, 2009, № 5 (32). Pp. 30 -35.
6. Ivan Nikolaevich Kramskoy. Letters, articles in two volumes. Vol. 1. M.: Iskusstvo, 1966. 627 p.
7. Chronological reference book (XIX and XX centuries). Ed. M. I. Perper. L.: Nauka, 1984. 176 p.
8. Ivan Nikolaevich Kramskoy 1837 - 1887- Exhibition of works by the 150th anniversary of his birth. M.: Soviet Russia, 1988, 295 p.
