Реальный образ Г. Г. Мясоедова Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

УДК 7.07:929 А.С ХВОРОСТОВ

доктор педагогических наук, профессор, кафедра декоративно-прикладного искусства и технической графики, Орловский государственный университет Е-таИ:а5кИуого51оу40@таИ.ги

UDC 7.07:929

A.S. KHVOROSTOV

Doctor of Pedagogics, Professor, Department of decoratively-applied art and technical graphics, Orel

State University E-mail:[email protected]

РЕАЛЬНЫЙ ОБРАЗ Г.Г. МЯСОЕДОВА REAL IMAGE OF G.G. MYASOYEDOV

В воспоминаниях о Г.Г. Мясоедове, изданных в советские годы, он подаётся конфликтным и упрямым человеком, не способным ни на какие компромиссы. Такая позиция была удобна официальному искусствоведению, чтобы у читателей даже мысли не возникло, что такая одиозная личность может быть причастна к созданию Товарищества передвижных художественных выставок.

Но Г.Г. Мясоедов, оказывается, был совсем другим человеком.

Ключевые слова: Мясоедов похлопотал, помощь коллегам, защита и поддержка, верность слову, прямой и честный.

In memories on G.G. Myasoyedov, published in the Soviet years, he is presented as a conflict and stubborn person not capable of any compromises. Such a line was convenient to official art criticism so that readers even didn't have a thought that such an odious personality could be involved in establishing the Association of mobile art exhibitions.

But G.G. Myasoyedov appeared to be an absolutely different person.

Keywords: Myasoyedov strove, the help to colleagues, protection and support, correctness to the word, direct and honest.

Многочисленные легенды и небылицы, распространявшиеся о Мясоедове, рисовали нам одиозную личность - вспыльчивую, капризную, конфликтную, упрямую, не умеющую и не желающую идти на компромисс.

Но работая с документами, письмами, воспоминаниями современников, мы неожиданно увидели совершенно другого человека, с такими чертами характера, на которые раньше никто не обращал внимания.

О том, что Мясоедов обладал высокими нравственными качествами, можно догадываться. Будь по-другому, за ним художники просто не пошли бы. Но его уважали, и ему верили. И каждый в нём видел что-то своё. К примеру, В. Д. Поленов обращал внимание на его спокойствие и прямоту в общении с коллегами и честность в отношении к делу. Мужество Мясоедова отмечал П.М. Третьяков - очень редкий на похвалу человек. В его собрании был портрет Мясоедова, написанный И.Е. Репиным. Тем не менее, настолько было велико уважение к Мясоедову, что Третьяков приобрёл ещё одно его изображение. Это был портрет, созданный Крамским в 1872 году.

В.В. Стасов считал Мясоедова самым умным и последовательным передвижником и выделял у него такие черты, как неподкупность и непреклонность, «нечто брутовское». Л. Н. Толстой, в свою очередь, ценил Мясоедова за искренность в искусстве, за глубокие мысли и содержание его произведений. А вот какую запись в дневнике сделала «независимый эксперт», су-

пруга Павла Михайловича Третьякова: «Приехал Гр. Гр. Мясоедов - художник, пользующийся репутацией прямого и честного человека».

Обнаружилось у Мясоедова и совершенно неожиданное свойство - несмотря на огромную работу, связанную с Товариществом, и творческую деятельность, он находил силы и время оказывать своим друзьям и коллегам бескорыстною помощь. В готовности прийти на помощь Мясоедов едва ли не соперничал с А. И. Куинджи, о котором шла слава, будто его вечная готовность к самой широкой помощи ближним была одним из самых трогательных и характерных свойств до самого конца его жизни. Оказывается, то же можно сказать и о Григории Григорьевиче Мясоедове. А с такой точки зрения он практически никому не известен.

Товарищеские, а порой и дружеские отношения у Мясоедова были со многими коллегами-художниками, и всем он старался чем-нибудь помочь. Начнём с помощи, которую Мясоедов оказал коллеге по обучению в Академии И. Н. Крамскому. Случилось так, что И.Н.Крамской был вынужден возглавить группу выпускников Академии художеств (среди них был и он сам), демонстративно покинувших её. Это произошло в 1863 году. Но ко времени возникновения Товарищества передвижников от Артели, которую образовали бунтари, практически ничего не осталось. Крамской очень переживал своё поражение. Со слов И. Е. Репина мы узнаём, что Крамской снова ожил, особенно как художник,

© А.С Хворостов © A.S. Khvorostov

когда Мясоедов предложил петербургским живописцам примкнуть к Товариществу. Репин писал, что после вхождения в состав Товарищества передвижников, И.Н. Крамской создавал одну за другой свои лучшие картины и портреты. С этим временем деятельности его в Товариществе соединяется лучшая пора его работы как художника - полный расцвет его сил [4, с. 175].

И в дальнейшем Мясоедов ненавязчиво опекает Крамского. К примеру, когда Мясоедов в начале 1870-х годов поехал в Италию, Крамской попросил его рассказать о нашумевшей там скульптуре М.М. Антакольского «Христос перед народом». Крамской очень внимательно следил в то время за всем, что было связано с образом Христа, так как работал над большим полотном «Хохот (Радуйся, царю иудейский!)». Мясоедов посылает Крамскому из Рима основательный обзор тамошней художественной жизни и подробнейше «рисует» словами скульптуру М.М. Антакольского: позу, одежду, руки, как расположены ладони, какой лоб, глаза, каковы нос и рот. Мало того, он прикладывает набросок (как он говорит «грубый чертежик на память») этой скульптуры.

Крамской был рад такой помощи, и сообщает Репину, что о статуе Антокольского получил подробный отчёт даже с рисунком от Мясоедова, который, находясь за границей, видел названную скульптуру. И добавляет, что статуя, созданная Антакольским, Мясоедову нравится.

А когда Крамской задумал картину «Осмотр старого дома » (1873, ГТГ), Мясоедов нашёл подходящую усадьбу и сообщил Крамскому не только адрес, но и дал подробнейшие рекомендации, как этот дом найти: «Вы поедете до Подольска по железной дороге, - писал он, - а потом сверните по Варшавскому шоссе до станции Каменка, а на станции возьмёте лошадей в сторону ... Кусовниково, неподалёку от села Никольского княгини Урусовой, где вам всякий покажет этот старый дом.» [3, с.35].

Крамской с благодарностью откликнулся на сообщение Мясоедова. Об этом мы узнаём из его письма к П.М. Третьякову (от 16 авг. 1873 года), где он, в частности, пишет: «Я еду на юг... вот как: с конца августа уезжаю из Петербурга через Москву в Тулу к графу Толстому и полагаю у него остановиться, так как неподалёку есть одно место для картины (старая барская усадьба). Я имею адрес от Мясоедова, где это именно находится. Там я рассчитываю пробыть сентябрь, а может быть и часть октября.» [1, т. 1, с.39 ].

Летом 1873 года Крамской, переезжая с места на место, искал удобного жилья и условий для работы. Но ему не везло, и Мясоедов приглашал его в Чернь Тульской губернии, где работал над картиной «Чтение Положения 19 февраля 1861 года» (1873, ГТГ). Он писал Крамскому: «Если бы Вы приехали,. я был бы отменно счастлив.» и заботливо добавляет дорожные подробности: «. на станции спросите или Галку или извозчика Евдокима. Он вас доставит до места, да и всякий другой, скажите только в усадьбу Кривцова Александра Михайловича.». Не удовлетворившись этим объяснением, Мясоедов сообщает: «Цена извозчику 4 рубля».

Не забывал Мясоедов и о других коллегах. Казалось бы - мелочь, но художнику П.А. Брюллову он одалживал крестьянские костюмы для натурщиков. А для Н.А. Ярошенко отыскал так ему нужную белую женскую сорочку покроя Подольской губернии, когда тот писал картину «Всюду жизнь» (1888, ГТГ).

Случилась беда с молодым пейзажистом Фёдором Васильевым. Пришла пора рекрутского набора. Чтобы он случаем не скрылся, мещанская управа арестовала его и держала трое суток. Выпустили лишь после долгих просьб с его стороны и обещания внести залог в размере 1000 рублей. Сумма для мелкого почтового чиновника, каковым в то время был Васильев, колоссальная. Он кинулся к своему покровителю Крамскому. Но художники - народ небогатый. И у Крамского таких денег не оказалось. Обратились к коллегам. Откликнулись Ге и, конечно, Мясоедов. Общими усилиями набрали необходимую сумму, внесли залог и в конечном итоге освободили Васильева от рекрутского набора.

В группе уже из одиннадцати художников (М.П. Клодт, В.И. Якоби, И.И. Шишкин, П.П. Забелло, К.Ф. Гун, М.К. Клодт, И.Н. Крамской, П.П. Чистяков, А.А. Попов, Н.Н. Ге) Г.Г. Мясоедов публично вступился за В.В. Верещагина, которого несправедливо обидел академик Н.А. Тютрюмов. Поводом к нападкам академика послужил отказ Верещагина от профессорского звания, предложенного ему Императорской Академией художеств в виде поощрения за созданную им серию туркестанских картин. Отказ художника обидел Академию, и она усилиями своего искусствоведа расправилась с Верещагиным в оскорбительной статье.

В ответном письме, составленном Г.Г. Мясоедовым, художники, члены Товарищества высказывали возмущение в связи с травлей Верещагина и дружно его поддержали.

В помощи нуждался и Н. Н. Ге. Переживая творческий кризис, он покинул столицу и переселился в Черниговскую губернию, где очень страдал без друзей-художников. И только Мясоедов, навещая, поддерживал его. Об этом узнаем от И. Е. Репина. В 1880 году Репин писал этюды для своей картины «Запорожцы» и заехал в имение к Н.Н. Ге. Супруга Николая Николаевича Ге с болью посетовала Репину: «Ему (Н.Н. Ге. - А.Х.) необходимо общество и эта сфера искусства. Ведь он рвется к художникам. Я так рада, что Вы заехали. Ах, если б почаще к нам заезжали художники! Спасибо Григорию Григорьевичу Мясоедову, он навещает Николая Николаевича» [4, с.296].

Мясоедов жил тогда под Харьковом. И Черниговская губерния - не ближний свет. Но не считаясь со временем, он наведывается к больному товарищу.

И.Е. Репин оставил свидетельство и другого благородного поступка Г.Г. Мясоедова. Репин пишет, что когда в 1880 году серьезно заболел писатель В.М. Гаршин, «Мясоедов похлопотал о помещении Гаршина на Сабуровской даче, вблизи Харькова, где Всеволод Михайлович мало-помалу успокоился, а затем вернулся к реальной жизни».

О болезни писателя знали многие, но «похлопотал» только Мясоедов.

Доброты в душе Мясоедова хватало и для посторонних людей. Вот интересный штрих к его образу. Поселившись в Полтаве, Мясоедов стал встречать там передвижные выставки, подбирая для них подходящие помещения. И немудрено, что наблюдая с какими усилиями рабочие перетаскивают ящики с картинами, Мясоедов обратился в Правление Товарищества: «Встречая каждый год нашу выставку в провинции, каждый раз убеждаюсь в совершенно напрасном расходе, который делают члены и Товарищество устройством тяжелых рам на картины. Перевозка этих грузов, переноска их в залы составляет тяжелую печаль для сопровождающих - затруднение в размещении, риск и напрасный расход для всех. Не возьмет ли Правление на себя предупредить членов, а также экспонентов об этих неудобствах и просить их взять в расчет неудобства, которые создаются этими 20-пудовыми ящиками, нагруженными неимоверно тяжелыми рамами...» Правление согласилось с просьбой Мясоедова и предложило художникам: «. при заказе рам для будущих своих произведений требовать, чтобы в интересах общего дела рамы были, возможно, легки...» [3, с. 114] .

Зададимся вопросом: кто из художников такого уровня мог бы подумать о трудностях каких-то неизвестных им рабочих или «сопровождающих», перетаскивающих картины?

В Полтаве Мясоедов организует для желающих рисовальные классы и сообщает своему другу, художнику П. А. Брюллову, что для курсов он нанял квартиру «большую и дорогую», и что учениц своих он, вернувшись из Петербурга, нашел «в сборе и успевающими».

Но его волновали не только собственные ученики. «Будучи в Казани в сентябре 1899 года, Мясоедов был потрясен тяжелыми условиями, в которых приходилось заниматься ученикам. Благодаря его настойчивости и ходатайству перед Академией художеств в 1900 году были отпущены «... по Высочайшему повелению» 180 тысяч рублей на постройку нового здания школы [2, с. 53].

Еще интересный штрих к образу Мясоедова - садом он интересовался всю жизнь. А страсть к разведению фруктовых деревьев отважился преподнести читателям в виде книги в помощь начинающим садоводам. Её и сейчас можно найти в фондах больших библиотек. В качестве гонорара художник просит у издателя «. достаточное количество экземпляров для безвозмездной раздачи ее людям, которым она может быть полезной».

Но претерпевая все мытарства с изданием книги, Мясоедов не забывал о делах Товарищества. «А в Товариществе бедствует К.А. Савицкий, не имеющий ни должности, ни чинов, ни постоянного жалования. Художники, как могли, ему помогали. И.И. Шишкин звал его к себе на квартиру в Петербург жить и дорабатывать картины к выставкам. И. Н. Крамской предлагал ему для заработка копировать свои портреты. Но всерьёз помог товарищу только Мясоедов. Он добил-

ся для Савицкого должности директора художественного училища, открытого в Пензе. В наши дни имя К.А. Савицкого носит училище, в котором он директорствовал, и областная картинная галерея» [5, с.68].

Особая страница - отношения И.Е. Репина и Г. Г. Мясоедова. При большом уважении, которое они питали друг к другу, Мясоедов на Совете Академии художеств открыто критиковал методы преподавания Репина. А Репин мог позволить себе отозваться о Мясоедове юмористически и даже с каким-то сарказмом: «Мясоглотенко» (в письме к В. Д. Поленову, 1890 г.). Но это не мешало им ценить и уважать друг друга.

Серьёзную помощь Г.Г. Мясоедов оказал И.Е. Репину, по крайней мере, дважды. В молодые годы, когда Репин был пенсионером за границей от Академии художеств, и позднее - в период работы Репина над картиной «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года» (1881. ГТГ).

В первом случае Репин, будучи за границей в качестве пенсионера Академии художеств, без согласования с ней предложил на выставку Товарищества несколько портретов. Выставку посетил П.Ф. Исеев, конференц-секретарь Академии художеств. Прочитав фамилию Репина, он был возмущён тем, что картины, которые еще не видела Академия, выставлены в Товариществе. Репину грозил отзыв из оплачиваемой заграничной командировки. Мясоедов, оказавшийся поблизости от Исеева, сумел доказать ему (что было очень нелегко), что Репин не был оповещён о таком запрете. И тем выручил молодого коллегу.

Подробности этого поединка рассказал Репину в письме И. Н. Крамской.

О том, как он позировал Репину для образа царя Ивана, Мясоедов сам подробно рассказывал: «Ему (Репину. - А.Х.) понадобилась натура для обоих действующих лиц картины, - вспоминал Мясоедов. При всем своем мастерстве, развитой технике, богатом опыте и незаурядной творческой фантазии Репин не допускал создания образов для своих композиций просто из головы. Казалось бы, что было ему проще, чем изобразить царя-злодея? Нет, видите ли, ему надо было написать и царя, и царевича обязательно с натуры; впрочем, с точки зрения требований реалистической живописи это правильно: все должно иметь в основе подлинную природу... Для царевича он пробовал было сделать этюд с художника В.К. Менка, но потом отказался от него и остановился на писателе В.М. Гаршине.

А вот для Грозного он долго не мог найти подходящее лицо, как оно рисовалось его творческому воображению. Он говорил мне, что хотел бы использовать в качестве натуры для царя внешний облик композитора П.Н. Бларамберга, но убедился в том, что он для этой цели не подходит. Слишком, видите ли, у него мягкое выражение лица для Грозного... И вот однажды, когда мы мирно беседовали с Репиным на разные темы, и, между прочим, о его новой картине, он вдруг говорит мне «Дон Грегорио - так многие называли меня с легкой руки Николая Николаевича Ге, - а не согласитесь ли вы

немного попозировать мне для Ивана Грозного? Я сделал бы с вашего лица несколько этюдов, по которым уже мог бы писать и самого царя». «Да ну, уж и нашли натуру», - огрызнулся я. «Нет, кроме шуток». И он объяснил мне, что по его наблюдениям мое лицо как нельзя больше подходит для этой цели и по его общему складу и, в особенности, тем, что я способен придать и всему лицу и глазам то выражение - зверское! - какое надо было показать в лице Ивана Грозного в трагический для него момент жизни, причем в этом зверстве должно проскальзывать и выражение крайнего сожаления, раскаяния, горя и боли о содеянном злодействе. «Долго искал, и всех знакомых перебрал, и на улице высматривал - нигде не найду подходящего лица, - добавил он, - Пожалуйста». И умоляюще сложил на груди руки .

Я пытался, было, отнекиваться: и уезжать-де мне надо, и выставку очередную открывать... Не говоря о том, что и задание-то очень ответственное... Но не тут-то было: пристал как с ножом к горлу. А я его знал: ежели, уж пристанет, то не отстанет нипочем. К своей цели стремился упорно, напролом, пока не достигнет своего. Так было и теперь. Пришлось сдаться, но в конечном итоге я сделал это охотно и даже с удовольствием. И вот я начал позировать. Ну, знаете, измучил же он меня во время этих сеансов. Уж раз я согласился, Репин считал, что я поступил в полное его распоряжение в качестве собственности, и распоряжался мною, как хотел. Раз десять, а то и больше он писал меня с разными поворотами головы, при разнообразном освещении. На различном фоне, заставлял подолгу оставаться без движения в самых неудобных позах и на диване, и на полу, ерошил мне вопросы, красил лицо киноварью, имитируя пятна крови, муштровал в выражении лица, принуждая делать, как он говорил «. сумасшедшие глаза», примерно вот этак (рассказчик широко раскрыл и вытаращил глаза). Взыскательный художник упорно продолжал поиски и не замечал моих мук. Наконец, после продолжительных терзаний он заявил, что всё готово и отпустил меня с миром, оставив мне в память несколько этюдов, которые вы видите . На них наглядно отражена пройденная мною школа. Как видите, добавил он, улыбаясь, - и художник иногда может быть натурщиком, а насколько удачно - судите сами.» [3, с.242].

И.Е. Репин завершил серию этих этюдов великолепным портретом Г.Г. Мясоедова (ГТГ). Об этом портрете П.М. Третьяков писал В. В. Стасову: «Портрет Мясоедова подписан 1886 годом; портрет вполне отличный и по сходству, и по характеру»

Много дел имел Г. Г. Мясоедов с П. М. Третьяковым. Немало работ художника нашло приют в знаменитой картинной галерее. Мясоедов активно переписывался с Павлом Михайловичем, бывал у него в гостях, знал его родных и близких. П.М. Третьяков относился к Григорию Григорьевичу с доверием и почтением. К примеру, когда И.Н. Крамской по поручению Правления Товарищества обратился к П.М. Третьякову с просьбой выделить ряд принадлежавших ему работ на Всемирную выставку в Париже, Третьяков ответил: «Я

.очень бы рад был, если бы ничего не брали у меня на Парижскую выставку.». Тогда в следующем письме Крамской, убеждая Третьякова в сохранности его работ, сделал приписку: «Чтобы Вы не подумали, что я делаю это один, я просил подписать Мясоедова». Этого оказалось достаточно - П.М. Третьяков выделил для выставки всё, что просило Товарищество. Мясоедову он доверял полностью.

Ещё несколько эпизодов.

При подготовке XV Выставки Товарищества в Петербурге работа В. Д. Поленова «Христос и грешница» (1887, ГРМ) оказалась повешена плохо - для неё было мало света. И вот Поленов пишет матери: «Моя картина. на выставке. Теперь её, благодаря любезности Лемоха и Мясоедова, перенесли на другое место, где она будет гораздо лучше освещена».

Кажется, мелочь, но она показывает, насколько Мясоедов был чуток к заботам коллег.

А у Мясоедова новые заботы - он пытается включить в число академиков реформированной Академии художеств фамилию художника Н. А. Ярошенко. И в поисках соратников ведет активную переписку с коллегами. Он добился своего - Ярошенко включили в списки для голосования. Однако Н.А. Ярошенко, узнав об этом, направил в академический Совет письмо с отказом от такой чести. И его фамилию сняли с голосования.

Без комментариев.

Новые проблемы не оставляют Мясоедова. Он настаивает на организации посмертных выставок произведений Н.Н. Ге и И.М. Прянишникова. И в декабре 1894 г. обращается с запиской в Правление Товарищества, чтобы в рамках XXIII выставки организовать показ произведений ушедших из жизни коллег. Мясоедов настойчив и эмоционален: «.Аммон, Аммосов, Н. Маковский, Загорский, все были помянуты Товариществом после их смерти выставками - неужели Ге и Прянишников будут ждать . Мне сдается, что если в этом году их не помянем, то, пожалуй, и вовсе забудем . Вот почему, боясь неизвестного будущего и мало ему доверяя, я держусь того мнения, что надо сделать в этом году посмертные выставки наших ушедших собратий, память о которых нам всем равно дорога и почтенна».

Под его нажимом и благодаря его энергии выставки памяти ушедших из жизни художников состоялись в 1895 году в рамках XXIII передвижной Выставки.

1897-й - год празднования 25-летнего юбилея Товарищества передвижных художественных выставок. Но Мясоедову не до праздников - ссорятся петербургские художники. Повод ссоры странный - приглашать или не приглашать на юбилейное заседание и обед бывшего члена Товарищества А. И.Куинджи.

Отношение художников к Куинджи было очень разным. Одни считали, что без Куинджи праздник будет не праздник, другие - наоборот опасались, что его приглашение может испортить всё торжество. Московские художники А.А. Киселёв и Н.Д. Кузнецов, не согласовав вопроса с петербуржцами, послали Архипу Ивановичу приглашение на празднование XXV годов-

щины Товарищества. А ряд петербургских художников были категорически против приглашения Куинджи. Как писал жене художник И.С. Остроухов: «.7 академиков наших, стоящих за него (А.И. Куинджи. - А.Х.) на обед не придут, но мы ничего поделать не можем, так как в противном случае десять наших дорогих членов не явятся. Но это инцидент семейный...» [3, 289]. И чтобы погасить этот «семейный инцидент», Мясоедов во главе группы московских художников выступает в роли миротворца.

После юбилея, где Мясоедов выступал с основным докладом, он уезжает в Полтаву. Но не отдыхается престарелому художнику - в Полтаве сооружается большой городской театр, и по просьбе руководства города Мясоедов пишет занавес-просцениц на тему из жизни великого кобзаря - Т.Г. Шевченко. Он передаёт занавес в дар городу, категорически отказавшись за свой великий труд принять какое-либо вознаграждение. А после открытия театра в 1900 году становится его консультантом по художественному оформлению спектаклей. Естественно, на общественных началах.

Г. Г. Мясоедов порой сам обращался с той или иной

просьбой к членам Товарищества. Но вот интересная черта: за оказанную ему услугу он старался отплатить той же монетой. К примеру, в письме к художнику А. А. Киселеву он просит друга быть посредником в покупке коллекционером Солдатенковым К. Т. его картины «Засуха». И в свою очередь предлагает: «Нет ли у Вас какого поручения в Петербурге, дайте его мне, чтобы и я смог служить Вам чем-нибудь, исполню с большим удовольствием».

Такие факты можно приводить и приводить. Собранные вместе, они иначе характеризуют личность Мясоедова. Да, он был жестким, прямым и решительным, когда вопрос касался дела его жизни - создания русской национальной школы живописи и жизнедеятельности его детища - Товарищества передвижников . Здесь он был тверд и непоколебим. Но как только он видел, что человек нуждается в помощи, он отдавал всего себя. Он никогда себя не переоценивал. Он знал себе цену и как художнику. В одном из писем П.М. Третьякову он писал: «Вам хорошо известно, что я не принадлежу к числу художников, считающих совершенным каждый свой мазок» [3, с.92].

Библиографический список

1. Иван Николаевич Крамской. Письма, статьи. В 2-х. М., 1965-1966.

2. Масалина Н. В. Мясоедов. М., 1964.

3. Мясоедов Г.Г. Письма. Документы. Воспоминания. М., 1972.

4. Репин И.Е. Далёкое близкое. Л., 1986.

5. ХворостовА. С. Григорий Мясоедов. 1834 - 1911. М.: АРТ - РОДНИК, 2012.

References

1. Ivan Nikolaevich Kramskoy. Letters, articles. Intwo volumes . M, 1965-1966.

2. Masalina N. V. Myasoyedov. M, 1964.

3. Myasoyedov G.G. Letters. Documents. Memories. M, 1972.

4. Repin I.E. The fat close. L. 1986.

5. KhvorostovA.S. Grigory Myasoyedov. 1834 - 1911. M.: ART-RODNIK, 2012.