CC BY
107
КУЛЬТУРОГЕННЫЙ ПОТЕНЦИАЛ ПРЕЦЕДЕНТНЫХ ИМЕН И ФАМИЛИЙ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ (по произведениям «деревенской» прозы второй половины XX в.)
Л.И. Зубкова
Статья посвящена вопросам образования антропонимической коннотации, имеющей эмоционально-образные, эмоционально^-оценочные и национально^-культурные компоненты, обусловленные факторами культуры, выработанной в социуме системой оценок. Рассматриваются группы прецедентных имен, источником которых послужили прецедентные тесты художественной литературы. Анализируются ассоциативно-образные восприятия прецедентных имён, типичных для русской лингвокультурной общности.
Ключевые слова: прецедентное имя, антропонимическая коннотация, дифференциальный признак, национальная культура.
Исследования прецедентных феноменов в конце 90-х гг. XX в., их более точное определение и выявление критериев их разграничения (дифференциальные признаки), соотношение прецедентных и непрецедентных явлений, определение места основных прецедентных единиц среди других (лингвистических) феноменов заложили фундамент изучения прецедентных имен русской культуры (см. Ю.Н. Караулов (1986), Д.Б. Гудков (1997, 1999), В.В. Красных, И.В. Захаренко, Д.В. Багаева (1997), А.Е. Супрун (1995), Г.Г. Слышкин (2000, 2004), Е.С. Отин (2004) и др.).
Имена, получившие известность в определенной лингвокультурной общности благодаря прецедентным текстам либо прецедентным ситуациям, мы относим к национально-прецедентным, они входят в национально-когнитивное пространство, тогда как универсально-прецедентные имена переросли границы своей национальной известности. Они хорошо знакомы представителям иных национально-культурных сообществ.
Следует различать само прецедентное имя и представление о нем, сложившееся в национально-культурном сознании. Под инвариантом восприятия прецедентного имени мы понимаем представление об имени, вошедшем в фоновые знания носителя языка как представителя лингвокультурного сообщества, содержащее дифференциальный признак (или признаки) прецедентной личности. Прецедентные имена, считает Д.Б. Гудков, являются одним из основных компонентов когнитивной базы, они принадлежат языковому сознанию, стоящие за ними представления -
когнитивному [1]. Принимая эту точку зрения, приведем следующий пример из рассказа Федора Абрамова «О чем плачут лошади»: В каждом из нас, должно быть, живет пушкинский вещий Олег, и года три назад, когда мне довелось быть в Росохах, где когда-то в войну шла заготовка леса, я попытался разыскать останки своего коня. При оперировании именем Олег с атрибутом вещий в коммуникации актуализируется совокупность стоящих за этим именем представлений, которые известны среднему носителю русского языка, т. е. являются национальнокультурно обусловленными. Для понимания прецедентного имени важным оказывается знание экстралингвистических, когнитивных факторов, стоящих за данным именем. Попадая в человеческое сознание сначала через текст, информация, которую несет это имя, постепенно оседает в языковом устройстве и превращается в ее часть. В национальном сознании актуализируется не только имя, образ, но и стоящая за прецедентным именем ситуация.
Источником прецедентных имен (в широком смысле - личного имени собственного, фамилии, отчества) могут стать реальные исторические личности, деятельность которых связана с важными историческими событиями (ситуацией). Став «высокопрецедентной личностью, имя, данное ему при рождении, станет ассоциироваться у окружающих прежде всего с концептом этой личности» [2]. Денотаты прецедентных имен соотносимы с конкретными людьми, оставившими определенный след в истории. Такие имена имеют своеобразные ассоциатив-
ные поля, которые актуализируются при совпадении реального имени человека с именем какого-либо исторического деятеля. Например, фамилия Суворов, которую носит обыкновенный человек в рассказе Василия Шукшина, ассоциируется с великим русским полководцем Александром Васильевичем Суворовым, информация о подвигах которого известна практически каждому члену русского культурного сообщества: Да, еще про Носатого... Его фамилия - Суворов. Он крупно написал ее на полоске плотной бумаги и прикнопил к своей клеточке в умывальнике. Мне это показалось неуместным, и я подписал скраешку карандашом: «Не Александр Васильевич» (В.Шукшин. Как мужик переправлял через реку волка, козу и капусту).
Сочетание имени с отчеством Иван Васильевич актуализирует в языковом сознании носителя русского языка образ царя Ивана Васильевича, как показано в киноповести Василия Шукшина «Брат мой», в эпизоде, когда герои обсуждают выбор имени для новорожденного между Иваном и Валериком: -Ну, Валерик - это тоже не подарок, - заметил Иван, отходя от кроватки. - Да плохо просто! - загорячился опять Василий. - Чем нехорошо - Иван Васильевич? ... Царь был Иван Васильевич.
Имя Степана Разина живет в народной памяти, оно связано с деятельностью этой исторической личности: - Ты вида не показывай, что мы испужались или ишо чего... -учил ее дед. - Видали мы таких... Разбойников! Стенька Разин нашелся (В. Шукшин. Калина красная).
В следующем примере имя талантливого военачальника периода Гражданской войны Василия Ивановича Чапаева ассоциируется не только с его подвигами, но и с тем, как он ходил в атаку «впереди, на лихом коне», в развивающейся черной бурке. Во многом созданию такого образа послужила повесть Д.А. Фурманова «Чапаев» и кинофильм одноименного названия. Инвариантом восприятия имени Чапай служат дифференциальные признаки «смелость», «внезапность появления», которые и нашли отражение в следующем сравнении: Лукашин ему доказывал: выше брод, у черемушника, там, где две колеи сползают в речку, а Подрезов - нет и нет, везде под Лысой горой брод. Коня вздыбил, на стремена привстал - Чапай да и
только, - а через минуту пошел пускать пузыри, в самую яму втяпался (Ф. Абрамов. Пряслины). Следовательно, прецедентный текст и фильм стали источником ассоциаций, связанных с именем прецедентной личности В.И. Чапаев. Анализ имен, выступающих в качестве образов сравнений, представляет интерес с точки зрения выявления отраженной в них специфики языковой картины мира, присущей русскому народу.
Личное имя вызывает у носителей языка широкий круг ассоциаций, в основе которых лежат, с одной стороны, прецедентные феномены, обусловленные факторами культуры, выработанной в социуме системой оценок, а с другой стороны, - результаты индивидуального, субъективного опыта носителя языка. Ассоциация с такими прецедентными именами, как Миклухо-Маклай, Пугачев, Мордасова, актуализирует яркие индивидуальные свойства и их носителей - прецедентных личностей, образ которых хранится в памяти народа, и поэтому возможно сравнение «прямо Миклухо-Маклай», «под Пугачева», «под Мордасову»: Пришел врач: молодой, с бородкой, тоскует в деревне, невнимательный, остроумный сверх всякой меры, заметил Психопат еще в тот раз, когда врач принимал его. - Что тут у вас? - Да с такой снисходительной усмешечкой в глазах - прямо Миклухо-Маклай, а не лекарь заштатный (В. Шукшин. Психопат); ... и борода его, под Пугачева выстриженная, раза два прошла вверх-вниз, чего бабушка, к несчастью, не заметила... (В. Астафьев. Бабушкин праздник); ... пела она в самодеятельности железнодорожного ДК под Мордасову (В. Астафьев. Печальный детектив).
Прецедентные имена многократно возобновляются в процессе коммуникации через связанные с этими именами дифференциальные признаки, ситуации, высказывания, обусловившие известность их носителям. Следовательно, воспроизводимость является одним из свойств прецедентного имени.
Источниками многих прецедентных имен являются литературные персонажи хорошо известных произведений, ставших символами этих произведений, как, например, Наташа Ростова из «Войны и мира» Л. Толстого. Коннотация этого прецедентного имени намного шире, чем у обычного личного имени собственного Наташа: она
отражает яркие черты характера героини, известные среднему носителю языка, включает информацию о прецедентном тексте и о прецедентной ситуации - первом бале Наташи, т. е. актуализирует фоновые знания носителей языка. В романе «Чистая книга» Федор Абрамов описывает сборы Огнейки на мечище, которая «прониклась серьезностью момента», примеряет наряды и украшения, чтобы «не уронить честь семьи, честь рода»: Как выйдешь, в чем, да как ступишь - судьба всей жизни решалась. (...) Заплетали косу. Огнейка не спала всю ночь. (Это выход на сельский бал - Наташа деревенская). В данном примере имя Наташа функционирует как свернутый диахронический национальнокультурный текст в связи с аккумулированием культурной информации. Использование прецедентного имени способствует более эффективной передаче мыслей, ибо оно сообщает «унифицированную» информацию в плане ее понимания коммуникантами, актуализируя уже сложившийся образ Наташи Ростовой. Благодаря своей неотделимости от действующего лица, имя воспринимается в ассоциативном комплексе с ним, получает право не только указывать на обозначаемый объект, но и служить его характерологическим представителем, возбуждать обширный комплекс определенных ассоциативных знаний.
Семантическое обогащение личного имени собственного имеет постепенный характер, в него включаются все квалификационные признаки, которыми его наделяет либо автор, либо другие персонажи.
Положительная оценка персонажа литературного произведения может способствовать росту популярности имени в обществе. Так, например, имя «Татьяна из-за отождествления имени с героиней пушкинского стихотворного романа с течением времени перешло из группы крестьянских, «простонародных» в число имен городских, дворянских и стилистически высоких» [3]. Следовательно, литературная известность имени воздействует на коннотативный потенциал инварианта имени, может влиять на формирование оценочного восприятия имени, которое проявляется через выражение эмоциональности и экспрессивности.
Прецедентное имя находится на грани индивидуального и социального в системе языка и его использования. В реальном тек-
сте - это имя, воспроизведенное или созданное автором с целью достижения определенного коммуникативного эффекта. Адресат в данном случае - не отдельный человек, а некоторое множество потенциальных представителей определенной лингвокультурной общности, способных адекватно воспринять полученную информацию. Однако оценка, закрепленная за именем в той или иной лин-гвокультуре, оказывается в большинстве случаев неизвестной или малопонятной представителям другой культуры в связи с различиями в фоновых знаниях. Следовательно, объем и эмоционально-экспрессивное значение имени будут различными у представителей разных культур. Неподготовленному иностранному читателю непонятно, например, сравнение с известным для каждого русского персонажем унтер Приши-беев: - ... Нет, это ужасно! Опять отказ! И до чего же противный этот предрика! Наорал, как унтер Пришибеев (Ф. Абрамов. Пряслины).
В произведениях Федора Абрамова, Виктора Астафьева и Василия Шукшина отмечаются прецедентные имена фольклора. К сфере субъективной, а не объективной реальности относятся денотаты сказочных персонажей, которые можно разделить на два вида фольклорных образов: фантастические (Баба-яга, Змей Горыныч, Кащей Бессмертный и др.) и человеческие (Иванушка-дурачок, Василиса Прекрасная, Илья Муромец и др.). У фантастических фольклорных образов нет физического соответствия в объективном мире, их денотаты - плод фантазии человека, т. е. идеальные предметы, однако, как отмечают М.М. Копыленко и З.Д. Попова: - «Они материализованы в картинах и скульптурах, в текстах художественных произведений. По отношению к знакам языка эти образы являются экстралингвистичными, они комбинируют реальные черты материального мира и подаются их создателями как описания реальных существ и событий. Проблема их истинности или ложности относится к сфере искусствоведения, истории, географии и других наук о природе, но не касается языка. Язык дает знак для художественного или мифического образа так же, как для любого другого денотата» [4]. Они живы в народной памяти и являются основой сравнения, о чем свидетельствуют следующие примеры: Пе-
редо мной появился человек, на Кащея Бессмертного похожий, ведет он на поводу хромую лошадь и сам хромает (В.Астафьев. Запах леса); Говорят, если найдешь цветок папоротника - невидимой станешь, можно забрать все богатства у богатых и отдать их бедным, выкрасть у Кащея Бессмертного Василису Прекрасную и вернуть ее Иванушке, можно даже пробраться на кладбище и оживить свою родную мать (В. Астафьев. Далекая и близкая сказка). Это также Василиса Премудрая и Василиса Прекрасная, образы которых являются основой сравнения с реальными людьми: - Слушай ты ее, - вступилась за Нестора Василиса Рогова, которую в деревне звали Василисой Премудрой (В. Распутин. Живи и помни); - Я-то маленькая была, худо помню Онику Ивановича, а люди старые и сейчас поминают. Откуда ни идет, с какой стороны ни едет, а подарок своей сношеньке завсегда. А ежели загуляет да начнут уговаривать остаться ночевать: «Нет, нет, ребята, не останусь. Домой попадать буду. Я по своей Василисе Прекрасной соскучился». Все, как выпьет, Василисой Прекрасной называл (Ф. Абрамов. Деревянные кони).
Для русского человека с детства знакомы имена богатырей русских былин Ильи Муромца, Алеши Поповича, Микулы Селянино-вича, известных своей силой и самоотверженностью в борьбе с врагами народа. Эти имена входят в фоновые знания носителя русского языка, что нашло отражение в следующем отрывке: - А что, пожалуй, что и так. Не сама же Россия распахивалась. Кто-то ее расчищал от лесов, от дебрей. В старину, сказывают, не то, что у нас на Севере, под Киевом леса непроходимые были. Илья-то Муромец там Соловья-разбойника словил. Так ведь, Евлампий Егорович? (Ф. Абрамов. Дела российские...). Дифференциальный признак «сила» фольклорных богатырей стал основанием для сравнения: -Трое на одного! Да еще на хромого! Былинные храбрецы! Илья Муромец, Микула Селя-нинович да Алеша Попович (В. Астафьев. Печальный детектив); - Рассказывали мне как-то, крестьянин один у них был, еще до революции, сорок лет болото осушал - Сорок? Сорок лет болото осушал? - Сорок. Прямо какой-то Микула Селянинович! (Ф. Абрамов. Сказание о великом коммунаре).
Имя Иван носят многие герои русских народных сказок. Сказочный Иван - всегда определенный тип героя, обладающий рядом обязательных черт. Это и Иван-царевич, и Иван-крестьянский сын, и Иван-купеческий сын. Если герой именуется, например, Ива-ном-царевичем, то этот герой - носитель высоких нравственных качеств, борец за торжество добра и справедливости. Иван-крес-тьянский сын и Иван-купеческий сын как представители своих социальных слоев способны замещать Ивана-царевича. Они совершают подвиги, молоды, умны. Инвариант имени Иван содержит положительную коннотацию и актуализируется в речи носителей языка, что подтверждается следующими примерами: - Говорят, если найдешь цветок папоротника - невидимкой станешь, можешь забрать все богатства у богатых и отдать их бедным, выкрасть у Кащея Бессмертного Василису Прекрасную и вернуть ее Иванушке, можешь даже пробраться на кладбище и оживить свою родную мать (В.Астафьев. Далекая и близкая сказка); Это я, упрямый, чалдон, фэзэошник - уркаган, рванул к тетке в гости. Наперекор стихиям. Молодецкой грудью на преграды. Непобедимый! Герой! Иван-царевич! Дерьмо собачье (В. Астафьев. Где-то гремит война).
Имя Иван ассоциируется также со сказочным образом Иванушки-дурачка, молодого деревенского парня, сына какого-нибудь патриархального крестьянина, всегда третьего, не желающего работать, но который, в конце концов, получает богатство. Во всех народных сказках отмечается его доброта, честность, сострадание к слабым и обездоленным. В народном понимании это самые лучшие качества, и Иванушке-дурачку в сказке улыбается счастье: он становится богатым, умным, красивым. «Добрый человек уже самой своей добротой перемогает все человеческие недостатки, - пишет Д.С. Лихачев. - В старое время, в Древней Руси, доброго не назовут глупым. Дурак русских сказок добрый, а следовательно, поступает по-умному и свое в жизни получит» [5]. Инвариант восприятия данного имени с дифференциальными признаками доброты отмечается в следующем отрывке: Дети были жестокие: Савва, даже Агния - в отца. А этот -Иванушко-дурачок из сказки. Ласковый (Ф. Абрамов. Иван Порохин).
Образ Иванушки-дурачка на Руси особый. Л.В. Доровских отмечает, что «еще в XIX в. в условиях сельской общины, имевшей свои неписаные юридические установления, младший сын был единственным наследником отцовского имущества» [6], он был также обязан заботиться о старухе -матери и сестрах. И, конечно, он вовсе не дурак в прямом смысле этого слова.
Образ Иванушки-дурачка накладывает отпечаток на инвариант восприятия этого имени, который может иметь и отрицательную коннотацию, даже несмотря на широкое распространение этого имени в народе, т. е. на большое количество обозначаемых им референтов. Указанная оценка имени в литературном произведении порождает соответствующую эмоциональную реакцию людей на бытовом уровне. Показателен в этом отношении отрывок из киноповести В. Шукшина «Брат мой», в котором рассказывается ситуация подбора имени новорожденному: -Ванька! - кричала жена Настя. - Где это ты их видел нынче, Ванек-то? Они только в сказках остались - Вани-дурачки. Однако, когда Иван, придя в дом Девятовых, посоветовал супругам дать имя в честь деда, он услышал: - Да они оба Иваны! - воскликнул Василий. - В том-то и дело. Аналогичная реакция, связанная с именем прослеживается и в следующих отрывках: У Ивана Соломина жена Настя родила сына. Иван заспорил с Настей - как назвать новорожденного. Иван хотел Иваном - Иван Иванович Соломин. Настя хотела, чтоб был - Валерик. Супруги серьезно заспорили. <...> Иван!. Иванов-то нынче осталось - ты да Ваня-дурачок в сказке. Умру - не дам Ванькой назвать! Сам как Ваня-дурачок... (В. Шукшин. Непротивленец Макар Жеребцов); - Ты думаешь, приобрела себе в мужья Ваньку с трудоднями? Эта голова, - приподняв пилотку, я звонко постучал по ней, - способна только военный убор носить? (В. Астафьев. Веселый солдат); - Во-первых, оденься как следует. Куда ты такой... Ванька с Пресни, заявишься. - Начальник недовольно оглядел Егора (В. Шукшин. Калина красная).
В следующем примере в имени Ванька реализуется признак «человек из народа»: -Ну какая только тварь не командует и не распоряжается в тылу, - заговорил пожилой солдат с завязанным ухом. - А на пере-
довой один главнокомандующий - Ванька взводный (В. Астафьев. Веселый солдат). Признаки «недалекий человек», «доверчивый простак» актуализируются в следующем отрывке: Макар посмеялся кротко, снисходительно, ласково. Он знал драчливый характер Ивана. - Ах пошуметь бы?. Ах бы да сейчас развоеваться бы? . Это ты Ваня и есть (В. Шукшин. Непротивленец Макар Жеребцов). Здесь имеет место ономастический каламбур: человек с именем Ваня характеризуется омонимичным коннотативным антропонимом, имеющим эмоциональнооценочный компонент с отрицательной окраской. В отрывке из повести Василия Шукшина «А поутру они проснулись.» отмечается игра прямого и переносного значений имени Ванька: Это Иван вон: ни с кем не спорил, а взял и рассчитал, как свинья будет ходить с одним глазом. И как точно рассчитал! - Электрику очень нравился расчет тракториста. - Это же надо так рассчитать. Вот же и Ванька.
Имя Иван, таким образом, прошло путь от первичного референтного значения к моменту, когда в его смысловой структуре возникают ассоциации, которые из окказиональных превратились в узуальные, закрепились в языковом сознании носителей русского языка и культуры. Антропонимы, следовательно, могут в процессах вторичной номинации развивать референтные (понятийные) созначения, имеющие эмоционально-образные и эмоционально-оценочные компоненты, обусловленные экстралингвистическими и языковыми факторами. Можно утверждать, что с точки зрения национального самосознания имя Иван является свернутым диахроническим национально-культурным текстом. Совокупность ассоциаций на имя Иван образовало ассоциативное поле, которое воплощает взаимодействие языковых и экстралин-гвистических факторов и преломляет их через призму выработанной в обществе системы оценок во взаимодействии с индивидуальным опытом. Эмоционально-оценочные коннотации данного прецедентного имени сформировались как результат соотнесения с культурными установками (правилами поведения), стереотипами, фоновыми знаниями носителей русского языка и русской культуры. Социальное наследование стереотипизи-рованных представлений об образе с позиции
обыденного сознания является решающим фактором в воспроизводстве речевого общения носителей языка.
Прецедентные имена фольклора, таким образом, входят в художественно-образный мир русского человека, формируют его культурное национальное самосознание, используются как материал для сравнений и аналогий.
Имена библейских персонажей также являются источником прецедентных имен. Например, имя Ева у героя рассказа В. Шукшина «Чередниченко и цирк» ассоциируется с именем Адам: Чередниченко выпил еще стакан вина и пошел к Еве на квартиру. -Адам пошел к Еве, - пошутил с собой Чередниченко. В повести Виктора Астафьева «Печальный детектив» отмечается ассоциация имени Адам с именем Ева: Адам Артемович Зудин - путеобходчик, как и положено Адаму, был еще холост, Еву еще не приобрел. Во всех случаях мы имеем дело с ассоциацией, т. е. инвариантом восприятия прецедентного имени. Свернутая культурная информация прецедентного имени функционирует в отвлечении от денотата имени.
В языковом сознании носителей определенной культуры эталонные качества находят свое выражение в том или ином имени. Обобщенный образ, выбранный для презентации признака, опирается на национальные ориентиры восприятия действительности и предопределяется сложившейся в сознании носителей языка оценкой. Имя становится инвариантом обозначения этого качества. Образность - субкомпонент коннотативно-сти. Коннотативный образ-символ ассоциируется с признаком, выступающим в качестве эталона для выражения соответствующей характеристики. Например, в Новом завете Иуда - один из апостолов, предавший Христа за тридцать серебряников. Имя Иуда стало символом предательства. Инвариант восприятия имени с отрицательной коннотацией «предатель» отмечается в следующем отрывке: - Ну дак что - ударили? А то ведь я могу и передумать. - Чего передумать? - переспросил Клавдий Иванович. - Да насчет твоих дров. - Папа, папа, не продавай! - Выкрик сына словно вздыбил Клавдия Ивановича, и он с неожиданной для себя решимостью сказал: - И не продам. Об этих дровах, может, у отца последняя дума была, когда умирал на фронте, аяИуда? (Ф. Абрамов. Мамониха).
Как справедливо отмечает Е.С. Отин, «онимы не только способны выполнять свою прямую и изначальную функцию - быть именами объектов окружающего нас мира, но и проникаются вторичным, дополнительным понятийным содержанием, становятся в речи экспрессивно-оценочными заместителями имен нарицательных. Они обогащаются понятийными, или референтными, коннотациями, органично слившимися с коннотациями эмоционально-экспрессивного плана». «Коннотативные онимы с вторичными развивающимися созначениями, вероятно, можно отнести к ономастическим универсалиям, присущим словарному составу большинства языков мира» [7]. Коннотативный потенциал имени Иуда настолько силен, что оно перешло в другой именной ряд, стало нарицательным. В Толковом словаре русского языка С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой зафиксировано: иуда, -ы, м. (прост. презр.). Предатель, изменник [по имени апостола Иуды Искариота, предавшего, согласно евангельскому сказанию, Иисуса Христа первосвященниками] [8]. Имя-символ является одновременно элементом системы знаков и символов, используемых в обществе.
Имя может стать символом нации, свернутым культурным текстом, функционирующим отдельно от своего носителя: Я весело и беспечно травил про войну: - И вот кричат фрицы нам: «Еван! А Еван! Переходи к нам! У нас шестьсот грамм хлеба дают!» -«А пошел ты», - отвечают ему наши. Ну, ты знаешь, куда пошел?.. (В. Астафьев. Звездопад). Еван - просторечная форма имени Иван, заимствованная немецкими солдатами, по-видимому, из народной речи. Ассоциативная связь имени Иван с носителем русского языка и культуры отмечается и в следующем примере: Поскольку многие из контуженных были взяты с передовой в беспамятстве и оставили там, на поле боя, все, в том числе и свое имя, мы их всех подряд звали Иванами (В. Астафьев. Звездопад). Форма множественного числа личного имени собственного обычно противоречит его основной функции - индивидуализировать, выделять лицо. Однако индивидуализация здесь происходит на национальном уровне. Форма множественного числа помогает подчеркнуть, что имя является средством типизации определенных качеств, в данном слу-
чае - принадлежности к русской языковой общности. Национально-культурная специфика именования и универсальность инвариантных представлений о представителе русской лингвокультурной общности обусловливают национальную символичность имени. Типично русские мужские или женские имена во множественном числе в большинстве случаев имеют значение «русские мужчины/женщины», «русский человек».
Анализируемый материал позволил выделить следующие признаки прецедентного имени:
- семантика прецедентного имени отличается от семантики просто личного имени собственного тем, что последнее приобретает смысл в конкретной речевой ситуации, тогда как прецедентное имя известно всем носите -лям языка вне определенной ситуации, оно входит в фоновые знания носителей языка и культуры. Вся культурная, социально значимая информация включается в содержание данного имени;
- ассоциативность русских имен связана не с внутренней формой имени, а с прецедентными личностями их носителей, которая имеет временной характер;
- прецедентное имя воспроизводится в процессе коммуникации, а не создается заново, поскольку связано с определенным референтом и определенным текстом (или ситуацией);
- прецедентное имя служит основой для активизации дифференцированного признака, носителем которого является прототип имени. Оно приложимо не к прототипу, своему первоначальному референту, а к носителю аналогичных качеств (или качества), которому нужно дать аналогичную оценку, сложившуюся у носителей данной культурно-языковой общности;
- прецедентное имя накладывает отпечаток на оценку имени в обществе, делает это имя более или менее популярным в определенных социальных кругах, т. е. влияет на общественный вкус;
- оценочные и эмотивные коннотации являются результатом соотнесения с культурными установками (правилами поведения), стереотипами, фоновыми знаниями носителей национального языка и национальной культуры, в то же время прецедентные имена оказывают влияние на формирование
взглядов общества и на национальную картину мира в целом;
- национально-культурная коннотация прецедентного имени отражает в значении имени национально-специфическое восприятие определенным народом окружающей действительности или конструктов народного сознания;
- прецедентное имя, получившее широкую известность в национальной культуре, может стать символом нации, обобщением типизированных свойств представителя данной лингвокультурной общности.
Использование ассоциативно -образных восприятий, смысловых интерпретаций прецедентных имен, типичных для всей этнокультурной общности, в литературных произведениях приводит к большей стилистической экспрессии и эмоциональной образности.
1. Гудков Д.Б. // Материалы IX Конгресса МАПРЯЛ. Братислава. Доклады и сообщения российских ученых. М., 1999. С. 121.
2. Слышкин Г.Г. Лингвокультурные концепты и метаконцепты: моногр. Волгоград, 2004. С. 127.
3. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. Лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного. 4-е изд., перераб. и доп. М., 1990. С. 59.
4. Копыленко М.М., Попова З.Д. Очерки по общей фразеологии (фразеосочетания в системе языка). Воронеж, 1989. С. 7.
5. Лихачев Д. Заметки о русском. 2-е изд., доп. М., 1984. С. 94.
6. Доровских Л.В. // Вопр. ономастики. Собственные имена в системе языка. Вып. 14. Свердловск, 1980. С. 15.
7. Отин Е.С. Словарь коннотативных собственных имен. Донецк, 2004. С. 5.
8. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. 2-е изд., перераб и доп. М., 1994. С. 252.
Поступила в редакцию 10.09.2007 г.
Zubkova L.I. Cultural potential of Russian preceden-tal names and surnames of Russian culture. The article deals with consideration of antroponymic connotation with vivid emotional, appreciative and national cultural components, the existence of which is explained by language, cultural causes and norms adopted by the society. A group of precedental names and surnames derived from literary precedental texts is studied here. National peculiarities of perception of the given kind of proper names, typical of Russian cultural community, are analyzed as well.
Key words: precedental name, antroponymic connotation, differential feature, national culture.
