CC BY
637
В.Н. Стрелецкий
КУЛЬТУРНЫЙ РЕГИОНАЛИЗМ: СУЩНОСТЬ ПОНЯТИЯ, ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ И СИСТЕМА ИНДИКАТОРОВ
В статье обосновывается культурно-географический подход в региональных исследованиях. Регионализм трактуется как феномен культуры в двуединстве его онтологических и перцепционных характеристик. Предложены и рассмотрены основные индикаторы культурного регионализма.
Ключевые слова: регионализм, культура, культурный регионализм, регионалистика, культурная география, культурные группы, культурное пространство, региональная идентичность, местное самосознание, этничность.
Термин регионализм в современном географическом и социально-гуманитарном дискурсе используется в различных значениях [5; 10; 21; 36 и др.]. Во-первых, многие теоретики и эксперты-практики понимают под ним подход к проблемам социума с позиций интересов и потребностей регионов, их учёт в экономике, политике, управлении, отказ от чрезмерного централизма и унификации. По мнению ряда авторов, «регионализм» в этом смысле зародился в начале ХХ в. (либо даже в последней трети XIX столетия), но особое распространение получил с 1950-1960-х гг. (первоначально, главным образом, в странах Западной Европы, в которых с этого времени региональные проблемы, интересы и потребности оказались в фокусе внимания национальных правительств). В таком понимании регионализм часто выступает, в том числе, и как своего рода идеологема и политическая доктрина центральных властей по отношению к регионам, призванная эффективно противодействовать чрезмерной централизации. Не случайно на Западе для обозначения этой разновидности регионализма широкое распространение получил термин «нисходящий регионализм» (т. е. идущий от центра к регионам, а не наборот), в отличие от регионализма «восходящего», выражающего собой самоидентификацию самих региональных сообществ с характерными для них мироощущением, ценностями, идеями и разного рода практиками.
Во-вторых, термином «регионализм» часто обозначается взаимодействие между государствами (некоего макрорегиона) или
между отдельными частями (например, административно-территориальными единицами) той или иной страны, образующих соответствующие региональные группировки; их региональное сотрудничество, укрепление связей между ними. Именно в этом ракурсе следует рассматривать популярную в настоящее время концепцию «Европы регионов», которая оформилась в основном в 1980-е гг. [13 и др.], и в рамках которой регионализм стал краеугольным камнем стратегии пространственного развития в Европейском Союзе. Традиционно особое внимание в данном аспекте уделяется регионализму как международно-политическому феномену надгосударственного уровня; в данной же статье в поле зрения, в первую очередь, находятся вопросы культурного своеобразия как предпосылки и движущей силы регионализации, причём в большей степени - на внутристра-новом уровне.
В-третьих, большое распространение получила интерпретация регионализма как специфической идеологии региональных элит, стремящихся к достижению высокой степени автономии / самостоятельности «своих» регионов в культурной, экономической, политической и иных сферах. Как считает один из ведущих современных западных теоретиков в области региональных исследований М. Китинг [15; 43], регионализм как особая идеология элиты зародился в эпоху модерна как своеобразная реакция на индустриализацию, интернационализацию, а отчасти также и на секуляризацию общественной жизни, причём как в многонацио-
нальных, так и в сравнительно гомогенных в этническом отношении странах.
В-четвертых, под регионализмом понимаются политические движения в рамках разных региональных сообществ, направленные на обретение некоего институционального статуса (борьба за политическую или культурную автономию, за самоуправление провинций, этнических или территориальных групп людей), либо на расширение уже существующих прав региональных сообществ. Так, Т. Хеглин обозначает термином «регионализм» формирующиеся и развивающиеся в регионах разнообразные протестные движения против политико-административного или экономического централизма; они могут быть сфокусированы на достижение целей как культурной, так и политической автономии, в ряде случаев
- политической федерализации либо даже политической сецессии (образования новых государств) или ирреденты [42, p. 448-449]. Схожей (но всё же не идентичной) трактовки регионализма придерживаются и некоторые другие известные западные мыслители, в частности, профессор Гётеборгского университета Б. Хеттне [41], а также профессор Университета имени Гёте (Франкфурт-на-Майне) Х.-Ю. Пуле, профессор Парижского института политических исследований М.-К. Сму и др. Интерпретация регионализма, в первую очередь, как общественного движения во многом близка трактовке регионализма как идеологии региональных элит (одно проистекает в том числе и из другого; в обоих случаях мы имеем дело с феноменом «восходящего» регионализма, иными словами, зарождающегося в самих регионах, - по-английски, «bottom-up regionalism»). Однако в последней концепции подчёркивается, что регионализм «бытует» не только в умах интеллектуалов, идеологов и политических функционеров, что это явление массовое, а «поведенческая» сторона здесь не менее важна, чем «идейная».
В конце ХХ - начале XXI вв. появились теоретические разработки, в которых предпринимались попытки классификации, типологизации различных форм и разновидностей регионализма. Особенно часто такие работы проводились политологами, и не
случайно, что предлагаемые этими авторами «типологии регионализмов», успешно используемые на ниве политических наук, далеко не всегда могут быть применены в более широких по проблемному охвату и в более «богатых» различными нюансами исследованиях социально- и культурно-географической направленности. Так, П. Шмитт-Эгнер, один из ведущих и авторитетнейших теоретиков регионализма как распространенной в современном мире формы общественной идеологии и связанных с нею общественных движений, выделяет пять его основных типов, каждый из которых иллюстрируется собранным автором богатым фактическим материалом (главным образом по странам Европейского Союза). В классификации П. Шмитт-Эгнера [46] в качестве отдельных типов выделяются: т.н. «старый» регионализм (на первый план выдвигаются задачи политического самоопределения регионов); «новый» регионализм (движения за децентрализацию - регионализацию и автономиза-цию - внутри страны); «постмодернистский» регионализм (не связанный с выдвижением территориальных политических требований, но преследующий цели формирования позитивного имиджа региона как ключевого условия повышения его конкурентоспособности в разных сферах общественной жизни); «транснациональный» регионализм (достижение региональных эффектов за счёт внешнего - трансграничного и межрегионального
- сотрудничества); «межгосударственный» регионализм (участие национальных государств в качестве макрорегиональных акторов). Существуют, впрочем, и иные типологии и классификации, в каких-то аспектах близкие разработкам П. Шмитт-Эгнера, в каких-то - от них отличающиеся.
С точки зрения политической регио-налистики, действительно, регионализм может трактоваться как своего рода идеология уважения интересов и потребностей регионов и совокупность тесно связанных с нею практик. Однако это очень важный, но далеко не единственный аспект регионализма; в географическом дискурсе данный термин используется значительно шире, он более ёмкий и богатый. Так, по мнению А.И. Трей-виша [34, с. 226-227], по совокупности тол-
кований, регионализм включает, во-первых, региональную идентичность людей, их приверженность к провинциальным традициям и самобытности, во-вторых, воплощение соответствующих идей в региональные общественные движения и, в-третьих, «собственно регионализацию» (у этого термина, впрочем, разброс значений не меньше, чем у понятия «регионализм») - уже в сфере государственной политики.
Представляется, что регионализм это, в первую очередь, культурный феномен; его же выражение в тех или иных политических формах имеет вторичный характер [31]. В настоящее время термин «культурный регионализм» довольно широко используется, но зачастую в несколько разных значениях1, причём как географами, так и специалистами в области смежных с географией научных дисциплин [10; 12; 20; 26; 28; 30; 31; 35 и др.]. Автору уже приходилось отмечать, что культура как географическая реальность может рассматриваться с двух разных точек зрения (во-первых, это культура в географическом пространстве, во-вторых, это географическое пространство в культуре) [29]. Соответственно, в регионализме как феномене культуры можно выделить два пласта. Во-первых, это пласт «объективный»: некая комбинация культурных характеристик, которые придают той или иной территории черты своеобразия, неповторимости, а то и уникальности, по сравнению с другими территориями. Второй пласт - «рефлексивный», выражающийся в представлениях людей о своеобразии и самобытности тех или иных местностей и территорий, а в первую очередь - о своей собственной идентичности. Для культурной географии второй, «рефлексивный» пласт не менее важен (а во многих случаях даже более важен), чем первый [30; 31].
Таким образом, культурный регионализм - двуединый феномен, который включает две важнейшие составляющие: объектив-
1 Определений культурного регионализма, несомненно, может быть несколько, в зависимости от целепола-гания исследования. Так, по мнению автора, культурный регионализм может трактоваться как своеобразие, самобытность региональных сообществ людей, неразрывно связанное с региональным разнообразием культурных ландшафтов. Но это только одна из возможных дефиниций.
ную основу и субъективный, перцепционный «слой». Эти пласты (грани) тесно взаимосвязаны, но они - разные, и их в мировоззренческом и методологическом отношении важно разграничивать. Культурная самобытность территории, в пределах которой сложилось местное сообщество людей с особыми интересами, системами ценностяей и типом ментальности, может в разной степени осознаваться самими представителями данной общности. Феномен культурного регионализма прослеживается на разных уровнях пространственной иерархии - от локального до национального.
Регионализм как феномен культуры может быть описан большой совокупностью индикаторов; к числу важнейших из них, по мнению автора, относятся:
1. Региональное самосознание - само-отождествление людей с той или иной территорией.
2. Этническая (субэтническая, субкультурная) гомогенность либо гетерогенность регионального (местного) сообщества.
3. Характерная для регионального (местного) сообщества поселенческая структура.
4. Специфические для региональной (местной) культуры особенности природопользования и способы ведения хозяйства.
5. Местная языковая (лингво-диалект-ная) система (включая топонимы).
6. Конфессиональная структура данного сообщества.
7. Региональные особенности сферы ментифактов (духовных традиций, образов, представлений и др. продуктов умственной деятельности людей), характерные для данной социокультурной общности.
8. Региональные особенности материальной культуры, понимаемой, в данном случае, как упорядоченная система артефактов, т. е. материальных предметов, созданных самими людьми.
9. Характерные для местного (регионального) сообщества специфические паттерны и стереотипы усвоенного человеческого поведения.
Этот ряд можно продолжить, но выделенные параметры в качестве индикаторов культурного регионализма всё же особенно
важны, имеют первостепенное значение. Они описывают данный феномен в разных аспектах, но именно в своей комбинации, в комплексе способны дать о нём более или менее целостное представление [31, с. 16-18].
Стержневое понятие в интерпретации регионализма как феномена культуры - региональное самосознание людей. Значение территориальных связей в социуме, общности местожительства как фактора формирования особого самосознания достаточно давно оказалось в фокусе внимания теоретической социологии (ещё на сравнительно ранней ступени развития этой науки), в то время как антропогеографы (и тем более -экономико- и социогеографы, после «отпочкования» этих дисциплин от антропогеографии) долгое время обращали на данные сюжеты недостаточное внимание. Наш великий соотечественник, классик русской, а затем и американской социологии П.А. Сорокин (1889-1968) ещё до эмиграции, в 1920 г. писал в своей работе «Система социологии», что люди, живущие в одной местности (в деревне, в городе, в одном округе), несмотря на множество различий между ними, неизбежно вырабатывают общие интересы, привычки и сходства; а главное, отмечал П.А. Сорокин, «индивиды, живя совместно, волей-неволей должны постоянно сталкиваться и неизбежно принуждены быть солидарными во многих отношениях. Жизнь в данном месте вызывает особый местный солидаризм, «местный патриотизм» (курсив мой - В.С.), часто привязанность к данному месту, короче
- особое коллективное единство, основанное на общности территории постоянного местопребывания» [27, с. 209]. Именно связи «по местностям» Питирим Сорокин считал самыми прочными, самыми сильными в ряду всех возможных связей, соединяющих людей между собой. В итоге, отмечает П.А. Сорокин, «из самых разнородных лиц, при долгом сожитии бок о бок, образуется группа, сходная по своим чертам, «местный тип», отмеченный колоритом данного места. Таковы исследованные Демоленом типы оверньца, бретонца, провансальца. Таковы в России типы «ярославца», «помора», «сибиряка» и т. д. И такая группа неизбежно во многом будет солидарна друг с другом» [27, с. 210].
Во второй половине ХХ в. произошёл решительный поворот в сторону изучения проблем региональной идентичности в западной географии человека (human geography). В отечественной общественной географии интерес к проблематике региональной идентичности значительно вырос за последние два десятилетия, но в целом, как справедливо отмечает Л.В. Смирнягин, она в этом отношении сильно отстаёт от западной и ещё только-только решает задачу «освоения багажа, накопленного другими социальными науками при исследовании общества» [25, с. 22].
Региональная идентичность как само-отождествление определенных общностей людей с соответствующими территориями является, как правило, следствием укорененности культуры, выступающей тем самым в качестве объективной предпосылки развития местного патриотизма, привязанности территориально сплочённых групп людей к своей «малой родине», стремления так или иначе её «обустраивать» (см., например, работы М.П. Крылова, в частности [18 и др.]). Очень часто именно культурная самобытность региона (как уникальное сочетание базовых культурных характеристик территориальной общности людей) специфическим образом преломляется в генезисе регионального самосознания. Но известны и случаи, когда ярко выраженная культурная самобытность района региональным самосознанием подкрепляется слабо, либо, напротив, развитая, сложившаяся региональная идентичность имеет менее очевидную объективную социокультурную первооснову.
Исследования региональной (территориальной) идентичности - один из очевидных полюсов роста в современной культурной географии. Зарубежными культур-географами накоплен богатейший опыт конкретных исследований в этой области; при этом широко используются как прямые опросы населения (как правило, проживающего на небольшой по размерам территории), так и другие методы и исследовательские приемы [25]. В их числе - обработка региональных статистических баз данных (позволяющая, в частности, выявить ареалы повседневной активности людей, установить пространственные параметры суточных, недельных и других циклов
их жизнедеятельности, трудовых и культурно-бытовых поездок и др.). В этих же целях широко практикуется анализ распространения материальных артефактов как знаковых и символических индикаторов (своего рода маркеров) региональной идентичности, изучение местной (как сельской, так и городской) топонимики, специфических региональных рекламных брендов. Привлекаются при исследованиях региональной идентичности и разнообразные литературные источники - от историко-географических описаний конкретных территорий и местностей, работ этнографов, лингвистов, фольклористов до современных путеводителей и художественных текстов. В конце ХХ в. - начале XXI в. данное исследовательское направление стало быстро развиваться и в России.
Региональная идентичность - феномен полимасштабный, многоуровневый. Местечковое - земляческое - районное - национальное самосознание очень часто образуют как бы разные «концентры» территориальной идентичности. Это хорошо подтверждается на примере многих зарубежных, в частности, тех староосвоенных европейских стран, в которых существуют давние исторические традиции регионализма, например, в Германии [6; 28; 31 и др.]. В одних и тех же группах людей могут легко уживаться разные территориальные модусы идентичности, например, самосознание общенемецкое, баварское, франконское, верхнефранконское, локальное («местный» патриотизм).
Этническая (субэтническая, субкультурная) гомогенность или гетерогенность регионального (местного) сообщества -второй важнейший индикатор культурного регионализма. Этнический фактор - один из ключевых факторов регионализации культуры, прежде всего, в полиэтничных странах, отличающихся предельно сложным, гетерогенным национальным составом населения. В таких полиэтничных и мультикультурных обществах важнейшие границы культурных районов очень часто проходят как раз по этническим рубежам. В странах с более однородным этническим составом населения, разумеется, этнические разломы и рубежи менее значимы и в меньшей степени находят своё отражение в географии культуры и общества.
Это не означает, однако, что в таких странах этнокультурная дифференциация и регионализация не имеют места; в них они приобретают иное масштабное и пространственное измерение, проявляются на субэтническом / субкультурном уровне.
Примерами двух этих типов стран могут служить, в частности, Россия и Германия [31]. В геокультурном пространстве России как страны с исключительно гетерогенным и сложным этническим составом населения роль этнических рубежей как культурных границ выражена особенно рельефно и отчетливо (далеко не повсеместно, разумеется); во многих случаях именно по этническим рубежам проходят самые значимые в стране геокультурные разломы, оконтуривающие, в частности этнокультурное мегаядро страны. В Германии, напротив, ареалы компактного расселения коренных этнических меньшинств (например, лужицких сербов, фризов и др.) являют собой локальные культурные районы, плотно интегрированные в геокуль-турное пространство страны с повсеместным преобладанием немецкого населения, языка и культуры. Зато роль субэтнических различий в геокультурной регионализации пространства страны там исключительно велика; в известном смысле субэтническая и региональная субкультурная дифференциация «замещает» в этой стране те функции, которые в России выполняет дифференциация геокультурного пространства, «диктуемая» этническими факторами.
Важно учитывать также и то обстоятельство, что этническая идентичность не представляет собой временной константы. Она достаточно изменчива, особенно в этно-контактных зонах, в приграничных, а также в периферийных районах. На это ещё в середине прошлого века обращал внимание выдающийся американский географ-регио-налист, один из основоположников этнической географии и в то время один из самых известных экспертов по этническому расселению У Колморген [44]. Но дело не только в этнических контактах и относительной быстроте, по историческим меркам, сдвигов в этническом расселении в тех или иных регионах. Феномен мобильности этнической идентичности порождает серьёзные методо-
логические проблемы в изучении культурного регионализма и по другим, сущностным причинам.
В настоящее время в мировой культурной антропологии и этнологии быстро растёт осознание ограниченности (а по мнению многих мыслителей и учёных - ошибочности) традиционных примордиалистских объяснений этнической идентичности. При-мордиалистский (от английского primordial
- исходный, первичный, изначальный) подход в концептуализации этничности, зародившийся (первоначально в Германии) ещё в XIX в. и доминировавший на протяжении большей части ХХ столетия, трактует её как врождённое свойство человеческой идентичности, имеющее объективные корни либо в природе, либо в социуме (работы Э. Шилза, К. Гирца, П. Ван ден Берге, Э. Стюарта и др.). Как отмечает В.А. Тишков, по мнению при-мордиалистов «осознание групповой принадлежности заключено в генетическом коде и является продуктом ранней человеческой эволюции, когда способность распознавать членов родственной группы была необходима для выживания» [32, с. 92]. Согласно К. Гирцу, американскому антропологу, основоположнику т. н. интерпретативной антропологии, «человеческие привязанности» (а они в формировании культурных, особенно этнических, общностей играют, по Гирцу, особую роль) проистекают, большей частью, из чувства духовной близости, а не как следствие социальных контактов [9].
В этнической географии примордиа-листские идеи в середине и в начале второй половины ХХ в. были очень широко укоренены. Этногеографы, большей частью, полагали, что этническая идентичность сама по себе органично «наследуется» представителями новых поколений и трансформируется, главным образом, лишь под влиянием внешних факторов (этнических контактов, смешанных браков и др.). Подчёркивая значение этнической «преемственности» для изучаемого региона, учёные (например, историко-и этногеографы - ученики и последователи того же У. Колморгена) искали в том числе и «объективную» основу для историко-географических реконструкций его (региона) этнокультурного прошлого. Однако такого рода
реконструкции могут быть убедительными с позиций именно последовательно приморди-алистского подхода.
Между тем, в последней четверти ХХ в. примордиализм в мировой социально-культурной антропологии (особенно в западной и в первую очередь в англосаксонской) был сильно «потеснён» альтернативными парадигмами - инструментализмом и конструктивизмом [32; 33 и др.]. Инструментализм
- это эпистемологическая установка, в соответствии с которой продукты человеческого сознания (понятия, представления, образы, моральные ценности и т. д.) суть средства приспособления к окружающей среде (социокультурной и природной), внесения в неё упорядоченности и определённости; они и формируют тот инструментарий, который в процессе кооперированной деятельности людей «осваивается» ими и используется в практических целях. Приверженцы инструменталистского подхода в этнологии и социально-культурной антропологии (Д. Хоровиц, Дж. Нейджел и др.) трактуют этнич-ность, в значительной степени, как чувство солидарности, объединяющеее большие группы людей и формирующееся под непосредственным воздействием со стороны интеллектуальной (а то и политической) элиты общества.
Конструктивизм идёт ещё дальше. Конструктивистская установка предполагает трактовку познания как процесса конструирования, а эмпирической реальности - как результата познавательной активности. Этническая самоидентификация, как утверждают сторонники этого подхода, есть интеллектуальный конструкт, продукт целенаправленно созданных объективированных представлений [8; 33]. Как подчёркивает выдающийся норвежский социальный антрополог Фредрик Барт, этнические группы складываются в процессе осознания проживающими на определённой территории людьми своих культурных отличий от соседей, взаимодействие с которыми и определяет их этническую самоидентификацию [4; 37].
Смена парадигм в трактовках этнич-ности имела далеко идущие последствия для этно-географических исследований. Учёные-географы, привыкшие к тому, что в случае
этнических общностей они имеют дело с достаточно устойчивыми феноменами, вызванными к жизни особенностями происхождения тех или иных групп людей, их языка и психологии, их связью с той или иной территорией и типом ландшафта, некоторыми другими «объективными» факторами, стали осознавать, что этничность - феномен подвижный, «текучий», далеко не столь устойчивый, как это представлялось ранее. Возможно, в первую очередь с этим и связан нарастающий с последней четверти ХХ в. кризис этнической географии как особого исследовательского направления в мировой географической науке.
Соответственно, специфическим «этническим» индикатором выступает, прежде всего, присущая той или иной общности людей некая совокупность стереотипов этнического поведения и самосознания, позволяющая представителям данной общности противопоставлять себя «чужакам». Важное этническое измерение культурный регионализм приобретает в ситуации своего рода «интерференции» этнического и территориального самосознания, когда та или иная группа людей, осознавая свою принадлежность к определенному этносу, одновременно осознает себя целостной территориальной (региональной) общностью. Последняя может быть, впрочем, и полиэтничной. Более того, во многих случаях именно полиэтнизм, характерный для той или иной территории, становится очень яркой характерной чертой культурного регионализма.
Характерная для регионального (местного) сообщества поселенческая структура. Географические исследования поселенческой структуры (и поселенческой культуры вообще) в научном отношении могут быть эффективны, разумеется, только в тесной связи с работами по географии населения, сельского расселения и геоурбанистики. Но с культурно-географической точки зрения, особый интерес поселенческая структура представляет в сельских или в слабоурбанизированных обществах, где лучше сохранились традиционные и исторически унаследованные компоненты селитьбы. Традиционные формы селитьбы в некоторых случаях могут характеризовать исторически
сложившийся способ пространственной самоорганизации местного сообщества. В высокоурбанизированных странах, в которых под прессом модернизации традиционные сообщества в ХХ в. подверглись сильной трансформации, данный индикатор чрезвычайно трудно использовать для диагностики культурно-географических различий в масштабе целой страны (и практически невозможно - применительно к сплошным урбанизированным ареалам).
Однако в более частных случаях традиционные формы селитьбы могут служить удобным «маркером» культурно-географических различий между смежными районами, сравнительно хорошо сохранившими (даже в условиях индустриализации и «постиндустриализации») сеть сельского расселения. Немецкие географы (в частности, В. Хартке [40]) как яркий пример «маркируемых селитьбой» культурно-региональных различий любят приводить различия между Детмоль-дом и Мюнстерландом на северной и северовосточной периферии самой урбанизированной и индустриализированной в Германии федеральной земли Северный Рейн - Вестфалия. Для первого района характерна хуторская, для второго - деревенская форма сельского расселения; местные сообщества в Детмольде более «атомизированные», для него типично парцелльное, мелкоконтурное землевладение, местные жители «слывут» индивидуалистами и т. д.
Регионально специфические особенности поселенческой культуры и поселенческой структуры зависят от многих факторов. Большое влияние оказывают природные факторы, прежде всего в странах, отличающихся значительными физико-географическими контрастами. Так, в странах с большим широтным простиранием, таких как Россия, весомое значение для традиционной поселенческой культуры имеет природная зональность. Ещё в классическом труде В.П. Семёнова-Тян-Шанского «Город и деревня в Европейской России» [24] была убедительно показана взаимосвязь между природными условиями, исторически сложившимися границами зон сельскохозяйственного производства и традиционными формами сельского расселения. В советский
период глубокие исследования этой взаимосвязи проводились С.А. Ковалёвым [17], А.И. Алексеевым [1], другими отечественными географами. Выделенные С.А. Ковалёвым 8 типов сельского расселения в бывшем СССР (для территории современной Российской Федерации характерны пять из них) обычно интерпретируются с экистических, либо с социально-географических позиций. Но их пространственная дифференциация имеет и важное культурно-географическое измерение. Так, северный редкоочаговый, по
С.А. Ковалёву, тип расселения, связанный с охотой, оленеводством, рыболовством и пушным звероводством, несомненно, исторически «вписан» в традиционные экосистемы и системы жизнеобеспечения местных этносов. В сухих степях и полупустынях - в зоне пастбищного животноводства и очагового земледелия - разреженная сеть крупных стационарных сельских поселений, которым сопутствуют животноводческие летники и зимники, также представляет собой специфический культурно-географический феномен. Зональные типы селитьбы в описанных случаях фактически формируют природнокультурные комплексы, которые могут выполнять функции своего рода «региональных маркеров».
Культурные нормы также оказывают значительное влияние на формирование типов селитьбы. Традиционный сюжет региональных культурно-географических исследований - изучение зависимости типов селитьбы и формы жилищ от конфигурации и внутренней пространственной структуры сельских поселений, исторически сложившихся особенностей уличной сети и т. д.
По мере урбанизации, трансформации традиционных институтов, модернизации традиционных обществ исторически сложившиеся формы селитьбы и типы поселенческой культуры испытывают все большее влияние азональных социально-экономических факторов. Особенно большое значение имеет фактор пространственной близости комплексов традиционной селитьбы к городам и городским агломерациям.
Специфические для региональной (местной) культуры особенности природопользования и традиционные способы
ведения хозяйства. Природопользование регионально «по определению», и его пространственное многообразие, как известно, -один из ключевых аспектов географических исследований. Дефиниций природопользования существует несколько, мы же здесь приведём определение, которое при всей своей универсальности имеет в ряду важнейших в том числе и культурно-географическое измерение. В данном случае под природопользованием понимается «специальный географический, т. е. привязанный к месту или местности аспект взаимодействия общества с природой, общественного воспроизводства (хозяйства) в самом широком смысле слова, формирующий распределение населения по Земле, его расселение (экистику), основные системы жизнеобеспеченности, закономерности образования и эволюции так называемых территориальных общностей людей, начиная с первичного этногенеза и даже более древних форм социализации первобытного населения. Природопользование определяет и образует тип использования земли (территории), а последнее служит индикатором важнейших черт функциональной и качественно-технической определённости природопользования» [14, с. 19]. Как правило, природно-ресурсный потенциал той или территории делает возможным лишь ограниченное сочетание видов природопользования, но в некоторых случаях - прежде всего в полиэтничных обществах - даже на ограниченных по размерам территориях может сосуществовать большая совокупность его разных способов и форм.
Этно-, социо- и хозяйственно-культурным аспектам природопользования в культурной географии традиционно придаётся очень большое значение. Вместе с тем, наиболее весомые научные заделы в этой области накоплены в смежных с культурной географией научных дисциплинах - особенно в этнографии, этнической экологии и др. Разработанная отечественными этнографами и получившая мировое признание концепция хозяйственно-культурных типов изначально формировалась, прежде всего, как историкогеографическая [2; 3; 19 и др.]. Данное обстоятельство несколько ограничивает потенциал «освоения» этой концепции в современной
культурной географии и, в частности, в культурно-географической регионалистике. Тем не менее, её «проекция» на современность имеет большие перспективы, что подчёркивается, в частности, крупными отечественными этноэкологами [16 и др.].
В исследованиях на региональном уровне, в ряду важнейших задач культурно-географической регионалистики, особое значение имеет научное обоснование и выделение т. н. территорий традиционного природопользования; именно культурно-географический подход к их выделению и изучению позволяет органично сочетать природные и гуманитарные аспекты традиционного природопользования. Культур-географы рассматривают природопользование как результат взаимодействия этноса, культуры и территории с её природными ресурсами и экономической историей; это обстоятельство объективно сближает работы по географии традиционного природопользования с разработками в области этнической географии и этнической экологии. Большой опыт накоплен, прежде всего, в сфере ресурсно-географического изучения этнического природопользования. Наряду с этим, выполняются и комплексные культурно-географические исследования традиционного природопользования. Их результаты могут успешно использоваться, в том числе, при параметризации тех или иных особенностей традиционного природопользования как специфических индикаторов культурного регионализма.
Местная языковая (лингво-диалект-ная) система - несомненно, один из ключевых индикаторов культурного регионализма. Языки как важнейшие элементы культуры находятся в «фокусе» внимания культурной географии на протяжении всей истории этой научной дисциплины, издавна занимавшейся, в том числе, картографированием ареалов распространения разных языков, диалектов, наречий и т. д.
Лингвистическая география как автономная субдисциплина возникла в Западной Европе в последней четверти XIX в., когда учёные-лингвисты выявили несовпадение изоглосс в разных индоевропейских языках, в связи с чем было выдвинуто предложение их картографировать. Таким образом, изна-
чально она формировалась скорее как раздел диалектологии и была призвана, в первую очередь, исследовать территориальное распространение диалектов и говоров [7; 22; 23 и др.]. Практическим результатом возникновения лингвистической географии стало составление диалектологических карт и атласов. Пионерным в ряду диалектологических атласов стал «Немецкий лингвистический атлас» (собрание более 550 тематических карт, посвящённых различных языковым явлениям), работа над которым была начата еще в 1888 г. одним из основоположников лингвистической географии Г. Венкером, а завершена его помощником и учеником Ф. Вреде только в 1923 г. В России первые лингвистические карты были составлены в конце XIX - начале ХХ в.
Позднее представление о задачах лиг-вистической географии расширилось, появилась точка зрения, в соответствии с которой данная наука не должна ограничиваться изучением одних лишь диалектов и, соответственно, может заниматься исследованием и картографированием территориального распространения лингвистических групп разного уровня иерархии. Традиционный подход, широко используемый в современных лингво-географических исследованиях, как раз и представляет собой полимасштабный пространственный анализ распространения лингвистических общностей разных иерархических рангов - языковых семей2, языковых групп, собственно языков, диалектов, говоров и т. д. При этом в лингво-географи-ческих работах на региональном (а часто и на страновом) уровне внимание исследователя к нижним звеньям полимасштабной иерархии (география диалектов, говоров), как правило, резко возрастает, к верхним уровням (распространение по данной территории языков, языковых групп и - тем более - языковых семей) - наоборот, резко ослабевает (вследствие невыраженности или очень слабой выраженности пространственной вариации последних); впрочем, многое здесь зависит
2 Во второй половине ХХ в. появилась даже концепция т. н. макросемей, объединяющих в ряде случаев несколько разных языковых семей, находящихся, согласно данной концепции, в отдалённом генетическом родстве по отношению друг к другу.
от степени этнокультурной гомогенности / гетерогенности регионального сообщества.
Конфессиональная структура регионального (местного) сообщества. Конфессии, отдельные религиозные обычаи, верования и практики, а также разного рода культурные группы, выделяемые по конфессиональному признаку, - один из старейших, традиционных и наиболее распространенных объектов изучения в культурной географии. Как любят особенно подчеркивать немецкие географы, основоположником географии конфессий принято считать еще И. Канта, придававшего большое значение научным задачам описания и характеристики отдельных религий в их неразрывном единстве со страной, народом и культурой [38, s. 23]. Но если в фокусе внимания И. Канта находилась именно конкретная религия, то испытавший глубокое влияние кантианских идей и развивавший их в русле хорологической концепции К. Риттер на первый план поставил регион (район) как часть географического пространства, в пределах которого взаимодействуют те или иные конфессиональные группы и функционируют разные религии. Тем не менее, как самостоятельная ветвь географической науки география религии оформилась только в ХХ в. Первоначально главной задачей этой субдисциплины считалось сравнительное изучение распространения разных конфессий по Земному шару и его отдельным регионам. Однако после второй мировой войны, после того, как были опубликованы фундаментальные труды по географии религии, не потерявшие своего основополагающего значения и в наши дни [39; 45; 47], её предмет изучения существенно расширился и усложнился. Наряду с традиционными хорологическими исследовательскими задачами на первый план в ней выдвинулись такие научные проблемы, как анализ воздействий конфессиональных факторов на пространственную организацию самого социума, хозяйственной деятельности людей и природопользования, политической жизни общества и т. д. Большое внимание стало уделяться также изменениям, происходящим в самой религиозной сфере и связанных с нею социокультурных нормах под влиянием миграции конфессиональных групп, геогра-
фической экспансии религиозных доктрин, пространственной диффузии религиозных традиций и т. д.
Конфессиональная структура территориального сообщества (особенно в тех случаях, когда оно по конфессиональным признакам резко отличается от соседних территориальных общностей людей) часто выполняет функцию важного индикатора культурного регионализма. Степень конфессиональной гомогенности или гетерогенности такого сообщества, как правило, находит отражение в его сплоченности и консолидиро-ванности, что обычно проявляется, прямо или косвенно, в региональном самосознании. Наряду с конфессиональным составом местного сообщества большое значение для культурного своеобразия региона имеет и наличие в его пределах компактно расселённых, в той или иной степени изолированных от большинства населения иноконфессиональных групп. Важно учитывать и исторически сложившуюся конфессионально-территориальную структуру региона (в т. ч. приуроченность отдельных конфессиональных групп к тем иным его частям), а также распространение по территории разных религиозных традиций.
Под региональными особенностями сферы ментифактов как индикаторами культурного регионализма мы здесь понимаем, главным образом, духовные традиции, образы, представления и другие продукты умственной деятельности людей, характерные для данной социокультурной общности. Строго говоря, региональное самосознание есть тоже ментифакт, но в данной логической схеме оно выделено в качестве отдельного параметра, ввиду его особой, исключительной важности. Вместе с тем, совершенно очевидно, что культурное своеобразие любого местного сообщества определяет отнюдь не только его региональная идентичность, но значительно более широкий и богатый спектр проявлений духовной культуры.
Под региональными особенностями материальной культуры понимается в данном случае упорядоченная система артефактов, т. е. материальных предметов, созданных самими людьми. Таких артефактов существует великое множество, но следует иметь в виду, что далеко не все они могут выполнять
специфические функции «маркеров» культурного регионализма. Тем не менее, палитра таких индикаторов достаточно богата и простирается в широком диапазоне - от традиционных параметров, заимствованных культур-географами главным образом из этнографии (традиционные формы одежды, жилья, национальной и местной кухни) до чрезвычайно распространённых в западной т.н. «новой культурной географии» разнообразных торговых брендов, регионально специфичных форм дизайна автомобилей, местных вариантов наглядной наземной рекламы и др.
Характерные для местного (регионального) сообщества специфические паттерны и стереотипы усвоенного человеческого поведения. Эта группа индикаторов культурного регионализма - наиболее сложно диагностируемая, труднее всего её и параметризовать. Поведение человека детерминируется огромной совокупностью факторов (как биологических, так и социокультурных), и выделить в их ряду специфическую культурно-региональную составляющую (как в самом поведении индивидуумов и групп людей, так и в факторах, его предопределяющих) - задача архисложная. Поведенческая география - мощное исследовательское на-
правление географической науки, «старт» которого в большинстве стран Запада (с укоренившимися национальными географическими традициями) пришёлся в основном на 1960-е - 1970-е гг. [11]. Но показательно, что на протяжении нескольких первых десятилетий своего развития поведенческая география в целом мало касалась культурно-географических сюжетов и фактически стала к ним обращаться лишь ближе к концу прошлого века. При этом в поведенческой географии разрабатывался большой спектр исключительно важных теоретических вопросов, и на этом пути были достигнуты немалые успехи (анализ значения пространственной информации для индивидуального и коллективного поведения людей, выявление характера поведения человека и разных групп людей в естественной природной среде и в городе, механизмов формирования образов ландшафта, представлений о городе или регионе
- и их влияния, в свою очередь, на поведение человека в географическом пространстве - и многое другое). Однако вопрос, как именно «вписана» культурная специфика региона во все эти процессы, до сих пор глубоко не разработан и требует фундаментальных и пионерных исследований.
Литература
1. АлексеевА.И. Многоликая деревня (население и территория). М.: Мысль, 1990. 266 с.
2. Андрианов Б.В. Неоседлое население мира. М.: Наука, 1985. 280 с.
3. АндриановБ.В., ЧебоксаровН.Н. Хозяйственно-культурные типы и проблемы их картографирования //Советская этнография. 1972. №2. С. 3-16.
4. Барт Ф. (ред.) Этнические группы и социальные границы. М.: Новое издательство, 2006. 200 с. [Barth (ed.), 1969].
5. Барыгин И.Н. Регионоведение. М.: Аспект Пресс, 2007. 399 с.
6. Бусыгина И.М. Регионы Германии. М.: РОССПЭН, 1999. 351 с.
7. Вопросы теории лингвистической географии / под ред. Р.М. Аванесова. М.: Изд-во АН СССР, 1962. 254 с.
8. Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс, 1991. 319 с. [Gellner, 1983].
9. Гирц К. Интерпретация культур. М.: РОССПЭН, 2004. 560 с. [Geertz, 1973].
10. Гладкий Ю.Н., Чистобаев А.И. Регионоведение. М.: Гардарики, 2002. 384 с.
11. Голд Дж. Психология и география: Основы поведенческой географии. М.: Прогресс, 1990. 304 с. [Gold, 1980].
12. Дружинин А.Г. Теоретические основы географии культуры. Ростов-на-Дону: Изд-во СКНЦ ВШ, 1999. 114 с.
13. Иванов И.Д. Европа регионов. М.: Международные отношения, 1998. 192 с.
14. Ишмуратов Б.М., Безруков Л.А., Гаращенко А.В. и др. Региональное природопользование и география будущего // География и природные ресурсы. 2004. № 2. С. 18-28.
15. Китинг М. Новый регионализм в Западной Европе //Логос. 2003. № 6. С. 67-116.
16. Козлов В.И. Этническая экология: Становление дисциплины и история проблем. М.: Ин-т этнологии и антропологии, 1994. 230 с.
17. Ковалёв С.А. Сельское расселение (географическое исследование). М.: Изд-во МГУ, 1963. 371 с.
18. Крылов М.П. Региональная идентичность в Европейской России. М.: Новый хронограф, 2010. 240 с.
19. Левин М.Г., Чебоксаров Н.Н. Хозяйственно-культурные типы и историко-географические области // Советская этнография. 1955. № 4. С. 3-17.
20. Манаков А.Г. Основы культурно-географической регионалистики. Псков: Изд-во ПГПУ, 2006. 188 с.
21. Регионы и регионализм в странах Запада и России / отв. ред. Р.Ф. Иванов. М.: Ин-т всеобщей истории РАН, 2001. 260 с.
22. Русская диалектология / под ред. Р.И. Аванесова, В.Г. Орловой. М.: Наука, 1964. 306 с.
23. Русская диалектология / под ред. Л.Л. Касаткина. М.: Просвещение, 1989. 224 с.
24. Семёнов-Тян-Шанский В.П. Город и деревня в Европейской России: очерк по экономической географии (Зап. ИРГО по отд. статистики. Т.10. Вып.2). СПб.: Тип. Киршбаума, 1910. 212 с.
25. Смирнягин Л.В. О региональной идентичности // Вопросы экономической и политической географии зарубежных стран. Вып.17. М. - Смоленск: Ойкумена, 2007. С. 21-49.
26. Снегирёва Т.И. Культурный регионализм - возрождение культурной жизни // Россия и современный мир. 1998. №3 (20). С. 53-67.
27. Сорокин П.А. Система социологии. Т.1. Социальная аналитика: Учение о строении простейшего (родового) социального явления. М.: Наука, 1993. 447 с.; Т.2. Социальная аналитика: Учение о строении сложных социальных агрегатов. М.: Наука, 1993. 688 с. [Сорокин, 1920].
28. Стрелецкий В.Н. Культурный регионализм в Германии: опыт историко-географического анализа // Известия РАН. Сер. геогр. 2000. № 6. С. 37- 47.
29. Стрелецкий В.Н. Культура как географическая реальность и научные традиции в культурной географии // Рефлексивность социальных процессов и адекватность научных методов. Пятые Сократические чтения / под ред. В.А. Шупера. М.: Эслан, 2004. С. 127-141.
30. Стрелецкий В.Н. Регионализм как феномен культуры // Региональные исследования. 2011. № 3. С. 45-50.
31. Стрелецкий В.Н. Культурный регионализм в Германии и России. Автореф. дисс. ... докт. геогр. наук. М.: ИГРАН, 2012. 46 с.
32. Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. М.: Рус. мир, 1997. 531 с.
33. Тишков В.А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. М.: Наука, 2003. 544 с.
34. Трейвиш А.И. Город, район, страна и мир. Развитие России глазами страноведа. М.: Новый хронограф, 2009. 372 с.
35. Филиппова Е. И. Территории идентичности в современном французском дискурсе. М.: ИЭА РАН, 2010. 260 с.
36. Яровой Г.О. Регионализм и трансграничное сотрудничество в Европе. СПб.: Норма, 2007. 280 с.
37. Barth F. Enduring and emerging issues in the analysis of ethnicity // The anthropology of ethnicity beyond «ethnic groups and boundaries» / H. Vermeulen, C. Gouvers. (eds.). Amsterdam: Het Spinhuis, 1994. P. 11-32.
38. Büttner M. Zur Geschichte und Systematik der Religionsgeographie //Geographia Religionum. Bd.1. Grundfragen der Religionsgeographie / M. Büttner et al. (Hrsg.). Berlin: Dietrich Reimer Verlag, 1985. S. 11-121.
39. Deffontaines P. Géographie et religions. Religion et phenomènes géographiques (Collection de géographie humaine . Vol.21). Paris: Gallimard, 1948. 439 p.
40. Hartke W. Die «Sozialbrache» als Phänomen der geographischen Differenzierung der Landschaft // Erdkunde. 1956. Jg.10. Heft 4. S. 257-269.
41. Hettne B. Globalization and the new regionalism: the second great transformation // Globalization and the new regionalism / Ed. by B. Hettne, A. Inotai, O. Sunkel. Basinstoke: Macmillan, 1999. P. 3-24.
42. Hueglin T. Regionalism in Western Europe. Conceptual problems of a new political perspective // Comparative politics. 1986. Vol.18. № 4. P. 439 - 458.
43. KeatingM. The new regionalism in Western Europe: territorial restructuring and political change. Cheltenham: Edward Elgar, 1998. 424 p.
44. Kollmorgen W.M. Crucial deficiencies of regionalism // American Economic Review: Papers and Proceedings. 1945. Vol.35. P. 377-389.
45. Religionsgeographie. Wege der Forschung / M. Schwind (Hrsg.). Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1975. 404 s.
46. Schmitt-EgnerP. The concept of «region»: theoretical and methodological notes on its reconstruction // European Integration. 2002. Vol.24. №3. P. 179-200.
47. SopherD.E. Geography of religions. Foundation of Cultural Geography Series. Engelwood Cliffs, NJ: Prentice-Hall, 1967. 118 p.
V.N. Streletskiy
CULTURAL REGIONALISM: CONCEPT, RESEARCH ISSUES AND BASIC INDICATORS
The article elucidates and substantiates the cultural-geographical approach in regional studies. The regionalism is interpreted as a dualistic phenomenon of culture, in combination of ontological and perceptional patterns. The basic indicators of cultural regionalism are proposed and discussed.
Key words: regionalism, culture, cultural regionalism, regional studies, cultural geography, cultural groups, cultural space, regional identity, local consciousness, ethnicity.
