CC BY
167
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Соломещ, И.М. От Финляндии Гагарина к Финляндии Ордина: на пути к финляндскому вопросу [Текст] / И.М. Соломещ // Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России: сб. статей / под науч. ред. А.Н. Цамутали, О.П. Илюха, Г.М. Коваленко; НовГУ им. Ярослава Мудрого. — Великий Новгород, 2004.
2. Hirvisaho, I.K. A Stepchild of the Empire: Finland in Russian Colonial Discourse [Text] / I.K. Hirvisaho. — Los Angeles: University of California, 1997.
3. Витухновская, М.А. Бунтующая окраина или модель для подражания: Финляндия глазами российских консерваторов и либералов второй половины XIX — начала XX века [Текст] / М.А. Витухновская // Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России. — Великий Новгород, 2004.
4. Кули, Ч.Х. Человеческая природа и социальный порядок [Текст] / Ч.Х. Кули. — М.: Идея-Пресс : Дом интеллектуальной книги, 2000.
5. Вортман, Р. «Официальная народность» и национальный миф Российской монархии XIX века [Текст] / Р. Вортман // Россия / Russia. Культурные
практики в идеол. перспективе. Россия, XVIII — начало XX в. / сост. Н.Н. Мазур. — М.; Венеция. — 1999. - № 3 (11).
6. Суни, Р. Империя как она есть: имперская Россия, «национальное» самосознание и теории империи [Текст] / Р. Суни // Ab Imperio. — 2001. — № 1—2.
7. Мессарош, П.И. Финляндия — государство или русская окраина? [Текст] / П.И. Мессарош. — СПб., 1897.
8. Hroch, M. Social preconditions of national revival in Europe. A comparative analysis of the social composition of patriotic groups among the smaller european nations [Text] / M. Hroch. — Cambridge, 1885.
9. Куприн, А.И. Немножко Финляндии [Текст] / А.И. Куприн // Собр. соч. Т. 6. — М., 1958.
10. Фирсов, В. Причины экономических и культурных успехов Финляндии [Текст] / В. Фирсов // Мир Божий. — 1898. — № 12.
11. Победоносцев, К.П. Народное просвещение [Текст] / К.П. Победоносцев // Pro et Contra: ан-тол. — СПб., 1996.
УДК 323.1
А.С. Лебедев
КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ
шведского национализма
Долгое время Швеция считалась регионом межнационального спокойствия. Высокие стандарты жизни, стабильное экономическое положение в сочетании с активной социальной политикой обеспечили гражданам этой страны комфортные условия для существования. Однако с развитием мультикультурализма и, как следствие, возрастанием числа иммигрантов из стран «третьего мира» в Швеции возникла проблема взаимодействия национального стержня, граждан других культур и политической модели, от решения которой может зависеть многое в этом государстве. Стоит отметить, что на текущий момент оно находится в ощутимом зависимом положении от иностранной рабочей силы, благодаря которой шведскому правительству удается поддерживать курс, некогда объявленный премьер-министром П.А. Ханссоном.
С 1930-х годов, когда началось кропотливое строительство «народного дома» под руковод-
ством Социал-демократической рабочей партии (далее — СДРПШ), Швеция все больше и больше привлекала внимание людей из южных регионов Европы и государств «третьего мира». А в послевоенное время, когда многие страны мира находились в руинах, туда отправилось множество трудовых мигрантов. Стране, сумевшей сохранить свой промышленный потенциал, требовалось огромное количество рабочих рук, которых явно не хватало, учитывая довоенное состояние дел в демографии. Общеизвестно, что период между двумя мировыми войнами характеризовался низкой рождаемостью, высокими показателями смертности и массовой эмиграцией шведского населения. Поэтому неудивителен тот факт, что шведские работодатели привлекали рабочих из других стран, например из Италии, Югославии или Греции. С 1954 года в этот список вошли Дания, Норвегия и Финляндия, благодаря договору об общем рабочем рынке с
ними. Такая бесконтрольная иммиграция заставила социал-демократическое правительство в тесном сотрудничестве с Центральным объединением профсоюзов Швеции (ЦОПШ) уже в 1968 году принять закон об иммиграции, требовавший получения разрешения на работу для всех категорий трудовых иммигрантов.
Конец 60-х годов ХХ века ознаменовался Майскими событиями во Франции, поднимавшими на поверхность проблемы равенства, дискриминации на этнической почве, прав меньшинства. Под их влиянием в 1975 году правительством Пальме была внедрена политика интеграции. Она наделяла иммигрантов равными с коренным шведским населением правами. Социальная обстановка в отношениях между шведами и выходцами из других стран в тот период была благополучной.
Однако к середине 1980-х годов межнациональные противоречия обострились. Огромный приток беженцев из Латинской Америки (Чили, Аргентина, Уругвай), Восточной Турции, Ирака и Ирана расколол шведское общество, в очередной раз поставив правительство страны перед необходимостью ревизии иммиграционного законодательства. Кабинет министров, ответственный тогда за иммиграционную политику, сделал борьбу против ксенофобии и расизма своим главным делом. В 1986 году для более четкой работы над вопросами в сфере этнической дискриминации был назначен ом-будсман. На политической арене как раз в это время появляется «Шведская партия» — предтеча ныне существующей партии «Шведские демократы» (Sverigedemokraterna)1.
Последнее десятилетие XX века оказалось поистине сложным для Швеции. В условиях глубокого экономического спада социальная ситуация в отношениях между коренным населением и беженцами только ухудшалась. Весной 1990 года было взорвано несколько центров по их расселению. В ряде городов были осквернены еврейские кладбища, а в городе Трольхэтта-не сожжена мечеть. Это время стало моментом триумфа «Новой демократии» (N7 Demokrati).
1 Партия «Шведские демократы» возникла в 1988 году, является последовательницей «Шведской партии» образованной в 1986 году путем слияния «Шведской партии Прогресса» и нацистского движения «Сохраните Швецию шведской».
Партия, образованная за полгода до парламентских выборов 1991 года предпринимателями Я. Вахтмейстером и Б. Карлссоном, провела успешную избирательную кампанию и получила 6,7 % голосов, заняв 24 места в риксдаге [1, с. 3]. Хотя к ее политической программе и относились не без доли иронии, тенденция была такова, что в последующие годы влияние праворадикальных партий внутри страны возрастало, приведя в законодательную ветвь власти Й. Окессона и в 2010 году «Шведских демократов». Что же представляет собой шведский национализм с культурно-исторической точки зрения?
В научной литературе существуют два термина, применимые к странам Северной Европы, — Скандинавия и то, что шведы обозначают словом «norden». В первом случае речь идет о географическом названии региона, объединяющего три государства: Данию, Швецию и Норвегию. Термин же «norden» не имеет четко выраженного определения в русском языке. Очень часто под ним понимается Скандинавия в расширенном виде, не как пространство, но как общность культурного, исторического, мировоззренческого единства, включающая в себя, помимо уже обозначенных стран, Исландию, Гренландию, Фарерские и Аландские острова, а также Финляндию. Этот макрорегион рассматривают как промежуточное состояние между национальным и наднациональным государствами [2]. Нордич-ность или скандинавизм, который вмещает в себя термин «norden», воспринимаются как нечто не европейское, не католическое, антиримское, антиимпериалистическое. Этот конструкт всегда обладал чувством морального превосходства Севера. И именно Швеция выступает в качестве главного представителя данных воззрений на международном уровне.
Элемент такого национального самосознания вырабатывался в Швеции достаточно длительное время. В истории страны можно выделить несколько этапов, которые существенно влияли на формирование национального концепта: период шведского Великодержавия; шведский романтизм; социально-экономические преобразования в Швеции в первой половине XX века.
В периоды правления Карла XI (1660—1697) и Карла XII (1697—1718) шведскому абсолютизму требовалась идеологическая почва для укрепления власти. Такой основой стала идея У. Рюдбека
(Старшего), согласно которой за Скандинавией признавалась Атлантида — остров богов, где зародился мир. Свои взгляды Рюдбек изложил в произведении «Атлантика», увидевшем свет в конце XVII века. С закатом эпохи Великодер-жавия стало непопулярным говорить на данную тематику. «Эра свобод» (1718—1778) открывала перед Швецией другие возможности.
Но уже в XIX веке произошла реанимация идеи шведской национальной идентичности. Потеря шведами Финляндии и в целом провальная внешняя политика Густава IV Адольфа, дополненная социальной разобщенностью, не могли не отразиться на интеллектуальных кругах этой страны. В литературе постепенно стали вновь обращаться к славному прошлому, романтизировать его, ностальгировать о нем. Шведский романтизм шел в русле противостояния двух направлений — фосфористов и ётицистов. Вместе они выступали против просветительских идей и рационалистского мировоззрения, вместе в той или иной степени опирались на историческое прошлое. Однако если первые делали упор на философию Шеллинга и шведское средневековье, то ётицисты пошли еще дальше, окончательно порывая с каким бы то ни было европоцентризмом [3, с. 90—92].
Тон задавало так называемое «Ётское общество» (Gotiska Forbundet, 1811—1820) в лице таких представителей, как Э.Г. Гейер, П.Х. Линг, Э. Тегнер и К.Г. аф Леопольд. «Они верили, что скандинавы обладали физической силой и выносливостью до того, как променяли серьезность и силу Севера на шалости Западной Европы» [4, с. 20]. Гейер в «Svea rikes natur» констатировал, что, хотя Скандинавия — суровая и прохладная матерь, она создала особенно крепких и независимых людей [5, с. 79]. Лишь закаленный, трудолюбивый, разумный народ мог населять скандинавские долины и горы. Ётицизм отражал языческое мировосприятие героического индивидуализма в соединении с коллективным началом. Для описания этих отношений Гейер использовал «огонь» (eld) и «воду» (vatten) в качестве метафор. Языческие верования делились, согласно данной градации, на активные и пассивные. К активным Гейер относил религии, стремящиеся посредством вдохновения повысить человека до божественного уровня, а к пассивным — религии, стремящиеся, напротив, возвысить бога методом
погружения человека в бесконечную цель до полного его индивидуального и персонального растворения. Первый вариант, несомненно, был предпочтительнее для Э. Гейера, поскольку под «огнем» он видел человеческую жизнь, которая обретается в борьбе и сражении, в то время как смерть (на поле боя) расценивалась им как искупление.
Члены ётского союза подчеркивали единство народа и нации, агитировали за пиетистски окрашенное христианство. Только искупление рассматривалось как возможный путь к корням, к подлинно национальному характеру. «Это общество, — пишут Берггрен и Трэгорд, — не было утопическим, но приняло форму прагматического рационализма, связанного с крестьянством» [Там же. С. 88]. И, конечно, романтизм оказал огромное влияние на последующие поколения шведов, заложив основу скандинавизма.
Еще в шведской научной литературе 1920-х годов можно встретить ощутимое влияние ётистов. Так, Г. Бергфош в статье «Шведский национальный характер» очень часто ссылается на Тэгнера. Его работа примечательна также и тем, как он описывает шведский менталитет того времени. Человечность, благородство, честь и справедливость, врожденный организаторский талант стоят в основе образа жизни людей этой страны: «Он может быть лидером без властности и может занимать подчиненное положение без раболепия» [6, с. 35]. Автор признает, что в шведах все еще присутствует темперамент викингов.
В некотором смысле схож с Бергфошем во взглядах на шведов и шведскость профессор этнологии Стокгольмского университета О. Даун. Однако его исследование, появившееся в конце XX века, идет сквозь призму шведского социализма. В работе «Шведский менталитет» Даун пишет о том, что для типичного шведа характерна социальная автономия, вызванная потребностью в независимом образе жизни. Шведы любят говорить о вещах, в которых они компетентны с профессиональной точки зрения. Здесь большую роль играет рациональный взгляд на вещи. Именно из этой особенности проистекает другая шведская черта — поиск согласия и консенсуса, находящая хорошее применение не только в общественной сфере, но и в стиле управления [7]. Даун отразил саму суть социума Швеции
наших дней. За последние почти сто лет он очень сильно трансформировался, в нем практически не осталось места празднеству и блеску, роскоши и театральности, едва ли отвечающим существующему состоянию дел.
Третий этап строительства шведской идентичности можно охарактеризовать мощным изломом национального мышления. К 1930-м годам произошел массовый отток населения Швеции в другие страны, наблюдался демографический и социальный кризис. Государство опережало другие страны Европы по смертности населения. В такой обстановке был инициирован дискурс в научных и политических кругах, целью которого являлся поиск приемлемого выхода из сложившейся ситуации [8]. В итоге рядовому шведу была предложена программа социально-экономических мер в обмен на идею национальной гомогенности. Модернистская теория, акцентировавшая внимание на блестящем будущем, шла вразрез с идеей национального единения, взывавшей к великому прошлому, которое то и дело было омрачено нищетой и множественными социальными проблемами. В результате новое поколение шведских историков подорвало общественный интерес к истории. Поэтому, как замечает Э. Эмилссон, «в стране, которая преобразовалась из самой бедной в Европе в одну из самых богатых, из крайне милитаристского общества в мирового рекордсмена по части спокойствия... мы не должны удивляться отсутствию консенсуса по вопросам национальной самоидентификации» [9, с. 191].
Этот период шведской истории во многом схож с российской действительностью того времени. Подобно тому, как коммунистическая партия в России прививала морально-этические принципы марксизма, социал-демократы в Швеции, взяв за основу систему взглядов Гун-нара и Альвы Мюрдалей, строили «народный дом». Но если в нашей стране национальный стержень не играл какой-либо существенной роли, поскольку его не было, то шведским политикам при реализации своей программы так или иначе приходилось учитывать этот факт. В итоге современное шведское общество соединяет в себе как некоторые самобытные черты типично скандинавского типа мышления, так и морально-этическую платформу социализма. Тому есть подтверждение не только у некоторых шведских авторов, но и на практике — в современном
отождествлении шведов и других народностей Скандинавии себя с определенной парадигмой поведения, отличной от европейской. Словосочетание «Северная Европа» употребляется здесь реже, чем слово «Скандинавия».
В начале прошлого столетия известный шведский юрист и государствовед Р. Челлен писал о состоянии шведского общества: «Государство составляет единство со всеми поколениями своего народа, как живыми, так уже умершими, подобно дереву со всей его листвой, меняющейся в течение всего срока его произрастания. Нынешние обитатели Швеции, таким образом, не образуют народ. Они образуют только последнее поколение шведского народа» [10, с. 152]. Его позиция верна лишь отчасти. Безусловно, концепт национальной гомогенности пострадал с активной деятельностью СДРПШ, но в своих базовых принципах он эволюционировал, поскольку оставил самое лучшее из того, что было. Например, умение договариваться или практическое понимание жизни.
В реальности, тем не менее, можно увидеть совсем другую картину. Будучи основанной на тотальном включении индивида в трудовые отношения, рациональном распределении доходов от налоговой политики, шведская социально-политическая модель в кризисные моменты сталкивается с конфликтом национальной самоидентичности и политического курса, подогреваемым, ко всему прочему, относительно большим процентом иммигрантов. Так было и в конце 1960-х, и в конце 1980-х. Но экономические причины и безработица в иммигрантской среде — один из факторов для обращения некоторых шведов к идее национальной гомогенности. Есть еще наднациональные органы власти, культурный империализм и глобализация. Нельзя также забывать и о сохранении национальных черт. Здесь, к слову сказать, присутствует некоторая непонятность в определении Швеции как национального или многонационального государства. Хотя многие ассоциируют ее с одной национальностью — шведами, Ч. Вестин, например, полагает, что Швецию, исторически объединявшую в себе множество народностей и культур, следует относить к мультикультуральному сообществу. «Однако шведский вариант мультикультурализма отличен от австралийского или канадского тем, что он явно нацелен на ассимиляцию. Во многих
отношениях Швецию можно квалифицировать как нацию, согласно этнической модели. Но ее нельзя сравнить с этнической моделью Германии. Шведское государство существует, но требует дополнения национальным содержанием, в то время как в Германии существует нация, требующая государства» [11, с. 43].
Все же нет оснований для того, чтобы усматривать в проявлении шведского, и вообще скандинавского, национализма нечто крайне опасное. Он в большей степени саморегулируем, нежели спонтанен. Как истинные привер-
женцы консервативных шведских традиций, праворадикальные партии этой страны предпочитают изыскивать другие методы для реализации своих прав и свобод. Например, те же «Шведские демократы» на определенном этапе существования открыто отвергли нацизм и исключили из своей программы призывы к запрету абортов и усыновлению не европейцев [12]. Тем не менее вопрос относительно того, к чему может привести возрастающее влияние таких партий и организаций в Швеции в эпоху глобализации, все еще остается актуальным.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Rydgren, J. Radical Right-wing Populism In Sweden and Denmark [Electronic resource] / J. Rydgren. — Режим доступа: http://hsf.bgu.ac.il/europe/uploadDocs/ csepspjr.pdf (дата обращения: 22.04.2007).
2. 0stergárd, U. Nordic identity between «Norden» and Europe [Text] / U. 0stergard // European Peripheries in Interaction. The Nordic Countries and the Iberian Peninsula, Universidad de Alcalá: Servicio de Publicaciones. - 2002. - P. 151-202.
3. Мысливченко, А.Г. Философская мысль в Швеции [Текст] / А.Г. Мысливченко. — М.: Наука, 1972. - 264 c.
4. Filimonova, I. Nordic Identity and European Identity: Conflict or Coexistence? The Case of Sweden [Text] / I. Filimonova. - Groningen, 2009. - 51 p.
5. Berggren, H. Är svensken människa? Gemenskap och oberoende i det moderna Sverige [Text] / H. Berggren, L. Trägärdh. - Stockholm, 2006. - 439 p.
6. Bergfors, G. The Swedish national character [Text] / G. Bergfors // The Swedish nation in word and picture. - Stockholm, 1921. - P. 34-39.
7. Daun, Â. Swedish Mentality [Text] / Â. Daun. — Pennsylvania, 1996. — 248 p.
8. Карлсон, А. Шведский эксперимент в демографической политике. Гуннар и Альва Мюрдали и межвоенный кризис народонаселения [Текст] / А. Карлсон. - М.: ИРИСЭН, 2009. - 312 с.
9. Emilsson, E.Ö. Recasting Swedish Historical Identity [Text] / E.Ö. Emilsson. - Göteborg, 2009.
10. Челлен, Р. Государство как форма жизни [Текст] / Р. Челлен. - М.: РОССПЭН, 2008. - 319 с.
11. Westin, C. The effectiveness of settlement and integration policies towards immigrants and their descendants in Sweden [Text] / C. Wfestin. - Geneva, 2000. - 72 p.
12. Болотникова, Е.Г. Праворадикальные партии Швеции [Электронный ресурс] / Е.Г. Болотникова. - Режим доступа: http://www.politex.info/content/view/405/30/.
УДК 339.138
A.B. Мазуренко
СРАВНИТЕЛЬНЫМ АНАЛИЗ КАМПАНИИ ПО ПРОДВИЖЕНИЮ БРЕНДА ТЕРРИТОРИИ (на примере городов Амстердам, Берлин, Копенгаген)
Сегодня, когда города все больше становятся похожими друг на друга, предлагая аналогичные условия для посещения, проживания и ведения бизнеса, территориям необходимо формировать свой бренд и кампанию по его продвижению. Формирование бренда территории предполагает конструирование ее позитивного образа и имиджа, а также сопут-
ствующего им ассоциативного ряда в сознании целевых групп.
Бренд территории — это совокупность ее уникальных конкурентных преимуществ, которые выделяют территорию и создают определенную эмоциональную связь между ней и целевой аудиторией. Таким образом, бренд города служит формированию представления о
