CC BY
63
ТЕМА НОМЕРА
Ю.Д. Артамонова, А.Л. Демчук
«КУЛЬТУРА БЕДНОСТИ» В СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ: ИДЕИ, УСТАНОВКИ, ФИГУРЫ МАНИПУЛЯЦИИ
Аннотация
В статье на основе выделения ключевых проблем современных коммуникационных процессов и основных стратегий анализа коммуникации в свете этих проблем показывается, что одним из возможных выходов в сложившейся ситуации мог бы стать феноменологический анализ жеста, провоцирующего повторение, или алгоритмы создания очевидности. Все традиционные модели коммуникации предполагают идею «единой реальности», зафиксированной в сходном коммуникационном коде, что и позволяет существовать процессу семи-озиса. В настоящее время мы имеем дело с набором различных и несводимых к общей основе «очевидностей», поэтому отношение к «квазиреальности» должно выстраиваться, исходя из ее существования и невозможности существования мышления вне этих структур создания специфичной для каждого «очевидности». Анализируются паттерны «культуры бедности», проанализированной О. Льюисом, как алгоритм создания очевидности. Бедность - не только проблема недостатка ресурсов, бедность будет воспроизводиться и при наличии ресурсов, поскольку речь идет об определенных и наследуемых паттернах поведения. В то же время не все бедные люди - носители «культуры бедности» и, наоборот, носители «культуры бедности» могут быть в небедных слоях. Так, в частности, мировосприятие и логика действий
Yu. Artamonova, A. Demchuk
"THE CULTIRE OF POVERTY"IN CONTEMPORARY POLITICAL COMMUNICATION: IDEAS, ASSUMPTIONS, FUGURES OF MANIPULATION
Abstract
On the basis of the key problems of contemporary communication processes and of the main strategies of communications analysis the article demonstrates that one of possible ways out of current situation may be a phenomenological analysis of a gesture that provokes iteration or algorithms of obviousness creation. All traditional communication models assume the idea of a "single reality" captured in a similar communication code that allows semiosis to exist. At present we deal with a set of different irreducible to a common basis "obviousnesses". Therefore an attitude to "quasi-reality" should be formed on the basis of its existence and on the impossibility of thinking beyond those structures of a specific "obviousness". The patterns of the "culture of poverty" studied by O. Lewis are analyzed as an algorithm of obviousness creation. Poverty is not a problem of the lack of resources; poverty will be reproduced also with the availability of resources since it is about definite and heritable patterns of behavior. At the same time not all poor people are bearers of the "culture of poverty", and, on the contrary, - the bearers of the "culture of poverty" may be found among wealthy strata. For instance, the post-soviet Russian elite's mentality and logic of action at first were determined by the "culture of poverty" patterns that
постсоветской элиты России на первых порах были обусловлены паттернами «культуры бедности», чем воспользовался истеблишмент стран «большой семерки» в 1990-е гг. и впоследствии путем навязывания фреймов ситуаций, которые, с одной стороны, соответствовали логике очевидности этой элиты и одновременно требовали в рамках этих фреймов действий, выгодных манипуляторам.
were used by the G7 establishment in 1990s and later by imposing situation frames that corresponded with that elite's logic of obviousness, and simultaneously demanded actions that were beneficial for manipulators.
Ключевые слова:
коммуникация, политическая коммуникация, семиотика, семиозис, жест, культура бедности, паттерн, фрейм.
Key words :
communication, political communication, semiotics, gesture, culture of poverty, pattern.
Логика нашего анализа такова - для начала приведем реестр проблем, с которыми мы сталкиваемся при анализе современной коммуникации; затем наметим предложенные выходы из сложившейся ситуации; следуя предпочтительной стратегии, кратко покажем на примере, как ее можно развивать и использовать в политическом анализе.
Все традиционные модели коммуникаций предполагают в качестве очевидной предпосылку общего контекста коммуникации, т.е. единой реальности и ее более-менее сходного отображения, чем и обеспечивается в конечном итоге трансляция смысла от производителя знака к воспринимающему этот знак. Основоположники семиотики полагают, что, когда мы слышим фразу: «Здесь холодно», мы понимаем, что от нас хотят, чтобы мы закрыли окно. Чтобы семиозис работал (а его составляющими, по Ч.У. Моррису, являются четыре фактора - то, что выступает как знак; то, на что знак указывает (десигнат); воздействие, в силу которого соответствующая вещь оказывается для интерпретатора знаком (интерпретанта); а также самого интерпретатора) [6], нужно как минимум, чтобы было понятно, к кому обращена просьба закрыть окно, чтобы он на эту просьбу реагировал или как минимум воспринимал ее, причем пусть специфическим, но сходным с производителем знака образом. Однако эти вполне очевидные вещи сейчас не работают.
Можно считать доказанным положение о том, что иллюзия достижения вещи самой по себе, реальности самой по себе - иллюзия взгляда на мир XIX века. Знание - это то, о чем в рамках данной культуры можно сказать, согласно точному определению М. Фуко [9]. Язык не просто членит мир особым образом - он задает и способ членения, «очевидность», границы которой переступить трудно. Нет той реальности, с которой можно было бы сопоставить десигнат; можно только попытаться показать, как вещь конструи-
руется в данной очевидности, а таких очевидностей много. Их «сходимость» - не само собой подразумеваемое состояние, а проблема. Конечно, о полной подмене реальности речи нет - вопрос стоит иначе: существуют специфичные «каналы восприятия» реальности, из-за движения по которым далеко не все, что происходит, будет увидено и осмыслено человеком.
Не менее проблематичен и интерпретатор. Обычно мы, опираясь на бихевиористскую традицию, которая и является основой модели семиозиса, описываем человека как «черный ящик», в котором сигналы перерабатываются особым образом. Бессознательное (индивидуальное и коллективное), телесность и сложившиеся общественные практики - теперь обязательные составляющие интерпретатора. Однако, какие практики учитывать? Все -просто невозможно, а паллиатив - выбор основных (например, социально-классовые и т.д.) - не работает. Вот как точно описывает ситуацию Ж. Бод-рийяр: «Термином «масса» выражено не понятие. За этим без конца используемым в политической демагогии словом стоит рыхлое, вязкое, люмпенана-литическое представление. Верная себе социология будет пытаться преодолеть его ограниченность, используя «более тонкие» категории социо-профессионального и классового, понятие культурного статуса и т.д. Стратегия ошибочная... Впрочем, задним числом оказывается, что и понятия класса, социальных отношений, власти, статуса, институции и само понятие социального, все эти слишком ясные, составляющие славу узаконенных наук понятия, тоже всегда были только смутными представлениями, на которых, однако, остановились с тайной целью оградить определенный код от анализа» [3, с. 9]. Масса оказалась и актером, и зрителем - только теперь она наблюдает за колебаниями своего собственного мнения, о которых она сама же узнает из опросов общественного мнения. Она меняет мнения - но кто, собственно, в ней? Ж. Бодрийяра волнует анонимность и отсутствие всякой ответственности в таком поведении.
Кроме того, необходимо обратить внимание на проблематизацию системности производства и восприятия знака. Множественности источников и потока информации банально приводит к тому, что нет времени, готовых алгоритмов, да и необходимости согласовывать сообщения между собой в рамках цельного, обладающего внутренним единством взгляда на мир. Все сообщения потенциально могут стать репликами разговора «в ожидании Го-до», когда каждая фраза по отдельности не лишена смысла, а их единство выстраиваемо каждым произвольно, если вообще выстраиваемо.
Заметим также, что спорна и предпосылка о системности языка как отражении системности либо мира, либо мышления. Знак У.Моррис мыслит элементом знаковой системы, которая скорее является идеальной моделью. Ярким примером являются визуальные знаки, «логика организации» которых пересматривается в разных культурах. И при рассмотрении естественного языка необходимо отказаться от иллюзии целостности - хотя бы потому, что, как показывают с разных ракурсов когнитивные исследования (Дж. Лакофф, Дж. Фодор и др.), [См. 4; 1] различные блоки обработки информации не согласованы между собой.
Поэтому сегодня исследователи ставят вопрос иначе: что представляют из себя эти многочисленные логики производства «очевидности» и как они могут взаимодействовать?
Прежде всего, исследуется вопрос о возможных уровнях организации знаков и специфике их системности.
Отношение к «квазиреальности» должно выстраиваться, исходя из ее существования и невозможности существования мышления вне этих структур создания специфичной для каждого «очевидности».
Что же касается интерпретанты, то популярность термина «диалог» -яркий показатель проблематичности данного понятия. Концепции новой организации общественного взаимодействия (Э. Остром, Ю. Хабермас и др.) [7; 10; 11] пытаются создать квазиконтекст общения. В том же ключе следуют развернувшиеся исследования «врожденности» языковых, моральных, поведенческих структур (С. Пинкер, М. Хаузер, Ф. де Вааль и др.), [12; 8] ищущие единую психофизиологическую основу коммуникации.
Вопрос о том, кто какую информацию будет производить и воспринимать, решается в основном на пути анализа «локального мира», реконструируемого, например, в рамках теории речевой деятельности или в терминах «когнитивной базы». Здесь интересен ракурс, который намечает М.Мерло-Понти в своем анализе логики восприятия. Он говорит о том, что «реальный субъект должен ...иметь некоторую систему значений, чьи соответствия, отношения, соподчинения не нужно разъяснять прежде, чем использовать» [5, с. 20]. Поэтому речь идет о жесте, который проводит границы мира и себя, задавая локальную очевидность. Именно такой анализ позволяет понять «повторяемость жеста» - речь идет о совпадении той самой «логики восприятия». Только она мыслится в феноменологическом ключе - как идеальные и объективные структуры, задающие смыслообразование: «Наиважнейшее
завоевание феноменологии состоит, несомненно, в том, что ей удалось в своем понятии мира и рациональности соединить крайний субъективизм с крайним объективизмом. Рациональность в точности соизмеряется с опытами, в которых она проступает» [5, с. 175].
Необходимо отметить, что в исследованиях политической коммуникации есть примеры такого реализации этого феноменологически понятого «жеста», даже если исследователи не опираются целенаправленно на исследования феноменологов. И одним из этих примеров является понятие «культура бедности», введенной О. Льюисом [2, с. 405-419]. Опираясь на исследования поведения людей в бедных кварталах Нью-Йорка и многих городов Латинской Америки, он пришел к выводу, что бедность - не только проблема недостачи ресурсов; бедность будет воспроизводиться и при наличии ресурсов, поскольку речь идет об определенных и наследуемых паттернах поведения. Как антрополог, он выделил порядка 70 черт этой культуры бедности, которые сгруппировал в 4 основные группы: 1) на уровне общества в целом мы видим отсутствие или низкий уровень участия в институтах общества (партиях, профсоюзах и т.д.), критические установки по отношению к ним, в т.ч. цинизм по отношению к церкви; 2) на уровне локальной общности констатируется минимальный уровень организованности и даже простого взаимодействия вне рамок семьи, неумение действовать долгосрочно сообща и недоверие к организациям и организаторам; 3) на уровне семьи можно указать на специфичность отношений в ней - наблюдается раннее вовлечение в трудовую жизнь, отсутствие детства как защитного этапа и продолжительного периода в жизни, повсеместные конкубинаты, необязательные связи и тенденции к созданию матриархальных семей и т.д.; 4) на уровне индивидуального сознания очень часто встречаются такие установки, как зависимость, надежда на подачки (или социальную помощь), что связано с низкой мотивацией к труду, неверием в перспективы (преобладает ориентация на сегодняшний день) и возникающей в этой связи неспособностью к планированию. Приведем простой пример. Представим себе ситуацию, когда большой выигрыш в лотерею выпал носителю этой «культуры бедности» и носителю другой культуры, допустим, обычному буржуа. Во втором случае эта сумма будет рассматриваться как удачное дополнительное поступление в бюджет, позволяющее улучшить финансирование важных направлений (например, дать детям более дорогое образование в более престижном учебном заведении). В первом же случае руководством выбора бу-
дет комплекс идей «жизнь непостоянна, шансов нет, везде обман и т.д.», что, скорее всего, приведет к трате этой суммы на роскошный отдых или аналогичные вещи, дающие на короткое время «почувствовать себя богатым» вместо «стать им». О. Льюис также обратил внимание на универсальность данных паттернов поведения - они воспроизводятся в разных странах и в разные периоды времени.
Описание «культуры бедности», данное О. Льюисом, по сути конструирует логику того самого феноменологического «жеста», показывая ту самую «логику мира» (очевидность), которая и является «логикой действия», постоянными алгоритмами принятия поведенческих решений. Опираясь на них, легко смоделировать восприятие любого интересующего нас смысла группой носителей данной культуры.
Обратим внимание на важный момент - речь идет именно о паттернах поведения, которые будут воспроизводить «бедность» как социальное состояние. Очень частая ошибка в интерпретации идей О. Льюиса - отождествление культуры бедных слоев и «культуры бедности». Не все бедные люди - носители «культуры бедности» и, наоборот, в небедных слоях могут быть носители «культуры бедности». Подобное смешение допускают и многие российские исследователи, анализирующие установки бедных людей и, констатируя, что говорить о специфической для данного слоя культуре нет оснований.
Например, взаимодействие с новыми элитами постсоветских стран, и, в частности, нашей страны истеблишмент стран «большой семерки» в 1990-е гг. выстраивал, опираясь на то, что эти элиты являются носителями этой «культуры бедности». Ввиду ограниченного объема статьи представим данный пример предельно кратко. Действительно, если истеблишмент стран «большой семерки» ориентировался на то, что мировосприятие и логика действий новой элиты России на первых порах были обусловлены паттернами «культуры бедности», то каковы должны были быть действия этого истеблишмента, необходимые для навязывания желаемой стратегии поведения новой «элите»? Прежде всего, эта элита не должны быть консолидирована и способна к консолидации. Она должны формироваться быстро, не по принципу заслуг, выдвижения должны быть случайными, властная иерархия должна быть ликвидирована, чтобы новая элита воспринимала получение власти как счастье момента, случайный выигрыш. Для этих случайных выдвиженцев должен быть организован «праздник жизни» - то самое неограниченное (в том числе никакими этическими рамками) потребление, о последствиях которого не задумываются.
Несмотря на случайность этой элиты, она должны ощущать свой статус и свою значимость. Кроме того, ей должна быть гарантирована безнаказанность. Этот ряд шагов используется, чтобы «подтвердить» картину мира, созданную алгоритмами, заданными паттернами «культуры бедности». Такая элита, не способная к стратегическому планированию, не будет критически оценивать ситуацию, и пытаться что-либо менять в ней, скорее, напротив, выдвинет лишь требование «продолжения банкета».
Шельмование существующих партийных и государственных структур (вспомним суд над КПСС, разоблачения реальных и мнимых злодеяний КГБ), создание и поддержка многочисленных альтернативных друг другу центров власти, сжатые до безумия сроки выборов новых органов власти и сама эпопея принятия новой Конституции в рекордно короткие сроки, ваучеризация и залоговые аукционы, мгновенно делавшие богатыми небольшую часть и нищими всех остальных, включение России во всевозможные организации, где реально она не могла играть серьезной роли, но лидеры были среди мировых («большая восьмерка», структуры Россия - НАТО и др.), бесконечные персональные контакты, в том числе неформальные (их число превосходило среднее количество контактов лидеров на порядок) - список мероприятий, «подтверждающих» для новой российской элиты наступление момента удачи и предложение насладиться им, не задумываясь о прочем, а также «правильность» «общей философии» мира, создаваемой паттернами культуры бедности, можно продолжать еще.
Более утонченной формой использования данных паттернов будет навязывание более дифференцированных фреймов вновь возникающих ситуации, которые будут, с одной стороны, соответствовать логике очевидности этой элиты и одновременно требовать в рамках этих фреймов действий, выгодных истеблишменту стран большой семерки. Однако эта форма начинает использоваться уже позже и менее успешно.
Литература
1. Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2000.
2. Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М. 2004.
3. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб.: Изд-ва «Ювен-та», «Наука», 1999.
4. Моррис Ч.У. Основания теории знаков. Семиотика. Антология / сост. Ю.С. Степанов. Изд. 2, испр. и доп. М., Академический проект; Екатеринбург, Деловая книга, 2001.
5. Остром Э. Управляя общим. Эволюция институтов коллективной деятельности. М.: Мысль, ИРИСЭН, 2011.
6. Пинкер С. Язык как инстинкт. М.: УРСС, 2002.
7. Фуко М. Археология знания. Киев: Ника-Центр, 1996.
8. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1995.
9. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие СПб.: Наука, 2000.
10. Хаузер М. Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла. М.: Изд-во «Дрофа», 2008.
11. Fodor J.A. Concepts. Where Cognitive Science Went Wrong. Oxford University Press, 1998.
12. Lewis O. The culture of poverty. Poverty in America / Ed. by L. Fer-man, I. Kornblun, A. Haber. Ann Arbor: University of Michigan press, 1965.
References
1. Bodriiyar Zh. V teni molchalivogo bol'shinstva, ili konets sotsial'nogo. Ekaterinburg: Izdatel'stvo Ural'skogo universiteta, 2000.
2. Lakoff D., Dzhonson M. Metafory, kotorymi my zhivem. M., 2004.
3. Merlo-Ponti M. Fenomenologiya vospriyatiya. SPb.: Izd-va «Yuventa», «Nauka», 1999.
4. Morris Ch.U. Osnovaniya teorii znakov. Semiotika. Antologiya. sost. Yu.S. Stepanov. Izd. 2, ispr. i dop. M.: Akademicheskii proekt; Ekaterinburg, Delovaya kniga, 2001.
5. Ostrom E. Upravlyaya obshchim. Evolyutsiya institutov kollektivnoi deyatel'nosti. M.: Mysl', IRISEN, 2011.
6. Pinker S. Yazyk kak instinkt. M.: URSS, 2002.
7. Fuko M. Arkheologiya znaniya. Kiev: Nika-Tsentr, 1996.
8. Khabermas Yu. Demokratiya. Razum. Nravstvennost'. M.,1995.
9. Khabermas Yu. Moral'noe soznanie i kommunikativnoe deistvie SPb.: Nauka, 2000.
10. Khauzer M. Moral' i razum. Kak priroda sozdavala nashe universal'noe chuvstvo dobra i zla. M.: Izd-vo «Drofa», 2008.
11. Fodor J.A. Concepts. Where Cognitive Science Went Wrong. Oxford University Press, 1998.
12. Lewis O. The culture of poverty. Poverty in America. Ed. by L. Ferman, I. Kornblun, A. Haber. Ann Arbor: University of Michigan press, 1965.
