CC BY
40
УДК 316.3+ 316.4+ 316.7 ББК С55.53 + Ю251.1.С + Ю95
Е.В. Гредновская
КРИЗИС ГЕНДЕРНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В СИСТЕМЕ СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКОГО ЗНАНИЯ: ПРОБЛЕМА ПОИСКА ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ЯЗЫКА
.. .трудно увидеть слишком заметное, трудно заметить то, об отсутствии чего даже не помышляешь; о вещах вспоминаешь, только когда они исчезают, либо выходят из строя: нечто должно сначала утратить свою привычную «данность», чтобы начались исследования его сущности, происхождения, полезности и роли.
3. Бауман
Взрыв интереса к концепции идентичности, отмеченный еще в 1996 году С. Хэллом [2], к настоящему времени породил самостоятельное и очень насыщенное пространство «дискурса идентичности», стремительно втягивающее в свое поле философов, социологов и психологов. Сегодня «исследования идентичности» становятся независимой и быстро развивающейся отраслью знания, а уже признанным объектам изучения социальных наук теперь присваиваются новые формулировки, им придается новый вид, соответствующий дискуссиям, которые вращаются теперь вокруг оси «идентичности». Более того, дискурс идентичности в последнее время определяется как проблематичный и подвергается широкой критике, представляя собой ныне «достаточно амбивалентную, социально укорененную структуру, язык которой неоднозначен, мифологизирован и идеологизирован, что делает предельно сложной его адекватную интерпретацию» [10].
В этой связи интерес автора статьи, обозначенный как проблема поиска теоретического языка, можно выразить словами С. Хэлла, полагающего, что идентичность — это «идея, о которой нельзя мыслить в старой форме» [2]. И поэтому, разделяя позицию исследователей, склонных распутать клубок значений, связанных с этим термином, хотелось бы включится в процесс поиска «эмпирических оснований» и «структурных корней» [2] проблематики идентичности, ибо без этого некоторые ключевые вопросы современности не могут быть решены вообще.
Согласно П. Бергеру и Т. Лукману, идентичность представляет собой феномен, возникающий из диалектической взаимосвязи индивида и общества, где идентичность формируется социальными процессами, а идентичности создаются благодаря взаимодействию организма, индивидуального сознания и социальной структуры, реагирующей на данную социальную структуру, поддерживая, модифицируя или даже переформируя
ее. Поэтому, с одной стороны, «теории идентичности всегда включены в более общую интерпретацию реальности, в силу чего, теоретическое решение проблемы идентичности исходит из фундаментальных способов описания мира в целом» [3], а с другой стороны, как отмечает 3. Бауман, «идентичность становится призмой, через которую рассматриваются, оцениваются, изучаются многие важные черты современной жизни» [2].
Общеизвестным является то, что процесс осмысления идентичности и теоретическое оформление его результатов связан с рядом трудностей. Остановимся на некоторых из них.
Как отмечает М. Кле, «когда речь заходит об идентичности, она оказывается той сферой интимной и невыразимой реальности, которую трудно обозначить и сделать объектом демонстрации» [6]. Очевидность соотнесения себя с социальным миром и, в то же время, неуловимость этой связности делает процесс самоопределения индивида сложным для его теоретического осмысления. И именно поэтому проблема идентичности изначально не была специальной областью исследований, она вообще не была проблемой до тех пор, пока эмпирическая философия не выразила сомнение в том, что называют «единством самости».
Согласно авторитетным исследованиям, «обнаружение» «идентичности» происходит с наступлением модерной эпохи [2; 10; 11], когда актуализируется поиск человеком собственного самоопределения в рамках противостояния традиционным представлениям. С этого момента трудности самоопределения индивида стали предметом рефлексии, обозначив тем самым истоки будущей проблематики, изначально «вырастающей» из ситуации ее кризиса.
Таким образом, аспект кризиса идентичности, обозначенный в теме нашей статьи, может быть осмыслен как имманентно присущий идентичности. Это позволяет вывести данное понятие из узкоспециального его словоупотребления, заданного Э. Эриксоном, выражающего состояние психических больных, а также преходящее самоощущение подростков [2]. Говорить о «кризисе идентичности» теперь означает, говорить еще и о характере современной эпохи, и о специфичном образе жизни всякого (в том числе и здорового) современного человека в ней. Так Б. Рассел указывает на то, что мы не можем жить в современном мире с уверенностью, так как в качестве своих фунда-
ментальных свойств современный мир предлагает нам нестабильность, разнообразие, множественность [2]. П. Бурдье говорит о «неопределенности», которая, по его мысли, «присутствует сегодня повсюду» и «преследует человеческое сознание и подсознание» [10]. А Бауман полагает, что в современном мире «главной и наиболее нервирующей проблемой, является даже не то, как найти свое место в жестких рамках класса и страты и, найдя его, сохранить и избежать изгнания» [2].
Изменившаяся реальность, обозначаемая теперь как «постсовременность» в последние годы повлекла за собой и изменения в интеллектуальном климате, где центральное место занято «проблемой идентичности». Это не означает, что нас больше, чем наших предков, интересует, кто мы такие. Скорее для нас намного труднее установить, кто мы такие, и удовлетворительно поддерживать нашу идентичность в рамках нашей жизни и добиваться ее признания другими.
Существует еще одна особенность, характеризующая специфику постсовременного подхода к поискам самоопределения индивида. Она связана с открытием пола как социального феномена (гендера), с открытием половой (гендерной) идентичности и обнаружением ее конструируемости.
В эпоху модерна, как известно, признаки класса и пола довлели над возможностями личного выбора, а в рамках системы практических намерений и целей класс и пол выглядели почти как «естественные признаки», и задачей большинства самоутверждающихся личностей становилось «вписаться» в отведенную нишу, демонстрируя такое же поведение, какое было свойственно ее законным обитателям.
Сегодня же «индивидуализация» прежних времен приняла иную форму, где пол, как и в целом оппозиция мужского и женского перестает восприниматься как некая биологическая заданность, акцент теперь переносится на раскрытие внутренних механизмов формирования общества и культуры, что теперь требует исключения, или, по крайней мере, переосмысления натурализма, биологического редукционизма и фатализма в объяснении сути общественных норм, явлений и порядков.
Половое самоопределение индивида в последние десятилетия связано со все более заметными трансформациями привычного гендерного порядка. В трансформирующемся социокультурном контексте понимание гендера как социально конструируемого пола, как набора многоплановых характеристик, позволяет уже говорить скорее о различных типах маскулинности и фемининности, не сводимых, например, только к сексуальной ориентации. Э. Гидденс определил это новое явление термином «пластичная сексуальность» [5], а Ж. Бодрийяр отозвался на него уже ставшим известным высказыванием: «Нет сегодня менее на-
дежной вещи, чем пол» [4]. Дискурс современности обеспечил, таким образом, право на существование тем, кто не вписывался в прежние общественные нормы, обозначив тем самым пределы прежних теоретических способов описания этого феномена.
Итак, следуя утверждению П. Бергера и Т. Лук-мана о включенности теорий идентичности в более общую интерпретацию реальности с ее теоретическими легитимациями [3], хотелось бы подробнее прояснить, теоретические и практические основания проблематики идентичности.
Идентичность как проблема возникает в концептуальных структурах эмпирической философии, усомнившейся в существовавшем тогда представлении о «единстве самости». Именно в учении о сознании Локка выявляется сложная проблема: как возможна индивидуальность в урбанизированной среде модерного общества, где идентичности постоянно сталкиваются с тем, что Локк называет Законами. Речь идет о божественных законах, обеспечивающих основу нравственности, и законах поведения или приватного суждения, то есть процедурах, посредством которых люди управляют сами собой и находятся, в лучшем случае, в амбивалентном отношении с догмами божественного закона. Здесь важна модерная интерпретация понятия человека, как рационального существа, которому для правильной ориентации в мире нужно только дать научное знание, обладающее однозначной истинностью. И ключевым знаком этого нового акцента на идентичности является именно со§Ьо Р. Декарта. Именно по такому субъекту и нанесли решающий удар Ф. Ницше и 3. Фрейд [10].
Ницше радикально отверг проблемы классической моральной и политической философии, тем самым освободив самость от навязывания ей правил коллективной жизни. Фрейд поместил стимулы к реализации самости внутрь человеческой психики и связал историю цивилизацию с вытеснением этих стимулов. Теперь открываются возможности, благодаря которым Г. Зиммель и Дж. Г. Мид смогли концептуализировать способы формирования идентичностей в различных социальных контекстах. С этого момента представления об индивидуальности и идентичности перестали опираться на предпосылку изначального существования некоей «сущности» человеческой природы, кроме того, новые подходы стало возможным увязать с детской психологией и с феноменологией, а на передний план выходит социально сконструированная природа индивидуальности.
Результатом осуществленных сдвигов от модерна к постмодерну в философии и культуре XX в. становится метафора «смерти субъекта», где речь идет именно о субъекте классического мыш-
Е.В. Гредновская
ления. Но в то же время речь теперь идет и о формировании новой субъективности во всем многообразии ее проявлений. И здесь кроется основная причина постмодерного обращения к проблеме идентичности и ее многообразия. Вопрос о «смерти субъекта» был поставлен в структурализме (К. Леви-Строс) и всесторонне артикулирован в постструктурализме (Р. Барт, М. Фуко, Ж. Деррида) и постмодернизме (Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Бодрийар). И одновременно в процессе движения от постструктурализма к постмодернизму (в особенности в творчестве Фуко) нарастал интерес к возрождению субъекта, но только в новых формах [10].
Согласно Фуко модерный субъект есть исключительно продукт властных отношений. Но так как власть не является только принуждением, а предполагает действие, то есть сопротивление, то именно анализ подобного сопротивления позволяет понять формирование новой субъективности, или идентичности. Таким образом, если субъективность схватывает условия своего существования в структурах дискурса власти и сопротивления ему, то становятся возможными изменения: идентичность может быть сконструирована по-новому [12].
Этот момент усиливается у Ж.-Ф. Лиотара [9], согласно которому в ситуации постсовременности происходит разрушение «большого нарратива», т.е. единой языковой игры модерна, и переход к множеству языковых игр, конституирующих социальную реальность и, следовательно, идентичности, которые теперь предстают в модусе множественности.
В дальнейшем эта тема была подробно разработана в концепте «конца социального» Ж. Бод-рийаром [4], основным положением которой стало понимание социального как «симуляции» масс-медиа и информационной технологии и не обладающего собственной автономией, как мира знаков или симулякров, где такими же симуляциями оказываются идентичности.
Таким образом, можно утверждать, что постмодернизм открыл пространство для радикальной рефлексивности в современных культурных изменениях. Он показал, как идентичности обнаруживают свою проблематичность в силу своей сложности, неустойчивости и переплетенности.
Если говорить об осмыслении полового самоопределения в гендерной области, то его специфика связана с междисциплинарным статусом самих исследований, включающих в себя чрезвычайно широкий круг наук: философию, социологию, историю, политологию экономику демографию, антропологию психологию, филологию и социолингвистику, семиотику, этнографию, культурологию и т. д. На основе социологических теорий о конструируемости реальности (социальноконструктивистский подход П. Бергера и Т. Лук-
мана, этнометодология Г. Гарфинкеля, драматургический интеракционизм И. Гофмана) была сформирована и разрабатывается социально-кон-структивистская интерпретация гендерных отношений (Д. Зиммерман, Р. Коннел, Д. Кэхилл). Кроме того, современный этап гендерных исследований, определяемый как «постфеминистский», сделал заявку на формирование собственной теории и практики, уже не опирающейся на концептуальные схемы классической (патриархальной) философии с акцентом на политике репрезентации, в рамках которого определились два подхода: эссен-циалистский (Ш. Бенхабиб, Э. Бадентэр, А. Дворкин и др.) и антиэссенциалистский, на основе которого формируется теория перформативной идентичности (Дж. Батлер, Р. Брайдотти, М. Вит-тиг). Теоретическим основанием данного подхода стали уже оформившиеся в современной философии идеи об опосредованности современной реальности языком фаллогоцентричности европейской культуры (Л. Альтюссер, Р. Барт, Ж. Бод-рийяр, Ф. Гваттари, Ж. Делез, Ж. Деррида, Ж. Лакан, Ф. Ницше, Дж. Остин, М. Фуко). Важным здесь оказалось то, что в гендерных исследованиях была плодотворно использована пост-структуралистская идея анализа сексуальности не как естественной природной данности, а как политической конструкции, явившейся результатом развития системы надзора и контроля над индивидом.
Теоретическое осмысление столь сложного спектра проблем вызвал к жизни новые методологии и концепты, обладающие высокой степенью чувствительности к различию, что становится теперь ключевой категорией в понимании идентичности. Так, например, в гендерных исследований постфеминистского этапа возникает перформативная концепция пола, проблематизирующая прежнее понимание гендерной идентичности. Основным положением перформативной теории пола Дж.Батлер является отрицание наличия «пре-дискурсивного я» в структуре идентичности, поэтому понимание языка здесь предстает как формирующего субъективность, а не наоборот. Новизна перформативного видения гендерной идентичности заключается в том, что она теперь понимается как следствие дискурсивных практик, а половая идентичность предстает культурно сконструированной и может быть истолкована как отношение пола, гендера, сексуальных практик и желания, являющихся также следствием регулятивной практики, которую Батлер определяет как обязательную гетеросексуальность. Идентичность, таким образом, понимается как не имеющая ни предискурсивной сущности, (эссенциа-лизм), ни предискурсивной структуры (гендерный конструктивизм). Батлер таким образом говорит лишь об «эффекте сущности гендерной идентич-
ности», которая производится перформативно и подчиняется регулятивным практикам гендерной связности, то есть идентичность «перформативно конструируется именно теми ее проявлениями, которые считаются результатом ее существования, производя впечатление “естественной данности”» [1].
В многообразии теоретических подходов к пониманию новых особенностей человеческой субъективности хотелось бы также отметить возможности теории и методологии качественных исследований, заявивших о себе в последней трети XX века и оказавшиеся широко востребованными в гендерных исследованиях. В первую очередь, это связано с тем, что качественные методы, особенно в анализе телесности и сексуальности, предлагают такой способ исследования, при котором «ухватываются» трудноуловимые процессы, явления и их значения. Как отмечет Т. Кли-менкова, первым условием в подходе подобного рода является внимательное отношение к контексту, где методом анализа служит «речевой дискурс» (нарратив) [7]. Дискурсивный момент речи
— это то, что, с одной стороны, содержится в речи, но, с другой стороны, как раз в речи-то и не высказано, а только с необходимостью примысливается. Этот пласт и интересует исследователя, задача которого в данном случае — «вытащить», то, что регулярно примысливается, как наиболее важное, но по тем или иным причинам замалчивается («молчащая речь»).
Необходимо отметить также, что методология качественных исследований представляет собой исследования микроанализа, основанной на изучении индивидуального аспекта социальной практики. Тем самым она отражает поворот к «забытому человеку», где «социологическим, экономическим, антропологическим и психоаналитическим традициям, построенным на большой традиции атомизированного индивида, брошен вызов» [8]. Качественные исследования, предполагают обращение к «фрагментам», к «живым человеческим голосам» и в силу этого позволяют включиться в процесс без фиксированных границ, позволяют продемонстрировать, что реальность множественна, как множественны и идентичности, включенные в нее.
В новых специфичных условиях современности, выявивших проблематичность существования в нем индивида, чрезвычайно возросла роль социальной философии. Она заключается в возможности анализировать проблему персональной идентичности и ее кризиса в новом смысловом единстве, что связано со спецификой этой области знаний как интегрирующей дисциплины, анализирующей общественные проблемы в контексте категориально-понятийных рядов теоретической социологии и сопряженных дисциплин (по-
литической экономии, антропологии, культурологии, психологии и др.). Кроме того, социальную философию интересует «культура в человеке», социальные нормы и властные механизмы, «работающие» в разнообразных социальных практиках и в сознании субъекта. Теперь важной задачей социального философа является поиск теоретических возможностей и границ исследования идентичности и ее кризиса, выявление эффективной объяснительной модели, наиболее адекватно отвечающей особенностям существования индивида в современном мире.
И в этой связи, в контексте социально-фило-софского анализа проблемы полового самоопределения необычайно эффективным в методологическом смысле оказывается совмещение двух обозначенных выше исследовательских стратегий: перформативной теории субъективности (пола/ гендера) и качественных методов, особенно в осмыслении пола и, в частности, альтернативной субъективности. Качественные исследования в данном случае дают методологию фиксации и дешифровки этой «работы культуры» в индивидуальном сознании, ее выявления в нарративе; перформативная концепция предлагает аналитические узловые точки интерпретаций властных культурных механизмов, инкорпорированных в человеческой телесности и сексуальности.
Таким образом, гендерная теория и методология, предложившая социальной философии пополнить свой понятийный аппарат новой категорией — категорией гендера, увеличивает возможности социально-философского анализа, позволяя сделать его выводы более полными и всесторонними. И здесь, при всем многообразии подходов и позиций в отношении определения гендера наиболее показательными являются несколько концепций: теория социальной конструкции гендера; теория гендерной системы, где гендер выступает в роли стратификационной категории; теория гендера как культурологической интерпретации.
В силу того, что, общество в целом и отдельные социальные группы внутри него всегда ген-дерно окрашены, гендер, являясь социальной конструкцией, создается основными общественными институтами. Иерархизируя социальные отношения, указывая тем самым на ситуацию субординации в обществе, гендер становится составляющей сложной сети властных отношений в современном обществе, в силу чего существующая социальная система строит отношения между полами как различные и неравные, тем самым в обществе вновь и вновь воспроизводится гендерная асимметрия. Таким образом, социально-философ-ский анализ, обогащенный категорией гендера, ориентирует на деконструкцию системы власти и доминирования, цель которой — концентрация
Е.В. Гредновская
капитала, как материального, так и символического — в руках одного (легитимного) пола. На этой основе феминистски ориентированные социальные философы, исследуя общественные явления, выделяют базовые параметры: гендерные стереотипы, гендерные нормы, гендерную идентичность. И на этой же основе оказалось возможным сделать чрезвычайно важные выводы о том, что все эти стереотипы, нормы и идентичности подвластны изменениям, а сложившиеся стереотипы, нормы отношений между полами могут быть преодолены, так как имеют социально-историческую природу.
Как стратификационная категория гендер характеризует существующее разделение в обществе, где он соотносится с понятиями возраста, класса, расы. Таким образом, привлечение этой категории позволяет полнее раскрыть способы и приемы обретения индивидуумом его идентичности, и в частности, в столь трудноуловимой сфере, как пол и сексуальность.
Гендер в качестве культурной метафоры выполняет роль культуроформирующего фактора, фиксируя неявные ценностные ориентации и установки: все, определяемое через «мужское» или отождествляемое с ним, обозначается как позитивное и значимое, а определяемое как «женское» — негативное и второстепенное. Поэтому преодоление гендер-но не-нейтрального характера культуры, использование новой гендерной методологии в социальнофилософском знании способно придать новый импульс к осмыслению общества и идентичности.
Кроме того, вполне очевидно, что категория гендера делает социально-философский анализ более восприимчивым к многогранной социальной реальности, позволяя обогатить и конкретизировать выводы социальной философии, в силу этого социально-философский анализ переводится на иной уровень, где его категории рассматриваются в социально-историческом контексте. Таким образом, понятие гендера, возникнув в рамках постмодернистской культуры, несет в себе глубокий социально-философский смысл и может выступать в качестве руководящей методологической концепции.
Важным оказывается и то, что формирование гендерной методологии и гендерного подхода в социальной философии, которые не просто описывают различие в статусах мужчины и женщины, но и анализируют систему власти и доминирования, осуществляемую через гендерные роли, в сущности, является гораздо большим, чем просто появление новой теории. Это принципиально новая теория, принятие которой обозначает изменение ценностных ориентации исследователя, пересмотр основных представлений и устоявшихся истин и, в конечном счете, развитие самой социальной философии как раздела философского знания.
Итак, как мы увидели, фундаментом в самостоятельном оформлении и карьере проблематики идентичности является смена представлений о субъекте, произошедшая в известном сдвиге от модерна к постмодерну, повлекшим за собой серьезные переосмысления субъективности, идентичности, пола. Очевидно также, что на основе предпринятого анализа столь сложной темы сделать серьезные обобщения достаточно непросто. Однако, по крайней мере, один немаловажный вывод, все-таки возможен. Уже более чем одно десятилетие мы наблюдаем изменение представлений о том, что такое общество и история, наука и научное исследование, так как мы живем в уже изменившемся мире, и глобальные результаты происшедших перемен еще предстоит осмыслить. Поэтому проблема «теоретического языка» ныне ощущается как настоятельная необходимость, определяющая исследовательские стратегии [8]. И, на наш взгляд, такие концепты, как разрушение «большой наррации», как «смерть субъекта» классической традиции, как обращение к «живым голосам», «забытому человеку», к «окраинам», о каких бы идентичностях ни шла речь, представляют собой наиболее адекватный теоретико-методологический фундамент для возможности их осмысления. Как бы ни были привлекательны своей интеллигибельностью теоретические конструкции прошлых времен, основанные на единообразии и однозначности истины, современный нам мир живет и пульсирует различием, множественностью, выходами за всевозможные пределы, размыванием границ, и с этим мы уже не можем не считаться.
Литература
1. Батлер, Дж. Гендерное беспокойство / Дж. Батлер // Антология гендерной теории. — Минск : Пропилеи, 2000. — 384 с.
2. Бауман, 3. Идентичность в глобализирующемся мире / 3. Бауман // Индивидуализированное общество, http://www.vtk.interro.ru/book/print/ 155.htm
3. Бергер, П. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания / П. Бергер, Т. Лукман. — М. : Медиум, 1995. — 323 с.
4. Бодрийяр, Ж. Символический обмен и смерть / Ж. Бодрийяр. — М.: Добросвет, 2000. — 387 с.
5. Гидденс, Э. Трансформация интимности: Сексуальность, любовь и эротизм в современных обществах / Э. Гидденс; пер. с англ. В. Анурина.
— СПб. и др.: Питер; Питер принт, 2004. — 208 с. (Мастера социологии).
6. Клее, М. Психология подростка: Психосексуальное развитие / М. Клее; пер. с фр. — М. : Педагогика, 1991. — 147 с.
7. Клименкова, Т.А. Насилие как основа культуры патриархатного типа. Гендерный подход к про-
блеме / Т.А. Клименкова // Гендерный калейдоскоп. Курс лекций; под общей ред. д-ра эконом, наук М.М. Малышевой. — М.; Academia, 2002. — 520 с.
8. Козлова, Н.Н. Опыт социологического чтения «человеческих документов», или Размышления о значимости методологической рефлексии / Н.Н. Козлова//Социологические исследования. — 2000. — № 9, — С. 22—32.
9. Лиотар, Ж. Состояние постмодерна / Ж. Лиотар — СПб. ; Алетейя, 1998. — 160 с.
10. Миненков, Г. Концепт идентичности: перспективы определения / Г. Миненков. http:// guralyuk. livejornal.com/547306.html
11. Трубина, Е.Г. Рассказанное Я: Проблема персональной идентичности в философии современности / Е.Г. Трубина. — Екатеринбург : УрО РАН, 1995, — 152 с.
12. Фуко, М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности / М. Фуко. — М. : Касталь, 1996. — 448 с.
