Научная статья на тему 'Понятие нормативности в современных теориях гендерной идентичности'

Понятие нормативности в современных теориях гендерной идентичности Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
2246
399
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ГЕТЕРОНОРМАТИВНОСТЬ / ГЕТЕРОСЕКСУАЛЬНАЯ МАТРИЦА / КВИР-ИДЕНТИЧНОСТЬ / КВИР-ТЕОРИЯ / СУБЪЕКТИВАЦИЯ / ИДЕНТИЧНОСТЬ / HETERONORMATIVITY / HETEROSEXUAL MATRIX / QUEER IDENTITY / QUEER THEORY / SUBJECTIVATION / IDENTITY

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Номеровская А.Д.

Вопрос о гендере актуализируется в контексте изучения культурных технологий «производства» человека, его идентичности, практик формирования социальных типов «мужчина» и «женщина». Независимо от того, с каким набором биологических атрибутов рождается человек, именно культурой устанавливается какими должны быть эти типы и соответствующие им нормативы поведения. Современные тенденции осмысления гендерной проблематики бросают вызов сложившимся взглядам на вопросы пола, гендера и сексуальности, включая оппозицию между гетеросексуальным и гомосексуальным, биологическим полом и культурно установленным гендером, мужским и женским. Данная статья посвящена рассмотрению понятия нормативности в современных теориях гендерной идентичности. Анализируется категория гетеронормативности. Согласно системе взглядов, подчиненных ей, люди делятся на два гендера/пола, мужской и женский. За ними признаются или закрепляются определенные наборы естественных ролей и функций, подчиненные фундаментальной норме гетеросексуальности. Рассматривается понятие «квир-идентичность», как проблематизация гендерной идентичности, функционирующей в альтернативном поле гетеросексуальной нормативности.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The concept of normativity in modern theories of gender identity

The question of gender is updated in the context of the study of cultural technology "production" of man, his identity and the practices of formation of social types "man" and "woman". Regardless of biological attributes a person is born with, it is the culture established what should be these types of behavior and their corresponding regulations. Modern trends in understanding gender challenge prevailing views on gender issues, gender and sexuality, including the opposition between heterosexual and homosexual, biological sex and culturally established gender, male and female. This article deals with the concept of normativity in modern theories of gender identity. The category of heteronormativity is analyzed in the issue. According to the concept, people are divided into two genders/sex, male and female. This genders are recognized as fixed on certain natural roles and functions subjected to the fundamental norm of heterosexuality. The paper studies the concept of "queer identity" as problematization of gender identity, functioning in an alternative field to the heterosexual normativity.

Текст научной работы на тему «Понятие нормативности в современных теориях гендерной идентичности»

ГЕНДЕРНЫЕ ШТУДИИ

Понятие нормативности в современных теориях гендерной идентичности

А.Д. Номеровская

Вопрос о гендере актуализируется в контексте изучения культурных технологий «производства» человека, его идентичности, практик формирования социальных типов «мужчина» и «женщина». Независимо от того, с каким набором биологических атрибутов рождается человек, именно культурой устанавливается какими должны быть эти типы и соответствующие им нормативы поведения. Современные тенденции осмысления гендерной проблематики бросают вызов сложившимся взглядам на вопросы пола, гендера и сексуальности, включая оппозицию между гетеросексуальным и гомосексуальным, биологическим полом и культурно установленным гендером, мужским и женским.

Данная статья посвящена рассмотрению понятия нормативности в современных теориях гендерной идентичности. Анализируется категория гетеронормативности. Согласно системе взглядов, подчиненных ей, люди делятся на два гендера/ пола, мужской и женский. За ними признаются или закрепляются определенные наборы естественных ролей и функций, подчиненные фундаментальной норме гетеросексу-альности. Рассматривается понятие «квир-идентичность», как проблематизация гендерной идентичности, функционирующей в альтернативном поле гетеросексуальной нормативности.

Ключевые слова: гетеронормативность, гетеросексуальная матрица, квир-вдентичность, квир-теория, субъективация, идентичность.

The concept of normativity in modern theories of gender identity

Anna D. Nomerovskaya

The question of gender is updated in the context of the study of cultural technology "production" of man, his identity and the practices of formation of social types "man" and "woman". Re-

gardless of biological attributes a person is born with, it is the culture established what should be these types of behavior and their corresponding regulations. Modern trends in understanding gender challenge prevailing views on gender issues, gender and sexuality, including the opposition between heterosexual and homosexual, biological sex and culturally established gender, male and female.

This article deals with the concept of normativity in modern theories of gender identity. The category of heteronormativity is analyzed in the issue. According to the concept, people are divided into two genders/sex, male and female. This genders are recognized as fixed on certain natural roles and functions subjected to the fundamental norm of heterosexuality. The paper studies the concept of "queer identity" as problematization of gender identity, functioning in an alternative field to the heterosexual normativity.

Keywords: heteronormativity, heterosexual matrix, queer identity, queer theory, subjectivation, identity.

B работе Гейл Рубин «Обмен женщинами» [18]1 гетенора-тивность определяется как культурно конструируемый гарант жизнеспособности и экономической эффективности брачного союза. В основании должны лежать структуры родства как способ организации и упорядочивания политической, социальной, обрядовой, сексуальной жизни индивидов от примитивных сообществ до появления государства. Это позволяет предполагать, что социальный статус детерминирует биологический. Об этом пишет и К. Леви-Стросс, когда рассматривает родство как организацию культурой процессов биологического воспроизводства, при этом он также подчеркивает, что сексуальность является неотъемлемым атрибутом субъектива-ции индивида. Табу на инцест, которое имело огромное значение в общественной организации примитивных сообществ, с точки зрения структурной антропологии, вовсе не служило целью ограничить генетические «связи» внутри семьи, а являлось частью механизма обмена, в котором женщины племени служили его объектами для поддержания устойчивых социальных связей между группами мужчин. В результате, закрепление отношений посредством формального закрепления

1 См. русский перевод [8].

родства с другой группой мужчин, позволяло обретать не только социальные гарантии, но и дополнительные ресурсы власти. В этом смысле Леви-Стросс добавляет «к теории первобытной сделки идею, что брак является наиглавнейшей первобытной формой обмена подарками, а наиболее ценным даром является женщина» [8, с. 103]. В обмене как равноценные партнеры участвуют только мужчины. Таким образом, биологические практики сексуальности и репродукции оформляются в социальные акты. Запрет на инцест структурирует поле сексуального выбора партнера в терминах запрета и разрешения, поощряя обмен женщинами между группами, а не внутри нее. Леви-Стросс настаивает на том, что запрет на инцест является пусковым механизмом зарождения культуры. При этом брачный союз основан на фиксации и закреплении за женщинами и мужчинами специфических, социально одобряемых ролей и стратегий поведения в браке. Таким образом «гендер - это не просто идентификация человека с полом: он предполагает, что сексуальное желание должно быть направлено на противоположный пол» [3, с. 378].

В работе «Гендерное беспокойство: Феминизм и подрыв идентичности» [2] Джудит Батлер эксплицитно развиваются идеи Фуко с ориентацией на феминистскую теорию гендера с целью выявить и исследовать естественные и нормативные модели гендера и гетеросексуальности. Многие феминистские критики обращали внимание, что основной темой анализа Фуко выступала всегда только тема конструирования мужской гомосексуальности, то ли в силу предполагаемой андро-центристской ориентации автора, то ли в силу исторического контекста, который рассматривался (а в первую очередь это были судебные дискурсы, которые не касались темы женской сексуальности в этом ключе). В теории Батлер гендеру отводится центральное место в анализе сексуального желания и отношений. Она использует аргумент Фуко о том, что «сексуальность» производится дискурсом, и как следствие, включает в нее понятие гендера. Таким образом, Батлер рассматривается гендер как перформативный эффект, который переживается индивидом как «естественная» идентичность. Подвергается сомнению утверждение, что такая категория идентичности как «женщина» может являться базисом для феминистской политики на том основании, что любые попытки обосновать идентичность как основу неуклонно (для нее же

неумышленно) будут поддерживать нормативную бинарную структуру существующих пол-тендер-жегшие отношений.

Уточним также используемое нами понимание гетеросексуальной матрицы - функционального понятия, предложенного Батлер в работе «Гендерное беспокойство». Этим термином автор обозначает определенную сетку культурной интеллиги-бельности, в которой тела, тендеры и желания приобретают статус естественных. Данное понятие выводится, исходя из предложенной Моник Виттиг концепции «гетеросексуального договора», а также опирается на введенное Адриен Рич понятие «принудительной гетеросексуальности». Этим определением характеризуется доминирующая дискурсивная/эпистемологическая модель тендерной интеллигибельно-сти. Предполагается, что для непротиворечивости и осмысленности тел необходима константа половой определенности, выраженная в так называемом стабильном тендере (где мужской выражает мужчину, а женский - женщину). Последний определяется через его включение в оппозицию и подчинение иерархии при помощи принудительных практик гетеросексуальности. По сути, они и должны выступать тем регулятивным опытом, который создает предпосылки для «идентичности» с опорой на сетки гендерных норм. Исключается любая амбивалентность внутри каждой из ассиметрич-ных оппозиций. Таким образом, идентичность перестает быть имманентной спонтанному человеческому опыту, а сверяется по нормативному идеалу, поддерживаемому культурно интеллигибельными представлениями об идентичности. «Интеллигибельными» Батлер называет «те тендеры, которые в некотором смысле формируют и поддерживают отношения согласованности и цельности между полом, тендером, сексуальными практиками и желанием» [2, с. 319]. Именно эти «компоненты» и составляют формулу «идентичности», обусловливая исключенность из семантического поля понятия «личность» всякого, кому не удается соответствовать тендерным нормам культурной интеллигибельности, определяющим это понятие. Так культурная матрица, через которую становится возможным «прочтение» гендерной идентичности, обусловливает существование только определенных «идентичностей» в логике принудительной гетеросексуальности. При этом, так называемые, нетрадиционные идентичности, которые лежат за границами непротиворечивых гендерных норм и не соответствуют нормам культурной интеллигибельности, не могут

«существовать» в данной культурной матрице. Они оказываются внешними, по отношению к культурному полю, логическими парадоксами. Таким образом идентичность выступает как продукт определенных политических практик, которые на случайной основе учреждают необходимый для достижения той или иной цели тип идентичности [2, с. 318]. Тендер, в свою очередь, выступает как сложное образование, тотальность которого постоянно откладывается на будущее и состояние которого в любой момент времени не представляет его исчерпывающе [Там же]. В этом определении заключается критика «идентичности» как самотождественной и внутренне непротиворечивой. В этом смысле, мы согласны с Батлер, что было бы неверным полагать, что дискуссия об идентичности должна была предшествовать дискуссии о гендерной идентичности по той простой причине, что «личности» становятся доступными пониманию, только обретая гендер (becoming gendered), то есть, обретая гендерную маркировку в соответствии с легко узнаваемыми стандартами гендерной интеллигибельности [13, с. 16].

Тема конструирования гендерной идентичности в терминах альтернативы гетеросексуальной нормативности раскрывается в понятии «квир-идентичность», которая функционирует в семантическом поле друговости, маргинализации и девиантности.

Квир-дискурс создает новую точку зрения на вопросы ген-дера, сексуальности и идентичности, в которой разнообразие и равенство становится основой для рассмотрения всевозможных проявлений человеческой уникальности без разделения на норму и отклонения [1]. Поскольку у исследователей нет согласия по поводу границ определения квир, амбивалентность данной категории является одной из ее привлекательных черт: в широком смысле, квир описывает те действия или аналитические модели, которые драматизируют несвязность в как бы стабильных отношениях между биологическим полом, гендерной идентичностью и направленностью сексуального влечения. В противовес эссенциалистским концептуа-лизациям гетеронормативности, которая провозглашает гете-росексуальность как фундаментальную категорию субъективности, феноменология квир фокусируется на несовпадениях между ними [7, с. 485].

Сам термин «квир» не имеет строгой и однозначной дефиниции. Как свидетельствуют работы основоположников и ве-

дущих представителей квир-теории - М. Фуко, Дж. Батлер, И. Кософски Седжвик, Д. Гальперин, Дж. Халберстам и др., в концепт «квир» заложена имманентная нестабильность и множественность значений. Квир-теоретики (а также субъекты, практикующие или признающие квир-идентичность) акцентируют не столько практики подобия (формирование сексуальности по признаку пола сексуального партнера), сколько практики несовпадения и различия (специфика опытов, практик, представлений). В результате в квир-теории под сомнение ставится продуктивность конструкции любой стабильной идентичности, а также реконфигурируются основанные на ней типы солидарности. Как отмечает А. Джагоз [4], концепт «квир» предполагает новые, более пластичные и значительно менее жестко структурированные идентификационные модели негетеронормативности и признает идею пластичной сексуальности, проблематизируя очевидность самого концепта гомосексуальности как такового. В связи с этим, как формулирует Джагоз, предлагаемый квир-теорией концепт негетеронормативности позволяет избежать дихотомии гомо/гетеро, поскольку ориентируется не столько на формальные признаки пола сексуального партнера, сколько на идеологемы, базовые принципы организации сексуальности конкретного субъекта и построение взаимоотношений в паре [7, с. 483-484].

Одним из ключевых моментов в квир-теории является то, что она ставит под сомнение категорию «идентичности» (не только гей- и лесби-идентичности, но и гетеросексуальной, т.е. категорию «гендерная идентичность» как таковую). И если для лесбигей-исследований было важным конструирование коллективной гомосексуальной идентичности, то в квир-теории идентичность постулируется как условный, случайный феномен, формирующийся под давлением господствующего дискурса и поддерживающий существующий социальный порядок, переводя её на уровень персональной идентификации и политической организации [4, с. 114]. Это, в свою очередь, приводит к пониманию идентичности как культурной иллюзии или мифа. «Размышлять об идентичности как о «мифологической» конструкции совершенно не означает отрицания её реального значения и воздействия на общество» [4, с. 115]. И даже теории множественных идентичностей, по мнению Дай-аны Фасс, «не сумели бросить вызов традиционному метафизическому пониманию идентичности как некоего единства»

[16]2. На этом основании квир-теоретики предлагают проект радикальной деконструкции идентичности. Об этом пишут Дж. Батлер, И. Кософски Сэджвик, Э. Гросс и другие квир-теоретики.

Как справедливо сказала Гейл Рубин, «в сфере сексуальности существуют свои внутренние политики, режимы несправедливости и модели угнетения. Точно также как и другие аспекты человеческого поведения, устойчивые институциональные формы сексуальностей везде и в каждый момент времени - это продукты человеческой активности. Эти формы пронизаны конфликтами интересов и политическим маневрированием, возникающими и реализующимися как преднамеренно, так и случайно. В этом смысле, сексуальность всегда рискует стать объектом политики дисциплины. Существовали периоды в истории, в которые сексуальность более жестко осуждалась и была более открыто политизирована. В такие периоды, сфера эротической жизни, в сущности, пересматривается» [19, с. 4]. Если женщины стали первой группой, которая обнаружила факт тендерного различия, то гомосексуальные и другие «меньшинства», чьи сексуальные идентичности не подходят под норму гетеросексуальности были первыми, кто обнаружил сексуальные политики [20, с. 7]. Пожалуй, М Фуко был одним из самых выдающихся таких теоретиков. Наряду с критикой западной метафизики, предпринятой Жаком Деррида и радикальным пересмотром психоаналитической теории Жака Лакана, многоплановое исследование <1уко проблемы власти и знания сформировало парадоксально дестабилизирующее основание для разработки проблемы человеческого субъекта [Там же]. Труды и стиль жизни Фуко, его достижения и критика его идей сделали его авторитетной фигурой для многих представителей теоретиков квир-теории (что зачастую нераздельно), а его анализ взаимоотношений знания, власти и сексуальности стал самым эффективным и бесспорным катализатором возможности развития квир-теории в философской антропологии.

Термин «квир» (queer) в английском языке может применяться как существительное, прилагательное и глагол, но в любом случае он определяется только в противопоставлении с понятием «нормальный» или нормализация. Квир-теория не

2 Цит. по: [4,. с. 122].

имеет единой, систематической, концептуальной или методологической основы, а, напротив, представляет собой своеобразную коллекцию интеллектуальных подходов к рассмотрению проблемы отношений между полом, гендером и сексуальным желанием. Этот термин описывает широкий круг разнообразных критических практик и приоритетов: прочтение репрезентации гомосексуального желания в литературных текстах, фильмах, музыке, образах; анализ социальных и политических отношений власти сексуальности; критика системы пол-гендер; философские исследования транссексуальной и трансгендерной идентичности. Квир-теория, таким образом, крутится вокруг идей Фуко, ее теоретики, работая в широком спектре академических дисциплин, развивали его идеи применительно к сферам сексуальности и общества.

В своем исследовании сексуальности Фуко не говорит о ней как о физической организации тела или как о поведении, его интересует история того способа, каким в дискурсах, моральных, политических, этических, философских, ставился вопрос о сексуальности, какую форму интереса проявляли к ней после Средневековья [9, с. 23]. Аналитика сексуальности для Фуко была частным примером, на котором он стремился конституировать «политическую экономию» воли к знанию и имманентные ей стратегии власти.

Еще в «Истории безумия» (1961) [14]3 Фуко определяет отправную точку, предложенного им философского анализа проблемы сексуальности: «Во все времена и, по-видимому, во всех типах культуры сексуальность охватывалась системой принуждения; но только в нашей культуре, причем сравнительно недавно, она оказалась строго поделена между Разумом и Неразумием, а следовательно, ступенью ниже, - между здоровьем и болезнью, нормальным и ненормальным» [11, с. 104]. Первый том «Истории сексуальности» Фуко был написан в 1970-х гг., к моменту окончания так называемой «сексуальной революции» в западной культуре. Фуко рассуждает об общепринятом на тот момент восприятии угнетения сферы сексуального в Викторианской эпохе, давшей путь прогрессивному раскрепощению и просвещению в XX в. Отрицая значимость «гипотезы подавления» сексуальности, он

3 См. русский перевод [11].

отвечает на столь популярный лозунг 60-х годов о «сексуальном освобождении» еще в статье 1963 года: «Теперь охотно верят, что в современности сексуальность приобрела свою природную истину... Современную сексуальность не характеризует то, что благодаря Саду и Фрейду она приобрела язык своей природы или своей разумности. Благодаря мощи их дискурсов она была «денатурализована» - выброшена в пустое пространство, где ей противостоят весьма жалкие формы предела и где ее потустороннее и все ее разлитие сводятся к прерывающему ее неистовству» [12, с. 113].В традиционном восприятии, сексуальность мыслилась как естественный атрибут человеческой жизни, как то, что подавлялось в западном обществе и культуре начиная с XVII века (с развитием капиталистической системы), спрятанная от взглядов, немая, запрещенная цензурой не только в письме, но и в речи, тема. Но сексуальность, тем не менее, все еще проглядывала сквозь плотные шоры чопорности и строгости XIX в., хотя и была зажата запретами и вытеснением, пока не смогла наконец вырваться на свободу. Фуко задается вопросом, действительно ли эта конформистская версия так же приятно звучит для нас, как и истинная правда. Было ли в действительности освобождение «сексуальности» и самих индивидов, от социального давления и притеснения? Фуко отвергает гипотезу подавления и утверждает, что факты XIX в. указывают на то, что не запреты говорить о «сексуальности», а, наоборот, значительное разрастание и увеличение дискурсов о сексуальности начиная с XVI века имело место быть. Критика интеллектуального подхода к сексуальности как к подавляемой властью была частью генеалогического похода Фуко против Лакана [5, с. 302] (и Леви-Стросса), так как в «Истории сексуальности» он отходит от археологии знания. Одно из существенных замечаний Фуко, - его критика биологического детерминизма в отношении природы сексуальности. Он утверждает, что это конструируемая категория, которая развивается и имеет свои корни в истории, культуре и обществе, а не в природе индивидуумов. Главную роль в формировании сексуальности Фуко отводит институциям и дискурсам (то есть практикам говорения), его волновало, как производится сексуальность и как она функционирует в обществе, а не чего в ней больше предрасположенной ориентации, заложенной природой или социальной обусловленности [17, с. 4]. Задача Фуко - вписать гипотезу подавления в рамки общей экономи-

ки дискурсов о сексе внутри современных обществ, начиная с XVII века, то есть выявить режим «власть-знание-удовольствие», поддерживающий дискурс о сексуальности [5, с. 304]. Фуко раскрывает механизмы, исполняемые дискурсами, которые побуждают индивидуумов производить знание о своей сексуальности, которая таким образом уже не является чем-то природным или имманентным человеку, но культурным конструктом, который составляет живую ткань отношений власти. Западная модель власти-знания «scientia sexualis», как обозначил, Фуко, в отличие от модели «ars erotica», которая существовала в культуре Китая, Японии, Индии, Римской Империи и арабо-мусульманских обществах и была основана на умножении удовольствий и извлечении из них истины, была ориентирована на выявлении «постыдной» правды о сексуальности. Эта форма производства истины о сексе упорядочивалась особой формой власти-знания и использовала процедуру «признания» как основной метод для ее нахождения. Начиная с исповеди в Христианской традиции, через медицинские, юридические, семейные и педагогические практики и вплоть до современной науки психоанализа ведется скрупулезная запись истории мужчин, женщин, мальчиков и девочек, которые изучают свои желания, эмоции, мысли, их прошлое и настоящее, рассказывая - священнику -о своих грехах, доктору - о симптомах, - признаваясь в грехах, в желаниях, в преступлениях, признаваясь в истине. Так истина становится сексуальной. А сексуальность Фуко обозначает, как коррелят дискурсивной практики scientia sexualis. В любой процедуре признания задействован один и тот же механизм, где интерпретация или толкование сказанного, процедура «выведения» истины о субъекте производится неким авторитетным лицом или институцией. «Признание - это такой дискурсивный ритуал, где субъект, который говорит, совпадает с подлежащим высказывания; это также ритуал, который развертывается внутри определенного отношения власти, поскольку признание не совершается без присутствия, по крайней мере виртуального, партнера, который является не просто собеседником, но инстанцией, требующей признания, навязывающей его и его оценивающей, инстанцией, вмешивающейся, чтобы судить, наказывать, прощать, утешать и примирять; ритуал, где истина удостоверяет свою подлинность благодаря препятствиям и сопротивлениям, которые она должна была преодолеть, дабы себя сформулировать; это,

наконец, ритуал, где самый акт высказывания, безотносительно к его внешним последствиям, производит внутренние модификации в том, кто его произносит: этот акт его оправдывает, искупает его вину и его очищает; он облегчает тяжесть его проступков, освобождает его и обещает ему спасение» [10, с. 161]. Истина, которая «обнаруживается» в этом процессе, естественно, не обнаруживается, а производится. Она существует как знание в рамках определенного дискурса, пронизанная отношениями власти. Это обеспечивалось схемой научной ре1улярности, включающей: клиническую кодификацию принуждения к истине, постулирование всеобщей и диффузной причинности, использование принципа латентно-сти, присущей сексуальности, использование метода интерпретаций и медикализацию последствий признания [10, с. 165-168]. Под медицинской мыслью Фуко понимает способ восприятия вещей, который организуется вокруг нормы, то есть, пытается отделить нормальное от ненормального, где медикализация подразумевает средства исправления, которые нельзя назвать в полном смысле средствами наказания, но можно назвать средствами преобразования индивида, с чем связана целая технология поведения человеческого существа [9, с. 14]. Начиная с конца XVIII века и далее, сексуальность воспринималась как нечто требующее регуляции и администрирования, а не осуждения. Церковь и Закон уже давно установили режимы регуляции сексуальности, но в эпоху Просвещения были разработаны новые политические практики, которые сосредоточились на сексуальности индивида. В измененном виде, секуляризованные, процедуры церковного признания, стали стержнем всего многообразия техник ин-тернализации социальных норм. Именно этот механизм заложил «концептуальную основу» восприятия многих аспектов сексуальности и идентичности в современности, включая оппозицию между гомосексуальностью и гетеросексуальностью.

В параграфе «Имплантация перверсий» [10] Фуко развивает идею о том, что в XIX веке в поле сексуальности выделилось новое измерение - измерение «противоестественного». Власть производит и фиксирует сексуальную разнородность, а денатурализованная сексуальность принуждается к дискурсивному существованию. При этом, «гетеросексуальная моногамия» [10, с. 136] становится тем внутренним нормативом, с которым соотносится все поле практик и удовольствий, а также определяется перверсивная модель субъективности, то есть

квир-субъекгивность, как нечто выходящее за рамки данного норматива. Одним из самых провокативных утверждений Фуко было постулирование идеи конструкции гомосексуальной идентичности, что стало активным катализатором в развитии квир-теории. Фуко утверждал, что «гомосексуальность» в современном понимании - это недавнее изобретение. Многие историки гомосексуальности пытались провести параллели между гомосексуальной гендерной идентичностью в XX веке и ее формированием в более ранних периодах. Фуко, настаивал, напротив, категория гомосексуальности выросла в рамках событий 1870-х годов, и как всякая категория сексуальности, должна рассматриваться как конструированная категория знания, а не «выделенная» в современности идентичность. Фуко не настаивал на том, что сексуальные отношения между людьми одного пола не существовали до XIX века. В период Ренессанса, например, такая сексуальная практика, как содомия, была осуждаема Церковью и запрещена законом, одинаково, как между мужчиной и мужчиной, так и между мужчиной и женщиной [20, с. 17]. Но фундаментальная разница между этой более ранней формой регулирования сексуальных практик и формой XIX века состоит в интенции последней идентифицировать, то что Фуко называет «видами» человека, ненормального типа, с сексуальностью, определяемой как «неправильная», отклоняющаяся от нормы. Поэтому, если мужчин и женщин в XVI веке система власть-знания побуждала «признаваться» в постыдных проступках против закона Божьего и закона государства, то в XIX веке мужчина, который участвовал в сексуальных отношениях с другим мужчиной воспринимался системой и проходил интернализацию как субъект «гомосексуальный». Наряду с другими субъектами, чья сексуальность стала предметом пристального интереса и заботы медицинской мысли XIX века (включая женщин, детей, рабочий класс4), «гомосексуальность» стала фокусом многих стратегий и дисциплин. Эти сексуальные политики (technologies of sex) были направлены на сохранение и взращивание продуктивной и воспроизводящейся популяции (или рабочей силы), которая отвечала бы запросам и нуждам развивающейся капиталистической системы. Ключевым звеном в этом социальном воспроизводстве была буржуазная семья, которая

4 См. [9].

и являлась производителем рабочей силы. В этом ключе легко объяснить беспрецедентный интерес к «проблеме» детской мастурбации и появление распространенных текстов и стратегий, направленных на контролирование сферы детской сексуальности. В рамках репродуктивной концепции, однополые желания и практики были проблемным полем реализации, как отклоняющиеся от воспроизводственной нормы. Гомосексуальность оказалась и предметом исследования, и предметом подчинения, подвергаясь систематическому исследованию в рамках различных дискурсивных практик, включая демографию, образование, закон, чьи интенции были направлены на сохранение здоровья и чистоты населения. Как говорит Фуко, «было бы неправильно видеть в этом размножении дискурсов только количественный феномен, нечто вроде простого роста, как если бы было безразлично, что в этих дискурсах говорится, как если бы факт, что о сексе говорят, был сам по себе более важным, чем те повелительные формы, которые говорением о нем на него накладываются. Ибо разве выведение секса в дискурс не упорядочивается задачей изгнать из реальности те формы сексуальности, которые не подчинены строгой экономике воспроизводства, задачей сказать «нет» тому, что не ведет к появлению потомства, исключить удовольствия на стороне, ограничить или исключить практики, которые не ведут в конечном счете к продолжению рода?» [10, с. 133-134]. Признание в содомии для мужчин и женщин XVI века было сопряжено с переживанием греховности самого акта, тогда как в случае с гомосексуализмом в XIX столетии, акцент делался не на действии индивида, а на «научно» установленном состоянии индивида. Как пишет Фуко: «гомосексуальность появилась как одна из фигур сексуальности, когда ее отделили от содомии и связали с некой внутренней андрогинией, неким гермафродитизмом души. Содомит был отступником от закона, гомосексуалист является теперь видом» [10, с. 142]. Персонажем, который только можно было понять, разгадав его сексуальность, в которой было охвачено все его существо. Сексуальность «присутствует в нем повсюду, является подкладкой всего его поведения, поскольку она является его скрытым и бесконечно активным принципом; она бесстыдно написана на его лице и на теле, поскольку она - тайна, которая все время себя выдает» [Там же]. Конструкция гомосексуальной идентичности в конце XIX - начале XX веков имела негативные последствия. Факт конструирования идентично-

сти субъекта не делает ее менее реальной и объективной для самого индивида. Гомосексуалист был патологизирован в качестве перверсивного или девиантного вида, стал примером отклонения в развитии, случаем, требующем вмешательства, и, в общем, формой аберрации гетеросексуальной нормы. Вследствие этого, он был субъектом, подлежащим дисциплинарным, изолирующим и субординационным мерам социального контроля [20, с. 20], как и всякий, кто подпадал под категорию «ненормального».

Модель отношений власти для Фуко представлялась всегда как производящая и полностью исключающая сопротивление: «Не существует отношений власти без сопротивления ей; чем позднее эти отношения были сформированы, тем более они сильны и эффективны, так как они возникают непосредственно в точке, где отношения власти осуществляются; сопротивление власти не обязательно должно исходить из любого другого места, ни чтобы быть реальным, ни чтобы неуклонно, попадать под действие власти, будучи ее соратником» [15, с. 142]. Утверждение Фуко о том, что дискурс является одновременно и инструментом, и эффектом власти, множественность элементов которого может быть задействована в различных стратегиях, является значительным акцентом в исследовании дискурса как поливалентного «возвращенного» образования. «Так что появление в XIX веке в психиатрии, в юриспруденции, а также в литературе целой серии дискурсов о видах и подвидах гомосексуальности, инверсий, педерастии, «психического гермафродитизма», несомненно, способствовало очень сильному продвижению различных форм социального контроля в этой области «первертированности», но оно способствовало также и конституированию некоего «возвращенного» дискурса: гомосексуальность стала говорить о себе, отстаивать свою законность и свою «естественность», и часто в тех же терминах, в тех же категориях, посредством которых она была дисквалифицирована медициной» [10, с. 203]. В этой модели «возвращенного» дискурса легко можно увидеть зарождение политик идентичности. Те, кто производятся как девиантные субъекты, могут обрести общее дело, обрести общий громкий голос «против», которые превращают признание в призвание. Так, дискурс сексологии, производит «инвертированную» категорию идентичности как аберрацию нормы, но также создает условия рефлексии для индивида относительно своего политического или социального положения. Это

также создает возможность для нового словаря и области знания, которые в свою очередь непосредственно используются маргинальными субъектами. Так, было предпринято несколько попыток привлечь существовавшие исследования и теории гендерной инверсии, в частности гомосексуальности, чтобы продемонстрировать, существование дискриминации в конце XIX века [20, с. 22]. Но для Фуко анализ «нескончаемых спиралей власти и удовольствия» [10, с. 145], которые производятся дискурсами сексуальности, не могут быть просто сведены к бинарной оппозиции дискурса и «возвращенного» дискурса. «Сексуальная мозаика» современного общества это динамичная сеть, в которой оптимизация власти достигается вместе и через умножение удовольствий, а не через их запрещение или ограничение. Представляется сложным рассматривать власть не в традиционном понимании как негативную силу, действующую над индивидами или группами, однако анализ Фуко понимает власть исключительно как отношения власти, которые одновременно и контролируют, и производят, это требует рассмотрения вне рамок логики политического конформизма, рассмотрения власти в терминах доминирования и сопротивления. Отношения власти не могут быть просто уничтожены или изменены. По мнению некоторых исследователей, Фуко заканчивая первый том «Истории сексуальности», бросает вызов существующей «экономики тел и удовольствий» [10, с. 261], призывая экономику, которая не подчинена «суровой монархии секса» [10, с. 268]. Это может показаться утопией, но если предположить, что это чистая спекуляция, то нет оснований предполагать, что «такое» будущее поправит ситуацию. В последующих работах - «Использование довольствий» и «Забота о себе», - Фуко исследовал подходы к сексу в более ранних социальных и этнических обществах, которые заметно отличаются от существующих в современном западном обществе. Как пишет Н.Х. Орлова: «христианская этика брака, христианская мораль пола (morale sexualle) значительно отличаются от нормативных канонов дохристианской эпохи. Однако многие исследователи (А. Форель, Р. Крафт-Эбинг, К. Юнг, М. Фуко, Б. Рассел и др.) обнаруживают, что и в язычестве, и в христианстве есть фундаментальные позиции, которые во все времена как-то регламентировались или, по крайней мере ритуализировались» [6, с. 8]. Фуко сконцентрировался на греческих и римских техниках себя, а также их связи с техниками самосовершенствования в раннем христи-

анстве. Здесь он говорит о дисциплинарных практиках, посредством которых индивиды стремились трансформировать себя, чтобы достигнуть определенного уровня счастья, чистоты, мудрости, совершенства или бессмертия [20, с. 24]. В греко-римской культуре желание и сексуальные практики относились к вопросам этики и морали, и не воспринимались как крайне постыдная и репрессивная правда человеческого опыта, как стало впоследствии. Христианская культура изменила этическую модель классического мира. Согласно Фуко, христианство сформировало универсальную систему моральных кодов и запретов, которые были в большей степени центрированы вокруг «истины о сексе».

В заключении хочется отметить, что, по мнению автора, идентичность индивида, устанавливается через дискурс, производство истины о самом себе, которая производится посредством сетки гендерных норм. Власть производит подчинение субъекта необозримо для него самого. Субъективность обусловливается сексуальностью, которая является одним из режимов субъективации человека в культуре. Применение фукианской теории субъективации, рассматривающей производство субъекта в системе «экономии власти», также может служить основанием квир-теории. В статье выделены основные константы дискурса нормализации, такие как «гетеросексуальная моногамия» (Фуко), «гетеросексуальная матрица» (Батлер), «приоритет исключительной гетеросексуальности» (Бем), «гетеросексуальный договор» (Виттиг), «принудительная гетеросексуальность» (Рич). Характеризуется модель гендерной интеллигибельности, которая предполагает гендер, определяемый через включение в оппозицию и подчинение иерархии при помощи принудительных регулятивных практик гетеросексуальности, которые создают «идентичности» посредством сетки гендерной нормативности, при этом исключается любая амбивалентность внутри каждой из ассиметричных оппозиций.

Литература

1. Аусландер Л. Женские + феминистские + лесбийские-гей + квир исследования = гендерные исследования? / / Введения в гендерные исследования. Часть 2. Хрестоматия / Под ред. C.B. Жеребкина. Харьков: ХЦГИ; СПб.: Алетейя, 2001.

2. Батлер Дж. Тендерное беспокойство //Антология гендер-ной теории. Под ред. Е.Гаповой. Минск: Пропилеи, 2000.

3. Гапова Е. Тендерная проблематика в антропологии / / Введение в гендерные исследования. Ч. I: Учебное пособие. Под ред. И. А. Жеребкиной. Харьков: ХЦГИ, 2001; СПб.: Алетейя, 2001.

4. Джагоз А. Введение в квир-теорию. Перевод М. Кукарце-вой / Отв. ред. В.Е. Катаев, М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2008.

5. Дьяков А. В. Мишель Фуко и его время / А. В. Дьяков. СПб.: Алетейя, 2010.

6. Орлова Н.Х. Антропология пола и брака в христианстве. СПб., 2006.

7. Романцова О. Аннамари Джагоз. Введение в квир-теорию / Интервью и рецензии // Гендерные исследования, 2010, №

20-21.

8. Рубин Г. Обмен женщинами: заметки по политэкономии пола / / Антология гендерной теории. Минск: Пропилеи, 2000. С. 99-113.

9. Фуко М. Власть, великолепный зверь // Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления, и интервью / Пер. с франц. Б. М. Скуратова под общей ред. В П. Большакова. М.: Праксис, 2006. Ч. 3.

10. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. Пер. с франц. М., Касталь, 1996.

11. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. Пер. И. К. Стаф. СПб.: «Университетская книга», 1977.

12. Фуко М. О трансгрессии // Танатография Эроса. Жорж Батай и французская мысль середины XXX века. Сост. и пер. С. Л. Фокина. СПб.: «Мифрил», 1994.

13. Butler J. Gender Trouble: Feminism and the Subversion of Identity. Routledge. NY., London. 1990.

14. Foucault M. Folie et déraison. Histoire de la folie a l'âge

classique. Ed: Plon, 1961. Foucault M. Power and Strategies // Michel Foucault: Power/Knowledge: Selected Interviews and Other Writings, 1972-1977, Colin Gordon (ed.), New York: Pantheon, 1980.

15. Fuss. D. Essentially Speaking; Feminism, Nature and Difference. NY, Routiedge, 1989.

16. Halperin D. Saint Foucault: Towards a Gay Hagiography. New York and Oxford: Oxford University Press, 1995.

17. Rubin G. The Traffic in Women: «Political Economy» of Sex / /

R. Reiter, ed., Toward an Anthropology of Women. New York: Monthly Review Press, 1975. pp. 157-210.

18. Rubin G. Thinking Sex: Notes for a Radical Theory of the Politics of Sexuality // Abelove Henry, Barale Aina Michele, Halperin David M. (eds.). The Lesbian and Gay Studies Reader, New York and London: Routledge, 1993.

19. Spargo T. Foucault and Queer Theory. Icon Books Ltd., Duxford, Cambridge; Totem Books, NY, 1999.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.