CC BY
12
УДК 130.2
ЭО1: 10.51522/2307-0382-2023-255-8-56-65
СЕРГЕЙ БОРИСОВИЧ ПОНОМАРЕВ
главный научный сотрудник ФКУ НИИ ФСИН России, доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач Российской Федерации И docmedsb@mail.ru, https://orcid.org/0000-0002-9936-0107
Москва
Криминальная субкультура глазами этолога
Аннотация. Статья посвящена рассмотрению криминальной субкультуры с позиции философ-ско-антропологического течения - этологии человека. Показано, что законы этологии проявляются в поведении осужденных, приверженных тюремной субкультуре. Отображена роль генетических исследований при этологическом анализе тюремной субкультуры. Проведен сравнительно-системный анализ роли этологической составляющей в формировании индивидуального криминального поведения и роли этологического фактора в тюремном кастообразовании. Показано сходство моделей кастообразования в коллективах осужденных и в среде представителей животного мира. Сделан вывод о необходимости применения законов этологии при разработке стратегии противодействия тюремной субкультуре.
Ключевые слова: тюремная субкультура, этология человека, генетика, ген преступника, касты, геном человека
Для цитирования
Пономарев С. Б. Криминальная субкультура глазами этолога // Ведомости уголовно-исполнительной системы. 2023. № 8. С. 56-65. https://www.doi.org/10.51522/2307-0382-2023-255-8-56-65.
5.7.7 Социальная и политическая философия (философские науки)
Одной из существенных задач, стоящих перед пенитенциарной наукой, является комплексно-системный анализ криминальной субкультуры с целью создания эффективной системы противодействия ей. Многочисленные исследования в этой области касаются прежде всего психологических, юридических, социальных и педагогических аспектов проблемы. В настоящее время пенитенциарная наука обладает развитым методологическим аппаратом, включающим теоретические и практические разработки в области нейтрализации и предупреждения распространения указанного культурно-социального явления [1]. Относительно новым направле-© Пономарев С. Б., 2023
нием криминологии являются исследования в области этологии человека [2].
Целью данной работы является обозначение проблемы определения роли этологического фактора в развитии тюремной субкультуры.
Известно, что этология - это мульти-дисциплинарная отрасль науки, вбирающая в себя знания зоологии, генетики, физиологии, психологии, эволюционного учения, антропологии, системного анализа. Это наука о групповом и индивидуальном поведении животных, объясняющая его особенности с позиции учения о генетически запрограммированных инстинктах и с позиции дарвиновской теории эволюции. За создание нового на-
SERGEY B. PONOMAREV
Chief Research Officer of the Research Institute of the FPS of Russia, Doctor of Medicine, Professor, Honored Doctor of the Russian Federation docmedsb@mail.ru, https://orcid.org/0000-0002-9936-0107 Moscow
Criminal subculture through the eyes of an ethologist
Abstract. The article is devoted to the consideration of the criminal subculture from the standpoint of the philosophical and anthropological trend - human ethology. It is shown that the laws of ethology are manifested in the behavior of convicts who are committed to the prison subculture. The role of genetic research in the ethological analysis of the prison subculture is shown. A comparative systemic analysis of the role of the ethological component in the formation of individual criminal behavior and the role of the ethological factor in prison caste formation has been carried out. The similarity of models of caste formation in the collectives of convicts and among representatives of the animal world is shown. It is concluded that it is necessary to apply the laws of ethology when developing a strategy to counter the prison subculture.
Keywords: prison subculture, human ethology, genetics, criminal gene, castes, human genome
For citation
Ponomarev S. B. Criminal subculture through the eyes of an ethologist // Vedomosti of the Penal System. 2023.
№ 8. P. 56-65. https://www.doi.org/10.51522/2307-0382-2023-255-8-56-65.
5.7.7 Social and political philosophy (philosophical sciences)
учного направления - этологии ее основоположники (К. Лоренц, К. фон Фриш, Н. Тинберген) в 1974 году были удостоены Нобелевской премии.
Предметом этологии является изучение генетически детерминированных (врожденных) элементов поведения животных [3], особенно в плане их общественного поведения в естественных природных условиях. Предложенная К. Ло-ренцом этологическая теория инстинкта говорит о том, что формы поведения живых существ подчинены приобретенному в процессе филогенеза генетическому контролю.
Затрагивая многие проблемы смежных наук, этология, как наука об ин-
стинктивном и видоспецифическом поведении, в настоящее время разделилась на несколько различных течений (когнитивная этология, экоэтология, социоэто-логия, нейроэтология, этология городской среды, этология искусства и другие), среди которых в рамках рассматриваемой темы для нас представляет интерес этология человека.
Основоположник этологии человека И. Эйбл-Эйбесфельдт считал, что эта наука призвана применять методы этологии животных для исследования видо-специфического поведения человека как биосоциального существа [4]. Этология человека утверждает, что его действиями во многом управляют запечатленные
в его геноме врожденные наследственные коды, которые служат фундаментом для социального и культурного поведения. Этология человека «в отличие от общей и сравнительной этологии, изучающих поведение животных, ставит своей задачей исследование природных факторов человеческого поведения, культурно-биологической преемственности и генетических программ, эволюции форм культуры из поведенческих универсалий» [5]. В своих работах И. Эйбл-Эйбесфельдт смог продемонстрировать взаимосвязь между социальным поведением человека, его онтогенетическим развитием, физиологическими видами коммуникации, (использование органов чувств), а также показал и оценил роль пространства в формировании особенностей отношений между людьми в рамках различных культурных и субкультурных образований [4]. В этологии человека особая роль отводится также истории человеческих сообществ [6]. Как считал К. Лоренц, «этология рассматривает поведение животных и человека как функцию системы, обязанной своим существованием и своей особой формой процессу исторического становления, отражающемуся в истории вида и в развитии индивида, а у людей также и в истории культуры» [7]. С точки зрения этологии представители вида Homo sapiens не отличаются от представителей других видов животных. «Многие особенности его поведения, кажущиеся другим уникальными или загадочными, не выглядят такими, если знаешь, что существует целый букет сходных и родственных образцов поведения других видов» [8].
Особая роль в этологии человека отводится исследованиям в области генетики. «Этология изучает различные общебиологические аспекты поведения животных, но главную свою задачу видит в исследовании генетически обусловленных
(наследственных) форм поведения, в выявлении приспособительной роли тех или иных поведенческих актов (врожденных или приобретенных) для выживания и прогрессивного развития вида» [9]. Другими словами, одним из основных постулатов этологии человека является то, что все многообразие поведения Homo sapiens кодируется врожденными наследственными программами, полученными от биологических предков.
Важность роли биологического (генетического) фактора в этиологии преступного поведения в настоящее время ни у кого не вызывает сомнения [10]. Многочисленные эмпирические данные подтверждают существенный вклад генетической составляющей в поведение преступника [11, 12, 13, 14]. Это подкреплено наблюдениями над монозиготными близнецами [15], изучением родословных известных преступников [16]. Исследования генеалогических деревьев семей, в которых наблюдались родственные между собой люди, приверженные к противоправной деятельности, подтверждают весомый вклад генетического фактора в антисоциальное поведение индивида. В проведенных американскими учеными исследованиях была убедительно доказана значимость наследственности в возникновении преступного поведения [16], мало того, было продемонстрировано, что генетический фактор имеет более существенное воздействие на этиологию преступного поведения, нежели факторы окружающей среды [17, 18].
В плане анализа тюремной субкультуры с позиций генетического направления этологии человека нас могут интересовать два аспекта проблемы: роль этоло-гической составляющей в формировании криминального поведения и роль этологического фактора в тюремном кас-тообразовании. Рассмотрим каждую из этих проблем более подробно.
Так, в ходе изучения родословных лиц, склонных к насилию и совершению преступлений, на большом генетическом материале был выяснен факт передачи от родителей к потомкам мутированного гена, ответственного за синтез моноами-нооксидазы А (MAOA). Влияя на синтез серотонина (одного из «гормонов счастья»), указанная генетическая аберрация делает человека склонным к импульсивным поступкам и агрессивным действиям [13, 14]. Западные ученые назвали этот участок ДНК «геном преступника» [11], хотя более правильно называть этот ло-кус ДНК «геном агрессии» или «геном лидера». Расположение указанного гена в Х-хромосоме объясняет более высокий процент преступлений, совершаемых мужчинами по сравнению с женщинами, так как у женщин действие «гена преступника» нивелируется за счет активности второй женской Х-хромосомы.
Исследования, проведенные на значительном числе американских заключенных (несколько тысяч человек), показали не только наличие «гена преступника» у большинства из них, но также и прямую корреляционную зависимость между присутствием в наследственном аппарате человека «гена преступника» и его положением в бандитской группировке. Носители этого гена склонны к жестокости, применению оружия, стремятся к власти в криминальных структурах [19, 20].
Также были проведены и популяци-онные исследования, при этом выяснены факты, подтверждающие связь между культурными традициями народа и процентом содержания «гена преступника» в популяции. Так, например, носителями этого гена являются 59 % афроамерикан-цев (составляют большинство среди лиц, совершающих преступления в США), 56 % маори (воинственное новозеландское племя, до начала ХХ века практиковавшее каннибализм) [13].
Кроме того, исследователями отмечено кодирование геномом человека интенсивности продукции мужского полового гормона - тестостерона [21, 22], который влияет не только на физиологические характеристики организма, но и на состояние психики [23]. В результате действия тестостерона человек становится агрессивным, малоуправляемым, склонным к совершению антиобщественных поступков. Указанное позволило сторонникам эволюционной нейроандрогенной теории преступности получить еще одно подтверждение ведущей роли генетического фактора в причинах криминального поведения индивида.
Некоторыми вполне обоснованно задается вопрос: «Не представляют ли собой новейшие данные из области генетики подтверждение правоты теории Ч. Ломброзо о существовании так называемого врожденного преступника?». Им часто задаются люди, далекие от проблем криминологии, так как любому человеку, знакомому с рассматриваемой темой, совершенно ясно, что в этиологии преступного поведения задействованы не только генетические (биологические) детерминанты, но и другие (социальные, культурные, психологические, бытовые и прочие) факторы [15, 24]. Генетический фактор тут не является решающим. Действительно, носитель «гена преступника» при определенных условиях с высокой вероятностью может стать убийцей. Но при других условиях этот же человек с такой же долей вероятности может стать эффективным руководителем, умелым воином, выдающимся спортсменом.
В качестве иллюстрации к высказанному утверждению хочется привести данные, полученные в ходе исследования, проведенного среди заключенных США, задачей которого была идентификация сочетания условий, при которых у человека возникает устойчивая привержен-
ность к криминальной модели поведения. Было выяснено, что подобное состояние возникает при наличии следующих детерминантов: 1) наличие в геноме человека «гена преступника»; 2) пребывание в состоянии психологического дистресса; 3) жизнь в условиях неблагоприятной социальной среды; 4) перенесенная черепно-мозговая травма [12, 25].
Здесь следует акцентировать внимание на сочетании в пенитенциарном пространстве как минимум трех из указанных факторов: по свидетельству зарубежных исследователей, среди осужденных объективно преобладают носители «гена преступника» [19, 20]; практически все осужденные подвержены воздействию пенитенциарного стресса [26, 27, 28]; в условиях мест лишения свободы сконцентрированы представители маргинальных слоев общества, формирующих негативную социальную среду. Что же касается четвертого фактора (черепно-мозговая травма, ведущая к изменению психики), то тут необходимо привести данные статистики. Несмотря на то что далеко не у всех заключенных в анамнезе имеется черепно-мозговая травма, людей с расстроенной психикой среди них достаточно много. Так, по данным литературы, доля лиц с психическими расстройствами среди заключенных может достигать 80 % [29].
Таким образом, сочетание перечисленных факторов неизбежно влечет за собой приверженность к криминальной модели поведения в условиях пенитенциарного пространства [12, 25], что является благодатной почвой для доминирования в среде осужденных правил и законов тюремной субкультуры, а также способствует снижению ресоциализиру-ющего, исправительного эффекта пенитенциарной системы.
Следующая проблема, на которую следует обратить внимание при этологи-ческом анализе, - это оценка роли это-
логического фактора в тюремном касто-образовании.
При анализе поведения осужденных, вовлеченных в тюремную субкультуру, исследователями было выяснено, что существующая в их коллективах система взаимоотношений во многом копирует законы социальных отношений, выявленные этологами в сообществах общественных животных, к которым относятся многие виды рыб, птиц, насекомых и млекопитающих [2, 28].
Человек, как представитель животного мира вида Homo Sapiens, несет в себе набор генов, определяющих особенности общественного поведения, так как его генный аппарат унаследован им от предков-обезьян, ведущих стайную жизнь. Для человека и обезьян характерна такая общая, наследственно детерминированная характеристика, как разделенное на страты и построенное по принципам иерархии доминирования сообщество, однако этот факт никак не умаляет роли сложного, многогранного и значимого социального фактора в деятельности человека. Указанное было убедительно доказано на примере макак и собакого-ловых обезьян В. Р. Дольником, который утверждал, что доставшийся человеку от его предков генетический багаж формирует у человека животные паттерны поведения [8]. При этом интересен, например, такой факт, что схожесть генного набора шимпанзе и человека составляет 95 % [30]. Сравнивая правила, царящие в стае обезьян, с законами тюремной субкультуры, Ю. А. Лабас и И. В. Седлецкий напрямую указывают на их поразительное сходство [31].
Известно, что пенитенциарная субкультура характеризуется таким признаком, как деление коллективов осужденных на неформальные страты, или тюремные касты [1]. Наиболее часто криминологами упоминаются следующие:
«воры», «мужики», «петухи», «черти», «козлы» [1, 32, 33, 34, 35, 36]. Социальная дифференциация в условиях отбывания наказания отличается большой вариативностью, в ряде случаев можно отметить существование множества подкаст, объединений и сообществ, например таких, как «комерсы», «крысы», «шныри», «бакланы», «молотобойцы», «шерсть» и тому подобные. Так, в частности, А. В. Пищел-ко и Д. В. Сочивко сообщают о 12-член-ной структуре социальной организации осужденных [37].
Этологами доказано, что для эффективной организации функционирования сообщества представителей одного таксона в ряде случаев необходимо кастовое строение социума - наличие устойчивых групп животных (так называемых каст), каждой из которых присуще выполнение определенных социальных функций. Крайнее проявление кастообразования (называемое эусоциальностью) наиболее выражено у общественных насекомых (муравьев, шмелей, пчел, термитов и других), в таксонах которых разница между представителями каст носит онтогенетический характер. Внешне разделение на страты у собранных вместе представителей одного вида происходит как бы спонтанно, но на самом деле оно кодируется наследственным аппаратом общественных животных.
Так, прекрасной иллюстрацией касто-образования служат результаты наблюдений за крысами [38]. В ходе опытов перед животными ставились задачи по добыче пищи, связанные с угрозой жизни (приманку надо было получить, проплыв по заполненному водой туннелю). В ходе исследования было выяснено, что при выполнении условий опыта в группах крыс происходит спонтанное разделение животных на касты. Это «организаторы-воры» (сами не трудятся, отбирают пищу у «тружеников»), «помощники воров»
(личная «гвардия», которая обслуживает «воров»), «труженики» (ныряют в затопленный туннель за пищей), «отверженные» (питаются крошками, оставшимися после дележа), «независимые» (отстаивают свои права и не делятся добычей ни с кем). При углубленном анализе создавшейся модели социального взаимодействия было установлено, что в общем виде она соответствует строению неформального отношения между стратами (так называемыми мастями) осужденных. Четырехзвенное строение иерархии осужденных, вовлеченных в пенитенциарную субкультуру («авторитеты» -«блатные» - «мужики» - «опущенные»), копирует абстрактную схему социальной коммуникации животных, находящихся в экстремальной ситуации [2].
Еще одно наблюдение, которое дает ученым пищу для размышления: в случае если во вновь создаваемую группу подопытных крыс включались исключительно одни «воры», либо «помощники воров», либо «работники», то в ней спонтанно происходило новое разделение социальных ролей: вычленялись новые группы «работников», «воров» и «отверженных» [38]. Это явление, но уже в среде осужденных, можно проиллюстрировать выдержкой из статьи Л. Самойлова (Л. С. Клейна), который писал: «Для них, обиженных, администрация создала специальные замкнутые отделения в тюрьме и лагере (обиженки), чтобы как-то обезопасить их от бесчинств, но всех чушков туда не упрятать. И главное, они снова выделяются средой, а в оби-женках немедленно возникают - уже из самих обиженных - те же три касты: свои воры, свои мужики и свои чушки. Так что система обладает замечательной воспроизводимостью» [39]. В подтверждение незыблемости указанного закона этологии можно привести мнение Г. Ф. Хохрякова, который писал, что «четырехчленное раз-
деление тюремного социума чрезвычайно живуче. Оно наблюдается даже тогда, когда осужденные, представляющие одну субкультурную группу, были собраны в одной колонии» [40].
В заключение статьи хочется привести слова, которые, по свидетельству А. П. Ештокина, принадлежат бывшему министру юстиции Российской Федерации А. В. Коновалову: «Удручает не просто субкультура, а целая культура, неподвластная, непрозрачная закону, которую создали представители преступного мира и сотрудники уголовно-исполнительной системы» [41]. Однако если изучать проблему пенитенциарной субкультуры с точки зрения этологии человека (в частности, исходя из представленных в статье теоретических выкладок), то становится ясно, что обвинение сотрудников ФСИН России в создании и пестовании тюремной
субкультуры в корне беспочвенно. Одним из объяснений причин устойчивого существования этого социокультурного явления можно считать законы этологии человека, которые включаются при сочетании целого комплекса условий (описаны выше). При этом фактор генома человека играет далеко не последнюю роль. Таким образом, этологический компонент представляет собой один из детерминантов, обусловливающих существование неформальной социальной организации коллективов осужденных (тюремную субкультуру). Поэтому в настоящее время впору говорить о самостоятельной ветви этологии человека - этологии пенитенциарного пространства, а основные теоретические положения и законы этологии следует активнее использовать в разработке стратегии противодействия тюремной субкультуре.
1. Тулегенов В. В. Неформальное разделение осужденных в пенитенциарных учреждениях России как отражение современной криминальной ситуации // Вестник Владимирского юридического института. 2013. № 3. С. 48-57.
2. Пономарев С. Б. Криминальная субкультура с позиции этологии человека и теории систем. Ижевск : ИжГТУ им. М. Т. Калашникова, 2017. 146 с.
3. Tinbergen N. An objectivistic study of the inmate behavior of animals // Bibl. Biotheor. 1942. No 1/2. P. 39-98.
4. Eibl-Eibesfeldt I. Human ethology. 2nd. ed. New Jersey : Transaction Publishers, 2007. 848 p.
5. Шмерлина И. А. Социология и этология человека // Социологический журнал. 2001. № 1. С. 33-43.
6. Меликян М. А. Этология глобального человека // Ноосферные исследования. 2016. № 1. С. 118-133.
7. Лоренц К. Так называемое зло. М. : Культурная революция, 2008. С. 11.
8. Дольник В. Р. Этологические экскурсии по запретным садам гуманитариев // Природа. 1993. № 1. С. 73.
9. Ерахтин А. В., Портнов А. Н. Философские проблемы этологии и зоопсихологии. М. : Знание, 1984. С. 7.
10. Свирин Ю. А. Биологический (генетический) фактор как одно из условий преступного поведения // Российская юстиция. 1996. № 12. С. 23-31.
11. Brunner H. G., Nelen M., Breakefield X. O., Ropers H. H., van Oost B. A. Abnormal behavior associated with a point mutation in the structural gene for monoamine oxidase A // Science. 1993. Vol. 262. № 5133. P. 578-580.
12. Fallon J. The Psychopath Inside: а neuroscientist's personal journey into the dark side of the brain. Los Angeles : University of California, 2014. 256 p.
13. Sabol S. Z., Hu S., Hamer D. A. functional polymorphism in the monoamine oxidase A gene promoter // Hum Genet. 1998. № 103 (3). Р. 273-279.
14. Stanford M. S., Houston R. J., Villemarette-Pittman N. R., Greve K. W. Premeditated aggression: Qinical assessment and cognitive psychophysiology // Personality and Individual Differences. 2003. № 34. Р. 773-781.
15. Щербаков Г. В., Лаврентьева И. В. Биологическое, личностное и социальное в происхождении преступности // Прикладная юридическая психология. 2021. № 2. С. 50-64.
16. Piquero A. R., Farrington D. P., Blumstein A. Key issues in criminal career research: new analyses of the Cambridge Study in Delinquent Development // Contemporary Sociology. 2008. 37 (2). Р. 159-160.
17. Moffitt T. E. Adolescence-limited and life-course-persistent antisocial behavior: a developmental taxonomy // Psychol. Rev. 1993. № 100 (4). Р. 674-701.
18. Moffitt T. E. The new look of behavioral genetics in developmental psychopathology : gene-environment interplay in antisocial behaviors // Psychol. Bull. 2005. № 131 (4). Р. 533-554.
19. Schwartz J. A., Beaver K. M. Evidence of a gene x environment interaction between perceived prejudice and MAOA genotype in the prediction of criminal arrests // Journal of Criminal Justice. 2011. № 39. Р. 378-384.
20. Vaske J., Wright J. P., Boisvert D., Beaver K. M. Gender, genetic risk, and criminal behavior // Psychiatry Research. 2011. № 185. Р. 376-381.
21. Ellis L. A Theory Explaining Biological Correlates of Criminality // European Journal of Criminology. 2005. № 2 (3). Р. 287-315.
22. Ellis L., Hoskin A. W. The evolutionary neuroandrogenic theory of criminal behavior expanded // Aggression and Violent Behavior. 2005. Vol. 24. P. 61-74.
23. Dabbs J. M., Carr T. S., Frady R. L., Riad J. K. Testosterone, crime, and misbehavior among 692 male prison inmates // Personality and Individual Differences. 1995. № 18 (5). Р. 627-633.
24. Mengzhen L., Yu J., Scott V. Association studies of up to 1.2 million individuals yield new insights into the genetic etiology of tobacco and alcohol use // Nature Genetics. 2019. № 51. P. 237-244.
25. Tiihonen J., Rautiainen J., Ollila H. M. Genetic background of extreme violent behavior // Molecular psychiatry. 2015. Vol. 20. P.786-792.
26. Чирков А. М. Пенитенциарный стресс // Вестник института: преступление, наказание, исправление. 2009. № 8. С. 47-55.
27. Мельникова Д. В., Дебольский М. Г. Пенитенциарный стресс и особенности его проявления у осужденных, подозреваемых, обвиняемых // Психология и право. 2015. Т. 5. № 2. С. 105-116.
28. Пономарев С. Б., Половникова А. А., Тоцкий С. И., Чубаров А. Л. Синдром тюремной социальной депри-вации в молодом возрасте. Екатеринбург : УрО РАН, 2008. 148 с.
29. Макушкина О. А., Панченко Е. А. Современная концепция комплексной профилактики противоправного поведения лиц с психическими расстройствами // Сибирский вестник психиатрии и наркологии. 2018. № 1. С. 49-56.
30. Britten R. D. Divergence between samples of chimpanzee and human DNA sequences is 5 % counting indels // Proceedings National Academy Science. 2002. № 99. Р. 13633-13635.
30. Лабас Ю. А., Седлецкий И. В. Этот безумный, безумный мир глазами зоопсихологов. Учебное пособие для власть имущих, нынешних и грядущих : этнопсихологические очерки. М., 1992. 259 с.
32. Александров Ю. К. Табель о рангах в преступном сообществе (деление на масти). Очерки криминальной субкультуры. М. : Права человека, 2002. 212 с.
33. Барабанов Н. П. Криминологическая и психологическая характеристика криминальной субкультуры осужденных // Уголовно-исполнительное право. 2014. № 2. С. 28-36.
34. Кузьмин С. И. Становление и развитие криминальной субкультуры в России // Вестник института: преступление, наказание, исправление. 2018. № 3. С. 9-16.
35. Тищенко Н. В. Интерпретация тюремной субкультуры в отечественной художественной культуре. Саратов : Наука, 2012. 184 с.
36. Блохин Ю. И. Организационно-правовые меры нейтрализации негативного влияния групп осужденных отрицательной направленности в тюрьмах : дис. ... канд. юрид. наук. Ростов-н/Д., 1999. 132 с.
37. Пищелко А. В., Сочивко Д. В. Реадаптация и ресоциализация. М. : ПЕР СЭ, 2003. 208 с.
38. Helder R., Desor D., Toniolo A. M. Potential Stock Differences in the Social Behavior of Rats in a Situation of Restricted Access to Food // Behavior Genetics. 1995. Vol. 25. № 5.
39. Самойлов Л. (Клейн Л. С.). Этнография лагеря // Советская этнография. 1990. № 1. С. 96-108.
40. Хохряков Г. Ф. Парадоксы тюрьмы. М. : Юридичнская литература, 1991. С. 87.
41. Ештокин А. П. Борьба с коррупцией как фактор повышения эффективности государственной политики в сфере исполнения уголовных наказаний // Среднерусский вестник общественных наук. 2014. № 4. С. 90-94.
1. Tulegenov V.V. Informal division of convicts in penitentiary institutions of Russia as a reflection of the current criminal situation // Bulletin of the Vladimir Law Institute. 2013. No. 3. P. 48-57.
2. Ponomarev S. B. Criminal subculture from the standpoint of human ethology and systems theory. Izhevsk: Kalashnikov ISTU, 2017. 146 p.
3. Tinbergen N. An objectivistic study of the inmate behavior of animals // Bibl. Biotheor. 1942. No 1/2. P. 39-98.
4. Eibl-Eibesfeldt I. Human ethology. 2nd. ed. New Jersey: Transaction Publishers, 2007. 848 p.
5. Shmerlina I. A. Sociology and human ethology // Sociological journal. 2001. No. 1. P. 33-43.
6. Melikyan M.A. Ethology of the global human // Noospheric research. 2016. No. 1. P. 118-133.
7. Lorenz K. So-called evil. M. : Cultural revolution, 2008. S. 11.
8. Dolnik V. R. Ethological excursions to the forbidden gardens of the humanities // Priroda. 1993. No. 1. P. 73.
9. Erakhtin A. V., Portnov A. N. Philosophical problems of ethology and zoopsychology. M. : Knowledge, 1984. P. 7.
10. Svirin Yu. A. Biological (genetic) factor as one of the conditions of criminal behavior // Russian justice. 1996. No. 12. P. 23-31.
11. Brunner H. G., Nelen M., Breakefield X. O., Ropers H. H., van Oost B. A. Abnormal behavior associated with a point mutation in the structural gene for monoamine oxidase A // Science. 1993 Vol. 262. No. 5133. P. 578-580.
12. Fallon J. The Psychopath Inside: a neuroscientist's personal journey into the dark side of the brain. Los Angeles: University of California, 2014. 256 p.
13. Sabol S. Z., Hu S., Hamer D. A. Functional polymorphism in the monoamine oxidase A gene promoter // Hum Genet. 1998. No. 103 (3). P. 273-279.
14. Stanford M. S., Houston R. J., Villemarette-Pittman N. R., Greve K. W. Premeditated aggression: Clinical assessment and cognitive psychophysiology // Personality and Individual Differences. 2003. No. 34. P. 773-781.
15. Shcherbakov G. V., Lavrentieva I. V. Biological, personal and social in the origin of crime // Applied Legal Psychology. 2021. No. 2. P. 50-64.
16. Piquero A. R., Farrington D. P., Blumstein A. Key issues in criminal career research: new analyzes of the Cambridge Study in Delinquent Development // Contemporary Sociology. 2008. 37(2). P. 159-160.
17. Moffitt T. E. Adolescence-limited and life-course-persistent antisocial behavior: a developmental taxonomy // Psychol. Rev. 1993. No. 100 (4). P. 674-701.
18. Moffitt T. E. The new look of behavioral genetics in developmental psychopathology : gene-environment interplay in antisocial behaviors // Psychol. Bull. 2005. No. 131 (4). P. 533-554.
19. Schwartz J. A., Beaver K. M. Evidence of a gene x environment interaction between perceived prejudice and MAOA genotype in the prediction of criminal arrests // Journal of Criminal Justice. 2011. No. 39. P. 378-384.
20. Vaske J., Wright J. P., Boisvert D., Beaver K. M. Gender, genetic risk, and criminal behavior // Psychiatry Research. 2011. No. 185. P. 376-381.
21. Ellis L. A Theory Explaining Biological Correlates of Criminality // European Journal of Criminology. 2005. No. 2 (3). P. 287-315.
22. Ellis L., Hoskin A. W. The evolutionary neuroandrogenic theory of criminal behavior expanded // Aggression and Violent Behavior. 2005 Vol. 24. P. 61-74.
23. Dabbs J. M., Carr T. S., Frady R. L., Riad J. K. Testosterone, crime, and misbehavior among 692 male prison inmates // Personality and Individual Differences. 1995. No. 18 (5). P. 627-633.
24. Mengzhen L., Yu J., Scott V. Association studies of up to 1.2 million individuals yield new insights into the genetic etiology of tobacco and alcohol use // Nature Genetics. 2019. No. 51. P. 237-244.
25. Tiihonen J., Rautiainen J., Ollila H. M. Genetic background of extreme violent behavior // Molecular psychiatry. 2015. Vol. 20. P.786-792.
26. Chirkov A. M. Penitentiary stress // Bulletin of the Institute: crime, punishment, correction. 2009. No. 8. P. 47-55.
27. Melnikova D.V., Debolsky M.G. Penitentiary stress and features of its manifestation in convicts, suspects, accused // Psychology and Law. 2015. V. 5. No. 2. P. 105-116.
28. Ponomarev S. B., Polovnikova A. A., Totsky S. I., Chubarov A. L. Syndrome of prison social deprivation at a young age. Yekaterinburg: Ural Branch of the Russian Academy of Sciences, 2008. 148 p.
29. Makushkina O. A., Panchenko E. A. The modern concept of complex prevention of illegal behavior of persons with mental disorders // Siberian Bulletin of Psychiatry and Narcology. 2018. No. 1. P. 49-56.
30. Britten R. D. Divergence between samples of chimpanzee and human DNA sequences is 5 % counting indels // Proceedings National Academy Science. 2002. No. 99. P. 13633-13635.
31. Labas Yu. A., Sedletsky I.V. This crazy, crazy world through the eyes of zoopsychologists. Textbook for those in power, present and future : ethnopsychological essays. M., 1992. 259 p.
32. Alexandrov Yu.K. Table of ranks in the criminal community (division into suits). Essays on criminal subculture. Moscow: Human Rights, 2002. 212 p.
33. Barabanov N. P. Criminological and psychological characteristics of the criminal subculture of convicts // Criminal Executive Law. 2014. No. 2. P. 28-36.
34. Kuzmin S. I. Formation and development of the criminal subculture in Russia // Bulletin of the Institute: crime, punishment, correction. 2018. No. 3. P. 9-16.
35. TishchenkoN.V. Interpretation of the prison subculture in Russian artistic culture. Saratov: Nauka, 2012. 184 p.
36. Blokhin Yu. I. Organizational and legal measures to neutralize the negative impact of groups of convicts of a negative orientation in prisons: dissertation. ... candidate of law. Rostov-n/D., 1999. 132 p.
37. Pishchelko A.V., Sochivko D. V Readaptation and resocialization. M. : PER SE, 2003. 208 p.
38. Helder R., Desor D., Toniolo A. M. Potential Stock Differences in the Social Behavior of Rats in a Situation of Restricted Access to Food // Behavior Genetics. 1995 Vol. 25. No. 5.
39. Samoilov L. (Klein L. S.). Ethnography of the camp // Soviet ethnography. 1990. No. 1. P. 96-108.
40. Khokhryakov G.F. Prison paradoxes. M. : Legal literature, 1991. P. 87.
41. Eshtokin A.P. Fighting corruption as a factor in improving the efficiency of state policy in the sphere of execution of criminal penalties // Central Russian Bulletin of Social Sciences. 2014. No. 4. P. 90-94.
