CC BY
151
ПРОБЛЕМЫ КОНСТИТУИЦОННОГО ПРАВА
УДК 342.4:341
Овсепян Ж. И.
Зав. кафедрой Северо-Кавказской академии государственной службы, профессор, д.ю.н.
КОРРЕЛЯЦИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА И РОССИЙСКОГО КОНСТИТУЦИОННОГО ПРАВА В ПЕРИОД ГЛОБАЛИЗАЦИИ И ФАКТОР ГОСУДАРСТВЕННОГО СУВЕРЕНИТЕТА
Проанализировано соотношение международной и государственных (национальных) систем права в период глобализации. Дан обзор научных теорий об этом. Представлен обзор научных позиций по этому поводу. Проанализировано развитие статуса международного права в российской Конституции.
Приводятся аргументы, обосновывающие необходимость государственного устройства и государственного суверенитета в глобализирующемся мире.
The correlations of two kinds of law system in the period of the world globalization were analyzed on the example of international and state (national) law. A survey of scientific concept presented in these article. The development of international law statute in Russian Constitution were researched.
There are argued out the necessity of state sovereign stable in globalizating contemporary world.
Ключевые слова: Глобализация в правовой сфере; дуалистическая теория соотношения международного и национального права; монистическая теория соотношения международного и национального права; российская Конституция и международное право; суверенитет государства; суверенитет права.
Key words: Globalization in law sphere; dual theory of international and state law correlations; mono theory of international and state law correlations; Russian Constitution and international law; sovereign of state; sovereign of law.
Происходящие в мире со второй половины XX столетия процессы глобализации в правовой сфере выражаются в возрастании роли международного права в функционировании правовых систем национальных государств; универсализации правовых форм воздействия в международном масштабе [1], в расширении международных правовых стандартов регулирования не только межгосударственных, но и внутригосударственных общественных процессов; в возникновении конкуренции его с национальными правовыми системами; в интервенции, вторжении международного права во внутренние национальные правовые системы и правоприменительную практику национальных государств. Процессы глобализации в правовой сфере выражаются прежде всего в расширении массива международно-правовых норм о правах и свободах (субъективного международного права), а также связаны с созданием международных механизмов защиты прав и свобод человека, предполагающих привлечение к
международно-правовой ответственности виновных национальных государства.
Глобализация имеет как позитивные, так и негативные стороны своих проявлений. В связи с критическими оценками глобализации, имея в виду временной и географический критерий характеристик, политологи и социологи различают: ве-стернизацию как глобализацию и «глобализацию» как американизацию [2, с. 1]. Эта классификация отражает проблемы процессов глобализации в такой сфере, как признание прав и свобод человека. Противопоставляются процессы универсализации и регионализации, универсализма и релятивизма в регулирования прав человека, что также отражает проблемность конкуренции начал глобального и национального, соотношения глобального и национального в сфере признания основных прав и свобод. В России дискуссии связаны во многом с проблемами соотношения внутригосударственного (в частности, российского) права, с одной стороны, и
универсального и регионального международного права - права Совета Европы и решений Европейского суда по правам человека - с другой.
Соответствующие дискуссии в российской практике являются прологом к размышлениям по ряду вопросов глобального для международного и национального правопорядка характера - таких как: входят ли международно-правовые нормы в национальные правовые системы и в качестве единого блока либо в зависимости от предмета регулирования дифференцируются между различными отраслями права, в частности, с учетом деления международного права на международное публичное и международное частное? Далее встает вопрос: к системе какой отрасли внутригосударственного права должны относиться имплемен-тируемые международно-правовые нормы? С позиций требования государственного суверенитета международно-правовые нормы должны «преломляться» во внутригосударственную сферу через конституционно-правовые нормы. Ведь именно конституция государства «допускает» и устанавливает порядок действия, место в иерархии национального права международно-правовых норм. Однако является ли такое понимание достаточным?
Еще одна проблема - не только теоретического, но и практического характера: как должны «управляться», «курироваться» процессы взаимодействия международной и национальных правовых систем на внутригосударственном уровне? Какая из ветвей власти должна этим заниматься? Законодательная, исполнительная, судебная? Очевидно, что в определенном объеме и в пределах своих конституционных полномочий - каждая из ветвей власти; однако представляется, что это прежде всего прерогатива законодательной и судебной ветвей, а в судебной системе особая роль в этом процессе принадлежит Конституционному Суду . Вместе с тем и здесь ответ на вопрос связан с темой государственного суверенитета.
Все сформулированные выше проблемы относятся к разряду межсистемного порядка, значимых для теории и практики не только внутреннего развития любого государства, в том числе России, но и государственного самоопределения в составе мирового сообщества. Они являютя следствием модификаций внутригосударственного права, связанных с процессами его корреляции с международным правом. Ответы на указанные вопросы прозводны от понимания того, как должно строиться соотношение национального и международного права в глобальном, системном масштабе и как должны соот-
носиться концепции современного мироустройства и государственного суверенитета. Указанным двум темам, имеющим исходное, методологическое значение для иных исследований государства и права периода глобализации, и посвящено последующее изложение.
***
Существует множество теорий о характере соотношении национального (внутригосударственного) и международного права в аспекте их характеристик как автономных правовых систем. Глобальная классификация учений, осуществляемая по критериям особенностей предмета, объекта, целей и функций регулирования, связана с их делением на дуалистические и монистические образования. Как отмечают специалисты, это старейшие учения, которые «долгое время конкурировали между собой». Они возникают как научные доктрины в XIX в., когда «утверждается принцип суверенного равенства (государств.- О.Ж.И) и происходит размежевание внутригосударственного права с международным правом» [3]. Приверженцы более раннего по времени появления монистического учения исходят из единства двух правовых систем, однородности предметов и объектов, целей, функций регулирования, круга субъектов соответствующих отраслевых правоотношений, это «основывается на том, что внутригосударственное и международное право составляют две части единой системы права» [4].
Монистическая теория представлена различными концепциями, среди которых специалисты называют следующие две: одна часть ученых настаивала на признании верховенства (примата) национального (внутригосударственного) права (в основе - идеи Т. Гоббса, Г. Гегеля) [5], «международному праву отводилась роль надстроечного организма», международное право объявлялось вторичным и зависимым от внутригосударственного [3, с. 6]. Сторонниками другой разновидности монистической теории обосновывался примат международного права над национальным (у истоков - соответствующие представления Г. Кельзена) [5]. Первая разновидность монистической теории в научной литературе оценивается как «крайний монизм», нигилистическая концепция международного права, открывающая «путь к международному произволу, государственному эгоизму, экспансии, агрессии и иным действиям, нарушающим права других государств в угоду своим собственным интересам...» [3, с. 5]. Однако и вторая разновидность монистической концепции, предполагающая примат международного права,
«имела много противоречий, слабых сторон», в результате «обе «ветви» монистической концепции не получили широкой поддержки в мировом сообществе и тем более не были взяты государствами (за некоторыми исключениями) в основу своих стратегий» [3, с. 6].
Определения дуалистической доктрины в российской юридической литературе различаются. По мнению одних авторов, сторонники дуалистической доктрины признают «наличие двух самостоятельных правовых систем, которые развиваются на параллельных курсах, никогда не пересекаясь»; рассматривают международное и национальное право как «две относительно изолированные и независимые друг от друга системы правопорядка», имеющие разные предметы регулирования. Согласно классической дуалистической доктрине национальный суд должен применять национальное право, а нормы международного права - лишь после их преобразования во внутреннее право [6]. По итогам других анализов, «дуалистическая доктрина соотношения международного и внутригосударственного права...провозгласила существование двух равновеликих, но различных, хотя пересекающихся и тесно взаимосвязанных между собой, систем» [3, с. 7].
На современном этапе практика большинства государств ориентируется на те или иные разновидности дуалистической модели соотношения международного и национально права. Причем «современный дуализм не считает возможным применение норм внутригосударственного права для урегулирования межгосударственных отношений, но не исключает применение норм международного права во внутригосударственной сфере при соблюдении некоторых условий» [7, с. 31]. В качестве «проводника», условий применения национального права называется «самоисполняемые договоры», а также различные способы «перевода» норм международного права в статус норм внутригосударственного права: имплементацию (адаптация, трансформация), инкорпорацию, согласование, конвергенцию [8].
В контексте темы анализа встают вопросы более общего и частного характера: какой из доктрин более соответствуют взаимоотношения современного национального государства (в том числе Российской Федерации) с международным сообществом; по какой из указанных двух разновидностей (глобальных) теорий и их подвидов строятся взаимоотношения международного права и российского права; международного права и отдельных отраслей
российского права, прежде всего конституционного? В российской юриспруденции в разные периоды ее истории давались и даются сейчас различные ответы на эти вопросы.
Так, в советской отечественной истории в российской науке и официальной практике признавалась дуалистическая концепция соотношения международного и отечественного права, причем в ортодоксальной ее интерпретации. До принятия Конституции РФ 1993 г. «многие исследователи отрицали саму возможность включения норм международного права в правовую систему Российской Федерации» [9, с. 52]. Однако в постсоветский период российской истории, связанный с принятием Конституции 1993 г., научные оценки изменились.
В преамбуле Конституции РФ 1993 г. сказано об осознании многонациональным народом Российской Федерации себя частью мирового сообщества, уважении к общепризнанным принципам равноправия и самоопределения народов, о вере в добро и справедливость, утверждении прав и свобод человека. В п. 4 ст. 15 закреплено далее, что «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». В соответствии со ст. 46 (п. 3) Конституции РФ признается юрисдикция и, следовательно, обязательная сила решений международных судов в отношении граждан РФ: «Каждый вправе в соответствии с международными договорами Российской Федерации обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты.» Прямые упоминания либо отсылки к общепризнанным принципам и (или) общепризнанным нормам международного права и (или) международным договорам, помимо преамбулы, п. 4 ст. 15 и п. 3 ст. 46, содержатся также в ст.ст.: 17 (п. 1), 55 (п. 1), 62 (пп. 1-3), 63 (пп.1-2), 67 (п. 2) 69, 71 (п. «к»), 72 (п. 1«о», 79, 85 (п. 2), 86 (п. «б»), 106 (п. «г»), 125 (п. 2 «в») Конституции РФ 1993 г.
Комментарии к ст. 15 Конституции РФ показывают, что Конституция РФ «различает два самостоятельных вида международно-правовых предписаний. С одной стороны, это нормы, источником которых является международный договор, а с другой - общепризнанные принципы и нормы международного права без указания источника их закрепления и существования [10, с. 114]. А из со-
держания п.3 ст. 46 следует, что в соответствии с международным договором в России может быть признана прецедентная сила решения международного суда, т. е. международный судебный прецедент как источник права.
Как известно, первичным элементом структуры отрасли права (системы государственного права как совокупности отраслей национального права) является норма права. Это же, очевидно, относится и к международному праву как системе права, складывающейся из отраслей международного публичного и международного частного права. Однако в п. 4 ст. 15 Конституции РФ 1993 г. говорится, что составной частью правовой системы Российской Федерации являются не только общепризнанные нормы, но и общепризнанные принципы международного права. В этой связи возникает теоретическая проблема соотношения понятий «норма» и «принцип». В конституционном праве господствует точка зрения, что это однородные категории и следует различать такую разновидность норм, как нормы-принципы. Сходно и в международном праве. Как отмечают специалисты, практика международного права подсказывает «необходимость определения различий между этими правовыми явлениями. В решении по спору между США и Канадой о прохождении границы между ними на проливе Мэн Международный Суд ООН высказался в том смысле, что слова «принципы и нормы» выражают одну и ту же идею, а именно: термин «принципы» означает правовые принципы, т.е. он «включает нормы международного права», и употребление термина «принципы» оправданно, поскольку речь идет о более общих и фундаментальных нормах (см.: Международное право/Под ред. Г.И. Тункина. М, 1994. С. 106).
Институт международного права (создан в 1873 г.; г. Гент, Бельгия) выделил, что термин «принцип» в резолюциях ООН используется в различных значениях. Он употребляется как правовой или неправовой принцип; норма более высокого или высшего порядка; норма, порождающая более конкретные правила; норма, важная для целей резолюции; цель, которую необходимо достичь; требование к юридической или иной политике; руководящее начало толкования (см.: ЛукашукИ.И. Нормы международного права. М., 1997. С. 93) [10, с. 115].
Вместе с тем упоминание о включении в систему российского права не только норм, но и принципов международного права отражает фактор преемственности отечественного конституционного регулирования. Так, в ст. 29 Конституции СССР 1977 г. и аналогично в ст. 28 Конституции РСФСР
1978 г. (и в связи с ее изменениями и дополнениями в 1989-1992 гг.) были сформулированы 10 принципов международных отношений, провозглашенных в Заключительном акте Совещания в Хельсинки. Так, согласно ст. 29 Конституции СССР «отношения СССР с другими государствами строятся на основе соблюдения принципов суверенного равенства; взаимного отказа от применения силы или угрозы силой; нерушимости границ; территориальной целостности государств; мирного урегулирования споров; невмешательства во внутренние дела; уважения прав человека и основных свобод; равноправия и права народов распоряжаться своей судьбой; сотрудничества между государствами; добросовестного выполнения обязательств, вытекающих из общепризнанных принципов и норм международного права, из заключенных СССР международных договоров» (глава 4 «Внешняя политика» Конституции 1977 г.).
В ст. 28 Конституции 1978 г. указывалось: «РСФСР во внешнеполитической деятельности руководствуется целями, задачами и принципами внешней политики, определенными Конституцией СССР». Аналогично в ст. 28 Конституции РФ - России (Основном Законе России переходного периода) закреплялось, что «внешнеполитическая деятельность Российской Федерации основывается на признании и уважении государственного суверенитета и суверенного равенства всех стран, неотъемлемого права на самоопределение, принципов равноправия и невмешательства во внутренние дела, уважения территориальной целостности и нерушимости существующих границ, отказа от применения силы и угрозы силой, экономических и любых других методов давления, принципов мирного урегулирования споров, уважения прав и свобод человека, включая права национальных меньшинств, добросовестного выполнения обязательств и других общепризнанных принципов и норм международного права» (глава 4. «Внешнеполитическая деятельность и защита социалистического Отечества» Конституции Российской Федерации-России 1978 г., в редакции 1989-1992 гг.).
Новые положения, сформулированные в Конституции РФ 1993г., на первый взгляд, означают привнесение признаков монистической модели построения отношений систем международного и российского права. Тем более, что подобная динамика (модификация) характеризует соотношение международного права не только с российским правом, но и правовыми системами многих стран, является общей закономерностью международ-
ного и национального (внутригосударственного) развития в глобализирующемся мире. Как пишет В.А. Карташкин, «меняется состояние и характер современного международного права. Оно все более регулирует вопросы, которые ранее относились к исключительной компетенции государств. Этот процесс связан, главным образом, с утверждением режима международной защиты прав человека» [11, с. 60].
И.А. Конюхова (Умнова) также отмечает, что «в современный период международное публичное и конституционное право регулирует отношения, сходные по своей природе и значительно совпадающие по сферам. Общественные отношения, составляющие предмет данных отраслей, отличаются особой значимостью и регулируют наиболее важные вопросы, относящиеся по своей природе к публичным. Среди них выделяются такие фундаментальные аспекты правового регулирования, как основы межгосударственного, государственного и общественного строя, правовой статус личности и принципы взаимоотношений гражданина и человека с государством, основы государственной и общественной безопасности» [12, с. 15]. По ее определению, «для обеих отраслей права характерно расширение предмета правового регулирования. Если ранее традиционно считалось, что международное право упорядочивает общественные отношения межгосударственного характера, выходящие за рамки государственных границ и не входящие во внутреннюю компетенцию государств, то в настоящее время это утверждение не отвечает реальным изменениям. По мере конвергенции национальных правовых систем и стремления государств выработать общие подходы к регулированию публичных отношений и защите прав личности международное право стало выходить за пределы вопросов межгосударственного характера. В свою очередь конституционное право определяет сегодня не только отношения внутри государства, но и принципы взаимодействия на международном уровне. Таким образом, в настоящее время как международное право, так и конституционное право имеют в качестве предмета регулирования публичные отношения по поводу осуществления государственной власти и ее взаимодействия с личностью во внутринациональном и межгосударственном аспектах» [12, с. 15].
К сказанному, однако, сделаем оговорку: сравнительно более близкими к монистической модели являются взаимоотношения регионального международного права Европейского Союза с национальным (внутригосударственным) правом стран
- членов этого наиболее тесного интеграционного международного объединения, где международное право ЕС касается статуса не только индивида, но и государств, органов и должностных лиц государственной власти стран-членов ЕС (27 государств на 1 января 2010 г.). Как указывает И.А. Конюхова, «на основании международных договоров страны Европейского Союза практически создали надконститу-ционное право, именуемое коммунитарным, составляющее органичную часть национальной правовой системы. В конституциях и законах государств-членов ЕС содержится ссылка на прямое действие тех или иных международно-правовых документов, составляющих источники права Союза» [12, с. 17].
Однако заметим, что государства-члены ЕС хотя и добровольно значительно ограничивают себя в пользу наднациональных властей, но не отказываются от статуса суверенных государств. Специалисты отмечают, например, что если «в ранний период интеграции при создании Европейского объединения угля и стали (одно из трех европейских объединений (сообществ), создавших впоследствии Европейский союз - наряду с Европейским сообществом и Европейским агентством по атомной энергетике. - Овсепян Ж.И) возобладали тенденции построения наднациональной организации»,- то «позднее при образовании ЕС и Евратома «перекос» в сторону наднационального в построении институтов Сообществ был скорректирован, и новая система институтов была построена на основе большей сбалансированности наднационального и межнационального начал» [13]. Хотя 29 октября 2004 г. 25 стран-членов Европейского Союза подписали Договор о Конституции ЕС [13], однако эта Конституция так и не была ратифицирована необходимым числом государств-членов ЕС (всеми этими государствами) в установленный срок (2009 г.). Вместе с тем руководители 27 стран-членов Евросоюза подписали Лиссабонский договор. Этот документ, изначально называвшийся Договором о реформах, заменил собой проект Европейской конституции после его провала на референдумах во Франции и Нидерландах в 2005 г. В 2008 г. договор был ратифицирован всеми 27 участниками ЕС и вступил в действие в 2009 г.
Тем не менее в связи с непринятием идеи Конституции ЕС на сегодняшний день трудно говорить о примерах практического воплощения в мировом сообществе такой разновидности монистической модели соотношения международного и национального (внутригосударственного) права как основанной на примате международного права над национальным.
Утверждения о примерах практического воплощения в современном мире и второй разновидности монистической модели соотношения международного и национального (внутригосударственного) права, как основанной на примате внутригосударственного права над международным, также ставятся под сомнение. Прежде всего потому, что международная правовая система «срастается» с внутригосударственной правовой системой (в том числе российской) лишь частично, «международное право отличается от внутригосударственного права по объему регулирования, субъектам, процессам создания и источникам, гарантиям соблюдения и продолжает оставаться в основном межгосударственным правом» [14, с. 167].
Как по этому поводу справедливо замечает О.Е. Кутафин, «в силу суверенитета государства в его правовой системе юридическое значение имеют только те нормы, действие которых санкционировано им. Для непосредственного применения международных договоров на территории России нужны правовые основания, то есть ее санкции» (Ю.А. Тихомиров). В этом смысле можно утверждать, что непосредственное действие норм международного права во внутригосударственной сфере, безусловно, есть опосредованное действие. Таким образом, государственный суверенитет был и остается тем щитом, который защищает государства от внешнего давления» [9, с. 55]. Поэтому в российской юриспруденции распространенным является мнение, что «международно-правовая система и правовая система России - две различные системы по спектру целей и задач, системам источников права, предметам правового регулирования и субъективному составу участников правоотношений. Лишь частично у них совпадают некоторые аспекты целевых функций и объекты права» [15, с. 45].
В.И. Андрианов отмечает: «в российскую правовую систему включено не международное право в целом, а только те принципы и нормы международного права, которые названы общепризнанными, и международные договоры. Это означает, что ни резолюции международных организаций, ни документы политического характера, ни решения международных судебных инстанций не являются частью российской правовой системы» [10, с. 114].
Соотношение национального и международного права не может квалифицироваться как основанное на монистической концепции во второй ее разновидности, ибо в ином случае «толкование международных норм, в том числе и при разрешении коллизий, должно осуществляться по прави-
лам, принятым в международной правовой системе. В частности, в соответствии с правилами статей 31-34, а также специальными требованиями ст. 30 Венской конвенции» [15, с. 46]. А это в контексте внутригосударственного правоприменения не согласуется с требованиями уважения государственного суверенитета.
Кроме того, ренессанс монистических теорий соотношения международного и внутригосударственного права не приемлем, так как этим отрицается не только государственный суверенитет, но и одновременно вводится в заблуждение правоприменение, игнорируется сущность международного права, его согласительная природа [14, с. 167]. «Норма международного права - договорная или обычная - обретает характер общепризнанной лишь при условии согласия государства как суверенного участника международных отношений и основного субъекта международного права с данной нормой и признания ее юридически обязательной для себя» [14, с. 167].
Приведенные выше положения объясняют, почему, несмотря на прямое указание в Конституции РФ о включении определенной части международного права во внутригосударственную правовую систему России, по-прежнему наиболее распространенным в современной науке, в том числе российской, является представление, что соотношение международного и внутригосударственного права строятся по дуалистической модели.
Российские специалисты критически оценивают монистическую теорию в обеих ее разновидностях и демонстрируют приверженность дуалистической доктрине соотношения международного и внутригосударственного (национального) права. Так, российские ученые-специалисты по международному праву пишут, что «включение норм международного права в правовую систему России, несомненно, изменяет ее содержание и структуру, «пополняя» нормативный массив правовой системы Российской Федерации, оказывает существенное влияние на взаимодействие ее элементов, превращает правовую систему России из суверенно-замкнутой, изолированной «объективными границами» в сосуществующую и взаимодействующую с международной правовой системой (С.Ю. Мароч-кин). Однако все это не означает, что нормы международного права, выполняя совместную с нормами внутреннего права регулирующую функцию, становятся частью прав Российской Федерации (Н.В. Миронов). Они сохраняют свой международно-правой характер. За исключением случаев, «когда под их
влиянием принимаются нормы внутреннего права, дублирующие международно-правовые нормы, эти нормы рассматриваются исключительно как нормы внутреннего права и действуют параллельно с аналогичными нормами международного права» [16].
В обзоре научных позиций, осуществленном О.Е. Кутафиным отмечается, что ряд российских авторов (О.И. Рабцевич, Е.Т. Усенко, С.Ю. Мароч-кин) критически оценивает конституционные (в Конституции РФ 1993 г.) положения о включении норм международного права в качестве составной части права РФ», считают, что «нормы международного права вряд ли обоснованно рассматривать как составную часть внутреннего права», факт введения Конституцией международных норм в отечественную правовую систему «вовсе не делает их нормами российского конституционного права», что они «сохраняют автономность в отношении к внутренней системе российского права в целом», связь с породившими их международными договорами так как «должны толковаться на основе международного договора, а не внутреннего права и его системы» [17]. Как указывает С.Ю. Марочкин «нормы международного права как выражение согласованных позиций и воли ряда государств, а не воли одного государства (как нормы его собственного права) должны толковаться и исполняться государствами, в том числе и во внутригосударственной сфере, с точки зрения объекта и целей договора, целей и принципов международного права в целом, а не внутреннего права» [9, с. 33]. По его мнению, нормы международного права «не меняют своей природы, формы и в этом смысле являются «инородным телом» по отношению к нормам внутреннего права». Ни один внутригосударственный акт, полагает он, независимо от характера и содержания (акт инкорпорации, рецепции, трансформации), обеспечивающий выполнение государством своих международных обязательств, не способен изменить природу норм, их особые цели, содержание, форму и т.д. Этого и не требуется - государство осуществляет и обеспечивает выполнение именно норм международного права» [18]. Однако из такого подхода «логически следует, что Европейская конвенция (о защите прав человека и основных свобод, 1950 г.), представляющая собой важнейший международный договор, регулирующий вопросы, непосредственно входящие в предмет конституционного права, оказываются за пределами источников конституционного права» [9, с. 33].
Б. С. Эбзеев в своем монографическом исследовании приходит к аналогичному заключению, по
его определению, из указанных положений Конституции РФ «не следует, что Конституция воспроизвела так называемую монистическую теорию соотношения отечественного правопорядка и международного права, согласно которой они образуют единую систему. Напротив, в самом тексте ч. 4 комментируемой статьи (ч. 4 ст. 15) отчетливо просматривается признание международного и внутригосударственного права двумя различными правовыми системами, что имеет под собой глубокие основания. В частности, международное право отличается от внутригосударственного права по объему регулирования, субъектам, процессам создания и источникам, гарантиям соблюдения и продолжает и продолжает оставаться в основном межгосударственным правом. Что же касается Конституции, то она устанавливает механизм их согласования и взаимодействия. Такое согласование и взаимодействие осуществляется в структуре национального правопорядка, в конституционных и отраслевых правоотношениях, а также в правоприменении, следовательно, функционально возложено не только на законодательную и исполнительную власть, но и на правосудие» [9, с. 166].
С учетом вышеизложенных аргументов дуалистическая доктрина соотношения международного и национального (внутригосударственного) права имеет преимущества перед монистической концепцией, однако она может быть принята как теоретическая основа лишь в современной ее интерпретации. Так, С. Патракеев, докторант Института зарубежного и международного публичного права им. Макса Планки (Гейдельбер), считает, что включение в текст Конституции РФ нормы, посвященной действию международных договоров во внутриправовом пространстве», означает переход в правопонимании не к монистической концепции, а от ортодоксального дуализма к доктрине умеренного дуализма. При этом, согласно замечанию С.П. Патракеева, российская дуалистическая модель соотношения национального (внутреннего) и международного права предполагает приоритет национального права по отношению к международному: «переход от ортодоксального дуализма к умеренному не был резким, успешными оказались усилия по недопущению перегибов в том смысле, что открытие дороги международно-правовым нормам во внутригосударственное правовое пространство и установление должного баланса произошло плавно, нормы международного права никогда не играли доминирующей роли по отношению к внутреннему праву Российского государства, оставаясь
лишь вспомогательным инструментом, каким они и должны быть...Доктрина умеренного дуализма в России оставляет весьма широкую свободу усмотрения, а вместе с тем и право принятии национальными окончательного решения. При этом Конституционный Суд РФ сознательно устранился от определения правил применения международно-правовых норм во внутригосударственных правоотношениях» [11, с. 71]. Согласно его выводам: «нормы международно-правовых актов, посвященных защите прав и свобод индивида, нашли в Конституции РФ 1993 года достаточное количество адекватных гарантий», однако «они вместе с тем продолжают играть субсидиарную роль по отношению к складывающимся национальным стандартам в области прав человека» [11, с. 71].
В завершении отметим, что, несмотря на периоды подъемов и спадов различного рода глобализаций, как показывает практика мирового развития, национальное государство (несмотря на конкретные проблемы той или иной страны конкретный исторический период ее развития) является наиболее совершенной и наиболее устойчивой формой объединения людей. При возникновении масштабных экономических и социальных кризисов именно государство (по состоянию на начало XXI в. и все предшествующие столетия) оказывалось наиболее эффективным антикризисным инструментом, регулятором, обеспечивающим их разрешение. Поэтому гарантии суверенитета национального государства и государственного права должны соблюдаться. Одним из способ обеспечения этих гарантий является следование дуалистической модели построения соотношения международной и национальной систем права в современной ее интерпретации, учитывающей процессы широких межгосударственных интеграции и одновременно гарантий сохранения государственных суверенитетов.
Литература
1. Лукашева Е.А. Человек, право, цивилизация: нормативно-ценностное измерение. М., 2009 С. 38-39; Карташкин В.А. Права человека: международная защита в условиях глобализации. М., 2009. С. 3-99.
2. См., напр.: Иноземцев В.Л.: Вестернизация как глобализация и «глобализация» как американизация // Вопросы философии. 2004. № 4.
3. Каширкина А.А. Доктринальные подходы к соотношению международно-правовых и национальных норм // Журнал российского права. 2009. № 6.
4. Международное право: Учебник. М., 2001. С. 10; Конюхова И.А. Международное и конституционное
право: теория и практика взаимодействия. М., 2006. С. 13, 14.; Хижняк В.С. Взаимодействие национального права России и международного права: конституционные основы / Под ред. В.Т. Кабышева. Саратов, 2007. С. 30-31; Каширкина А.А. Доктринальные подходы к соотношению международно-правовых и национальных норм // Журнал российского права. 2009. № . С 3-6 и др.
5. Конюхова И.А. Указ. соч. С. 14; Хижняк В.С. Указ. соч. С. 4.
6. Международное право. С. 10; Конюхова И.А. Указ. соч. С. 13, 14; Хижняк В.С. Указ. соч. С. 30-31.
7. Хижняк В.С. Взаимодействие национального права России и международного права: конституционные основы / Под ред. В.Т. Кабышева. Саратов, 2007.
8. Конюхова И.А. Указ. соч. С. 15-24; Хижняк В.С. Указ. соч. С. 27-42.
9. Кутафин О.Е. Источники конституционного права Российской Федерации М., 2002.
10. См. об этом: Андрианов В.И. Комментарий к Конституции РФ. 2-е изд., общ. ред. В.Д. Карпова. М., 2002.
11. Патракеев. Сравнительное конституционное обозрение. 2005. № 2(51).
12. Конюхова И.А. Международное и конституционное право: теория и практика взаимодействия. М., 2006.
13. Бирюков М.М. Новый учредительный договор Европейского Союза - Конституция для Европы и последние изменения в составе и статусе европейского парламента. М., 2005. // Институт европейского права. Преамбула, Части I и IV, 2005 // Интернет-ресурс.
14. Эбзеев Б.С. Гл. I Основы конституционного строя // Комментарий к Конституции / Под ред. В.Д. Зорькина, Л.В. Лазарева. М., 2009.
15. См. например: Николаев Е.А. Конституционная модель взаимодействия правовых систем // Право и политика. 2003. № 1.
16. Кутафин О.Е. Указ. соч. С. 54; Миронов Н.В. Международное право: нормы и их юридическая сила. М., 1980. С. 40-41.
17. Рабцевич О.И. Право на справедливое судебное разбирательство: Международное и внутригосударственное правовое регулирование. М., 2005. С. 259; Усенко Е.Т. Соотношение и взаимодействие международного и национального права в Российской Конституции // Московский журнал международного права. 199.5 №2 С. 18; Кутафин О.Е. Указ. соч. 52-53.
18. Марочкин С.Ю. Действие норм международного права в правовой системе российской Федерации, Тюмень. 1998. С. 124; Кутафин О.Е. Указ. соч. С. 53.
