CC BY
102
Малявина Л. С. Корейский (Интернациональный) педагогический институт во Владивостоке: от создания до выселения (1931—1937 гг.) / Л. С. Малявина // Научный диалог. — 2016. — № 3 (51). — С. 195—208.
ERIHJM^
Журнал включен в Перечень ВАК
и I к I С н' s
PERKXMCALS DIRECIORV.-
УДК 94(47+57):378.6(571.6)
Корейский(Интернациональный) педагогический институт во Владивостоке: от создания до выселения (1931—1937 гг.)
© Малявина Людмила Сергеевна (2016), кандидат исторических наук, доцент, кафедра философии и социально-гуманитарных дисциплин, Тихоокеанский государственный университет (Хабаровск, Россия), Ligor6@mail.ru.
Рассматривается история создания и деятельность Корейского (до 1933 года — Дальневосточного интернационального) педагогического института (г. Владивосток), первого образовательного учреждения высшего профессионального образования, занимавшегося подготовкой национальных учительских кадров для китайских (1931—1933 гг.) и корейских (1931—1937 гг.) национальных общеобразовательных школ Дальневосточного края (ДВК). На основе архивных материалов, включающих постановление местных органов власти о его создании, уточнены сведения о сроках начала работы института, его структуре, численности студентов, профессорско-преподавательском составе, выявлена динамика их изменений от первых лет работы института (ноябрь 1931 года) до ее окончания в сентябре 1937 года, что составляет новизну исследования. Уделено внимание специфике организации учебного процесса, показано, с каким комплексом проблем (общегосударственных, региональных, внутривузовских) столкнулся институт в период его становления. Прекращение деятельности вуза в г. Владивостоке в сентябре 1937 года в связи с административным выселением в Казахстан (г. Кзыл-Орда) представлено как часть превентивной масштабной акции по принудительной высылке (депортации) всего корейского населения с Дальнего Востока, проведенной советским политическим руководством под предлогом «пресечения проникновения японского шпионажа» на территорию СССР Ключевые слова: Дальний Восток; советские корейцы; подготовка национальных учительских кадров; депортация.
1. Введение
В 2016 году исполняется 85 лет со времени организации во Владивостоке (1931 год) Интернационального (с 1933 года — Корейского) педагогического института — первого дальневосточного педагогического вуза,
занимавшегося подготовкой национальных кадров для корейских и китайских национальных школ региона (с 1926 по 1938 гг. — Дальневосточный край (ДВК)).
К своему 5-летнему юбилею (июль 1936 года) институт имел репутацию «первого и пока еще единственного педагогического института корейских трудящихся», который «готовит работников с высшим педагогическим образованием, способных удовлетворить запросы корейских средних школ и воспитывать активных строителей социализма». Такую оценку можно встретить в заметке, опубликованной в краевой газете «Красное знамя» (г. Владивосток) [Ни, 1936]. Однако уже через год, в сентябре 1937 года, деятельность института была прекращена, и в историю дальневосточной высшей школы он вошел как «репрессированный вуз». Данное выражение, обусловленное драматической судьбой института, использовал В. Г. Макаренко, одним из первых обратившийся к его истории [Макаренко, 1995]. Фрагментарные сведения об институте можно встретить в ряде других исследований, посвященных истории корейцев в России и СССР [Бэ Ын Ги-ёнг, 2001; Ким Г. Н., 1995; Ким Сын Хва,1965; Кузин, 1993; Пак, 1995; Сон, 2013]. Однако встречающиеся разночтения и неполнота данных (касаются названия, структуры института, численности студентов, преподавательского состава) делают актуальным новое обращение к истории института, оставившего свой след в истории развития образования и сохранения родного языка у советских корейцев.
2. Предпосылки создания института
Привлечение архивных документов позволило установить, что решение о создании института было принято Дальневосточным краевым исполнительным комитетом (Далькрайисполком) 25 июня 1931 года [ГАХК, ф. 137, оп. 4, д. 15, л. 227—228]. Целью открытия (срок начала работ устанавливался с 1 октября 1931 года) определялось «обеспечение школ повышенного типа для обслуживания восточных народностей (китайцы и корейцы. — Л. М.) преподавателями высокой квалификации». Как и все педагогические вузы, институт входил в систему учреждений Наркомата просвещения РСФСР. Своей деятельностью (подготовка учительских кадров для нерусских школ) он должен был способствовать решению важнейшей государственной задачи, поставленной советским правительством в 1929—1930 гг., — ускоренному переходу к всеобщему обязательному обучению детей школьного возраста, включая представителей национальных групп.
По документу, институт создавался как Дальневосточный Интернациональный педагогический институт (Интерпединститут) в составе двух
секторов: корейского и китайского, хотя во многих работах его ошибочно (применительно к 1931—1933 гг.) называют «корейским педагогическим». Выбор «восточных народностей», для обучения которых планировалось осуществлять целевую педагогическую подготовку, не был случаен. Корейцы и китайцы, стихийно переселявшиеся на территорию российского Дальнего Востока после подписания Айгунского (1858 г.) и Пекинского (1860 г.) пограничных соглашений с Китаем, являлись крупнейшими этническими группами в дальневосточном социуме после русских (1 млн 175 тыс. чел., или 62,4 %) и украинцев (315,2 тыс. чел., или 16,7 %). По данным дальневосточной статистики, использованным автором, их совокупная доля в структуре населения ДВК к концу1920-х гг. (общая численность населения — 2 млн 142 тыс.) составляла более 12 % (корейцы — 168 тыс. человек (8,9 %), китайцы — 72 тыс. человек (3,8 %)) [ДВК в цифрах, с. 21, 39]. Как и китайцы, корейские мигранты стремились к компактному расселению, создавая густозаселенные этнические районы, находившиеся преимущественно в приграничных с Кореей территориях. В зонах их проживания (в советский период — Владивостокский округ, южная часть Приморской губернии, до 1917 года — Южно-Уссурийский край) уже в дореволюционный период предпринимались попытки создания частных школ, где преподавание велось на корейском языке. Исследователи этнической культуры корейцев объясняют это тем, что корейцы ценили образованность и образованных людей и по возможности всегда стремились дать образование своим детям, особенно мальчикам. К 1917 году, по различным данным [Кузин, 1993, с. 86; Пак, 1995, с. 135], на территории Дальнего Востока функционировало около 200 корейских школ, в которых обучалось до 8 тыс. детей.
С началом советизации Дальнего Востока (ноябрь 1922 года) местные органы власти, действуя в рамках советской политики «коренизации» (она предусматривала сохранение культур этнических меньшинств, популяризацию национальных языков, расширение сети национальных школ, подготовку кадров национальной интеллигенции), активно поддерживали стремление корейского населения получать образование на родном языке. Для этого разрабатывались учебные программы, создавалась сеть национальных школ, где русский язык преподавался как иностранный. К середине 1920-х гг. по обеспеченности начальными национальными школами (156 учащихся на тысячу жителей-корейцев) корейское население практически не уступало русскому [Пак, 1995, с. 139]. Но преподавательский состав в корейских школах, где учебный процесс осуществлялся на корейском языке или на корейском с преподаванием русского языка в качестве
отдельного предмета, был достаточно слабым, так как учителями в них работали лица, получившие образование до приезда в Россию в Корее, Китае или Японии [Бэ Ын Гиёнг, 2001, с. 62]. Для закрытия потребностей школ в новых учительских кадрах в 1920-е гг. в регионе была начата их подготовка в профильных педагогических образовательных учреждениях: в корейском педагогическом техникуме (г. Никольск-Уссурийский) и на корейском отделении рабочего факультета Государственного дальневосточного университета (ГДУ) во Владивостоке. Свой вклад в обеспечение работы национальных корейских школ должен был внести и создаваемый педагогический институт.
3. Начало работы (1931—1936 гг.)
Первоначальным местом размещения Интерпединститута предполагалось сделать Хабаровск. Об этом свидетельствует отдельный пункт решения Далькрайисполкома от 25 июня 1931 года, обязывающий Хабаровский городской Совет «не позднее 1 июля с. г.» «предоставить институту необходимые помещения, как под учебные надобности, так и под общежитие для студентов и квартиры пед[агогического] персонала» [ГАХК, ф. 137, оп. 4, д. 15, л. 228]. Однако по целому ряду причин (недостаток финансирования, нехватка зданий в Хабаровске, малая мощность местных строительных организаций) данный пункт решения оказался нереализованным. Развертывание работы института состоялось во Владивостоке, уже сформировавшемся крупном научно-образовательном центре, с учебными заведениями, имевшими опыт работы с китайским и корейским населением.
О сложностях начала работы института свидетельствует ряд документов, направленных его первым директором (с 1931 по 1934 гг.) Петром Николаевичем Огай в «курирующие» организации (Наркомпрос РСФСР; Дальневосточный краевой комитет ВКП (б); краевой отдел народного образования). Содержащаяся в них информация дает возможность не только очертить круг проблем, с которым столкнулся институт в начале своей деятельности, но и объективнее осветить самую раннюю страницу его истории. Так, из его отчета (январь 1934 года) в отдел культуры и пропаганды Дальневосточного краевого комитета ВКП (б) [ГАХК, ф. П-2, оп. 11, д. 165, л. 9—19] видно, что в год начала работы (1931 год) институт не имел собственного помещения. Он размещался в здании другого вуза — Индустриально-педагогического института (до 1930 года — педагогический факультет Дальневосточного государственного университета), арендуя три классные комнаты. Регулярные учебные занятия в институте на-
чались только с 4 ноября (с месячным отступлением от запланированного срока) и проводились во вторую смену [ГАХК, ф. П-2, оп. 11, 165, л. 9]. На втором году существования (1932/33 гг.) институту было передано полностью все здание. Но, как следует из отчета, оно «было перегружено до последней степени», так как его площадью пользовались еще три учебных заведения: прежний владелец — Индустриально-педагогический институт (в 1933 году переведен в город Благовещенск), китайский педагогический техникум (был закрыт в 1933 году) и рабочий (подготовительный) факультет самого вуза. Из-за недостатка площадей в первые два года работы институт не смог создать никаких учебно-вспомогательных подразделений. К 1934 году за счет получения имущества ликвидированного Индустриально-педагогического института Интерпединститут имел уже 8 кабинетов (военный, ботанический, педологический, педагогический, исторический, физический, биологический, кабинет экономической географии и химическую лабораторию). Однако степень их оборудования инвентарем и наглядными пособиями была «не выше, чем в техникумах» [ГАХК, ф. П-2, оп. 11, д. 165, л. 13].
Непростым оказался и вопрос с преподавательскими кадрами. Изначально, по предложению Далькрайисполкома, решать его предстояло как методом «выдвиженчества», то есть привлечения на работу в институт китайцев и корейцев, уже состоящих на педагогической работе в образовательных учреждениях края, так и за счет приглашения через Нар-компрос РСФСР педагогических работников из других регионов. И, как отчитывался П. Н. Огай, «с первого момента организации дирекция старалась собрать все лучшие педагогические силы из числа нацменработ-ников» [ГАХК, ф. П-2, оп. 11, д. 165, л. 11]. К концу 1932/33 учебного года преподавательский состав включал 35 человек, обладавших разной квалификацией. Высшее образование имели 19 человек, незаконченное высшее — 5 сотрудников; 11 человек получили среднее образование или «самообразование». По характеристике руководителя, это были «лучшие научные силы из националов (корейцев и китайцев. — Л. М.), сконцентрированные со всего края и Союза», демонстрирующие «хорошее и весьма добросовестное отношение к своим обязанностям» [ГАХК, ф. П-2, оп. 11, д. 165, л. 12]. Однако они не могли закрыть всей кадровой потребности вуза, которая сохраняла свою остроту вплоть до его переселения в 1937 году.
Но действительно сложное положение вуза вряд ли можно оценить как «жалкое» (Кузин, 1993, с. 93—94), поскольку, несмотря на все трудности, институт медленно укреплял свои позиции, что можно проследить
по динамике его развития. До 1933 года, еще не являясь чисто «корейским», вуз (Интерпендинститут) работал в составе двух секторов: корейского и китайского, обеспечивая подготовку учительских кадров не только для корейских, но и для китайских школ. Студенты каждого сектора проходили обучение на своем родном языке (преимущественно). Внутри секторов шло распределение по отделениям (аналог факультетов), на которых осуществлялась профильная 4-летняя педагогическая подготовка. В первые два года работы (1931—1933 гг.) в составе института было четыре отделения: социально-экономическое, математическое, химическое (для корейской секции) и отделение языка и литературы (для китайской секции). Соответственно названиям, они должны были обеспечивать подготовку учителей-предметников по дисциплинам, предусмотренным учебными планами средних школ. С 1933/34 учебного года после закрытия китайского сектора (аргументировалось отсутствием в крае китайских школ-семилеток. — Л. М.) институт стал исключительно «корейским педагогическим» вузом. С 1934 по 1937 годы он стабильно работал в составе четырех факультетов: исторического, математического, естествоведения, языка и литературы. Действовало 9 кафедр. Преподавательский состав, частично сократившийся в 1934 году до 20 человек (в связи с переводом преподавателей-китайцев в Высшую Ленинскую школу), к 1936/37 учебному году вновь был увеличен до 35 человек [ГАХК, ф. П-2, оп. 11, д. 165, л. 11; д. 225, л. 12]. По состоянию на 7 февраля 1937 года в институте работали 4 профессора, 1 доцент, 22 и. о. доцента и 8 ассистентов. Обучение осуществлялось на корейском языке. Исключение составляли ряд предметов (зоология, ботаника, история народов СССР, физика), которые вели русские преподаватели (5 человек). В 1935 году при вузе, как и в других педагогических институтах, был открыт вечерний (двухгодичный) учительский институт в составе физико-математического, исторического и литературного отделений. Тогда же (1935 год) состоялся первый выпуск института: для корейских средних школ были подготовлены 17 преподавателей химии и естествознания. В 1936 году была выпущена новая группа учителей (16 человек) — 8 преподавателей истории и 8 преподавателей физики и математики [Ни,1936]. В 1937 году, по данным Бэ Ын Гиёнг, было выпущено уже 87 человек: 29 историков, 42 преподавателя физики и математики, 16 преподавателей природоведения [Бэ Ын Гиёнг, 2001, с. 66]. Несмотря на сложности набора (из-за отсутствия подготовленных абитуриентов) шел постепенный рост численности студентов, что можно проследить по следующей таблице (табл.).
Таблица
Рост численности студентов Интернационального (корейского) педагогического института (без учета обучающихся на подготовительных курсах и в учительском институте)*
Учебный год Количество студентов (всего) мужчин женщин студенты-корейцы студенты-китайцы
1931—1932 78 75 3 67 11
1932—1933 130 127 3 119 11
1933—1934 176 139 10 176 —
1934—1935 234 213 21 234 —
1935—1936 293 Нет данных Нет данных 293 —
1936—1937 309 Нет данных Нет данных 309 —
Составлено по: [ГАХК. Ф. П-2, оп. 11, д. 165, л. 10, л. 97; д. 225, л. 12; ф. 353, оп. 1, д. 221, л. 52—53].
Все студенты получали стипендии, средний размер которых постепенно повышался, приближаясь к размеру стипендий студентов Высших партийно-советских школ. За счет организации собственного пригородного хозяйства было не только улучшено питание студентов, но и его структура приближена к традиционному рациону корейцев. Региональные власти постепенно наращивали бюджет вуза, о чем свидетельствуют цифры его роста: с 64 977 руб. (в 1931—1932 гг.) до 918 620 руб. (к 1934—1935 гг.) [ГАХК. ф. 353, оп. 1, д. 221, л. 52—53].
4. «Политически неблагонадежный» вуз (1936—1937 гг.)
Но, решая проблемы организационного периода, вуз постепенно сталкивался с другими, более сложно решаемыми проблемами. Их источником стал новый политический курс развития страны, предусматривавший повсеместное развертывание политических кампаний по выявлению «классово чуждых элементов» и «агентов иностранных разведок», на которых списывали все провалы и ошибки в крупномасштабных социальных преобразованиях, осуществляемых в 1930-е годы в СССР.
Корейский пединститут тоже не избежал проверок на «благонадежность». Особенно интенсивными они стали после выхода постановления СНК СССР и ЦК ВКП (б) 23 июня 1936 года «О работе высших учебных заведений и о руководстве высшей школой». Так, в 1936 году работа вуза,
наряду с еще тремя институтами края, была обследована специальной партийной комиссией. Ее выводы были отражены в справке от 22 ноября 1936 года «Об организации учебного времени, учебной работы и о порядке и дисциплине в высших учебных заведениях Дальневосточного края в 1936/1937 учебном году», направленной в бюро Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП (б) Н. И. Ежову. В справке отмечалось: «Общее состояние вузов в ДВК таково, что качество подготовки в них находится на низком уровне. Вузы не обеспечены необходимыми научно-педагогическими кадрами, лабораториями, кабинетами и библиотеками. Работа директоров и общественных организаций вузов неудовлетворительна и поставлена так, что общий уровень обучения и воспитания студентов не обеспечивает подготовку специалистов, полностью отвечающих современным требованиям социалистического строительства» [ГАХК, ф. П-2, оп. 11, д. 225, л. 5]. «Неблагополучность» вуза выявляли и другие проверяющие. Так, автор докладной записки секретарю Приморского обкома ВКП (б) Беккеру «О состоянии работы корейского пединститута» (февраль 1937 года) информировал: «Большинство кафедр работает слабо. Студенты плохо владеют русским языком и не могут пользоваться имеющейся литературой, а на родном языке учебников имеется очень мало. Институт работает в тяжелых условиях. Занимается в 2 смены. 1-ая смена — педагогический институт. 2-ая смена — корейский рабфак. На 20 групп имеется 7 аудиторий, 6 кабинетов и 2 лаборатории... Состав преподавателей засорен чуждыми в политическом отношении людьми» [ГАХК, ф. П-2, оп. 11, д. 225, л. 12, 14]. Автор другого письма, адресованного секретарю Далькрайкома ВКП (б) И. М. Варейкису, «сигнализировал» о наличии в вузе фракционных группировок и, оценивая положение «как очень серьезное», просил принять со стороны крайкома «срочные меры» [Там же, л. 10—11]. «Срочной мерой» стало направление в институт в апреле 1937 года комиссии во главе с инструктором отдела школ и науки Далькрайкома ВКП (б) М. Виноградовой. Итогом проверки стало составление секретной записки с выводом, что «правительственное постановление по высшей школе от 23.06.1936 г. в корпединституте выполняется неудовлетворительно». Отмечалось, что «в погоне за цифрами (план набора. — Л. М) осенью 1936 года было принято 57 человек с неудовлетворительными оценками из общего числа приема в 120 человек» [ГАХК, ф. П-2, оп. 11, д. 225, л. 19]. Фиксировалось плохое знание учащимися как русского языка, так и родного корейского. «Подавляющее большинство студентов, кроме старших курсов литературного факультета, — отмечалось в справке — настолько плохо
владеет русским языком, что не могут самостоятельно читать русскую литературу. Студенты 1-го и 2-го курсов не умеют склонять существительных, не знают написания числительных. С большим трудом многие студенты отвечают на вопрос преподавателя по-русски, а некоторые отказываются отвечать». «Не лучше», как показала проверка, «дело обстоит и со знанием родного языка». Характеристику этих знаний дала диктовка по родному языку, проведенная в конце декабря 1936 года — 74 % неудовлетворительных отметок (писали все 309 студентов, обучающихся на 1—4 курсах института) [ГАХК, ф. П-2, оп. 11, д. 225, л. 21—22]. Серьезной критике был подвергнут преподавательский состав института: «Состав деканов, руководителей кафедр и преподавателей в большинстве своем совершенно не отвечают требованиям высшей школы. Некоторые преподаватели по своей подготовке не имеют права преподавания не только в вузе, а даже в средней школе, некоторые из них не заслуживают абсолютно никакого доверия» [ГАХК, ф. П-2, оп. 11, д. 225, л. 19].
Многие описанные недостатки в работе института действительно существовали. Но они были характерны для многих вузов и имели под собой объективные причины: недостаток выпускников школ-семилеток (порождал конкуренцию между вузами за привлечение абитуриентов); принцип «классового» набора в вузы, при котором предпочтение отдавалось социальному происхождению будущего студента, а не его уровню его образования. Для корейского педагогического института добавлялись свои специфические проблемы. В частности, слабое знание русского языка студентами объяснялось тем, что основным языком преподавания в корейских школах, откуда поступали абитуриенты, являлся корейский язык. Русский язык как отдельный предмет изучался в немногих школах, и зачастую его преподавание оценивалось как неудовлетворительное [К. Ш., 1936, с. 38]. Низкий уровень владения корейской письменностью связывался с отсутствием учебных пособий (были разработаны только для начальной школы), нехваткой преподавателей, грамотно владеющих двумя языками обучения.
Однако в обстановке второй половины 1930-х гг. все выявленные недостатки стали трактоваться как сознательные действия «классово-чуждых лиц». Реакцией на «сигналы» становились проверки личного состава преподавателей и учащихся, завершавшиеся исключением из партии, увольнением, арестами, высылками за пределы края. Об их примерных масштабах можно судить по данным, приведенным в работе Ж. Г. Сон [Сон, 2013].
5. Из Владивостока в Казахстан. Депортация 1937 года
Окончательная судьба института определилась после принятия в августе — сентябре 1937 года серии решений ЦК ВКП (б) и СНК СССР о переселении корейского населения из пограничных районов Дальнего Востока «в целях пресечения проникновения японского шпионажа в районы Дальневосточного края» [ВКП (б), Коминтерн..., 2007, с. 723—732]. Директивой для начала депортации стало постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 21 августа 1937 года с указанием Дальневосточному крайкому ВКП (б), крайисполкому и Управлению НКВД по Дальневосточному краю выселить все корейское население пограничных районов ДВК с последующим их поселением в Южно-Казахстанскую область и Узбекскую ССР. Последующими документами уточнялись категории выселяемых лиц, сроки акции и места вселения. Так, решением Политбюро ЦК ВКП (б) от 28 августа оговаривалось, что на «общих основаниях», «вместе с остальным корейским населением» должны быть переселены «корейцы-коммунисты и комсомольцы, живущие и работающие в данной местности, а также вся корейская интеллигенция (учителя, агрономы, врачи)» [ВКП (б), Коминтерн., 2007, с. 726]. В решении от 4 сентября 1937 года устанавливалось, что в пункты нового размещения должно быть отправлено оборудование школ, просветительных учреждений, книги на корейском языке, наглядные пособия с корейским текстом. Этим же решением (от 4 сентября 1937 года) признавалась «нецелесообразность сохранения корейского пединститута во Владивостоке» и давалось указание о его перемещении в Казахстан.
По проблемам депортации дальневосточных корейцев уже создана обширная историография, исследующая причины депортации, ее механизм и последствия. Большая часть исследователей поддерживает позицию Н. Ф. Бугая, автора многих работ по истории депортации и реабилитации народов СССР [Бугай, 1994; 2004] о превентивном характере выселения, ставит под сомнение целесообразность массовой депортации всего корейского населения. В современной историографии советские корейцы характеризуются как «заложники дальневосточной политики СССР», а их выселение — как политическая уступка Японии. Не ставя своей целью детального разбора причин, приведших к принятию решения о массовой депортации корейского населения с Дальнего Востока, поскольку это лежит за пределами данного исследования, отметим только общую цифру депортированного населения: 171 тыс. 781 человек (36 442 тыс. семей). Такие данные (со ссылкой на отчет Н. И. Ежова об итогах депортации (октябрь 1937 года)) приведены в большинстве работ
по данной проблеме. По линии корейского пединститута переселению (суммарно) подлежали 1 171 человек: 554 студента (вместе с обучающимися в учительском институте) и 225 членов их семей, 88 сотрудников (вместе с рабфаком) и 304 члена их семей [Кузин, 1993, с. 128; Макаренко, 1995, с. 46]. Их судьба еще предстоит выяснению, поскольку, как свидетельствуют личные воспоминания переселенцев, официальные документы, положенные в основу ряда документальных сборников, акция по выселению носила антигуманный и противозаконный характер. Переселение осуществлялось в товарных вагонах, наспех оборудованных для перевозки людей. «Рекордные сроки» выселения влекли за собой массу ошибок в ее организации, включая разделение семей. Органы власти мест вселения не всегда были готовы к принятию новых контингентов граждан; жилье очень часто отсутствовало или не было пригодным для проживания [Белая книга..., 1992; 1997; Дорогой горьких испытаний..., 1997]. О судьбе самого вуза известно, что его коллектив и имущество были отправлены в г. Кзыл-Орда Казахской ССР, где он продолжил свою деятельность как Кзыл-Ординский педагогический институт (в настоящее время Кызылординский государственный университет им. Коркыт Ата). В 1938/39 учебном году после принятия постановления ЦК ВКП (б) «О реорганизации национальных школ» (24 января 1938 года) вуз утратил свой «корейский» профиль и перешел на русский язык обучения. Однако, как отмечают казахстанские исследователи [Ким Г. Н., 2003; Ким Сын Хва, 1965], и в течение последующего десятилетия преобладающую часть студентов и преподавателей продолжали составлять корейцы.
6. Подводя итоги
Можно отметить, что, несмотря на непродолжительный период деятельности (6 лет работы), институт внес свой, хоть и небольшой, вклад в повышение образовательного уровня корейского населения Дальнего Востока, сохранение ими родного языка, формирование советской корейской интеллигенции. Недаром в 1930-е гг. его называли не только первым, но и «единственным в мире» институтом с корейским языком преподавания. Однако время, с которым совпало становление его работы, заставило институт рано свернуть свою деятельность, не позволив полностью реализовать все его возможности, что пагубно отразилось на сохранении языковой среды у российских корейцев, сузило сферу применения корейского языка и привело к ослаблению потребности в его изучении.
Источники
1. Белая книга о депортации корейского населения России в 30—40-х годах / сост. Ли У Хе [и др.]. — Кн. 1. — Москва : Интерпракс, 1992. — 206 с. — Кн. 2. — Москва : МККА, 1997. — 302 с.
2. ВКП (б), Коминтерн и Корея : 1918—1941 / отв. ред. Харуки Вада [и др.]. — Москва : РОССПЭН, 2007. — 816 с.
3. Государственный архив Хабаровского края (ГАХК)
Ф. 137. Оп. 4.
Ф. П-2. Оп. 11.
Ф. 353. Оп. 1.
4. ДВК в цифрах — Дальневосточный край в цифрах : справочник / под ред. Р. Шишлянникова [и др.]. — Хабаровск : Книжное дело, 1929. — 281 с.
Литература
1. Бугай Н. Ф. Выселение советских корейцев с Дальнего Востока / Н. Ф. Бугай // Вопросы истории. — 1994. — № 5. — С. 141—148.
2. Бугай Н. Ф. Корейцы в Союзе ССР — России : ХХ век (История в документах) / Н. Ф. Бугай. — Москва : ИНСАН, 2004. — 304 с.
3. Бэ Ын Гиёнг. Краткий очерк истории советских корейцев (1922—1938) / Бэ Ын Гиенг ; ред. Т. А. Сивохина. — Москва : Изд-во МГУ, 2001. — 138 с.
4. Дорогой горьких испытаний (к 60-летию депортации корейцев России) : книга воспоминаний / сост. В. В. Тян [и др.]. — Москва : Экслибрис-Пресс, 1997. — 288 с.
5. К. Ш. Русский язык в корейской школе / К. Ш. // Дальневосточный учитель (Хабаровск). — 1936. — № 3. — С. 37—39.
6. Ким Г. Н. История и культура корейцев Казахстана / Г. Н. Ким, Д. В. Мен. — Алматы : Еылым, 1995. — 346 с.
7. Ким Г. Н. Об истории принудительно-добровольного забвения «родного» языка постсоветскими корейцами (на примере Казахстана) / Г. Н. Ким // Диаспора (Москва). — 2003. — № 1. — С. 110—146.
8. Ким Сын Хва. Очерки по истории советских корейцев / Ким Сын Хва. — Алма-Ата : Наука, 1965. — 235 с.
9. Кузин А. Т. Дальневосточные корейцы : жизнь и трагедия судьбы / А. Т. Ку-зин. — Южно-Сахалинск : ЛИК, 1993. — 368 с.
10. Макаренко В. Г. Репрессированный вуз / В. Г. Макаренко // Россия и АТР (Владивосток). — 1995. — № 4. — С. 43—47.
11. Ни И. М. Второй выпуск Корейского педагогического института / И. М. Ни // Красное знамя (Владивосток). — 1936. — 4 июля.
12. Пак Б. Д. Корейцы в Советской России (1917 — конец 30-х годов) / Б. Д. Пак. — Москва — Иркутск : ИГПИ, 1995. — 258 с.
13. Сон Ж. Г. Российские корейцы : всесилие власти и бесправие этнической общности : 1920—1930 / Ж. Г. Сон. — Москва : Гриф и К, 2013. — 528 с.
Corean (International) Pedagogical Institute in Vladivostok: from Creation till Eviction (1931—1937)
© Malyavina Lyudmila Sergeyevna (2016), PhD in History, associate professor, Department
of Philosophy, Social Studies and Humanities, Pacific National University (Khabarovsk, Russia), Ligor6@mail.ru.
The history of creation and the activities of Korean (Far Eastern International until 1933) Pedagogical Institute (Vladivostok) is considered. The Institute was the first educational institution of higher professional education involved in training of teachers for Chinese (1931—1933) and Korean (1931—1937) national secondary schools of the Far East (FE). On the basis of archival materials including the decisions of local authorities about its creation, the data is clarified about the time of the opening of the Institute, its structure, number of students, teaching staff, the dynamics of their changes are revealed from the first years of the Institute work (in November 1931) until its closing in September 1937, which is the novelty of the research. Attention is paid to the specificity of the educational process. It is shown what complex of problems (national, regional or internal for the Institute) the Institute faced with in the period of its formation. University's activities cessation in Vladivostok in September 1937 in connection with the administrative eviction to Kazakhstan (to Kzyl-Orda city) presented as part of preventive large-scale action on forced expulsion (deportation) of the entire Korean population from the Far East, conducted by the Soviet political leadership on the pretext of "suppressing the penetration of the Japanese espionage" in the territory of the USSR.
Key words: Far East; Soviet Koreans; training of national teaching staff; deportation.
Material resources
Gosudarstvennyy arkhiv Khabarovskogo kraya (GAKhK) (In Russ.).
Kharuki Vada [et al.] (eds.). 2007. VKP (b), Komintern i Koreya: 1918—1941. Moskva: ROSSPEN. (In Russ.).
Li U Khe [et al.] (eds.). 1992. 1997. Belaya kniga o deportatsiikoreyskogonaseleniyaRossii v 30—40-kh godakh. 1: Moskva: Interpraks. 2: Moskva: MKKA. (In Russ.).
Shishlyannikov, R. (ed.). 1929. Dalnevostochnyy kray v tsifrakh: spravochnik. Khabarovsk: Knizhnoye delo. (In Russ.).
References
Be Yn Gieng. 2001. Kratkiy ocherk istorii sovetskikh koreytsev (1922—1938). Moskva: Izd-vo MGU. (In Russ.).
Bugay, N. F. 2004. Koreytsy v Soyuze SSR — Rossii: XX vek (Istoriya v dokumentakh). Moskva: INSAN. (In Russ.).
Bugay, N. F. 1994. Vyseleniye sovetskikh koreytsev s Dalnego Vostoka. Voprosy istorii, 5: 141—148. (In Russ.).
K. Sh. 1936. Russkiy yazyk v koreyskoy shkole. Dalnevostochnyy uchitel (Khabarovsk), 3: 37—39. (In Russ.).
Kim, G. N. 2003. Ob istorii prinuditelno-dobrovolnogo zabveniya «rodnogo» yazyka postsovetskimi koreytsami (na primere Kazakhstana). Diaspora (Moskva), 1: 110—146. (In Russ.).
Kim, G. N., Men, D. V. 1995. Istoriya i kultura koreytsev Kazakhstana. Almaty: Fylym. (In Russ.).
Kim Syn Khva. 1965. Ocherki po istorii sovetskikh koreytsev. Alma-Ata: Nauka. (In Russ.).
Kuzin, A. T. 1993. Dalnevostochnyye koreytsy: zhizn' i tragediya sudby. Yuzhno-Sakhalinsk: LIK. (In Russ.).
Makarenko, V. G. 1995. Repressirovannyy vuz. Rossiya iATR (Vladivostok), 4: 43—47. (In Russ.).
Ni, I. M. 1936. Vtoroy vypusk Koreyskogo pedagogicheskogo instituta. Krasnoye zna-mya (Vladivostok), 4 iyulya. (In Russ.).
Pak, B. D. 1995. Koreytsy v Sovetskoy Rossii (1917 — konets 30-kh godov). Moskva — Irkutsk: IGPI. (In Russ.).
Son, Zh. G. 2013. Rossiyskiye koreytsy: vsesiliye vlasti i bespraviye etnicheskoy obshch-nosti: 1920—1930. Moskva: Grif i K. (In Russ.).
Tyan, V. V. [et al.] (eds.). 1997. Dorogoy gor'kikh ispytaniy (k 60-letiyu deportatsii koreytsev Rossii): kniga vospominaniy. Moskva: Ekslibris-Press. (In Russ.).
