CC BY
66
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 13. ВОСТОКОВЕДЕНИЕ. 2014. № 4
М.Л. Рейснер
КОРАНИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ЙУСУФА В ПЕРСИДСКОЙ ПОЭТИЧЕСКОЙ КЛАССИКЕ X-XV веков (лирический мотив
и романический сюжет)
Статья посвящена коранической истории Йусуфа и эволюции ее отдельных компонентов и целостной сюжетной основы в персидской классической литературе - как в лирике, так и в эпосе. На примере набора наиболее частотных мотивов, вошедших в репертуар классической касыды и газели и представленного в стихах признанных корифеев персидской поэзии X-XIV вв. таких, как Хакани, Аттар, Саади, Хафиз и др., показан процесс беллетризации и канонизации узловых эпизодов предания, жанровый спектр их реализации и авторские особенности интерпретации. На примере знаменитой поэмы 'Абд ар-Рахмана Джами (XV в.) «Йусуф и Зулейха» рассматривается проблема трансформации коранической основы предания в рамках канона любовно-романического эпоса, вычленяются моделирующие жанровые элементы, на основе которых осуществляется перестроение коранической истории, объясняются наиболее значимые сюжетные и персонажные добавления и изъятия.
Ключевые слова: история Йусуфа в Коране, транспозиция мотива, коранические мотивы в классической персидской лирике, романизация предания.
The article is devoted to the problem of transformation of the Qur'anic story of Yusuf and its key motifs in Persian Classic poetry, both lyric and epic. On the basis of the examples from qasidas and qhazals composed by famous Persian poets like Khakani, 'Attar, Sa'di, Hafiz and some other the author of the article shows how the process of artistic transformation and canonization of key motifs of the Qur'anic story took place. The citations of lyric poetry represent wide genre specter and specific individual interpretations of motifs connected with the story of Yusuf. Transformation of plot is shown on the example of Jami's famous romance Yusuf and Zuleykha. All changes in the plot and in the list of personages are made in accordance with canon of Persian Classic verse romance.
Key words: Yusuf's story in the Qur'an, transposition of motif, Qur'anic motifs in Persian lyrics, Romanization of the Qur'anic story.
История Иосифа Прекрасного (Йусуфа) по праву входит в категорию «вечных сюжетов» мировой литературы. Как в ее исходном библейском изложении, так и в коранической версии, она явилась источником множества литературных обработок в повествовательной традиции и мотивов в лирической поэзии разных народов. Полное
драматизма предание о любимом сыне Иакова уже на этапе комментирования Библии прошло первую стадию беллетризации, результаты которой отразились и на том, какой вид сказание приобрело в Коране. Коранический рассказ о Йусуфе имеет ряд особенностей, отличающих его от других пророческих историй. В начале суры 12, носящей название «Йусуф», ей дано определение - ахсан ал-касаси, которое в русских переводах Корана передается, как «лучший из рассказов» (Саблуков), «лучшее повествование» (Крачковский), «наилучшее изложение» (Османов). Повествовательный характер суры заявлен упоминанием термина кисса (рассказ, история). И.Ю. Крач-ковский в своем комментарии к суре «Йусуф» отметил, что «она отличается от прочих больших [сур] единством сюжета»1.
При переносе из Священного писания в изящную словесность отдельные мотивы коранического рассказа и сюжет в целом продолжали развитие уже по законам художественной литературы. Ряд ключевых эпизодов сказания становится базой формирования особого фонда мотивов персидской классической лирики. Эти мотивы обнаруживаются в творчестве поэтов уже в конце 1Х-Х в., т. е. на этапе формирования литературы на новоперсидском языке. К наиболее распространенным мотивам относятся следующие группы:
- зависть и предательство братьев, пребывание Йусуфа в колодце (яме), продажа его в рабство;
- запятнанная кровью рубашка Йусуфа, принесенная братьями отцу, скорбь Йакуба в разлуке с любимым сыном;
- красота Йусуфа как причина его бедствий, роковая страсть египетской госпожи к рабу Йусуфу, ее клевета и его разорванная рубашка, знатные египтянки, поранившие руки ножиками при виде Йусуфа.
Отдельную группу составляют мотивы, связанные с чудом прозрения Йакуба, на лицо которого набросили присланную из Египта рубашку Йусуфа. Как и другим кораническим пророкам, Аллах даровал Йусуфу умение творить чудеса. Несомненно, к чудесам Йусуфа относятся его способность толковать сны, но этот мотив развивался в основном в повествовательных жанрах, в лирической поэзии он нами не обнаружен.
Одним из самых ранних и известных примеров реализации мотивов, связанных с «тремя рубашками Йусуфа» находим у Рудаки:
О, красавица! Слышал я, что в дни горя и радости
Было в жизни у Йусуфа три рубашки:
Первую запятнало кровью вероломство, вторую разорвала клевета,
От аромата третьей прозрели полные слез глаза Йакуба.
1 Коран / Пер. и коммент. И.Ю. Крачковского. 2-е изд. М., 1986. С. 558.
Лицо мое походит на ту первую, а сердце мое - на ту вторую,
Станет ли моим уделом в миг свидания та третья рубашка?2
Образ «трех рубашек Йусуфа» служит опорой метафорического описания состояния влюбленного - лицо, залитое кровавыми слезами, сердце, разрывающиеся в разлуке, надежда на будущее свидание, как на чудо. В большинстве случаев вариации перечисленных нами групп мотивов генетически связаны с узловыми эпизодами коранического повествования. Тем больший интерес представляют для исследователя исключения из этого общего правила. К таким исключениям можно отнести мотив возвращения Зулейхе^утрачен-ной молодости в качестве еще одного чуда, сотворенного Йусуфом. Мотив встречается в персидской поэзии, начиная с XI в., например, у Насир-и Хусрава:
Если весенняя туча - не чудо Йусуфа,
Тогда отчего степь уподобилась лику Зулейхи?4
Следует подчеркнуть, что Насир-и Хусрав применяет в значение «чудо» слово ма'джаза, которое в средневековых арабских и персидских текстах применялось к чудесам, совершаемым пророками по воле Аллаха. В этом смысле оно противостояло слову сихр, которое обозначало скорее «колдовство», «волшебство».
Мотив омоложения Зулейхи можно обнаружить также у известного стихотворца XII в. Хакани, который перенес его в контекст восхваления:
Твоя справедливость, как ясное утро, ведь лицо Йусуфа приносит Сурьму глазам Йакуба, басму - кудрям Зулайхи5.
Сравнивая справедливость повелителя с прекрасным ликом Йусуфа, Хакани таким образом приписывает этой добродетели восхваляемого адресата чудесные свойства. К чудесам Йусуфа поэт причисляет исцеление слепоты Йакуба (сурьма для глаз, т. е. лекарство от слепоты) и возвращение молодости Зулейхе (басма - краска для волос, скрывающая седину). В творчестве Хакани обнаруживаются редкие мотивы, связанные с историей Йусуфа, например, мотив спасения Йусуфом народа от голода. Поэт применил этот мотив в жанре самовосхваления (фахр) и, обращаясь к самому себе, написал:
2 Рудаки Самарканди. Диван. Изд. С. Нафиси, И. Брагинский. Тегеран, 1374 (1995). С. 87.
3 Имя Зулейха применительно к супруге египетского вельможи, в чей дом продали Йусуфа (Иосифа), впервые упоминается в Агаде в форме Зелика. См. об этом: Пригарина Н.И. Красота Йусуфа в зеркалах персидской поэзии и миниатюрной живописи // Пригарина Н.И. Мир поэта - мир поэзии. Статьи и эссе. М.: Институт востоковедения РАН, 2012. С. 225, 227.
4 Насир-и Хусрав Кубадийани. Диван / Ред. С.Н. Тагави, предисл. С.Х. Таги-заде. Ред. М. Минови. Тегеран, 1380 (2002). С. 230.
5 Хакани Ширвани. Диван. Т. 1. Ред. М.Д. Казази. Тегеран, 1375 (1997). С. 73.
Ты - Йусуф сердец, ведь твои знамения из стихов
Перед голодающими сердцами накрыли стол щедрости6.
Присутствие мотива возвращения молодости Зулейхе в репертуаре поэзии Х1-Х11 вв. свидетельствует о том, что уже в период становления новоперсидской литературы в ней бытовали версии истории Йусуфа, в которых имелись существенные по сравнению с кораническим текстом добавления. Известное кораническое предание обрело продолжение, повествовавшее о повторной встрече Зулейхи с Йусуфом, о ее чудесном избавлении от старости и о женитьбе на ней Йусуфа. Именно на этот вариант развития сюжета опираются многочисленные поэмы, имеющие заглавие «Йусуф и Зулейха». К их числу принадлежит и знаменитое творение 'Абд ар-Рахмана Джами, созданное в XV веке в полном соответствии с каноном любовно-романического эпоса и с соблюдением всех его жанровых условностей. О нем речь пойдет позже.
Пока же вернемся к лирическим мотивам, генетически связанным с коранической историей Йусуфа. В ходе бытования в рамках канона лирической поэзии эти мотивы постепенно приобретают клишированный характер и строго определенный диапазон интерпретаций, в том числе и аллегорических. Так, словосочетание «обитель скорбей» (кульба-йи ахзан) становится указанием на Йакуба, старика-отца, тоскующего в разлуке с сыном. Возможно, впервые это словосочетание встречается в газелях Фарид ад-Дина 'Аттара (XII в.):
'Аттар, с тех пор, как похожий на тебя [старик] разлучился с Йусуфом,
Он, подобно Йакубу, пребывает в обители скорбей.7
Вслед за этим словосочетанием устойчивость в поэтическом словаре приобретает эпитет Йусуфа - Пропавший, Потерянный (гум-гашта). Впервые он, судя по нашим наблюдениям, появился в лирике XIII веке, в частности в газели известного суфийского поэта Фахр ад-Дина 'Ираки:
Если я того Йусуфа Потерянного больше не найду в этом мире, Моя грудь превратится в обитель скорбей8.
В дальнейшем постоянный эпитет «Потерянный» может в стихах заменять имя Йусуфа. Так, в поэзии XVIII века, в одной из газелей Моштага Исфахани есть такой бейт:
6 Там же. С. 470.
7 'Аттар Нишапури, Фарид ал-Дин. Диван: 2-е изд. Тегеран, 1359 (1980). С. 459.
8 'Ираки, Фахр ад-Дин. Куллийат / Ред. Н.М. Мухташам (Хаза'и). Тегеран, 1372 (1994). С. 275.
Я не птица 'Анка с горы Каф. Скажи: «Обо мне никого не спрашивай».
Я не тот Пропавший, чтобы меня разыскивали9.
При сравнении частотности реализации мотивов, связанных с историей Йусуфа, в лирике таких корифеев газели, как Саади и Хафиз, можно заметить, что, с одной стороны, к ХШ-Х1У вв. их репертуар полностью сложился и канонизировался как с точки зрения набора поэтической лексики, так и с точки зрения смыслового диапазона. С другой стороны, поэты, пользуясь единым фондом мотивов и образных клише, обнаруживают совершенно разные предпочтения. У Саади преобладают мотивы, связанные с красотой Йусуфа как причиной его злоключений, у Хафиза акцент перенесен на мотивы, связанные с разлукой Йакуба с любимым сыном, Йусу-фом Потерянным. Отметим попутно, что имя Йусуфа почти всегда сопровождается эпитетами. В христианской традиции преобладает наименование Иосиф Прекрасный, опирающееся на библейский текст. В мусульманской традиции Йусуф фигурирует как Верный (садик), что подчеркивает основное моральное качество Пророка -преданность вере отцов. В лирической поэзии к имени Йусуфа часто прилагаются определения, связанные с местами его жизни, - Ханаанский или Египетский. Если взять персидскую лирику в целом, то все эти постоянные эпитеты так или иначе отражены в каноне.
Вот, например, типичная для Саади реализация мотива, связанного с красотой Йусуфа:
Чтобы Зулейха получила прощение от того, кто осуждает влюбленных,
Яви, подобно Йусуфу, свой лик из-за завесы10.
Одна из знаменитых газелей Хафиза начинается таким бейтом:
Йусуф Потерянный снова вернется в Ханаан, не горюй!
Однажды обитель скорбей станет цветником, не горюй!11
У того же Хафиза нам встретился и такой, достаточно редкий вариант мотива разлуки Йакуба с Йусуфом:
О Йусуф Египетский - тот, кого занимает власть,
Спроси, наконец, об отце! Что стало с сыновней любовью?12
Теперь обратимся к судьбе истории Йусуфа в персидском романическом эпосе. В данном случае мы оставляем за пределами исследования многочисленные рассказы о Йусуфе, включенные в
9 Моштаг. Диван / Ред. Х. Макки. 2-е изд. Тегеран: Бахман, 1358 (1970). С. 55.
10 Саади Ширази. Диван-е газалийат / Ред. Х.Х. Рахбар. Т. 2. Тегеран, 1374 (1996). С. 756.
11 Хафиз Ширази. Диван-е газалийат / Ред. Х.Х. Рахбар. Тегеран, 1375 (1997). С. 344.
12 Там же. С. 599.
суфийские назидательные сочинения13, поскольку нас интересует не интерпретация отдельных эпизодов сказания, а эволюция сюжета в целом. Первая поэтическая обработка истории Йусуфа на персидском языке относится, видимо, к XI в., и долгое время приписывалась Фирдоуси. Однако со сравнительно недавнего времени от этой атрибуции отказались. Более того, многие иранские специалисты в области классической литературы считают эту поэму неудачной и отказывают ей в художественной ценности. Иного мнения придерживался классик отечественной иранистики Е.Э. Бертельс14. В любом случае, в ходе дальнейшей работы нам непременно придется обратиться к этому тексту, поскольку логика исследования требует восстановления всех звеньев в цепи преобразования сюжета. На данном этапе эта поэма была для нас недоступна, однако есть свидетельства о достаточно ранней тюркоязычной поэме «Кысса-и Йусуф» Кул 'Али, которая может в какой-то мере восполнить недостающее звено. Известный тюрколог А.Н. Самойлович относит поэму к XIII в. и называет в своей статье романом15. Текст поэмы, содержащий интродукцию и 17 глав, наряду с эпизодами, демонстрирующими прямую генетическую связь с кораническим повествованием, содержит ряд глав, не имеющих аналогов в Священном писании ислама. Это прежде всего глава «Нянька расспрашивает Зулейху». Появление в рассказе нового персонажа, связанного с главной героиней любовной линии повествования, явно имеет отношение к процессу романизации коранического нарратива. Напомним, что в персидском романическом эпосе имеется поэма, в которой именно нянька (кормилица) выступает в качестве одной из пружин действия, оказывается главной помощницей влюбленных. Это поэма Фахр ад-Дина Гургани «Вис и Рамин», относящаяся к XI в. Не подлежит сомнению, что тюркоязычный поэт XIII в. ориентировался на персидские образцы жанра романической поэмы, и мог заимствовать этот персонаж из сложившего ранее канона. При этом нам еще предстоит выяснить, какие детали сюжета разрабатывались в прозаических переложениях истории, например, в таком сочинении, как «Кисас ал-анбийа» («Истории пророков»), имеющем версии на многих языках мусульманского мира. Известно также прозаическое изложение истории Йусуфа в одном из сочинений под названием «Анис ал-муридан ва шамс ал-маджалис» («Друг послушников и
13 См. об этом: Пригарина Н.И. Указ. соч. С. 203-212.
14 Бертельс Е.Э. Избр. труды. История персидско-таджикской литературы. М.: ГРВЛ, 1960. С. 232.
15 Самойлович АН. К какой из турецких литератур относится роман XIII века «Иосиф и Зулейха»? // Тюркское языкознание. Филология. Руника / Сост. и отв. ред. Г.Ф. Благова, Д.М. Насилов. М.: Издательская фирма «Восточная литература», 2005. С. 789.
солнце собраний»), приписываемое авторитетному суфийскому теоретику и поэту Абдаллаху Ансари (XI в.). Очевидно, что, наряду с комментаторской традицией, популярные прозаические переложения истории были одним из важных факторов ее дальнейшей беллетризации и романизации.
На данном этапе работы над проблемой мы остановимся лишь на конечных результатах процесса романизации сказания, которые можно увидеть в знаменитой поэме 'Абд ар-Рахмана Джами «Йусуф и Зулейха», созданной в XV в. Все исследователи отмечают, что поэма появилась под сильным воздействием суфийских идей, однако мы пока оставим аллегорическую сторону поэмы в стороне и сосредоточимся на внешней стороне интерпретации истории Йусуфа.
Помимо зафиксированного уже в поэме Кул 'Али образа няньки (кормилицы) в поэме Джами обнаруживается целый ряд новых эпизодов и деталей сюжета, которые свидетельствуют о дальнейшей трансформации повествования в соответствии с нормами любовно-романического эпоса. Для начала рассмотрим оглавление поэмы16, чтобы был ясен порядок развития сюжета. Одно знакомство с простым перечнем глав показывает, что коранический сюжет выступает в поэме в сокращенном виде: полностью отсутствует линия встречи Йусуфа с братьями во время их приездов в Египет за зерном, опущен также эпизод чудесного излечения Йакуба от слепоты с помощью рубашки Йусуфа, посланной из Египта с братьями. Таким образом, важнейшая часть коранического рассказа, повествующая об исполнении Йусуфом своего предназначения (спасти от гибели свой народ), оказывается за рамками повествования. В то же время в сюжете разрастается линия Зулейхи, составляющая значительную часть глав в начале поэмы. После главы о рождении Йусуфа автор надолго оставляет своего героя и посвящает целых двенадцать глав (7-18) исключительно событиям, происходившим с героиней. Именно в этой части располагается завязка поэмы. В этом качестве выступает мотив заочной влюбленности, характерный для многих романических поэм на персидском языке. Юная красавица Зулейха троекратно видит во сне прекрасного юношу, который носит титул 'азиз Египта. Мотив заочной влюбленности - один из традиционных типов завязки в персидских классических поэмах о любви. Низами использует его в двух знаменитых частях своей «Пятерицы» - в поэмах «Хусрав и Ширин» и «Семь красавиц». Хусрав заочно влюбляется в красавицу Ширин и посылает своего придворного художника Шапура, который трижды показывает ей портрет Хусрава, чтобы вызвать ответную любовь. Бахрам, главный герой поэмы «Семь красавиц», видит во
16 иЯЬ: http://ganjoor.net/jami/7ourang/7-5-yusof-zoleykha/sh18/
дворце Хаварнак портреты семи заморских царевен, которые позже становятся его женами.
Сны Зулейхи становятся причиной роковой ошибки в ее судьбе - она выходит замуж за египетского вельможу, носящего титул 'азиз, как и прекрасный незнакомец из ее сна. Но реальный человек, 'азиз, на поверку оказывается стариком, лишенным мужской силы. Этот сюжетный ход, равно как и включение такого персонажа, как нянька героини, очевидно, отсылает к поэме Гургани «Вис и Рамин», в которой юная и прекрасная, «хрустальнорукая» Вис по воле злого рока оказывается замужем за престарелым царем Мубадом. Оба персонажа - и египетский вельможа, и персидский царь описываются как лишенные мужской силы. Благодаря названным фабульным ходам в обеих поэмах возникает обязательный для жанра любовно-романического эпоса мотив сохранения героиней девственности.
Джами вносит знаменательные изменения и в эпизод продажи Йусуфа, имеющийся в Коране. Завязка поэмы с рассказом о снах Зу-лейхи служит опорой для мотива узнавания, которой в той или иной форме также можно считать типичным для жанра любовной поэмы. Этот мотив может реализоваться и в противоположном виде - так, в начале истории любви Хусрава и Ширин: заочно влюбленные друг в друга герои, встретившись, не узнают друг друга, что надолго откладывает их знакомство. Зулейха узнает в выставленном на продажу на невольничьем рынке молодом чужестранце прекрасного юношу из своего сна. Любопытно также, что в поэме Джами не египетский вельможа, супруг Зулейхи, а она сама во время торгов покупает раба, отдавая за него все свои драгоценности. Напомним, что в Коране говориться, что братья продали Йусуфа «за малую цену отсчитанных дирхемов» (Коран 12: 20), а о том, за какую цену купил его богатый египтянин, не говорится вовсе. Очевидно, что автор поэмы стремится сделать героиню активным действующим лицом в развитии событий.
Не добившись взаимности от Йусуфа, Зулейха обращается за советом к няньке. И снова в изложении истории любви возникает совершенно отчетливая перекличка с одним из эпизодов поэмы Гур-гани «Вис и Рамин». Получив от Рамина письмо, в котором тот сообщает Вис о разрыве с ней, героиня также обращается за помощью к кормилице и по ее наущению пишет в ответ на письмо Рамина десять писем о любви17. Нянька в поэме Джами советует Зулейхе построить дворец, состоящий из семи покоев и предназначенный специально для соблазнения Йусуфа. Мотив строительства дворца
17 Об этом см.: Рейснер М.Л. «Дидактика любви»: «Десять писем» в поэме Гургани «Вис и Рамин» (XI в.) // Вестн. Моск. Сер. 13. Востоковедение. 2012. № 2. С. 55-66.
можно считать еще одной непременной частью любовных историй в персидских классических поэмах. У Низами он присутствует в двух названных ранее поэмах. В обоих случаях дворцы или покои строят для своих возлюбленных влюбленные цари - Хусрав и Бахрам Гур. Любопытно, что в тюркоязычной поэме Кул 'Али, оглавление которой приводит в своей статье А.Н. Самойлович, также имеется глава «Сооружение пророком Иосифом дворца»18. Однако, судя по ее позиции в повествовании, к любовной линии сюжета она прямо не относится, поскольку расположена уже после главы, посвященной женитьбе Йусуфа на Зулейхе. В поэме Джами мотив строительства дворца, напротив, приведен в соответствие с традицией романического эпоса. В описании покоев присутствует также и мотив портрета как одного из средств добиться ответной любви:
В тех покоях везде художник
Поместил изображения Йусуфа и Зулейхи.
Вместе сидели они, как возлюбленная и влюбленный,
Обнявшись в порыве страсти.
И потолки того покоя также
Были покрыты изображениями Луны и Солнца.
Удивительно, как Луна и Солнце, словно пара влюбленных,
Показали две головы из ворота одного одеяния...
На коврах везде [вытканы] раскрывшиеся розы,
Парами дремлющие в объятиях друг друга.
Проще говоря, в этих покоях не было места,
Не украшенного изображениями тех двоих19.
В данном описании показано, что настенные изображения, украшающие дворцовые покои, носят как буквальный, так и аллегорический характер, но в любом случае призваны вызывать эротические ассоциации. Описание строительства дворца по приказу Зулейхи в качестве вставного рассказа содержится и в другой любовно-романической поэме Джами - «Саламан и Абсал». Кратко, но емко Джами описывает это событие и его значение в судьбе героев:
Взгляни на Зулейху, чья душа была полна надежды,
Она построила дворец белый, словно сердце суфия.
Не было в нем ни резьбы, ни живописи,
Стены в нем были по цвету, как зеркало.
Позвала он тогда искусного художника,
Чтобы он повсюду написал ее портреты.
Когда не осталось ни одной стены без ее изображения,
Возрадовалась она и призвала Йусуфа.
Совлекла покрывало со своего прекрасного лика,
Рассказала ему о своем желании.
Хотя Йусуф разговора с ней избегал,
Он видел ее лицо, куда бы ни поворачивался.
Когда он увидел ее лицо перед собой,
18 Самойлович А.Н. Указ. соч. С. 792.
19 иЯЬ: http://ganjoor.net/jami/7ourang/7-5-yusof-zoleykha/sh34/
В нем зародилось желание близости с ней. Склонился он к тому, чтобы утолить ее желание, Сахаром желания наполнить ее уста. Но против страсти его довод нашелся, Целомудрие через Бога своего он постиг20.
В соответствии с требованием сюжета строительство дворца является частью любовной интриги, выступая инструментом соблазнения, благодаря присутствию портретов в декоре. Примененные в авторской интерпретации эти мотивы одновременно отсылают к другим текстам, созданным в том же жанре любовно-романического эпоса, вводя поэму в цепь традиции. Отметим, что мотив строительства дворца может быть и намеком на грядущую свадьбу. Связь возведения дворца и свадебных приготовлений ясно просматривается, например, в тексте одной из касыд известного придворного поэта XI в. Фаррухи. Во вступительной части стихотворения, сложенного по случаю новогоднего праздника Ноуруза, поэт представляет весну как невесту, а восхваляемого как жениха, который строит дворец для ее приема:
Каждый год, когда весна являлась после [долгой] дороги,
Нигде она не находила места для отдыха.
В этом году передал ей письмо северный ветер и сказал:
«Несу я тебе добрую весть о том, что сватается к тебе господин.
Для тебя разбил он сад, подобный райским кущам,
Перед ним он возвел укрепленный замок, [высокий], как небосвод:
Сад [разбил] подобный своему нраву, прекрасный и редкостный,
Дворец [возвел] подобный своему решению, незыблемый и прочный...»21
Интерпретация мотива строительства дворца в поэмах Джами мотивируется характером отношений между главными персонажами. В качестве притязающей стороны во влюбленной паре в данном случае выступает героиня. Зулейха по своей функции в сюжете оказывается своеобразным аналогом главного мужского персонажа поэмы Низами - Хусрава. Сходство этих персонажей простирается дальше внешних сюжетных совпадений. С морально-этической и психологической точки зрения героиня Джами проходит тот же путь преображения любовью, что и герой Низами. В этом смысле поэма Джами, заменившая в его «Пятерице» историю любви сасанидского царя Хусрава II Парвиза, рассказанную Низами, действительно может считаться специфическим «ответом» на произведение великого предшественника, правда, созданным в абсолютно новаторской манере. Об этом, помимо общности поэтического метра (хазадж), свидетельствует и наличие в интродукции к поэме отдельной главы, носящей название «Речь о совершенстве любви». В поэме Низами
20 Джами, Абдурахман. Саламан и Абсаль. Подготовка текста К.С. Айни / Ввод. статьи К.С. Айни и М.М. Ашрафи. Душанбе: «Ирфон», 1977. С. 10.
21 Фаррухи Систани. Диван / Ред. М.Д. Сийаки. Тегеран, 1371 (1993). С. 167.
«Хусрав и Ширин» среди глав интродукции также есть глава «Несколько слов о любви». В рассуждении о природе любви и ее роли в мироздании Джами явно опирается на опыт Низами. На сходство поэм обратил в свое время внимание великолепный знаток традиции ответов на «Пятерицу» Низами Г.Ю. Алиев22. Отметим также, что мотив преображения любовью в поэме Джами имеет две стороны -духовную и физическую. На уровне духовном героиня порывает с язычеством, разбив идола, которому поклонялась. Это ведет к ее физическому преображению - к ней чудесным образом возвращаются молодость и красота. Однако интертекстуальные связи поэм Джами и Низами носят не буквальный, а сложный философско-религиозный характер. Заменив доисламский эпико-исторический сюжет на коранический, Джами подчеркнул именно направленность поэмы на духовное преображение читателя.
История Йусуфа, послужившая основой многочисленных поэтических интерпретаций в персидской классической лирике и эпосе, приобрела в художественной словесности ряд особых черт, продиктованных каноном тех жанров, внутри которых она развивалась. В блоке лирических мотивов наиболее частотными являются те, которые основаны на ключевых эпизодах коранического рассказа о Йусуфе. Однако даже в лирической и лироэпической поэзии можно наблюдать появление мотивов, не связанных с его изначальной сюжетной основой, но созданных в рамках беллетризации сказания. К таким мотивам относится прежде всего упоминание возвращения молодости Зулейхи как одного из чудес Йусуфа. Еще дальше отстоит от первоисточника романическая версия истории, предложенная 'Абд ар-Рахманом Джами. Она, в свою очередь, имеет продолжение в поэмах XVII-XVIII вв., принадлежащих, например, перу Назима Харави и Азера Бигдели, автора известной поэтической антологии «Атешкаде» («Храм огня»). Последний, видимо, считал поэму одним из своих творческих достижений, поскольку поместил ее целиком в последний раздел антологии, посвященный поэтам-современникам, в числе которых он пишет и о самом себе.
Во всех поэмах, сложенных после Джами, заметно его влияние, а, следовательно, и моделирующее воздействие на сюжет канона любовно-романического эпоса, в рамках которого переосмыслялись все содержательные элементы исходной истории, делались авторские добавления и изъятия. Очевидно, что продолжение данного исследования должно быть связано с изучением всего доступного множества литературных версий истории Йусуфа, как поэтических, так и прозаических, с целью реконструкции основных этапов ее беллетризации и романизации.
22 См.: Алиев Г.Ю. Темы и сюжеты Низами в литературах народов Востока. М.: Наука, ГРВЛ, 1985. С. 20.
Список литературы
Алиев Г.Ю. Темы и сюжеты Низами в литературах народов Востока. М.: Наука; ГРВЛ, 1985.
'Аттар Нишапури, Фарид ал-Дин. Диван / Коммент. и предисл. М. Дарвиш. 2-е
изд. Тегеран, 1359 (1980). Бертельс Е.Э. Избр. труды. История персидско-таджикской литературы. М.: ИВЛ, 1960.
'Ираки Фахр ад-Дин. Куллийат / Ред. Н.М. Мухташам (Хаза'и). Тегеран, 1372
(1994).
Джами Абд ар-Рахман. Йусуф ва Зулейха. URL: http://ganjoor.net/jami/7ourang/7-
5-yusof-zoleykha/sh18,34/ Джами Абдурахман. Саламан и Абсаль / Подгот. текста К.С. Айни; ввод. статьи
К.С. Айни и М.М. Ашрафи. Душанбе: Ирфон, 1977. Коран / Пер. и коммент. И.Ю. Крачковского. 2-е изд. М.: Наука; ГРВЛ, 1986. Моштаг. Диван / Ред. Х. Макки. 2-е изд. Тегеран: Бахман, 1358 (1970). Насир-и Хусрав Кубадийани. Диван / Сост. С.Н. Тагави, предисл. С.Х. Таги-заде,
ред. М. Минови, коммент. А.А. Деххода. Тегеран, 1380 (2002). Пригарина Н.И. Красота Йусуфа в зеркалах персидской поэзии и миниатюрной живописи // Пригарина Н.И. «Мир поэта - мир поэзии. Статьи и эссе». М.: Институт востоковедения РАН, 2012. Рейснер М.Л. «Дидактика любви»: «Десять писем» в поэме Гургани «Вис и Рамин»
(XI в.) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 13. Востоковедение. 2012. № 2. Рудаки Самарканди. Диван / Изд. С. Нафиси, И. Брагинский. Тегеран, 1374
(1995).
Саади Ширази. Диван-е газалийат / Ред. Х.Х. Рахбар. Т. 2. Тегеран, 1374 (1996). Самойлович А.Н. К какой из турецких литератур относится роман XIII века «Иосиф и Зулейха»? // Тюркское языкознание. Филология. Руника / Сост. и отв. ред. Г.Ф. Благова, Д.М. Насилов. М.: Издательская фирма «Восточная литература», 2005.
Фаррухи Систани. Диван / Ред. М.Д. Сийаки. Тегеран, 1371 (1993). Хакани Ширвани. Диван. Т. 1 / Ред. М.Д. Казази. Тегеран, 1375 (1997). Хафиз Ширази. Диван-е газалийат / Ред. Х.Х. Рахбар. Тегеран, 1375 (1997).
References
Aliev G. Yu. Temy i syujety Nizami v literaturakh narodov Vostoka (Themes and Plots of
Nizami in Literatures of the People of Orient). M.: "Nauka", GRVL, 1985. Attar Nishapuri, Farid ad-Din. Divan. Izd. 2. Komment. M. Darvish. Tegeran, 1359 (1981).
Bertel'sE.E. Izbr. trudy. Istoriya persidsko-tajikskoy literatury (Selected Works. History
of Persian-Tajik Literature). M.: IVL, 1960. 'Iraqi, Fakhr ad-Din. Kulliyat / Red. Muhtasham (Khaza'i). Tegeran, 1372 (1994). Jami, 'Abdar-Rahman. Yusuf va Zuleykha // http://ganjoor.net/jami/7ourang/7-5-yusof-zoleykha/sh18,34/
Jami 'Abdurrahman. Salaman i Absal. Podgotovka teksta K.S. Ayni. Vvod. stat'ya K.S. Ayni I M.M. Ashrafi (Salaman and Absal. Prepared for publication by K.S. Aini. Introduction by K.S. Ayni I M.M. Ashrafi). Dushanbe: "Irfon", 1977. Qur'an. Per. i komment. I. Yu. Krachkovskogo. Izd. 2. M.: Nauka, GRVL, 1986. Moshtaq. Divan / Red. Kh. Makki. Izd. 2. Tegeran: Bahman, 1358 (1980). Nasir-i Khusraw Qubadiyani. Divan / Red. S.N. Taqavi, predisl. S. Kh. Taqi-zade; red. M. Minovi, kommen. A.A. Dehkhoda. Tegeran, 1380 (2002).
Prigarina N.I. Krasota Yusufa v zerkalakh persidskoy poezii i miniatyurnoy jyvopisi (Yusuf's Beauty in the Mirrors of Persian Poetry and Miniature Painting) // Mir poezii - mir poeta. Stat'i i esse. M.: Institut Vostokovedeniya RAN, 2012. Reysner M.L. "Didaktika lyubvi": "Desyat' pisem" v poeme Gurgani "Vis i Ramin" (XI v.) ("Didactics of Love": "Ten Letters" in the Poem "Vis and Ramin" by Gurgani (XI cent.) // Vestnik MGU. Serya 13. Vostokovedeniye. 2012. № 2. Rudaki Samarqandi. Divan / Red. S. Nafisi, I. Braginskiy. Tegeran, 1374 (1996). Saadi Shirazi. Divan-e qazaliyat / Red. Kh.Kh. Rahbar. Tegeran, 1374 (1996). Samoylovich A.N. K kakoy iz turetskikh literatur otnositsya roman XIII veka "Iosif i Zu-leykha?" (Which Turkish Literature the Novel of the XIII cent. "Yusuf and Zuleykha" should be Attributed to?) // Turkskoe yazykoznanie. Filologiya. Runika. Sost. i otv. red. G.F. Blagova, D.M. Nasilov. M.: Izdatel'skaya firma "Vostochnaya literatura", 2005. Farrukhi Sistani. Divan / Red. Siyaqi. Tegeran, 1371 (1993). Khakani Shirvani. Divan. T. 1 / Red. M.D. Kazazi. Tegeran, 1375 (1997). Hafiz Shirazi. Divan-e qazaliyat / Red. Kh.Kh. Rahbar. Tegeran, 1375 (1997).
Сведения об авторе: Рейснер Марина Львовна, докт. филол. наук, профессор кафедры иранской филологии ИСАА МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: mlreisner@rambler.ru
About the author: Reysner Marina Lvovna. D. Lit., prof. of the Department of Iranian Philology, Institute of the Asian and African Studies, Moscow State University. E-mail: mlreisner@rambler.ru
