CC BY
64
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 13. ВОСТОКОВЕДЕНИЕ. 2012. № 2
М.Л. Рейснер
«ДИДАКТИКА ЛЮБВИ»: «ДЕСЯТЬ ПИСЕМ» В ПОЭМЕ ГУРГАНИ «ВИС И РАМИН» (XI в.)
Статья посвящена анализу содержания и функции любовных писем в поэме Гургани «Вис и Рамин» (XI в.), являющейся одним из ранних образцов персидского любовно-романического эпоса. Помещенные в отдельную главу, названную «Десять писем», послания героини поэмы, адресованные изменившему ей возлюбленному, представляют собой своего рода введение в науку любви. Сочетание элементов лирики и дидактики в «Десяти письмах» дает необходимый автору инструмент романизации старого эпико-исторического предания и, наряду с монологами и диалогами персонажей, открывает слушателю/читателю «внутреннего человека» с его переживаниями, сомнениями, страданиями. «Дидактика любви» необходима поэту для обоснования концепции индивидуальной любви, которая составляет идеологию средневекового романа как особого жанра.
Ключевые слова: персидский классический эпос, средневековый роман, концепция индивидуальной любви, романизация эпического сюжета, «внутренний человек».
The article is devoted to the analyses of love letters in the verse romance of "Vis and Ramin" by Fakhr ad-Din Gurgani (11 cen.). This romance is one of the early examples of love story in Persian Classic literature. Ten letters of main heroine addressed to the beloved who betrayed her, is situated in the separate chapter and represent a specific sort of introduction to the science of love. The combination of lyric and didactic elements in "Ten Letters" equally with monologs and dialogs of personages gave the author a sort of method of transformation of old epic subject into romance with its description of inner life of person. This "love didactic" is a necessary basis of the conception of individual love which is the key idea of medieval romance as a specific genre.
Key words: Persian Classic epos, medieval romance, conception of individual love, transformation of epic subject into romance, inner life of person.
Представление о любви как о чувстве сугубо индивидуальном, не терпящем подмены объекта, обязано своим окончательным оформлением эпохе Средних веков. Эта эпоха ознаменовалась развитием различных концепций любви, таких, например, как узритская на арабском Востоке, куртуазная — на Западе. В литературе лидирующее положение надолго заняли любовная лирика и любовный роман (как в стихах, так и в прозе). В персидской литературе классическую форму средневекового любовного романа в стихах связы-
55
вают с именем Низами (XII в.). Однако появление таких шедевров, как «Хусрав и Ширин» и «Лайли и Маджнун» было подготовлено предшествующим периодом литературного развития, в частности, созданием в XI в. таких поэм, как «Варка и Гулшах» Аййуки и «Вис и Рамин» Гургани. Вторая из названных поэм, несмотря на определенную специфику, может рассматриваться как важный этап в художественном осмыслении индивидуальной любви в персидской классической литературе.
В силу ряда жанровых причин, в частности, наличия элементов смеховой культуры, откровенных любовных сцен, стилистически сниженной лексики и т.д., поэма Фахр ад-Дина Гургани считалась безнравственной и широкого хождения не имела. Тем не менее следы влияния этого произведения на Низами очевидны. Ряд прямых и весьма значимых для поэтики любовного романа отсылок к поэме Гургани имеется в тексте знаменитого романа «Хусрав и Ширин». В науке высказывалось мнение, что процесс романизации эпоса в персидской классической литературе начался именно с поэмы «Вис и Рамин». На такой позиции стоял автор книги «Средневековый роман» Е.М. Мелетинский1. Подобную точку зрения можно найти и у востоковедов. Так, комментируя эпизод поэмы, повествующий о зарождении любви Рамина к Вис, жене своего царственного брата, Е.Э. Бертельс писал: «Здесь поэт вводит длинные монологи Рамина, в которых тот изливает свое горе. Это, пожалуй, старейший образец таких монологов в персидско-таджикской литературе. В дальнейшем жанр любовного монолога получит широчайшее распространение в романтических поэмах»2. Введение монологов влюбленных, таким образом, выступает одним из способов изменения жанровой доминанты повествования с героико-эпической на романическую.
В предшествующих работах практически не получил освещения такой важный элемент романического повествования, как послания влюбленных. Эпистолярные вставки имеют устойчивую традицию в персидском классическом эпосе. В частности, в героической эпопее Фирдоуси «Шах-наме» специалисты выделяют не менее ста семидесяти писем различного содержания и направленности, большинство из которых носят официальный характер (дипломатия и межгосударственные отношения, проблемы войны и мира, защита государственных интересов и т.д.). Это письма правителей друг другу, взаимные послания царей и воинов-богатырей, наместников, а также богатырей друг другу. С точки зрения содержания это могут быть
1 См. подробно: Мелетинский Е.М. Средневековый роман. Происхождение и классические формы. М., 1983. С. 163 и сл.
2 Бертельс Е.Э. Избр. труды. История персидско-таджикской литературе. М., 1960. С. 273.
56
переговоры, приказы, уведомления, прошения, ультиматумы и т.д. Особую группу составляют письма личного характера, прежде всего послания людей, находящихся в родственных отношениях. Уже в героическом эпосе намечается такая важная функция эпистолярных вставок, как психологизация образа корреспондента, тенденция к описанию «внутреннего человека». Содержание же писем напрямую связано с жанровой доминантой произведения. Для темы настоящей статьи важно наличие среди личных посланий в поэме «Шах-наме» письма, связанного с темой любви. Иранский богатырь Заль пишет своему отцу Саму письмо о том, что он влюблен в туранскую красавицу Рудабе, ведущую свой род от узурпатора иранского престола тирана Заххака. В рассказе о любви Заля и Рудабе присутствует мотив обмена устными посланиями между влюбленными через доверенное лицо. Характер личной переписки в этом дастане3 полностью соответствует его статусу любовной истории.
При выделении жанра любовно-романического эпоса в персидской литературе XI в. роль любовных посланий значительно возрастает. Они могут иметь форму обмена стихами или песнями (газелями) в арабских любовных сюжетах, как, например, в поэме Аййуки «Гулшах и Варка», в которой на персидском языке был переработан сюжет арабского предания о любви поэта Урваха к девушке по имени Афра. В поэме Гургани, о которой пойдет речь, сохраняется традиция писем, опирающаяся на национальный эпос. По содержанию, однако, эти письма разительно отличаются от тех посланий, которые зафиксированы в эпопее «Шах-наме».
С удивлением приходится констатировать, что письмам в тексте поэмы «Вис и Рамин» не придавали принципиального значения ни исследователи, ни переводчики. В русском поэтическом переводе эти главы попросту пропущены4. Однако если на ход развития сюжета эти послания влияют незначительно, то в создании жанровой «атмосферы» романа они принимают самое непосредственное участие. Кроме излияний чувств героини, построенных на заимствованных из арсенала любовной газели мотивах, послания содержат «дидактику любви», т.е. элементы кодекса поведения влюбленных. Вис разъясняет своему возлюбленному, совершившему измену, природу истинной любви и нормы поведения идеального влюбленного. Сами заглавия писем дают представление об этих элементах и имеют соответствия в средневековых трактатах о любви. Первое письмо представляет ситуацию в целом и заглавия не имеет. Основные его темы — лю-
3 Дастан — отдельные части эпопеи «Шах-нама», имевшие относительную сюжетную независимость, например, «Дастан о Сийавуше», «Дастан об Акван-диве», «Дастан о Бижане и Маниже».
4 Гургани Фахриддин. Вис и Рамин / Пер. с перс. С. Липкина; вступ. ст. и общ. ред. И. Брагинского. М., 1963.
57
бовь как недуг и страдания покинутой героини. Остальные письма имеют следующие названия:
Письмо второе. Помнить о возлюбленном и видеть во сне его образ.
Письмо третье. О поисках замены возлюбленному.
Письмо четвертое. Быть довольной разлукой и питать надежду на свидание.
Письмо пятое. Терпеть жестокость любимого.
Письмо шестое. О том, как привлекать и призывать любимого.
Письмо седьмое. О слезах разлуки и стонах одиночества.
Письмо восьмое. Про расспросы о любимом.
Письмо девятое. Объяснение [причины] сетований.
Письмо десятое. Молитва и просьба о свидании.
Чтобы понять в какой системе координат следует рассматривать тематику «Десяти писем» Вис к Рамину, прибегнем к небольшому историко-литературному экскурсу. Основные аспекты восприятия любви как индивидуального чувства были заложены в раннеис-ламскую эпоху в узритской лирике и предании, сопутствующем ей. Отправными пунктом в представлении о любви становится единственность и принципиальная невозможность подмены ее объекта. Этот ключевой момент закрепляется в повествованиях о влюбленных парах в нерасторжимом соединении имен узритских поэтов и их возлюбленных — Кайс и Лубна, Джамил и Бусайна, Урва и Афра, Кусаййир и Азза. Самое широкое хождения на всем Ближнем и Среднем Востоке получила история любви Маджнуна (поэт Кайс ибн ал-Мулаввах) и Лайлы, послужившая основой знаменитой поэмы Низами. Популярность этой истории немало способствовала ее восприятию как наиболее последовательного выражения узритского духа. Трагическое начало, ярко выраженное в племенной традиции преданий о влюбленных, связано с теми социально-историческими противоречиями, которые наметились в аравийском обществе в период распада родового строя. Постепенный рост индивидуального сознания и как следствие выделение личности из родового коллектива способствовали, в частности, и формированию новых отношений между мужчиной и женщиной. Поскольку этот новый тип отношений шел вразрез с родоплеменными установлениями и обычаями в сфере семьи и брака, он рассматривался как нарушение установленных юридических и поведенческих норм5. Индивидуализация любовного чувства является одним из важнейших показателей перехода человека и общества на ту стадию развития, которая ассоциируется с эпохой классического Средневековья. Складывание новой системы
5 См. об этом: Куделин А.Б. Романический эпос о Маджнуне и его арабские корни // Куделин А.Б. Арабская литература: поэтика, стилистика, типология, взаимосвязи. М., 2003. С. 317-319.
58
ценностей в восприятии любви и бурное развитие любовной лирики, которое пережила арабская литература в эпоху становления исламской цивилизации, потребовали теоретического осмысления. На рубеже VIII и IX вв. появляются первые трактаты, в которых закрепляются основные положения формирующегося «кодекса» любви. Первым арабским теоретическим сочинением о светской любви является трактат Абу 'Усмана 'Амра ибн Бахра ал-Джахиза (776-868 или 869) «Послание о любви и женщине» (Risala fi-l-Ishq wa-n-Nisa). В этом сочинении дается определение термину 'ишк как обозначающему светскую любовь. Во втором трактате на близкую тему «Послание о девушках-певицах» (Risalat al-Qiyan) ал-Джахиз рассматривает различия межу терминологическими обозначениями любви и страсти — хубб, хава и 'ишк. В дальнейшем теоретическое осмысление любви становится одним из важных аспектов философского и религиозно-мистического дискурса: любви посвящена одна из эпистол в энциклопедии «Послания Братьев чистоты», трактат «О сущности любви» составляет Абу 'Али ибн Сина, активно формируются концепции мистической любви в суфизме.
В рамках настоящей статьи нас прежде всего интересуют светские аспекты восприятия любви, поэтому в качестве сопоставительного материала послужил трактат о любви «Ожерелье голубки» (Taukal hammana), составленный Ибн Хазмом в Андалусии в первой половине XI в. Помимо того, что это сочинение дает достаточно полное представление о ключевых темах трактата о светской любви, оно относится к тому же периоду, что и заинтересовавшая нас поэма «Вис и Рамин». Очевидные тематические совпадения в арабском трактате и персидском любовном романе в стихах, созданных на разных концах мусульманского мира, не являются следствием взаимовлияния, а свидетельствуют о типологическом схождении двух литературных памятников. При этом не следует упускать из виду, что фундаментом складывания представлений об индивидуальной любви и в том, и в другом случае хотя бы отчасти служила узритская поэтическая и повествовательная традиция. Начиная с сочинений ал-Джахиза, известного как один из признанных классиков литературы адаба, нормы любовного поведения становятся так или иначе одной из тем назидания, поскольку адабные сочинения с точки зрения их жанрового назначения сочетали дидактические и развлекательные цели. В трактате «Ожерелье голубки» элемент поучения явно присутствует, т.е. сочинение по существу представляет собой наставление в искусстве любви.
Обращает на себя внимание, что некоторые темы писем Вис Рамину совпадают с названиями глав в трактате Ибн Хазма «Ожерелье голубки». Так, тема Письма второго перекликается с главами об удовлетворенности и о забвении, тема Письма третьего полно-
59
стью совпадает с темой главы о верности, Письмо четвертое представляет собой аналог главы об удовлетворенности, Письмо пятое соответствует главе о покорности. Есть и совпадения некоторых конкретных деталей, например, во втором письме Вис и в главе об удовлетворенности трактата «Ожерелье голубки» говорится о явлении влюбленной/влюбленному призрака возлюбленного/возлюбленной во сне. Это совпадение, естественно, инициировано соответствующей темой арабской и персидской любовной лирики. Вис пишет Рамину:
Во сне мне является твой образ,
Во сне он мне показывает твое лицо.
Порой я осыпаю упреками твое лицо,
Порой я испытываю страх перед твоими глазами.
Когда я пребываю без сна, ты усугубляешь мои страдания,
Когда я сплю — проявляешь ко мне нежность.
Если ты во сне выбираешь мою любовь,
Почему же наяву ты со мной в раздоре?
<...>
Как мало вспоминается дней наших встреч! Как мало ночей, когда является мне твой образ!6
Вот что говорится об этой стороне любви у Ибн Хазма: «Один из видов неприхотливости — когда удовлетворяются посещением призрака во сне и приветствием видения; приходит это лишь от воспоминаний непокидающих, обетов неизменных и нескончаемых мыслей; и когда засыпают глаза и успокаиваются движения, прилетает призрак». Разъясняя положение влюбленных, посещаемых во сне призраками, Ибн Хазм выделяет четыре его разновидности. Первая разновидность достаточно точно совпадает с тем, о чем рассуждает Вис: «Первая из них — это влюбленный покинутый, огорчение которого продлилось, и затем увидел он в дремоте, что возлюбленная сблизилась с ним, и обрадовался этому и возвеселился. А потом проснулся он, и грустит, и печалится, поняв, что было, — мечтания души и ее внушения»7.
Очевидно, что «Десять писем» Вис представляют собой не только любовные излияния и жалобы покинутой героини, но и рассуждения о природе любви, ее свойствах и законах. По этой причине в них можно наблюдать различные сочетания жанровых элементов лирики и дидактики, соотношение которых определяется авторской задачей, в частности темой каждого конкретного письма.
Рассуждения об искусстве любви представляют особую сферу средневековой дидактики, которая, как было показано ранее, начала
6 Гургани Фахр ад-Дин. Вис о Рамин / Ред. М. Минови. Тегеран, 1314 (1976). Т. 1 (текст). С. 356. Далее — Гургани.
7 Ибн Хазм. Ожерелье голубки / Пер. с араб. М.А. Салье; под ред. И.Ю. Крач-ковского. М., 1957. С. 148.
60
формироваться в связи с развитием представлений об индивидуальной любви. В силу этого и можно обнаружить прямые совпадения в трактате «Ожерелье голубки» Ибн Хазма и в любовных письмах в поэме Гургани. Чтобы показать характер выражения дидактического начала в поэме Гургани, обратимся к Письму четвертому, основные темы которого — довольство (удовлетворенность) и надежда. Эти темы разворачиваются с помощью описания любви как труда, который должно выполнять сердце влюбленного. Как каждая работа, любовь требует постоянных усилий и веры в успех. Способ рассуждения по аналогии — один из базовых принципов дидактики, предстает здесь во всей полноте:
Ты, о сердце, ничуть не хуже садовника, А любовь твоя не хуже цветника. Разве ты не видишь, что садовнику, растящему розу, Много выпадает печалей, прежде чем она расцветет? Порой он из-за нее лишается сна, Порой в его руку впиваются шипы. Ни днем, ни ночью не знает он сна и покоя: То подрезает ее, то поливает. Все эти горести он терпит в надежде, Что однажды он увидит на ней цветы. <...>
Если все дела мира — это надежда и желание, То всякий нуждается и в том, и в другом. Всегда, пока встает солнце и всходит луна, В моей любви к тебе остаются желание и надежда8.
Далее поэт сравнивает сердце влюбленного с птицеловом, владеющим сладкоголосым соловьем, купцом-мореплавателем, терпящим ради достижения цели опасности морского путешествия, рудокопом, стремящимся добыть ценнейший драгоценный камень. Страдания любящего сердца — это работа сердца ради достижения цели. Развернутая цепочка аналогий подтверждает основную идею письма. Форма обращения к собственному сердцу, типичная для любовной лирики (так начинаются многие персидские газели), не подкреплена в данном случае чисто лирическими мотивами, а вводит назидательный пассаж, призванный прояснить природу истинной любви.
В письмах Вис присутствуют оба типа описания любви, присутствующие в трактате Ибн Хазма: 1) любовь как особого рода болезнь; 2) любовь как искусство, требующее определенных знаний. Первый тип описания в равной степени присутствует и в поэзии, и в трактатах о любви. Второй тип, как представляется, более характерен для дидактических сочинений, однако этот вопрос нуждается в дополнительном изучении.
8 Гургани. Указ. соч. С. 361-362.
61
В Письме первом, задающем общее направление всем остальным, героиня описывает свою любовь как болезнь, которая многократно усилена разлукой с Рамином и его изменой:
Меня называют больной и рыдающей,
Поищи лекаря, который бы сделал для тебя лекарство.
Если лекарство против болезни — от лекаря,
То мне от лекаря — боль и обида.
Мой лекарь предал меня,
Из-за его измены осталась со мной эта боль.
Пока я скрываю от других эту боль,
Ищу тебя, ибо лишь ты один знаешь от нее лекарство9.
Вместе с тем Вис в Письме втором утверждает, что Рамин совершил измену «по незнанию», из чего следует, что любовь — это некое знание, которым героиня владеет и готова поделиться с любимым. После этого в тексте следует рассуждение о сохранении верности обетам любви, которое и составляет существенную часть этого «знания». Особенно любопытна интерпретация мотива «каменного сердца», который в персидской любовной лирике входит в тематический блок «жестокость в любви». В письме Вис этот мотив приобретает противоположный смысл — служит воплощением идеи сохранения верности:
Как получилось, что ты изменил мне? По неведению ты искал разлуки со мной. Я теперь еще больше ценю твою верность, А об обидах, что ты мне нанес, и думать забыла. Я буду так верна и нежна,
Что ты познаешь цену своей жестокости и моей любви. Ты только и знал, что нарушать обеты верности, Почему ты всегда называл моё сердце каменным? Мое сердце, как камень, в [соблюдении закона] любви, Верность в нем, словно вечная печать. Верность в моем сердце сделала остановку, Потому что сердце мое — это каменная крепость. А если бы убежище моего сердца не было каменным, Любовь к тебе в нем так долго бы не задержалась10.
Дидактическая цель приведенного фрагмента очевидна и четко сформулирована — заставить любимого «познать цену своей жестокости», понять смысл истинной любви и верности. Для понимания программной роли «Десяти писем» как выражения концепции индивидуальной любви важно содержание Письма третьего, полностью посвященного невозможности замены объекта истинной любви. Упрекая своего возлюбленного в измене и нарушении обетов любви, Вис говорит о том, что поступающий так не понимает истинной природы любви и ее законов и, следовательно, пребывает в неведении.
9 Гургани. Указ. соч. С. 354.
10 Там же. С. 355.
62
Где ты, сияющий, как двухнедельная луна!
Почему ты поспешил пролить мою кровь?
Ты способен заменить меня кем угодно,
А для меня в обоих мирах одного тебя довольно.
Мне говорят: «К чему рыдать напрасно?
Зачем ты столько думаешь об этом изменнике в любви.
Порывает он с любовью, как только найдет новую любовь.
Почему бы тебе не поискать друга лучше этого?»
Не знает тот, кто произносит подобные речи,
Что томимый жаждой, пока может, ищет воду.
Хоть чиста и ароматна розовая вода,
Для томимого жаждой нет другой воды, кроме ключевой. Тому, кого в сердце укусила змея,
Подходит опиум (противоядие), а не сахарный леденец11.
Письмо начинается с традиционного обращения к возлюбленному, типичного для зачина газели, однако основная тема письма — утверждение единственности объекта истинной любви, развивается по уже знакомому нам дидактическому сценарию, содержит соответствующую аргументацию и рассуждение по аналогии. К дидактическим приемам, нашедшим применение в Письме третьем, также следует отнести и обращение к некому абстрактному оппоненту, который предлагает героине отказаться от своих принципов в любви и оправдывает измену. Именно к этому неизвестному лицу обращает Вис свою назидательную тираду и, возможно, его причисляет к недоброжелателям, радующимся ее несчастью.
Чтобы добиться искомого эмоционального эффекта, Гургани насыщает письма мотивами, перенесенными из любовной лирики (насиб, газал). Каждое письмо дает свое соотношение лирических и дидактических элементов. К примеру, мотив явления влюбленному призрака возлюбленной во сне более характерен для зачина касыды, насиба, а обращение к ветерку с просьбой передать послание любимой/любимому выступает как устойчивый мотив, часто открывающий газели. Справедливости ради заметим, что оба мотива могут реализоваться и в касыде, и в газели. В Письме восьмом, имеющем заглавие «Про расспросы о любимом», содержится своего рода «послание в послании»:
«О, прекрасный ветерок ранней весны, Ты несешь аромат кудрей того кумира! Передай, когда увидишь тот стройный кипарис, Что страдает в беде душа рабы [его]». Ты порадовал меня ароматом его кудрей, И все же сердце мое ты не пощадил. Говорит мое бедное сердце: «Увы! Ты унес аромат его кудрей в другие края». Знает оно, каково мне в разлуке, Без пищи, сна и дружбы.
11 Гургани. Указ. соч. С. 357.
63
Тело мое от этих вздохов и слез
Пребывает среди ветра и дождя.
Хранит ли, как я, в душе тот красавец нежность,
Или полностью отвратил свое сердце от любви?
Порадуется ли он, услышав мое имя,
Или рассердится из-за своей измены?
Передай, ветерок, мое послание тому ясному месяцу,
Тому, кого столь внезапно отнял у меня злой рок.
Скажи: «О, ты, забывший мою любовь,
Да покроет тебя позор в глазах влюбленных!»12.
Очевидно, что приведенный фрагмент содержит мотивы, разрабатывавшиеся в рамках канона персидской газели. Обращение к собственному сердцу или к весеннему ветерку во множестве вариантов представлено в начальных бейтах газелей разных периодов. До нас, к примеру, дошло любовное стихотворение Рудаки (Х в.), начинающееся словами: «О сердце! Доколь ты будешь себялюбцем? Зачем ты любишь лютого врага?»13, а один из первых персидских поэтов суфийского направления Абдаллах Ансари (XI в.) открывает свою философско-дидактическую газель стихом: «О сердце! Обрати взор на дела Бога, ибо на твоем пути я вижу опасности»14. Столь же многочисленны примеры обращения к ветерку в начале газелей. Поэт XII в. Анвари, больше известный своими касыдами-панегириками, одну из своих газелей начинает так:
О, утренний ветерок! Принеси весть о моей любимой, Ведь в разлуке с ней все мои дела пришли в упадок15.
А много позже, в XIV в., великий мастер газели Хафиз по-прежнему начинает свои стихи традиционным обращением к утреннему ветерку:
О, утренний ветерок, прошу, передай той пленительной газели: «Ты заставила меня [скитаться] по горам и степям»16.
Можно отметить, что мотив обращения к ветру с просьбой передать послание в большей степени, чем мотив обращения к собственному сердцу, отвечает эпистолярной природе «Десяти писем» в поэме, поскольку в подавляющем большинстве лирических контекстов ветерок выступает вестником, передающим послания влюбленных.
12 Гургани. Указ. соч. С. 374-375.
13 Рудаки Самарканди. Диван / Ред. С. Нафиси, И. Брагинский. Тегеран, 1373 (1995). С. 67.
14 Жуковский В.А. Песни Хератского старца // Восточные заметки. СПб., 1895. С. 85.
15 Анвари Али ибн Мухаммад. Диван / Ред. М.Т. М. Разави. Т. 2. Тегеран, 1376 (1998). С. 903.
16 Хафиз Ширази. Диван / Ред. Х.Х. Рахбар. 17-е изд. Тегеран, 1375 (1997). С. 6-7.
64
В соответствии с авторским замыслом в посланиях, вплетенных в канву любовно-романической поэмы Гургани, дидактические мотивы перемежаются с прямыми заимствованиями из арсенала любовной лирики. Наибольшее в процентном отношении количество в письмах занимают мотивы любовных страданий, целиком заимствованные из репертуара газели: сетования на перемены в судьбе от счастья к несчастью, гиперболизированное описание страданий в разлуке, бессонницы, отказа от пищи, пролитых слез, худобы и бледности, изменивших облик влюбленного/влюбленной и т.д. Перед нами традиционной описание любви как особого рода болезни, хорошо известное по образцам арабской и персидской любовной лирики. Но нельзя забывать, что точно так же любовь описывается и в трактате Ибн Хазма в главе «О признаках любви»: «Тому, кто искренне любит, случается приступить к кушанью, которого ему хочется, но едва взволнуется в нем воспоминание о любимой, как кушанье становится ему поперек горла и застревает у него в гортани». И далее: «К признакам любви принадлежит и любовь к одиночеству, и склонность к уединению, и похудание тела, без жара в нем или боли, мешающей перемещаться, двигаться и ходить. Это указание, которое не лжет, и не обманывающий признак недуга, скрытого в душе»17.
Подводя итог сказанному, выделим основные положения авторского «кодекса» индивидуальной любви, которые Гургани вложил в уста своей главной героини. Отметим попутно, что при всей специфичности жанровой окраски поэмы «Вис и Рамин» в целом характер любовных посланий, в которых сосредоточены рассуждения о природе и законах любви, не выглядит ни шутливым, ни тем более фривольным. В этой части поэмы автор сугубо серьезен, что говорит о принципиальности его позиции. Ключевыми в письмах Вис оказываются:
1) представление о единственности объекта любви и невозможности его подмены; 2) представление о влюбленных как о нерасторжимой паре; 3) представление о роковой предопределенности истинной любви; 4) представление о сохранении верности любимому/любимой как об основном законе истинной любви; 4) представление о благотворности разлуки при условии верности обету любви; 5) представление о любви как о работе души, требующей от любящих постоянных и обоюдных усилий; 6) представление о любви как об особом роде занятий, предполагающем некое знание и поглощающем все помыслы любящих.
Таким образом, любовные письма выполняют в поэме Гургани две функции: с одной стороны, наряду с монологами и диалогами
17 Ибн Хазм. Указ. соч. С. 28.
65
они предназначены для показа «внутреннего человека», описывают его чувства, с другой стороны, по существу представляют собой первое эксплицитное выражение в поэзии представления о природе индивидуальной любви. На это «трактатное» назначение писем и указывает их вполне ощутимая дидактическая составляющая. Обе функции писем в поэме Гургани связаны с авторской установкой на романизацию эпического предания, призванную перенести внимания слушателя/читателя с поступков персонажей на их внутренние состояния, переживания, размышления. Общность мотивов «Десяти писем» и «Ожерелья голубки» лежит не только в стремлении описать одни и те же явления, представляющие собой определенную историческую веху в развитии человеческого сознания и человеческих отношений. Оба произведения опираются на художественный опыт осмысления «внутреннего человека» в лирике, прежде всего арабской поэзии узритского направления, в которой и осуществлялся первый этап становления концепции индивидуальной любви. В узритской традиции с ее синкретической лироэпической природой (стихи в сопровождении квазибиографического комментария) были заложены богатые возможности для дальнейшего развития повествовательного начала. Классическая поэзия персов, имевшая устойчивую традицию нарратива, искала и находила способы адекватного выражения новых идей в повествовательной форме. Для этого потребовались специфические средства романизации эпоса, в том числе и введение любовных посланий в ткань истории любви. Если узритские предания о влюбленных не требовали внесения дополнительных лирических элементов, то старые иранские историко-героические предания подвергались трансформации путем внесения в них элементов лирики и «любовной дидактики». Такая художественная стратегия сохраняется в персидском любовно-романическом эпосе и на следующих ступенях его развития, с той лишь разницей, что разного рода лирические и дидактические вставки приобретают еще и композиционные функции. Дидактическая составляющая «Десяти писем» позволила этому «вставному» жанровому образованию в дальнейшем приобрести самостоятельность и превратиться в XIII в. в своеобразные стихотворные трактаты о любви, сохранившие свое изначальное название, — «Десять писем» или «Десять посланий».
Список литературы
Анвари Али ибн Мухаммад. Диван / Ред. М.Т. М. Разави. Т. 2. Тегеран, 1376 (1998).
Бертельс Е.Э. Избр. труды. История персидско-таджикской литературы. М., 1960.
Гургани Фахр ад-Дин. Вис ва Рамин / Изд. и ред. М. Минуви. Т. 1 (текст). Тегеран, 1314 (1936).
66
Жуковский В.А. Песни Хератского старца // Восточные заметки. СПб., 1895. Ибн Хазм. Ожерелье голубки / Пер. с араб. М.А. Салье; под ред. И.Ю. Крач-ковского. М., 1957.
Мелетинский Е.М. Средневековый роман. Происхождение и классические формы. М., 1983.
Рудаки Самарканди. Диван / Ред. С. Нафиси, И. Брагинский. Тегеран, 1373 (1995).
Хафиз Ширази, Шамс ад-Дин Мухаммад. Диван / Ред. Х.Х. Рахбар. 17-е изд. Тегеран, 1375 (1997).
Сведения об авторе: Рейснер Марина Львовна, докт. филол. наук, проф. кафедры иранской филологии ИСАА МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: mlreisner@rambler.ru
