CC BY
193
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2018. № 4
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ ПОЛИТИКИ И ПРАВА
А.Г. Сытин*
КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ СДВИГ В ПОНИМАНИИ ОСНОВАНИЙ ПОЛИТИКИ В ЕВРОПЕЙСКОЙ МЫСЛИ XIV в.: УЧЕНИЕ МАРСИЛИЯ ПАДУАНСКОГО
В статье рассматривается концептуальный сдвиг в европейской политико-философской мысли XIV в., который знаменует собой концепция Марсилия Падуанского. Показано, что возникновение такой концепции было подготовлено определенным противостоянием папской церковной и государственной власти в ряде государств, интеллектуальной школой латинского аверроизма, опытом организации власти в городах-государствах на севере Италии. Сделан акцент на том аспекте политико-философской мысли Марсилия, который можно рассматривать как предвосхищение теорий народного суверенитета, возникших в Новое время. Показаны единство подхода Марсилия к организации светской и церковной власти, состоящее в демократизации управления и утверждении выборного начала, и становление новой логики политико-философского мышления, основанной на признании народа (в том числе и как сообщества верующих) единственным источником законной власти.
Ключевые слова: Марсилий Падуанский, политический аверроизм, соотношение церковной и светской властей, законодатель, суверенитет народа, выборное начало в государстве, церковь как сообщество верующих.
A.G. S y t i n. Conceptual shift in the understanding of the bases of politics in European thought of the XIV century: the doctrine of Marsilius of Padua
The article deals with a conceptual shift in the European political and philosophical thought of the XIV century, which marks the concept of Marsilius of Padua. It is shown that the emergence of such a concept was prepared by specific confrontation between the Pontifical Ecclesiastical authorities and civil authorities in several States, by intellectual School of Latin averroism, by experience in management in the cities-states in the North of Italy. Focus is made on that aspect of the politico-philosophical Marsilius' thought, which can be seen as anticipation of the theories of popular sovereignty that occurred in modern times. Author shows the unity of Marsilius' approach to organizing the secular and ecclesiastical authority, consisting in the democratization of management and approval of the election and the formation of a new political and philosophical logic of thinking, based on recognition of the people (including the community of believers) as the sole source of legitimate authority.
* Сытин Андрей Георгиевич — кандидат философских наук, доцент кафедры философии политики и права философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: +7 (495) 939-24-42; e-mail: a_sytin@mail.ru
Key words: Marsilius of Padua, political averroism, authorization ratio of Church and secular authorities, the legislator, the sovereignty of the people, election in the State, the Church as a community of believers.
Для политической философии важен анализ собственных оснований — тех матриц мышления, на которых строится наше осмысление мира политического. Если говорить о современном понимании этого мира, то одним из наиболее фундаментальных его оснований, безусловно, является политико-философская конструкция, обозначаемая как «суверенитет народа». Она лежит в основании многих иных конструкций, характерных как для философии политики, так и для философии права; она заложена также в самый фундамент современных конституций. В этих условиях глубоко естественным представляется интерес к тому, как формировалась эта идея, какие потребности вызвали ее к жизни и каково было ее первоначальное понимание, а также к тому, насколько убедительной, прочной и не зависящей от конкретных и меняющихся обстоятельств времени выглядит эта мыслительная конструкция.
Несомненно, первичные представления о народе как основании политической жизни складывались уже в Античности — достаточно вспомнить хотя бы Цицерона с его пониманием государства как «дела народа» («res publica»). Однако какой-то системно выстроенной концепции о роли народа в жизни государства тогда, насколько мы можем об этом судить, не сложилось. Средневековая (по крайней мере, европейская) политико-философская мысль в целом наполнена совсем иными сюжетами, связанными с определяющим для того времени положением религии и церкви в общественной жизни. Постепенное и осторожное возвращение к теме роли народа в политике относится в основном уже к самому позднему Средневековью, главным образом, к первой половине XIV в., а в виде достаточно развернутой и цельной концепции она была оформлена именно в трудах Марсилия Падуанского. Отсюда вполне понятный интерес современных исследователей к его наследию.
О концепции Марсилия Падуанского у нас написано не так мало, особенно в учебном плане, поскольку как в юридических учебниках по истории политических и правовых учений, так и в политологических по истории политических учений ему посвящаются отдельные параграфы. Замечательный анализ его концепции на основе глубокого прочтения оригинального текста основного труда Марсилия Падуанского выполнил в свое время Борис Николаевич Чичерин [Б.Н. Чичерин, 2006, т. 1]. В последние же годы внимание к его идеям было подкреплено также тем, что в 2014 г. впервые был опубликован выполненный Б.У. Есеновым полный перевод на рус-
ский язык его знаменитой работы «Защитник мира» (закончена автором в 1324 г.) [Марсилий Падуанский, 2014]. Исследуется его концепция и в научном плане — сошлемся на интересные работы последнего времени Н. Афанасова и А. Павлова, А.А. Бычкова, Н.В. Ефремовой, Г.П. Лупарева, А.В. Соловьева и особенно Б.И. Ключ-ко [Н. Афанасов, А. Павлов, 2015; А.А. Бычков, 2008; Н.В. Ефремова, 2001; Б.И. Ключко, 2015; Г.П. Лупарев, 2014; А.В. Соловьев, 2018]. Однако исследований, специально посвященных особенностям учения Марсилия Падуанского о суверенитете народа, по-прежнему очень мало. В свете сказанного цель настоящей статьи — постараться дать комплексный анализ оснований, логики и существа того концептуального политико-философского сдвига, который впервые во всей средневековой европейской общественной мысли привел Марсилия Падуанского к представлению о суверенитете народа в области как государственного, так и церковного управления — представлению, на несколько столетий опередившему и предвосхитившему важнейшие политико-философские идеи Нового времени. Значение этого сдвига в истории политико-философской мысли в целом трудно переоценить.
Прежде всего, думается, необходимо понять истоки этого сдвига. Они носили для Марсилия Падуанского как биографический, так и политический и идейный характер.
Достоверно установленных сведений о жизни Марсилия не так уж и много. Родился будущий мыслитель около 1270 г. на севере Италии, в городе Падуя (которую Н.В. Ефремова называет «средоточием интеллектуальной жизни всей северно-восточной Италии») [Н.В. Ефремова, 2001, с. 41], в семье университетского нотариуса. Учился в университетах Падуи, Парижа, Орлеана. По всей вероятности, получил медицинское образование и опыт практикующего врача. С 1311 г. преподавал «свободные искусства» на факультете искусств Парижского университета, в 1313 г. был даже избран его ректором. Именно в Парижском университете сложилась его дружба с философом Жаном Жанденским, значимая для дальнейшей судьбы обоих.
По свидетельствам биографов, именно из сотрудничества и обсуждений с Жаном Жанденским выросла знаменитая книга Марсилия «Защитник мира», которая после ее выхода в свет стала причиной серьезных гонений папской курии как на Марсилия, так и на Жана Жанденского. В результате обоим пришлось бежать из Парижа в Нюрнберг, ко двору противостоявшего папе римскому князя Людвига IV Баварского, вскоре ставшего императором (которому, к слову сказать, и была посвящена Марсилием книга «Защитник мира»). Марсилий при этом стал для Людвига Баварского
как лечащим врачом, так и политическим советником. Реакция папы римского на этот побег не заставила себя ждать, и уже в 1327 г. и Марсилий, и Жан Жанденский были не только отлучены папой от церкви как злостные еретики, но и заочно приговорены к смертной казни в принятой тогда форме — сожжению на костре. Понятно, впрочем, что Людвиг Баварский выдавать их папской курии не собирался. Так из жизненных обстоятельств сложилось одно из оснований концепции Марсилия — стремление ограничить амбиции папства в отношении «полноты власти», в том числе и в сфере полномочий светских властей.
Другим основанием такого развития мысли послужила для Марсилия необходимость определить и артикулировать свою позицию в споре о нормативном соотношении полномочий церковной и светской власти — споре, продолжавшемся с разной интенсивностью в течение едва ли не всего европейского Средневековья. Понятно, что за этим спором стояли интересы наиболее могущественных сил средневековых европейских обществ.
Круги, близкие к папству, традиционно выступали за преобладающую роль католической церкви (а значит, прежде всего папского престола) и в светском политическом управлении. Так, еще в V в. папа Геласий выдвинул концепцию «двух мечей», смысл которой был в том, что миром управляют две власти — сакральная власть святителей и мирская власть царей. При этом, по утверждению Геласия, со священников на Страшном суде будет спрошено и за поведение правителей, поэтому цари в своих действиях должны подчиниться священникам (подробнее об этом см.: [Л.В. Цыпина, 2005, с. 62]). Папа Григорий I провозгласил политику одной из сторон морали и на основании этого стремился к установлению контроля папства над светской властью, а к рубежу IX в. папская власть добивается уже права коронования императоров. Образ «двух мечей» использует позднее и Бернар Клервосский (1091—1153), который трактует евангельскую историю таким образом, что если Иисус Христос одобрил наличие у апостолов двух мечей, то это нужно якобы понимать как аллегорию того, что именно в руках христианской церкви (созданной апостолами) должны находиться как «меч» церковной, так и «меч» светской власти, а разница между ними лишь в том, что «меч» светской власти не может быть использован отдельными церковными деятелями на свое усмотрение, но только по благословению или приказу церкви в целом (подробнее об этом см.: [М.М. Федорова, 2001, с. 53—54]). Идею определяющей роли церкви и в земном государственном управлении различным образом обосновывали или проводили в жизнь и Иоанн
Солсберийский, и Эгидий Римский, и Гуго Сен-Викторский, и папа Григорий VII, и папа Бонифаций VIII, и (в более умеренном виде) Фома Аквинский, для которого мерой государства выступает божественный закон [там же, с. 57]. Как писал, в частности, Эгидий Римский, «всякая власть получает свое бытие от Церкви и может существовать лишь под церковью и через Церковь» (цит. по: [Л.В. Цы-пина, 2005, с. 65]).
Однако в позднем Средневековье появляются и начинают все настойчивее звучать голоса о необходимости автономии светской власти. Так, Иоанн Парижский (ум. в 1306 г.) утверждает, что человеческое общество — самостоятельное, естественное образование, вытекающее из самой человеческой природы. Оно древнее, чем установленный церковью порядок, ведет свое происхождение от самого Бога, поэтому не нуждается в какой-либо санкции со стороны церкви. И в целом если законная власть не дается первосвященником, то она даруется самим Богом посредством избрания христианским народом [там же, с. 65]. Знаменитый поэт и мыслитель Данте Алигьери (1265—1329) в трактате «Монархия» выступает за вселенскую светскую империю и утверждает, что право давать власть земному царству противоречит природе церкви и что «власть империи вовсе не зависит от церкви», а императору к первосвященнику подобает испытывать только уважение [Данте Алигьери, 1999, с. 134]. При этом разница позиций двух мыслителей в интересующем нас вопросе состоит в том, что если Данте выступает за светскую монархию, то Иоанн Парижский не исключает и формирования власти посредством демократических выборов, чем непосредственно предвосхищает концепцию Марсилия.
Третий исток, или основание, новаторской политико-философской мысли Марсилия составляет определенный практический опыт. Он связан с возникновением в позднесредневековой Италии своеобразных городов-государств, управлявшихся в той или иной степени согласно демократическим нормам. Обычно это явление связывают с XII в., однако Квентин Скиннер в весьма основательном исследовании «Истоки современной политической мысли» приводит свидетельства о том, что первый опыт подобного правления отмечен в городе Пизе еще в 1085 г., к концу XI в. такая система управления существовала уже в Милане и Ареццо, а к концу XII в. «форма республиканского самоуправления была принята уже почти всеми ведущими городами Северной Италии» [К. Скиннер, 2018, т. 1, с. 23—24]. Главным должностным лицом в таких городах был так называемый «подеста», соединявший функции главы исполнительной и главы судебной власти, но не имевший отношения к законо-
дательству [там же, с. 24]. Несомненно, такой опыт давал основу для продумывания возможных форм власти, основанных на демократическом волеизъявлении граждан.
К этому необходимо добавить влияние такого направления мысли, как латинский аверроизм. Его творцами и адептами были европейские последователи арабо-мусульманского философа XII в. Ибн-Рушда (в латинской традиции — Аверроэса) — известного сторонника арабоязычного перипатетизма. Аверроэс был знаменит прежде всего как вдумчивый комментатор Аристотеля и создатель теории «двойственной истины» — учения о философии и теологии как двух аспектах единой истины. Для самого Аверроэса философская истина стоит выше религиозной. Однако латинские авер-роисты (прежде всего, Сигер Брабантский и Боэций Дакийский) допускали возможность противоречий между научно-философскими выводами и богословскими нормами и тем самым разделяли позиции эпистемологического дуализма. Об этом важно здесь упомянуть, поскольку вера в возможность сосуществования «двух истин» способствовала возникновению и «политического аверроизма» с его акцентом на автономию светской политической власти от церковной. Интересно отметить, что и Сигер Брабантский, и Боэций Дакийский работали в 1260-е гг. на том самом факультете искусств Парижского университета, где спустя полстолетия начнет трудиться Марсилий Падуанский.
Все это создавало ту интеллектуальную атмосферу, в которой стала возможной новаторская политико-философская мысль Мар-силия. Важно отметить здесь не только его предшественников, но и современников. Если, скажем, еще для Фомы Аквинского преимущества монархии представляются очевидными и неоспоримыми, то мысль XIV в. спокойно допускает уже и иные возможности.
Так, например, Уильям Оккам (ок. 1285—1347 гг) пишет, что власть создавать человеческие законы сначала была преимущественно у народа и лишь затем народ передал ее императору. Политические же формы, по Оккаму, полезно изменять в зависимости от особенности, качества и потребности эпохи (см. об этом: [А.А. Бычков, 2008, с. 101—102]). Вместе с тем, скажем, Бартоло да Сассоферрато (1313/1314—1357) в «Трактате об управлении городом» делит все города на «достаточно большие, очень большие и самые большие» и утверждает, что в городах «достаточно больших» вполне может быть целесообразным правление многих, которое он называет «правлением для народа» — что-то вроде умеренной демократии или политии в узком смысле, по Аристотелю. Примечательно, что в обоснование этой идеи Бартоло приводит уже аргумент «от прак-
тического опыта»: город Перуджа, управляемый таким образом, по оценке Бартоло, сохраняет единство, внутренний мир и процветает (подробнее об этом см.: [А.Г. Сытин, 2010]). Таким образом, демократичный способ принятия важнейших для города-государства решений здесь если и не рассматривается еще как предпочтительный, то уже не демонизируется и спокойно допускается.
В этой интеллектуальной атмосфере и формируется удивительно смелая для европейского Средневековья политико-философская концепция Марсилия Падуанского. «Защитник мира» — это название его главного труда никак нельзя считать случайным. Он ставит целью сохранение мира в обществе и утверждает, что главная угроза такому миру и спокойствию — необоснованная претензия папского престола на светскую власть. На самом же деле он может претендовать лишь на духовное влияние. Общество — целое, церковь — его часть, и, по мнению Марсилия, часть не может быть важнее целого. Внимание философа обращено прежде всего к обществу в целом. Оно, полагает Марсилий, должно управляться на основе не божественного, а человеческого закона. Устанавливать же такой закон, считает Марсилий, может только общее собрание граждан или его преобладающая часть [Марсилий Падуанский, 2014, с. 647]. Конечно, важно понять, кого Марсилий считал полноправными гражданами. В соответствии с античными образцами для него из числа граждан исключаются дети, рабы, иностранцы и женщины [там же, с. 125]. Что же касается «преобладающей части» граждан, то, хотя ясной расшифровки этих слов у Марсилия нет, логично предположить, что имеется в виду просто количественное их большинство, поскольку никаких указаний на какого-то рода ценз внутри народа, или совокупности граждан, в труде философа не обнаруживается. Таким образом, народ, или совокупность полноправных граждан, рассматривается здесь как единственный источник общественной власти.
При этом можно сказать, что у Марсилия есть элементы системы разделения властей, однако в этом отношении его понимание отличается от современного довольно сильно. Разделение властей не выступает здесь выстроенной системой сдержек и противовесов. Законодательная власть у него однозначно главенствующая, и она принадлежит народу. А исполнительная и судебная власти могут принадлежать «правителю» (естественно вспомнить здесь функции «подеста» в североитальянских городах-государствах).
По мнению ряда авторов, на основании последнего положения можно прийти к выводу, что Марсилий является адептом выборной монархии. Думается, в этом отношении необходимо сделать неко-
торые оговорки. Верховная власть в предлагаемой им общественной организации, безусловно, принадлежит законодателю, а дело правителя — исполнять его решения, а также выполнять судебные функции. Безусловно, Марсилий выступает сторонником выборного начала в обществе, в особенности в формировании исполнительной власти, однако конфигурация этой выборной исполнительной власти может, по его мнению, быть различной. Да, единоначалие в исполнительной власти, по мнению Марсилия, предпочтительно, но если это и монархия, то ее, наверное, правильно будет назвать конституционной, поскольку полномочия правителя здесь жестко ограничены законами и контролем со стороны законодателей.
Что же касается нормативного соотношения полномочий между церковной и светской властями, то здесь Марсилий, безусловно, не ограничивается «разделением зон влияния» между той и другой. Принцип народа как источника власти он с беспрецедентной смелостью распространяет и на власть церковную (не зря же эта власть приговорила его к сожжению на костре!). Философ вообще не признает за церковной верхушкой права на какую-либо принудительную власть. Он полагает, что церковь — это не клир, а прежде всего община, сообщество верующих. И именно такое сообщество верующих, организованное в Собор, должно, по мысли Марсилия, иметь главные полномочия по решению вопросов церковной жизни. Таким образом, речь идет здесь не столько о разделении «сфер влияния» церковной и светской властей, сколько об исключении влияния церковной верхушки на дела светской власти и о глубокой демократизации управления как светскими, так и церковными делами. Правда, не совсем понятно, как соотносится «совокупность верующих» данной конфессии (по мысли Марсилия, главный орган управления церковными делами) с границами государства — идет ли речь о совокупности верующих одной конфессии в пределах данного государства или в каких-то иных масштабах.
В целом же Б.Н. Чичерин, безусловно, имел основания сказать, что в сочинении Марсилия Падуанского «в первый раз в истории политической литературы с замечательной силою и ясностью проводятся чисто демократические начала» [Б.Н. Чичерин, 2006, т. 1. с. 229]. Конечно, здесь нет еще всесторонне разработанной концепции народного суверенитета, нет еще и соответствующей терминологии, однако уже присутствуют, образно говоря, практически все «кирпичи», из которых она будет сложена в последующие века. Здесь происходит, на наш взгляд, важнейший сдвиг в самой логике политико-философского мышления, ведущий к идее воли народа как единственного законного источника государственной власти.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Афанасов Н, Павлов А. Секулярная политическая теология Марсилия Падуанского // Логос. 2015. № 6. С. 44-67.
Бычков А.А. Обоснование и кризис имперской идеи в XIV веке: Данте Алигьери, Уильям Оккам, Марсилий Падуанский: Дисс. ... канд. полит. наук. М., 2008.
Данте Алигьери. Монархия. М.,1999.
Ефремова Н.В. Марсилий Падуанский // Новая философская энциклопедия: В 4 т. М., 2001. Т. 2.
Епько А.Г. Борьба империи против светских притязаний папства в первой половине XIV века и "Defensor pacis" Марсилия Падуанского: Дисс. ... канд. ист. наук. М., 1965.
Ключко Б.И. Законодатель в трактате Марсилия Падуанского «Защитник мира» // Вестн. СПбГУ. Сер. 2. 2015. Вып. 2. С. 133-140.
Лупарев Г.П. Мыслитель-бунтарь Марсилий Падуанский // Марсилий Падуанский. Защитник мира. Defensor pacis / Пер. с фр. Б.У. Есенова; Науч. ред., вступ. ст., примеч. Г.П. Лупарева. М., 2014. С. 11-63.
Марсилий Падуанский. Защитник мира. Defensor pacis / Пер. с фр. Б.У. Есенова; Науч. ред., вступ. ст., примеч. Г.П. Лупарева. М., 2014.
Скиннер К. Истоки современной политической мысли: В 2 т. Т. 1. Эпоха Ренессанса. М., 2018.
Соловьев А.В. Марсилий Падуанский // Философия политики и права: Энциклопедический словарь / Под общ. ред. Е.Н. Мощелкова; Науч. ред. А.В. Никандров. М., 2018. С. 242-243.
Сытин А.Г. Судьбы идей демократии в западноевропейской политико-философской мысли XIV-XVII вв. // Философия политики и права: Сб. науч. работ / Под общ. ред. Е.Н. Мощелкова; Науч. ред. О.Ю. Бойцова. 2010. Т. 1. С. 178-202.
Федорова М.М. Классическая политическая философия. М., 2001.
Чичерин Б.Н. История политических учений: В 3 т. СПб., 2006. Т. 1.
Цыпина Л.В. Провиденциальная история и средневековое умозрение // Философия западноевропейского средневековья / Отв. ред. Д.В. Шмонин. СПб., 2005. С. 47-77.
Lagarde G. de. La naissance de l'esprit laïque au declin du moyen âge. T. 3: Le defensor pacis. P., 1970.
Quillet J. La philosophie politique de Marsile de Padoue. P., 1970.
