CC BY
63
В.Р. Чагилов, О.В. Киноян
КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ СХЕМЫ ОБЪЯСНЕНИЯ ФЕНОМЕНА ПОЛИТИЗИРОВАННОЙ ЭТНИЧНОСТИ
Феномен политизированной этничности, переживший за последние четыре десятилетия два своих возвышения, стал важнейшей детерминантой современного мирового политического процесса, вектором, во многом изменившим конфигурацию основных приоритетов как в научном познании, так и в системе политических отношений полиэтнических стран.
Осознание этого факта в западном обществознании и, прежде всего, в политической науке и антропологии стало возможным в силу ряда факторов как внутринаучного, социокультурного, так и политического характера, обозначившихся на рубеже 60-70-х годов. Во-первых, наиболее остро проблема этнонационализма как радикальной формы этнополитической мобилизации впервые обозначила себя после Второй мировой войны и последовавшего за ней крушения колониальной системы. Возникла новая политическая и научная ситуация, потребовавшая поиска необходимых условий и эффективных способов инкорпорации этнических групп в полиэтнические государства в связи с тем, что ассимиляция, некогда являвшаяся господствующей политической и научной парадигмой, оказалась дискредитированной [1, р. 40-52].
Во-вторых, рационалистско-модернистская парадигма объяснения социальной действительности, предрекавшая неизбежное в процессе усиливающейся модернизации ослабление социально отмаркированных границ индивидов (классовых, статусных, этнических и т.д.) и в результате этого минимизацию этноконфликтности в обществе, не выдержала столкновения с новейшими реалиями, возникшими в последней четверти XX века. Все классические социологические и политологические теории, включая марксистские, предсказывали с ростом индустриализма эрозию этнических связей. Этничность была забыта, равно как в американской социальной науке, так и в социалистических классовых теориях, полагавших, что индивиды в индустриальных обществах будут вести себя преимущественно в соответствии с рациональными классовыми интересами [2, р. 28].
Другим обстоятельством, обусловившим общенаучную ситуацию, в которой этническая проблематика в свете различных теорий социологии, антропологии и политологии оказалась как бы в тени, на обочине основных теоретических исследований, по мнению М. Бергесс, было то, что функциональная теория, господствовавшая в социальных науках, не смогла уделить должного внимания конфликту и социальным изменениям. Функционализм, как в социологии, так и в политической науке, акцентировал внимание на стабильности, консенсусе и конформности как факторах социальной целостности. Преобладание теорий модернизации, которая подчеркивала факт конвергенции культур и ожидания уменьшения этнической мозаичности по ходу развития модернизации, являлось, как полагает автор работы «Возрождение этничности: миф или реальность», другой причиной ослабления внимания к проблемам межэтнической напряженности и конфликтности [3, р. 265-285]. И, наконец, теоретический актуалитет классового конфликта в теориях конфликтных отношений значительно способствовал предшествующему забвению этнической проблематики. «Этническая реальность» в свете классового конфликта выглядела
старомодной, антимодернистской формой социальной принадлежности и рассматривалась в связи с утверждением того, что конечная борьба в обществе будет борьбой на классовой основе.
Как заметил по этому поводу Д. Уэлш, марксистские теоретики, начиная с Карла Маркса, рассматривали этничность в качестве мимолетного, ретроградного феномена, который в конечном итоге будет преодолен классовой солидарностью. Нигде, несмотря на то, что класс превратился в значительный базис стратификации внутри развивающегося государства, он не смог затмить этничности как чувствительного основания для политической мобилизации [4, р. 63-80].
Движение экономической и политической интеграции в Европе в соединении с растущей экономической независимостью побуждало многих думать, что этническая и национальная актуализация, а также перспектива вооруженного конфликта представляются вещами маловероятными [5, р. 5-26]. Кроме того, ядерное противостояние Запад-Восток, которое, по мнению многих аналитиков, могло привести к войне, казалось более вероятным и, соответственно, фокусировало исследовательский интерес на этой проблеме.
Действительность, опрокинувшая «либеральные ожидания»* модернистски ориентированных соцгуманитариев, была обозначена как «этническое возрождение». Именно этот феномен, проявившийся в усилении прежних и возникновении новых автономистских и различного рода этнонационалистических идеологий и движений, которые охватили прежде всего полиэтнические образования Европы, США и ряда стран Латинской Америки и Юго-Восточной Азии, стал объектом пристального внимания обществоведов различных теоретических ориентаций и дисциплин. Интенсивность, с которой ученые-антропологи, этнологи, социологи, политологи - приступили к анализу этого феномена, поражает своей масштабностью и глубиной. Буквально в течение одного десятилетия 70-х годов возникли оригинальные концептуальные подходы, теории и идеи, которые в свою очередь уже в момент рождения начали распадаться на новые направления и школы. Так произошло с теорией «внутреннего колониализма» британских ученых М. Гектера и Т. Нейрна, теорией «национализма» (Ф. Таджмен, А. Фрэнк, Э. Геллнер), концепцией «этнической идентичности» (Ф. Барт, Дж. Де Вош, К. Либкинд, А. Якобсон-Уайдинг, М. Бергесс, Дж. Фишмен), а также с инструменталистской ориентацией в антропологических и политических исследованиях (Э. Смит, Б. Андерсон, Дж. Ротшильд, К. Энлое). Наконец, к середине 70-х годов стало очевидным возникновение новой междисциплинарной отрасли социогуманитарного знания -«этнополитики».
Интерес к тому, что в последующем вылилось в предметную сферу «этнополитики» в среде, прежде всего, американских историков и политологов возник несколько раньше самого термина «этническая политика». В 1952 году внимание американских историков привлекла работа С. Лабесса «Будущее американской политики», в которой была предпринята попытка исследовать влияние этнической принадлежности на политическое поведение индивидов и социальных групп. Пятнадцатью годами позже сходную проблему взаимосвязи этнической идентичности и политических приоритетов людей исследовал в своей статье «Этнополитика и жизнеспособность этнических идентификаций» американский политолог М. Паренти. Он же впервые употребил и сам термин «этнополитика» [7, р. 717-726; 10].
Интенсификация научных исследований, в пределах которых шло конституирование предметной области этнополитики, относится к 70-м годам нынешнего столетия. И здесь сразу оформились два уровня собственно этнополитических исследований. На макроуровне интересы этнополитиков сосредоточились на анализе факторов, детерминирующих взаимоотношения этнических групп с государством, анализ различных стратегий этногрупп (начиная с требований автономизации и заканчивая призывами к сецессии), характерных для этносепаратизма. Актуальным комплексом проблем на данной ступени познания стали межэтнический и этнополитический конфликты. Именно в рамках этого структурного уровня политического знания возникли и получили признание концепции «национализма» и «внутреннего колониализма». Однако уже вскоре названные авторитетнейшие теории, исследовавшие взаимосвязь политических стратегий этнонационализма с социально-экономическим статусом этнической группы ее различных манифестаций, обнаружили неспособность ответить на вопросы о возникновении и агрегировании национализма там, где статусные характеристики меньшинств стали выравниваться с положением групп этнического большинства нации. Например, Каталония и Страна басков в Испании, Богемия в составе Габсбургской империи, Бельгия, отделившаяся от Нидерландов в 1830 году, и т.д. Одним из первых, кто указал на этот факт, был Э. Смит (Британская школа политических и экономических наук), предположивший, что экономический прогресс не смягчает этнических устремлений, а, наоборот, усиливает этнополитические требования этнических меньшинств [8]. Следует отметить, что предположение, высказанное Смитом в тот период, оказалось пророческим. В условиях обозначившихся с началом 80-х годов процессов глобализации политическая мобилизация этнических меньшинств в развитых странах Западной Европы и Северной Америки выступила органичной частью более широкого движения социальных меньшинств.
Возникшее противоречие между проанализированным комплексом макросоциальных факторов и реальной общественной проблемой, с ее подчас взаимоисключающими проявлениями, которые не укладывались в парадигму социально-экономического и статусного детерминизма, не было концептуальной слабостью макроуровня этнополитических исследований. В целом подход, предпринятый в рамках теории «внутреннего колониализма», верен, и было бы бесполезно пытаться опровергнуть его истинность, скажем, для домодернистских или модернизирующихся стран. Социально-экономическая обусловленность этнополитических процессов очевидна, а сам подход неоспоримо несет значительные эвристические возможности в адекватном, правда, первичном осмыслении анализируемой проблемы. Противоречие, обнаруженное Э. Смитом и А. Орриджем, скорее вскрыло не порок концепций макроанализа, а недостающую структурную связь с микроуровнем этнополитических исследований, на котором в качестве предмета должна была стать субъективная компонента этнонационализма.
Анализ психологических, а в широком контексте - культурологических детерминант политического поведения - не был, как известно, открытием последней четверти XX века. Еще Аристотель, заложивший основы политико-антропологического подхода к анализу феноменов политики, использовал такие психологические переменные, как настроения и чувства. Но наука исторически движется от одной теории к другой, зачастую оказываясь во власти той или иной господствующей парадигмы, сменяющейся новой либо со смертью ее носителей, либо будучи опровергнутой. Так случилось с рационалистической доктриной классического либерализма, отход от которой под натиском иррационалистических манифестаций «национального духа» в Германии и СССР в 30-е годы приобрел форму тенденции. Так произошло и с неогегельянскими автономистскими подходами к политическому регионализму и этнонационализму. С этих позиций теоретизирование сводило историческое действие к экономическим и культурным характеристикам социальных групп, но не к самим группам, действующим в конкретных социоисторических и территориальных контекстах и осуществляющих постоянное во времени самоистолкование.
Данное обстоятельство побудило ряд западных антропологов и политологов изменить возможный угол зрения на рассматриваемую проблематику и сформулировать новое видение предмета этнополитики на микроуровне теоретико-эмипирических исследований. Значительным импульсом в этом направлении стала поворотная работа американского этнолога Дж. Ротшильда (Колумбийский университет) «Этнополитика», в которой к началу 80-х годов завершился поиск иных концептуальных оснований новой научной дисциплины. В его понимании, в центре этнополитики должно находиться исследование «политического измерения и политико-структурного содержания этничности» [9, р. 247]. В этом смысле, считает Дж. Ротшильд, этнополитика как органическая часть интегральной политической науки изучает в качестве нового действующего лица на политической арене, несущего угрозу существующим общественным институтам и государству в целом, - «политизированную этничность» [9, р. 17]. Политизированная этническая идентичность предстала в качестве важнейшего политического феномена современности.
Идея о тотальном проникновении феномена этнической идентичности во все сферы политической жизни и, более того, об определяющем его воздействии на все без исключения общественные процессы -стала концептуальным основанием сложившегося в тот период так называемого «инструмента-листского подхода» (Э. Смит, Б. Андерсон, Д. Котце, Дж. Ротшильд, К. Энлое). «Этничность является политической, - заявляет К. Энлое, - не просто в том смысле, что она служит основой для мобилизации группы по интересу, но также в том, что она стала решающим ингредиентом в создании, распространении и сохранении наиболее важного политического аппарата - государства» [11, р. 5].
Политизация этнической идентичности как научная проблема, оказавшаяся в центре исследований сторонников инструменталистской позиции, выступила в качестве ключевой категории микроуровневого анализа этнополитики, осуществляемого в рамках современной политической науки. Под этим понятием автор фундаментального труда «Этнополитика» Дж. Ротшильд понимает такой уровень мобилизации этничности, в результате которой она превращается из психологической, или культурной, или социальной величины в политическую силу [12, р. 1-2]. Таковой она становится, когда члены группы осознают значимость политики для здоровья их этнических культурных ценностей, когда озабоченность этой связью интегрирует их в самоосознанную этническую группу, разворачивающую политическую деятельность на основе группового сознания [12, р. 6]. Наконец, на уровне индивидуального сознания «политизация этничности» переводит личный поиск значимости и принадлежности в групповое требование уважения и власти [12, р. 5].
Не менее операциональным понятием, широко используемым в работах инструменталистов, является термин «этническая идентичность», или «этничность». Следует заметить, что понятие «идентичность», ранее игнорируемое в советском обществознании по причине его неопсихоаналитического происхождения, за последние несколько лет приобрело статус социогуманитарного, научного и публицистического клише. Тем не менее количество работ, ориентированных на его дальнейшее изучение, как в психологии, так и в этнологии и этнополитике, по-прежнему невелико.
Использование инструменталистами понятия «идентичность» не является случайным. Параллельно с возникновением этнополитики шла его активная «экспансия» в различные дисциплины социогуманитарного знания. Категория «идентичность», обязанная своим появлением видному представителю американской неопсихоаналитической социальной психологии социологического направления Эрику Хомбургеру Эриксону [6, р. 101-164; 13; 14, р. 61-65; 15], смогла охватить своим теоретическим масштабом важнейшие подсознательные процессы формирования и поддержания витальной как для индивида, так и для социальной общности, динамической целостности и
определенности. Именно этой своей особенностью понятие «идентичность» завоевало в 80-е годы широкое признание в западном обществознании, в том числе и в этнополитике.
Зародившееся в 70-е годы этнополитическое направление политической науки взяло на вооружение теорию этнической идентичности в том ее плане, где могли быть возможные ответы на вопросы о факторах и механизмах политизации этнической идентичности, динамики и статики ее мобилизационных форм. Как поясняет Дж. Ротшильд: «...наше внимание никогда не было сосредоточено на этнических идентичностях или этнокультурных привязанностях самих по себе, но всегда на их возможной (хотя никогда не неизбежной) политизации в виде общественных проблем и конфликтов, требующих политического согласования и урегулирования, без чего они переходят в насилие». [16, р. 272].
Однако, несмотря на солидный теоретический потенциал перечисленных исследовательских парадигм и авторитет их авторов, «... ни одному из существующих теоретических подходов, каковы бы ни были его притязания на трактовку чего-либо в прошлом, не удалось ничего, сколько бы то ни было похожего на убедительное исследование, объясняющее (не говоря уже о предсказании) недавний, почти глобальный взрыв этнической и национальной борьбы» [17, с. 44].
Отсутствие теоретических разработок, объясняющих истоки, динамику и механизмы политизации этнической идентичности, порождает немалые трудности в понимании этого феномена и, как следствие, в создании действенного инструментария управления различного рода этнополитическими ситуациями и процессами.
Выявление глубинной основы феномена политизированной этнической идентичности, раскрытие механизмов этнополитической мобилизации, формирующих консолидированное этническое целое, требуют естественного выхода, с одной стороны, за пределы анализа отдельных противоречий и конфликтов, а с другой стороны, обращения к контекстуальному и полипарадигмальному подходам в исследованиях данного феномена, взятого в своей целостности.
Литература
1. Vermeulen H. The Concept of Ethnicity, Illustrated with Examples from the Geographical Region of Macedonia // The Ethnic identities of European minorities: Theory and case studies // The papers of the seminar on Ethnocultural Identity of European Minorities: Continuity and Change. Gdansk, 15-17 September, 1994 / Ed by Brunon Synak. Wydaw, 1995.
2. Liebkind K. Minority Identity and Identification Processes: A Social-Psychological Study. Maintenance and Reconstruction of Ethnolinguistic Identity in Multiple Group Allegiance. Helsinki, 1984.
3. Burgess M.E. The Resurgence of Ethnicity: Myth or Reality? // Ethnic and Racial studies. N. Y., 1978.
4. Welsh D. Domestic Politics and Ethnic Conflict. Survival, vol. 35, no. 1, Spring 1993.
5. Snyder J. Nationalism and the Crisis of the Post-Soviet State// Survival, vol. 35, no. 1, Spring 1993.
6. Erikson E. The Problem of Ego-identity // Psychological Issues. N.Y., 1959.
7. Parenty M. Ethnic politics and the persistence of ethnic identification // The American political science review. Vol. 61. N. Y., 1967.
8. Smith A. The Ethnic revival in the in the Modern world. Cambridge, 1981. XIV.
9. Rothschild J. Ethnopolitics: A conceptual framework. N. Y., 1981. XI.
10. Ethnic and political attitudes. A depth study of Italian Americans. N. Y., 1975.
11. Enloe C. Police, military and Ethnicity: Foundations of State Power. L., 1980.
12. Rothschild J. Ethnopolitics: A conceptual framework. N. Y., 1981. XI.
13. Identity and Life Cycle. N. Y., 1968.
14. Identity Psychosocial // International Encyclopedia of Social Sciences. Vol. 7. N. Y., 1968.
15. Memorandum of Identity and Negro Youth // A Way of Looking at Things. Selected Papers / Ed. by S.
Schlein. N. Y.: W. W. Norton & Company, 1995. Psychosocial Identity // A Way of Looking at Things. Selected
Papers / Ed. by S. Schlein. N. Y.: W.W. Norton & Company, 1995.
16. Rothschild J. Ethnopolitics: A conceptual framework. N. Y., 1981. XI.
17. Комарофф Дж. Национальность, этничность, современность: политика самосознания в конце ХХ в. // Этничность и власть в полиэтнических государствах. М., 1994.
