Научная статья на тему 'КОНЦЕПЦИИ СОВРЕМЕННОЙ ТАНАТОПСИХОЛОГИИ'

КОНЦЕПЦИИ СОВРЕМЕННОЙ ТАНАТОПСИХОЛОГИИ Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
153
41
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
IDEAS ABOUT DEATH / THEIR OWN DEATH / THANATOLOGY / AFTERLIFE / FEAR OF DEATH / ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О СМЕРТИ / СВОЯ СМЕРТЬ / ТАНАТОЛОГИЯ / ЗАГРОБНЫЙ МИР / СТРАХ СМЕРТИ

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Желателев Денис Валерьевич

В статье представлен сравнительный анализ наиболее известных психологических концепций современной культуры, описывающих различные представления о смерти и умирании человека.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Concepts of Modern Tanatopsychology

The article deals with a comparative analysis of modern concepts describing different concepts of death and dying.

Текст научной работы на тему «КОНЦЕПЦИИ СОВРЕМЕННОЙ ТАНАТОПСИХОЛОГИИ»

общая психология

УДК 159.9:615.851

Д. В. Желателев концепции современной танатопсихологии

D. V. Zhelatelev. Concepts of Modern Tanatopsychology

В статье представлен сравнительный анализ наиболее известных психологических концепций современной культуры, описывающих различные представления о смерти и умирании человека.

ключевые слова: представления о смерти; своя смерть; танатология; загробный мир; страх смерти.

контактные данные: 196605, Санкт-Петербург, Пушкин, Петербургское шоссе,

д. 10.

The article deals with a comparative analysis of modern concepts describing different concepts of death and dying.

Keywords: ideas about death; their own death; thanatology; afterlife; fear of death.

Contacts: Peterburgskoe Highway 10, Pushkin, St. Petersburg, Russian Federation, 196605.

Интерес к феномену смерти в рамках социокультурного контекста проявился сравнительно недавно, позволяя по-новому взглянуть на изменения ценностного сознания людей, обусловленных различным отношением к смерти. История человечества имеет в своем арсенале самые разнообразные представления о смерти: от мифологического в архаичном обществе до романтического и этического в XIX в. Подобная смена отношения к вопросу зависела от уровня духовно-нравственных ценностей и социокультурного развития общества. Исходя из этого, наиболее близкой по временным рамкам нам видится схема развития представления европейцев о смерти, разработанная известным французским историком Ф. Арьесом в 1977 г. В своей книге «Человек перед лицом смерти» автор утверждает о наличии связи между установками по отношению к смерти и личностным самосознанием, присущим индивиду данного общества. Все это существует в контексте общественных доминант на том или ином этапе исторического развития. Отсюда следует вывод: изменения восприятия смерти изменяют самовосприятие человека, а также влияют на перестройку индивидуальности отдельно взятой личности. По мнению Арьеса, подобная трансформация кроется в глобальном изменении психологических параметров человека, таких как личностное самосознание, стремление общества защититься от природы,

Денис Валерьевич Желателев — доцент Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина, кандидат психологических наук. © Желателев Д. В., 2018

веры в жизнь после смерти и существование зла. Автор предлагает собственную периодизацию отношения к смерти: прирученная смерть, своя смерть, смерть далекая и близкая, твоя смерть, смерть перевернутая. Наиболее традиционным отношением, по мнению автора, обладало восприятие «прирученной смерти», доминирующее в сознании европейцев вплоть до конца раннего Средневековья. Индивидуальность человека сведена до нуля, он чувствует себя всего лишь частью человеческого рода, звеном некой неразрывной цепи, в которой смерть ритуализируется и становится зрелищным, публичным феноменом. Идеалом посмертного существования становится сон, поэтому такому восприятию не свойственно ощущение «абсолютной отрицательности». «Люди не испытывали так же головокружения и экзистенциональной тоски, или, по крайней мере, ни то, ни другое не находило себе места в стереотипных образах смерти. Не было веры в простое продолжение жизни „по ту сторону земной кончин", тогда думали, что мертвые спят» [1, с. 53]. Смерть представлялась безусловно злым, но и естественным началом, неотъемлемо присущим греховному человеческому естеству. С осознанием собственной индивидуальности, независимости от рода приходит и осознание собственной конечности, что ставит отношение к смерти на другую ступень восприятия. «Смерть своя» подталкивает человека к любви ко всему земному и к самой жизни, представляя аскезу и религиозность в невыгодном свете. Подобное осознание приводит к желанию сохранить свою идентичность в загробном мире, давая новое рождение христианской идее о смертности тела и бессмертии души, потустороннее существование которой, в отличие от ортодоксальной идеи, видится деятельным. Именно в этот период появляется искусство macabre — литературный жанр, аллегоричным образом утверждающий бренность человеческого бытия. Разрабатывается тема Страшного суда, идеи смерти входят в интерьеры, потому что жизнь и смерть меняются ролями: о последней следует размышлять на протяжении всей жизни. Следующий этап восприятия — «смерть далекая и близкая», по мнению Арьеса, становится началом «великого переворачивания смерти». Смерть приобретает совершенно новый аспект восприятия, она пропитывается эротизмом и сладострастием, даря поколениям людей новое мироощущение. Происходит слияние наслаждения и страдания, эротизма и смерти, воплощенного в каждом мгновении переживания близкой кончины. Одной из особенностей этого периода является страх быть заживо погребенным, первый осознанный и индивидуализированный страх смерти.

«Смерть твоя» проявляется в период романтизма, когда смерть друга или любимого видится большим горем, чем собственная кончина, что в меньшей мере присутствует и в предыдущих периодах. Страх смерти преображается в чувство прекрасного, а сам переход становится актом воссоединения с ранее ушедшими. Смерть более не является злом, а посмертные муки растворяются из-за протеста против страданий в чистилище и отказа верить в ад. Выражение горя, тщательно скрываемое ранее, проявляется более ярко и пафосно в связи с деритуализацией самого процесса похорон. По мнению ученого, этот период является отступлением перед приходом последнего периода, окончательно перевернувшего отношение к смерти. Итак, мы живем в период «смерти перевернутой» — смерть более не является естественным процессом, встречающимся чуть ли не ежедневно. У общества развивается страх перед ее упоминанием — это считается дурным тоном и вызывает негативную реакцию. «Смерть уже не только внушает страх, являясь абсолютным отрицанием, но и возмущает душу, как всякое отвратительное зрелище. Она становится неприличной, как некоторые физиологические отправления» [Там же, с. 463]. Можно долго дискутировать о том, какие предпосылки послужили к проявлению в обществе таких тенденций. В первую очередь — это прорыв

в развитии медицины. Человечество отвыкло от страданий благодаря появлению антибиотиков, обезболивающих препаратов, стоматологии, вакцинации, развитию хирургии. Медицина в развитых странах стала доступна для всех категорий населения, а уровень ее с каждым днем растет, давая надежду чуть ли не на бессмертие. В обществе происходит сексуальная революция, снимающая запреты с темы секса и табуирующая упоминания о смерти. «Общество изгоняет смерть, если только речь не идет о выдающихся деятелях государства» [2, с. 104]. Разрыв с любимым человеком по-прежнему кажется невыносимым, невозможным, но потеря траурного ритуала создает вакуум вокруг скорбящего, в чем, по замечанию ученого, скрывается социальная опасность не только для пережившего утрату, но и для всего общества. Арьес призывает к принятию смерти, осознанию ее реальности без чувства тревоги или стыда, а в конечном итоге — гуманизации смерти в современном обществе. И хотя труд Арьеса был подвергнут обширной критике как среди зарубежных, так и среди отечественных историков и философов, можно сказать, что это был первый фундаментальный труд, вдохновивший многих ученых на исследования проблематики смерти. Основной упор критических замечаний был сделан на одностороннюю и вольную подборку материала с неясной, а порой и запутанной хронологической канвой. Как пишет А. Я. Гуревич в своей критической статье: «...сам он (Арьес) пользуется источниками весьма произвольно, несистематично, не обращая должного внимания ни на время, к которому они относятся, ни на социальную среду, относительно которой они могли бы дать информацию» [3, с. 23], что не мешает довольно большой части современных исследователей смерти, внося индивидуальные поправки и объяснения, опираться на созданную Арьесом классификацию. Арьес указал на малоизученный пласт исторической психологии — многообразие исследовательских альтернатив для раскрытия темы восприятия смерти, а также сделал акцент на возможности исследователя привлечь различные источники для всестороннего рассмотрения проблемы.

Вторым фундаментальным трудом по исследованию проблематики смерти стала книга Мишеля Вовелля «Смерть и Запад с 1300 г. до наших дней», созданная в качестве полемического «противовеса» труду Арьеса. Авторы принадлежат к различным философским традициям, поэтому вольное обращение с явлениями социально-психологического порядка в трудах Арьеса неприемлемы для работ марксиста Вовелля. Главный тезис книги Вовелля заключается в установлении взаимосвязи между установками общества, связанными со смертью и умиранием, и социальными, экономическими, духовными и идеологическими аспектами жизни той или иной группы лиц. Вовелль отрицает понятие «коллективное бессознательное», используемое Арьесом, поскольку такой вариант терминологии экстраполирует ментальные установки элиты на все прослойки общества. Вовелль, напротив, считает неприемлемым подобное смешивание народной культуры, с ее особенностями традиционного понимания потустороннего мира, с отношением к означенному вопросу образованной части финансово обеспеченного населения [Там же]. Также автор производит подробный анализ демографических данных, классифицируя их по социальным слоям и классам населения, указывая уровень рождаемости и смертности, пол и среднюю продолжительность жизни, для того чтобы установить взаимосвязь между вышеперечисленными аспектами и субъективным отношением к смерти в данном обществе. Христианская трактовка загробного мира предлагает две версии учения о конце времен: немедленный индивидуальный суд над новопреставленной душой и апокалиптический Страшный суд после конца этого мира. Причем сосуществование двух эсхатологических версий трансформировало средневековое сознание, придав ему ощущение

«двумирности», что приводит к образованию некоего эмоционального парадокса. Однако Вовелль не связывает коллективное сознание с мистическим восприятием. Он проводит параллель между принятием жизни различными общественными группами и классами и их материальными условиями, называя эти представления «игрой, полной противоречий». Авторский метод исследования предполагает систематизацию исторических, демографических, ритуальных изменений, связанных с обрядом смерти в течение длительных периодов времени. При этом учитываются не только исторические свидетельства в виде книг, скульптур, полотен, но и неосознаваемая часть отношения к смерти, выражаемая обществом в виде представлений, верований, обычаев, суеверий, предполагающие существование некоего социально-психологического феномена. Переплетение всех этих факторов на нескольких уровнях и является обобщенной установкой общества по отношению к смерти в данном историческом периоде. Вовелль отвергает поэтапную периодизацию восприятия смерти, выдвинутую Арьесом, и предлагает описывать историю этих изменений в виде планомерного развития, сочетающимся со скачкообразными рывками, вызванными средневековыми пандемиями и катаклизмами. Также имеет значение разница в подходах осознания смерти: умиротворяющий христианский облик диаметрально противоположен массовому восприятию смерти с ее страхами и попытками умилостивить мертвеца. Таким образом, линии развития формируются неравномерно и соответственно разным ритмам. Соответственно авторскому мнению, установки в отношении умирания отражают реальную демографическую ситуацию в обществе, определяемую его социальной природой, и взаимосвязью ментальности с социально-экономическими структурами [Там же].

Проблема смерти интересовала и продолжает вызывать интерес у людей самых разнообразных профессий: философов, социологов, историков, медиков, психологов. Как написала в предисловии к своей книге «О смерти и умирании» известный американский психолог Элизабет Кюблер-Росс: «Смерть — такое же великое событие, как и рождение. А подготовка к ней, умирание, — такая же полноценная часть бытия, как и детство. Нет второстепенных, неважных этапов жизни, каждый этап богат по-своему» [4, с. 4]. Кюблер-Росс создала свою научную школу танатологии, в основу которой легла пятиступенчатая модели смерти, включающая в себя пять стадий восприятия умирания, и первая поставила перед обществом вопрос об ответственности врача за то, чтоб последние дни жизни больного были прожиты с достоинством, без страха и мучений. В своем труде автор попыталась отобразить перемены в отношении смерти, произошедшие за последние десятилетия, «вследствие которых усилился страх смерти, возросла частота эмоциональных расстройств, увеличилась потребность в сопереживании и помощи перед лицом умирания и смерти» [Там же, с. 24]. Проблемы общения с умирающими со стороны родственников, знакомых, медицинских работников затрагивают тему отсутствия эмпатии у наших современников, неумения сопереживать и сострадать даже самым близким людям. Перенос центра внимания с личности на общую массу позволяет отрицать сам факт смерти, даже сталкиваясь с ней «лицом к лицу». Таким образом возникает форма отрицания собственной смертности, проистекающая из желания человека психологически защищать себя любыми способами: диссоциируя, вытесняя, рационализируя происходящие события. По сути, автор явилась создателем учебника для тех, кто находится рядом с умирающим, показывающий пример достойного поведения перед лицом смерти. Книга не содержит статистических выкладок или исторических сравнений, но она наполнена ярчайшими примерами проблем людей, столкнувшихся со смертью и эффективными способами преодоления этих проблем, так необходимыми для

каждого из нас. Курсы семинаров доктора Кюблер-Росс вызвали негативную реакцию большинства медицинского персонала, однако, несмотря на выраженный негатив общественности, итогом ее работ стало открытие около 2500 хосписов и создание психотерапевтических занятий для больных в терминальной стадии. Анализируя опыт ее общения с умирающими, можно прийти к выводу о необходимости исследований в этой области для создания новых лекций и методов работы с умирающими людьми и их родственниками, адаптированных для нашего общества и времени, позволяющий вынести эти глубокие и серьезные проблемы на рассмотрение более широкого круга лиц.

Абсолютно по-другому выступает реальность и восприятие смерти в работах французского социолога Жана Бодрийяра, предложившего в качестве объяснения этого культурного феномена социологическую концепцию символического обмена. Суть этой концепции заключается в определении смерти как своеобразного социокультурного явления, где «смерть имеет смысл только будучи дарована и принята, т. е. социализирована через обмен» [5, с. 185]. Профессор развивает Платоновские идеи о симулятивной сущности этого мира, основанные на «верных» копиях для борьбы с «безумным становлением». Создавая собственные образы, Бодрийяр говорит о неподлинности мира, переживаемого нами в культурном опыте, его насыщенности двойственными, паразитарными смыслами. Его мир пронизан недоверием к иллюзиям «подлинности», социокультурные реальности воспринимаются как попытка «мифологизации» и двусмысленности, что наталкивает автора на подбор специального термина — «симулякр». Французское слово simulacres (от simulation — симуляция) — это термин философии постмодернизма, где «идентичность образца и подобие копии будут заблуждением» [6, с. 7], а сам симулякр — это знак, отсылающий к чему-то другому, единица гиперреальности, оригинал которой никогда не существовал. Поэтому реальность можно ощутить только в смерти, борьба с которой ведет к непосредственному переносу в жизнь, и, соответственно, к превращению жизни в «послежитие». Смерть является основанием любой экономики и власти, система собственности которых абсурдна до такой степени, что подталкивает людей к инвестициям в собственную смерть. По мнению автора, «смерть, пожалуй, единственное, что не имеет потребительной стоимости», а «бессмертие — есть всего лишь проекция естественного личного права в бесконечность» [5, с. 294, 305]. Таким образом, смерть призвана стать последним несимулятивным предметом коллекции человека. Философия Жана Бодрийяра — это альтернативный взгляд на наш мир, процессы жизни и умирания, характеризующие изменения, происходящие в общественном и частном восприятии смерти.

Рассматривая отношение к смерти, невозможно оставить в стороне работы создателя логотерапии, австрийского психиатра Виктора Франкла [7-9] — не просто ученого и психолога с мировым именем, но одного из величайших духовных учителей XX в., построившего на собственном примере психологическую теорию смысла, подарившего миллионам людей возможность найти смысл в собственной жизни. Его работы обладают непреходящей ценностью, а опыт по предотвращению самоубийств можно назвать одним из наиболее значимых в истории психотерапии. Пройдя все ужасы концентрационных лагерей и потеряв семью, Виктор Франкл в течение пяти лет один за другим выпускает труды, излагающие психотерапевтическую методологию, основанную на стремлении человека к смыслу. Подвергаясь постоянной угрозе смерти, автор вырабатывает методику противостояния отчаянию, так необходимую заключенным лагерей, специализированную помощь в преодолении шока и устранении психологического вакуума. Метод аутогенной тренировки Шульца сыграл особую роль в судьбе арестантов,

помогая дистанцироваться от непрекращающихся страданий и предотвращая суицидальные попытки. Именно этот метод лег в основу создания собственной психотерапевтической методики — логотерапии, суть которой можно выразить словами из первой книги Франкла «Сказать жизни „Да"»: «Если жизнь вообще имеет смысл, то имеет смысл и страдание. Страдание является частью жизни, точно так же, как судьба и смерть. Страдание и смерть придают бытию цельность» [8, с. 193]. Слово «смерть» встречается в его произведениях многие десятки раз, но это книги о жизни, воле к жизни и поиску глубинного смысла страдания и смерти, каким бы экстремально пограничным ни было человеческое бытие. Франкл предлагает особое понимание смысла смерти и восхищается умением встретить смерть как «подарок небес», в то же время отважно, достойно идти навстречу своей смерти сможет далеко не каждый. Цельность жизни, таким образом, включает в себя «смерть, а под смыслом мы понимали не только „смысл жизни", но и смысл страдания и умирания» [Там же, с. 209]. Таким образом, суть страдания изменятся коренным образом. «Страдание в определенном смысле перестает быть страданием в тот момент, когда оно обретает смысл, такой, как смысл жертвы» [7, с. 365]. Но поскольку «человек всегда и везде противостоит судьбе, именно это противостояние дает ему возможность превратить свое страдание во внутреннее достижение» [8, с. 156].

Также нельзя не упомянуть труды зарубежных теоретиков, в исследованиях которых анализ отношения к смерти производится в контексте современной социокультурной ситуации. Это работы венгерского профессора и философа Евы Анссел, австрийского философа Отто Вейнингера, американского психолога и врача Рэймонда Моуди, французского философа и теолога Пьера Тейяр де Шар-дена, немецкого социолога Эриха Фромма, американского психотерапевта Ирвина Ялома, немецкого философа-экзистенциалиста Мартина Хайдеггера, немецкого теолога Пауля Тиллиха, датского философа Серена Кьеркегора, американского психиатра Германа Фейфеля и др.

В качестве вывода необходимо сказать о том, что многообразие подходов зарубежных психологов и философов к изучению представлений о смерти в разные периоды человеческой истории, несмотря на разницу во времени написания работ и разность философских, политических и национальных воззрений, раскрывает перед нами величие этой темы. Попытки всестороннего рассмотрения отношения к смерти всегда были важны для человечества. Беспокойство по поводу собственной кончины или боязнь смерти — это нормальное явление, присущее каждому из нас. «Небытие стоит за нашим опытом, в котором мы постигаем, что мы, как и все сущее, влекомы из прошлого в будущее, и всякий момент времени исчезает навеки; небытие стоит за ненадежностью и бесприютностью нашего социального и индивидуального существования; небытие стоит за теми ударами, которые слабость, болезни и несчастные случаи наносят по нашей телесной и душевной силе бытия. Судьба актуализируется во всех этих формах, и через них тревога небытия овладевает нами», — пишет Пауль Тиллих [10]. Причем «страх небытия потенциально присутствует в каждом мгновении. Он пронизывает бытие человека, охватывает душу и тело и определяет духовную жизнь» [Там же]. Таким образом, чрезмерное беспокойство или страх, порою перерастающий в фобию, определяется тем, какое личное или культурное значение имеет для данного человека сам факт смерти, как он выстраивает свое отношение к этому вопросу, основываясь на собственном жизненном опыте и переживаниях, думает ли он о смерти или вытесняет даже тень такой мысли. В переживаниях человека, связанных с близостью собственной смерти, важен не страх перед моментом умирания, а ощущение неизбежности предстоящего. Каждый из нас, размышляя

о собственной смерти, выискивает крупицы одному ему подходящей истины, но решающее значение имеют личные чувства человека, которые независимо от религиозного или философского восприятия ситуации не могут гарантировать уменьшения обеспокоенности собственной смертью.

Литература

1. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти / пер. с фр.; общ. ред. С. В. Оболенской; предисл. А. Я. Гуревича. М.: Прогресс-Академия, 1992. 528 с.

2. Альперович В. Д. Геронтология: старость: социокультурный портрет: учеб. пособие. М.: Приор; Экспертное бюро, 1998. 272 с.

3. Одиссей. Человек в истории — 1989: исследования по социальной истории и истории культуры / отв. ред. А. Я. Гуревич. М.: Наука, 1989. 198 с.

4. кюблер-Росс Э. О смерти и умирании. К.: София, 2001. 320 с.

5. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть / пер. с фр. М.: КДУ, 2009. 394 с.

6. Делез Ж. Различие и повторение / пер. с фр. Н. Б. Маньковской, Э. П. Юровской. СПб.: Петрополис, 1998. 384 с.

7. Франкл В. Воля к смыслу. М.: Эксмо-Пресс, 2000. 368 с.

8. Франкл В. Сказать жизни «Да!»: психолог в концлагере / пер. с нем. М.: Альпина нон-фикшн, 2009. 239 с.

9. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. 372 с.

10. тиллих П. Мужество быть / пер. с англ. О. Седаковой. М.: Модерн, 2011. 238 с.

УДК 159.955

О. Л. Иванова

Психологические особенности визуальных текстов

и композиций

O. L. Ivanova. Psychological Aspects of Visual Texts and Compositions

В статье анализируются значимость визуальной коммуникации в образовательном процессе, специфика визуального текста, потенциал опыта рекламной коммуникации в структурировании учебной информации.

ключевые слова: визуальность; текст; восприятие; мышление; внимание; коммуникация.

контактные данные: 620002, г. Екатеринбург, ул. Мира, д. 19.

The author analyzes the importance of the visual communication in the educational process, the specific features of visual texts, as well as the potential the experience in advertising communication can provide for structuring the educational information.

Key words: visuality; text; perception; thinking; attention; communication.

Contacts: Mira Str. 19, Ekaterinburg, Russian Federation, 620002.

В структуре современного социального опыта неуклонно растет роль визу-альности. Визуальность сегодня влияет на изменение способов социального наследования, на формирование культурной идентичности, на различные формы

Ольга Леонидовна Иванова — доцент Уральского федерального университета им. первого Президента России Б. Н. Ельцина, кандидат педагогических наук. © Иванова О. Л., 2018

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.